Страница:
Элиан содрогнулась вместе с ней и, задыхаясь, проснулась. В траве что-то шептал ветер. Рыжая кобылка паслась на поляне; горделивые боевые рога не венчали ее голову, раненый князь не лежал у ее ног. Никаких убитых, никакого мальчика и его пони, никакой умирающей жрицы. Элиан была одна и очнулась как раз в том месте, где умерла святая и где ее собственный отец едва не нашел свою смерть. Он выжил лишь благодаря Мирейну, который пришел в себя, исцелил князя дарованной ему богом силой и доставил обратно в город. Это было самое первое ясное воспоминание Элиан: истекающий кровью князь, перекинутый через седло своего боевого коня и поддерживаемый сзади мальчиком, и пони, плетущийся следом как собачонка. А к спине пони привязано обрывками пятнисто-зеленой ткани тело невесты Аварьяна. Элиан села, вся дрожа. Видение исчезло, но вместо него возникло другое, от которого она готова была закричать. Лицо убийцы, ужасное своей красотой, точно сделанный из золота и серебра череп. Глаза, из которых ушло все человеческое, - огромные, слепые глаза демона, блеклые, как потускневшие жемчужины. Даже слепые, они рыскали вокруг, пытаясь определить того, кто их уничтожил. - Нет, - прошептала Элиан. Она едва отдавала себе отчет в том, что именно сейчас отвергает. Ненависть - да; угрозу Мирейну, а через него - Хан-Гилену и его князю. Но больше всего, вероятно, сам этот сон. Такие сны ниспосылает бог как дар властителям Хан-Гилена во имя защиты царства. Но Элиан покинула свою страну. Она не может быть пророчицей. Во рту у нее пересохло. Она опустилась на колени, чтобы напиться из водоема, но в изумлении отпрянула. В чистой воде одно за другим возникали видения. Власти, пророчества, судьбы, богатства и вердикты королей. Они затягивали ее душу и взор, затягивали в глубины, уготованные для прирожденной провидицы. Их было так много... так много... Сквозь чары пробилась вспышка гнева. Боги и демоны, да как они осмелились мучить ее? Элиан наклонилась, крепко зажмурив глаза, и стала пить. В глубине души она почти ожидала, что у воды будет привкус крови и железа, но та оказалась чистой и очень холодной и утолила ее ужасную жажду. Элиан осторожно открыла глаза. Никаких видений. Только блики солнца на воде да еле видимые очертания камней на дне заводи. Она присела на корточки. Солнце высоко стояло в чистом небе, воздух был теплый и ароматный. Кобылка мирно паслась. Когда Элиан на нее посмотрела, она остановилась и лениво согнала с бока муху. Какие бы силы света и тьмы ни завели принцессу в эту потаенную лощину, беспокоить ее они пока не намеревавшись. Крохотная часть существа Элиан уговаривала ее поскорей сесть в седло, скакать, спасаться. Но холодный рассудок удерживал от этого шага. Даже на таком расстоянии от города любой крестьянин узнал бы княжескую кобылу и всадницу и любая погоня настигла бы их. Здесь они в надежном месте, в эту лощину никто не заглянет; а когда опустится темнота, они отправятся в путь. Элиан обвела взглядом поляну: ее красота теперь казалась обманчивой, а уединенность - ловушкой. Как сам Хан-Гилен, окруженный и осажденный, как сама Элиан. Она заставила себя присесть, расположившись на траве подальше от воды. Солнце ползло по небу. - Я не могу вернуться, - говорила она себе снова и снова. - Пусть видения посещают отца и Хала. Я не могу вернуться! Вода смеялась над ней. <Пророчица, - говорила вода. - Князева пророчица. Ты наделена божьим даром и не можешь отказаться от него>. - Могу! - Она вскочила на ноги, нащупывая уздечку и седло. <С тех пор как умерла жрица, у Хан-Гилена нет пророчицы. Ее мантия лежит на Алтаре Видений над живой водой. Вернись. Откажись от своей детской глупости. Возьми то, что тебе предназначено>. Кобыла увернулась из рук хозяйки, с притворной тревогой взглянув на уздечку. Это была старая игра, но у Элиан не хватило терпения включиться в нее. Она послала мысленный приказ, хлесткий, как удар хлыста. Кобыла остановилась как вкопанная. <Вот и ты должна остановиться. - Этот тихий голос сейчас уже не был голосом воды. Глубокий, спокойный, чарующе знакомый. - Ты играешь в обязанность. Неужели то, что ты сбилась с пути, не отрезвило тебя?> Элиан надела уздечку на голову кобыле и пригладила длинный хохолок у нее на лбу. Руки ее и до того тряслись, а теперь и вовсе вышли из повиновения. - Нет, только не это, - проговорила она. - Все что угодно, но только не это. <Неужели?