Татьяна Алюшина. Смерть в наследство

   Недели через две после ее знаменитого теперь на всю больницу полета по красивой дуге от капота машины на асфальт к ней пришел посетитель.
   Богатый, что было видно по всему – ухоженные руки, покрытые бесцветным лаком ногти, дорогущие часы, под стать часам костюм и туфли; очень усталый какой-то безнадежной, отупляющей усталостью дядька лет шестидесяти. Благородная седина, уложенная в дорогую прическу – волосок к волоску, благородно-сытые черты лица, неторопливая речь, низкий голос. И никакого намека на высокомерие, то ли в силу той самой усталости, то ли в связи с обстоятельствами.
   – Дорогая Вероника! – начал он свою речь, присев на стул возле ее кровати и поправляя съезжающий белый халат, наброшенный сверху пиджака. – С прискорбием должен представиться – я отец того самого идиота, который вас сбил. Меня зовут Евгений Александрович. Как вы понимаете, я к вам с нижайшей просьбой, можно сказать, мольбой – не пишите на него заявление в милицию, очень вас прошу! Конечно, я все компенсирую – и лечение, и лекарства какие угодно, и моральный, и материальный ущерб.
   Ника смотрела на него, слушала, и ей странным образом вдруг стало его ужасно жалко.
   Такой вальяжный, такой благополучно богатый, наверное, даже известный, судя по манере держаться, присущей людям публичным, и имеющий оболтуса сына, видимо позднего и безоглядно любимого, балуемого и изводящего этого старого льва дикими выходками или чем там дети изводят таких родителей.
   – И часто вам приходится его выручать?
   Он тяжело вздохнул, как-то расплылся на стуле, ссутулился, став сразу просто пожилым усталым мужчиной, придавленным невзгодами.
   – К сожалению, слишком часто. Он попадал во всякие истории, но такого, как в этот раз, еще не было. Я человек известный, у меня определенный вес в обществе, репутация, да вы наверняка слышали о моем предприятии.
   Он вытащил из кармана пиджака специальную серебряную коробочку для визиток, щелкнул маленьким замочком, достал карточку и протянул Нике.
   Да уж! Это предприятие было очень известным, еще как известным! Информация о нем частенько появлялась на первых полосах газет и в программах телевидения.
   Далее последовал рассказ о любимом и непутевом чаде, «радующем» родителей полным поведенческим набором выкрутасов богатенького мальчика-мажора и прилагающимся к нему «боекомплектом» претензий и требований.
   – Знаете, – помолчав, продолжил Евгений Александрович, – он не может спать после наезда, говорит, что все время видит ваше лицо, когда закрывает глаза. Он не выходит из дома, за руль вообще не может сесть, хотя пробовал несколько раз. Он не пьет, не глотает таблеток, не смотрит телевизор, только курит все время и молчит.
   – Так, что ли, боится? – спросила Нина.
   – Нет, он еще, по-моему, до конца не понял, что может попасть в тюрьму. – «Может» Евгений Александрович многозначительно подчеркнул голосом специально для Вероники. – Для него потрясение, что он убил человека, он ведь тогда подумал, что убил вас.
   – Нет худа без добра, даст бог, теперь ваш сын остепенится, – попыталась подбодрить его Ника.
   – Даже если остепенится, ему это уже не поможет.
   – Почему? – удивилась она.
   – Потому что его посадят! И не спасут никакие мои связи и деньги! Сейчас политика в стране другая, и именно потому, что он мой сын, его и посадят! У меня много врагов, которые всячески будут этому содействовать! Уже содействуют!
   Он взял ее ладошку двумя руками, нагнулся поближе и заглянул в глаза.
   – Вероника, ему нельзя в тюрьму, его там просто убьют! Он сопляк, дешевка, балбес, у него никакого характера, он не сможет себя отстоять! Если его не убьют, то сломают, точно!
   – Может, он не совсем уж безнадежен, раз так переживает, что сбил человека?
   – Может, но пока я не видел ни одного его мужского поступка.
