Страница:
- А какая разница? Они все в НАТО.
- Что ты собираешься им показать? У тебя должен быть презентационный материал.
- Конечно. Нужен только компьютер с принтером, и я распечатаю несколько документов, которые должны их полностью удовлетворить. Для затравки, конечно. Данные поддаются проверке, так что они быстро выяснят, что им предлагают не дезинформацию.
- Сколько ты хочешь выделить мне? Назови цифру, как говорят в Одессе.
Виталий испытующе посмотрел на брата. Перемены, происшедшие в нем за последние годы, не радовали душу. Он решил на время забыть о честной "братской" половине, которую собирался предложить. Пожалуй, в этой ситуации лучше ему остаться старшим партнером, чтобы брат чувствовал его влияние. Весомо помолчав, он произнес:
- Двадцать процентов.
- От какой суммы? - последовал быстрый вопрос.
- Я собираюсь требовать два миллиона. Алексей присвистнул:
- Губа у тебя не дура.
- У меня информация "не дура". Такого материала у них никогда не было. Пойми, они же тратят миллиарды, - Виталий с напором проговорил это слово, будто камень перекатил во рту, чтобы Алексей ощутил всю серьезность дела. А тут не надо спутники на "шаттлах" запускать: переведи на мой счет в швейцарском банке сумму - и получи дискету.
- Если ты говоришь "двадцать", то я должен сказать "пятьдесят". Где сойдемся?
- Двадцать пять.
- Сорок, и ни цента меньше. Уступаю тебе только как старшему. Но если ты накинешь восемь процентов, то я скину семь и еще оплачу счет за ресторан. Получится тридцать три и три в периоде. Идет?
Виталий, выдержав соответствующую паузу, согласился:
- Хорошо, Алексей. Пусть будет ровно треть, это справедливо. Брат налил:
- За успех в нашем... надежном деле. - И закусив, продолжил: Сейчас съездим и найдем принтер. Сколько ты пробудешь в наших "курортных" краях?
- Завтра улечу.
- А как же наши дела?
- На покупателя ты должен выходить сам. Я не могу даже здесь встречаться с иностранными гражданами. При моей должности это сразу вызовет подозрения. В том и состоит твоя задача, чтобы аккуратно, не привлекая внимания, найти нужного нам человека. Вот что я думаю о мерах безопасности...
* * *
Через час Алексей просматривал "загрифованные" бумаги, выходящие из-под каретки матричного принтера. Он небрежно покачивал ногой, сидя на столе, и читал их по диагонали. Виталий наблюдал за реакцией младшего брата.
Пытается сделать вид, что ему все нипочем. Так было и в детстве вечное самоутверждение перед старшуном, попытка доказать, что он самостоятелен и его ничем нельзя удивить. Виталий внутренне усмехнулся: это тебе не анашой приторговывать.
- Не боязно? - спросил он.
Алексей посмотрел на брата. Тот явно чувствовал себя "большим боссом". Оно понятно: "стратегическое планирование", "пятьдесят миллионов двигаются направо, остальные налево, авиации не будет, потому что летчик заболел". Эх, теоретики штабные, компьютерные войны, чашечка чая перед пультом с ядерным ключом. Тьфу! Что ты знаешь о страхе, дурилка картонная.
- Виталик, - с непонятным выражением в голосе сказал младший, хочешь, я тебя отвезу заночевать на заставу? Если тебе повезет, то ночью будет обстрел из минометов с той или с этой стороны границы - это делается, чтобы наши залегли на сутки и вызвали подмогу и вертолеты из дивизии. Соседние заставы тоже займут круговую оборону, и мимо них спокойно пройдет караван, везущий товара на миллион долларов, который где-нибудь в Гамбурге среди ихних "пидоров" будет продан за десять миллионов. Долларов! Не марок. И не рассказывай мне про страх.
Виталий настороженно поглядел на брата. Полевой синдром, нервы сдают, когда человек долгое время находится в условиях постоянной физической опасности. Привыкая к непосредственной угрозе смерти, он утрачивает способность к долгосрочному планированию, жизнь кажется ему зыбкой и наполненной случайностями. Это плохое качество для того дела, к которому он привлек брата.
- Будь осторожен, Алексей, - сказал Виталий. - Я понимаю, что такое непосредственная опасность. Но мы с тобой не в разведку идем в четвертый раз за одну неделю. Здесь опасность не такая явная, но не менее серьезная. Кроме того, мы рискуем не за идеи и не за зарплату, которую не выплачивают третий месяц подряд, мы рискуем за настоящую жизнь, а желающих урвать себе этот кусок очень и очень много. Наберись терпения и выдержки.
- Тебе бы в замполиты, - с показным почтением отозвался младший брат, - в полевой лагерь - поднимать боевой дух, воспитывать стойкость и мужество к лишениям и тяготам. Давай мы лучше о деле. Как мы с тобой будем держать связь?
- Звони. Я продумал кодовую таблицу, сейчас выведу на листок. Говорить будешь очень аккуратно: чем черт не шутит, меня могут прослушивать. Вот смотри: "веселился" на крестинах - значит, вел переговоры с заинтересованным лицом. "Родился мальчик" - это означает, что они согласны заплатить задаток, последние три цифры веса ребенка - это сумма задатка. Например, "три килограмма пятьдесят граммов" - это готовность выдать пятьдесят тысяч наличными. - Виталий поднял глаза на скептически слушающего брата. - И мы на это не соглашаемся. Задаток за сведения должен превышать сто тысяч, иначе это сигнал, что к нам относятся несерьезно. "Девочка" значит, тянут резину, проверяют, требуют подтверждений, но в принципе согласны.
Алексей вздохнул:
- А если родилась "неведома зверушка", значит, я лежу с утюгом на пузе или с включенным паяльником в заднице и прощаюсь с тобой, брат. Последняя цифра - число часов, которые мне осталось жить. Ладно, давай твою кодовую таблицу, выучу. Осторожность не повредит, тут у нас тоже много любопытных не меньше, чем в Москве.
Братья на час занялись оговариванием тонкостей кодированной связи.
- Вот этот листок - главная ценность. - Виталий подал бумагу со списком из двух десятков пунктов. - Это список материалов, которые я готов предоставить сразу или по частям, в зависимости от того, как договоримся. Не раскрывай его сразу. Перечисли часть пунктов устно. Отдавай список только в том случае, если уверен, что имеешь дело не с посредником, а со штатным работником спецслужбы.
Алексей на этот раз внимательно прочитал бумагу от начала до конца.
- Это же целая библиотека, - сказал он с неподдельным удивлением.