> Она знала этот голос. О да, она знала его. И ненавидела. Ненавидела? Или любила? Она водрузила потник и седло на спину кобылы, потом приторочила к седлу свою поклажу и, наконец, забралась сама. <Элиан. - Голос пробил все барьеры, добираясь до самого сердца. Элиан>. Она ответила ударом на удар: - Это ты послал мне видение. Ты пытался поймать меня в ловушку. Но я не попалась. Ложью меня не возьмешь. <Это не ложь, и ты прекрасно это знаешь. Бог протянул к тебе руку и раскрыл тебя мне>. Руки потянулись за ней. Она пришпорила сенеля и понеслась рысью. Под деревьями прятались черные тени, кроваво-красное небо проглядывало сквозь ветви. <Элиан, вернись. Вернись назад. - Перед ее глазами встала высокая темная фигура, увенчанная короной огня. - Дочь, то, что ты делаешь, это безумие. Вернись к нам>. - Чтобы стать клятвопреступницей? <Чтобы соединиться с теми, кто любит тебя>. - Я не могу. Его мысль принесла печаль и обещание простить. Теперь она ожесточитесь. Что бы там ни говорила мать, князь Орсан Хан-Гиленский совсем не собирался потакать дочери. Он вырастил ее так, как она пожелала, - как мальчика, не только в смысле образования, но и в смысле наказаний, которым она подвергалась в той же степени, что и братья. <Элиан>. Ее тряхнуло в седле, но она еще настойчивее послала сенеля вперед. <Это не детские игры. Ты вернешься, или мне заставить тебя?> Ее мозг воздвиг стену. Теперь в нем не было ни одной мысли, кроме мысли о бегстве, и отец вошел туда. Даже сейчас в глазах его было больше горя, чем возмущения. Он простер руки. <Дочь, вернись домой>. С безмолвным криком она увернулась. Тело ее с головокружительной скоростью неслось по темнеющему лесу. Но мысленно она забилась в крепость неповиновения, а над ней нависал отец, окутанный красно-золотым пламенем собственной магии. Он был значительно сильнее ее. <Ты - плоть и кровь Хан-Гилена. Эта авантюра - горькая насмешка и над твоим происхождением, и над твоей властью. Так может поступить или ребенок, или трус. Но не владычица Хан-Гилена>. - Нет. - В этом слове не было силы; однако где-то глубоко внутри Элиан вспыхнула искорка. - Нет. Я поклялась. И останусь верна своей клятве, пусть даже пытаясь это сделать. <Ты вернешься домой>. Отец притягивал ее к себе точно цепью, выкованной из закаленной стали. В безумии сопротивления она силилась взять себя в руки. Земля, Три Стены воли. Отец. Но наверху - открытое небо. И она рванулась туда. Кобыла отпрянула. Элиан сидела, сильно вжавшись в седло. Тело ее ныло, она едва оторвала пальцы от гривы, чтобы схватить поводья и направить своего скакуна. В какое-то мгновение она оказалась на грани паники, но тут ее глаза различили смутные очертания деревьев и проступающее сквозь сплетенные ветви сумеречное небо. Кобыла неслась галопом, ровным и быстрым, словно водный поток. Под копытами стелился мягкий ковер из мха и листьев. Ее не надо было направлять - она сама находила дорогу через лес на север. Элиан хотела было пустить сенеля в карьер, но не стала. Отец наверняка знает, где она и куда держит путь. Лес должен был бы кишмя кишеть шпионами, по всему царству должны были бы рыскать преследователи. Однако погони не было. Хан-Гилен ничего не предпринимал против нее. <Как будто, - подумала она, - как будто отец в конце концов решил позволить мне уехать>. Перед ее глазами мелькнуло короткое ошеломляющее видение: выпущенный ястреб, который волен либо охотиться для хозяина, либо улететь восвояси. И где-то далеко - отец, наблюдающий за полетом ястреба и ждущий его возвращения к себе на руку. Гнев размыл этот образ, и он рассеялся. Отец был так уверен в себе, так искренне полагал, что она в конце концов уступит. - Да я скорее умру! - воскликнула Элиан.
4
Северная граница Хан-Гилена называлась Оплотом Севера, а проход через нее - Оком Царства. Здесь холмы перерастали в величественную горную гряду, которая обрывалась почти отвесно, открывая зеленые равнины Ибана. Поскольку повелитель Ибана платил князю Хан-Гилена дань и к тому же приходился ему родственником, стража в крепости, охраняющей Око Царства, была немногочисленна. Здесь были бдительны, но не подозревали всякого, кто едет мимо под покровом ночи. По шее Элиан бегали мурашки, а сердце бешено колотилось из-за уверенности, что отец обязательно устроит западню в том месте, которого ей не миновать, однако никто не окликнул ее от ворот и никакие вооруженные люди не преградили ей путь. Она была вольна выбирать - уезжать либо оставаться. На самой высокой точке Ока Элиан остановила сенеля. Хан-Гилен лежал позади. Впереди маячил Ибан, залитый лунным светом и погруженный в глубокий полночный сон. Над ней темной безмолвной тенью высилась башня. Если бы она крикнула, назвала себя, попросилась на ночлег, то, несомненно, ее приютили бы, но поутру вооруженный эскорт доставил бы ее к отцу. Спина ее напряглась. Раз уж она зашла так далеко, стоит ли теперь поворачивать? С высоко поднятой головой и решительным лицом Элиан погнала лошадь вниз, в Ибан.
