Таманцев Андрей. Заговор патриотов

   Тяжелая дверь штабного блиндажа была приоткрыта, оттуда тянулся сигаретный дым, слышались возбужденные голоса. Когда мы появились из-за спины Петера, разгоряченные покером "эстовцы" долго не могли въехать, кто мы такие и для чего пришли. Ну, это дело мы им быстренько объяснили. Мухе повезло: среди самой высокой нации в мире нашелся и нормальный человек, всего на десяток сантиметров выше Мухи. Так что теперь мы оба были экипированы одинаково - как бойцы спецподразделения "Эст". Только Муха был толще: он натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы камуфляжка не болталась на нем, как на вешалке.
   Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы умылись водой из ведра, потом заперли блиндаж снаружи на все засовы и напрямую, не скрываясь, двинулись к ярко освещенному гарнизону. Так, как возвращаются в часть часовые, сдав разводящему свои посты, - не слишком медленно и не слишком быстро: "калаши" на плече, небрежно сдвинутые на затылок форменные камуфляжные кепарики. Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь неопределенно махнул рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
   Сошло.
   Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И тут любая ошибка могла быть очень даже чреватой. Нужно было учитывать и то, что весь командный состав "Эста" вздрючен разгоном, который наверняка устроил ему генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего прошло достаточно времени, а неприятный эпизод с русским разведчиком относился не к службе, а к делу в общем-то постороннему и не слишком серьезному - к кино. А кино - это развлечение.
   И все-таки.
   Главное в таких ситуациях - расслабиться. Тоже как бы раствориться в окружающем. Чтобы от тебя исходило не больше напряжения, чем от мирно пасущейся на лугу коровы.
   Два бойца "Эста", курившие у ворот КПП, очень удивились, когда обнаружили, что в грудь им уперлись стволы наших "калашей", и не сразу поняли, что происходит. А когда поняли, оцепенели и утратили всякую способность к сопротивлению.
   Очень может быть, что они были неплохими солдатами и на показательных выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они ни разу не стреляли в живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как хрустят под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был страшный опыт нашей войны. И воевали мы не с солдатами. В Чечне мы воевали с волками. И потому сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить. Мы не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас, проник в самые наши гены и давал о себе знать в минуты опасности. И те, с кем сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть.
   Шестерых солдат, несущих ночную вахту на КПП, мы обезоружили, прицепили наручниками к трубам водяного отопления, а старшему лейтенанту, начальнику караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его приказу часовой отпер дверь "губы", а больше нам ничего и не требовалось. Мы заперли их в караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда на обычных гауптвахтах выходили двери камер.
   Но в этом гарнизоне "губа" была необычная. Камеры отделялись от коридора не стеной, а решеткой, как в американских тюрьмах, как их показывают по телевизору. Всего на "губе" было четыре камеры. Две из них пустовали, а две другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были обитаемыми. И картина, которую мы увидели, осторожно подкравшись, была прямо-таки умилительной.
   На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель. Все его облачение, в котором он ходил за "языком", сушилось на батарее. Обняв руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки ему рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с короткими голенищами стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в них сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это было в феврале 44-го, "нах вестен".
   Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке мягком кресле, на нем была красная шелковая пижама и домашние тапочки. На коленях у него лежала какая-то рукопись, он читал ее и переводил или пересказывал Артисту ее содержание.
   Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше всего напоминала "губу". Скорее, номер в приличной гостинице: мягкая кровать, телевизор, устланный ковровой дорожкой пол. И даже на решетке была плотная штора, которой постоялец этой замечательной камеры мог в любой момент отгородиться от внешнего мира.
   Это и была, как я понял, та скромная обитель, про которую сказал национал-патриот Юрген Янсен.
   Времени у нас было в обрез, но я все-таки не удержался и прислушался к рассказу Томаса.