   – Евгений Александрович, что вы от меня-то хотите? Ну то, что не писать заявление, это я уже поняла, а что еще? Чтобы я его пожалела или вас?
   – Да, пожалели, не его, меня! Мой адвокат говорит, что если вы напишете заявление, что никаких претензий не имеете, то его не посадят, дадут условный срок, лишат прав, и все!
   Она молчала, чувствуя, как дрожат его руки, держащие ее ладонь.
   – Приведите его завтра ко мне. Я с ним поговорю и тогда отвечу.
   – Хорошо. – Он отпустил ее ладонь и тяжело вздохнул.
   На следующий день они пришли – отец и сын.
   Она спала и не слышала, как они вошли, и проснулась, когда здоровенный детина, скорее всего охранник, ставил два стула возле ее койки. Он старался делать это тихо, чтобы не разбудить Нику, но тихо при его габаритах не получалось.
   – Здравствуйте, – поздоровался он, увидев, что все-таки разбудил потерпевшую.
   – Здравствуйте, Вероника, – поздоровался из-за его плеча Евгений Александрович.
   – Здравствуйте, – вежливо ответила она.
   Ника была вежливой барышней, ее так Сонечка учила. Не всегда, правда, но старалась не забывать о хороших манерах.
   – Это Алексей, – представил Евгений Александрович молодого человека, которого подтолкнул к ее кровати.
   Ника его не узнала, хотя в момент столкновения запомнила его лицо в деталях. Но тогда его лицо было сплошной белой маской. Она внимательно его рассматривала – обычный юноша, с ничем не примечательной внешностью, с потухшими глазами и темными кругами вокруг них, скорее всего от бессонницы, о которой говорил его отец.
   – Евгений Александрович, я бы хотела поговорить с Алексеем наедине.
   – Конечно, конечно, – засуетился он и стал торопливо выталкивать охранника из палаты.
   Ника лежала в одноместной палате, с комфортом, уж наверняка Евгений Александрович подсуетился. Точно она, правда, не знала, а спрашивать не стала.
   – Садись, – сказала Ника Алексею.
   Она подтянула подушки повыше и села в кровати, устроившись поудобней.
   Алексей сел на стул, упершись локтями в колени, сцепил пальцы рук и опустил голову. Он еще ни разу с того момента, как переступил порог палаты, не посмотрел ей в глаза.
   – Придвинься поближе.
   Он послушно передвинул стул к изголовью кровати.
   – Посмотри мне в глаза, – попросила она.
   Он поднял голову и посмотрел на нее. Они молчали, молчали и смотрели друг другу в глаза.
   Между ними происходил странный молчаливый диалог – он просил прощения, пытался что-то объяснить ей и самому себе, обвинял себя и рассказывал, что не может найти нечто важное внутри, то, что обязательно надо найти, раскопать, иначе не понять, для чего ты вообще есть на земле, и что все чаще думает, что в нем этого и нет вовсе. А Ника – что поможет ему и его отцу, что не за что их наказывать и винить, у них свое горе – вот этот мальчик, несущийся на всех парах к некоему краю, за которым, может, и найдет то, что ищет, но, как правило, эти паруса несут к гибели.
   Да и за что винить-то?!
   Ей благодарить его надо! Потому что на один краткий миг она почувствовала, увидела, осознала, что во всей нашей жизни есть глубокий смысл, назначение некое, понять которое мало кому дано.
   И что есть человек, который живет своей, параллельной с ее, жизнью, и пусть они никогда не встретятся, но они оба существуют в этом пространстве, и теперь она знает, что он есть.
   Что мальчик, сидящий напротив, гораздо смелее, чем она, потому что ищет в себе этот смысл, мучается, бунтует, а она давно разуверилась, что в ней есть нечто важное и, махнув на себя рукой, запретила себе даже думать об этом.
   – Ты его наказываешь за то, что он сильнее, умнее, целостнее и никогда, как тебе кажется, ты не станешь таким? – спросила Ника, продолжая вслух их молчаливый диалог.
