Страница:
Помолвка, приготовления к свадьбе, венчание в Париже и переезд в Санкт-Петербург – все это промелькнуло совсем быстро и оставило в памяти приятный след, но Екатерина была рада, когда все связанные с их браком хлопоты в конце концов закончились. Жизнь снова вошла в привычную колею, и теперь у них опять должно было появиться время для безумно интересных им обоим бесед…
Вспоминать о встречах в Париже и жарких спорах можно было бы еще долго, но княгиня Трубецкая понимала, что время уже позднее и пора вставать и идти к завтраку. Она дотянулась до свисающего со стены шелкового шнурка и позвонила горничной. Какое платье надеть в первый день жизни в столице, молодая дама выбирала недолго: князю Сергею она нравилась во всех нарядах, а самой ей излишнее внимание к одежде всегда казалось глупостью. Она выбрала строгое темно-синее платье с самой скромной кружевной отделкой – оно придавало ее внешне довольно легкомысленному лицу более серьезный вид. Прическу Екатерина тоже попросила сделать ей самую простую, чтобы не тратить на нее много времени и поскорее оказаться рядом с любимым мужем.
Князь Трубецкой ждал ее в столовой. Он, как всегда, был одет в свой военный мундир – Екатерине казалось, что, за исключением их свадьбы, она вообще ни разу не видела мужа в гражданском платье.
Они быстро обменялись обычными утренними репликами – кто как спал, кто как себя чувствует – и приступили к завтраку. Сергей Петрович показался Екатерине задумчивым и как будто бы сосредоточенным на чем-то неприятном, но она не спешила расспрашивать мужа о причинах его дурного настроения. У нее было достаточно времени, чтобы как следует изучить его характер, и она точно знала, что до конца завтрака он сам поделится с ней своими мыслями. Так и случилось.
– Дорогая Катрин, я должен вас кое о чем предупредить, – заговорил Трубецкой, допивая какао из полупрозрачной фарфоровой чашки. – Сегодня вечером меня не будет дома, и вернусь я очень поздно. Надеюсь, вы не будете скучать без меня.
– Не буду, ведь вы расскажете мне, куда собираетесь, – лукаво улыбнулась ему жена.
Князь колебался недолго.
– Я не могу рассказать вам всего, потому что это не только моя тайна, – начал он слегка неуверенным тоном. – Надеюсь, вы меня поймете и не будете настаивать…
– Нет, настаивать я не буду, – с готовностью пообещала ему молодая жена. – Но вы скажете мне то, что считаете возможным мне доверить, не правда ли?
– Да, – не стал отпираться Сергей. – Кое-что я обязан вам рассказать, потому что теперь мы с вами – одна семья и должны во всем друг друга поддерживать.
Екатерина молча кивнула, подтверждая, что полностью согласна с его словами. И этот кивок как будто бы окончательно помог Сергею отогнать последние сомнения и решиться на серьезный разговор с молодой женой.
– Мы с вами еще во Франции много говорили о том, что делать, если власть в государстве становится слишком жестокой к своему народу, – напомнил он Екатерине. – И пришли к выводу, что революции в таких случаях – это не лучший выход, но и не делать вообще ничего, не пытаться спасти страну тоже нельзя.
– Да, я помню, – с взволнованно бьющимся сердцем ответила княгиня, уже догадывающаяся, что она услышит дальше.
– Так вот, в нашей стране есть люди, которые пытаются что-то сделать… Что-то изменить в нашей жизни к лучшему, – сказал Сергей.
– И вы – один из таких людей? – уточнила Екатерина.
– Да. Я – один из них, – подтвердил Трубецкой.
– Что же вы хотите изменить? И главное – как вы собираетесь это делать? – с все возрастающей тревогой спросила княгиня.
– Это я и хотел бы вам рассказать… – В голосе Сергея снова зазвучала неуверенность, которую без труда услышала и поняла его молодая жена.
– Князь, вы можете мне доверять, – произнесла она твердо, глядя ему в глаза. Сердце в ее груди колотилось все сильнее, но к тревоге Екатерины за участвующего в каких-то тайных и незаконных делах мужа примешивалась изрядная доля радости. Теперь она точно знала: они с князем Сергеем никогда не наскучат друг другу. И через год, и через десять, и через двадцать лет им будет о чем поспорить – до конца жизни они смогут с интересом разговаривать друг с другом о том, как именно он пытается помочь России.
Глава II
Вспоминать о встречах в Париже и жарких спорах можно было бы еще долго, но княгиня Трубецкая понимала, что время уже позднее и пора вставать и идти к завтраку. Она дотянулась до свисающего со стены шелкового шнурка и позвонила горничной. Какое платье надеть в первый день жизни в столице, молодая дама выбирала недолго: князю Сергею она нравилась во всех нарядах, а самой ей излишнее внимание к одежде всегда казалось глупостью. Она выбрала строгое темно-синее платье с самой скромной кружевной отделкой – оно придавало ее внешне довольно легкомысленному лицу более серьезный вид. Прическу Екатерина тоже попросила сделать ей самую простую, чтобы не тратить на нее много времени и поскорее оказаться рядом с любимым мужем.
Князь Трубецкой ждал ее в столовой. Он, как всегда, был одет в свой военный мундир – Екатерине казалось, что, за исключением их свадьбы, она вообще ни разу не видела мужа в гражданском платье.
Они быстро обменялись обычными утренними репликами – кто как спал, кто как себя чувствует – и приступили к завтраку. Сергей Петрович показался Екатерине задумчивым и как будто бы сосредоточенным на чем-то неприятном, но она не спешила расспрашивать мужа о причинах его дурного настроения. У нее было достаточно времени, чтобы как следует изучить его характер, и она точно знала, что до конца завтрака он сам поделится с ней своими мыслями. Так и случилось.
– Дорогая Катрин, я должен вас кое о чем предупредить, – заговорил Трубецкой, допивая какао из полупрозрачной фарфоровой чашки. – Сегодня вечером меня не будет дома, и вернусь я очень поздно. Надеюсь, вы не будете скучать без меня.
– Не буду, ведь вы расскажете мне, куда собираетесь, – лукаво улыбнулась ему жена.
Князь колебался недолго.
– Я не могу рассказать вам всего, потому что это не только моя тайна, – начал он слегка неуверенным тоном. – Надеюсь, вы меня поймете и не будете настаивать…
– Нет, настаивать я не буду, – с готовностью пообещала ему молодая жена. – Но вы скажете мне то, что считаете возможным мне доверить, не правда ли?