Когда Элиан была маленькой, она выучила наизусть названия всех Ста Царств. Некоторые из этих царств были совсем крошечными, чуть больше обнесенных стенами городов с прилегающими к ним полями; другие настоящими королевствами. Большинство из них дружили с Красным князем Хан-Гилена либо были у него в подчинении. Пробираясь к спящему Ибану, Элиан старалась припомнить, какие царства лежат между Хан-Гиленом и диким севером. Зеленый Ибан; Курион с его поющими лесами; Сариос, где правит отец ее матери; Байян; Эмари; Халиони Ирион, чьи князья всегда были кровными братьями; Эброс, Порос и каменистый Ашан. А за крепостными стенами Ашана раскинулись дикие земли и живут дикие племена, нарекшие Мирейна королем. И вблизи от могущественного Хан-Гилена, и в самых дальних уголках Ста Царств мир, установленный ее отцом, держался крепко. Но сейчас творилось нечто странное. Мирейн Ан-Ш'Эндор: люди боялись молвы, ходившей о нем и его ордах варваров. Уж не царственный ли Асаниан первым начал вооружаться против него? Нет, подумала она, остановившись, прежде чем первый луч рассвета коснулся камня под копытом кобылки. Это не только страх. Это и ожидание, и даже радость от пришествия Короля Солнца. Заря не высветила ни единого укромного уголка, где можно было бы укрыться, кругом лишь голые поля да притулившаяся возле древнего храма деревушка. Элиан могла бы вернуться немного назад, но кобылка, не привыкшая к подобным путешествиям, спотыкалась от усталости. А ни один храм, пусть даже маленький, не откажет в приюте страннику. Этот храм действительно был маленьким, сложенным из камня и по форме напоминавшим крестьянскую хижину - такой же круглый, островерхий, с кожаной занавеской вместо двери. Алтарь стоял там, где полагалось бы быть печи, на нем в разбитой чаше полыхал огонь Солнца и в беспорядке лежали священные предметы. Позади храма оказался домик священнослужителя - обыкновенная хижина с пристройкой, в которой жила престранная компания: лама, белая лань и одноглазый пес. Лама заурчала на кобылку и всадницу, пес залаял, а лань покосилась из дальнего угла глазами, похожими на кровавые рубины. Элиан с трудом слезла с сенеля. Деревушка казалась либо спящей, либо покинутой, но Элиан почувствовала, что оттуда за ней наблюдают. Рука бессознательно потянулась к голове, к шапочке, закрывавшей волосы, и надвинула ее до самых бровей. Внутри хижины кто-то пошевелился. Сенель хоть и устал, но поднял голову и навострил уши. В этой деревушке, как оказалось, была жрица, женщина среднего возраста, квадратная и упитанная, красно-коричневая, как земля ее предков. Платье ее было поношенным, но чистым, крученое ожерелье из красного золота потускнело от времени, как будто прошло за долгие годы через множество рук, пока не оказалось у нынешней своей владелицы. На плечах она держала коромысло с ведрами. Жрица посмотрела на Элиан спокойным, нелюбопытным взглядом. - Сенеля можешь поставить в пристройке, - сказала она. - Но корм для него тебе придется накосить самой. На мгновение Элиан потеряла голову от ярости: это работа для служанки. А она... Она по собственной воле стала простой бродяжкой. Элиан заставила себя поклониться и сказать нужные слова: - Благодарю за гостеприимство. Жрица поклонилась в ответ столь же учтиво, как любая госпожа во дворце. - Этот дом открыт для тебя. Возьми что пожелаешь, и добро пожаловать! Первым делом Элиан позаботилась о сенеле. Неподалеку росла сочная трава, и она своим остро наточенным ножом нарезала целую охапку. Когда она принесла траву в пристройку, то обнаружила, что у нее появились помощники - ватага ребят; некоторые из них еще не доросли до штанов, других же вполне можно быть назвать взрослыми. Один или двое из них приблизились к самому стойлу, давая кобыле травки. При появлении Элиан они бросились врассыпную, однако удрали недалеко, поскольку восхищение сенелем пересилило страх перед всадницей в необычной роскошной одежде. Один мальчик осмелился даже заговорить с Элиан. Но если жрица говорила на диалекте, который вполне можно было понять, то речь мальчика казалась просто чужим языком. - Он спрашивает: <Это настоящий боевой сенель?> Элиан вздрогнула. Жрица, пришедшая следом за ней, чтобы плеснуть воды своей животине, заговорила с детьми нежным, глубоким голосом: - Да, это боевая кобылка, и притом очень хорошая, но не вас ли, часом, кличет с поля отец? Дети убежали, то и дело оглядываясь. Жрица опустила коромысло и выпрямилась. - Очень хорошая и здорово устала, если повнимательнее на нее посмотреть. Ты будешь отдыхать в храме или у меня в доме? - Где вам удобнее, - ответила Элиан, внезапно почувствовав, как утомилась сама. - Тогда в доме, - сказала женщина. - Пойдем.
