Так, что там с доставшейся ему машиной? Т-34-76 Сталинградского завода, выпуск уже этого года, в бою, как и ее командир, не бывала. Пушка Ф-34, необрезиненные катки с внутренней амортизацией – ага, вот почему такой грохот, понятно! – моторесурс, загрузка топливом и БК – полная. Экипаж? Тут сложнее. Мехвод и заряжающий уже успели повоевать, для каждого из них это третий экипаж, радист в бою впервые. Ладно, сойдет. Что с диспозицией? Итак, сегодня двенадцатый день Воронежско-Ворошиловградской операции, завершающий этап, тот самый контрудар Пятой танковой армии, начавшейся шестого числа. Хрен его знает, куда ведет эта дорога – параллельно ли, перпендикулярно линии фронта, Морошкину о том не докладывали – но не позднее, чем утром, им предстоит повоевать, оттого и такая спешка. Их корпус вступает в бой последним, танкисты из Седьмого и Одиннадцатого ТК (смешно, аббревиатура совпадает с названием игры) дерутся с гитлеровскими панцерманами уже четвертый день, «украшая утренний пейзаж» вокруг Воронежа остовами сгоревших и подбитых танков, и чужих, и своих. Будет ли им от этого легче? А хрен его знает, вступят в бой, увидят. Взглянул на наручные часы, большую редкость для этого времени, даже для командира – начало пятого, вот-вот начнет светать.
Справа противно заныл клаксон, и мимо, обгоняя танковую колонну, прошло несколько реактивных установок с угловатыми кабинами и бесформенными горбами затянутых пыльным брезентом направляющих. Ага, вот и знаменитые «Катюши», они же БМ-13, из состава гвардейского минометного полка, их артусиление. Ну, хоть что-то… Брезент во многих местах прожжен и изодран осколками, на кабинах заметные даже в темноте пулевые сколы – ну, ясно, успели повоевать. Следом пропылили полуторки с боезапасом, судя по внешнему виду, тоже побывавшие на передовой. Грузовики шли с открытыми кузовами, брезентом были укутаны лишь штабеля ящиков с реактивными снарядами. О чем-то подобном Кирилл то ли слышал в игре, то ли читал в воспоминаниях ветеранов: в отличие от фрицев, в Красной Армии тентованные автомашины особой популярностью не пользовались, так как не позволяли разгружать транспорт на все три борта. В условиях полного господства в воздухе Люфтваффе, от скорости разгрузки зачастую зависело количество жертв среди бойцов.
Поглубже натянув на лоб шлемофон, Кирилл нашел взглядом светлую полоску приближающегося утра, вздохнул и устало прикрыл глаза – в отличие от него самого, лейтеха Морошкин не спал уже вторые сутки. Спать он, разумеется, не собирался – не идиот, знаете ли, повоевал уже, пусть и виртуально. Или под гусеницы свалится, или просто шею свернет. Да и не заснешь тут, в таком грохоте, да когда под исхудавший на тыловых пайках зад ежесекундно лупит не слишком-то мягкая броня… Вообще, самое паршивое время, конец «собачьей вахты». А ведь они на марше уже пять часов, как бы мехвод за рычагами не уснул. Впилятся в кого-нибудь со всей дури, или «махру», вдоль обочин шагающую, на гусеницы намотают – и все, отвоевались, соколики. Под трибунал как два пальца залетят, а трибунал вкупе с особым отделом – это, знаете ли, вовсе не выдумка либерально-дерьмократических историков конца девяностых и не происки кроваво-сталинской гебни, а самая что ни на есть суровая необходимость любой войны! И на передовой, и в тылу и трусов хватает, и саботажников, и откровенных предателей, поскольку отнюдь не все «в едином порыве» и «до последней капли крови». Встречаются и другие, знаете ли… И кому-то нужно всю эту грязь за наступающими войсками по мере сил прибирать. Короче, подменить водилу нужно. И пофиг, что лейтенант Морошкин двое суток без сна: он-то, Кирилл Иванов, в своем чистеньком и почти безоблачном будущем выспался? Значит, его не должна волновать усталость аватара, его новое тело должно верить лишь ему.
Встряхнув головой, Кирилл привычно соскользнул в башню, втянув следом принадлежавший механику потертый ватник – казенное имущество, как иначе? Боевое отделение оказалось выкрашенным веселенькой белой краской, еще не потемневшей от копоти и пороховых газов, ничем не исцарапанной, не изгвазданной промасленными комбезами и далекими от стерильности ладонями танкистов. Ну, точно, новехонькая машина, только с завода. Если проживет хотя б с месяц, вся эта праздничная белизна превратится в самую что ни на есть заслуживающую уважения понимающего человека серость.
Обогнув казенник, парень наклонился, пролезая вперед. Радист благополучно дрых, сжавшись в комочек на неудобной сидушке и привалившись к борту, механик-водитель пока держался, хотя и подозрительно кивал головой. Вовремя он, похоже, успел.
– Петро, – хлопок по плечу заставил механа испуганно дернуться – хорошо, хоть только его, а не весь танк. Ну, точно, почти заснул. – Давай сменю, отдохни.
