Татьяна Морозова. Колесница белого бога

Татьяна Морозова
Колесница белого бога

Пролог

   1961 год. Мали. Бандиагара
 
   Алекс тяжело вздохнул. Карабкаться по крутым уступам плато оказалось не таким легким делом, как он себе представлял. Зато проводник, двухметровый симпатяга Понла, чувствовал себя прекрасно – легко поднимался по опасному песчанику, каким-то чутьем безошибочно угадывая, куда именно следует поставить ногу в кожаной сандалии, чтобы не упал ни один камень. Алекс вначале старательно следил за его ступнями, но вскоре понял – бесполезно, нужно самому приноравливаться к подъему.
   – Эй, Понла, – крикнул он нарочито веселым голосом, чтобы не выглядеть неуклюжим янки в глазах малийца, – у тебя по два кольца на каждой руке. Зачем они? Чтобы не забыть, сколько в твоей спальне жен?
   Понла остановился, присел на корточки, нависая над американцем, широко улыбнулся и выставил на его обозрение свои будто выточенные из черного мрамора руки с длинными растопыренными пальцами.
   – Нет, эти кольца, – он вытянул левую руку, – от злых демонов. А эти, – вытянул правую, – приносят удачу. Если ты попросишь камни о милости, твой путь станет значительно легче…
   Американец усмехнулся. Африка! Все здесь одухотворено и наделено характером. Может быть, это и так, все может быть…
   У подножия плато осталась деревенька, где женщины в юбках самых ярких расцветок с утра до вечера из века в век толкли в ступах зерно. Их песни изредка перекрывали крики ослов. Иногда тишина взрывалась шумом полуголых ребятишек, которые, побросав дощечки с буквами на торосо, время от времени выскакивали порезвиться на улицу из-под крытого соломой навеса. Там, внизу, в деревне, Алекс бросил машину. Гигантское плато, издали похожее на искусственное сооружение для посадки звездолетов, принимало только пеших гостей.
   С гидом ему повезло. В этой нищей стране, где люди мрут, как мухи, от проказы, оспы, желтой лихорадки и каких-то новомодных вирусов ЦРУ, трудно встретить образованного человека. А Понла каким-то чудом умудрился выучить английский, французский, язык бамбара и еще несколько диалектов, в том числе догосо и торосо. К тому же Понла был молод, физически вынослив и нравственно здоров – идеальное сочетание для проводника в труднодоступной местности.
   Наконец американец, вслед за своим провожатым, сумел подняться наверх. Но до места назначения было еще часов десять ходьбы. Плато простиралось на сотни километров.
   Алекс, самый молодой профессор медицины одного из солидных университетов в Штатах, прибыл в Африку, повинуясь вдруг вспыхнувшему в нем зову. Но сейчас ему казалось, что им движет простой научный интерес…
   Мужчины окольными путями прошли мимо брошенного глиняного поселения с пустынными улочками. И вышли на тропу, вьющуюся по окружности высокой скалы.
   – Далеко еще? – пересиливая себя, спросил Алекс.
   Плечи давил рюкзак, солнце палило вовсю. Он устал.
   – Недалеко, – коротко ответил малиец, – совсем немного ходу.
   Перевалило за полдень. Алекс шел на нетвердых ногах, и ему начали мерещиться какие-то красные пятна на скальных выступах впереди. Он вылил немного теплой воды из фляжки себе на лицо. Но красные пятна никуда не исчезли.
   – Понла, может, я схожу с ума. Или это приступ галлюцинации. Я вижу пятна крови…
   Негр обернулся к нему и поманил пальцем.
   – Тише. Я хочу показать тебе кое-что. Вряд ли кто из европейцев видел это… Мы подходим к священному гроту догонов.
   Они прошли еще немного вдоль скалы. Пятна, принятые Алексом за кровь, вблизи оказались рисунками, выполненными красной и белой краской. В этом ничего странного не было: американец знал, что догоны отдают предпочтение красному цвету, сохраняя память о родине предков – звезде Сириус. Во всяком случае, подобную, невозможную для ученых, расшифровку мифологем загадочного племени тридцать лет назад дала французская научная экспедиция. Люди, занимающие первобытную ступень развития, обладали такими знаниями о космосе, что научный мир был вынужден назвать этот неоспоримый факт «безнадежным случаем». Однозначно опровергнуть или подтвердить какую-либо версию об информационном источнике этой этнической группы пока не удалось никому. Открытие французской экспедиции облетело мир и породило сенсацию…
   Эта мысль не давала Алексу покоя с тех пор, как он узнал о догонах. Племя владело ключом к таким тайнам бытия, о которых человечество пока и не подозревало. Алекс задыхался не столько от жары и усталости, сколько от переполнявших его эмоций. И чем дальше вел его Понла, тем сильнее было возбуждение от ожидаемой встречи с догонами. Об их тайнах говорил весь мир. Тем более что в последнее время самым экстравагантным туристам удавалось добраться до плато и соприкоснуться с племенем.