Сон был глубокий, без сновидений. Когда Элиан проснулась, ее окружал сумрак, немного развеянный огнем очага. Она вдохнула запахи трав и ощутила глубокую умиротворенность. Постепенно Элиан сообразила, что лежит на жестком соломенном тюфяке в одной только рубашке, укрытая одеялом. Она в тревоге села. Отсветы огня падали на металл и ткань: одежда и оружие вперемешку лежали у нее в ногах. Жрица, стоя на коленях у очага, следила за кипевшим в горшке варевом. Она спокойно подняла глаза и сказала: - Добрый вечер. Элиан натянула одеяло на грудь. - Почему вы... как вы посмели... Взгляд жрицы заставил ее замолчать. - Меня зовут Ани. Как зовут тебя, мне нет дела, если ты сама не захочешь назваться. Вот еда. Элиан взяла ароматно пахнущую миску, но к еде не притронулась, хотя желудок у нее скрутило от внезапного приступа голода. - Меня зовут Элиан, - почти с вызовом сказала она. Ани кивнула. Разум ее был темен и непрозрачен, как глубокая вода. - Ешь, - повторила она. А когда Элиан повиновалась, приказала: - Спи. <Сила, - подумала Элиан, куда-то проваливаясь. - Это сила. Она колдунья... Я должна...> - ...ехать. Звук собственного голоса заставил Элиан вздрогнуть. В хижине никого не было, очаг погас. Сквозь откинутую дверную занавеску струился солнечный свет. Ее одежда лежала точно так, как она запомнила, рядом было сложено оружие, а возле руки стояла миска. В миске лежал хлеб, еще немного теплый после выпечки, и ломоть твердого желтого сыра. Обнаружив, что очень голодна, Элиан поела. Нашла ведро с чистой водой, чтобы умыться; оделась, расчесала волосы и спрятала их под шапочку. Потом вышла на свет. Она чувствовала себя хорошо, впервые с того момента как покинула Хан-Гилен. Да и день соответствовал ее самочувствию, погожий денек начала лета, теплый, яркий и разноголосый благодаря гомону птиц. Кобылка, казалось, поклялась вечно дружить со своими странными соседями, мирно жуя вместе с ними свеженакошенную траву. На появление хозяйки она отреагировала лишь взглядом да навостренным ухом, собственно, на том ее приветствие и закончилось. Она была вымыта и хорошо расчесана, грива и хвост струились как шелк. Спустя некоторое время Элиан оставила ее и заглянула в храм. Анн подметала видавший виды каменный пол ловко и быстро, как любая хозяйка подметает свое жилище. Подобно кобылке, она поздоровалась с Элиан одним только взглядом, но потом прибавила: - Подожди, я сейчас. В храме было удивительно спокойно, несмотря на разгар уборки. Элиан присела на ступеньку алтаря и стала наблюдать за жрицей, вспоминая огромный храм в Хан-Гилене. Это помещение едва ли превосходило по размерам один из меньших алтарей храма Хан-Гилена, не говоря уже о большом алтаре с его армией жриц и жрецов. Кто-то принес и положил возле Солнечного Огня венок из сладко пахнущих цветов, прося божьего благословения для двоих, которые скоро будут обвенчаны. Элиан стиснула зубы. Каждому свое. У нее есть свой обет и свой полет. - Может быть, и мне придется стать жрицей. Она понятия не имела, что произнесла это вслух, но Анн отозвалась: - Нет. Ты никогда на это не согласишься. - Откуда вы знаете? - спросила Элиан. Женщина поставила метлу в нишу за алтарем. - Если бы бог захотел тебя, он бы позвал. - Возможно, он уже призывает. Ани наполнила ночник маслом из кувшина и не спеша подрезала фитиль. - О нет, владычица Хан-Гилена. - Элиан, пораженная, не могла вымолвить ни слова. - Нет. Он приготовил для тебя другое испытание. Достанет ли у тебя мужества и сил выполнить его предначертание? - Я не вернусь к отцу. Я скачу на север. Меня связывает клятва, и вы не можете остановить меня. - Почему я должна тебя останавливать? - искренне удивилась жрица. - Вы колдунья. Ани подумала. - Может быть, я и колдунья, - согласилась она. - Когда я была еще послушницей, говорили, что я могу стать святой, если прежде не переметнусь к силам тьмы. До святости мне далеко, по хотелось бы думать, что и противоположной участи я избегла. Вот и ты должна избегнуть. - Взгляд ее изменился. Теперь в нем была не безмятежность, а твердость. - Зло стремится завлечь тебя в ловушку. Будь