   – Да, отец настоящий мужик, и меня это бесит! Слушай, а как ты догадалась, ты что, ясновидящая?
   – Нет, я потерпевшая, сбитая твоим красным монстром. Кстати, отделался бы ты от этой машины, у нее свой характер, и она уже попробовала калечить людей, подозреваю, что ей это понравилось.
   – Точно, экстрасенс какой-то, – усмехнулся он и расслабился.
   «Так-то лучше!» – подумала Ника.
   – Тебе сколько лет?
   – Восемнадцать.
   – Шел бы ты в армию, Леша!
   – Не хочется, я в институте учусь.
   – Да наплевать! Куда он от тебя денется! Иди, тебе полезно быть подальше от родителей, денег, дурных мыслей.
   – Может, ты и права. – Он как-то сразу стал с ней на «ты», еще когда молча рассказывал о себе.
   – Он тебя любит таким обалдуем, какой ты есть, и можешь не стараться, никакие твои идиотства на его любовь к тебе ни повлияют, она просто есть, и все! Это называется безусловная любовь, то есть без всяких условий.
   – Я знаю! Теперь знаю!
   Он отвернулся, посмотрел, задумавшись, в окно.
   Ника не мешала – пора бы уже мальчику подумать! Леша повернулся и, посмотрев ей в глаза, по-детски пожаловался:
   – Я только не знаю, что мне теперь делать!
   – Это решать только тебе, и выбор делать тебе, и разбираться со всем, что ты наворотил, тоже тебе.
   – Ты не думай, я отвечу и в тюрьму сяду! – распетушился он.
   – Ясно, – вздохнула Ника. – Папу позови.
   Алексей подскочил так стремительно, что стул перевернулся и упал.
   – Не надо! Не делай этого, не отмазывай меня! Я вообще был против, чтобы отец с тобой договаривался! Нечего меня жалеть!
   – Ты пока сочувствия к себе не заслужил.
   Она устала, в голову вгрызалась боль, с каждой минутой все больше и больше наливаясь свинцовой тяжестью.
   – Все, Леша, хватит! Я не настолько старая и умная, чтобы тебе советы давать, сам разбирайся! Позови отца.
   Алексей как-то потух, как лампочка, которую выключили. Он наклонился, упершись руками в койку, приблизив свое лицо к ней, и Ника рассмотрела у него на носу маленькие веснушки.
   – Прости меня, – тихо попросил он.
   – Не разочаруй меня, – ответила она.
   – Спасибо! – шепотом поблагодарил Алексей и, поцеловав ее в щеку, распрямился и пошел к выходу и, уже взявшись за ручку двери, обернулся и спросил: – Можно я буду тебя навещать?
   – Только если не станешь таскать бананы, я их терпеть не могу!
   – Никаких бананов, клянусь! – разулыбался он и вышел.
   В палату сразу же зашел Евгений Александрович, один, без охраны.
   – Евгений Александрович, подозреваю, что ваш адвокат болтается где-то рядом? – спросила она.
   – Вы угадали. – Он слегка опешил и, еще не зная, чего ожидать, нервничал.
   – Тогда давайте его сюда побыстрей, у меня очень болит голова, и я устала, – отдала приказание Ника и, вспомнив Сонечкино воспитание, добавила: – Извините.
   – Что вы, я понимаю!
   Он совсем не солидно, суетясь, достал мобильный, нажал кнопку, спохватился, вспомнив о статусе, взял себя в руки и властно приказал:
   – Семен, поднимись, зайди в палату! – и убрал телефон во внутренний карман пиджака.
   – Вы что-то решили, Вероника?
   – Да. Как говорят американцы: «Дайте ему еще один шанс», а лучше отправьте его в армию в какие-нибудь ВДВ или спецназы, туда, где посложнее.
   Ника перевела дыхание, ее голова жила отдельной от хозяйки жизнью. Сейчас по расписанию у нее числилась боль, сильная, нарастающая. По-хорошему надо бы позвать медсестру и сделать укол, но Ника хотела побыстрее закончить со всем этим, не тратя время на уколы.