- А я тебе о чем? - не без гордости хмыкнул Виталий. - Я положил на это полтора года ежедневного труда. Если это вывозить за границу в виде бумажных листов, понадобится грузовик. А ты все не хочешь понять, насколько серьезен мой товар.
- Наш, - поправил брат. - Я в доле.
- Конечно, конечно, - успокоил его старший. - Но товар у меня, и я хочу, чтобы ко мне относились серьезно. Самое важное - надежный канал выезда, мне не так-то легко выбраться за границу.
Алексея волновало другое.
- Почему только два миллиона? "Эх, мальчишка!"
- Будь я частным агентством Пинкертона в Нью-Йорке, я бы проставил постраничную цену и сорвал с них миллионов двести пятьдесят. А будь я разведкой Израиля, я бы блоку НАТО - по старой дружбе - выставил бюджетный счет на два миллиарда семьсот одиннадцать миллионов долларов по фиксированному золотому курсу. Но я всего лишь нищий полковник из нищей страны, и мне больше не дадут.
Глаза Алексея сузились.
- Не щурь глаза, - предупредил его старший. - Когда ты в детстве начинал щуриться, я тебе сразу давал в лоб, пока ты не успел кинуться в драку первым. Я тебя помню, задиру.
Младший рассмеялся:
- Не советую: пока ты долбил по клавиатуре, я не пропускал занятий по "рукопашке". Здесь это бывает необходимо. Так что давай жить дружно, а то... - последовало два резких выпада, демонстрирующих боевое искусство младшего брата.
- Стоп, - поднял руки старший, - лучше будем играть в "магазин": продайте товару на шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов, такова, кажется, твоя доля?
- И шесть в периоде, - подтвердил Алексей. - Не божеская какая-то цифра получилась - число зверя. Давай добавим процент из суеверия?
- Отнимем, - сделал встречное предложение старший брат.
- Оставим, - рассмеялся Алексей, но глаза его были все такими же холодными.
Когда последние распечатки были сделаны, Виталий вынул дискету из гнезда и спрятал ее в карман.
- Дай мне дискетку, - протянул руку Алексей. - Давай-давай.
- Зачем? Все, что на ней было, я распечатал. Может быть, ты думаешь, что на ней все сто пятьдесят мегабайт? Та дискета совсем другая, она к "зипу", а не к дисководу. Лишних копий быть не должно.
- Не читай мне курс молодого бойца, а дай на всякий случай дискету.
Виталий протянул дискету:
- Хорошо. Только думай, что делаешь. Помни свое "число зверя".
* * *
Они прощались в душном буфете аэропорта. Десятилетняя дочка Алексея, которая улетала вместе с дядей в Москву, ела импортное мороженое - красивое и с вязким химическим вкусом. С ней никак не удавалось завязать разговор, она думала о чем-то своем, замкнувшись после первой в ее жизни смерти.
Алексей опять заказал сто граммов - "стремянных" - и теперь глядел на брата слегка осоловевшими глазами. Виталий обильно потел и все подливал себе минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Вода с каждой минутой становилась все теплее и противнее. Алексей заговорил, уставившись в пространство:
- На перевале Талдык мы остановились сменить колесо, рассчитывая догнать колонну минут через пятнадцать. Нас было трое в машине: сержант-водитель, полевой капитан и я. Мы корячились на холоде - была зима, - когда на перевал вьшетел на полной скорости джип "чероки". Он пер в гору, как по шоссе. Позади на станине - крупнокалиберный спаренный пулемет. Разнести нас таким в клочки - дело одной секунды. В машине четверо, все таджики. Нас положили на землю и допросили. Они выяснили, что наша колонна идет впереди. Затем главный из них поднял меня и спросил: "Это тебя я видел в доме Довлата?" И я мгновенно вспомнил его в костюме-тройке и назвал по имени: "Да, Вазим". - "Возех, - усмехнувшись моему страху, поправил он. Что за ребята с тобой?" - "Обычные ребята, - заверил я его. - Они ничего не видели и ничего не скажут". - "Теперь не скажут", - подтвердил он и выстрелил в затылок одному и в лоб другому. Потом он дал команду, и пулеметчик разнес в щепки наш "газик". "Прости, дорогой, - обратился он снова ко мне. - Ложись полежи лицом вниз, пожалуйста". И я минут двадцать лежал, ожидая пули, пока приближалась и проходила мимо колонна из шести грузовых машин. По-моему, "Уралов". "Все, Алексей, - разрешил он мне встать. - Не сердись, пройди пешком. Передавай привет Худайбердыеву. Скажи Довлату, что Возех никогда не огорчает друзей. Я появлюсь в городе нескоро. Месяца через два". И они ушли на большой скорости вслед за колонной.
Алексей помолчал, крутя в руках пустую рюмку.
- А ты говоришь: "Леша, малыш, будь осторожен". Я буду осторожен, как крыса, брат, и сделаю все, чтобы вырваться из этой проклятой дыры.
* * *
В самолете Виталий откинулся на спинку кресла, пристегнувшись ремнем, помог устроиться племяннице, молча застывшей с книжкой в руках в кресле возле иллюминатора.
- Когда ты в последний раз была у нас, Лариска? - мягко спросил ее Виталий.
- Не помню, - ответила девочка.
- Или ты вовсе не была?
- Была.
- А сестричку Катю помнишь?
- Помню, - пожала худенькими плечами девочка.
Вот и весь разговор с ребенком. Ну да ладно, у жены с дочкой лучше получится.
Дудчик погрузился в долгие размышления, анализируя ситуацию и возможные варианты ее развития. Реакция брата на предложение оказалась в чем-то неожиданной. Алексей просто сломался, человек быстро и навсегда меняется, попав в боевую обстановку. Он явно готов теперь на многое, чтобы убраться как можно дальше из страны, и - что было опасно - может превысить необходимый риск.
Что-то стояло теперь стеной между Виталием и Алексеем. Он так и не смог поговорить с братом по душам, объяснить, что на этот шаг его почти неодолимо толкает сила ненависти и бессильной ярости против жирующих паразитов. Но Дудчик чувствовал, что брат не поверил бы ему, а если бы и поверил, то постарался бы отстранить от дела партнера-идеалиста. В жестокой таджикской каше, сваренной из политики и наркодолларов, все решали сила и деньги. Дудчик с удивлением обнаружил, что операция вышла из стадии теоретических выкладок и ночных фантазий и... стала развиваться по своим собственным законам. Виталий почувствовал, что его бессильная ярость требует теперь силы, она жаждет разрядиться, а казавшийся прежде второстепенным денежный вопрос диктовал необходимость быть твердым и осторожным даже в отношениях с братом. Странное дело, не найдя точек соприкосновения в личных взглядах, они без труда пришли к деловому сотрудничеству. Что ж, так и должно быть, какие могут быть сантименты в крупном и рискованном предприятии.