– Та я, товарищу лейтенант, й не втомився…
Ага, как же, «не втомився». Прямо сейчас…
– Сменю, говорю. Вон радиста нашего распихай, и сам на его место вали. А он пусть на башню идет, проветрится, совсем со сна опух, бедняга. Сказано, давай…
Спустя пару минут Кирилл уже сидел на водительском месте, высматривая в квадратном проеме распахнутого по-походному люка габариты идущего перед ними танка, периодически скрывающиеся в дымных облаках выхлопа и поднятой гусеницами пыли. А Петро молодец, ничего не скажешь, хорошо держался. Укачивает внизу куда сильнее, нежели на башне. Там хоть и трясло, зато ветерок обдувал…
Июльский рассвет стремительно вступал в свои права, за бортом заметно посветлело, и теперь даже отсюда можно было рассмотреть все еще обгоняющую колонну неповоротливых бронированных динозавров технику. В основном полуторки и куда реже новенькие ленд-лизовские «Студебеккеры» с прицепленными орудиями, сорокапятками и дивизионными «Зис-3», или полевыми кухнями. Пару раз мимо танковой колонны проносились командирские «Виллисы», санитарные автобусы и даже старенький БА-10, чему Кирилл откровенно подивился – смотри-ка, уцелел!
По левой обочине нестройно топала измученная долгим переходом взмыленная пехота, гимнастерки, сапоги и каски которой приобрели совершенно не отличимый от дорожной пыли цвет. Этих обгоняли уже танки, покрывая бойцов все новыми слоями пыли. Казалось, даже лица бойцов стали одинаковыми, серо-коричневыми, застывшими, словно шли не живые люди, а отлитые из светлой пластмассы игрушечные солдатики вроде тех, что он собирал в модельном кружке. Рядовые рабочие войны, основа будущих побед, без которых вся эта грохочущая машинерия почти что ничего и не стоила…
«Да, не повезло вам, ребята, – мрачно подумал Кирилл. – Все ножками да ножками. Хотя, если уж по справедливости, немцы-то тоже в основном пешкодралом топают, вот хотя бы если того же Ремарка вспомнить. Это только в старом кино да в книжонках либеральных «историков» их всю войну исключительно на машинах да бронетранспортерах возили. А на самом деле, механизированные части шли, как правило, в прорыв, да и было их не так, чтобы очень уж много».
Ночной марш закончился в начале шестого, когда их роту загнали в небольшую рощицу с густым, но уже изрядно измочаленным гусеницами подлеском, где и без них оказалось не протолкнуться. Зря, конечно. Если немцы просекут и наведут бомбардировщики, кисло им станет, но у командования на этот счет, надо полагать, свои соображения. В смысле, не насчет бомберов, а насчет их нынешней диспозиции…
Оставив танк под присмотром экипажа и раздав касающиеся текущего обслуживания распоряжения, Кирилл отправился размять ноги. И заодно оглядеться. Ни карты, ни какого-либо четкого распоряжения относительно грядущих событий у него не было, кроме полученного накануне выступления приказа «выступить ровно в… на марше соблюдать строжайшую светомаскировку… прибыть в указанную точку… ответственность… под трибунал». Справедливости ради можно, конечно, припомнить, что приказ получал еще Андрей Морошкин, а не Кирилл Иванов aka «Кир_007», но какая теперь разница? Скоро бой, а в нем все равны. И лишь совсем чуть-чуть «равнее» тот, кто успеет первым выстрелить или первым вывести машину из-под удара, на доли мгновения предугадав замысел противника. Ничего особо интересного ему высмотреть не удалось. Спешно маскируемые под деревьями танки, заправщики, машины со снарядами. А ведь они и без того загрузились по полной, в танке буквально не протолкнуться, пришлось даже снять металлические крышки с ящиков боеукладки, впихнув в них на треть больше выстрелов, в основном бронебойных. Опасно, конечно, и совершенно против инструкции, но кто ее, инструкцию ту, в реальном бою выполняет? Полевой кухни, увы, не обнаружилось, снова придется довольствоваться сухпаем. Ни артиллеристов, ни минометчиков нигде видно не было, видимо занимали свои позиции. Кирилл догадывался, что в атаку они пойдут после артподготовки, вряд ли, увы, особенно продолжительной.
Вернувшись обратно, он построил экипаж и провел первый в этой игре (или уже не игре? Или не совсем игре?) инструктаж, припомнив то, чему научился за прошлые виртуальные сражения и о чем читал в воспоминаниях ветеранов-танкистов.
– Петро, Коля, – он поочередно обратился к обоим «ветеранам». – Вы уже успели с фрицем повоевать, так что полагаюсь на ваш боевой опыт. Петро, при команде «короткая» машину полностью не останавливаешь, плавненько сбрасываешь скорость до минимума, а после выстрела, неважно, попали мы или нет, снова набираешь ход. Ясно?
– Так точно, товарищу лейтенант. Зробимо.
– Николай, – теперь Кирилл обращался к заряжающему. – Снаряд всегда должен быть в стволе. Бронебойный. После выстрела моей команды не ждать, перезаряжаться сразу. Если я молчу, заряжаешь болванку, если командую – осколочно-фугасный.
– Так точно, тащ лейтенант, – меланхолично отрапортовал «затыкающий», могучего сложения парень в расхристанном комбезе.
– И приведи себя в порядок, что ли…
– А я, товарищ лейтенант? – подал голос радист-пулеметчик. – Мне что делать?