осторожна, детка. - Я попытаюсь. - Элиан не старалась говорить приветливее. - И сделай все, что будет в твоих силах. Не один Сын Солнца перейдет тебе дорожку. Несмотря на самообладание, Элиан поежилась. - Богиня? Жрица коснулась алтаря кончиками пальцев, будто прося защиты, - Нет. Пока нет. Но та, которая служит богине и преуспела в этой службе. Та, которая ненавидит любовь и называет зависть повиновением. Та, которая продала душу непотребному закону. Остерегайся ее. Против своей волн Элиан вновь увидела то, что предстало ее взору на поляне возле водоема: изгнанницу, в которой текла родная ей кровь. Но какую опасность может представлять незрячая женщина, пусть даже находящаяся вне закона? - Очень большую, - сказала в ответ на ее мысли Ани, - потому что за ней стоит богиня и, возможно, другой, более земной союзник. - Но кто?.. - Асаниан. Любой князь из Ста Царств. Север. - Только не Мирейн. Мирейн бы никогда... - Люди вряд ли это знают. А культ богини силен среди северных племен. - Нет. Он никогда бы не допустил этого. Но вот Асаниан... Асаниан сам ей служит. Если бы он мог завоевать всех нас... Перед ее глазами встало сияющее и бледное, точно высеченное из слоновой кости лицо Зиад-Илариоса. Она нанесла его гордости сокрушительный удар. Если ему предложат какой-либо другой союз, чтобы разделаться с Мирейном, пусть даже ценой предательства, он не откажется. А если не он, то его отец, которого называют Пауком-Императором, - он норовит поймать в свою паутину все, что еще не принадлежит его империи. Мир, установленный отцом Элиан, был завоеван в долгой и тяжелой войне. Мирейн сражался на ней и был посвящен в рыцари вместе с Халенаном. Помнит ли он об этом? Или же его орды прокатятся по Ста Царствам, чтобы схватиться с Асанианом, круша попутно все княжества? Она закрыла лицо руками. Но это только укрепило видение. Знамя ХанГилена, огненный цветок, пылающий на зеленом фоне; имперское золотое знамя Асаниана; и, одновременно диковинное и знакомое, золотое солнце на алом фоне. С той легкостью, какая бывает только в снах, знамена расплылись и исчезли и появились лица. Хал и ее отец, бок о бок, более похожие друг на друга, чем она думала; Зиад-Илариос со стариком, который закрывается золотой маской, и изгнанница с ее ужасными слепыми глазами. Но солнце осталось и, казалось, ожило, вспыхнув, как сам Аварьян, окружив ее, захватив, ниспослав благословенную слепоту. Голос Ани, сильный и тихий, прозвучал возле ее уха: - Езжай туда, куда ехала. Бог поведет тебя. Прочь от всего этого! Прочь! Элиан опустила трясущиеся руки. Усилием воли она заставила себя успокоиться. Ани смотрела на нее без благоговейного страха или жалости. - Я... я поеду, - проговорила Элиан. - За ваше гостеприимство, за вашу помощь... - Оставь свою благодарность богу. Я оседлаю тебе кобылу. Ани покинула ее, дрожащую как лист. Но когда Элиан встала, она уже крепко держала себя в руках; ее страх испарился. Теперь она была готова выполнить свою клятву и вышла с гордо поднятой головой, выпрямив спину. Ани держала лошадь под уздцы. Поддавшись порыву, Элиан обняла ее. Ани была сильная, спокойная и невозмутимая, но полная человеческой теплоты. Она ответила на объятие Элиан. Не было произнесено ни слова. Элиан вскочила в седло, помахала на прощание и поскакала по дороге, ведущей на север.
5
Отправившись из Ибана днем, Элиан теперь все время ехали под палящим солнцем, среди других путников, двигавшихся по северу Ста Царств. К ночи она останавливалась в придорожных храмах или хижинах земледельцев, а однажды переночевала в харчевне в Эбросе. Туда ее загнали темнота, дождь и слухи о бандитах с большой дороги. Примешивалась к этому и сумасбродная мысль проверить, не узнают ли ее в тесной компании. Пока что никто, кроме Ани, не докопался до правды: все, с кем она встречалась на пути, принимали ее за юношу, особенно когда она надвигала до бровей шапочку. Харчевня была битком набита: пилигримы, путешествующие на юг, в ХанГилен; купец с вооруженной охраной, возвращающийся из Асаниана; пестрый люд из города, очень разный по происхождению.