* * *
Через два дня Алексей Дудчик, стоя по пояс в прохладной воде открытого бассейна, разговаривал с господином Нейлом Янгом, атташе по вопросам культуры английского посольства. Между гостями плавали на толстой пробке подносы с миниатюрными бутербродами с лососиной, стаканами вина и виски, банками пива. Происходило это во дворце - иначе не назовешь - министра социального обеспечения. Он устроил сегодня мальчишник в честь какого-то местного праздника - то ли Дня труда, то ли Поминовения.
- Нейл, - сказал младший Дудчик, - а почему вы приехали сюда на должность атташе по вопросам образования и культуры?
- This is my job, - ответил Янг с неподражаемой английской интонацией, которую никогда не повторить иностранцу, если он не обучался в специальной школе ГРУ для внешних разведчиков.
- Я понимаю, что это ваша работа, я спрашиваю только о названии должности. Если я не ошибаюсь, в Кении вы были военным атташе?
Англичанин усмехнулся:
- Война - древнейшее из искусств, я думаю, что фехтование дубиной изобрели несколько раньше, чем наскальную живопись.
- Нельзя не согласиться. - Алексей приподнял бокал. - Вы ведь наверняка военный в отставке. Это так?
- Может быть, - согласился Нейл. - Я прослужил двадцать лет в десантных войсках Королевского флота и вышел в отставку в чине майора.
- Ваше здоровье, господин майор. То-то я замечаю, что вы предпочитаете общество военных и политиков, а не пропадаете в развалинах и музеях.
- Чем вызван ваш интерес, Алексей? Это грубый образец попытки завербовать меня? Или российские власти потребуют моей высылки? Признаться, я бы не прочь: мне надоела жара и запах вашей травки.
- Я разговариваю с вами как сугубо частное лицо и хочу задать только один вопрос.
- Так задайте его, и с вашим волнением будет покончено.
Алексей поставил пустой бокал на поднос и взял с него банку "Гиннесса", аккуратно вскрыв ее так, чтобы не напустить пены в бассейн.
- Нейл, что бы вы сказали, если бы я попросил вас передать в соответствующие руки несколько документов? Я хочу, чтобы, - Алексей сделал нажим на следующее слово, - соответствующие люди проверили их подлинность и ценность. Каков был бы ваш ответ?
- Вашему ведомству следовало бы знать, что я был на службе военным психологом и занимался этическим воспитанием личного состава. Именно поэтому я сейчас специализируюсь на гуманитарных вопросах. Я ответил бы вам, что это очень неловкая провокация. Вы несете мне документы, снабженные страшными грифами "Совершенно секретно", "Экземпляр единственный", "После прочтения сжечь", а меня берут под руки люди из ФСБ, предъявляют видеосъемку, снимают отпечатки пальцев и выдворяют со скандалом из страны. И я в наказание за неосторожность получаю назначение в еще худшую дыру, где вместо бассейна будет грязная река с пиявками и аллигаторами. - Англичанин отсалютовал Алексею бокалом и повернулся в другую сторону, направляясь "вброд" к американским и немецким коллегам из дипломатического корпуса.
Алексей сощурил глаза. Глядя на стриженный по-военному затылок британца, он представил, как в него врезается, разбрызгивая пиво, жестяная банка "Гиннесса". Он рассчитывал хотя бы на минимальный интерес, малейшую готовность выслушать предложение.
- Алексей, - окликнули его.
Дудчик разглядел среди голых тел участников этого в высшей степени неофициального приема двух знакомых, которых он не без причин сторонился последние полгода. Алексей махнул им рукой и, разгребая воду, подошел:
- Мои приветствия.
Заместителя министра социального обеспечения звали Довлат Худайбердыев. Рядом с ним стоял бородатый человек, тот самый, кто передавал "другу Довлату" слова о дружбе на перевале Талдык в мае этого года, когда рядом еще продолжали агонизировать тела двух русских ребят.
- Алексей, оказывается, ты забыл передать мне привет от друга, укорил его Довлат.
Возех широко улыбнулся и протянул руку:
- Я рад, что имею приятную возможность снова встретиться.
Дудчик отчетливо понял: этот человек считает, что после оказанной им услуги - когда он мог убить, но не убил - Алексей должен испытывать к этому профессиональному убийце самые теплые чувства.
Очевидна, он только что рассказал замминистра, как смешно выглядел Алексей, уткнувшийся носом в пыль, и тот сумел оценить и комичность ситуации, и любезность своего друга. Что и говорить, ведь по всем правилам сопровождающий колонну не имел права оставлять русского свидетеля. То, что он бросил его посреди гор без припасов и средств передвижения, но не отнял у него жизнь и даже оружие - это была поистине азиатская услуга. И теперь он готов был принять приличествующую случаю благодарность.
Алексей подал руку:
- Здравствуйте, Возех. Все ли у вас благополучно?
- Слава Аллаху! Вы напрасно не передали моих слов, потому что Довлат волновался, отчего меня так долго нет. Я рассчитывал, вы скажете ему, что я жив и здоров, буду месяца через два. - Он с укоризной посмотрел на Алексея.
Дудчик понял, какой мелочи он обязан тому, что остался жив. Не будь этого малого случая - необходимости передать весточку, он бы "раскинул мозги" по дороге вместе с капитаном и сержантом.
- Я не догадался, что это важно, - вполне честно объяснил он. - И подумал, что следует как можно меньше говорить на эту тему...
Легкое презрение скользнуло по губам Возеха. Он видел перед собой глупого человека, который не умеет быть благодарным и не понимает тонкостей взаимоотношений мужчин. Воин совершил глупую ошибку, оставшись без прикрытия на перевале, но получил в подарок жизнь из уважения к его другу. Но он не отправился, бросив все дела, чтобы передать этому другу поручение и выразить свою глубокую благодарность, а, наоборот, сторонится его, потому что не хочет признать услугу и выполнить долг чести. Это не воин, это не мужчина. Это просто русский, человек без чести.
- Ну ничего, ничего, - успокоил русского офицера Довлат. Недоразумение уже выяснилось. Алексей просто не понял тебя, Возех, он хотел как лучше.
Бешенство вскипало в Алексее. Перед ним были, враги, откровенные враги, которые и относятся к нему, ко всем русским, как к чужакам. Все их понятие жизни - это понятие рода. Все, что полезно моему роду, - хорошо. Все, кто не относятся к моему роду - враги. Для него убить двух чужаков на дороге поступок, который никак не может отяготить совесть, потому что он убил, во-первых, неверных, а во-вторых, они могли чем-то повредить доставке груза оружия, или наркотиков, или ворованных баранов, черт бы их всех побрал двуногих и четвероногих баранов с одинаково твердыми лбами!
