Татьяна Корсакова. Мужчины не плачут

   – Малыш, ты только не волнуйся, так будет лучше, – сказал Антон и улыбнулся.
   – Что будет лучше? – Она погладила испуганно поскуливающего, жмущегося к ее ногам Тая.
   – Тайсон… Я решил, что ему требуется другой хозяин.
   – Как? – Маша вцепилась в ошейник Тая.
   – Тайсон – не то, что нам нужно. Хорошо, что я вовремя это понял. Вот, Сергей Иванович согласился его забрать.
   – Не отдам, – Маша затрясла головой. – Это мой пес!
   Как можно? Как можно вот так запросто сказать – не то, что нам нужно!
   – Вообще-то это я его купил. – Улыбка Антона поблекла.
   – За мои деньги! – отрезала она. Возможно, впервые за время, что они жили вместе, Маша посмела выразить свое мнение в такой категоричной форме.
   – Ну что ж, Антоша, накрылся твой новый мобильник, – вмешался в их перепалку мужчина.
   – Мобильник? – переспросила Маша.
   – Я ему – мобильник, он мне – пса. Нормальный такой обмен, принимая во внимание тот факт, что пес у вас совершенно необученный, что работать с ним еще и работать. Ладно, ребятки, вы тут договаривайтесь, а я пошел. Если вдруг передумаете, звоните…
   Стоило только двери захлопнуться за незнакомцем, как Антон пошел в наступление:
   – Что ты себе позволяешь?!
   – Тайсона я не отдам! – Маша погладила пса по голове.
   – Это мы еще посмотрим!
   – Посмотрим…
   Антон ушел. Маша знала, что он ушел надолго, может быть, даже навсегда. Она устало опустилась на пол прямо в прихожей. Тай лег рядом, положил морду ей на колени, преданно посмотрел в глаза.
   – Не бойся, я тебя никому не отдам, – прошептала она и расплакалась.
   Антон вернулся во втором часу ночи. Дома его ждал разогретый ужин и расстеленный диван…

* * *

   Рано или поздно это должно было случиться. Маша завороженно рассматривала тест на беременность. Тест был положительным…
   Подросший, уже совсем взрослый Тай застыл на пороге в ванную и не сводил с нее внимательного взгляда. Маша отложила тест, погладила себя по плоскому пока еще животу, мечтательно улыбнулась. Теперь нужно беречься. Не просиживать дни и ночи перед компьютером, а побольше гулять на свежем воздухе, пить витамины, ходить в картинные галереи, приобщаться к прекрасному. И еще нужно решить, как сообщить эту чудесную новость Антону.
   Маша мучилась целую неделю, но так и не придумала ничего оригинальнее, чем романтический ужин при свечах. Она выбрала субботу, в последнее время Антон часто работал и по выходным. Полдня простояла у плиты, готовя его любимые блюда, купила шампанское, фрукты и шоколадные конфеты. К семи вечера стол был накрыт.
   Антон пришел в половине десятого.
   – Извини, малыш, дела! – Он поцеловал Машу в щеку.
   – Я понимаю. – В такой день она не могла злиться. – Мой руки, ужин – на столе.
   – Вообще-то, я перекусил на работе.
   – Перекусы не считаются. Давай-давай! – Маша подтолкнула Антона к ванной.
   – Тогда я заодно и душ приму.
   – Только не задерживайся.
   – А что так?
   – Сюрприз.
   – Ого! Люблю сюрпризы! – Он еще раз чмокнул ее в щеку.
 