– Да, – не стал отпираться Сергей. – Кое-что я обязан вам рассказать, потому что теперь мы с вами – одна семья и должны во всем друг друга поддерживать.
Екатерина молча кивнула, подтверждая, что полностью согласна с его словами. И этот кивок как будто бы окончательно помог Сергею отогнать последние сомнения и решиться на серьезный разговор с молодой женой.
– Мы с вами еще во Франции много говорили о том, что делать, если власть в государстве становится слишком жестокой к своему народу, – напомнил он Екатерине. – И пришли к выводу, что революции в таких случаях – это не лучший выход, но и не делать вообще ничего, не пытаться спасти страну тоже нельзя.
– Да, я помню, – с взволнованно бьющимся сердцем ответила княгиня, уже догадывающаяся, что она услышит дальше.
– Так вот, в нашей стране есть люди, которые пытаются что-то сделать… Что-то изменить в нашей жизни к лучшему, – сказал Сергей.
– И вы – один из таких людей? – уточнила Екатерина.
– Да. Я – один из них, – подтвердил Трубецкой.
– Что же вы хотите изменить? И главное – как вы собираетесь это делать? – с все возрастающей тревогой спросила княгиня.
– Это я и хотел бы вам рассказать… – В голосе Сергея снова зазвучала неуверенность, которую без труда услышала и поняла его молодая жена.
– Князь, вы можете мне доверять, – произнесла она твердо, глядя ему в глаза. Сердце в ее груди колотилось все сильнее, но к тревоге Екатерины за участвующего в каких-то тайных и незаконных делах мужа примешивалась изрядная доля радости. Теперь она точно знала: они с князем Сергеем никогда не наскучат друг другу. И через год, и через десять, и через двадцать лет им будет о чем поспорить – до конца жизни они смогут с интересом разговаривать друг с другом о том, как именно он пытается помочь России.
Глава II
Киевская губерния, имение Каменка, 1824 г.
Гостей в доме Василия Львовича Давыдова ждали к четырем часам, но первые приглашенные начали подъезжать в их имение уже после трех. Самыми «нетерпеливыми» в этот раз оказались сенатор Бороздин с двумя юными дочерьми, которых Давыдовы, привыкшие к их частым опозданиям, ожидали только к вечеру.
– Добрый день, Андрей Михайлович! Мари, Кати, здравствуйте! – младшие братья и сестры Василия Давыдова бросились приветствовать первых гостей, и в большой гостиной сразу же стало тесно и шумно.
– Располагайтесь пока, а я вас на одну минуту покину, – виновато развел руками хозяин имения, отступая к двери. Андрей Бороздин, заметив его неловкость, недовольно кивнул головой на своих громко щебечущих дочерей:
– Это из-за них мы раньше приехали. Сам не знаю, что на них нашло! Обычно по полдня собираются да прихорашиваются, от зеркала не оттащить, а сегодня встали раньше всех, сразу позвали горничных, оделись-причесались, как будто на пожар спешили! В конце концов им меня пришлось ждать, они меня все поторапливали и слушать ничего не желали… Скучно им дома, видите ли, на праздник скорее хочется, плясать да сплетни глупые слушать!
Последнюю фразу он произнес громко, повернувшись к дочкам, и те, услышав его, смущенно покраснели.
– Всегда вы, папенька, сердитесь, хоть мы медленно собираемся, хоть быстро, – обиженно возразила старшая из них, Мария. Ее сестра Екатерина тоже недовольно надула губки, но спорить с отцом даже на такую полушутливую тему не решилась и промолчала.
– Вот, сами видите, какие они у меня выросли строптивые да невоспитанные! – вынес обеим дочерям «приговор» сенатор. Василий Давыдов вежливо улыбнулся, не желая вмешиваться в чужие семейные дела, и поспешно вышел из гостиной – ему нужно было еще раздать множество связанных с предстоящим балом распоряжений. Андрей Михайлович с удовлетворенным видом откинулся в кресле, а Мария с Екатериной, убедившись, что продолжать разговор об их легкомыслии, непослушании и прочих ужасных грехах отец не собирается, снова принялись расспрашивать остальных Давыдовых о других приглашенных.
– А Раевские точно приедут? Все вместе? – допытывалась Екатерина у жены Василия Давыдова Александры.
– Генерал писал, что собираются все, – рассеянно отвечала та, поглядывая на дверь гостиной, за которой только что скрылся ее супруг. Мысли ее пока были заняты не гостями, а еще не готовыми угощениями. Ей не верилось, что Василий сумеет достаточно строго поторопить кухарку с помощницами, и она раздумывала, под каким предлогом тоже сбегать на кухню, не обидев при этом не вовремя явившихся гостей. А еще с прогулки слишком долго не возвращалась гувернантка и няни с детьми, и это тоже уже начинало беспокоить хозяйку имения. Но сестры Бороздины, пока еще не замужние и ничего не знающие о домашних заботах, не могли понять, из-за чего могла волноваться Александра Давыдова, и продолжали приставать к ней с более важными, по их мнению, вопросами:
– А Орлов с Раевскими приедет? А Якушкин будет? А братья Поджио?
Последний вопрос задала Мария Бороздина, и от Александры не укрылось, что она снова слегка покраснела и ее голос чуть заметно дрогнул. «Интересно, кто именно из братьев ее интересует, Иосиф или Александр? – подумала хозяйка, отвлекшись на мгновение от домашних забот. – Хотя, кем бы из них бедная девушка ни увлеклась, ее родители в любом случае будут против – сенатор ни за что не согласится породниться с иностранцами и католиками… Стоит, пожалуй, предупредить ее, что она плохо скрывает свои чувства и может выдать себя». Александра вдруг поежилась, вспомнив, как сама полюбила Василия Давыдова, пришедшегося не по душе ее родителям, и как почти пять лет они были вынуждены любить друг друга незаконно, не будучи мужем и женой. Воспоминания об этой жизни были такими гнетущими, что молодая женщина поспешила отогнать их – не хватало еще испортить гостям настроение своим грустным видом! «Сейчас-то у нас все хорошо! – напомнила она себе. – Мы, наконец, смогли обвенчаться, и дети наши еще будут признаны законными, обязательно. Все несчастья теперь позади!»
Однако еще через минуту Александра забыла и о своих недавних неприятностях, и о Марии с ее возможным увлечением кем-то из итальянцев Поджио: за дверью послышался шум множества шагов и веселые детские голоса, и Давыдова, извинившись перед гостями, выбежала встретить вернувшихся домой малышей. Сестры Бороздины, проводив ее взглядами, тут же выбрали себе каждая по новой «жертве» для разговора – младших братьев хозяина дома, Петра и Александра.
