Тагир Киреев. Метро 2033. Белый барс

   – Тагир, погодите! – султан схватил за руку пастуха, уже собравшегося уходить. – Я очень вас прошу… Помогите нам! Если есть хоть маленькая надежда спасти ребенка, я вас озолочу. И даже если вы вернетесь ни с чем, я сделаю все, чтоб вы и ваша дочь жили в достатке…
   – Вот именно – если мы вернемся…
   Аргумент Тагира был весьма убедителен.
   – Хорошо, Тагир. У меня нет права держать вас, – султан достал из внутреннего кармана мантии бумажку с символом султаната и протянул пастуху. – Покажете одному из наших, и он проводит вас.
   – Спасибо!
   Тагир взял бумажку и отправился к краю платформы – туда, где лежали останки его друга.
   – И что нам теперь делать? – разочарованно спросил султан, провожая взглядом упертого пастуха.
   – Спокойно. Мне кажется, он еще вернется к нам, – ответил Тимур, не меняя позы.

* * *

   Нить жизни многих людей сегодня оборвалась. Но все закончилось. Тагир шел домой, удерживая на левом плече тело, замотанное в грязный полиэтилен, а один из гаскарцев султана молча сопровождал его. Пастух тоже молчал, погруженный в свои мысли. Ему не терпелось увидеть дочь. Остановив гаскарца где-то в туннеле на подходе к Северному вокзалу, он велел ему возвращаться и продолжил путь в гордом одиночестве.
   Слава богу, на Авиастроительной все было по-прежнему. Оставив на некоторое время тело Хасана у подхода к станции, Тагир, кратко отвечая на приветствия знакомых, первым делом направился к Ильдару, чтобы увидеть дочь. Но в юрте лекаря никого не было. Только маленькая Камиля неподвижно лежала на матрасах.
   – Камилюша, я дома! Папа наконец-то вернулся! Просыпайся, девочка моя!
   Но она не проснулась. Тагир с улыбкой посмотрел на ее лицо, а затем эта улыбка медленно растаяла. Бледная, холодная… и спящая…
   – Ильдар! ИЛЬДАР!!!
   Тагир крепко обнял дочь и заплакал. Душу его сковал неземной ужас, сердце практически перестало биться, а все чувства словно ужались до одного короткого слова-крика-вздоха: «Нет!».
   – ИЛЬДАР! ГДЕ ТЫ, ИЛЬДАР?! Нет… нет… нет, не может быть! КАМИЛЯ!!! ИЛЬДАР! Как же так?! Как же так?! Нет! Нет! Нет!
   – Что случилось?
   Это был Ильдар. И Тагир, выпустив тело Камили, сразу кинулся к нему. Схватив лекаря за ворот рубашки, он бешено проорал:
   – Это ты мне скажи, что случилось?! Почему моя дочь мертва?! ПОЧЕМУ?!!
   – ТАГИР, УСПОКОЙСЯ! ОНА НЕ МЕРТВА!
   – Что?
   Тагир отпустил Ильдара и снова подбежал к дочери.
   – Я не знаю, что с ней Тагир, но после того, как ты ушел, ей стало хуже. То ли это побочный эффект от султанских лекарств, то ли тебя жестоко обманули…
   – Но ее бледное лицо…
   – Она не просыпается уже больше суток. Иногда немного приоткрывает глаза, и я стараюсь напоить ее медовой водой.
   В голове что-то ослепительно вспыхнуло. Наверное, именно так и выглядит надежда. Мир вновь обрел трехмерность, а Тагир от такого перепада без сил опустился на пол.
   – А как же травы? Ты же обещал, что она поправится! – он закрыл рот руками, впиваясь пальцами в скулы, словно пытаясь удержать рвущийся наружу крик отчаяния.
   – Тагир, травы подействовали… частично. Они сняли основные симптомы, но затем ее состояние ухудшилось.
   – Но почему? А как же я? Я же тоже пил тот отвар?
   – Это ни о чем не говорит. Ты же не болен, поэтому на тебя они никак не подействовали.
   Ильдар быстро подошел к своему столу и достал знакомую баночку. На Тагира накатил новый приступ ярости.
   – Это ты сделал! ТЫ подменил лекарство!
   – Тагир, возьми себя в руки! – лекарь схватил растерянного мужчину за одежду на груди, жестко встряхнул: – Что ты несешь?! Я бы никогда и помыслить не мог о таком!
   – Уроды! Уроды! Я их всех поубиваю!!!
   – Папа…
   Мужчине показалось, что это разыгралось его воображение, но на всякий случай он посмотрел на дочь. Камиля открыла глаза…
   – Родная моя, кызым^[21]! Что с тобой? Все хорошо. Папа рядом…
   Тагир кинулся к ней, а Ильдар – к графину с водой.
   – Скорее! Нужно напоить ее, пока она в сознании!
   Лекарь наполнил стакан и передал его Тагиру. Мужчина в свою очередь поднес посуду к бледным губам девочки. Камиля сделала несколько мелких глотков, а затем посмотрела на отца.
   – Я видела маму. Мы были в Ванильной пустыне. Наконец-то я ее увидела…
   На глаза мужчины вновь навернулись слезы. Он почему-то почувствовал себя очень-очень старым.
   – Как же ты могла ее видеть, кызым? Тебе это приснилось, все приснилось…
   – Тогда я еще немного посплю. Она такая красивая…
   – Хорошо, только сперва попей еще водички.
   Девочка сделала еще несколько глотков, затем откашлялась и уснула.
   Тагир покрыл лицо дочери поцелуями и, крепко обняв ее, прошептал:
   – Извини, Ильдар. Я такой идиот. Прости меня, пожалуйста…
   – Все нормально. Я понимаю…
   – Продолжай за ней смотреть. И никуда ее не отпускай! Никуда! Я скоро…
   Тагир вышел из юрты, а Ильдар последовал за ним.
   – Куда ты собрался?
   Тагир даже не обернулся. Он уверенно шел туда, где осталось тело Хасана, бросив через плечо:
   – Сперва закончу одно дело. Потом набью морду Мансуру. Затем – султану… А потом… еще кому-нибудь!