   – А ты знаешь, Понла, что меня поражает больше всего? Догоны имели четкое представление о красных и белых кровяных тельцах… Откуда это-то было им известно?!
   Американец вновь поднял глаза на своего черного гида, уж слишком часто ему приходилось смотреть по сторонам или под ноги из-за сыпучей каменистой тропы, и осекся. Понла с волнением, которое Алекс впервые за неделю знакомства отметил в нем, смотрел прямо перед собой. Впереди открывалась широкая пасть пещеры, каких много встречалось в песчаниковых скалах плато. Однако вход в этот грот украшало множество петроглифов, большая часть которых походила на графические кривые и какие-то сложные геометрические фигуры.
   Мужчины вошли внутрь. Алекс ахнул от восторга.
   Каменная ниша со сводчатым потолком оказалась неглубока. На ее стенах древние художники оставили неоспоримые свидетельства глубокой осмысленности своего существования. Совершенная графика изображений животных чередовалась с разновеликими красными спиралями с белым обводом, эллипсовидными кольцами с точкой в нижнем кольце, с изображением диковинных существ, напоминающих рыб в скафандрах… Алекс вглядывался в схематичные рисунки и радовался, как ребенок. Вопрос, откуда Понла знает этот грот, даже не возник в его голове.
   А потом он увидел весьма необычный рисунок.
   – Господи… Что это?! – вскрикнул ученый.
   Колесница! И всадник на ней… Человек на рисунке по облику и одежде явно отличался от всех изображенных на стенах пещеры фигурок, условно обозначающих людей. Это был светлокожий рослый чужестранец, вооруженный мечом, с круглым щитом в руке. Он стоял, как захватчик, на двухколесной колеснице… Кто он? Откуда? Рим? Или, может быть, Крит? Нет. Между этими цивилизациями – тысячелетия… В общепринятую линейку времени такое никак не вписывается… К тому же общеизвестно, что Африка узнала о существовании колеса лишь с приходом европейцев! Или?..
   А может быть, вся эта история с догонами – лишь чья-то талантливая мистификация?! Алекс потрогал рукой краску – нет, не похоже на современную подделку. Он даже хлопнул себя по лбу: вспомнил про «летающие колесницы» шумеров, индусов и египтян…
   Алекс долго стоял и вглядывался в петроглифы, перебирая в уме все возможные реальные варианты. Однако ничего не мог противопоставить древнему наскальному рисунку человека на колеснице…
   – Что же это такое? – он ткнул пальцем в поразительно напоминающий римские фрески петроглиф – Как они могли нарисовать это?
   – Сказать может только верховный жрец, – ответил Понла, – но он сейчас в обители духов. Если тронуть его, можно обжечь руку…
   Алекс вытащил блокнот и стал быстро зарисовывать наскальные изображения. Может быть, скрытый смысл кроется в их последовательности?
   – Удивительно! – только и смог проговорить профессор, старательно копируя изображения.
   – Пойдем. Нужно успеть до сумерек, нельзя, чтобы мы оставались тут до темноты, – поторопил проводник.
   В деревню жреца успели добраться как раз до первой звезды. Уже не в силах что-либо воспринимать, Алекс мгновенно уснул на крыше глинобитной мазанки под мириадами светил, которые всю ночь смотрели на него с африканского неба.
   Утром его ждало разочарование. Таинственная деревня, в которой, по словам Понла, обитал верховный жрец догонов, оказалась простым селением, каких на Черном континенте тысячи. Жизнь протекала прямо на улочках: двери хилых строений были распахнуты, их обитатели, пристроившись у порога, разговаривали, готовили обед, что-то мастерили. Еще большим разочарованием стало «шоу масок». Именно этот ритуал, в котором, как утверждала французская экспедиция, читалась космическая история племени догонов, и послужил формальным поводом для поездки Алекса в Африку. На самом деле его жгло любопытство узнать: правда ли, как утверждали французы, что догоны обладают феноменальным умением наращивать утраченные кости?