– Проходите, проходите к себе, с гостями вы потом придете поздороваться! – Слышался из-за двери деловитый голос Давыдовой. Ее старшие сын и дочь, которым было любопытно посмотреть на первых приглашенных, пытались капризно возражать, но в гостиную их все же не пустили. Однако вскоре гости и братья хозяев снова услышали шум и громкие радостные возгласы, и в комнату вошли еще несколько разряженных по последней петербургской моде дам. Екатерина и Мария, оставив в покое своих собеседников, бросились к ним.
– Машенька, Катрин, Софи! Добрый вечер, дорогие!
Две старшие дочери генерала Николая Раевского, которых тоже звали Екатерина и Мария, с не меньшей радостью ответили на приветствия своих тезок. Младшая Софья держалась более холодно и отстраненно: она вежливо улыбнулась Бороздиным, но уклонилась от их объятий и осторожно поправила свою безупречную высокую прическу.
Затем вновь прибывшие девушки заметили вставшего в их присутствии сенатора Андрея Михайловича и, скромно опустив головы, присели в реверансах. Тот коротко поздоровался с ними и пошел навстречу самому генералу Раевскому, входившему в тот момент в гостиную вместе с двумя сыновьями и мужем Екатерины Михаилом Орловым.
– Такие восторги, как будто они десять лет не виделись! А ведь всего пару недель назад вы у нас в гостях были, – сказал он пренебрежительно, оглядываясь на стайку девушек, все еще повторяющих, как они рады друг друга видеть. Раевский бросил на них более снисходительный взгляд и едва сдержал улыбку.
– Женщины… Чего вы от них хотите, любезный друг?
В гостиную вернулась Александра. Ее лицо было напряженным и сосредоточенным, и, здороваясь с новыми гостями, она явно думала о чем-то другом. Но обязанности хозяйки дома, у которой собралось многочисленное общество, она выполняла, как всегда, безупречно – подошла к каждому гостю, обменялась с ним несколькими словами, но сделала это так, что собеседник искренне уверился в том, что в имении Давыдовых его ждали с огромным нетерпением и весь праздничный вечер был устроен только для того, чтобы появился повод его пригласить. Обойдя всю гостиную и подарив по крошечной частичке своего внимания каждому из присутствующих, молодая дама снова скрылась за дверью, но почти никто из гостей уже не замечал ее отсутствия. Раевский с сыновьями и зятем заняли угол, где стояло кресло сенатора Бороздина, и начали обсуждать последние пришедшие из Петербурга известия. Девушки столпились вокруг клавикордов: новости из столицы их особо не интересовали, у них имелась гораздо более важная тема для беседы.
– Душечки, вы знаете, отец скоро собирается в Петербург! – с волнением шептала подругам черноволосая Мария Раевская. – Он говорил, что у него там какие-то дела, но Александр мне намекнул, что дела эти связаны с моим замужеством!
– Что ты говоришь!.. – в один голос ахнули Екатерина и Мария Бороздины.
– Тише, милые, тише, не хочу, чтобы батюшка услышал, что я вам рассказываю! – испуганно зашикала на них Раевская. – Он почему-то хочет, чтобы я ничего не знала!..
– Да, только он не учел, что я знаю, кто просил ее руки, – хитро улыбнулась Екатерина Орлова и, наклонившись поближе к Бороздиным, заговорила совсем тихим шепотом: – Это князь Сергей Волконский, его хорошо знает Мишель, он-то мне все и сообщил. – Она быстро оглянулась на скучающего в противоположном углу мужа и продолжила: – Князь, говорят, уже давно влюблен в Мари, но все никак не решался сделать ей предложение, особенно после того, как папа отказал господину Олизару. А папенька мечтает выдать Машу замуж с тех пор, как за ней ухаживал тот ссыльный поэт, Пушкин…
– Князь Волконский! Генерал, у него столько орденов!.. – принялась вспоминать все, что слышала о женихе своей приятельницы Екатерина Бороздина. – Но ведь он уже совсем старый, ему, кажется, тридцать пять лет или даже больше!
– Тридцать семь, – со вздохом поправила ее Мария Раевская. – Но дело не в старости, это вообще не главное. Меня пугает то, что я его совсем не знаю…
– Не волнуйся так, ты же слышала, и Мишель, и Саша с Николаем говорят о нем только хорошее! – напомнила ей сестра Екатерина. – Мы с Мишелем, когда поженились, тоже друг друга почти не знали – и что страшного? Мы быстро… привыкли друг к другу.
Бороздины смущенно опустили глаза, а будущая невеста Волконского и вовсе залилась краской, несмотря на покрывавший ее лицо толстый слой рисовой пудры. Лицо Екатерины, сообразившей, что ей, замужней даме, не следовало обсуждать столь деликатные темы с невинными девушками, приняло виноватое выражение. Единственной, кто остался невозмутимым в их компании, была восемнадцатилетняя Софья Раевская, которая за все время разговора не произнесла ни слова и лишь посматривала на шушукающихся сестер и подруг с легким высокомерием во взгляде. Ее мало интересовали трудности с выбором женихов и семейной жизнью – юная Софи с детства мечтала стать фрейлиной в императорской семье, а после того, как это удалось Екатерине Раевской и еще одной их сестре, Елене, загорелась такой идеей особенно сильно. Екатерина, правда, пробыла фрейлиной недолго – вскоре ей сделал предложение Михаил Орлов, и она, согласившись выйти за него замуж, оставила службу. Зато Елена Раевская собиралась посвятить этому делу всю свою жизнь, и Софье очень хотелось последовать ее примеру. Недавно от Елены, жившей теперь в царском дворце в Санкт-Петербурге, пришло письмо, в котором она обещала Софье похлопотать перед императрицей Елизаветой Алексеевной о ее назначении на должность фрейлины, и младшая из сестер с нетерпением ждала от нее следующего письма, чтобы узнать, увенчаются ли эти планы успехом.
Остальные девушки знали о ее мечте и поэтому не обращали особого внимания на снисходительные взгляды Софьи. Им было достаточно того, что она не мешала им болтать о женихах и мужьях.
– Маша, Катрин, а вы пробовали еще что-нибудь узнать о Волконском? – допытывалась Екатерина Бороздина.
– Я пробую, через Мишеля и Николя, – ответила Екатерина Орлова, – но они тоже мало знают, хотя и знакомы с ним уже давно. Иногда мне вообще кажется, что Мишель специально хочет скрыть от меня как можно больше – он и о Волконском, и о других своих знакомых почти ничего не рассказывает.