– А вам, товарищ боец, связь поддерживать. Да по фашистской гадине (не переборщить бы, иди, знай, вдруг тут такие эпитеты еще не в ходу?) из курсового пулемета стрелять, ежели она в прицеле окажется. Но связь – важнее, – Кирилл припомнил имя четвертого члена своего экипажа. – Понял, Михаил Батькович? Передатчик-то в порядке?
– Иванович я… То есть, простите, товарищ командир, понял! Первым делом связь, вторым фашистская гадина. Танковая радиостанция 9-Р, так точно, в порядке, – на едином дыхании выпалил паренек, вызвав на лицах товарищей короткие понимающие усмешки.
– Первый бой?
– Так точно. Прибыл в расположение части три дня назад.
– Вот и ладненько. Тогда разойтись и продолжать подготовку боевой машины к предстоящему бою. Давайте, мужики, говорите, чем помочь? – «товарищ командир» демонстративно засучил рукава танкистского комбинезона и распахнул пошире ворот, под которым на петлицах новехонькой гимнастерки вспыхнули необтершейся зеленью в первых лучах утреннего солнца новенькие лейтенантские кубари…
Начался новый день, один из тысячи четырехсот восемнадцати дней…
Ничего особо экстраординарного от них на первый взгляд не требовалось. Силами взвода скрытно выйти к немецкой батарее ПТО, уничтожить ее и, заняв позицию, подавлять любые огневые точки противника, расположенные в пределах действенного огня, дожидаясь подхода с фронта основных сил прорыва. Всего-то. Если, конечно, не учитывать, что против его пяти машин будут четыре орудия, и вовсе не «колотушки», а весьма неплохие PaK-40 с длиной ствола в сорок шесть калибров. Да что там «неплохие» – отличные! Между прочим, если Кирилл не ошибается, именно эта пушка и положила конец броневому превосходству «тридцатьчетверок» на поле боя. Четыре орудия, да на заранее подготовленной укрепленной и замаскированной позиции, да вполне возможно, еще и с пехотным прикрытием. Н-да. Вот именно «всего-то»…
Почему батарею нельзя было подавить огнем артиллерии или полковых минометов, что казалось куда более логичным, нежели танковой атакой с непредсказуемым результатом, Кирилл понял из объяснений. Сведения получили от пленного немецкого пехотинца, который, хоть и описал все достаточно подробно, точного расположения батареи ПТО на карте указать не смог, только квадрат. А высланная ночью разведгруппа на открытое пространство соваться не решилась, чтобы не спугнуть немцев раньше времени. Вот потому «бог войны» и не мог ничем помочь – не станешь же гвоздить по всему квадрату, надеясь случайно попасть именно туда, куда нужно? Да и время поджимало, поскольку атака начнется сразу после артподготовки, и батарея к этому времени уже должна перестать существовать…
Задачу ставил сам комбат, усатый майор с покрасневшими от недосыпа глазами смертельно уставшего человека. Карты Кирилл отчего-то так и не получил, вместо этого майор долго и подробно объяснял ему задачу по своей трехверстке.
– Все ясно, лейтенант? Справишься? Вопросы есть? – По голосу видно, что ему ужасно хочется, чтобы вопросов не оказалось.
– Ясно, товарищ майор. Справлюсь. Вопросов не имею. Разрешите еще раз посмотреть карту?
– Разрешаю, – комбат сунул ему планшет и вытащил из кармана помятую полупустую пачку «Беломора». – Кури, лейтенант.
– Спасибо, не балуюсь, – вежливо отказался Кирилл, поскольку ни он, ни Морошкин и на самом деле не курили.
– Вот и правильно, что не балуешься, значит, дольше проживешь, – майор смущенно кашлянул, видимо уловив скрытый смысл фразы, и торопливо зачиркал спичкой. – Мать твою, сука…
Относилось ли последнее к строптивому коробку, или к тому, что предстояло выполнить Кириллу, парень так и не понял.
– Запомнил, – он отдал планшетку. – Разрешите выполнять?
– Погоди. Звать как?
– Андрей, товарищ майор, – как он ухитрился не ляпнуть «Кирилл», парень и сам не понял. Сразу прошиб холодный пот. Впрочем, комбат ничего не заметил.
– Ты, Андрюш, особо не геройствуй, – майор старательно прятал глаза за клубами сизого папиросного дыма. – Там у них серьезные пушки стоят, ПАК-сорок называются. Серьезные, точно тебе говорю. Семьдесят пять мэмэ, мать их! Тебе такое в учебке вряд ли говорили, а я скажу, прямо скажу: попрете в лоб – пожгут всех. Расстреляют на дистанции, как мишени. Ты точно карту запомнил?
– Точно.