* * *

   Мансура словно обдало смертельным холодом.
   Когда он увидел Тагира, вошедшего в юрту и державшего на руках окровавленное тело Хасана, то подскочил чуть ли не до потолка. Лицо его с выпученными глазами и раскрытым ртом словно окаменело.
   – Тагир, что случи… – фраза так и застряла в глотке главы Авиастроительной, потому что крепкий удар Тагира ногой в живот выбил из легких Мансура воздух.
   – Какого хрена ты отправил меня с ним?! Ты о моей дочери подумал?! На! Пожинай теперь плоды своего дружелюбия!
   Тагир опустил тело Хасана прямо на рабочий стол и, освободив наконец руки, вплотную подошел к управляющему. Еще один удар, на этот раз – кулаком.
   – Тагир, у меня не было выбора! – прохрипел Мансур.
   – Выбор есть всегда! – и новый удар. Впрочем, следующего не последовало. Тагир сложил руки на груди с ненавистью смотрел на Мансура. Восстановив дыхание, тот проскулил:
   – Тагир, пойми! Я должен в первую очередь заботиться о наших людях. Это же Султанат! Мало ли, что они могли сделать, разгневавшись на нашу несговорчивость?
   Новый удар продемонстрировал, что аргумент был выбран неверный.
   – Уже сделали! Посмотри на Хасана! Ты заднице о своей заботился, а не о людях! Дай мне кристаллов! – Мансур хотел было возразить, но его рот так и остался открытым в изумлении. – ДАЙ КРИСТАЛЛОВ! Мне нужно идти назад, к султану! И если на этот раз они действительно не дадут мне лекарства, то да смилуется над ними Всевышний!
   Когда Тагир уходил, Мансур осторожно проронил ему вслед:
   – Если я чем-то могу…
   – Можешь! – не оборачиваясь, перебил пастух. – Похороните Хасана, как подобает!
   Будь в юрте Мансура дверь, Тагир хлопнул бы ею так, что сооружение сложилось бы как карточный домик, прижимая своей тяжестью все, что находилось внутри, – настолько сильной была его ярость. Но двери не было, так что пастух лишь оторвал тканевую штору, скомкал и с проклятием отшвырнул в сторону.
 