   – Спасибо вам, Вероника! Все мои обещания остаются в силе, и сумма, которую вы назовете, в разумных пределах, конечно, вам будет выплачена.
   – Конечно, в разумных, – усмехнулась она тому, как быстро он оклемался. – Отдельная палата – это ваши происки?
   – Мои, – признался он.
   – А если бы я отказалась, меня бы перевели в общую?
   – Ну что вы! – Он снова был царственным, а потому снисходительным львом.
   Ну почти был.
   – Вы ведь пострадали из-за нас, я хоть как-то должен был компенсировать…
   – Бросьте, Евгений Александрович! Компенсировать! – Она усмехнулась, и они переглянулись, как два все понимающих игрока в покер. – Я делаю это не для вашего сына, а для вас. Он не такая уж дешевка, как вы думаете, и еще неизвестно, кому бы больше не повезло: ему или зэкам, с которыми он бы сидел.
   Она помолчала, потерла виски, стараясь успокоить разгулявшуюся боль.
   – Может, позвать медсестру? – заботливо предложил он.
   – Потом.
   Ника прикрыла глаза, немного спустилась с постамента, сооруженного из подушек.
   В дверь негромко постучали, и вошел адвокат.
   Он был маленький, пухленький, вальяжный – никакой суеты, резких движений и непродуманных слов – очень солидно, как и положено стряпчему человека такого уровня и масштаба.
   Адвокат принялся подробно ей что-то объяснять, показывать какие-то бумаги, тыкать пухлым пальчиком, где надо поставить подпись. Ника прервала его:
   – Стоп! Вы составили заявление, что я не имею претензий?
   – Да! – на полном скаку своего красноречия остановился адвокат.
   – Дайте!
   Он протянул ей листок, вытащив его из дорогущего кожаного портфеля.
   Лист пах кожей того самого портфеля и мелко дрожал у нее в руке. Ника заставила себя сосредоточиться и внимательно прочитать напечатанный текст.
   – Хорошо, дайте ручку.
   Он достал конечно же дорогую ручку и протянул ей, предусмотрительно подложив портфель под лист, для удобства.
   – Вот и чудненько! – обрадовался он и быстро выхватил лист из ее пальцев, как только она поставили подпись. – Формальность номер два. – Он достал еще один лист из портфеля и протянул Веронике. – Здесь расписка о том, что вы получили энную сумму, или вам лучше перевести деньги на счет, по безналичному расчету?
   – Спасибо, не надо, – ответила Ника.
   – Значит, наличными! Я так и думал. Назовите, пожалуйста, сумму, я внесу ее в документ, отдам вам, и все!
   – Никаких денег не надо – ни наличных, ни безналичных.
   – Вероника! – возмутился Евгений Александрович, правда, в меру, и ухватил ее за руку. – Это несерьезно! Я богатый человек и могу… и хочу оказать вам помощь. Неизвестно сколько вы здесь пролежите, может, работу потеряете, а вам надо хорошо питаться, лечиться!
   – Евгений Александрович, я вполне могу позаботиться о себе сама. Потеряю работу, ну и бог с ней, другую найду, я очень хороший специалист. И закончим на этом.
   Семен Львович, будучи, видимо, замечательным адвокатом, в первую очередь соблюдавшим интересы клиента, слушать их перепалки не стал, а, шустро затолкав бумаги в портфельчик, тихо отбыл, пока Ника не передумала.
   – Адвокат что надо! – усмехнулась Ника, услышав стук закрываемой за ним двери.
   – Да уж! Еще тот жук! Только таких и держим, – рассмеялся Евгений Александрович. – Ладно, я вижу, вам совсем плохо, утомили мы вас, но мы еще вернемся к вопросу о деньгах!
   – Не вернемся.
   – Это мы еще посмотрим! – пообещал он.
   – Ничего мы смотреть не будем. И у меня к вам есть просьба.