– Наверняка это папа его попросил держать все в тайне, чтобы ты мне не передавала, – снова тяжело вздохнула Мария Раевская. – Он боится, что князь мне не понравится и я откажусь.
– Но ты ведь можешь и после того, как познакомишься с князем, отказаться, – заметила Екатерина Бороздина.
– Могу, конечно… Но отец будет так рассержен… А кроме того, я ведь не знаю, понравится мне князь или нет! – Мария растерянно хлопала глазами, и казалось, что она вот-вот расплачется. – Чтобы это понять, надо побыть вместе хоть какое-то время, а времени у меня и не будет…
– У тебя все может сложиться хорошо, – наклонилась к ее уху Мария Бороздина. – Может быть, ты сразу полюбишь Волконского, может, вам сразу станет хорошо вместе, и тебе не придется перечить отцу. Ведь и такое бывает!
– Бывает, конечно, – не стала спорить Маша, но по расстроенному выражению ее лица было видно, что она не очень-то верит в счастливое замужество с совершенно незнакомым ей человеком. Старшая Бороздина понимающе кивнула, но при этом поймала себя на том, что страхи ее тезки кажутся ей как минимум очень сильно преувеличенными. Ведь у нее действительно еще может все сложиться хорошо! У нее есть надежда, что жених, который нравится ее родителям, понравится и ей. А некоторым рассчитывать на такое развитие событий не приходится…
– Здравствуйте, Василий Львович! Здравствуйте, дамы! – Услышав новые голоса, шепчущиеся в углу девушки оглянулись и с удивлением обнаружили, что часы бьют четыре и что в гостиную вошли несколько молодых людей. Хозяин имения снова был в гостиной, а следом за новыми гостями туда вошла и Александра Давыдова вместе с высокой и прямой как палка пожилой гувернанткой, которая вела за руки двух старших детей хозяев – пятилетнюю Мари и четырехлетнего Мишу. Две младшие дочери Давыдовых, Екатерина и Елизавета, были еще слишком малы, поэтому их не пускали к гостям, и, возможно, поэтому старшие брат и сестра пришли туда с особенно важным видом. Они гордились тем, что им пусть ненадолго, но все-таки разрешили заглянуть в недоступное для младших место.
– Маша, Миша, поздоровайтесь с гостями! – склонилась к детям Александра. – Ну, помните, как вас учили?
Миша старательно поклонился, а Маша, выпустив руку гувернантки, сделала реверанс. Две пары живых и любопытных детских глаз с изумлением уставились на нарядно одетых дам с высокими прическами и мужчин с пышными эполетами. Дамы заулыбались, глядя на эту умилительную картину, и даже серьезные лица мужчин заметно потеплели. Только сенатор Андрей Бороздин скользнул по детям быстрым равнодушным взглядом и снова углубился в какие-то свои размышления, да еще его дочь Мария смотрела восторженными глазами не на малышей, а на одного из явившихся в гостиную офицеров – Иосифа Викторовича Поджио. И после, когда маленьких Машу и Мишу увели обратно в детскую, а Александра вернулась, чтобы еще раз поприветствовать новых гостей, Мария продолжала украдкой поглядывать на этого уже не слишком молодого, но казавшегося ей таким красивым и обаятельным человека. Болтовня двух Екатерин, все еще дававших Маше Раевской советы на тот случай, если жених Волконский придется ей не по душе, уже не интересовала старшую Бороздину – все ее мысли были теперь заняты Иосифом. Но при этом в те моменты, когда он поворачивался в ее сторону и пытался поймать ее взгляд, Мария отводила глаза и не замечала его интереса. А когда она вновь решалась посмотреть на Поджио, его отвлекал кто-нибудь из гостей, и он, как думалось старшей сестре Бороздиной, не обращал на нее ни малейшего внимания.
Между тем в гостиной собрались все приглашенные, включая нескольких опоздавших друзей Василия Давыдова. Хозяева имения больше не исчезали и вертелись среди гостей с более спокойным и беззаботным видом, из чего можно было сделать вывод, что все хлопоты, связанные с приемом, были благополучно улажены. Гости перемещались по залу, обменивались последними новостями и комплиментами, шутили и смеялись – все было как всегда в доме Давыдовых, когда там собирались их родственники и друзья.
– Мари, может быть, вы нам сыграете? – услышала старшая дочь сенатора Бороздина голос Александры Давыдовой и, обернувшись к хозяйке, согласно кивнула:
– Конечно же, с удовольствием.
Она подошла к блестящим клавикордам, в гладкой черной крышке которых отражались многочисленные огоньки свечей. Пожилой слуга поставил на эту крышку серебряный подсвечник с еще тремя высокими свечами, открыл клавиши и убрал с них невесомую кружевную дорожку. Мария Бороздина села на придвинутый к клавикордам стул и на мгновение задумалась, что ей сыграть на этот раз. Почти все модные романсы она уже играла у Давыдовых на прошлых званых вечерах, и все присутствовавшие в гостиной слышали их в ее исполнении не один раз. Конечно, они бы с удовольствием послушали их снова – Мария прекрасно играла на клавикордах, и именно поэтому ее усаживали за них на каждом вечере, – но ей хотелось порадовать своих родственников и знакомых чем-нибудь новым. Тем более что Иосиф Поджио, при котором она еще ни разу не музицировала, разговаривал о чем-то со своим братом и даже не посмотрел в сторону клавикордов.
Озорная мысль о том, чтобы привлечь его внимание хотя бы музыкой, раз уж ей не удается сделать это как-то по-другому, пришла к старшей из сестер Бороздиных неожиданно. Она поднесла руки к клавишам, несколько раз быстро сжала и разжала кулаки и, чтобы как следует размять пальцы, сыграла один несложный короткий этюд. Она играла чисто, и зазвучавшая в гостиной нехитрая мелодия заставила повернуться к клавикордам всех гостей и хозяев. Братья Поджио тоже посмотрели на нее, но Мария так и не поняла по их лицам, понравился им этюд или нет – на них так и застыло вежливое, но довольно безразличное выражение. Но это не обескуражило девушку. Она еще только начала играть, еще не исполнила ни одного серьезного произведения. Но сейчас она сыграет такую трогательную вещь, которая точно не оставит красавца Иосифа равнодушным!