   Вернувшись к Ильдару, мужчина выгрузил кристаллы меда на стол и посмотрел на дочь.
   – Она не просыпалась?
   – Нет.
   – Вот кристаллы, пои ее, как можно чаще. Главное, чтобы она продержалась до моего возвращения, а я что-нибудь придумаю!
   – Так много? – Ильдар в изумлении приподнял очки, которые съехали у него на самый кончик носа.
   – Да, и спрячь их подальше, чтобы Мансур не отобрал.
   – Хорошо…
   Тагир повернулся и обнял лекаря.
   – Спасибо тебе Ильдар, ты настоящий друг! А сейчас оставь нас, пожалуйста, ненадолго. Хочу побыть немного с ней…
   – Тебе нужно умыться, Тагир… смыть кровь…
   – После…
   Когда лекарь ушел, мужчина присел рядом с дочерью и провел в почти абсолютной неподвижности без малого час. Девочка была жива, и теперь Тагир сопоставлял факты и рассказанные истории и думал, стоит ли возвращаться к султану? Ответ был однозначным.
   Умывшись и собрав все необходимое, Тагир неожиданно обнаружил рядом с постелью, на которой лежала Камиля, амулет, один из дневников своего отца и записку, в которой корявым детским почерком было нацарапано: «Дедушкин амулет. Папе. На удачу».
   Тагир надел амулет на шею, спрятал половину красного дневника в походную сумку, а записку положил в нагрудный карман. В последний раз поцеловав дочь, он на минуту помедлил у выхода, стараясь запечатлеть в памяти каждый миллиметр ее лица, а потом решительно вышел из юрты.

Глава 3
На другом берегу жизни

   Истинное лицо красавицы-Казани изуродовано до неузнаваемости.
   Скрывая былую красоту под паранджой затянувших ее джунглей, она приютила в себе таких смертоносных существ, привыкнуть к которым обычному человеку было бы невозможно даже на протяжении еще такого же количества лет разрухи и каждодневной борьбы за жизнь. Непроницаемый зеленоватый туман окутал собой каждую постройку, каждый закуток этого города, превращая его в непроходимый лабиринт, не говоря уже о «зеленых зонах» города, бывших когда-то чудесными парками и садами.
   Теперь смертоносным в этом городе могло оказаться что угодно – от крошечных клещей, прогрызающих целые туннели в любом возможном животном теле, до совершенно необъяснимых явлений, которые люди пытались подогнать под какие-то ассоциации и знакомые им вещи.
   Так начала складываться легенда о Шурале – персонаже из татарских сказок, обитавшем в лесу и способном засмешить любого человека до смерти. Но, в отличие от сказок, нынешний Шурале обладает куда более страшными способностями, нежели просто бесконечный, безостановочный, раздирающий горло смех…
 