4
Северная граница Хан-Гилена называлась Оплотом Севера, а проход через нее - Оком Царства. Здесь холмы перерастали в величественную горную гряду, которая обрывалась почти отвесно, открывая зеленые равнины Ибана. Поскольку повелитель Ибана платил князю Хан-Гилена дань и к тому же приходился ему родственником, стража в крепости, охраняющей Око Царства, была немногочисленна. Здесь были бдительны, но не подозревали всякого, кто едет мимо под покровом ночи. По шее Элиан бегали мурашки, а сердце бешено колотилось из-за уверенности, что отец обязательно устроит западню в том месте, которого ей не миновать, однако никто не окликнул ее от ворот и никакие вооруженные люди не преградили ей путь. Она была вольна выбирать - уезжать либо оставаться. На самой высокой точке Ока Элиан остановила сенеля. Хан-Гилен лежал позади. Впереди маячил Ибан, залитый лунным светом и погруженный в глубокий полночный сон. Над ней темной безмолвной тенью высилась башня. Если бы она крикнула, назвала себя, попросилась на ночлег, то, несомненно, ее приютили бы, но поутру вооруженный эскорт доставил бы ее к отцу. Спина ее напряглась. Раз уж она зашла так далеко, стоит ли теперь поворачивать? С высоко поднятой головой и решительным лицом Элиан погнала лошадь вниз, в Ибан.
Когда Элиан была маленькой, она выучила наизусть названия всех Ста Царств. Некоторые из этих царств были совсем крошечными, чуть больше обнесенных стенами городов с прилегающими к ним полями; другие настоящими королевствами. Большинство из них дружили с Красным князем Хан-Гилена либо были у него в подчинении. Пробираясь к спящему Ибану, Элиан старалась припомнить, какие царства лежат между Хан-Гиленом и диким севером. Зеленый Ибан; Курион с его поющими лесами; Сариос, где правит отец ее матери; Байян; Эмари; Халиони Ирион, чьи князья всегда были кровными братьями; Эброс, Порос и каменистый Ашан. А за крепостными стенами Ашана раскинулись дикие земли и живут дикие племена, нарекшие Мирейна королем. И вблизи от могущественного Хан-Гилена, и в самых дальних уголках Ста Царств мир, установленный ее отцом, держался крепко. Но сейчас творилось нечто странное. Мирейн Ан-Ш'Эндор: люди боялись молвы, ходившей о нем и его ордах варваров. Уж не царственный ли Асаниан первым начал вооружаться против него? Нет, подумала она, остановившись, прежде чем первый луч рассвета коснулся камня под копытом кобылки. Это не только страх. Это и ожидание, и даже радость от пришествия Короля Солнца. Заря не высветила ни единого укромного уголка, где можно было бы укрыться, кругом лишь голые поля да притулившаяся возле древнего храма деревушка. Элиан могла бы вернуться немного назад, но кобылка, не привыкшая к подобным путешествиям, спотыкалась от усталости. А ни один храм, пусть даже маленький, не откажет в приюте страннику. Этот храм действительно был маленьким, сложенным из камня и по форме напоминавшим крестьянскую хижину - такой же круглый, островерхий, с кожаной занавеской вместо двери. Алтарь стоял там, где полагалось бы быть печи, на нем в разбитой чаше полыхал огонь Солнца и в беспорядке лежали священные предметы. Позади храма оказался домик священнослужителя - обыкновенная хижина с пристройкой, в которой жила престранная компания: лама, белая лань и одноглазый пес. Лама заурчала на кобылку и всадницу, пес залаял, а лань покосилась из дальнего угла глазами, похожими на кровавые рубины. Элиан с трудом слезла с сенеля. Деревушка казалась либо спящей, либо покинутой, но Элиан почувствовала, что оттуда за ней наблюдают. Рука бессознательно потянулась к голове, к шапочке, закрывавшей волосы, и надвинула ее до самых бровей. Внутри хижины кто-то пошевелился. Сенель хоть и устал, но поднял голову и навострил уши. В этой деревушке, как оказалось, была жрица, женщина среднего возраста, квадратная и упитанная, красно-коричневая, как земля ее предков. Платье ее было поношенным, но чистым, крученое ожерелье из красного золота потускнело от времени, как будто прошло за долгие годы через множество рук, пока не оказалось у нынешней своей владелицы. На плечах она держала коромысло с ведрами. Жрица посмотрела на Элиан спокойным, нелюбопытным взглядом. - Сенеля можешь поставить в пристройке, - сказала она. - Но корм для него тебе придется накосить самой. На мгновение Элиан потеряла голову от ярости: это работа для служанки. А она... Она по собственной воле стала простой бродяжкой. Элиан заставила себя поклониться и сказать нужные слова: - Благодарю за гостеприимство. Жрица поклонилась в ответ столь же учтиво, как любая госпожа во дворце. - Этот дом открыт для тебя. Возьми что пожелаешь, и добро пожаловать! Первым делом Элиан позаботилась о сенеле. Неподалеку росла сочная трава, и она своим остро наточенным ножом нарезала целую охапку. Когда она принесла траву в пристройку, то обнаружила, что у нее появились помощники - ватага ребят; некоторые из них еще не доросли до штанов, других же вполне можно быть назвать взрослыми. Один или двое из них приблизились к самому стойлу, давая кобыле травки. При появлении Элиан они бросились врассыпную, однако удрали недалеко, поскольку восхищение сенелем пересилило страх перед всадницей в необычной роскошной одежде. Один мальчик осмелился даже заговорить с Элиан. Но если жрица говорила на диалекте, который вполне можно было понять, то речь мальчика казалась просто чужим языком. - Он спрашивает: <Это настоящий боевой сенель?> Элиан вздрогнула. Жрица, пришедшая следом за ней, чтобы плеснуть воды своей животине, заговорила с детьми нежным, глубоким голосом: - Да, это боевая кобылка, и притом очень хорошая, но не вас ли, часом, кличет с поля отец? Дети убежали, то и дело оглядываясь. Жрица опустила коромысло и выпрямилась. - Очень хорошая и здорово устала, если повнимательнее на нее посмотреть. Ты будешь отдыхать в храме или у меня в доме? - Где вам удобнее, - ответила Элиан, внезапно почувствовав, как утомилась сама. - Тогда в доме, - сказала женщина. - Пойдем.