– Видел там такой овражек заболоченный? Его ночью наши разведчики весь излазили, клянутся, что танки пройдут. Вот по нему и идите. Можно, конечно, застрять, не спорю, но если хитровы…вернуться, то пройдете. И вло́мите им. Когда обнаружите, они ж, суки, наверняка неплохо замаскировались. А иначе никак во фланг не выйти, уж поверь мне, я еще в Финскую воевал. Попрешь в лоб – минус пять машин и два десятка ребят. Понял меня?! – майор неожиданно взглянул ему прямо в глаза, и Кирилл неожиданно почувствовал, как по спине поползли щекотные мурашки. Неужели и вот это – тоже не более чем «эффект полного погружения»? Но ведь его глаза живые, настоящие, яростные! Никакая, даже самая совершенная, программа не сможет передавать таких чувств. Да что там программа – вряд ли подобное под силу даже несуществующему пока искусственному интеллекту! В глазах майора читалась не только смертельная усталость, но и неподдельная боль за всех тех, кого он вынужден уже год отправлять на смерть ради выполнения боевой задачи, ради будущей далекой победы. Ну, не может он быть вигом, виртуальным героем, созданным программой аватаром, просто не может – и все тут! Тогда что же все это? Что вообще происходит?!..
– А если понял, парень, то бегом к машине. Через десять минут начнется артподготовка, вот под шумок и проберетесь, на ее фоне хрена лысого фриц вас услышит. Но имей в виду – двадцать минут, потом тишина. Если застрянете и станете друг дружку из болота тягать, они просекут и успеют развернуть пушки. Все понял? Тогда бегом, мать твою за ногу да об угол, бегом!!!
Глава 5
Воронежское направление, р-н Ельца, июль 1942 года
Справа противно заныл клаксон, и мимо, обгоняя танковую колонну, прошло несколько реактивных установок с угловатыми кабинами и бесформенными горбами затянутых пыльным брезентом направляющих. Ага, вот и знаменитые «Катюши», они же БМ-13, из состава гвардейского минометного полка, их артусиление. Ну, хоть что-то… Брезент во многих местах прожжен и изодран осколками, на кабинах заметные даже в темноте пулевые сколы – ну, ясно, успели повоевать. Следом пропылили полуторки с боезапасом, судя по внешнему виду, тоже побывавшие на передовой. Грузовики шли с открытыми кузовами, брезентом были укутаны лишь штабеля ящиков с реактивными снарядами. О чем-то подобном Кирилл то ли слышал в игре, то ли читал в воспоминаниях ветеранов: в отличие от фрицев, в Красной Армии тентованные автомашины особой популярностью не пользовались, так как не позволяли разгружать транспорт на все три борта. В условиях полного господства в воздухе Люфтваффе, от скорости разгрузки зачастую зависело количество жертв среди бойцов.
Поглубже натянув на лоб шлемофон, Кирилл нашел взглядом светлую полоску приближающегося утра, вздохнул и устало прикрыл глаза – в отличие от него самого, лейтеха Морошкин не спал уже вторые сутки. Спать он, разумеется, не собирался – не идиот, знаете ли, повоевал уже, пусть и виртуально. Или под гусеницы свалится, или просто шею свернет. Да и не заснешь тут, в таком грохоте, да когда под исхудавший на тыловых пайках зад ежесекундно лупит не слишком-то мягкая броня… Вообще, самое паршивое время, конец «собачьей вахты». А ведь они на марше уже пять часов, как бы мехвод за рычагами не уснул. Впилятся в кого-нибудь со всей дури, или «махру», вдоль обочин шагающую, на гусеницы намотают – и все, отвоевались, соколики. Под трибунал как два пальца залетят, а трибунал вкупе с особым отделом – это, знаете ли, вовсе не выдумка либерально-дерьмократических историков конца девяностых и не происки кроваво-сталинской гебни, а самая что ни на есть суровая необходимость любой войны! И на передовой, и в тылу и трусов хватает, и саботажников, и откровенных предателей, поскольку отнюдь не все «в едином порыве» и «до последней капли крови». Встречаются и другие, знаете ли… И кому-то нужно всю эту грязь за наступающими войсками по мере сил прибирать. Короче, подменить водилу нужно. И пофиг, что лейтенант Морошкин двое суток без сна: он-то, Кирилл Иванов, в своем чистеньком и почти безоблачном будущем выспался? Значит, его не должна волновать усталость аватара, его новое тело должно верить лишь ему.
Встряхнув головой, Кирилл привычно соскользнул в башню, втянув следом принадлежавший механику потертый ватник – казенное имущество, как иначе? Боевое отделение оказалось выкрашенным веселенькой белой краской, еще не потемневшей от копоти и пороховых газов, ничем не исцарапанной, не изгвазданной промасленными комбезами и далекими от стерильности ладонями танкистов. Ну, точно, новехонькая машина, только с завода. Если проживет хотя б с месяц, вся эта праздничная белизна превратится в самую что ни на есть заслуживающую уважения понимающего человека серость.
Обогнув казенник, парень наклонился, пролезая вперед. Радист благополучно дрых, сжавшись в комочек на неудобной сидушке и привалившись к борту, механик-водитель пока держался, хотя и подозрительно кивал головой. Вовремя он, похоже, успел.
– Петро, – хлопок по плечу заставил механа испуганно дернуться – хорошо, хоть только его, а не весь танк. Ну, точно, почти заснул. – Давай сменю, отдохни.