Ее пальцы снова легли на клавиатуру, и зал заполнила новая мелодия, медленная и как будто бы нерешительная, но при этом очень четкая, размеренная. Больше всего она была похожа на чьи-то шаги – неторопливые и сперва как будто бы робкие, но чем дальше, тем более твердые. Словно кто-то шел к своей цели, сначала неуверенный в себе, а после уже точно знающий, что он идет именно туда, куда должен идти. И все слушатели молча, затаив дыхание, следили за этими шагами, ждали окончания, чтобы узнать, доберется созданный музыкой неизвестный герой до цели или нет, будет счастлив от того, что достиг ее, или разочаруется. Хотя в то же время никому из собравшихся в гостиной страшно не хотелось, чтобы мелодия заканчивалась, чтобы это торжественное движение вперед прекратилось…
Но путь героя все-таки подходил к концу. И он снова замедлил шаг, снова стал двигаться неуверенно, словно цель, которая все это время звала его к себе, вдруг показалась ему не такой привлекательной, как раньше. Он все-таки шел к ней, но шел как будто уже по привычке, просто потому, что дойти было нужно – ведь иначе оказалось бы, что весь его долгий путь был напрасным. Но, дойдя наконец до конца выбранной в начале пьесы дороги, он остановился в полном разочаровании и опустил руки. Цель оказалась совсем ему ненужной, и идти дальше было некуда…
Музыка смолкла. Мария убрала руки с клавиш и скрестила их на коленях. Несколько секунд в зале стояла полная тишина: в ушах у всех еще звучала только что сыгранная девушкой мелодия, звучали то осторожные, то твердые шаги, и никому не хотелось заглушать их словами. Но потом из соседней комнаты послышался звонкий смех кого-то из детей Давыдовых, и наваждение от музыки рассеялось. Кто-то шумно вздохнул, кто-то подошел ближе к клавикордам, кто-то зашептался, обмениваясь впечатлением от услышанного. А потом на старшую Бороздину со всех сторон посыпались комплименты:
– Великолепно!
– Какая красота!
– Что это за пьеса, Мари, кто автор?
– У вас есть партитура этой вещи?
Мария скромно улыбнулась, стараясь посмотреть в глаза каждому из своих восторженных слушателей и никого не обидеть невниманием.
– Это Бетховен, – ответила она, – соната номер четырнадцать. У нас дома есть ноты, и мы с удовольствием дадим их переписать.
– Ой, дайте, если можно, мы вам будем очень благодарны! – защебетали в один голос Мария Раевская и Александра Давыдова.
– Приезжайте к нам с визитом, и мы с Мари все вам дадим! – присоединилась к разговору Екатерина Бороздина, на всякий случай оглянувшись на отца – не возражает ли он против того, что она так самовольно приглашает гостей? Однако Андрей Бороздин после всех похвал, которых удостоилась его старшая дочь, находился в благодушном настроении и не выражал никакого неудовольствия.
Дамы продолжили болтать о будущих визитах, уговаривая друг друга встречаться почаще. Марию больше не просили играть – после такой удивительной мелодии все прочие пьесы казались слишком простыми, и слушать их никому не хотелось. В другой раз девушка гордилась бы собой, но сейчас не чувствовала ничего, кроме разочарования. За все время, пока она играла, Иосиф Поджио даже не посмотрел в ее сторону и после, когда соната закончилась, не сказал ей ни слова! А ведь она специально следила за ним краем глаза – надеялась, что столь красивая музыка не оставит его равнодушным! Но, похоже, все ее попытки привлечь к себе внимание были изначально обречены на неудачу. Поджио был полностью погружен в какие-то свои мысли, и ни музыка, ни ее исполнительница его не интересовали.
Мария встала со стула и отошла от клавикордов. За них тут же уселась ее сестра и заиграла что-то веселое. Сделав вид, что слушает музыку, старшая Бороздина отошла к окну и стала смотреть на раскачивавшиеся на ветру деревья расположенного рядом с домом просторного парка. «Это к лучшему, что я его не интересую, – убеждала она себя. – Он – католик и итальянец, отец бы в ужас пришел от одной мысли о нашем браке! Это все к лучшему…»
Музыка стихла. Мария отвернулась от окна и увидела, что большинство дам снова столпились около клавикордов, а из мужчин в гостиной остался только ее отец. Значит, теперь она уже точно не сможет даже обменяться парой слов с Иосифом. Он опять проведет весь вечер в кабинете Василия Давыдова вместе с остальными офицерами, и в гостиную они спустятся, только когда гости начнут разъезжаться по домам!
– Добрый день, Андрей Михайлович! Мари, Кати, здравствуйте! – младшие братья и сестры Василия Давыдова бросились приветствовать первых гостей, и в большой гостиной сразу же стало тесно и шумно.
– Располагайтесь пока, а я вас на одну минуту покину, – виновато развел руками хозяин имения, отступая к двери. Андрей Бороздин, заметив его неловкость, недовольно кивнул головой на своих громко щебечущих дочерей:
– Это из-за них мы раньше приехали. Сам не знаю, что на них нашло! Обычно по полдня собираются да прихорашиваются, от зеркала не оттащить, а сегодня встали раньше всех, сразу позвали горничных, оделись-причесались, как будто на пожар спешили! В конце концов им меня пришлось ждать, они меня все поторапливали и слушать ничего не желали… Скучно им дома, видите ли, на праздник скорее хочется, плясать да сплетни глупые слушать!
Последнюю фразу он произнес громко, повернувшись к дочкам, и те, услышав его, смущенно покраснели.
– Всегда вы, папенька, сердитесь, хоть мы медленно собираемся, хоть быстро, – обиженно возразила старшая из них, Мария. Ее сестра Екатерина тоже недовольно надула губки, но спорить с отцом даже на такую полушутливую тему не решилась и промолчала.
– Вот, сами видите, какие они у меня выросли строптивые да невоспитанные! – вынес обеим дочерям «приговор» сенатор. Василий Давыдов вежливо улыбнулся, не желая вмешиваться в чужие семейные дела, и поспешно вышел из гостиной – ему нужно было еще раздать множество связанных с предстоящим балом распоряжений. Андрей Михайлович с удовлетворенным видом откинулся в кресле, а Мария с Екатериной, убедившись, что продолжать разговор об их легкомыслии, непослушании и прочих ужасных грехах отец не собирается, снова принялись расспрашивать остальных Давыдовых о других приглашенных.
– А Раевские точно приедут? Все вместе? – допытывалась Екатерина у жены Василия Давыдова Александры.