   - А дальше так, - говорил он, заглядывая в рукопись. - "Вечер того же дня. Красавица Агнесса лежит на тахте, покрытой персидским ковром. Она практически обнажена. Она открывает глаза и видит перед собой полковника Ребане. Агнесса: "Ах! Я была без сознания! Вы воспользовались моей беспомощностью!" Полковник Ребане: "Милая фройляйн, я не отношусь к той категории мужчин, которые получают удовольствие от обладания бесчувственной женщиной". Агнесса: "Вы даже не притронулись ко мне? Это правда?" Полковник Ребане: "Да, это правда". Агнесса: "Ах, я никогда не встречала таких мужчин!"
   - "Практически обнажена" - это красиво, - оценил Артист. - Эта сучка и есть русская шпионка, которую подослали к полковнику?
   - Почему сучка? - обиделся Томас Ребане. - Пожалуйста, не оскорбляй даму. В конце концов, очень может быть, что она моя бабушка.
   Он приготовился читать дальше, но нам пришлось прервать их увлекательное занятие.
   - Зэка Злотников, с вещами на выход! - скомандовал Муха, отпирая его камеру.
   Артист недовольно покачал головой:
   - Вечно ты, Муха, торопишься. Куда я в таком виде пойду? Шмотки не высохли.
   - На себе досушишь. Быстрей! - приказал я.
   - А меня? Возьмите меня, ребята! - взмолился внук национального героя. Мне очень нужно отсюда свалить! Что вам стоит? Возьмите!
   - Давай возьмем, - поддержал Артист, с отвращением натягивая влажную гимнастерку. - Малый нормальный. И у него есть кое-какая любопытная информация. Очень даже любопытная.
   - Отставить! У тебя все шутки. А тут не шутки. Нам бы самим выбраться.
   - Вот так всегда, - уныло заключил Томас Ребане. - Каждый думает только о себе. А выручить другого человека, который попал в беду, - куда там. Своя задница всегда ближе к телу.
   - Рубашка, - поправил Муха. - Своя рубашка ближе к телу.
   - У кого-то рубашка, а у вас жопа, - парировал потомок эсэсовца.
   - В какую беду ты попал? - спросил я.
   - Не знаю, - хмуро ответил Томас. - Но от этого мне не лучше. От этого мне хуже.
   - Я бы взял, - сказал мне Муха. - Тут все не так-то просто. Берем?
   - Черт с ним! Выпускай!
   - Только быстро, быстро! - скомандовал Муха, отпирая решетку.
   Томас похватал какие-то шмотки, сунул их в спортивную сумку и, как был, в пижаме и тапочках, выскочил из камеры.
   - Сценарий не забудь, - напомнил Артист. - Потом дочитаем. И обуйся!
   Томас запихнул рукопись в сумку, сунул ноги в туфли и рванул к выходу.
   - Стой! - остановил я его. - Все делать только по моей команде!
   После треволнений минувшего дня весь лагерь спал беспробудным сном, но следовало соблюдать предельную осторожность. В любой операции самое важное и самое трудное - чисто уйти. И я сомневался, что нам удастся пройти по лагерю такой толпой и не привлечь нежелательного внимания. К "губе"-то мы шли нормально: начкар, с ним два солдата. Картина привычная и не вызывающая никаких вопросов. А сейчас нежелательным было любое внимание. Даже какой-нибудь дневальный, сдуру глянув в окно и увидев такую компанию, немедленно поднимет тревогу. Да и то сказать: два солдата спецподразделения "Эст", с ними эсэсовец в шинели с погонами роттенфюрера, но в красноармейской пилотке, и совсем уж какой-то придурок в красной пижаме и со спортивной сумкой в охапке.
   Поэтому я забрал начальника караула и прошел с ним к штабному уазику. Водителя не было. Я приказал начкару сесть за руль и подогнать УАЗ к дверям губы. Потом за руль сел Муха, начкар рядом с ним, а я устроился на заднем сиденье, потеснив Артиста и Томаса. Ствол моего "калаша" упирался в спину начкара, напоминая ему о том, что любая самодеятельность нежелательна. Перед КПП я приказал ему выйти и открыть ворота. После этого мне осталось только вернуть его в караулку КПП и зафиксировать наручниками.