– Та я, товарищу лейтенант, й не втомився…
Ага, как же, «не втомився». Прямо сейчас…
– Сменю, говорю. Вон радиста нашего распихай, и сам на его место вали. А он пусть на башню идет, проветрится, совсем со сна опух, бедняга. Сказано, давай…
Спустя пару минут Кирилл уже сидел на водительском месте, высматривая в квадратном проеме распахнутого по-походному люка габариты идущего перед ними танка, периодически скрывающиеся в дымных облаках выхлопа и поднятой гусеницами пыли. А Петро молодец, ничего не скажешь, хорошо держался. Укачивает внизу куда сильнее, нежели на башне. Там хоть и трясло, зато ветерок обдувал…
Июльский рассвет стремительно вступал в свои права, за бортом заметно посветлело, и теперь даже отсюда можно было рассмотреть все еще обгоняющую колонну неповоротливых бронированных динозавров технику. В основном полуторки и куда реже новенькие ленд-лизовские «Студебеккеры» с прицепленными орудиями, сорокапятками и дивизионными «Зис-3», или полевыми кухнями. Пару раз мимо танковой колонны проносились командирские «Виллисы», санитарные автобусы и даже старенький БА-10, чему Кирилл откровенно подивился – смотри-ка, уцелел!
По левой обочине нестройно топала измученная долгим переходом взмыленная пехота, гимнастерки, сапоги и каски которой приобрели совершенно не отличимый от дорожной пыли цвет. Этих обгоняли уже танки, покрывая бойцов все новыми слоями пыли. Казалось, даже лица бойцов стали одинаковыми, серо-коричневыми, застывшими, словно шли не живые люди, а отлитые из светлой пластмассы игрушечные солдатики вроде тех, что он собирал в модельном кружке. Рядовые рабочие войны, основа будущих побед, без которых вся эта грохочущая машинерия почти что ничего и не стоила…
«Да, не повезло вам, ребята, – мрачно подумал Кирилл. – Все ножками да ножками. Хотя, если уж по справедливости, немцы-то тоже в основном пешкодралом топают, вот хотя бы если того же Ремарка вспомнить. Это только в старом кино да в книжонках либеральных «историков» их всю войну исключительно на машинах да бронетранспортерах возили. А на самом деле, механизированные части шли, как правило, в прорыв, да и было их не так, чтобы очень уж много».
Ночной марш закончился в начале шестого, когда их роту загнали в небольшую рощицу с густым, но уже изрядно измочаленным гусеницами подлеском, где и без них оказалось не протолкнуться. Зря, конечно. Если немцы просекут и наведут бомбардировщики, кисло им станет, но у командования на этот счет, надо полагать, свои соображения. В смысле, не насчет бомберов, а насчет их нынешней диспозиции…
Оставив танк под присмотром экипажа и раздав касающиеся текущего обслуживания распоряжения, Кирилл отправился размять ноги. И заодно оглядеться. Ни карты, ни какого-либо четкого распоряжения относительно грядущих событий у него не было, кроме полученного накануне выступления приказа «выступить ровно в… на марше соблюдать строжайшую светомаскировку… прибыть в указанную точку… ответственность… под трибунал». Справедливости ради можно, конечно, припомнить, что приказ получал еще Андрей Морошкин, а не Кирилл Иванов aka «Кир_007», но какая теперь разница? Скоро бой, а в нем все равны. И лишь совсем чуть-чуть «равнее» тот, кто успеет первым выстрелить или первым вывести машину из-под удара, на доли мгновения предугадав замысел противника. Ничего особо интересного ему высмотреть не удалось. Спешно маскируемые под деревьями танки, заправщики, машины со снарядами. А ведь они и без того загрузились по полной, в танке буквально не протолкнуться, пришлось даже снять металлические крышки с ящиков боеукладки, впихнув в них на треть больше выстрелов, в основном бронебойных. Опасно, конечно, и совершенно против инструкции, но кто ее, инструкцию ту, в реальном бою выполняет? Полевой кухни, увы, не обнаружилось, снова придется довольствоваться сухпаем. Ни артиллеристов, ни минометчиков нигде видно не было, видимо занимали свои позиции. Кирилл догадывался, что в атаку они пойдут после артподготовки, вряд ли, увы, особенно продолжительной.
Вернувшись обратно, он построил экипаж и провел первый в этой игре (или уже не игре? Или не совсем игре?) инструктаж, припомнив то, чему научился за прошлые виртуальные сражения и о чем читал в воспоминаниях ветеранов-танкистов.
– Петро, Коля, – он поочередно обратился к обоим «ветеранам». – Вы уже успели с фрицем повоевать, так что полагаюсь на ваш боевой опыт. Петро, при команде «короткая» машину полностью не останавливаешь, плавненько сбрасываешь скорость до минимума, а после выстрела, неважно, попали мы или нет, снова набираешь ход. Ясно?
– Так точно, товарищу лейтенант. Зробимо.
– Николай, – теперь Кирилл обращался к заряжающему. – Снаряд всегда должен быть в стволе. Бронебойный. После выстрела моей команды не ждать, перезаряжаться сразу. Если я молчу, заряжаешь болванку, если командую – осколочно-фугасный.
– Так точно, тащ лейтенант, – меланхолично отрапортовал «затыкающий», могучего сложения парень в расхристанном комбезе.
– И приведи себя в порядок, что ли…
– А я, товарищ лейтенант? – подал голос радист-пулеметчик. – Мне что делать?
– А вам, товарищ боец, связь поддерживать. Да по фашистской гадине (не переборщить бы, иди, знай, вдруг тут такие эпитеты еще не в ходу?) из курсового пулемета стрелять, ежели она в прицеле окажется. Но связь – важнее, – Кирилл припомнил имя четвертого члена своего экипажа. – Понял, Михаил Батькович? Передатчик-то в порядке?