   Записи в красной тетради

* * *

   Все было, как во сне.
   Его словно втянули в четко срежиссированный спектакль, где он сыграл сам себя – тупого пастуха, попавшегося на крючок, купившись на такую простую уловку. Он шел по туннелям, прилагая немалые усилия, чтобы не потонуть в собственной агрессии, не понимая, как смог так легко повестись на обман людей из султаната? Хотелось врезать самому себе за такую халатность. Но поскольку себя было жалко, Тагир с ходу рубанул по лицу тому, кто первым попался на пути.
   – НА!
   Радость Тимура, вызванная неожиданным возвращением Тагира, тут же сменилась вспышкой боли, когда кулак пастуха раздробил ему костяшки в носовом выступе. Племянник султана рухнул плашмя.
   – Привет, Тимур! Ну что, нравится? Ты, небось, думал, тебе это с рук сойдет, а? Где же вас учили подставлять тех, кто пытается вам помочь?
   – Тагир, я не…
   – ННА!
   Не дожидаясь, когда Тимур поднимется, Тагир изо всех сил пнул его в живот. И еще раз. И еще. Полегчало. Но этого было мало.
   – Тимур! Тимур, сука! Я вернулся, как ты хотел! ЧТО Ж ТЫ НЕ РАДУЕШЬСЯ, А?!!
   С каждым новым словом голос Тагира звучал все громче, и последнее предложение он без малого орал. Разумеется, это не могло не привлечь внимание гаскарцев султаната. Лицо пастуха покраснело и скривилось в презрительной гримасе, когда четверо из них бросились в его сторону. Тагир даже не попытался убежать, а шагнул к ним навстречу, сжав кулаки. Разумеется, при такой расстановке сил исход столкновения мог быть лишь один: уже через несколько секунд крепко помятый смутьян стоял на коленях с выкрученными за спину руками, не в силах даже распрямить спину.
   Тимур поднялся с пола и, пытаясь остановить кровь, рассмеялся, слушая, как строптивец хрипит жуткие ругательства в адрес гаскарцев и его лично.
   – Гнида! Ты что ребенку моему подсунул?!
   Тагир попытался вырваться из рук гаскарцев, но это было равносильно попытке освободиться из железных кандалов.
   Племянник султана присел на корточки рядом с пастухом, чтобы заглянуть ему в лицо.
   – Я дал тебе то, что ты хотел, – лекарство для твоей дочери. Просто не упомянул, что этой дозы будет недостаточно для полного излечения.
   – Скотина! Она же могла умереть!
   Тагир резко дернулся, чтобы, уж если не врезать, то хотя бы припугнуть Тимура, но тот даже не шелохнулся и все улыбался в ответ.
   – Спокойно, Тагир. Я же не изверг. Она не умрет. Поспит немного, затем ей станет лучше. При условии, что ты дашь ей еще лекарства. – Тимур пододвинулся немного ближе к Тагиру и прошептал: – Ты прости меня, но я должен был подстраховаться…
   – Подстраховаться? ПОДСТРАХОВАТЬСЯ?! Да я урою тебя, сукин ты сын!
   Воспользовавшись моментом, Тагир резко дернул головой и зарядил своим лбом племяннику султана прямо в нос еще раз. Тот присел на пятую точку и схватился за разбитое лицо, чувствуя, как теплая кровь растекается по обеим ладоням.
   – Хочешь драки? Отлично! Отпустите его, я сам, – пока Тимур поднимался, один из гаскарцев попытался что-то возразить, но тщетно. Племянник султана настаивал на своем. – Я что-то непонятное сказал? Отпускайте!
   Почувствовав слабину в хватке, Тагир тут же вырвался и накинулся на Тимура. Оба повалились наземь. Племяннику султана пришлось постараться, чтобы вывернуться из захвата. Запустив свои руки под мышки пастуха, он приподнял локти, не давая рукам противника пространства для удара и, сжав между ладоней его голову, беспощадно дубасил Тагира лицом об пол станции до тех пор, пока не услышал голос султана:
   – Что здесь происходит?
   Руки Тимура ослабли сами собой. Выпустив из захвата окровавленного пастуха, распростертого на полу, племянник выпрямился перед дядей.
   – Дядя, я…
   – Не надо, Тимур! Не при людях! Объяснишь мне все в покоях.
   – Хорошо, дядя… – Тимур послушно склонил голову.
   Холодный колючий взгляд серых глаз султана прошелся сначала по племяннику, а затем по распластанному телу Тагира.
   – И приведи его в чувство…

* * *

   Через двадцать минут оба драчуна стояли на ковре в покоях султана, прижимая выданные лекарем тряпицы, пропитанные останавливающим кровь отваром, к распухшим носам.
   Когда все версии произошедшего были высказаны, Марат Султанович нарушил молчание:
   – Что же вы ведете себя, как малые дети? Этот-то – понятно, – посмотрел старик на своего племянника, – но вы, Тагир? У вас же дочь. И какой пример вы можете подать, вытворяя такое?
   Тагир собирался что-то ответить, но промолчал, понимая, что султан еще не закончил.
   – И, тем не менее, я приношу свои извинения за то, что натворил мой племянник. В качестве компенсации я бы хотел предоставить всевозможные медикаменты для вашей дочери… – Тагир взволнованно поднял глаза, чтобы удостовериться, что слова султана – не шутка. – Но с одним условием. Я бы хотел, чтобы вы, все же, сопроводили моих людей до Зилантовой горы. Они без вас не справятся…
   Тагир расхохотался – демонстративно, пронзительно, заливисто, чуть ли не истерично. Затем размашисто хлопнул Тимура по спине, от чего тот поморщился, и резко остановил смех.
   – А у меня есть выбор?
   – Выбор есть всегда… – ответил султан.