   И вот сейчас, отсчитав несколько десятков долларов старейшине деревни, профессор ощущал себя полным идиотом, пошлым туристом, которого потчуют экзотической обманкой.
   На площадке за строениями встали два десятка танцоров, их ноги скрывали черные шаровары, сверху были надеты пестрые юбки из скрученных толстых нитей. Обнаженные торсы украшали бусы из раковин каури.
   Такой «диковинкой» Алекса удивить было трудно.
   Лишь одна деталь костюма догонских танцоров выделяла это племя от всех прочих африканских племен: необычные, чудовищно уродливые и вместе с тем удивительно живописные, исполненные кубизма, ритуальные маски. Лишь когда на танцорах оказались их маски, ученый испытал приступ приятного волнения.
   Алекс впервые увидел эти маски на черно-белых фотографиях тридцатых годов. И тогда, даже не представляя их богатой цветовой палитры, он поразился, как эти чудовищные, ни на что не похожие личины сходны с масками инков и ацтеков! Правда, кому бы Алекс после ни говорил об этом сходстве, неизменно сталкивался с одной реакцией. Над ним начали посмеиваться. Респектабельность в научных кругах превыше всего…
   По легенде, гигантские маски догонов рассказывают о тройной звезде Сириус и сириусянах: разумных рыбах Номмо и длинноногих птицах Балако, тут для танца требовались ходули… Алекс напрягся, когда появился танцор на ходулях… Он ждал… и с каждой минутой в нем росло раздражение.
   Ритмичные танцы знаменитого ритуала Сиги под пение и барабанные отбивки, конечно, произвели бы впечатление на любого, кто столкнулся с таким шоу впервые. Но Алекс не нуждался в том, чтобы его удивили, – он смотрел на все глазами исследователя и видел, что танцоры просто отрабатывают программу, а таинственный смысл древнего ритуала ускользает из танца, как душа из мертвого тела.
   – Не нравится? – удивился Понла, переводя слова старейшины.
   После многочисленных публикаций последних двух лет сюда потянулись туристы, для племени общее любопытство обернулось коммерческой выгодой…
   – Я бы хотел узнать, о чем говорят эти движения, что скрыто в них? – Алекс платком вытер лоб – жара его мучила, но он терпел.
   Столько мечтать об этой поездке, столько сил потратить на нее – и все зря…
   Пока танцоры завершали свое выступление, Понла что-то долго объяснял старейшине, а тот однообразно кивал головой. После получасового танца Алекса неожиданно пригласили под навес, где был накрыт скромный по скудости африканских обычаев стол.
   – Что хочет знать этот человек о детях Бледной Собаки? – медленно спросил олубару, хранитель масок, у проводника. Он восседал, как статуя, на высоком сиденье, в то время как молодая женщина, одетая лишь в цветные глиняные бусы и плетеную юбку, разливала ароматный травяной напиток, заменяющий здесь чай.
   – Наш друг – ученый, врач, его удивляют ваши знания о крови, звездах и вселенной, – ответил Понла с почтением.
   – Врач?
   Олубару внезапно встал, подошел к Алексу, заглянул в его глаза так, что тому показалось, будто олубару прощупал его внутренности. Затем удовлетворенно кивнул и жестом пригласил гостя за собой. Втроем с Понла они прошли деревушку и остановились перед круглым домом из банко – глины, смешанной с нарезанной соломой.
   – Пусть войдет и осмотрит мою дочь, – сказал хранитель масок, – если он способен вылечить ее, то я сам стану посредником между ним и богами…
   Алекс дрожащей от волнения рукой отодвинул плетеный полог хижины. Лучи света пробивались сквозь щели конусовидной соломенной крыши. На циновке лежала девочка лет пятнадцати. Когда вошел чужак, она резко вскинула плечи, посмотрела на него темными, испуганными глазами и вновь без сил уронила голову на свою подстилку…
   …Спустя пять лет Алекс уезжал из Африки с молодой женой. Новобрачные переночевали в номере маленького отеля городка Дженне. Удушливый воздух вяло перемешивал подернутый ржавчиной скрипучий потолочный вентилятор. Но этот вечер цвета маренго запомнился им навсегда: с неба упали первые крупные капли…
   Затем они доехали до Бамако, оформили все необходимые документы и вылетели в Америку.
   В Африке начался сезон дождей.

Часть первая

Глава 1

   2001 год, Судан
 
   – Ну что, сынок, прикурим?