   …Маша так толком и не поняла, удался сюрприз или нет. Сначала Антон вообще никак не отреагировал на ее сообщение о ребенке. Он сидел с бокалом недопитого шампанского в руке и молча смотрел куда-то поверх Машиной головы.
   – Ты не рад? – спросила она.
   – Что? – Антон встрепенулся, взял в свою руку влажную от волнения Машину ладошку.
   – Рад? – Она потерлась щекой о его подбородок.
   – Угу. А ты абсолютно уверена?
   – Да, я делала тест. Дважды…
   – Большая задержка?
   – Десять дней.
   – Малыш, а мы готовы?
   – К чему? Стать родителями?
   – Ну, ты понимаешь: пеленки, распашонки, памперсы, сопли…
   – Я как-то иначе себе это представляла.
   – А как? Думаешь, будет по-другому? Машка, – Антон притянул ее к себе, заглянул в глаза, – давай сделаем аборт, а? Ну, подумай сама, зачем нам этот геморрой? Нам же и так хорошо.
   – Геморрой?..
   – Ну хорошо, я неверно выразился, но ведь суть от этого не меняется!
   – Ты же сказал, что рад.
   – Рад, но посуди здраво. Как мы его потянем? Я – аспирант. Ты получаешь гроши.
   – У Васьки с Танькой уже двое, – прошептала Маша.
   – И что хорошего? Наплодили нищеты! – Антон брезгливо поморщился. – Я еще пожить хочу. Для себя! Понимаешь?! Мне пока не хочется ярмо на шею вешать!
   – Ребенок – это не ярмо!
   – Для меня – ярмо! В общем, так! – Антон порывисто встал из-за стола, отошел к окну. – Или ты делаешь аборт…
   – Или? – Маша вцепилась в край скатерти.
   – Или я ухожу, – сказал он совершенно спокойным, будничным тоном.
   – Уходишь?..
   – У тебя есть выбор. – Антон не смотрел в ее сторону. – Срок еще очень маленький. Все можно уладить с минимальными потерями.
   – Я не буду ничего улаживать. – Маша оставила в покое скатерть, сложила руки на коленях.
   – Не понял… – Все-таки он на нее посмотрел – удивленно, словно видел впервые в жизни.
   – Я оставлю ребенка.
   – То есть ты хочешь сказать, что какой-то ребенок тебе дороже любимого человека?!
   Маша молчала. Оказывается, можно прожить с мужчиной почти три года и так ничего о нем не узнать…
   – Что ты молчишь? – От недавнего спокойствия Антона не осталось и следа. – Скажи, я тебе совсем безразличен? Ты меня ни во что не ставишь?
   Теперь он пытался во всем обвинить ее. Он и раньше так делал, а она не замечала или не хотела замечать…
   – Машка, ты хоть понимаешь, какой это шок для меня? – Антон изменил тактику. Она ведь понимающая, жалостливая, она его любит больше жизни и обязательно одумается. Она не сможет отказаться от него, не сможет жить без него. Для нее он центр мироздания…
   – Я понимаю. – Маша встала из-за стола, успокаивающе погладила по голове нервничающего Тая.
   – Вот и умница! – Антон кивнул. – У одного моего приятеля есть знакомый гинеколог. Все будет просто замечательно! – Он обнял ее за плечи. – А знаешь, что? Мы с тобой поедем этим летом в Прагу. Ты же всегда хотела в Прагу.
   – Уже поздно, – сказала она, высвобождаясь из его объятий, – я разрешаю тебе уйти завтра.
   – Что? – Антон смотрел на нее своими необыкновенными, потрясающе красивыми глазами. Длинные ресницы обиженно трепетали.
   – Я сделала выбор, ты можешь уходить.
   Он не верил. Он просто не мог поверить, что такое может произойти. Наверное, Антон думал, что Маша будет любить его вечно…
   А она и любила. Но своего ребенка она любила не меньше. И этот ребенок не требовал, чтобы она совершила убийство в доказательство своей любви к нему, а Антон требовал…
   Они стояли друг напротив друга и молчали.
   – Ты идиотка! – наконец сказал он. – Ты на себя в зеркало давно смотрела? Ты же уродина! Кому ты будешь нужна брюхатая?! Ни-ко-му!
   – Никому, кроме тебя? – спросила Маша, придерживая за ошейник рычащего Тайсона.
   – Да ты и мне не нужна, – процедил Антон. – Мне жить было негде. Меня из общаги поперли, а тут такая дура! – Его лицо, такое красивое, такое родное, до неузнаваемости изменила недобрая усмешка. – Жрать готовишь, курсовые за меня пишешь, деньги на пиво даешь, да еще и в постели ублажаешь. В постели, кстати, ты ничего, если глаза закрыть.
   Это было слишком. Даже для такой терпеливой дуры, как Маша Литвинова. Наверное, пощечина выглядела бы эффектнее, чем то, что сделала она…
   Удар кулаком пришелся в челюсть. Антон взвыл, схватился руками за лицо.
   – Ах ты, сука!
   Если бы не Тайсон, он бы ее избил, по глазам было видно, но предупреждающий рык Тайсона привел Антона в чувство.
   – Убери эту тварь! – прошипел он, пятясь к двери.
   – Тише, мальчик, тише. – Маша обхватила пса за шею. – Он сейчас уйдет и никогда больше не вернется.
   – Я уйду! – Антон сдернул с вешалки свою куртку. – Только вот смотри, сука, не пожалей!
   – Раньше ты называл меня по-другому. – Маша горько усмехнулась. Внутри было пусто, ни боли, ни обиды – ничего.
   – Раньше ты была послушной дурой.
   – И не била тебя по морде.
   – Я приду за вещами завтра! – Он хлопнул дверью.
   – Я тебе их даже упакую. – Маша села за стол, задумчиво посмотрела на пламя горящей свечи.
   Подошел Тай, положил голову ей на колени.
   – Все будет хорошо, – сказала она не то себе, не то Тайсону.