Сон был глубокий, без сновидений. Когда Элиан проснулась, ее окружал сумрак, немного развеянный огнем очага. Она вдохнула запахи трав и ощутила глубокую умиротворенность. Постепенно Элиан сообразила, что лежит на жестком соломенном тюфяке в одной только рубашке, укрытая одеялом. Она в тревоге села. Отсветы огня падали на металл и ткань: одежда и оружие вперемешку лежали у нее в ногах. Жрица, стоя на коленях у очага, следила за кипевшим в горшке варевом. Она спокойно подняла глаза и сказала: - Добрый вечер. Элиан натянула одеяло на грудь. - Почему вы... как вы посмели... Взгляд жрицы заставил ее замолчать. - Меня зовут Ани. Как зовут тебя, мне нет дела, если ты сама не захочешь назваться. Вот еда. Элиан взяла ароматно пахнущую миску, но к еде не притронулась, хотя желудок у нее скрутило от внезапного приступа голода. - Меня зовут Элиан, - почти с вызовом сказала она. Ани кивнула. Разум ее был темен и непрозрачен, как глубокая вода. - Ешь, - повторила она. А когда Элиан повиновалась, приказала: - Спи. <Сила, - подумала Элиан, куда-то проваливаясь. - Это сила. Она колдунья... Я должна...> - ...ехать. Звук собственного голоса заставил Элиан вздрогнуть. В хижине никого не было, очаг погас. Сквозь откинутую дверную занавеску струился солнечный свет. Ее одежда лежала точно так, как она запомнила, рядом было сложено оружие, а возле руки стояла миска. В миске лежал хлеб, еще немного теплый после выпечки, и ломоть твердого желтого сыра. Обнаружив, что очень голодна, Элиан поела. Нашла ведро с чистой водой, чтобы умыться; оделась, расчесала волосы и спрятала их под шапочку. Потом вышла на свет. Она чувствовала себя хорошо, впервые с того момента как покинула Хан-Гилен. Да и день соответствовал ее самочувствию, погожий денек начала лета, теплый, яркий и разноголосый благодаря гомону птиц. Кобылка, казалось, поклялась вечно дружить со своими странными соседями, мирно жуя вместе с ними свеженакошенную траву. На появление хозяйки она отреагировала лишь взглядом да навостренным ухом, собственно, на том ее приветствие и закончилось. Она была вымыта и хорошо расчесана, грива и хвост струились как шелк. Спустя некоторое время Элиан оставила ее и заглянула в храм. Анн подметала видавший виды каменный пол ловко и быстро, как любая хозяйка подметает свое жилище. Подобно кобылке, она поздоровалась с Элиан одним только взглядом, но потом прибавила: - Подожди, я сейчас. В храме было удивительно спокойно, несмотря на разгар уборки. Элиан присела на ступеньку алтаря и стала наблюдать за жрицей, вспоминая огромный храм в Хан-Гилене. Это помещение едва ли превосходило по размерам один из меньших алтарей храма Хан-Гилена, не говоря уже о большом алтаре с его армией жриц и жрецов. Кто-то принес и положил возле Солнечного Огня венок из сладко пахнущих цветов, прося божьего благословения для двоих, которые скоро будут обвенчаны. Элиан стиснула зубы. Каждому свое. У нее есть свой обет и свой полет. - Может быть, и мне придется стать жрицей. Она понятия не имела, что произнесла это вслух, но Анн отозвалась: - Нет. Ты никогда на это не согласишься. - Откуда вы знаете? - спросила Элиан. Женщина поставила метлу в нишу за алтарем. - Если бы бог захотел тебя, он бы позвал. - Возможно, он уже призывает. Ани наполнила ночник маслом из кувшина и не спеша подрезала фитиль. - О нет, владычица Хан-Гилена. - Элиан, пораженная, не могла вымолвить ни слова. - Нет. Он приготовил для тебя другое испытание. Достанет ли у тебя мужества и сил выполнить его предначертание? - Я не вернусь к отцу. Я скачу на север. Меня связывает клятва, и вы не можете остановить меня. - Почему я должна тебя останавливать? - искренне удивилась жрица. - Вы колдунья. Ани подумала. - Может быть, я и колдунья, - согласилась она. - Когда я была еще послушницей, говорили, что я могу стать святой, если прежде не переметнусь к силам тьмы. До святости мне далеко, по хотелось бы думать, что и противоположной участи я избегла. Вот и ты должна избегнуть. - Взгляд ее изменился. Теперь в нем была не безмятежность, а твердость. - Зло стремится завлечь тебя в