   – Конечно! – почувствовав себя в знакомой стихии, весьма далекой от проявлений альтруизма, ответил он.
   – У вас есть лист бумаги?
   – Минутку. – Он вышел из палаты и сразу вернулся с бумагой и ручкой.
   – Я напишу вам адрес и как проехать. Человека, которому надо передать мое письмо, зовут Василий Корнеевич, он волнуется и не знает, куда я делась, а телефона у него нет. Вы попросите кого-нибудь отвезти как можно быстрее.
   – Это ваш родственник?
   – Дедушка, – ответила она и улыбнулась.
   – Я сам отвезу, прямо сейчас. Пишите.
   – Вы, наверное, очень заняты, зачем вам самому это делать?
   – Занят, и очень, но это не важно.
   Ника не стала больше задавать вопросов.
   Она писала письмо дедушке.
   Почти на деревню.
   Евгений Александрович деликатно отошел к окну.
   – Все, Евгений Александрович, вот письмо, вот адрес. А сейчас извините, что-то мне совсем плохо. Позовите, пожалуйста, медсестру.
   Все-таки Сонечка ее хорошо воспитывала!
 
   За ней следили!
   Для того чтобы понять и заметить это, не надо было быть специалистом. За ней следили нагло, не скрываясь, двое. Двое мужчин в темно-зеленом «вольво», стоявшем прямо возле ее подъезда.
   На следующий день, утром, она поехала на работу.
   – Доброе утро! – поздоровалась Ника с Клавдией Ивановной, их консьержкой.
   Сколько Ника себя помнила, Клавдия Ивановна всегда была консьержкой в их подъезде. Из маленького стеклянного закуточка, в котором она сидела, всегда раздавались звуки радио, неизменно настроенного на «Маяк», и всегда в руках у нее было вязанье. Нике казалось, что за столько лет бесконечного вязания можно было обеспечить кофтами, шарфами и свитерами весь их дом и парочку соседних заодно.
   – Здравствуй, Никочка! Как ты себя чувствуешь?
   Как и положено всякой уважающей себя консьержке, Клавдия Ивановна абсолютно все про всех знала и была в курсе жизненных перипетий проживающих в подъезде, да и во всем доме людей.
   – Спасибо, хорошо! – ответила Ника и поспешила выскочить из подъезда, подальше от расспросов.
   На улице торжествовало солнце!
   Все-таки неплохо, что она, проболтавшись в больнице, пропустила весь слякотно-весенний период. А сейчас радостно тепло, конец апреля, никаких намеков на грязные сугробы, и можно начинать верить обещаниям весны, что лето все-таки будет!
   Прямо возле подъезда стоял темно-зеленый «вольво». За рулем сидел мужчина, второй, опершись бедром о капот, стоял рядом и курил. Он улыбнулся и подмигнул ей.
   «Идиот!» – подумала Ника.
   Но он оказался не идиотом, а «заботливым» посланником Михаила Ивановича. Весь день они следовали за ней неотступно.
   Подмигивающий дядечка спустился за Вероникой в метро и проводил до дверей офиса, двигаясь метров на пять сзади.
   «Ну что ж, – подумала Ника, заходя в здание, где располагалась фирма, в которой она работала, и предъявляя пропуск охраннику у дверей. – По крайней мере, сюда ты не войдешь! Вот и постой на улице!»
   На ее рабочем месте, за ее компьютером сидела незнакомая девушка и, весело щелкая по клавиатуре, набирала текст какого-то документа.
   «Кто бы сомневался!» – почему-то расстроилась она, хотя понимала, что так и будет.
   Ника пошла к начальству. В приемной ее встретила секретарша Юля.
   – О, Вероника Андреевна! С выздоровлением! – очень фальшиво обрадовалась Юлечка.
   – Здравствуй, Юля. У себя?
   – Да, сейчас доложу. – И она, торопясь избавиться от неловкой ситуации, поспешила оповестить начальство: – Владлен Николаевич, к вам Былинская.