- О чем вы секретничали с Нейлом? - улыбаясь, небрежно поинтересовался Довлат, - Вербуешь его между делом?
- Разве что на охоту, тура подстрелить. Худайбердыев отвлек его в сторону, оставив Возеха одного:
- О, Нейл отменный стрелок. Я был с ним в горах, он вообще очень крепкий человек.
- Бывший морской пехотинец, - запустил на пробу Алексей.
- Вот как? - изобразил удивление Худайбердыев. - Послушай, Алексей, - сказал он совсем другим, доверительным тоном, когда они отошли на достаточное расстояние. - Я понимаю твои чувства. Но ты ведь не первый год в нашей стране. В Москве ты тоже встречаешься с бандитами, которые вечером стреляли в людей, а утром ходят по вашей Думе и чувствуют себя хозяевами страны. Возех - мелкая фигура, и он считает - по своим диким горным понятиям, - что оказал тебе большую милость. Пойми, самое главное, что ты остался жив, и я рад этому. Мы вынуждены держать нейтралитет с этими горными феодалами, потому что у нас не хватает сил навести там порядок. Но ведь и у вас нет этих сил. Поэтому надо или работать в той обстановке, какой она сложилась, или вовсе уезжать из этой страны.
- Честно сказать, я об этом и думаю, - вполне искренне сказал Алексей, у которого все-таки стало немного легче на душе от слов Довлата.
- Будет жаль, если ты покинешь страну, потому что ты один из лучших специалистов. Ты умеешь правильно видеть ситуацию, и ты один из немногих среди военных, с кем мы по-настоящему плодотворно сотрудничали все это время.
Это было правдой. Довлат являлся известным журналистом, который вернулся в страну, как только речь зашла о ее независимости, и стал действующим политиком. Он быстро превратился в одного из лидеров демократической оппозиции в стране, где клан Рахмонова захватил власть и силился ее удержать. Ему пришлось пойти на уступки и включить в правительство представителей демократической и исламистской оппозиции, чтобы сохранить достаточное влияние хотя бы в пределах Душанбе. Именно тогда Довлат стал заместителем министра социального обеспечения. На севере шли непрерывные бои и стычки. Наблюдатели ООН и российские войска не давали развязаться полномасштабной гражданской войне. Со стороны Узбекистана, Пакистана, Афганистана подпитывались исламисты, все более набирая политический и военный вес. Демократической оппозиции приходилось плохо, она теряла сторонников. В ее представителей начали стрелять. И за всем этим стояли героиновые деньги.
Алексей, с которого схлынула ярость, представил себе всю трудность положения Худайбердыева, который балансировал на столь тонком азиатском канате, что казалось, будто он просто парит в воздухе. Алексей почувствовал неловкость:
- Я еще никуда не сбежал, Довлат, не прощайся со мной. Это просто усталость и упадок сил после похорон.
- Каких похорон? - удивился Худайбердыев.
- Разве ты не знал? Четыре дня назад скончалась моя жена...
- Лиза? - Лицо Довлата отразило искреннее переживание. - Я ничего не знал, меня не было две недели, и мне никто ничего не сказал. Мои соболезнования, Алексей. Я позволяю приставать к тебе с пустяками, а у тебя такое горе. Как же дочка?
- Отправил к брату в Москву. Довлат покачал головой.
- Не будем об этом, - предложил Алексей, - Как твои дела?
- А разве ты не понимаешь? Деньги и оружие у исламистов, у торговцев наркотиками, у правительства. Что у нас? Пятьдесят наблюдателей ООН, гуманитарная помощь, неопределенные обещания - но только в том случае, вели мы сумеем перекрыть ноток наркотиков, которые идут в Европу, а оттуда и в Америку. Нас сминают. Я боюсь, в этой стране прольется большая кровь.
Худайбердыева громко позвали из какой-то оживленной группы людей.
- Извини, Алексей, надо помогать хозяину вечеринки. Заглядывай ко мне безо всякого стеснения. Я теперь понимаю, отчего ты сторонился меня в последнее время: ты подумал, что я заодно с этими убийцами. А я просто не в силах отдать их под трибунал.
Алексей вылез из бассейна и присел на шезлонг. Кожа мгновенно высохла, и стало горячо. "Не суетись, старик, - говорил он себе. - Ты же понимаешь, что отсюда надо убираться. А потому надо думать, кто сможет серьезно отнестись к твоему предложению. Разве ты предполагал, что торговать государственными секретами так же просто, как пирожками? Налетай, торопись..."
Глава третья. Обмен ударами
Тревожный звонок раздался, как и положено, на рассвете:
- Слушаю, Пастухов.
В телефонной мембране, не вмещаясь в диапазон, рокотал низкий голос Боцмана:
- Здравствуй, Пастух! Сережа? Не разбудил?
- А, Боцман. Не беспокойся, в деревне утро раннее. Что случилось?
Было понятно, что без серьезных причин Боцман не станет тревожить в такой час.
- Есть дело, Сергей, - подтвердил голос. - Пересеклись мы тут с одними "братками"... Последовал быстрый вопрос:
- Ты ранен? Муха?
- Господь с тобой, Пастух. Чтобы такая шантрапа меня или Муху завалили. Но офис мне подпортили. "Хлопушек" накидали.
- Еду.
- Не торопись так. Тут служивые пишут пока свои протоколы, осколки собирают, соседей опрашивают. Захвати с собой и Артиста, если по дороге.
- А Док?
- Док пока не отвечает. Поискать надо в этом его обществе ветеранов. Ты сам-то как?
- В порядке. Еду, - коротко ответил Пастух. Из кухни выглянула встревоженная Ольга, жена:
- Куда ты? Опять?
Пастухов вздохнул и укоризненно покачал головой:
- Что "опять", Оля? - Всего лишь съезжу в Москву и навещу Боцмана.
Он видел: Ольга не верит. Ох уж это женское сердце-вещун. Пастухов всегда терялся под взглядом ее глаз - и когда, еще в погонах, убывал в Чечню, и потом, когда, выкинутый из армии, пропадал вдруг на неделю, а то и на целый месяц. Но ведь возвращался же, всегда возвращался... Пока.
- Оленька, кто-то пробует угрожать Боцману, его с ребятами "Набату". Надо съездить и задействовать мои связи.
По тому, как глаза жены налились слезным блеском, Пастухов понял, почуял, что предстоящее дело будет не таким простым, как ему показалось с ходу. Предчувствиям Ольги можно было верить едва ли не больше, чем аналитическим сводкам родного управления.