– Генерал писал, что собираются все, – рассеянно отвечала та, поглядывая на дверь гостиной, за которой только что скрылся ее супруг. Мысли ее пока были заняты не гостями, а еще не готовыми угощениями. Ей не верилось, что Василий сумеет достаточно строго поторопить кухарку с помощницами, и она раздумывала, под каким предлогом тоже сбегать на кухню, не обидев при этом не вовремя явившихся гостей. А еще с прогулки слишком долго не возвращалась гувернантка и няни с детьми, и это тоже уже начинало беспокоить хозяйку имения. Но сестры Бороздины, пока еще не замужние и ничего не знающие о домашних заботах, не могли понять, из-за чего могла волноваться Александра Давыдова, и продолжали приставать к ней с более важными, по их мнению, вопросами:
– А Орлов с Раевскими приедет? А Якушкин будет? А братья Поджио?
Последний вопрос задала Мария Бороздина, и от Александры не укрылось, что она снова слегка покраснела и ее голос чуть заметно дрогнул. «Интересно, кто именно из братьев ее интересует, Иосиф или Александр? – подумала хозяйка, отвлекшись на мгновение от домашних забот. – Хотя, кем бы из них бедная девушка ни увлеклась, ее родители в любом случае будут против – сенатор ни за что не согласится породниться с иностранцами и католиками… Стоит, пожалуй, предупредить ее, что она плохо скрывает свои чувства и может выдать себя». Александра вдруг поежилась, вспомнив, как сама полюбила Василия Давыдова, пришедшегося не по душе ее родителям, и как почти пять лет они были вынуждены любить друг друга незаконно, не будучи мужем и женой. Воспоминания об этой жизни были такими гнетущими, что молодая женщина поспешила отогнать их – не хватало еще испортить гостям настроение своим грустным видом! «Сейчас-то у нас все хорошо! – напомнила она себе. – Мы, наконец, смогли обвенчаться, и дети наши еще будут признаны законными, обязательно. Все несчастья теперь позади!»
Однако еще через минуту Александра забыла и о своих недавних неприятностях, и о Марии с ее возможным увлечением кем-то из итальянцев Поджио: за дверью послышался шум множества шагов и веселые детские голоса, и Давыдова, извинившись перед гостями, выбежала встретить вернувшихся домой малышей. Сестры Бороздины, проводив ее взглядами, тут же выбрали себе каждая по новой «жертве» для разговора – младших братьев хозяина дома, Петра и Александра.
– Проходите, проходите к себе, с гостями вы потом придете поздороваться! – Слышался из-за двери деловитый голос Давыдовой. Ее старшие сын и дочь, которым было любопытно посмотреть на первых приглашенных, пытались капризно возражать, но в гостиную их все же не пустили. Однако вскоре гости и братья хозяев снова услышали шум и громкие радостные возгласы, и в комнату вошли еще несколько разряженных по последней петербургской моде дам. Екатерина и Мария, оставив в покое своих собеседников, бросились к ним.
– Машенька, Катрин, Софи! Добрый вечер, дорогие!
Две старшие дочери генерала Николая Раевского, которых тоже звали Екатерина и Мария, с не меньшей радостью ответили на приветствия своих тезок. Младшая Софья держалась более холодно и отстраненно: она вежливо улыбнулась Бороздиным, но уклонилась от их объятий и осторожно поправила свою безупречную высокую прическу.
Затем вновь прибывшие девушки заметили вставшего в их присутствии сенатора Андрея Михайловича и, скромно опустив головы, присели в реверансах. Тот коротко поздоровался с ними и пошел навстречу самому генералу Раевскому, входившему в тот момент в гостиную вместе с двумя сыновьями и мужем Екатерины Михаилом Орловым.
– Такие восторги, как будто они десять лет не виделись! А ведь всего пару недель назад вы у нас в гостях были, – сказал он пренебрежительно, оглядываясь на стайку девушек, все еще повторяющих, как они рады друг друга видеть. Раевский бросил на них более снисходительный взгляд и едва сдержал улыбку.
– Женщины… Чего вы от них хотите, любезный друг?
В гостиную вернулась Александра. Ее лицо было напряженным и сосредоточенным, и, здороваясь с новыми гостями, она явно думала о чем-то другом. Но обязанности хозяйки дома, у которой собралось многочисленное общество, она выполняла, как всегда, безупречно – подошла к каждому гостю, обменялась с ним несколькими словами, но сделала это так, что собеседник искренне уверился в том, что в имении Давыдовых его ждали с огромным нетерпением и весь праздничный вечер был устроен только для того, чтобы появился повод его пригласить. Обойдя всю гостиную и подарив по крошечной частичке своего внимания каждому из присутствующих, молодая дама снова скрылась за дверью, но почти никто из гостей уже не замечал ее отсутствия. Раевский с сыновьями и зятем заняли угол, где стояло кресло сенатора Бороздина, и начали обсуждать последние пришедшие из Петербурга известия. Девушки столпились вокруг клавикордов: новости из столицы их особо не интересовали, у них имелась гораздо более важная тема для беседы.
– Душечки, вы знаете, отец скоро собирается в Петербург! – с волнением шептала подругам черноволосая Мария Раевская. – Он говорил, что у него там какие-то дела, но Александр мне намекнул, что дела эти связаны с моим замужеством!
– Что ты говоришь!.. – в один голос ахнули Екатерина и Мария Бороздины.
– Тише, милые, тише, не хочу, чтобы батюшка услышал, что я вам рассказываю! – испуганно зашикала на них Раевская. – Он почему-то хочет, чтобы я ничего не знала!..
– Да, только он не учел, что я знаю, кто просил ее руки, – хитро улыбнулась Екатерина Орлова и, наклонившись поближе к Бороздиным, заговорила совсем тихим шепотом: – Это князь Сергей Волконский, его хорошо знает Мишель, он-то мне все и сообщил. – Она быстро оглянулась на скучающего в противоположном углу мужа и продолжила: – Князь, говорят, уже давно влюблен в Мари, но все никак не решался сделать ей предложение, особенно после того, как папа отказал господину Олизару. А папенька мечтает выдать Машу замуж с тех пор, как за ней ухаживал тот ссыльный поэт, Пушкин…
– Князь Волконский! Генерал, у него столько орденов!.. – принялась вспоминать все, что слышала о женихе своей приятельницы Екатерина Бороздина. – Но ведь он уже совсем старый, ему, кажется, тридцать пять лет или даже больше!
– Тридцать семь, – со вздохом поправила ее Мария Раевская. – Но дело не в старости, это вообще не главное. Меня пугает то, что я его совсем не знаю…
– Не волнуйся так, ты же слышала, и Мишель, и Саша с Николаем говорят о нем только хорошее! – напомнила ей сестра Екатерина. – Мы с Мишелем, когда поженились, тоже друг друга почти не знали – и что страшного? Мы быстро… привыкли друг к другу.