   – Пусть заходит.
   Ника кивнула Юлечке и вошла в ультрасовременный кабинет начальника, выдержанный в модном стиле хай-тек.
   – Здравствуйте, Владлен Николаевич.
   – Здравствуй, здравствуй, Вероника!
   Он поднялся с кресла, вышел из-за стола и пошел навстречу, изображая радушного хозяина.
   – Как ты себя чувствуешь? Оправилась после аварии?
   Подошел, пожал ей руку и, слегка повернув, направил к креслу, стоявшему в углу в паре с другим таким же, возле маленького, так называемого чайного столика. Ника послушно села.
   – Тут, понимаешь, такое дело… – начал он, усаживаясь в кресло напротив.
   – Я понимаю, Владлен Николаевич, меня долго не было, вы взяли на мое место другого человека. Как она, кстати, справляется?
   – Да, да, справляется, – торопливо ответил он, слегка поерзав и даже, как ей показалось, немного покраснев.
   «Понятно. Значит, еще и немного амурных дел. Или много, амурных-то?»
   – Ты не беспокойся, подыщем тебе место в филиале, конечно, оплатим больничный, мы же не шараш-монтаж какой!
   – Не беспокойтесь, я понимаю. Я бы хотела получить расчет, и как можно быстрее.
   Он сразу повеселел, взбодрился, ясное дело: кому приятно увольнять работников, да еще первоклассных, и заменять их малоизученным объектом страсти.
   – Конечно, прямо сейчас все и оформим. Тебе полагается зарплата за февраль, ты не успела получить, еще два года подряд не брала отпуск, значит, отпускные и больничный – набегает приличная сумма. И еще, – уже совсем приободрившись, решил порадовать ее начальник, – коллектив скинулся тебе на материальную помощь, так сказать. Мы же понимаем: после такой страшной аварии тебе отдохнуть надо, прийти в себя!
   Он внимательно ее рассматривал, ожидая, видимо, что она откажется.
   «Нет, дорогой, ты не Евгений Александрович, и с тебя я все твои отступные возьму!»
   Ей почему-то стало весело – не каждый день приходится выступать в роли ведущей актрисы, да еще на своем собственном спектакле.
   – Большое спасибо! Деньги мне очень нужны. Можно прямо сейчас оформить и получить?
   – Конечно, конечно, – ответил он и, резво поднявшись, подошел к столу.
   Приказец «неожиданно» обнаружился у него на рабочем столе, уже подписанный, в него осталось только поставить число.
   – Пиши заявление. – Он сверился с календарем, назвал дату, которую надо указать, и протянул ручку и бумагу.
   Даже не присев, наклонившись над столом, она написала заявление и передала ему. Он прочитал, кивнул и, посмотрев на Нику, вдруг признался:
   – Мне ужасно не хочется тебя терять, ты классный специалист, но сложилось так, как сложилось. Может, ты пока поработаешь у моего друга или в филиале, а потом я тебя назад заберу, на большую зарплату?
   – Вот потом и посмотрим.
   – Договорились.
   Минут сорок Ника побродила по офису, приняла ахи и охи по поводу аварии и поздравления с выздоровлением, выслушала сплетни, узнав ненужные ей подробности бурного романа начальника с новым главным менеджером, назначенной на ее место. И получив расчет в кассе, с легким сердцем покинула контору, прихватив с бывшего рабочего стола разные личные мелочи, которые держала в офисе.
   Сумма, полученная и пересчитанная, приятно поразила Нику, она оказалась раза в три больше того, что она ожидала.
   «Вот и хорошо! Мне деньги очень кстати!»
   Соглядатай, ожидавший ее на улице, слегка замерз, уже не подмигивал и явно злился, а чай, не лето и даже не месяц май, и не город Ашхабад, а Москва стылая. Ей даже на мгновение показалось, что он сейчас подойдет и отчитает за то, что она слишком долго задержалась. Но он не подошел, и они двинулись к метро в установившемся уже порядке – Вероника впереди, он метров на пять сзади.