– Иванович я… То есть, простите, товарищ командир, понял! Первым делом связь, вторым фашистская гадина. Танковая радиостанция 9-Р, так точно, в порядке, – на едином дыхании выпалил паренек, вызвав на лицах товарищей короткие понимающие усмешки.
– Первый бой?
– Так точно. Прибыл в расположение части три дня назад.
– Вот и ладненько. Тогда разойтись и продолжать подготовку боевой машины к предстоящему бою. Давайте, мужики, говорите, чем помочь? – «товарищ командир» демонстративно засучил рукава танкистского комбинезона и распахнул пошире ворот, под которым на петлицах новехонькой гимнастерки вспыхнули необтершейся зеленью в первых лучах утреннего солнца новенькие лейтенантские кубари…
Начался новый день, один из тысячи четырехсот восемнадцати дней…
Ничего особо экстраординарного от них на первый взгляд не требовалось. Силами взвода скрытно выйти к немецкой батарее ПТО, уничтожить ее и, заняв позицию, подавлять любые огневые точки противника, расположенные в пределах действенного огня, дожидаясь подхода с фронта основных сил прорыва. Всего-то. Если, конечно, не учитывать, что против его пяти машин будут четыре орудия, и вовсе не «колотушки», а весьма неплохие PaK-40 с длиной ствола в сорок шесть калибров. Да что там «неплохие» – отличные! Между прочим, если Кирилл не ошибается, именно эта пушка и положила конец броневому превосходству «тридцатьчетверок» на поле боя. Четыре орудия, да на заранее подготовленной укрепленной и замаскированной позиции, да вполне возможно, еще и с пехотным прикрытием. Н-да. Вот именно «всего-то»…
Почему батарею нельзя было подавить огнем артиллерии или полковых минометов, что казалось куда более логичным, нежели танковой атакой с непредсказуемым результатом, Кирилл понял из объяснений. Сведения получили от пленного немецкого пехотинца, который, хоть и описал все достаточно подробно, точного расположения батареи ПТО на карте указать не смог, только квадрат. А высланная ночью разведгруппа на открытое пространство соваться не решилась, чтобы не спугнуть немцев раньше времени. Вот потому «бог войны» и не мог ничем помочь – не станешь же гвоздить по всему квадрату, надеясь случайно попасть именно туда, куда нужно? Да и время поджимало, поскольку атака начнется сразу после артподготовки, и батарея к этому времени уже должна перестать существовать…
Задачу ставил сам комбат, усатый майор с покрасневшими от недосыпа глазами смертельно уставшего человека. Карты Кирилл отчего-то так и не получил, вместо этого майор долго и подробно объяснял ему задачу по своей трехверстке.
– Все ясно, лейтенант? Справишься? Вопросы есть? – По голосу видно, что ему ужасно хочется, чтобы вопросов не оказалось.
– Ясно, товарищ майор. Справлюсь. Вопросов не имею. Разрешите еще раз посмотреть карту?
– Разрешаю, – комбат сунул ему планшет и вытащил из кармана помятую полупустую пачку «Беломора». – Кури, лейтенант.
– Спасибо, не балуюсь, – вежливо отказался Кирилл, поскольку ни он, ни Морошкин и на самом деле не курили.
– Вот и правильно, что не балуешься, значит, дольше проживешь, – майор смущенно кашлянул, видимо уловив скрытый смысл фразы, и торопливо зачиркал спичкой. – Мать твою, сука…
Относилось ли последнее к строптивому коробку, или к тому, что предстояло выполнить Кириллу, парень так и не понял.
– Запомнил, – он отдал планшетку. – Разрешите выполнять?
– Погоди. Звать как?
– Андрей, товарищ майор, – как он ухитрился не ляпнуть «Кирилл», парень и сам не понял. Сразу прошиб холодный пот. Впрочем, комбат ничего не заметил.
– Ты, Андрюш, особо не геройствуй, – майор старательно прятал глаза за клубами сизого папиросного дыма. – Там у них серьезные пушки стоят, ПАК-сорок называются. Серьезные, точно тебе говорю. Семьдесят пять мэмэ, мать их! Тебе такое в учебке вряд ли говорили, а я скажу, прямо скажу: попрете в лоб – пожгут всех. Расстреляют на дистанции, как мишени. Ты точно карту запомнил?
– Точно.
– Видел там такой овражек заболоченный? Его ночью наши разведчики весь излазили, клянутся, что танки пройдут. Вот по нему и идите. Можно, конечно, застрять, не спорю, но если хитровы…вернуться, то пройдете. И вло́мите им. Когда обнаружите, они ж, суки, наверняка неплохо замаскировались. А иначе никак во фланг не выйти, уж поверь мне, я еще в Финскую воевал. Попрешь в лоб – минус пять машин и два десятка ребят. Понял меня?! – майор неожиданно взглянул ему прямо в глаза, и Кирилл неожиданно почувствовал, как по спине поползли щекотные мурашки. Неужели и вот это – тоже не более чем «эффект полного погружения»? Но ведь его глаза живые, настоящие, яростные! Никакая, даже самая совершенная, программа не сможет передавать таких чувств. Да что там программа – вряд ли подобное под силу даже несуществующему пока искусственному интеллекту! В глазах майора читалась не только смертельная усталость, но и неподдельная боль за всех тех, кого он вынужден уже год отправлять на смерть ради выполнения боевой задачи, ради будущей далекой победы. Ну, не может он быть вигом, виртуальным героем, созданным программой аватаром, просто не может – и все тут! Тогда что же все это? Что вообще происходит?!..