   Мишка оторвал глаза от иллюминатора. Ночная Москва светилась в темноте как гигантская спиралевидная галактика, в ней было столько электричества, что казалось, будто электрические поля уходят высоко в небо.
   «Интересно, а если бы можно было посмотреть на Москву не сверху, а из глубины земли, электрической отражение было бы таким же сильным?» – подумал парень.
   – А что, уже можно? – вслух произнес он и подмигнул офицеру, здоровяку с глубокими морщинами на прокопченной солнцем коже у смеющихся глаз.
   – Тебе все можно. Думаю, ты единственный русский школьник, к услугам которого целая миротворческая эскадра.
   Мальчишка усмехнулся. Да уж! Попал, так попал. Когда отчим в последнем приступе гнева, сверкнув глазами, сжав кулаки, грозно спросил, какую страну выберет Мишка для исправления, у того как-то само собой сорвалось с языка: «Судан». Что это, где это?! Какого лешего вообще?! Но факт случившегося налицо: московские огни растаяли в ночи, а он, вчерашний московский школьник, тринадцатилетний Михаил Остроумов, летит на самом настоящем военном транспортнике Ан-124 «Руслан» в Африку, а если быть точным, в какую-то песчано-каменную дыру под названием Судан. Даже в самом названии чувствовалась смертная скука от нищеты и однообразия. Уж Мишка-то, которого мать повозила по лучшим европейским и американским университетам в тщетной надежде, что у того откроется «нюх» на нужное ему образовательное учреждение, имел представление…
   – Интересно, и что ты там делать будешь? – спросил офицер, которому, похоже, не спалось. Он пристал как банный лист, пока другие контрактники дремали под монотонный гул воздушных двигателей.
   Мишка пожал плечами. Предки решились на поступок, который он сам в глубине души осудил не по-детски. Ну мало ли чего ляпнул в сердцах! Судан… Откуда, из каких глубин подсознания, выплыло это слово?! И что? Нужно было упаковать ребенка в летающую махину как груз гуманитарной помощи и отправить в забытый богом и людьми край?!
   – Завидую тебе, – вздохнул офицер. – Судан – это новый мир, опасная страна. Там начинаются приключения, о которых могут только мечтать настоящие мальчишки…
   – Вы серьезно? – удивился парень.
   – Конечно, – офицер окинул быстрым взглядом салон и, убедившись, что служивые пользуются ночным временем суток по прямому назначению, извлек из накладного кармана штанов мягкую кожаную фляжку.
   – Хлебни-ка для храбрости! – велел он Мишке.
   Тот не стал прикидываться паинькой, запанибратски принял фляжку, открутил колпачок, хлебнул, не нюхая. И зря.
   – Что за дрянь?! – парень выпучил глаза. – У меня чуть печень не прожгло!
   – О, молодца, знаешь уже, где она находится, печень, мать ее, – похвалил офицер. – А это не дрянь, что б ты понимал! Это – первейшее обеззараживающее средство, контрабандный товар, ясно? Привыкай, сынок. Меня, кстати, Василий Петрович зовут, тоже привыкай.
   – Вы что, опекать меня там будете? – нахмурился Мишка.
   – Боже упаси, детсад – не мой профиль. Моя задача – доставить тебя на место и передать в надежные руки. Для продолжения учебного процесса. Буду контролировать издалека и не навязчиво, не требушись.
   – Чему ж вы завидуете? Всего лишь очередная попытка привинтить меня к парте. Пусть даже с помощью африканской экзотики. Лучше бы в деревню сослали.
   Офицер с удовольствием отхлебнул, закрутил крышку и спрятал фляжку в своем широком кармане. Затем впялился в подростка карими, уже навеселе, глазами.
   – А тому я завидую, что нам вот, – он обвел рукой сонный салон, – болтаться на одной точке миссии то ли месяц, то ли год. Если повезет – свозят нас на экскурсию в Абу-Симбел. А так… Одна радость – кости прожарить на солнце да ждать обещанный следующий российский самолет с одеялами для арабов… А ты будешь в гуще жизни. Посещать колледж будешь, если повезет, пешком. Ходить в кафе. Надеюсь, Макдоналдс там уже есть? Научишься курить травку, опять же, если повезет, конечно. Стоп – этого я тебе не говорил! Будешь флиртовать со знойными девчонками. Представляешь, им даже загорать не надо, они от рождения черные! Да, кстати, обязательно попробуй суданский чай. Обязательно! – И тут вояка зашелся подозрительным беззвучным смехом.