   Путь был свободен. Позади было тихо. Кажется, обошлось. Но едва мы отъехали на километр и лагерь "Эста" скрылся за холмом, Артист приказал Мухе остановить машину.
   - В чем дело? - спросил я.
   - Мне нужна эта тачка, - заявил Артист. - Примерно на час. - Он обернулся к Мухе: - Поможешь?
   - Почему нет? А что делать?
   - Скажу.
   - Кончай! - приказал я. - Хватит с нас приключений!
   Но Артист не сдавался.
   - Пастух, сегодня мой день, - сказал он. - Не мешай, а? Иди с Томасом к моей тачке и жди нас. Мы вернемся самое большое через час. И не спрашивай, что я хочу сделать.
   Я колебался. Не нравилось мне это дело. И Артист не нравился. Какая-то дурь была в нем.
   - Я нечасто тебя о чем-то прошу, - проговорил он. - Сейчас прошу. Ну?
   Никогда я его таким не видел.
   - Ладно, валите, - разрешил я, хотя мой внутренний голос прямо-таки вопил, протестуя. - Но чтобы через час были.
   Артист сразу повеселел.
   - Муха, гони вкруговую, - приказал он. - К понтонному мостику. А там разберемся.
   Мы с Томасом выгрузились из уазика и потащились к стогу, возле которого была спрятана "мазератти". Пока я очищал тачку от маскировки, Томас переоделся в свой элегантный серый сюртук и спохватился:
   - А плащ? Я забыл плащ!
   - Какие проблемы? Сходи и возьми, - предложил я.
   - Это ты так шутишь, да? - спросил он.
   Я не ответил. Он уселся на переднее сиденье. Я завел машину, вывел ее на асфальтовую дорогу и поставил так, чтобы сразу увидеть Артиста и Муху, если они собьются с пути и появятся впереди или сзади нас.
   Томас с робкой надеждой спросил:
   - У вас выпить ничего нет?
   - Ну ты даешь! - восхитился я. - Сейчас только об этом и думать!
   - А ты бы о чем думал, если бы тебя продержали две недели на минеральной воде "Нарзан"?
   Он надолго задумался, а потом задал вопрос, который, судя по всему, уже давно вертелся у него на языке:
   - Вы кто, ребята?
   - А ты? - вопросом на вопрос ответил я. - Кто ты? Если ты внук национального героя, почему тебя держат на "губе"?
   - Они называют это - под домашним арестом, - объяснил Томас. - В Таллине я сидел дома. С охранником. А сейчас должен быть на съемках. Не возить же меня каждый день из Таллина. Вот и пристроили на "губу". С гарантией, что не свалю.
   - Почему ты хочешь свалить? Почему они тебя не отпускают?
   - Я им нужен.
   - Зачем?
   - Не знаю. Это все - раскрутка. Понимаешь? И фильм - раскрутка. И презентация. И я на презентации. Они раскручивают.
   - Тебя?
   - Нет. Альфонса Ребане.
   - Твоего деда, - уточнил я.
   - Да никакой он мне не дед! Его и близко не было в нашей семье! Он просто однофамилец. Ребане, если по-русски, - это Лисицын. И больше ничего общего у меня с ним нет. В этом-то все и дело!
   - Точно?
   - Еще бы не точно!
   - Так, - сказал я. - Это кино, похоже, поинтересней того, что мы видели. Ты все расскажешь. Но не сейчас. Сначала дождемся ребят.
   Прошел час. Их не было.
   Час двадцать. Их не было.
   Час сорок. Никого.
   Я сидел в анатомическом водительском кресле "мазератти", облегающем спину и задницу, как обьятия любимой жены, но ерзал, как на иголках. Вопрос был только один: что произойдет раньше - в лагере поднимут тревогу или они вернутся.
   Мой внутренний голос возмущенно молчал. Обиделся, что я к нему не прислушался.
   Темнота сгустилась так, как бывает только перед началом рассвета. С того места, где стояла наша тачка, были видны отсветы яркого лагерного освещения, а дальше справа - тусклая цепочка огней над укрепрайоном Эстонской дивизии СС.
   И вдруг я заметил, что эти огни погасли. Были - и нет. Я даже сначала подумал, что мне показалось. Всмотрелся - не показалось. Ни единого огонька.
   Что бы это могло значить?
   4.10.
   Начало рассветать. Ребят не было. У меня в душе появилось тяжелое предчувствие беды.
   4.30.
   - Вон они! - вдруг сказал Томас.
   - Где?
   - Да не впереди - сзади!
   Я врубил заднюю скорость. Через две минуты Артист и Муха ввалились в машину, Артист хрипло выдохнул:
   - Все в порядке. Гони!
   - А где уазик?
   Он неопределенно махнул рукой:
   - Там бросили. Вместе со всеми "калашами". Гони, Серега, гони!
   Я не заставил себя упрашивать. Единственным моим желанием было оказаться от этих мест как можно дальше. И как чувствовал: не успели мы отъехать километра на три, как до нас донесся вой сирены - в лагере "Эста" объявили тревогу. Я дал под сотню - больше не позволяла дорога, она была слишком узкая и извилистая, петляла между холмов. Но минут через пять Артист попросил ехать помедленней. "Мазератти" огибала высокий холм, поросший ельником и мелкими соснами.
   - Тормозни! - скомандовал Артист. - Теперь мы в полной безопасности.
   Я остановил тачку. Артист выпрыгнул из машины и полез по холму вверх, жестами предлагая нам следовать за ним. Поднявшись метров на сто, остановился.
   - Вот отсюда все будет хорошо видно, - удовлетворенно сообщил он.
   Я осмотрелся. Уже заметно рассвело. С косогора хорошо просматривались холмы левого берега реки, исполнявшей роль Векши, но было слишком далеко, чтобы разглядеть блиндажи и окопы. По полям, обтекая холмы, стелился туман. Из него прорастали березовые перелески, стога. Было сыро, пахло прошлогодней листвой. У нас в Затопино - морозы и вьюги, а здесь - почти весна. Было что-то очень приятное в этой мирной, доброй к человеку земле.
   Артист напряженно всматривался в сторону Векши.
   - И чего мы ждем? - спросил я. - Когда совсем рассветет?
   - Нет. Когда они доберутся до блиндажа и включат свет.
   - И что будет?
   - Увидишь.
   Ожидание затягивалось. Воспользовавшись этим, Муха стащил с себя камуфляжную куртку, потом брюки и выругался:
   - И все ты, Артист! Из-за тебя хорошие штаны испортил!
   На брючине его костюма темнело мазутное пятно.
   - Отчистишь, - отмахнулся Артист. - Бензинчиком ототрешь. Да что же они тянут? Их же люди в блиндаже! Неужели никому не придет в голову пойти и проверить, что с ними?
   И тут над укрепрайоном зажглась гирлянда огней.
   - Всё! - завопил Артист. - Смотрите!
   И мы увидели.
   Сначала беззвучно вспухли холмы. По всей линии обороны засверкали словно бы злобные шаровые молнии. Земля вздыбилась, из нее выстреливали картечные сгустки камней, как из жерла проснувшегося вулкана. И лишь потом на наши ушные перепонки обрушился грохот взрыва. Вернее, серии взрывов, которые сливались друг с другом, образуя какой-то утробный гул. И не успела осесть поднятая на десятки метров земля, как начались короткие резкие взрывы. Я уже понял, что это такое: это начал рваться боезапас в "тиграх".
   От внезапной тишины даже зазвенело в ушах.
   - Вот вам, суки, битва на Векше! - изрек Артист. - Валим!
   Мы скатились к дороге, погрузились в тачку. Артист сел за руль и погнал "мазератти" к шоссе, которое связывало Тарту с Таллином.
   - А теперь объясни мне, что это было, - попросил я Артиста.
   - Да все очень просто. Мы вывели цепь на рубильник, которым включается освещение. Единственная проблема была - взрыватели не сразу нашли. Они были в снарядном ящике в штабном блиндаже.
   - И пришлось поуродоваться, пока перетаскали тол к танкам, - добавил Муха. - До чертовой матери они его наготовили.
   - А насчет трупов можешь не беспокоиться, - заверил меня Артист. - Все кадры сидели в штабном блиндаже. А рядом с ним ничего не взрывалось.
   - Это, конечно, утешает, - сказал я. - Но я тебя спросил не о том, каким образом вы замкнули взрывную цепь. Я тебя спросил совсем о другом.
   - Понимаю. Я просто реализовал сценарий. Все точно по тексту. Получив приказ из ставки фюрера, доблестные эстонские патриоты отступили. А перед этим взорвали свои позиции. Вместе с боевой техникой. Чтобы она не досталась врагу.
   - С какой техникой?
   - Со всей. Четыре "тигра". И с десяток крупповских пушек.
   - Артист, твою мать! - сказал я. - Ты хоть понимаешь, что натворил?
   - А что я натворил?
   - Это теракт! И вмешательство в дела суверенного государства!
   - Ничего подобного, - возразил он. - Я лишь слегка подкорректировал творческий процесс. Денег на новую технику у них нет. И даже за эту расплатиться не смогут. И значит - кина не будет.
   - Почему ты это сделал? - удивленно спросил Томас Ребане.
   - Сценарий мне не понравился. Характеры схематичны, а диалоги написаны газетным языком.
   Томас взглянул на меня:
   - Он шутит?
   - Да, шучу, - резко сказал Артист. - Но могу и без шуток. По этому сценарию отца моего героя сослали в Сибирь или расстреляли. Моего отца никуда не ссылали. Но его брат, две тетки и мой дед с бабкой - все они лежат в Бабьем Яру. Объясняю специально для тебя, наследник героя. Бабий Яр - это овраг в Киеве, между Лукьяновкой и Сырцом. В сорок первом году фашисты расстреляли там семьдесят тысяч евреев. Среди них были и все мои предки. Мне до феньки, кто их расстреливал: СС или просто зондеркоманды. И были ли среди них эстонцы - это мне тоже до феньки. Фашисты не имеют национальности. Теперь понятно, почему мне не понравился этот сценарий? И закончим на этом.
   Шоссе выскочило из перелеска и тянулось вдоль железнодорожной ветки. Впереди показалась платформа пригородной электрички.
   - Высадите меня здесь, а сами уезжайте, - сказал Томас Ребане без особой уверенности в голосе.
   - Хочешь вернуться на "губу"? - спросил я.
   - Нет, я не хочу. Но вам нужно делать ноги. Очень быстро. Если вас прихватят, у вас будут большие проблемы.
   - Если мы тебя высадим, нас прихватят гораздо быстрей, - резонно заметил Муха. - Сначала отловят тебя. Ты в своем сюртуке - как жираф. Кто тебя раз увидит - надолго запомнит. Ты им все выложишь: и где мы, и на какой тачке. После этого отловить нас - раз плюнуть.
   - Почему я им все выложу? - оскорбился Томас.
   - Потому что ты не Зоя Космодемьянская.
   - Это такая партизанка? - припомнил он. - С гордо поднятой головой?
   - Она самая, - подтвердил Муха.
   - Да, я не Зоя Космодемьянская, - самокритично признал Томас.
   - Поэтому сиди и не рыпайся.
   - Из-за меня у вас будут дополнительные неприятности, - счел своим гражданским долгом предупредить он.
   - Одной больше, одной меньше - без разницы, - усмехнулся Артист.
   - И ты должен нам кое о чем рассказать, - напомнил я. - Ты нас заинтриговал.
   - Тогда купите мне водки, - потребовал Томас.
   - Совсем обалдел малый! - изумился Муха. - Кто же пьет водку в пять утра?
   - Я! - твердо сказал Томас. - Вон там, рядом со станцией, ночной универсам. Там продают все. И водку тоже. Иначе я с вами не поеду. И ничего не расскажу.
   - Тормозни, - кивнул я Артисту. - Муха, сгоняй. Ты у нас единственный, кто нормально одет.
   - Что будем брать? - деловито спросил Муха, словно всю жизнь только и занимался тем, что бегал за водкой.
   - Все равно, - сказал Томас. - Только много!
   Через двадцать минут Муха вернулся в машину. В руках у него был полиэтиленовый пакет с побрякивающими бутылками. Не успел Артист тронуться с места, как Томас извлек из пакета бутылку и начал зубами выдергивать пластмассовую пробку.
   - Стой! - заорал Муха. - Это же бензин!
   - Какой бензин? - опешил Томас.
   - Чистый. Авиационный.
   - Зачем ты купил бензин? - обиделся Томас. - Я просил купить водку, а ты купил бензин!
   - Штаны почистить, вот зачем, - объяснил Муха. - Водка - в другой бутылке. Ну, кадр!
   Но Томас уже не обращал ни на кого внимания. Отвинтив пробку какой-то водяры с эстонской этикеткой, он припал к горлу и сделал несколько хороших глотков. Потом промакнул губы рукавом, понюхал мятую гвоздику, торчавшую в петлице его сюртука, аккуратно завинтил пробку и сообщил:
   - Вот теперь тип-топ. Ты спросил, кто пьет водку утром, - обратился он к Мухе. - Водку хорошо пить в любое время. Вечером - чтобы вечер был веселый. Днем - чтобы день был хороший. Ночью - чтобы ночь была не очень длинной. Но лучше всего водку пить утром. У вас, у русских, есть хорошая поговорка: "С утра выпил - весь день человек свободный". Теперь я свободный. - И он с удовольствием закурил.
   - Пора валить из этого независимого государства, - сказал Артист. - Не нравится мне Эстония. Маленькая, но злая. Как злобная собачонка.
   - Ты не имеешь права так говорить, - запротестовал Томас. - Страна не может быть злой. Такой ее делают люди.
   - А я про что? - отозвался Артист. - Проскочим через Нарву, - решил он и прибавил газу.
   - Нет, - возразил Томас. - Через Нарву нельзя. Там перехватят.
   - Тогда через Псковскую область, через погранпереход "Куницына гора".
   - Нельзя, - повторил Томас.
   - Ладно, через Латвию - через Валгу.
   - И через Валгу нельзя. Вообще через границы нельзя. Все они будут перекрыты.
   - Ерунда, - отмахнулся Артист. - Пока они нас вычислят, пройдет время. Не сразу же они кинутся нас ловить.
   - Они будут ловить не вас, - сказал Томас.
   Он помолчал и со вздохом добавил:
   - Они будут ловить меня.
   VII
   Мы поначалу не придали значения словам Томаса и с таллинского шоссе свернули на трассу, которая должна была вывести нас самым коротким путем к Нарве. Восточнее Кохтла-Ярве она вливалась в автостраду Таллин Санкт-Петербург. До автострады было чуть больше ста километров, потом километров пятьдесят до Нарвы, а там - Ивангород, Россия. При нормальном раскладе к вечеру мы могли быть в Москве. Но нормальным раскладом здесь и не пахло.
   - Это плохая дорога, - сказал Томас. - Мы неправильно по ней поехали.
   - Нормальная дорога, - возразил Артист, держа под сто пятьдесят. - Не автобан, но бывают и хуже.
   - Она не потому плохая, что неровная, - объяснил Томас. - Много дорожных постов.
   - А на таллинской трассе - меньше?
   - Не меньше. Но там их можно объехать. Хорошие проселки - к хуторам, к дачам. Здесь - болота, особенно на севере. И если пост - его не объедешь.
   - Фигня, проскочим, - отозвался Артист. - Пока они сообразят, что к чему, мы уже будем в России.
   Дорога была пуста, в темных ельниках и прозрачных березнячках по обочинам висели клочки тумана, мелькали хутора, в которых только-только начинала пробуждаться жизнь. Над печными трубами вились дымы, кланялись колодезные журавли, из раскрытых ворот царственно выплывали дородные коровы знаменитой эстонской черно-пестрой породы с мотающимися на шеях жестяными боталами.
   - Чтобы нас вычислить, нужно киношников опросить, - продолжал успокаивать нас и себя Артист. - А они керосинили до утра, сейчас дрыхнут, как... Черт! сказал он, увидев замигавший красный светодиод антирадара. - Кому же это не спится в такую рань?
   Не спалось дорожному полицейскому, одинокая фигура которого маячила возле стеклянной будки поста. Он был без бронежилета, как это заведено сейчас у российских гаишников, и даже без "калашникова" на груди. Хорошо они тут живут, мирно. В руках у полицейского была черная труба переносного локатора типа "Барьер-2", он с интересом смотрел на цифры, мелькающие на дисплее, и наверняка с удовлетворением прикидывал, в какую копеечку обойдется водителю превышение скорости. Кто рано встает, тому Бог подает.
   Артист сбросил скорость до девяноста.
   - Сейчас нас оштрафуют, - сообщил Томас. - На этой дороге везде стоят знаки "шестьдесят".
   - Перебьются! - ухмыльнулся Артист и нажал на антирадаре кнопку подавления локаторного сигнала. И видно, сработало: полицейский начал озадаченно вертеть свой прибор в руках, трясти, заглядывать в трубу, протирать дисплей, на котором вместо цифр плавал туман. Он был так обеспокоен поломкой своего кормильца, что лишь мельком глянул на просвистевшую мимо него "мазератти". Потом вдруг, словно вспомнив что-то, уставился нам вслед и метнулся к будке.
   - Побежал звонить, - прокомментировал Томас. - На следующем посту нас задержат, потому что пользоваться антирадарами в Эстонии запрещено. А радарами с подавлением - тем более.
   - Отмажемся, - отмахнулся Артист. - Баксы они у вас берут?
   - Нет, они берут кроны, - объяснил Томас. - А баксы они хватают. И сразу заглатывают. Как и ваши в России.
   - Наши? - вступился за честь России Артист. - Никогда! Наши сначала просят съездить в банк и поменять баксы на рубли. А вот их хватают.
   - Я бы вернулся, - подал голос Муха. Он оглянулся и снял свое предложение: - Поздно.
   Полицейский "форд", стоявший возле поста, сорвался с места и устремился нам вслед, включив мигалки.
   - Тормозни, - приказал я Артисту. - С одним мы договоримся.
   Артист сбавил скорость. Но полицейский не стал догонять нас. Он держал дистанцию в полкилометра, не приближаясь. Это был плохой признак. Но бессонная ночь со всеми нашими приключениями притупила чувство опасности. Самоуверенность Артиста, все еще наполненного дурацкой победительностью, невольно передалась и мне. Подумалось: обойдется. Артист поднажал. "Форд" отстал. Но когда впереди показался второй пост дорожной полиции, я понял, что не обойдется.
   Это была такая же стеклянная будка, как и прежний пост, но выглядел он совсем не так мирно. Шоссе перегораживали две полицейские машины с включенными проблесковыми маячками. Возле них стояли четверо постовых в бронежилетах. В руках у них были "калаши" с недвусмысленно направленными в нашу сторону стволами.