Бороздины смущенно опустили глаза, а будущая невеста Волконского и вовсе залилась краской, несмотря на покрывавший ее лицо толстый слой рисовой пудры. Лицо Екатерины, сообразившей, что ей, замужней даме, не следовало обсуждать столь деликатные темы с невинными девушками, приняло виноватое выражение. Единственной, кто остался невозмутимым в их компании, была восемнадцатилетняя Софья Раевская, которая за все время разговора не произнесла ни слова и лишь посматривала на шушукающихся сестер и подруг с легким высокомерием во взгляде. Ее мало интересовали трудности с выбором женихов и семейной жизнью – юная Софи с детства мечтала стать фрейлиной в императорской семье, а после того, как это удалось Екатерине Раевской и еще одной их сестре, Елене, загорелась такой идеей особенно сильно. Екатерина, правда, пробыла фрейлиной недолго – вскоре ей сделал предложение Михаил Орлов, и она, согласившись выйти за него замуж, оставила службу. Зато Елена Раевская собиралась посвятить этому делу всю свою жизнь, и Софье очень хотелось последовать ее примеру. Недавно от Елены, жившей теперь в царском дворце в Санкт-Петербурге, пришло письмо, в котором она обещала Софье похлопотать перед императрицей Елизаветой Алексеевной о ее назначении на должность фрейлины, и младшая из сестер с нетерпением ждала от нее следующего письма, чтобы узнать, увенчаются ли эти планы успехом.
Остальные девушки знали о ее мечте и поэтому не обращали особого внимания на снисходительные взгляды Софьи. Им было достаточно того, что она не мешала им болтать о женихах и мужьях.
– Маша, Катрин, а вы пробовали еще что-нибудь узнать о Волконском? – допытывалась Екатерина Бороздина.
– Я пробую, через Мишеля и Николя, – ответила Екатерина Орлова, – но они тоже мало знают, хотя и знакомы с ним уже давно. Иногда мне вообще кажется, что Мишель специально хочет скрыть от меня как можно больше – он и о Волконском, и о других своих знакомых почти ничего не рассказывает.
– Наверняка это папа его попросил держать все в тайне, чтобы ты мне не передавала, – снова тяжело вздохнула Мария Раевская. – Он боится, что князь мне не понравится и я откажусь.
– Но ты ведь можешь и после того, как познакомишься с князем, отказаться, – заметила Екатерина Бороздина.
– Могу, конечно… Но отец будет так рассержен… А кроме того, я ведь не знаю, понравится мне князь или нет! – Мария растерянно хлопала глазами, и казалось, что она вот-вот расплачется. – Чтобы это понять, надо побыть вместе хоть какое-то время, а времени у меня и не будет…
– У тебя все может сложиться хорошо, – наклонилась к ее уху Мария Бороздина. – Может быть, ты сразу полюбишь Волконского, может, вам сразу станет хорошо вместе, и тебе не придется перечить отцу. Ведь и такое бывает!
– Бывает, конечно, – не стала спорить Маша, но по расстроенному выражению ее лица было видно, что она не очень-то верит в счастливое замужество с совершенно незнакомым ей человеком. Старшая Бороздина понимающе кивнула, но при этом поймала себя на том, что страхи ее тезки кажутся ей как минимум очень сильно преувеличенными. Ведь у нее действительно еще может все сложиться хорошо! У нее есть надежда, что жених, который нравится ее родителям, понравится и ей. А некоторым рассчитывать на такое развитие событий не приходится…
– Здравствуйте, Василий Львович! Здравствуйте, дамы! – Услышав новые голоса, шепчущиеся в углу девушки оглянулись и с удивлением обнаружили, что часы бьют четыре и что в гостиную вошли несколько молодых людей. Хозяин имения снова был в гостиной, а следом за новыми гостями туда вошла и Александра Давыдова вместе с высокой и прямой как палка пожилой гувернанткой, которая вела за руки двух старших детей хозяев – пятилетнюю Мари и четырехлетнего Мишу. Две младшие дочери Давыдовых, Екатерина и Елизавета, были еще слишком малы, поэтому их не пускали к гостям, и, возможно, поэтому старшие брат и сестра пришли туда с особенно важным видом. Они гордились тем, что им пусть ненадолго, но все-таки разрешили заглянуть в недоступное для младших место.
– Маша, Миша, поздоровайтесь с гостями! – склонилась к детям Александра. – Ну, помните, как вас учили?
Миша старательно поклонился, а Маша, выпустив руку гувернантки, сделала реверанс. Две пары живых и любопытных детских глаз с изумлением уставились на нарядно одетых дам с высокими прическами и мужчин с пышными эполетами. Дамы заулыбались, глядя на эту умилительную картину, и даже серьезные лица мужчин заметно потеплели. Только сенатор Андрей Бороздин скользнул по детям быстрым равнодушным взглядом и снова углубился в какие-то свои размышления, да еще его дочь Мария смотрела восторженными глазами не на малышей, а на одного из явившихся в гостиную офицеров – Иосифа Викторовича Поджио. И после, когда маленьких Машу и Мишу увели обратно в детскую, а Александра вернулась, чтобы еще раз поприветствовать новых гостей, Мария продолжала украдкой поглядывать на этого уже не слишком молодого, но казавшегося ей таким красивым и обаятельным человека. Болтовня двух Екатерин, все еще дававших Маше Раевской советы на тот случай, если жених Волконский придется ей не по душе, уже не интересовала старшую Бороздину – все ее мысли были теперь заняты Иосифом. Но при этом в те моменты, когда он поворачивался в ее сторону и пытался поймать ее взгляд, Мария отводила глаза и не замечала его интереса. А когда она вновь решалась посмотреть на Поджио, его отвлекал кто-нибудь из гостей, и он, как думалось старшей сестре Бороздиной, не обращал на нее ни малейшего внимания.
Между тем в гостиной собрались все приглашенные, включая нескольких опоздавших друзей Василия Давыдова. Хозяева имения больше не исчезали и вертелись среди гостей с более спокойным и беззаботным видом, из чего можно было сделать вывод, что все хлопоты, связанные с приемом, были благополучно улажены. Гости перемещались по залу, обменивались последними новостями и комплиментами, шутили и смеялись – все было как всегда в доме Давыдовых, когда там собирались их родственники и друзья.