* * *

   Сердце колотилось как ненормальное. И чем выше Тагир поднимался по кремовым ступеням лестницы, ведущей в южный вестибюль станции Яшьлек, – тем сильнее оно билось.
   Путники остановились. На миг воцарилась тишина. Молодые гаскарцы замешкались на самой верхней ступени, заметив тела сотоварищей, бившихся с кяльбами, бережно поднятые сюда несколько часов назад. От перекошенных лиц, каждое из которых резало глаз своей бледностью, становилось жутко. Для этих бедолаг две тысячи тридцать третий год стал последним.
   Заключив перемирие на время похода, Тагир и Тимур условились, что не дадут злости взять над собой верх – каждому хотелось вернуться обратно живым.
   Разложив на полу вестибюля старую карту города, самый опытный из мусафиров принялся объяснять, каким путем предстоит добраться до Зилантовой горы, указав место назначения угольным крестом на черно-белой распечатке.
   – Дойти до границ монастыря будет не так-то просто, – говорил он. – Место, где нашли амулет, находится где-то здесь. Я был там, но что творится дальше, честно, не знаю… – Мусафир провел рукой по карте, обозначив место поисков круговым движением, пришедшееся на пересечение улиц Краснококшайской и Галимджана Баруди. – Предлагаю пройти по улице Усманова, затем свернем на Восход, пройдем до конца Галимджана, а там будем действовать по обстоятельствам…
   – Что значит, по обстоятельствам? – усомнился в словах мусафира Тагир.
   – То и значит, – отозвался Тимур. – Дальше этого места никто из нас не ходил. По этим улицам проход, в принципе, безопасен. Не раз хаживал. Так что советую взять дуделку свою. Может, пригодиться.
   Племянник султана вопросительно посмотрел на Тагира, который без лишних слов продемонстрировал висевший на шее свисток.
   – Вот и отлично! Бабай, – теперь Тимур смотрел на старика, который уже приготовил связку ключей, чтобы один за другим отомкнуть замки, удерживавшие связку цепей, продетых в скобы на станционной двери.
   Старый хранитель ключей и, по совместительству, брат говорящей с джиннами, со знанием дела принялся пристраивать давно не верченые в замках приспособления и освобождать дверные проемы от стальных лохмотьев. Когда последний замок оказался на полу, дед с некоторой надеждой посмотрел на ребят – шестерых гаскарцев, трех мусафиров, а так же на Тагира и Тимура, облаченных в «химзу».
   – Сез чыгасызмы?^[22]
   Ответа не последовало.
   Распределив между собой тела бывших воинов, которые еще предстояло похоронить на поверхности, гаскарцы двинулись первыми. За ними все остальные…