   Мишка снова отвернулся к иллюминатору. Вот как родители представляют его учебу «за границей»! Самое удивительное, что мать и пальцем не шевельнула, чтобы отговорить отчима от этой странной затеи. Ладно бы, решили изолировать сына от московских развлечений где-нибудь на Бейкер-стрит или на Таймс-сквер… Нет, это, конечно, в сложившихся обстоятельствах было исключено.
   – Его следует отчислить и выдать «желтую карточку» за, мягко говоря, неспортивное поведение!
   Это было в конце мая. Директор колледжа повысил голос так, что Мишке, сидевшему за дверью и чесавшему мозоль на костяшках левой руки, стало любопытно: о чем можно рассказывать предкам в течение часа, да еще с прибавлением модуляции к финалу речи… Ну, бьет стекла. Но тут же вставляются новые, к тому же Мишка собственными глазами видел счет за обучение в этом заведении. На такие деньги он мог бы нанять вертолет Ми-8, залить полный бак и гнать две тысячи километров, не важно, в какую сторону…
   – Он игнорирует все социальные правила и барьеры! Нельзя, чтобы ребенок рос без должного уважения к социальному общественному институту! Из него не выйдет то, на что вы рассчитываете и во что вкладываете солидные инвестиции.
   Мишка навострил уши. Дело, оказывается, не в разбитых стеклах, не в сигаретных бычках в кадках с пальмами, не в борще, который сегодня во время обеда директор опрокинул на свой щегольской синий костюм, когда Мишка, на спор, юркнул рядом и тот выронил поднос с едой… А за таковские слова подножки мало! За таковские слова… Мишка задумался.
   – Наши выпускники становятся гордостью лучших университетов мира. Это успешные, развитые во всех отношениях люди. И могу сказать, что за всю долгую преподавательскую практику я не видел, чтобы из подобного шалопая, как ваш сын… простите, я очень уважаю вас и искренне желаю ему добра… чтобы из подобного, скажу прямо, хулигана вышел хоть какой-то толк… Может, вам и правда подумать о том, чтобы он занялся спортом? Хотя… честно вам скажу, в спорте с его безалаберностью мириться не станут, тем более… никто… – директор понизил голос, видимо, основные пары были выпущены, он сумел убедительно и с большим достоинством провести встречу с его предками…
   Мишка перестал ковырять мозоль – он две недели отрабатывал удар левой по груше и не только по ней. В результате колледж недосчитался нескольких подходящих для отработки удара предметов учебного процесса, а сын министра юстиции получил здоровенный фингал, сам знает, за что. Положение, на Мишкин взгляд, было ерундовым, стоило ли поднимать шумиху вокруг пары сломанных стульев, синяка и тому подобной дребедени? Значит, кляуза была. Мало ему фингала…
   За дверью директора возникла опасная тишина, Мишка вздохнул. В конце концов, незачем было его сюда определять, тут – сплошные снобы, у которых заранее прописана вся их дальнейшая биография. На чистых детских лбах с ранними продольными морщинами будто выведена вывеска с кричащими неоновыми буквами: «карьера»! Да, учиться здесь было престижно, это означало, что сотня нижних ступеней на проторенной предприимчивыми родителями жизненной лестнице успешно преодолена… Но какая скука!
   За лето Мишка и позабыл о том инциденте. Но не забыли остальные.
   Сейчас, в последние дни августа, все обернулось серьезнее некуда. У отчима был крутой и злопамятный характер, в этом мальчишка убедился…
   – А ты знаешь, что название столицы Судана – Хартум переводится с арабского как «хобот слона»? – вновь оживился Василий Петрович.
   Паренек взглянул на офицера и отметил, что фляжка, вновь появившаяся в его руках, теперь уже выглядела совсем отощавшей.
   – Какое мне до этого дело? – огрызнулся парень.
   За иллюминатором стояла непроглядная темень, города «выключились». А дома осталась любимая собака Лизка – единственное существо, с которым у Мишки было полное взаимопонимание. Из-за этого взаимопонимания мать с отчимом запретили Лизке вход в дом, ей приходилось довольствоваться верандой…
   Парень прикрыл глаза и представил, как Лизка кидается ему на шею. Нет… на грудь, конечно… Поднимаясь на задние, дрожащие от нетерпения, лапы, лижет ему лицо, смотрит в глаза своими преданными глазами настоящей беспородной дворняги… А потом цепляет за рукав или подол куртки и тянет играть. Они любили играть с мячом… Лизка, Лизка! Если бы только тебя можно было взять с собой! Но Мишка не понял даже, как он оказался в этом громадном самолете, в чреве которого, кроме людей в военной форме, находилась крупная техника и какие-то грузы, которые российское правительство передавало в дар Судану…
   – Непонятно, – вслух проговорил свою мысль подросток.