– А если понял, парень, то бегом к машине. Через десять минут начнется артподготовка, вот под шумок и проберетесь, на ее фоне хрена лысого фриц вас услышит. Но имей в виду – двадцать минут, потом тишина. Если застрянете и станете друг дружку из болота тягать, они просекут и успеют развернуть пушки. Все понял? Тогда бегом, мать твою за ногу да об угол, бегом!!!
Глава 5
Воронежское направление, р-н Ельца, июль 1942 года
В «заболоченном овражке» они оставили всего одну машину, увязшую левой гусеницей настолько всерьез, что вытаскивать своими силами означало бы однозначно демаскировать себя и, как итог, не выполнить задание. И он отдал приказ двигаться дальше, благо до цели оставались считаные сотни метров, а до конца артналета – всего семь минут. Когда они уже почти выползли на склон оврага, внезапно наступила звенящая тишина. Все, их время пришло. Пора. «Расклад перед боем», как пел все тот же Высоцкий, песни которого Кирилл частенько вспоминал во время погружений, ясен, как хрестоматийный пень. До батареи, пока еще не обнаруженной визуально, – полкилометра ровного, как блин, пространства. Четыре танка. И четыре пушки, любая из которых с такого расстояния возьмет их в лоб, если не случится чего-то вовсе уж нереального.
– Коля, временно забудь, что я перед боем говорил, сейчас стреляем только осколочными. Заряжай без команды, выстрел – снаряд, выстрел – снаряд. Петро, сам знаешь, что делать, но на всякий случай напомню. Как выломимся наверх, сразу набираешь максималку и прешь вперед, маневрируя по курсу зигзагом. Миша… Иванович, давай канал. Всем – атака. Готовы, мужики?
В шлемофоне, подключенном к ТПУ, щелкнуло и забурчало, видимо соглашаясь.
– Помните, батарея замаскирована, так что максимальное внимание. Огонь вести по мере обнаружения целей. Вперед!!!
Подминая бронированными лбами росшие по краю оврага березки, танки выползли на открытое пространство и сразу же врубили максимальную скорость, стремясь поскорее сократить расстояние. В казенниках танковых пушек ждали своего часа осколочно-фугасные снаряды. Чтобы бить наверняка, в упор, чтобы рвать иззубренными осколками разорванных тротилом стаканов хрупкую человеческую плоть, чтобы мстить за погибших за год войны товарищей, женщин, детей… чтобы выжить в этом бою и крутануть землю на Запад. Хоть на метр, но крутануть.
Все-таки тренировали немцев на совесть – или им, на беду, попались уже обстрелянные противотанкисты. Они не стали ждать, пока атакующие бронемашины приблизятся, здраво рассудив, что лучше раньше времени демаскировать себя и расстрелять танки с максимального удаления, чем быть раздавленными. Пока они барахтались с этими березками и переваливали откос, фрицы успели отреагировать. Повалились на землю высокие кусты, маскирующие орудия, прислуга торопливо растащила в сторону ветви и масксети, и батарея предстала во всей красе. Правда, тут танкистам все же немного повезло: пушки левого фланга стояли таким образом, что правофланговые ПТО напрочь перекрывали им сектор огня. А выкатить полуторатонную пушку из полукапонира за те минуты, что отмерила им судьба, просто нереальная задача. Зато те два орудия, позиции которых располагались с правого фланга, со стороны которого и атаковали танки, успели. И первым же снарядом сожгли крайнюю слева машину. Снаряд попал куда-то под погон башни, и «тридцатьчетверка» вздыбилась, в долю мгновения превратившись в безразличную даже рембатовцам или трофейщикам груду металла, перекореженную, с отлетевшей далеко в сторону башней, напрочь разбитой ходовой, охваченную высоченным рыже-дымным пламенем…
Одновременно со стороны батареи ударил неслышимый за грохотом дизеля пулемет, пули звонко застучали по броне, сдирая свежую краску, покрывая металл крохотными оспинками и разлетаясь брызгами расплавленного свинца.
– Огонь! – заорал самому себе Кирилл, стреляя. Он был абсолютно уверен, что промажет, поскольку прицельная марка, несмотря на поданную мехводу команду, сумасшедшей белкой скакала вверх-вниз, однако судьба решила иначе. И дальнее орудие, то, что не имело никаких шансов развернуться к фронту, исчезло в круговерти мощного – сдетонировали ящики со снарядами – взрыва. Один-один!!! И тут же, словно равняя счет, выпалило второе орудие, разорвав гусеницу и вырвав направляющий каток еще одного атакующего танка. Лишенный подвижности Т-34 беспомощно крутанулся на месте, подставляя борт – и взорвался, получив болванку от успевшего перезарядиться «первого номера». Кирилл отметил потерю второй машины самым краем сознания, старательно вжимаясь в новенький, еще остро пахнущий резиной налобник прицела.