   Он провожал ее весь день – телепался за ней в магазин, проводил до дверей Милкиной работы, куда она зашла по пути, чтобы договориться встретиться завтра в кафе, поболтать и поесть вкусных десертов, от Милки в метро, от метро до дома.
   Вечером, переделав все дела по дому и измучившись от того, что не может ни читать, ни смотреть телевизор, не переставая думая о ситуации, в которую попала, Ника то и дело выглядывала в окно и рассматривала стоящую у подъезда машину.
   – А чего ты ждала? Что они исчезнут? – разозлилась на себя она.
   От размышлений о возможных чудесах телепортации ее оторвал телефонный звонок.
   – Добрый вечер, Вероника Андреевна, – поздоровался культурный Михаил Иванович.
   – Кому как, – ответила Ника. Почему-то ей все время хотелось ему дерзить.
   – Я вижу, что вы не поняли всю серьезность вашего положения! Из отведенных вам трех дней за сегодняшний вы не сделали ничего для решения нашей проблемы. Я понимаю, что вам надо было пойти на работу и получить расчет, но, девочка моя, вопрос сейчас стоит не о деньгах, а о вашей жизни. И если вы этого так и не поняли, то я прямо сейчас отдам приказ, и те двое, что сидят в машине, поднимутся в квартиру и немного с вами «пообщаются». Тесно пообщаются. Оба. Вам понятно?
   – Да! Вы не вернули мне мою книжку! – У нее навернулись слезы на глаза от злости и обиды.
   – Завтра утром вы ее получите, а сейчас шевелитесь, думайте, что делать!
   На сей раз она аккуратно положила трубку на аппарат и присела на стоящий возле телефонного столика пуфик.
   «Мне нужна помощь! К дедушке ехать нельзя, они за мной следят. Пока никто не знает о его существовании и о доме, это мой козырь! Но отсидеться не удастся даже там, рано или поздно они меня найдут. Что же делать?»
   Она решительно встала и пошла в кухню.
   – Выпить чаю для начала! – подбодрила она себя.
   И, занявшись простыми делами, заваривая чай, накрывая на стол, постаралась взять себя в руки и, не поддаваясь панике, рассуждать здраво, ну, хоть как-то рассуждать!
   «Лучшая защита – нападение! Нападение на кого, Никуша, на что? Ты даже не знаешь, кто они, кто этот Михаил Иванович. Значит, надо узнать, кто он такой!»
   Она вздохнула своим нелегким и не самым продуктивным думам и неизбежности следующего из них вывода.
   – Мне все-таки придется найти эти чертовы документы и слитки!
   Хорошо сказать: «найти»!
   Как?!
   Она не агент 007 и даже не «менты» из известного сериала, у нее и знакомых таких нет.
   Ну, не в милицию же идти, ей-богу!
   «А почему нет? Надо пойти, написать заявление, объяснить, что у меня тут происходит черт-те что!»
   Она опять тяжело вздохнула, вконец раздосадованная собственной тупостью.
   «Видать, ты хорошо головкой-то об асфальт приложилась! Какая милиция?! Этот дядька вполне может оказаться сам из органов или еще чего похуже, ведь каким-то образом он узнал о документах и слитках. Очень, кстати, интересно, как он о них узнал! Но сейчас это не имеет значения, главное, к кому можно обратиться за помощью?»
   И тут она вспомнила!
   Вспомнила и аж подскочила от осенившего прозрения, перевернув на себя кружку с остатками чая.
   «Слава тебе, Господи! Надоумил девку глупую!»
 
   Года два назад у Милкиного брата Костика произошли какие-то очень крупные неприятности.
   Костик был лет на десять старше Милки и имел свой серьезный и солидный бизнес – какое-то производство, не то комбайны, не то сенокосилки, что-то связанное с сельским хозяйством и еще чем-то. Бог его знает, Ника не интересовалась никогда – ну, богатый и богатый, ну, очень богатый, и Бог тебе в помощь!