* * *

   Тагир ошеломленно уставился в пространство. Перед глазами все кружилось. С трудом преодолев отсутствие потолков и туннельных границ, он сделал несколько шагов. Наверное, как-то так человек чувствовал себя, когда попадал в космос – ни стен, ни спертого воздуха – только свобода и чистый концентрат страха. Охватить одним взглядом пустые улицы города было невозможно. Стоя на пересечении трех дорог и стянув маску противогаза на макушку, Тагир всматривался в незнакомые ему вывески и вдыхал неотравленный (в этой части города) воздух, пока двое из гаскарцев искали рытвину, брешь в Казанской земле, чтобы предать ей тела. Гнилые пятиэтажки по бокам, трамвайные пути, округлая, «в ромб», постройка, здание с застывшим на нем часовым циферблатом и серые магазины с синими козырьками, на которых на двух языках было разъяснено, чем именно там торговали лет двадцать назад. Оторвавшись от изучения улиц, Тагир заметил что гаскарцы уже облюбовали некую трещину в земле, в которую, видимо, и собирались опустить полиэтиленовые мешки.
   – Ну что там? – поинтересовался старший мусафир, подойдя к яме.
   – Думаю, здесь будет нормально, – отозвался один из гаскарцев.
   – А вы со всеми своими так поступаете? – запротивился Тагир выбранной могиле. – Не хотел бы я, чтоб меня так похоронили.
   – А если не хотел, чего ж тогда с нами пошел? – с вызовом посмотрел на пастуха мусафир. – Времени на религиозные обряды нет. Но если хочешь, оставим тебя здесь, и делай все, как надо…
   – А можно? – съязвил Тагир, но никто не ответил.
   – Не волнуйся, Тагир! Я за тобой присмотрю, – хлопнув пастуха по плечу так, что тот чуть сам не оказался в яме, Тимур, тем не менее, придержал его и посмотрел на гаскарцев. – Скидывайте…
   Когда тела уже обрели последнее пристанище в трещине, технично сброшенные в лоно земли молодыми воинами, Тимур, тем не менее, поддержал пастуха:
   – Может, тогда кто-нибудь, что-нибудь скажет? Мы же не уроды какие, в самом деле.
   Басистый голос мусафира зазвучал незамедлительно.
   – Стара, коса, стоит Казань. Шумит бурун: «Шурум… бурум…». По-родному тараторя, снегом лужи намарав, у подворья в коридоре люди смотрят номера… Я в языках не очень натаскан – что норвежским, что шведским мажь. Входит татарин: «Я на татарском вам прочитаю «Левый марш»… Кто-то там Маяковский… Так сойдет? – улыбнулся и даже чуть не расхохотался мусафир.
   – Если я умру и меня скинут в трещину, прошу вас, пусть кто-нибудь другой скажет что-нибудь над моей могилой, – вздохнул Тимур. – Не хочу, чтобы последними словами обо мне были – «Шурум… Бурум…»…
   – Эх ты! Классик, между прочим! – ухмыльнулся мусафир. – Ну все, задержались мы. Двигать пора.
   Указав тяжелой рукой направление, мусафир первым зашагал к улице Шамиля Усманова. За ним змейкой потянулись и остальные. Лишь, где-то совсем в конце вереницы людей, раздался жалобный писк одного из гаскарцев которому, с намотанной на руку веревкой, идти было менее удобно, чем остальным.
   – А барана с собой обязательно тащить?
   Оглянувшись на гаскарца обремененного кучерявым «довеском», Тагир улыбнулся и произнес:
   – Скажешь спасибо, когда он тебе жизнь спасет…