– Мари, может быть, вы нам сыграете? – услышала старшая дочь сенатора Бороздина голос Александры Давыдовой и, обернувшись к хозяйке, согласно кивнула:
– Конечно же, с удовольствием.
Она подошла к блестящим клавикордам, в гладкой черной крышке которых отражались многочисленные огоньки свечей. Пожилой слуга поставил на эту крышку серебряный подсвечник с еще тремя высокими свечами, открыл клавиши и убрал с них невесомую кружевную дорожку. Мария Бороздина села на придвинутый к клавикордам стул и на мгновение задумалась, что ей сыграть на этот раз. Почти все модные романсы она уже играла у Давыдовых на прошлых званых вечерах, и все присутствовавшие в гостиной слышали их в ее исполнении не один раз. Конечно, они бы с удовольствием послушали их снова – Мария прекрасно играла на клавикордах, и именно поэтому ее усаживали за них на каждом вечере, – но ей хотелось порадовать своих родственников и знакомых чем-нибудь новым. Тем более что Иосиф Поджио, при котором она еще ни разу не музицировала, разговаривал о чем-то со своим братом и даже не посмотрел в сторону клавикордов.
Озорная мысль о том, чтобы привлечь его внимание хотя бы музыкой, раз уж ей не удается сделать это как-то по-другому, пришла к старшей из сестер Бороздиных неожиданно. Она поднесла руки к клавишам, несколько раз быстро сжала и разжала кулаки и, чтобы как следует размять пальцы, сыграла один несложный короткий этюд. Она играла чисто, и зазвучавшая в гостиной нехитрая мелодия заставила повернуться к клавикордам всех гостей и хозяев. Братья Поджио тоже посмотрели на нее, но Мария так и не поняла по их лицам, понравился им этюд или нет – на них так и застыло вежливое, но довольно безразличное выражение. Но это не обескуражило девушку. Она еще только начала играть, еще не исполнила ни одного серьезного произведения. Но сейчас она сыграет такую трогательную вещь, которая точно не оставит красавца Иосифа равнодушным!
Ее пальцы снова легли на клавиатуру, и зал заполнила новая мелодия, медленная и как будто бы нерешительная, но при этом очень четкая, размеренная. Больше всего она была похожа на чьи-то шаги – неторопливые и сперва как будто бы робкие, но чем дальше, тем более твердые. Словно кто-то шел к своей цели, сначала неуверенный в себе, а после уже точно знающий, что он идет именно туда, куда должен идти. И все слушатели молча, затаив дыхание, следили за этими шагами, ждали окончания, чтобы узнать, доберется созданный музыкой неизвестный герой до цели или нет, будет счастлив от того, что достиг ее, или разочаруется. Хотя в то же время никому из собравшихся в гостиной страшно не хотелось, чтобы мелодия заканчивалась, чтобы это торжественное движение вперед прекратилось…
Но путь героя все-таки подходил к концу. И он снова замедлил шаг, снова стал двигаться неуверенно, словно цель, которая все это время звала его к себе, вдруг показалась ему не такой привлекательной, как раньше. Он все-таки шел к ней, но шел как будто уже по привычке, просто потому, что дойти было нужно – ведь иначе оказалось бы, что весь его долгий путь был напрасным. Но, дойдя наконец до конца выбранной в начале пьесы дороги, он остановился в полном разочаровании и опустил руки. Цель оказалась совсем ему ненужной, и идти дальше было некуда…
Музыка смолкла. Мария убрала руки с клавиш и скрестила их на коленях. Несколько секунд в зале стояла полная тишина: в ушах у всех еще звучала только что сыгранная девушкой мелодия, звучали то осторожные, то твердые шаги, и никому не хотелось заглушать их словами. Но потом из соседней комнаты послышался звонкий смех кого-то из детей Давыдовых, и наваждение от музыки рассеялось. Кто-то шумно вздохнул, кто-то подошел ближе к клавикордам, кто-то зашептался, обмениваясь впечатлением от услышанного. А потом на старшую Бороздину со всех сторон посыпались комплименты:
– Великолепно!
– Какая красота!
– Что это за пьеса, Мари, кто автор?
– У вас есть партитура этой вещи?
Мария скромно улыбнулась, стараясь посмотреть в глаза каждому из своих восторженных слушателей и никого не обидеть невниманием.
– Это Бетховен, – ответила она, – соната номер четырнадцать. У нас дома есть ноты, и мы с удовольствием дадим их переписать.
– Ой, дайте, если можно, мы вам будем очень благодарны! – защебетали в один голос Мария Раевская и Александра Давыдова.
– Приезжайте к нам с визитом, и мы с Мари все вам дадим! – присоединилась к разговору Екатерина Бороздина, на всякий случай оглянувшись на отца – не возражает ли он против того, что она так самовольно приглашает гостей? Однако Андрей Бороздин после всех похвал, которых удостоилась его старшая дочь, находился в благодушном настроении и не выражал никакого неудовольствия.
Дамы продолжили болтать о будущих визитах, уговаривая друг друга встречаться почаще. Марию больше не просили играть – после такой удивительной мелодии все прочие пьесы казались слишком простыми, и слушать их никому не хотелось. В другой раз девушка гордилась бы собой, но сейчас не чувствовала ничего, кроме разочарования. За все время, пока она играла, Иосиф Поджио даже не посмотрел в ее сторону и после, когда соната закончилась, не сказал ей ни слова! А ведь она специально следила за ним краем глаза – надеялась, что столь красивая музыка не оставит его равнодушным! Но, похоже, все ее попытки привлечь к себе внимание были изначально обречены на неудачу. Поджио был полностью погружен в какие-то свои мысли, и ни музыка, ни ее исполнительница его не интересовали.
Мария встала со стула и отошла от клавикордов. За них тут же уселась ее сестра и заиграла что-то веселое. Сделав вид, что слушает музыку, старшая Бороздина отошла к окну и стала смотреть на раскачивавшиеся на ветру деревья расположенного рядом с домом просторного парка. «Это к лучшему, что я его не интересую, – убеждала она себя. – Он – католик и итальянец, отец бы в ужас пришел от одной мысли о нашем браке! Это все к лучшему…»
Музыка стихла. Мария отвернулась от окна и увидела, что большинство дам снова столпились около клавикордов, а из мужчин в гостиной остался только ее отец. Значит, теперь она уже точно не сможет даже обменяться парой слов с Иосифом. Он опять проведет весь вечер в кабинете Василия Давыдова вместе с остальными офицерами, и в гостиную они спустятся, только когда гости начнут разъезжаться по домам!