   – Чего непонятного? Вот долетишь, поживешь, увидишь… Увидишь! – проговорил еще раз офицер, бултыхая у уха опустевшую фляжку. – Засосет тебя жизнь в Судане, как пылесос. Или хобот слона.

Глава 2

   Рассвет в Африке похож на взрывную, торжественную, как рождение ребенка, симфонию. Он приходит тихо, с угасающим светом звезд. Сначала наступает точка окончательного безмолвия, потому что ночь тоже похожа на музыку. По мере того как бледнеет небо, со всех сторон поднимаются, растут звуки жизни. Шорох песка, змей и варанов, проснувшийся ветер, треск насекомых, крики животных и возгласы птиц смешиваются сначала до одури и вдруг начинают греметь в унисон, будто ликующие колокола.
   Это длится недолго, какой-то миг. А потом все растворяется в свете окончательно поднявшегося солнца.
   Но каждый, кто становится свидетелем рождения нового дня в Африке, испытывает ошеломляющее чувство родства со всем сущим. Несколько минут рассвета в Сахаре следует встречать стоя, как при исполнении национального гимна…
   Дэвид стремился сюда ради африканских рассветов.
   Надвигался вечер. Ночлег должен был застать его посреди пустыни. Дэвид Томпсон, археолог, придерживаясь хорошей скорости, передвигался на арендованном джипе, каждую секунду опасаясь застрять в мягком песке. Сюда, на северо-запад Судана, нередко заходят движущиеся дюны Ливийской пустыни. Чуть зазеваешься за рулем – и тебе грозит верная смерть: никогда не знаешь, какой высоты бархан встретится на пути, а лететь с отвеса – в этом приятного мало.
   Дэвид не выглядел, как «рельефные» парни американских боевиков, но пустыня за пятнадцать лет приучила его ко всяким неожиданностям. Он был худ и высок, с лицом, темным то ли с рождения, то ли от загара. Как только в его родной Калифорнии наступала зима, он садился в самолет и летел в какую-нибудь африканскую столицу, чтобы оттуда на зафрахтованном транспорте передвигаться в заранее намеченных направлениях. Так Дэвид на протяжении многих лет умудрялся избегать зимы, он уже забыл, как выглядит снег. Впрочем, хороший снег отличается от хорошего песка лишь цветом, не более.
   В свои тридцать пять Дэвид усвоил в Африке одно: здесь нужно забыть про часы. Время и собственный возраст на Черном континенте замирают тем вернее, чем глубже к его сердцевине пробирается путник.
   Месяцы вынужденного «кабинетного» пребывания на родине с годами казались Дэвиду все более долгими, он отчетливо фиксировал каждый час, каждую минуту калифорнийской жизни. Но ничего не поделаешь – нужно было зарабатывать деньги. У Дэвида неплохо выходило с беллетристикой. «Африканские» очерки сделали ему имя и приносили достаточный доход.
   Он любил Африку. Месяцы, проведенные тут, летели незаметно. На берегах капризного Нила или Красного моря, с его четко выделяющимся на спутниковых снимках, будто человеческим, хребтом, в сухих пустынях, похожих из космоса на пронизанную кровеносной системой живую ткань, время сначала с трудом впускало чужака в свое плотное пространство, а впустив, заставляло поверить в бесконечность. День сливался с днем, а вместе они становились частью вечности.
   В Африке Дэвид ощущал себя частью вечности.
   Он пробирался к горному массиву, где сходятся границы трех государств – Ливии, Египта и Судана. Хотелось увидеть своими глазами наскальные шедевры, сохранившиеся вопреки тысячелетиям.
   Когда-то один натуралист, выполнявший в этом районе задание итальянского военного Географического института, сумел очень точно перенести на кальку сотни наскальных росписей. Несколько месяцев назад, роясь в архивах Национальной библиотеки, Дэвид увидел репродукции этих плоскостных одноцветных рисунков без чередования теней. На них, как на слайдах, запечатлелись подробности первобытного быта. Домашние животные, быки и коровы, козы и антилопы соседствовали с высокими, мускулистыми, широкоплечими мужчинами. Мужчины пренебрегали одеждой, зато были все как один вооружены луками, а в их волосах воинственно торчали перья страуса.