* * *

   Ей повезло, что это случилось не дома, а на приеме у гинеколога. Кажется, только что Маша жаловалась врачу на головную боль и отеки, и вот – она уже куда-то проваливается…
   …Она пришла в себя на жесткой кушетке. В кабинете царил странный полумрак.
   – Что-то случилось? – Говорить было тяжело, каждое слово отдавалось в голове набатным звоном.
   – У тебя, девонька, преэклампсия. «Скорую» мы уже вызвали, поедешь в стационар, от греха подальше. – В голосе медсестры слышалась озабоченность пополам с раздражением. – Допрыгалась…
   Маша молчала. Из сказанного она поняла лишь то, что ей нужно срочно ехать в стационар, что специально для нее вызвали «Скорую помощь». Но что означает это загадочное слово «преэклампсия»? И почему она допрыгалась? Она следовала всем рекомендациям: пила витамины, делала разгрузочные дни, дважды лежала на сохранении. Разве ее вина, что, несмотря на все старания и разгрузочные дни, ноги все равно отекают так, что ходить она может только в шлепанцах? Разве может она что-то сделать с высоким давлением, которое в последнее время ничем не сбивается?
   Впрочем, вина, может быть, и ее. Зарекалась ведь не подходить к компьютеру во время беременности, но как программист может жить без компьютера? Ей необходимо зарабатывать деньги для себя и для ребенка. А есть еще Тай, которого нужно кормить и хоть изредка баловать витаминами.
   – Ну, как самочувствие? – В кабинет вошла гинеколог, немолодая улыбчивая женщина, ловко приладила к Машиной руке манжету тонометра.
   – Голова болит. – Маша виновато улыбнулась.
   – Голова болит потому, что давление у тебя высокое. – Врач не сводила взгляда со стрелки тонометра. – Сто шестьдесят на сто десять, и это после укола. Ну, вот что, красавица, – она успокаивающе погладила Машу по руке, – в больницу тебе надо. И быстренько…
   – Я не могу в больницу. – Маша попыталась сесть, в голове тут же что-то взорвалось. Девушка зажмурилась и со стоном опустилась обратно на кушетку.
   – Это даже не обсуждается, моя хорошая, – сказала врач с нажимом. – Положение очень серьезное. Тут дело такое – сейчас ты козочкой скачешь, а через мгновение уже в коме лежишь. Вот так-то…
   – У меня дома собака…
   – А в животе у тебя – ребенок! И в первую очередь ты должна думать о нем. О собаке соседи позаботятся, позвонишь им из больницы. – Врач бросила быстрый взгляд на наручные часы, сказала успокаивающе: – «Скорая» вот-вот приедет, ты не волнуйся.
 