- Что ты собираешься им показать? У тебя должен быть презентационный материал.
- Конечно. Нужен только компьютер с принтером, и я распечатаю несколько документов, которые должны их полностью удовлетворить. Для затравки, конечно. Данные поддаются проверке, так что они быстро выяснят, что им предлагают не дезинформацию.
- Сколько ты хочешь выделить мне? Назови цифру, как говорят в Одессе.
Виталий испытующе посмотрел на брата. Перемены, происшедшие в нем за последние годы, не радовали душу. Он решил на время забыть о честной "братской" половине, которую собирался предложить. Пожалуй, в этой ситуации лучше ему остаться старшим партнером, чтобы брат чувствовал его влияние. Весомо помолчав, он произнес:
- Двадцать процентов.
- От какой суммы? - последовал быстрый вопрос.
- Я собираюсь требовать два миллиона. Алексей присвистнул:
- Губа у тебя не дура.
- У меня информация "не дура". Такого материала у них никогда не было. Пойми, они же тратят миллиарды, - Виталий с напором проговорил это слово, будто камень перекатил во рту, чтобы Алексей ощутил всю серьезность дела. А тут не надо спутники на "шаттлах" запускать: переведи на мой счет в швейцарском банке сумму - и получи дискету.
- Если ты говоришь "двадцать", то я должен сказать "пятьдесят". Где сойдемся?
- Двадцать пять.
- Сорок, и ни цента меньше. Уступаю тебе только как старшему. Но если ты накинешь восемь процентов, то я скину семь и еще оплачу счет за ресторан. Получится тридцать три и три в периоде. Идет?
Виталий, выдержав соответствующую паузу, согласился:
- Хорошо, Алексей. Пусть будет ровно треть, это справедливо. Брат налил:
- За успех в нашем... надежном деле. - И закусив, продолжил: Сейчас съездим и найдем принтер. Сколько ты пробудешь в наших "курортных" краях?
- Завтра улечу.
- А как же наши дела?
- На покупателя ты должен выходить сам. Я не могу даже здесь встречаться с иностранными гражданами. При моей должности это сразу вызовет подозрения. В том и состоит твоя задача, чтобы аккуратно, не привлекая внимания, найти нужного нам человека. Вот что я думаю о мерах безопасности...
* * *
Через час Алексей просматривал "загрифованные" бумаги, выходящие из-под каретки матричного принтера. Он небрежно покачивал ногой, сидя на столе, и читал их по диагонали. Виталий наблюдал за реакцией младшего брата.
Пытается сделать вид, что ему все нипочем. Так было и в детстве вечное самоутверждение перед старшуном, попытка доказать, что он самостоятелен и его ничем нельзя удивить. Виталий внутренне усмехнулся: это тебе не анашой приторговывать.
- Не боязно? - спросил он.
Алексей посмотрел на брата. Тот явно чувствовал себя "большим боссом". Оно понятно: "стратегическое планирование", "пятьдесят миллионов двигаются направо, остальные налево, авиации не будет, потому что летчик заболел". Эх, теоретики штабные, компьютерные войны, чашечка чая перед пультом с ядерным ключом. Тьфу! Что ты знаешь о страхе, дурилка картонная.
- Виталик, - с непонятным выражением в голосе сказал младший, хочешь, я тебя отвезу заночевать на заставу? Если тебе повезет, то ночью будет обстрел из минометов с той или с этой стороны границы - это делается, чтобы наши залегли на сутки и вызвали подмогу и вертолеты из дивизии. Соседние заставы тоже займут круговую оборону, и мимо них спокойно пройдет караван, везущий товара на миллион долларов, который где-нибудь в Гамбурге среди ихних "пидоров" будет продан за десять миллионов. Долларов! Не марок. И не рассказывай мне про страх.
Виталий настороженно поглядел на брата. Полевой синдром, нервы сдают, когда человек долгое время находится в условиях постоянной физической опасности. Привыкая к непосредственной угрозе смерти, он утрачивает способность к долгосрочному планированию, жизнь кажется ему зыбкой и наполненной случайностями. Это плохое качество для того дела, к которому он привлек брата.
- Будь осторожен, Алексей, - сказал Виталий. - Я понимаю, что такое непосредственная опасность. Но мы с тобой не в разведку идем в четвертый раз за одну неделю. Здесь опасность не такая явная, но не менее серьезная. Кроме того, мы рискуем не за идеи и не за зарплату, которую не выплачивают третий месяц подряд, мы рискуем за настоящую жизнь, а желающих урвать себе этот кусок очень и очень много. Наберись терпения и выдержки.
- Тебе бы в замполиты, - с показным почтением отозвался младший брат, - в полевой лагерь - поднимать боевой дух, воспитывать стойкость и мужество к лишениям и тяготам. Давай мы лучше о деле. Как мы с тобой будем держать связь?
- Звони. Я продумал кодовую таблицу, сейчас выведу на листок. Говорить будешь очень аккуратно: чем черт не шутит, меня могут прослушивать. Вот смотри: "веселился" на крестинах - значит, вел переговоры с заинтересованным лицом. "Родился мальчик" - это означает, что они согласны заплатить задаток, последние три цифры веса ребенка - это сумма задатка. Например, "три килограмма пятьдесят граммов" - это готовность выдать пятьдесят тысяч наличными. - Виталий поднял глаза на скептически слушающего брата. - И мы на это не соглашаемся. Задаток за сведения должен превышать сто тысяч, иначе это сигнал, что к нам относятся несерьезно. "Девочка" значит, тянут резину, проверяют, требуют подтверждений, но в принципе согласны.
Алексей вздохнул:
- А если родилась "неведома зверушка", значит, я лежу с утюгом на пузе или с включенным паяльником в заднице и прощаюсь с тобой, брат. Последняя цифра - число часов, которые мне осталось жить. Ладно, давай твою кодовую таблицу, выучу. Осторожность не повредит, тут у нас тоже много любопытных не меньше, чем в Москве.
Братья на час занялись оговариванием тонкостей кодированной связи.
- Вот этот листок - главная ценность. - Виталий подал бумагу со списком из двух десятков пунктов. - Это список материалов, которые я готов предоставить сразу или по частям, в зависимости от того, как договоримся. Не раскрывай его сразу. Перечисли часть пунктов устно. Отдавай список только в том случае, если уверен, что имеешь дело не с посредником, а со штатным работником спецслужбы.
Алексей на этот раз внимательно прочитал бумагу от начала до конца.
- Это же целая библиотека, - сказал он с неподдельным удивлением.
- А я тебе о чем? - не без гордости хмыкнул Виталий. - Я положил на это полтора года ежедневного труда. Если это вывозить за границу в виде бумажных листов, понадобится грузовик. А ты все не хочешь понять, насколько серьезен мой товар.
- Наш, - поправил брат. - Я в доле.
- Конечно, конечно, - успокоил его старший. - Но товар у меня, и я хочу, чтобы ко мне относились серьезно. Самое важное - надежный канал выезда, мне не так-то легко выбраться за границу.
Алексея волновало другое.
- Почему только два миллиона? "Эх, мальчишка!"
- Будь я частным агентством Пинкертона в Нью-Йорке, я бы проставил постраничную цену и сорвал с них миллионов двести пятьдесят. А будь я разведкой Израиля, я бы блоку НАТО - по старой дружбе - выставил бюджетный счет на два миллиарда семьсот одиннадцать миллионов долларов по фиксированному золотому курсу. Но я всего лишь нищий полковник из нищей страны, и мне больше не дадут.
Глаза Алексея сузились.
- Не щурь глаза, - предупредил его старший. - Когда ты в детстве начинал щуриться, я тебе сразу давал в лоб, пока ты не успел кинуться в драку первым. Я тебя помню, задиру.
Младший рассмеялся:
- Не советую: пока ты долбил по клавиатуре, я не пропускал занятий по "рукопашке". Здесь это бывает необходимо. Так что давай жить дружно, а то... - последовало два резких выпада, демонстрирующих боевое искусство младшего брата.
- Стоп, - поднял руки старший, - лучше будем играть в "магазин": продайте товару на шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов, такова, кажется, твоя доля?
- И шесть в периоде, - подтвердил Алексей. - Не божеская какая-то цифра получилась - число зверя. Давай добавим процент из суеверия?
- Отнимем, - сделал встречное предложение старший брат.
- Оставим, - рассмеялся Алексей, но глаза его были все такими же холодными.
Когда последние распечатки были сделаны, Виталий вынул дискету из гнезда и спрятал ее в карман.
- Дай мне дискетку, - протянул руку Алексей. - Давай-давай.
- Зачем? Все, что на ней было, я распечатал. Может быть, ты думаешь, что на ней все сто пятьдесят мегабайт? Та дискета совсем другая, она к "зипу", а не к дисководу. Лишних копий быть не должно.
- Не читай мне курс молодого бойца, а дай на всякий случай дискету.
Виталий протянул дискету:
- Хорошо. Только думай, что делаешь. Помни свое "число зверя".
* * *
Они прощались в душном буфете аэропорта. Десятилетняя дочка Алексея, которая улетала вместе с дядей в Москву, ела импортное мороженое - красивое и с вязким химическим вкусом. С ней никак не удавалось завязать разговор, она думала о чем-то своем, замкнувшись после первой в ее жизни смерти.
Алексей опять заказал сто граммов - "стремянных" - и теперь глядел на брата слегка осоловевшими глазами. Виталий обильно потел и все подливал себе минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Вода с каждой минутой становилась все теплее и противнее. Алексей заговорил, уставившись в пространство:
- На перевале Талдык мы остановились сменить колесо, рассчитывая догнать колонну минут через пятнадцать. Нас было трое в машине: сержант-водитель, полевой капитан и я. Мы корячились на холоде - была зима, - когда на перевал вьшетел на полной скорости джип "чероки". Он пер в гору, как по шоссе. Позади на станине - крупнокалиберный спаренный пулемет. Разнести нас таким в клочки - дело одной секунды. В машине четверо, все таджики. Нас положили на землю и допросили. Они выяснили, что наша колонна идет впереди. Затем главный из них поднял меня и спросил: "Это тебя я видел в доме Довлата?" И я мгновенно вспомнил его в костюме-тройке и назвал по имени: "Да, Вазим". - "Возех, - усмехнувшись моему страху, поправил он. Что за ребята с тобой?" - "Обычные ребята, - заверил я его. - Они ничего не видели и ничего не скажут". - "Теперь не скажут", - подтвердил он и выстрелил в затылок одному и в лоб другому. Потом он дал команду, и пулеметчик разнес в щепки наш "газик". "Прости, дорогой, - обратился он снова ко мне. - Ложись полежи лицом вниз, пожалуйста". И я минут двадцать лежал, ожидая пули, пока приближалась и проходила мимо колонна из шести грузовых машин. По-моему, "Уралов". "Все, Алексей, - разрешил он мне встать. - Не сердись, пройди пешком. Передавай привет Худайбердыеву. Скажи Довлату, что Возех никогда не огорчает друзей. Я появлюсь в городе нескоро. Месяца через два". И они ушли на большой скорости вслед за колонной.
Алексей помолчал, крутя в руках пустую рюмку.
- А ты говоришь: "Леша, малыш, будь осторожен". Я буду осторожен, как крыса, брат, и сделаю все, чтобы вырваться из этой проклятой дыры.
* * *
В самолете Виталий откинулся на спинку кресла, пристегнувшись ремнем, помог устроиться племяннице, молча застывшей с книжкой в руках в кресле возле иллюминатора.
- Когда ты в последний раз была у нас, Лариска? - мягко спросил ее Виталий.
- Не помню, - ответила девочка.
- Или ты вовсе не была?
- Была.
- А сестричку Катю помнишь?
- Помню, - пожала худенькими плечами девочка.
Вот и весь разговор с ребенком. Ну да ладно, у жены с дочкой лучше получится.
Дудчик погрузился в долгие размышления, анализируя ситуацию и возможные варианты ее развития. Реакция брата на предложение оказалась в чем-то неожиданной. Алексей просто сломался, человек быстро и навсегда меняется, попав в боевую обстановку. Он явно готов теперь на многое, чтобы убраться как можно дальше из страны, и - что было опасно - может превысить необходимый риск.
Что-то стояло теперь стеной между Виталием и Алексеем. Он так и не смог поговорить с братом по душам, объяснить, что на этот шаг его почти неодолимо толкает сила ненависти и бессильной ярости против жирующих паразитов. Но Дудчик чувствовал, что брат не поверил бы ему, а если бы и поверил, то постарался бы отстранить от дела партнера-идеалиста. В жестокой таджикской каше, сваренной из политики и наркодолларов, все решали сила и деньги. Дудчик с удивлением обнаружил, что операция вышла из стадии теоретических выкладок и ночных фантазий и... стала развиваться по своим собственным законам. Виталий почувствовал, что его бессильная ярость требует теперь силы, она жаждет разрядиться, а казавшийся прежде второстепенным денежный вопрос диктовал необходимость быть твердым и осторожным даже в отношениях с братом. Странное дело, не найдя точек соприкосновения в личных взглядах, они без труда пришли к деловому сотрудничеству. Что ж, так и должно быть, какие могут быть сантименты в крупном и рискованном предприятии.
* * *
Через два дня Алексей Дудчик, стоя по пояс в прохладной воде открытого бассейна, разговаривал с господином Нейлом Янгом, атташе по вопросам культуры английского посольства. Между гостями плавали на толстой пробке подносы с миниатюрными бутербродами с лососиной, стаканами вина и виски, банками пива. Происходило это во дворце - иначе не назовешь - министра социального обеспечения. Он устроил сегодня мальчишник в честь какого-то местного праздника - то ли Дня труда, то ли Поминовения.
- Нейл, - сказал младший Дудчик, - а почему вы приехали сюда на должность атташе по вопросам образования и культуры?
- This is my job, - ответил Янг с неподражаемой английской интонацией, которую никогда не повторить иностранцу, если он не обучался в специальной школе ГРУ для внешних разведчиков.
- Я понимаю, что это ваша работа, я спрашиваю только о названии должности. Если я не ошибаюсь, в Кении вы были военным атташе?
Англичанин усмехнулся:
- Война - древнейшее из искусств, я думаю, что фехтование дубиной изобрели несколько раньше, чем наскальную живопись.
- Нельзя не согласиться. - Алексей приподнял бокал. - Вы ведь наверняка военный в отставке. Это так?
- Может быть, - согласился Нейл. - Я прослужил двадцать лет в десантных войсках Королевского флота и вышел в отставку в чине майора.
- Ваше здоровье, господин майор. То-то я замечаю, что вы предпочитаете общество военных и политиков, а не пропадаете в развалинах и музеях.
- Чем вызван ваш интерес, Алексей? Это грубый образец попытки завербовать меня? Или российские власти потребуют моей высылки? Признаться, я бы не прочь: мне надоела жара и запах вашей травки.
- Я разговариваю с вами как сугубо частное лицо и хочу задать только один вопрос.
- Так задайте его, и с вашим волнением будет покончено.
Алексей поставил пустой бокал на поднос и взял с него банку "Гиннесса", аккуратно вскрыв ее так, чтобы не напустить пены в бассейн.
- Нейл, что бы вы сказали, если бы я попросил вас передать в соответствующие руки несколько документов? Я хочу, чтобы, - Алексей сделал нажим на следующее слово, - соответствующие люди проверили их подлинность и ценность. Каков был бы ваш ответ?
- Вашему ведомству следовало бы знать, что я был на службе военным психологом и занимался этическим воспитанием личного состава. Именно поэтому я сейчас специализируюсь на гуманитарных вопросах. Я ответил бы вам, что это очень неловкая провокация. Вы несете мне документы, снабженные страшными грифами "Совершенно секретно", "Экземпляр единственный", "После прочтения сжечь", а меня берут под руки люди из ФСБ, предъявляют видеосъемку, снимают отпечатки пальцев и выдворяют со скандалом из страны. И я в наказание за неосторожность получаю назначение в еще худшую дыру, где вместо бассейна будет грязная река с пиявками и аллигаторами. - Англичанин отсалютовал Алексею бокалом и повернулся в другую сторону, направляясь "вброд" к американским и немецким коллегам из дипломатического корпуса.
Алексей сощурил глаза. Глядя на стриженный по-военному затылок британца, он представил, как в него врезается, разбрызгивая пиво, жестяная банка "Гиннесса". Он рассчитывал хотя бы на минимальный интерес, малейшую готовность выслушать предложение.
- Алексей, - окликнули его.
Дудчик разглядел среди голых тел участников этого в высшей степени неофициального приема двух знакомых, которых он не без причин сторонился последние полгода. Алексей махнул им рукой и, разгребая воду, подошел:
- Мои приветствия.
Заместителя министра социального обеспечения звали Довлат Худайбердыев. Рядом с ним стоял бородатый человек, тот самый, кто передавал "другу Довлату" слова о дружбе на перевале Талдык в мае этого года, когда рядом еще продолжали агонизировать тела двух русских ребят.
- Алексей, оказывается, ты забыл передать мне привет от друга, укорил его Довлат.
Возех широко улыбнулся и протянул руку:
- Я рад, что имею приятную возможность снова встретиться.
Дудчик отчетливо понял: этот человек считает, что после оказанной им услуги - когда он мог убить, но не убил - Алексей должен испытывать к этому профессиональному убийце самые теплые чувства.
Очевидна, он только что рассказал замминистра, как смешно выглядел Алексей, уткнувшийся носом в пыль, и тот сумел оценить и комичность ситуации, и любезность своего друга. Что и говорить, ведь по всем правилам сопровождающий колонну не имел права оставлять русского свидетеля. То, что он бросил его посреди гор без припасов и средств передвижения, но не отнял у него жизнь и даже оружие - это была поистине азиатская услуга. И теперь он готов был принять приличествующую случаю благодарность.
Алексей подал руку:
- Здравствуйте, Возех. Все ли у вас благополучно?
- Слава Аллаху! Вы напрасно не передали моих слов, потому что Довлат волновался, отчего меня так долго нет. Я рассчитывал, вы скажете ему, что я жив и здоров, буду месяца через два. - Он с укоризной посмотрел на Алексея.
Дудчик понял, какой мелочи он обязан тому, что остался жив. Не будь этого малого случая - необходимости передать весточку, он бы "раскинул мозги" по дороге вместе с капитаном и сержантом.
- Я не догадался, что это важно, - вполне честно объяснил он. - И подумал, что следует как можно меньше говорить на эту тему...
Легкое презрение скользнуло по губам Возеха. Он видел перед собой глупого человека, который не умеет быть благодарным и не понимает тонкостей взаимоотношений мужчин. Воин совершил глупую ошибку, оставшись без прикрытия на перевале, но получил в подарок жизнь из уважения к его другу. Но он не отправился, бросив все дела, чтобы передать этому другу поручение и выразить свою глубокую благодарность, а, наоборот, сторонится его, потому что не хочет признать услугу и выполнить долг чести. Это не воин, это не мужчина. Это просто русский, человек без чести.
- Ну ничего, ничего, - успокоил русского офицера Довлат. Недоразумение уже выяснилось. Алексей просто не понял тебя, Возех, он хотел как лучше.
Бешенство вскипало в Алексее. Перед ним были, враги, откровенные враги, которые и относятся к нему, ко всем русским, как к чужакам. Все их понятие жизни - это понятие рода. Все, что полезно моему роду, - хорошо. Все, кто не относятся к моему роду - враги. Для него убить двух чужаков на дороге поступок, который никак не может отяготить совесть, потому что он убил, во-первых, неверных, а во-вторых, они могли чем-то повредить доставке груза оружия, или наркотиков, или ворованных баранов, черт бы их всех побрал двуногих и четвероногих баранов с одинаково твердыми лбами!
- О чем вы секретничали с Нейлом? - улыбаясь, небрежно поинтересовался Довлат, - Вербуешь его между делом?
- Разве что на охоту, тура подстрелить. Худайбердыев отвлек его в сторону, оставив Возеха одного:
- О, Нейл отменный стрелок. Я был с ним в горах, он вообще очень крепкий человек.
- Бывший морской пехотинец, - запустил на пробу Алексей.
- Вот как? - изобразил удивление Худайбердыев. - Послушай, Алексей, - сказал он совсем другим, доверительным тоном, когда они отошли на достаточное расстояние. - Я понимаю твои чувства. Но ты ведь не первый год в нашей стране. В Москве ты тоже встречаешься с бандитами, которые вечером стреляли в людей, а утром ходят по вашей Думе и чувствуют себя хозяевами страны. Возех - мелкая фигура, и он считает - по своим диким горным понятиям, - что оказал тебе большую милость. Пойми, самое главное, что ты остался жив, и я рад этому. Мы вынуждены держать нейтралитет с этими горными феодалами, потому что у нас не хватает сил навести там порядок. Но ведь и у вас нет этих сил. Поэтому надо или работать в той обстановке, какой она сложилась, или вовсе уезжать из этой страны.
- Честно сказать, я об этом и думаю, - вполне искренне сказал Алексей, у которого все-таки стало немного легче на душе от слов Довлата.
- Будет жаль, если ты покинешь страну, потому что ты один из лучших специалистов. Ты умеешь правильно видеть ситуацию, и ты один из немногих среди военных, с кем мы по-настоящему плодотворно сотрудничали все это время.
Это было правдой. Довлат являлся известным журналистом, который вернулся в страну, как только речь зашла о ее независимости, и стал действующим политиком. Он быстро превратился в одного из лидеров демократической оппозиции в стране, где клан Рахмонова захватил власть и силился ее удержать. Ему пришлось пойти на уступки и включить в правительство представителей демократической и исламистской оппозиции, чтобы сохранить достаточное влияние хотя бы в пределах Душанбе. Именно тогда Довлат стал заместителем министра социального обеспечения. На севере шли непрерывные бои и стычки. Наблюдатели ООН и российские войска не давали развязаться полномасштабной гражданской войне. Со стороны Узбекистана, Пакистана, Афганистана подпитывались исламисты, все более набирая политический и военный вес. Демократической оппозиции приходилось плохо, она теряла сторонников. В ее представителей начали стрелять. И за всем этим стояли героиновые деньги.
Алексей, с которого схлынула ярость, представил себе всю трудность положения Худайбердыева, который балансировал на столь тонком азиатском канате, что казалось, будто он просто парит в воздухе. Алексей почувствовал неловкость:
- Я еще никуда не сбежал, Довлат, не прощайся со мной. Это просто усталость и упадок сил после похорон.
- Каких похорон? - удивился Худайбердыев.
- Разве ты не знал? Четыре дня назад скончалась моя жена...
- Лиза? - Лицо Довлата отразило искреннее переживание. - Я ничего не знал, меня не было две недели, и мне никто ничего не сказал. Мои соболезнования, Алексей. Я позволяю приставать к тебе с пустяками, а у тебя такое горе. Как же дочка?
- Отправил к брату в Москву. Довлат покачал головой.
- Не будем об этом, - предложил Алексей, - Как твои дела?
- А разве ты не понимаешь? Деньги и оружие у исламистов, у торговцев наркотиками, у правительства. Что у нас? Пятьдесят наблюдателей ООН, гуманитарная помощь, неопределенные обещания - но только в том случае, вели мы сумеем перекрыть ноток наркотиков, которые идут в Европу, а оттуда и в Америку. Нас сминают. Я боюсь, в этой стране прольется большая кровь.
Худайбердыева громко позвали из какой-то оживленной группы людей.
- Извини, Алексей, надо помогать хозяину вечеринки. Заглядывай ко мне безо всякого стеснения. Я теперь понимаю, отчего ты сторонился меня в последнее время: ты подумал, что я заодно с этими убийцами. А я просто не в силах отдать их под трибунал.
Алексей вылез из бассейна и присел на шезлонг. Кожа мгновенно высохла, и стало горячо. "Не суетись, старик, - говорил он себе. - Ты же понимаешь, что отсюда надо убираться. А потому надо думать, кто сможет серьезно отнестись к твоему предложению. Разве ты предполагал, что торговать государственными секретами так же просто, как пирожками? Налетай, торопись..."
Глава третья. Обмен ударами
Тревожный звонок раздался, как и положено, на рассвете:
- Слушаю, Пастухов.
В телефонной мембране, не вмещаясь в диапазон, рокотал низкий голос Боцмана:
- Здравствуй, Пастух! Сережа? Не разбудил?
- А, Боцман. Не беспокойся, в деревне утро раннее. Что случилось?
Было понятно, что без серьезных причин Боцман не станет тревожить в такой час.
- Есть дело, Сергей, - подтвердил голос. - Пересеклись мы тут с одними "братками"... Последовал быстрый вопрос:
- Ты ранен? Муха?
- Господь с тобой, Пастух. Чтобы такая шантрапа меня или Муху завалили. Но офис мне подпортили. "Хлопушек" накидали.
- Еду.
- Не торопись так. Тут служивые пишут пока свои протоколы, осколки собирают, соседей опрашивают. Захвати с собой и Артиста, если по дороге.
- А Док?
- Док пока не отвечает. Поискать надо в этом его обществе ветеранов. Ты сам-то как?
- В порядке. Еду, - коротко ответил Пастух. Из кухни выглянула встревоженная Ольга, жена:
- Куда ты? Опять?
Пастухов вздохнул и укоризненно покачал головой:
- Что "опять", Оля? - Всего лишь съезжу в Москву и навещу Боцмана.
Он видел: Ольга не верит. Ох уж это женское сердце-вещун. Пастухов всегда терялся под взглядом ее глаз - и когда, еще в погонах, убывал в Чечню, и потом, когда, выкинутый из армии, пропадал вдруг на неделю, а то и на целый месяц. Но ведь возвращался же, всегда возвращался... Пока.
- Оленька, кто-то пробует угрожать Боцману, его с ребятами "Набату". Надо съездить и задействовать мои связи.
По тому, как глаза жены налились слезным блеском, Пастухов понял, почуял, что предстоящее дело будет не таким простым, как ему показалось с ходу. Предчувствиям Ольги можно было верить едва ли не больше, чем аналитическим сводкам родного управления.