ловушку. Будь осторожна, детка. - Я попытаюсь. - Элиан не старалась говорить приветливее. - И сделай все, что будет в твоих силах. Не один Сын Солнца перейдет тебе дорожку. Несмотря на самообладание, Элиан поежилась. - Богиня? Жрица коснулась алтаря кончиками пальцев, будто прося защиты, - Нет. Пока нет. Но та, которая служит богине и преуспела в этой службе. Та, которая ненавидит любовь и называет зависть повиновением. Та, которая продала душу непотребному закону. Остерегайся ее. Против своей волн Элиан вновь увидела то, что предстало ее взору на поляне возле водоема: изгнанницу, в которой текла родная ей кровь. Но какую опасность может представлять незрячая женщина, пусть даже находящаяся вне закона? - Очень большую, - сказала в ответ на ее мысли Ани, - потому что за ней стоит богиня и, возможно, другой, более земной союзник. - Но кто?.. - Асаниан. Любой князь из Ста Царств. Север. - Только не Мирейн. Мирейн бы никогда... - Люди вряд ли это знают. А культ богини силен среди северных племен. - Нет. Он никогда бы не допустил этого. Но вот Асаниан... Асаниан сам ей служит. Если бы он мог завоевать всех нас... Перед ее глазами встало сияющее и бледное, точно высеченное из слоновой кости лицо Зиад-Илариоса. Она нанесла его гордости сокрушительный удар. Если ему предложат какой-либо другой союз, чтобы разделаться с Мирейном, пусть даже ценой предательства, он не откажется. А если не он, то его отец, которого называют Пауком-Императором, - он норовит поймать в свою паутину все, что еще не принадлежит его империи. Мир, установленный отцом Элиан, был завоеван в долгой и тяжелой войне. Мирейн сражался на ней и был посвящен в рыцари вместе с Халенаном. Помнит ли он об этом? Или же его орды прокатятся по Ста Царствам, чтобы схватиться с Асанианом, круша попутно все княжества? Она закрыла лицо руками. Но это только укрепило видение. Знамя ХанГилена, огненный цветок, пылающий на зеленом фоне; имперское золотое знамя Асаниана; и, одновременно диковинное и знакомое, золотое солнце на алом фоне. С той легкостью, какая бывает только в снах, знамена расплылись и исчезли и появились лица. Хал и ее отец, бок о бок, более похожие друг на друга, чем она думала; Зиад-Илариос со стариком, который закрывается золотой маской, и изгнанница с ее ужасными слепыми глазами. Но солнце осталось и, казалось, ожило, вспыхнув, как сам Аварьян, окружив ее, захватив, ниспослав благословенную слепоту. Голос Ани, сильный и тихий, прозвучал возле ее уха: - Езжай туда, куда ехала. Бог поведет тебя. Прочь от всего этого! Прочь! Элиан опустила трясущиеся руки. Усилием воли она заставила себя успокоиться. Ани смотрела на нее без благоговейного страха или жалости. - Я... я поеду, - проговорила Элиан. - За ваше гостеприимство, за вашу помощь... - Оставь свою благодарность богу. Я оседлаю тебе кобылу. Ани покинула ее, дрожащую как лист. Но когда Элиан встала, она уже крепко держала себя в руках; ее страх испарился. Теперь она была готова выполнить свою клятву и вышла с гордо поднятой головой, выпрямив спину. Ани держала лошадь под уздцы. Поддавшись порыву, Элиан обняла ее. Ани была сильная, спокойная и невозмутимая, но полная человеческой теплоты. Она ответила на объятие Элиан. Не было произнесено ни слова. Элиан вскочила в седло, помахала на прощание и поскакала по дороге, ведущей на север.
5
Отправившись из Ибана днем, Элиан теперь все время ехали под палящим солнцем, среди других путников, двигавшихся по северу Ста Царств. К ночи она останавливалась в придорожных храмах или хижинах земледельцев, а однажды переночевала в харчевне в Эбросе. Туда ее загнали темнота, дождь и слухи о бандитах с большой дороги. Примешивалась к этому и сумасбродная мысль проверить, не узнают ли ее в тесной компании. Пока что никто, кроме Ани, не докопался до правды: все, с кем она встречалась на пути, принимали ее за юношу, особенно когда она надвигала до бровей шапочку. Харчевня была битком набита: пилигримы, путешествующие на юг, в ХанГилен; купец с вооруженной охраной, возвращающийся из Асаниана; пестрый люд из города, очень разный по происхождению.