   Маша лежала одна в полутемной палате. Сквозь щель в неплотно задернутых шторах просачивался мутный свет.
   – Темнота нужна, чтобы не спровоцировать повторный приступ, – объяснила молоденькая медсестра, плотнее задергивая шторы.
   Маша устало прикрыла глаза, свободной от капельницы рукой погладила себя по животу. Ребенок вел себя беспокойно: пинался и без конца ворочался.
   – Брыкается? – спросила медсестра.
   – Брыкается.
   – Что ж ты хочешь? Тебе плохо, и ему плохо…
   – А что с нами будут делать? – отважилась спросить Маша.
   – Сохранять вас будут, давление держать.
   – А если не получится?
   – Да получится все, что за мысли?!
   – А все-таки…
   – Ну, если не получится, придется тебе рожать по-быстрому.
   – Еще рано ведь! – всполошилась Маша. – Срок не подошел.
   – Рано – не рано, это не нам с тобой решать, на это у нас врачи имеются. – Медсестра проверила капельницу и, аккуратно притворив за собой дверь, вышла из палаты.
   К вечеру Маше стало лучше, но вставать ей все равно строго-настрого запретили. Пришлось просить все ту же медсестру, чтобы позвонила соседям, пристроила беспризорного Тайсона.
   К обеду следующего дня в палате у Маши появилась соседка, высокая брюнетка, невероятно красивая, даже несмотря на болезненную бледность и огромный живот. Соседку звали Ликой. Они как-то сразу сблизились. Может, оттого, что они были одного возраста и у них обеих оказались схожие диагнозы.
   В отличие от Маши, Лика не являлась одинокой. У нее был муж, собственный дом за городом, спокойная и сытая жизнь. Маша стеснялась спросить, почему соседку не навещает муж и почему она, такая обеспеченная, вместо того чтобы обратиться в частную клинику, выбрала обычный роддом.
   Лика сама ответила на ее невысказанные вопросы: муж в командировке за границей, а частным клиникам она не доверяет, и вообще слишком скучно лежать в одиночестве в VIP-палате, когда можно пообщаться с нормальными людьми.
 
   Схватки у Лики начались вечером, а ближе к полуночи ее забрали в родзал. Маше не спалось. Она бесцельно бродила по пустой палате, вглядывалась в черный прямоугольник окна, беспокоилась. У Лики было такое лицо… Все боятся родов – это нормально, но в Ликиных глазах стоял не просто страх, а какая-то обреченность.
   Маша вышла в коридор, прислушалась – отголоски, женский крик… Лика?..
   Сердце вдруг болезненно сжалось, перед глазами поплыл серый туман. Пошатываясь, придерживаясь за стены, Маша побрела по коридору. Она потеряла сознание, не дойдя нескольких шагов до сестринского поста…
 
   – …Как тебя зовут? – Настойчивый мужской голос прорывался в ее безмятежное забытье, не давал покоя, заставлял жить.
   – Маша…
   – Фамилия?
   – Литвинова…
   – Сколько тебе лет?
   – Двадцать три…
   – Сколько видишь пальцев?
   Она с трудом приподняла налитые свинцом веки – все тот же серый туман, только не однородный, а рваный. В прорехах тумана что-то маячило…
   – Ну, Маша Литвинова, сколько пальцев? – снова спросил голос.
   Она попыталась сосредоточиться.
   – Три… Нет, четыре!
   – Правильно – четыре.
   – Что со мной? – Язык был сухим и таким большим, что, казалось, с трудом помещался во рту.
   – Теперь уже ничего страшного. – Над ней склонился мужчина в синей хирургической шапочке и с болтающейся под подбородком стерильной маской. – Сделали мы тебе, Маша Литвинова, экстренное кесарево сечение.
   Она прикрыла глаза. В мозгу занозой засела какая-то мысль, очень важная мысль… Если бы не туман… Ей обязательно нужно о чем-то спросить этого мужчину…
   – Поздравляю, у тебя сын! – В поле зрения появилась та самая, уже знакомая медсестра. – Три семьсот, сорок девять сантиметров. Настоящий богатырь!
   – Покажите! – Туман засветился золотым…
   – Ишь, шустрая какая! Покажем, только попозже. Сейчас отдыхай, а утром принесут тебе твоего пацана.
   Она думала, что никогда и ни за что не уснет. Теперь у нее есть сын, и она будет думать о нем до самого утра, до тех пор, пока не увидит. Какие у него глазки? Какие волосики? Какие ручки?
   Она уснула. Золотистый туман растворился в умиротворяющей темноте.
 
   Это было настоящее чудо! Дрожащими руками Маша прижимала к груди крошечный сверток. Малыш не плакал, только забавно гримасничал. Маше казалось, что он ей улыбается.
   Их первое свидание было коротким.
   – Все, мамка отдыхает, ребенок спит! – Крупная круглолицая медсестра забрала малыша, положила на смешную, похожую на сервировочный столик, тележку. – Молоко-то хоть есть?
   Маша покачала головой.
   – Ну, ничего! Ты молодая, здоровая – все будет!
   – Скажите, – Маша погладила сына по щечке, – а моя соседка уже родила?
   Медсестра нахмурилась.
   – Родила.
   – И как они с ребенком?
   – Роженица хорошо, а ребеночек умер… Уж как наши врачи ни старались, а не спасли…
   Не спасли… Маша вцепилась в край тележки, не в силах расстаться с сыном.
   – Спокойно, мамаша, – беззлобно проворчала медсестра, откатывая от Машиной кровати тележку с ребенком. – Тебе волноваться нельзя. Молоко совсем пропадет. Вон о нем думай, – она посмотрела на младенца. – Всех не оплачешь.
   Да, всех не оплачешь, но за те несколько дней, что Маша провела с Ликой, они как-то вдруг стали «нечужими»…
 
   Они встретились на следующий день. Лика пришла к ней сама. Без своего огромного живота она казалась непривычно худой. Маша заревела первой. Лика села рядом, уткнулась лбом ей в плечо.
   – Не плачь, Маш, – сказала сдавленным шепотом. – Я не плачу, и ты тоже не плачь.
   – Не буду. – Маша погладила ее по голове, тихо всхлипнула.
   Они сидели обнявшись. Маша ни о чем не спрашивала, Лика ни о чем не рассказывала. Привезли сына на кормление. Маша с виноватой улыбкой взяла ребенка на руки. Даже сейчас, когда у подруги случилась трагедия, она чувствовала себя безмерно счастливой. Чувствовала и винила себя за неспособность проникнуться чужим горем.
   – Чудесный малыш. – Лика перестала плакать, погладила ребенка по крошечной ладошке. – Можно мне его подержать? – спросила с робкой улыбкой. – Пожалуйста, чуть-чуть…
   Сердце кольнуло. Ревность?! Маше не хотелось расставаться с сыном, не хотелось отдавать его в чужие руки, даже Ликины…
   – Прости. – Наверное, Лика все поняла.
   Маше стало стыдно.
   – Конечно, можно. – Она протянула подруге ребенка.
   – Такой маленький, такой славный. – Лика прижала малыша к груди, рукавом больничного халата вытерла навернувшиеся слезы. – Как ты его назовешь?
   – Иваном.
   – Иван. Красивое имя. Мне очень нравится. Привет, Ванюша!
   Малыш поморщился и заревел.
   – Кушать хочет. – Маша взяла сына на руки, расстегнула халат.
   Ванька тут же замолчал, сосредоточенно зачмокал.
   – Молока мало, – пожаловалась она.
   – А у меня наоборот, – Лика улыбнулась. Улыбка получилась такой грустной, что у Маши защемило сердце. – Ребенка нет, а молоко есть. Несправедливо, правда?
   Маша не знала, что ответить. Да, несправедливо, да, горько и страшно. И господи, какое счастье, что ее ребенок жив!
   – Знаешь, Лика, – Маша накрыла ладонь подруги своей ладонью, – ты хорошая. Нет, ты замечательная. Может, рано об этом говорить, но если вдруг ты захочешь… – Она замолчала, подбирая правильные слова. – У Ваньки есть только я и теперь вот ты. И если ты захочешь стать его крестной…
   – Я захочу! – Лика улыбалась сквозь слезы. – Ты даже представить себе не можешь, как мне этого хочется!
   Они снова расплакались. Через мгновение к ним присоединился Ванька.
 
   Лику выписали раньше. В день выписки Маша впервые увидела ее мужа. Высокий, импозантный мужчина чуть за сорок. Дорогой костюм, дорогой парфюм, стильная стрижка, очки без оправы, в руках огромный, совершенно неуместный букет роз. Мужчина холодно кивнул Маше, обнял жену за плечи:
   – Поехали, дорогая.
   Лика, бледная и притихшая, просительно посмотрела на новую подругу.
   – Не пропадай, – шепнула Маша.
   – Никогда, – Лика всхлипнула.
   – Дорогая! – Ее муж выразительно посмотрел на часы.
   – Я приеду.
   – Мы с Ванькой будем тебя ждать.
   – Поцелуй его за меня…

* * *

   Тай встретил их радостным лаем. Несколько минут он настороженно разглядывал и обнюхивал спящего Ваньку.
   – Это наш мальчик, – шепотом сказала Маша и погладила пса по голове. – Ты теперь за старшего. Не обижай его.
   Тай посмотрел на нее умными, почти человеческими глазами, лизнул Ванькину ручку.
   – Лизать его не надо, – всполошилась Маша. – Мы будем его купать.
   Тай с виноватым видом положил голову на лапы.
   – Не обижайся. Если хочешь, можешь его охранять.
   Наверное, Тай воспринял ее слова слишком буквально, потому что до самого вечера не отходил от Ваньки ни на шаг. А вечером приехала Лика. Вслед за ней в квартиру ввалились два мужика в синих комбинезонах.
   – Ну что, хозяйка, заносить? – спросил один из них.
   – Заносите! – скомандовала Лика.
   За тот короткий срок, который понадобился Маше, чтобы закрыть в ванной растревоженного Тая и успокоить ревущего Ваньку, ее квартира стала похожа на отдел детского магазина. Роскошная немецкая коляска, такая, о которой она даже не смела мечтать. Кроватка с голубым балдахином. Похожие на луноход ходунки. Манеж, ворох детской одежды и несколько огромных упаковок подгузников. В отдельном пакете лежали игрушки, бутылочки, поильнички, пустышки и еще десяток разных необходимых мелочей.
   – Лика, – сказала она растерянно. – Ну, зачем ты? Это же очень дорого…
   – Я покупала все это еще во время беременности. – Подруга баюкала на руках притихшего Ваньку. – Мне не пригодилось. Видно, правду говорят, нельзя готовить детское приданое заранее. Я вот приготовила – и мне не пригодилось… – Она грустно улыбнулась. – Зато вам с Ванюшкой пригодится.
 
   Они пили чай. Ванька спал в своей новой суперколяске. Тай развалился кверху брюхом посреди кухни.
   – Молоко есть? – спросила Лика.
   – Почти нет. – Маша покачала головой. – Делаю все возможное и невозможное, а его все равно нет. Придется, наверное, переходить на смеси.
   Лика покивала каким-то своим мыслям, а потом сказала:
   – Маш, ты только не обижайся. Можно я буду покупать Ванюшке смеси? На правах крестной…
   – Ты и без того очень много для нас сделала. Этого, – Маша обвела взглядом многочисленные подарки, – более чем достаточно.
   – Ерунда! – Лика взмахнула рукой, на тонких пальцах сверкнули бриллианты. – У меня есть деньги, но мне не на кого их тратить. Позволь помочь вам с Ванюшкой.
   – Не надо, Лика.
   – Только детское питание. Для меня мелочь, а тебе уже легче. Я же знаю, сколько оно стоит. Ну, пожалуйста, лишь первое время, пока ты не сможешь работать!
   – Только первое время, пока я не смогу работать, – повторила Маша, сдаваясь.
 
   Антона первым заметил Тай.
   Маша гуляла с Ванькой в парке, когда пес вдруг ощерился и зарычал.
   – Ты что это? – удивленно спросила она.
   – …Ну, привет, – послышался за спиной до боли знакомый голос.
   Маша вздрогнула, оглянулась. Антон выглядел хорошо: дорогая одежда, модный парфюм, лицо довольного жизнью человека. Похоже, после расставания с ней его дела пошли в гору.
   – Гуляете? – Антон окинул многозначительным взглядом ее джинсовый комбинезон, оставшийся еще с беременности, удивленно посмотрел на дорогую коляску, цыкнул на Тайсона.
   – Что тебе нужно? – спросила Маша, стараясь, чтобы голос не выдавал обуревающих ее чувств.
   – Да так! – Он широко улыбнулся. – Вот прогуливался с любимой девушкой, увидел старую знакомую, решил подойти.
   Старая знакомая – это, по всей вероятности, она, а любимая девушка?..
   Любимая девушка Антона, неземной красоты барышня, нервно гарцевала неподалеку и бросала на Машу негодующие взгляды. Маша усмехнулась, помахала барышне рукой. В ответ та пожала точеными плечами и демонстративно отвернулась.
   – Видала? – Антон самодовольно усмехнулся. – Скажи – шикарная! И вообще, у меня все тип-топ. Работу вот хорошую в Питере предлагают. Наверное, соглашусь.
   – Рада, что все у тебя тип-топ. – Маша вежливо улыбнулась. Не то чтобы она была так уж рада, но и переполнявшей ее раньше обиды больше не испытывала. – Чего ты от меня-то хочешь?
   На мгновение самодовольное лицо Антона стало по-детски растерянным, точно он и сам не слишком хорошо понимал, чего хочет.
   – А я так… Поздороваться подошел. Сколько мы не виделись? А, Маш?
   – Я не считала. – Она пожала плечами, покачала коляску с проснувшимся Ванькой. – Ты не хочешь на него взглянуть? – спросила неожиданно для самой себя.
   – На кого? На этого? – Антон поморщился. – А зачем? – спросил растерянно. – Зачем мне на него смотреть, Машуль? У меня все тип-топ, мне твои проблемы без надобности.
   Ванька не был проблемой ни тогда, когда Маша только узнала о том, что беременна, ни уж тем более сейчас, когда он вошел в ее жизнь и раскрасил эту самую жизнь яркими красками. Ванька не был обузой. Ванька был ее мальчиком, ее любимым и долгожданным ребенком!
   – Убирайся! – Маша сжала кулаки. – Уходи! Нам ничего от тебя не нужно! – Сердце колотилось зло и бешено. Проснувшийся Ванька захныкал. Тай угрожающе зарычал.
   – А даже если бы и нужно было. – Антон опасливо косился на Тая, но уходить не спешил. – Даже если бы попросила, ничего не получила. Потому что я тебя предупреждал, я сразу тебе честно сказал, что не нужен мне этот твой ублюдок.
   – Убирайся! – Маша уже с трудом удерживала рвущегося с поводка Тая. – Уходи, а то я за себя не ручаюсь!
   – Спокойно, истеричка! – Антон попятился, развернулся и почти бегом бросился к своей спутнице. – Ненормальная! – крикнул уже с безопасного расстояния.
   Маша закусила губу, обвела невидящим взглядом свидетелей этой унизительной сцены, решительно покатила коляску к выходу из парка.

* * *

   Маша только-только уложила Ваньку спать, когда в дверь позвонили. Часы показывали половину десятого вечера – не самое подходящее время для визитов. Да и некому было наносить ей визиты. Все друзья и близкие знали – промежуток с девяти до десяти вечера для нее святое, в это время она укладывает Ваньку спать. Она даже телефон отключала, чтобы им никто не мешал.
   В дверь продолжали звонить. Маша посмотрела на только что уснувшего сына – Ванька недовольно заворочался, но не проснулся. Она облегченно вздохнула, на цыпочках подошла к двери, заглянула в «глазок». Рассмотреть что-нибудь в полумраке лестничной площадки было трудно – лишь смутный силуэт, кажется, женский…
   – Кто там?
   – Открывай уж! Сколько можно гостя на пороге держать?! – послышался из-за двери скрипучий голос.