* * *

   Было нежарко.
   Прохладный сентябрьский ветерок как-то успокаивал, навевая совершенно не отягощающие мысли. Тагир, не торопясь, следовал за мусафиром и заглядывал в пустые окна, словно надеялся кого-то там увидеть. Надпись на одном из домов «Домашняя кулинария» быстро вызвала аппетитные ассоциации и урчание пустого желудка.
   – Все бы отдал сейчас за эчпочмак!
   Воспоминания о старинном татарском национальном блюде обострились настолько, что даже запах и вкус казались ему теперь настоящими, словно Тагир ел его совсем недавно. Буквально на днях. Деревенская картошка и сочное мясо, аккуратно утрамбованные в этот аппетитный треугольник из хрустящего теста, были часто готовящимся блюдом в их доме. Особенно его ценил отец, который, помимо прочего, любил разделить это блюдо надвое и дополнительно поджарить на сковородке, обильно политой подсолнечным маслом с запахом семечек…
   – М-да… А я бы от порции мантов не отказался и домашней лапшички с катыком, – поддержал культурную беседу о еде один из гаскарцев. – Помню, как их мать готовила. Сначала долго варила бульон на косточке, пока манты томились в огромной кастрюле, и перед самой подачей закидывала лапшу, и мелко-мелко – зелень. Чтобы аромат ярче раскрылся…
   – Это все фигня, – со знанием дела протянул впереди идущий мусафир. – Вот балишь – это тема! Картофан, три мяса. А сок внутри какой! Сказка, а не еда! Тоже, кстати, мать готовила… А еще эту, губадию! Вот это был десерт!
   – Хорош! – огрызнулся Тимур. – Вон, уже слюна до земли достает. Смотрите, захлебнитесь.
   – Тимур, ты чего? Тебя мама в детстве не кормила? – рассмеялся Тагир.
   – Не кормила, – грубо скосил Тимур. – Не до меня ей было.
   – Прости, я ж не знал…
   – Ладно, проехали. Тринадцатый дом, – племянник посмотрел в сторону и указал на дом. – Здесь сворачиваем на Восход. Советую держаться плотнее. Чем ближе к лесу, тем больше вероятность наткнуться на какую-нибудь живность…
   За угол дома все сворачивали как-то судорожно, словно невидимый кукловод дергал каждого за ниточки, напрямую связанные с нервами. Поэтому, когда баран принялся наяривать тоскливую увертюру, Тимур всполошился:
   – Пастух, что с ним?
   – Беспокоится. Не нравится ему что-то…
   – Может, он тоже, про хавку какую вспомнил? – бесцеремонно заржал мусафир, шедший впереди.
   – Слушай, ты можешь заткнуться, пока мы сами для кого-нибудь хавкой не стали?!
   Тагир быстро оглядывался по сторонам, пытаясь увидеть, что именно беспокоило барана.
   – Ладно-ладно. Только не надо нервничать, – угомонился мусафир.
   Племянник султана поравнялся с пастухом и тоже прислушался к звукам улиц, но ничего подозрительного не заметил. Шорох травы, пробившей асфальт, шелест листьев на изогнутых деревьях… Ничего необычного. Однако, печальный опыт на Яшьлеке раз и навсегда научил его, что чутью животного лучше довериться. Поэтому, он спросил:
   – Что не так?
   – Не могу понять. – Тагир на всякий случай вытянул свисток, пристроив его к губам.
   – А он на других животных, помимо кяльбов, как-то действует?
   – Если честно, я не проверял. Дай бог, чтоб мы и не узнали.
   – Ладно-ладно, – прозвучало где-то сзади.
   Тимур и Тагир обернулись, уставившись на мусафира, но тот лишь потупил взор, потому что эту фразу произнес уже не он.
   – Ладно-ладно… – снова раздалось откуда-то слева.
   – Ладно-ладно… – и справа.
   Все молчали.
   Прохладный воздух остужал затылки.
   – Что это? – кивнул Тагиру племянник султана. И звук повторился.
   ЧТОЭТОЧТОЭТОЧТОЭТОЧТОЭТО…
   ЛАДНОЛАДНОЛАДНОЛАДНО…
   Некоторые из гаскарцев на всякий случай достали пистолеты и натянули противогазы. Последнее мусафиру в принципе показалось глупостью, поскольку эту местность он знал как родную, и воздух здесь был чист. Услышав очередную порцию повторяющихся слов, Тагир с озаренным лицом сделал шаг в сторону и громко произнес:
   – ХРЕН!
   ХРЕНХРЕНХРЕНХРЕНХРЕН… – тут же разнеслось с левой стороны улицы.
   ЧТОЭТОЧТОЭТОЧТОЭТОЧТОЭТО…
   ЛАДНОЛАДНОЛАДНОЛАДНО…
   Теперь пастух однозначно был уверен в своем прозрении, но на всякий случай сделал еще одну проверку, быстро проговорив:
   – Король Орел! Король Орел! Король Орел!
   КОРОЛЬОРЕЛКОРОЛЬОРЕЛКОРОЛЬОРЕЛ…
   Самодовольно улыбнувшись, Тагир подошел к небольшому ограждению, разделявшему дорогу от остальных построек. Засунув руку в перчатке в густые кусты и с усилием выдернув какое-то растение, он продемонстрировал его остальным, пока то не завяло.