– Короткая.
Танк послушно притормозил, но резко, слишком резко! Качнулся, снова начал движение. Зачем?! Поле прицела заполнило небо, земля, снова небо… ага, можно попробовать! Бабах! Кирилл видел, что почти попал – фонтан земли взметнулся буквально в полутора метрах от вражеского ПТО, ударная волна изломанной куклой отбросила кого-то из обслуги в сторону, сверкнул в лучах утреннего солнца покатившийся по земле выстрел с черной головкой бронебойного снаряда. Сознание выхватывало из общей картины боя лишь отдельные, порой крошечные и вовсе не важные моменты. Вот этот катящийся по земле снаряд, нелепо вздернутую над дымящимся бруствером руку, огненный жгут трассирующей пулеметной очереди, черный зрачок двухкамерного дульного тормоза PaK-40, глядящий прямо в прицел…
– Коля, временно забудь, что я перед боем говорил, сейчас стреляем только осколочными. Заряжай без команды, выстрел – снаряд, выстрел – снаряд. Петро, сам знаешь, что делать, но на всякий случай напомню. Как выломимся наверх, сразу набираешь максималку и прешь вперед, маневрируя по курсу зигзагом. Миша… Иванович, давай канал. Всем – атака. Готовы, мужики?
В шлемофоне, подключенном к ТПУ, щелкнуло и забурчало, видимо соглашаясь.
– Помните, батарея замаскирована, так что максимальное внимание. Огонь вести по мере обнаружения целей. Вперед!!!
Подминая бронированными лбами росшие по краю оврага березки, танки выползли на открытое пространство и сразу же врубили максимальную скорость, стремясь поскорее сократить расстояние. В казенниках танковых пушек ждали своего часа осколочно-фугасные снаряды. Чтобы бить наверняка, в упор, чтобы рвать иззубренными осколками разорванных тротилом стаканов хрупкую человеческую плоть, чтобы мстить за погибших за год войны товарищей, женщин, детей… чтобы выжить в этом бою и крутануть землю на Запад. Хоть на метр, но крутануть.
Все-таки тренировали немцев на совесть – или им, на беду, попались уже обстрелянные противотанкисты. Они не стали ждать, пока атакующие бронемашины приблизятся, здраво рассудив, что лучше раньше времени демаскировать себя и расстрелять танки с максимального удаления, чем быть раздавленными. Пока они барахтались с этими березками и переваливали откос, фрицы успели отреагировать. Повалились на землю высокие кусты, маскирующие орудия, прислуга торопливо растащила в сторону ветви и масксети, и батарея предстала во всей красе. Правда, тут танкистам все же немного повезло: пушки левого фланга стояли таким образом, что правофланговые ПТО напрочь перекрывали им сектор огня. А выкатить полуторатонную пушку из полукапонира за те минуты, что отмерила им судьба, просто нереальная задача. Зато те два орудия, позиции которых располагались с правого фланга, со стороны которого и атаковали танки, успели. И первым же снарядом сожгли крайнюю слева машину. Снаряд попал куда-то под погон башни, и «тридцатьчетверка» вздыбилась, в долю мгновения превратившись в безразличную даже рембатовцам или трофейщикам груду металла, перекореженную, с отлетевшей далеко в сторону башней, напрочь разбитой ходовой, охваченную высоченным рыже-дымным пламенем…
Одновременно со стороны батареи ударил неслышимый за грохотом дизеля пулемет, пули звонко застучали по броне, сдирая свежую краску, покрывая металл крохотными оспинками и разлетаясь брызгами расплавленного свинца.
– Огонь! – заорал самому себе Кирилл, стреляя. Он был абсолютно уверен, что промажет, поскольку прицельная марка, несмотря на поданную мехводу команду, сумасшедшей белкой скакала вверх-вниз, однако судьба решила иначе. И дальнее орудие, то, что не имело никаких шансов развернуться к фронту, исчезло в круговерти мощного – сдетонировали ящики со снарядами – взрыва. Один-один!!! И тут же, словно равняя счет, выпалило второе орудие, разорвав гусеницу и вырвав направляющий каток еще одного атакующего танка. Лишенный подвижности Т-34 беспомощно крутанулся на месте, подставляя борт – и взорвался, получив болванку от успевшего перезарядиться «первого номера». Кирилл отметил потерю второй машины самым краем сознания, старательно вжимаясь в новенький, еще остро пахнущий резиной налобник прицела.
– Короткая.
Танк послушно притормозил, но резко, слишком резко! Качнулся, снова начал движение. Зачем?! Поле прицела заполнило небо, земля, снова небо… ага, можно попробовать! Бабах! Кирилл видел, что почти попал – фонтан земли взметнулся буквально в полутора метрах от вражеского ПТО, ударная волна изломанной куклой отбросила кого-то из обслуги в сторону, сверкнул в лучах утреннего солнца покатившийся по земле выстрел с черной головкой бронебойного снаряда. Сознание выхватывало из общей картины боя лишь отдельные, порой крошечные и вовсе не важные моменты. Вот этот катящийся по земле снаряд, нелепо вздернутую над дымящимся бруствером руку, огненный жгут трассирующей пулеметной очереди, черный зрачок двухкамерного дульного тормоза PaK-40, глядящий прямо в прицел…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента