Страница:
– Маша и Паша, чего уж проще! – опять некстати захохотала Лиля. – Мария и Павел то есть.
– Согласен. Пусть Маша и Паша. Маша будет из простой семьи, а Паша – весь такой сложносочиненный… Не бизнесмен, нет, я помню. Например – интеллигент, белая кость.
– А почему это Маша – из простых? – немного обиделась Лиля. – Она у нас из потомственных интеллигентов, возможно из дворян. Этакая принцесса, по воле обстоятельств вынужденная занять вакансию Золушки. А вот Павел, Паша – из пролетарского пригорода, воспитания нет…
– Ну и зачем нашей тонкой, вернее толстой, но душевно тонкой Маше – этот быдловатый Паша? – возмутился Евгений.
– Затем, что наша Маша – толстая, не первой молодости девица, которая страдает от одиночества…
– Кстати! Почему это она страдает? – пожал плечами Евгений. – Это так банально – страдания одинокой женщины. Она прекрасно себя чувствует без мужа. Она типичная холостячка.
– Минутку! Герман просил изобразить женщину с проблемами, страдающую, – перебила Лиля.
– А она страдает не от одиночества, – парировал Евгений.
Пауза. Они глубоко задумались.
Потом Лиля сказала в трубку:
– А что, если наша Маша страдает из-за своей матери? Например, мать Маши спит и видит, чтобы выдать свою дочуру замуж…
– Хорошая мысль. Не особо новая, но для комедии – в самый раз! – улыбнулся Евгений.
И Лиля тоже хихикнула.
– Послушайте, только мне быдловатый герой из пригорода не нравится, – посерьезнев, добавил Евгений. – Какой-то расхожий образ, и он не вписывается в концепцию фильма. Фильм – о Москве. Давайте сделаем героя типичным москвичом.
– И он тоже не стремится вступать в брак, кстати, – подхватила Лиля.
– Точно. Они оба по-своему счастливы, наши Маша и Паша, – согласился Евгений. – Живут себе как закоренелые холостяки, им обоим так удобно и комфортно…
– Но тогда зачем они друг другу?! – пылко спросила Лиля.
– А это и есть тот случай, когда в дело вмешивается настоящая любовь… Но надо придумать историю знакомства Маши и Паши, столкнуть их лбами, так сказать…
Евгений и не заметил, как увлекся беседой. Лилины шутки, Лилин смех уже не казались ему неуместными. Они с Лилей фантазировали на ходу, перебивая друг друга и дополняя. Это не беседа была даже, а болтовня – все в шутку, не серьезно. И так весело оказалось играть вместе, хохмить, складывая будущий сюжет, словно в мозаику, а потом вновь рассыпать все, чтобы затем сложить новую картинку.
Они болтали часа два, перебирая варианты развития сюжета будущего сценария, потом решили взять тайм-аут – для того, чтобы упорядочить придуманное.
Едва только Евгений нажал на кнопку отбоя, раздался звонок.
Он думал, что это опять Лиля, с каким-нибудь пожеланием вдогонку, но, оказалось, звонила мать, Инесса Викторовна.
– Телефон был долго занят! – с возмущением произнесла она. – Безобразие! Ира опять с кем-то болтала?
– Нет, я, по работе.
– Опять ты ее покрываешь! – недоверчиво воскликнула мать.
Инесса Викторовна ненавидела свою невестку.
За что?
За то, что Ира являлась приезжей (известно, что приезжим от москвичей надо: так и мечтают набросить на них хомут в виде брака, чтобы в столице поселиться!). За то, что Ира работала в театре (известно, какие они, эти актрисули!). Еще мать упрекала Иру в том, что та – плохая хозяйка, плохая мать… Словом, обычная история нелюбви свекрови к невестке.
Можно было, конечно, эту нелюбовь списать на возраст (семьдесят восемь лет как-никак), но сколько себя помнил Евгений, мать всегда отличалась сложным характером и непримиримостью – уж если кого невзлюбила, то это навсегда.
Она, мать, считала себя белой костью, избранной. Родилась в семье дипломатов. Первым мужем Инессы Викторовны (и отцом Евгения) являлся известный советский авиаконструктор. Потом муж умер, и Инесса Викторовна нашла себе нового – не менее известного композитора. Композитор на момент знакомства оказался глубоко женат и очень немолод, а жена его, тоже немолодая, болела сильно, но эти обстоятельства не смутили упрямую вдовицу.
Инесса Викторовна влезла в чужую семью – на правах «друга» и «помощницы». Когда жена композитора через год умерла, пожилой гений оказался в полной собственности «помощницы». Они поженились.
Инесса Викторовна обожала помогать и поддерживать. А еще любила общественную жизнь, светские мероприятия… Она любила и умела дружить с сильными мира сего, благодаря мужьям перед ней теперь открывались все двери.
Официально считалось, что она продлила жизнь своего второго мужа. Композитор умер только через двадцать лет брака, на сотом году своей жизни. Хотя, подозревал Евгений, дело тут не в благотворном влиянии Инессы Викторовны на отчима, а в том, что сам отчим был из породы долгожителей… Хотя да, все-таки надо признать, мама ухаживала за своим вторым мужем, кормила и лечила. Так прилежно заботятся о своем домашнем питомце девочки-отличницы… А Инесса Викторовна, безусловно, до седых волос носила в себе комплекс отличницы, эту мысль, что она – самая лучшая. Самая лучшая жена и хозяйка, да.
Здесь надо заметить, что у композитора от первого брака имелся сын, который к моменту смерти своего отца уже находился на пенсии, и инвалидность, ко всему прочему, у него тоже была. А значит, он имел право на часть наследства отца, вне зависимости от того, на кого написано завещание и было ли оно написано вообще.
Пасынок затеял судебную тяжбу с Инессой Викторовной, процесс длился уже не один год. По закону Инесса Викторовна обязана была поделиться частью наследства с престарелым и больным сыном своего второго мужа, но разве она могла допустить подобное? Ни пяди врагу, то есть пасынку.
Пасынку бы отступиться (тоже человек небедный), но у него – свои принципы. Он ненавидел мачеху, которая рассорила его с отцом и отравила последний год жизни его умирающей матери – своей «бескорыстной» помощью (слова пасынка об Инессе Викторовне: «В каждой бочке затычка, всюду нос совала, и все это – на глазах у мамы, лежачей, которая медленно угасала и ни слова этой хищнице сказать не могла!»).
Словом, притязания пасынка на часть наследства композитора – вполне законны, но… надо знать Инессу Викторовну, эту «железную Берту», как называли ее некоторые за глаза. Она подключила свои связи, и теперь вся культурная общественность Москвы, известные люди – композиторы и художники – были на ее стороне.
Евгений пытался остановить мать (ну дело ли по судам бегать в семьдесят восемь лет!), но бесполезно.
Инесса Викторовна жаждала продолжения войны. Тут ведь дело принципа, не только из-за наследства битва шла…
– Ты послушай, какие новости! Вчера еще одно заседание суда состоялось… – решительно начала свой монолог мать. – И ты знаешь, что этот гад учудил, этот изверг, этот фашист…
Вот еще один предмет ненависти матери – адвокат пасынка. Отвратительный уже по факту того, что защищал интересы «недостойного сына».
Конечно, «недостойный сын» композитора, он же пасынок Инессы Викторовны, мог бы вести себя помудрее, оставить старушку-мачеху в покое, не терроризировать ее судебными исками.
Но как простить и отпустить ту, которая разлучила его с отцом? Отец, между прочим, прожил счастливых сорок лет в браке со своей первой женой, матерью пасынка…
Словом, обе стороны, что Инесса Викторовна, что ее пасынок, шли на принцип и отступать не собирались.
Евгений, прижав плечом телефон к уху, делал вид, что слушает мать, а сам набрасывал план сюжета в блокноте. И еще краем сознания думал о том, какое, возможно, будущее его ждет. Да, матери почти восемьдесят, ну и что с того? Она по-прежнему бодра и энергична, соображает прекрасно и, главное, сидеть на месте не намерена. Она вела активную жизнь при отце, затем при втором своем муже, композиторе, теперь вот бьется за наследство… Но что дальше? Дело о наследстве рано или поздно закроют, и даже уже не важно, в чью пользу.
И чем тогда матери заняться? Ведь тогда она непременно полезет в жизнь своего сына. Его, Евгения. То есть попытается устранить Иру. Не надо быть ни экстрасенсом, ни психологом, чтобы догадаться о дальнейшем развитии событий.
Конечно, ни Евгений не позволит матери это сделать, ни Ира, женщина разумная, тоже не поддастся на провокации, но, боже мой, трясти семью будет как при семибалльном землетрясении!
– Женя, ты меня слушаешь? – время от времени спрашивала мать, прерывая свой монолог.
– Да, мама, – примерно отвечал тот. – Так что твой адвокат решил? Подавать еще одну жалобу?
Мать, успокоившись, продолжала говорить.
Евгений не собирался с ней ссориться, не хотел идти на конфликт или ставить мать на место, как подобает настоящему мужчине… Потому что поставить на место Инессу Викторовну невозможно. Она уже всей своей жизнью доказала это всему миру. Это во-первых. Во-вторых – почтенный возраст матери. В-третьих, «онажемать», как сейчас принято говорить. Существо сакральное, святое, неприкасаемое. Да она сроду не интересовалась сыном, погруженная в светские, общественные мероприятия и творческие вечера! Ну и что с того? Она мать, и все тут.
Да и поздно, поздно доказывать семидесятивосьмилетней женщине, что она была плохой матерью. И напоминать, что все раннее детство Евгений провел на пятидневке (в яслях, потом в садике), а в подростковом возрасте – два года и вовсе прожил в интернате (поскольку отец находился в командировке за границей, ну и мать вместе с ним).
Кроме того, опять этот вопрос о наследстве. В этот раз о его наследстве, Евгения. Даже если мать вынудят отдать часть средств пасынку (не половину даже, кстати, а четверть, что ли, от того, что осталось после брака с композитором), наследство Евгения в случае смерти Инессы Викторовны – немаленькое.
Разругается Евгений с матерью при жизни, а та возьмет и завещает все государству. Или какому-нибудь фонду. Мать уже намекала один раз. Евгений не мог этого допустить, не должен был терять наследство. Потому что речь шла уже не о нем самом, а о сыне, Ленечке. Ради Ленечки Евгений кожу с себя живьем был готов содрать, землю есть.
Он любил сына безмерно и понимал – да, пусть он, Евгений, хоть сто раз молодой здоровый мужик, который в состоянии заработать, но выше потолка не прыгнуть. Он работник слова, а не владелец нефтяной вышки. И это в наше время, когда рост инфляции, кризисы и дефолты, будь они неладны; когда и хорошее образование, и хорошее лечение (тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог!) тоже стоят немалых денег.
Поэтому он переломит свою гордость и выслушает лишний раз свою мать.
Мать болтала около сорока минут. Евгений отвечал односложно, время от времени издавая то возгласы возмущения, то удивления. Но на самом деле его сердце было холодно, абсолютно равнодушно к проблемам, о которых говорилось.
Года полтора назад, когда дело о наследстве покойного композитора только разгоралось и пасынок завалил Инессу Викторовну исками, Евгений, как примерный сын, предложил матери (разумеется, втайне от Иры): а давай, я возьму кредит и отдам эти деньги пасынку? А ты, мама, не будешь таскаться по судам и тратить свои нервы и здоровье?
О, что тут поднялось… Мать возмутилась – как Евгений мог предложить ей такое? Инесса Викторовна была настроена на битву. К тому времени уже многие из известных людей находились на ее стороне, все возмущались скопидомством пасынка, посмевшим наехать на несчастную престарелую вдову… Вариться в том котле из судов, сплетен, бесконечных разговоров, пафосных душераздирающих криков матери было гораздо интереснее, чем сдаться.
Инесса Викторовна отказалась от предложения Евгения.
…Звонок в дверь.
– Звонят, что ли, у тебя? – встрепенулась мать. Слух у нее до сих пор был прекрасный.
– Да. Возможно, электрик. У нас то и дело пробки вылетают в последнее время, – меланхолично произнес Евгений.
– О-о… Это серьезно. Ну, не буду тебя отвлекать. Ты, главное, по пятам ходи за этим электриком, и если что – жалуйся в управу!
Мать бросила трубку.
Но это был не электрик. На пороге стоял сосед из квартиры напротив – Арсений, мужчина лет сорока пяти, высокий, худой. На его изможденном лице навсегда застыло странное выражение – смесь умиления, тоски и доброжелательности. Словом, взгляд, как у брошенного пса. Жил Арсений один и, судя по всему, сам страдал от своего одиночества, потому что при любом удобном поводе старался заглянуть к Лазаревым.
Хотя сосед – не пенсионер еще, не безработный, не бездельник неприкаянный, а главный бухгалтер на предприятии средней руки… В общем, человек достаточно обеспеченный, очень положительный. Даже странно, что при всеобщем мужском дефиците никто из женщин до сих пор на него не покусился…
– Привет, Женя, не помешал? – стесняясь, спросил Арсений.
– Ну как сказать… А что случилось?
– Я вот один агрегат купил себе для кухни… А как понять его, не знаю. Нет, там инструкция в комплекте, и сборник рецептов, и в Интернете я тоже информацию посмотрел… Но я хотел бы реальных рекомендаций, а не теоретических. Ирочка дома? Наверное, Ирочка могла бы мне помочь…
– Она вечером будет, после восьми. Я ей скажу, что ты заходил.
– Спасибо! – Арсений сглотнул, и кадык на его худой шее заходил вверх-вниз. – Ты сам не представляешь, Женька, какой ты счастливчик…
Евгений представлял. Вернее, подозревал, что Арсений давно и тайно влюблен в Иру.
Но ревновать жену к соседу Евгений не мог. Вот не мог, и все тут. Потому что Арсений никогда не вызывал у Иры теплых чувств, скорее жалость и досаду – когда допекал своими визитами. Да и в Ире Евгений был стопроцентно уверен. Она серьезная женщина, не из тех, кто заводит романы на стороне.
Евгений не без труда, но тем не менее стараясь сохранять учтивость, выпроводил соседа из квартиры. «Это невозможно… Вот как в таких условиях работать?!»
Набрал номер, ставший уже знакомым.
– Лиля? Добрый день! Давайте завтра утром встретимся. Обсудим сценарий, но не по телефону. Меня тут дергают целый день… Пишу-то я ночью, тогда все нормально, но утром черт знает что творится… Как?
– Я – «за», – быстро ответила Лиля. – При личной встрече дело всегда быстрее идет. Знаете, даже лучше, чем по скайпу, например… Скиньте мне на электронку, что написали, и я вам свои заметки тоже пришлю. Прочитаем, обсудим.
– Отлично. Да, и вот еще что… Давайте на «ты», если можно.
Когда Лиля собиралась на встречу, за окном вовсю сияло утреннее солнце, а там, вдали, на горизонте, где дома сливались с небом, дрожала серо-голубая дымка, какая обычно бывает только летом, в жару…
Словом, грядущий день обещал чудесную погоду, и это после первых противных, слякотных и холодных дней сентября!
Лиля думала не о сценарии, не о Евгении, а о том, как прекрасно сейчас там, на улицах города. И о том, как удачно, что нашелся повод выйти из дома.
Она надела недавно купленный костюм – юбка до колен и плотный пиджак с баской по талии – песочно-коричневого цвета, с оттенком оранжевого. Цвет пустыни, как она его называла. На руку плащ можно будет накинуть, на всякий случай.
И помаду выбрала морковного оттенка…
Волосы на концах подвила щипцами, и вся такая осенняя, в тон желтеющей листве, покинула дом. По привычке поймала такси, но через пару кварталов – обычная история, пробка. Опять пришлось добираться до места встречи на метро.
Выходя на улицу, заметила Евгения – он двигался впереди. Высокий, худощавый, немного косолапил при ходьбе. В джинсах, короткой ветровке белого цвета… Сзади, со спины, он показался Лиле чуть не подростком-переростком. Он ли? Нет, вот повернул голову, виден профиль с длинным носом.
– Женя!
– О, Лиля! – он быстро обернулся. – Добрый день.
– Добрый. Послушайте, Женя…
– Мы на «ты», – напомнил он.
– А, да, точно. Послушай, погода чудесная, совершенно не хочется в помещение. Давай пройдемся, на ходу все обсудим. Это ведь нетрудно? – выпалила Лиля.
– Да, конечно, – легко согласился Евгений.
– Тогда сразу к делу… Я пока с трудом представляю, как лучше познакомить наших героев… Паша едет на машине по Москве и случайно сбивает на переходе Машу, которая, вся такая рассеянная, пытается пересечь улицу на красный свет. Слегка сбивает, не до смерти, – хихикнула Лиля.
– Не слишком ли это… как бы сказать… – слегка поморщившись, пошевелил пальцами Евгений.
– Банально?
– Да, пожалуй. И потом, честно говоря, я не представляю, как водитель может влюбиться в женщину, нарушающую правила дорожного движения. Он должен быть в бешенстве! Ну, разумеется, если женщина – не королева его грез, прекрасная и восхитительная… А наша Маша, как мы договорились, – не первой молодости девица, да еще с лишним весом. Нет-нет, я не считаю лишний вес уродством, я о том, что Маша – не из тех, в кого можно влюбиться с первого взгляда.
– Н-да, задачка… – согласилась Лиля. Они с Евгением спустились в подземный переход. – А если Паша обедает в ресторане? У него бизнес-ланч… И официантка – наша Маша. Она приносит горячий кофе и случайно проливает его на колени Павлу. Тот в бешенстве! А от любви до ненависти один шаг, как известно…
– Мне этот вариант тоже не очень нравится.
– Господи, тебе ничего не нравится! – не выдержала, взорвалась Лиля. – Ну так же нельзя! И то не так, и это не то…
– Лиля, пойми, твои варианты хороши для обычного сериала, а мы пытаемся придумать красивую, необыкновенную историю! Комедию, музыкальную мелодраму!
– Ладно… Ладно, – уже спокойным голосом, но тем не менее продолжая злиться, пробормотала Лиля. – Ты прав. Мы должны отказаться от штампов.
Они вышли из подземного перехода и оказались на территории Нескучного сада.
– Как хорошо здесь… – вздохнул Евгений. – Спасибо, что вытащила меня сюда. Сто лет здесь не был. Я настаиваю на том, что знакомство наших героев – случайное… Их свела Москва.
– Да, должен присутствовать Его Величество Случай. Они могут встретиться в парке, вот здесь, например, в Нескучном саду, или столкнуться в метро, на выставке…
– Погоди! В прошлый раз мы говорили о матери Маши, которая мечтает выдать свою дочку замуж. Мать надо задействовать в сюжете. Если именно мать знакомит Машу с Пашей?
– Гм… – Лиля задумалась. Они с Евгением пересекли площадку с фонтанами и машинально, не сговариваясь, не замечая ничего вокруг, протиснулись сквозь проход в кустах. И очутились перед знаменитыми оврагами Нескучного сада, которые, изгибаясь причудливыми волнами, шли то вверх, то вниз.
А где-то впереди, за начинающей желтеть листвой, сверкала поверхность Москвы-реки. Вдали гудел теплоход, играла музыка, раздавался отдаленный, полный безудержной радости, почти безумный чей-то молодой смех.
– Это сказка… – прошептала Лиля, забыв, о чем она только что говорила. – Ведь ничего необычного нет. Лес, река… Откуда же тогда такое ощущение счастья? Как хорошо, как хорошо… – Она невольно захлопала в ладоши, затем прижала руки к груди, замерла.
– Солнце светит. Вот и ощущение счастья. Представь тот же самый пейзаж, но с облетевшей листвой, хмурым небом, ты не хлопала бы сейчас в ладоши, точно девочка.
– Ты злой, Лазарев, – фыркнула Лиля. «Надо же, мы уже фамильярничаем, точно знакомы сто лет…» – невольно подумала она. – Зачем напоминать женщине о ее возрасте?
– О, прости, прости! – Евгений вдруг так перепугался, расстроился всерьез, что Лиля его тут же и простила.
Улыбнулась и пошла вниз, по тропинке, усыпанной уже начинающей опадать листвой.
– Мать знакомит Машу с потенциальными женихами. Например, с сыновьями ее подруг, – тихо произнесла Лиля.
– И они всё не то, – продолжил Евгений. – Если это комедия, то нам есть где развернуться. Пусть будут женихи – смешные и ужасные, да!
– Удивительная банальщина! – с восхищением произнесла Лиля.
– Я знал, что ты оценишь.
– О, а как Герману понравится этот поворот с женихами!
Они шли и болтали, придумывая подробности того, как мать пыталась сосватать Машу, шутя и смеясь. Опять возникло то удивительное чувство полного взаимопонимания, ощущение, что они на одной волне.
– Погоди… А кто они, наши герои? Они не могут быть вне профессии, например… Мы про них должны знать все – ну, хотя бы потому, что нам придется описывать их реакцию на те или иные события, – вдруг спохватилась Лиля. – Почему Маша хочет жить одна? Значит, у нее интересная жизнь, ей вполне хватает впечатлений от своей работы… Кто она?
– Учительница, – подсказал Евгений. – Вся в чужих детях, своих ей не надо.
– Прекрасная профессия. Только… с чего ей вдруг потом семья и дети понадобятся?
– Она влюбится. А значит, станет другой, поменяются все ее жизненные ценности. Хотя… У меня отчим был композитором. Весь в музыке, не от мира сего. Если нашего Пашу тоже сделать композитором? Музыкантом? И, опять же, эта профессия ляжет в концепцию фильма – он как раз музыкальный!
– А почему Паша музыкант? Какой-то сексизм… – язвительно возразила Лиля. – Типа, женщина только училкой быть способна, а к творчеству ей лучше не приближаться.
– Ладно-ладно, не бузи! Давай Машу сделаем музыкантшей! – примирительно произнес Евгений.
– Скрипачкой. Нет, пианисткой! – с наслаждением произнесла Лиля. – Меня в детстве пытались учить игре на пианино. И это притом что у меня даже слух отсутствовал!
– Совсем?
– Совсем-совсем! Мне не медведь на ухо наступил, а целый слон!
Евгений усмехнулся.
К этому моменту они уже очутились внизу, на асфальтированной дороге – тут катались взад-вперед велосипедисты, роллеры…
– Пойдем на набережную, там спокойнее, – Евгений взял Лилю за руку, помог спуститься по каменным ступеням, хотя Лиля в помощи не нуждалась. Вот зачем он ее за руку взял? Это же мешает, это лишнее, сбивает…
На набережной, под прямыми лучами солнца, было даже жарко, как летом. Тепло шло от нагретого асфальта. Плескалась о гранитный берег вода, бодро проплывали экскурсионные теплоходы, набитые под завязку людьми.
Лиля с Евгением побрели в сторону Парка имени Горького.
– Ты не устала?
– Нет. Да тут и сесть-то негде… Все скамейки заняты.
«Зачем он спрашивает, не устала ли я? Это ведь тоже лишнее… Он не должен относиться ко мне как к женщине. Не должен спрашивать – не устала ли я, не голодна ли… Не должен подавать мне руку, не должен платить за меня!»
Кусая губы, Лиля искоса поглядывала на своего спутника. Он шел рядом – высокий, на голову выше нее (и это притом что сама Лиля была не маленького роста), тощий… Хотя нет, не тощий. Тонкий. И, несмотря на небольшую косолапость, изящный.
Это и его одежды касалось. Ведь, несмотря на то что Евгений был одет, как сейчас принято говорить, в стиле casual, он все равно выглядел аристократично. Да, артистично-аристократично.
Лиля, сколько себя помнила, никогда не испытывала влечения к людям, вернее, к мужчинам творческих профессий, поскольку навидалась их уже, этих творческих личностей. И пьют безбожно, а то и чем похуже занимаются, и снедаемы изнутри тщеславием, и злы на язык (конечно, не на публике, а в личных беседах), и сплетни любят, и заносчивы… А которые все из себя правильные – так еще хуже: не мужчины, а маски, под которые и заглянуть страшно. То ли демоны под ними прячутся, то ли вовсе там, под маской, – пустота…
Евгений же пусть он и из мира творчества, но – другой. В нем были открытость и простота. И та загадочность, которая не пугает, а манит.
Теперь понятно, почему Вера отзывалась столь благосклонно о своем бывшем однокурснике. Евгений, если подбирать к нему эпитет, был хороший.
Да, именно это простое слово могло быть применено к нему, оно одно, и никакое другое. Хороший. Очень хороший… С ним приятно. Лиля столько раз повторяла это слово – «хороший», что сама поверила в это.
– Почему ты меня так пристально разглядываешь? – вдруг спросил он, улыбаясь уголками губ.
– Мне кажется, у нас с тобой получится работать, – честно призналась Лиля. – Просто ты мне в первый момент ужасно не понравился.
– А если я скажу, что ты тоже мне не понравилась, как к этому отнесешься?
– Я обижусь, как еще! – возмутилась она.
– Ну так вот, ты мне ужасно не понравилась! – злорадно произнес Евгений и вдруг взял ее руку. Поднес к губам, поцеловал. И обидел, и попросил прощения в один момент. И немного больно, и приятно. И все это – их разговоры, их подколки – это игра. В которую безумно интересно играть…
– Гад какой… Не понравилась я ему, видите ли! – буркнула Лиля, вырвав руку. Потом не выдержала, улыбнулась: – Лучше скажи, Паше мы какую профессию придумаем? Кто он?
– Технарь? Мне представляется, что он человек, далекий от искусства и высших сфер, твердо стоит на ногах, любит радости жизни, девушек, обременять себя браком не намерен. Среднестатистический молодой москвич, словом. А по сути – полная противоположность Маши. То есть зритель с самого начала должен понять, что наши герои, он и она, – разные люди. И вся интрига будет заключаться в том, как они умудрятся влюбиться друг в друга!
Лиля кивнула. Потом добавила:
– А давай сделаем его нищим студентом. Совершенно некотирующимся пока. Он, например, студент архитектурного института. Еще никто, ноль без палочки, но внимательный зритель поймет: о, из этого парня получится блестящий специалист, да он перспективный жених!
– Согласен. Пусть Маша и Паша. Маша будет из простой семьи, а Паша – весь такой сложносочиненный… Не бизнесмен, нет, я помню. Например – интеллигент, белая кость.
– А почему это Маша – из простых? – немного обиделась Лиля. – Она у нас из потомственных интеллигентов, возможно из дворян. Этакая принцесса, по воле обстоятельств вынужденная занять вакансию Золушки. А вот Павел, Паша – из пролетарского пригорода, воспитания нет…
– Ну и зачем нашей тонкой, вернее толстой, но душевно тонкой Маше – этот быдловатый Паша? – возмутился Евгений.
– Затем, что наша Маша – толстая, не первой молодости девица, которая страдает от одиночества…
– Кстати! Почему это она страдает? – пожал плечами Евгений. – Это так банально – страдания одинокой женщины. Она прекрасно себя чувствует без мужа. Она типичная холостячка.
– Минутку! Герман просил изобразить женщину с проблемами, страдающую, – перебила Лиля.
– А она страдает не от одиночества, – парировал Евгений.
Пауза. Они глубоко задумались.
Потом Лиля сказала в трубку:
– А что, если наша Маша страдает из-за своей матери? Например, мать Маши спит и видит, чтобы выдать свою дочуру замуж…
– Хорошая мысль. Не особо новая, но для комедии – в самый раз! – улыбнулся Евгений.
И Лиля тоже хихикнула.
– Послушайте, только мне быдловатый герой из пригорода не нравится, – посерьезнев, добавил Евгений. – Какой-то расхожий образ, и он не вписывается в концепцию фильма. Фильм – о Москве. Давайте сделаем героя типичным москвичом.
– И он тоже не стремится вступать в брак, кстати, – подхватила Лиля.
– Точно. Они оба по-своему счастливы, наши Маша и Паша, – согласился Евгений. – Живут себе как закоренелые холостяки, им обоим так удобно и комфортно…
– Но тогда зачем они друг другу?! – пылко спросила Лиля.
– А это и есть тот случай, когда в дело вмешивается настоящая любовь… Но надо придумать историю знакомства Маши и Паши, столкнуть их лбами, так сказать…
Евгений и не заметил, как увлекся беседой. Лилины шутки, Лилин смех уже не казались ему неуместными. Они с Лилей фантазировали на ходу, перебивая друг друга и дополняя. Это не беседа была даже, а болтовня – все в шутку, не серьезно. И так весело оказалось играть вместе, хохмить, складывая будущий сюжет, словно в мозаику, а потом вновь рассыпать все, чтобы затем сложить новую картинку.
Они болтали часа два, перебирая варианты развития сюжета будущего сценария, потом решили взять тайм-аут – для того, чтобы упорядочить придуманное.
Едва только Евгений нажал на кнопку отбоя, раздался звонок.
Он думал, что это опять Лиля, с каким-нибудь пожеланием вдогонку, но, оказалось, звонила мать, Инесса Викторовна.
– Телефон был долго занят! – с возмущением произнесла она. – Безобразие! Ира опять с кем-то болтала?
– Нет, я, по работе.
– Опять ты ее покрываешь! – недоверчиво воскликнула мать.
Инесса Викторовна ненавидела свою невестку.
За что?
За то, что Ира являлась приезжей (известно, что приезжим от москвичей надо: так и мечтают набросить на них хомут в виде брака, чтобы в столице поселиться!). За то, что Ира работала в театре (известно, какие они, эти актрисули!). Еще мать упрекала Иру в том, что та – плохая хозяйка, плохая мать… Словом, обычная история нелюбви свекрови к невестке.
Можно было, конечно, эту нелюбовь списать на возраст (семьдесят восемь лет как-никак), но сколько себя помнил Евгений, мать всегда отличалась сложным характером и непримиримостью – уж если кого невзлюбила, то это навсегда.
Она, мать, считала себя белой костью, избранной. Родилась в семье дипломатов. Первым мужем Инессы Викторовны (и отцом Евгения) являлся известный советский авиаконструктор. Потом муж умер, и Инесса Викторовна нашла себе нового – не менее известного композитора. Композитор на момент знакомства оказался глубоко женат и очень немолод, а жена его, тоже немолодая, болела сильно, но эти обстоятельства не смутили упрямую вдовицу.
Инесса Викторовна влезла в чужую семью – на правах «друга» и «помощницы». Когда жена композитора через год умерла, пожилой гений оказался в полной собственности «помощницы». Они поженились.
Инесса Викторовна обожала помогать и поддерживать. А еще любила общественную жизнь, светские мероприятия… Она любила и умела дружить с сильными мира сего, благодаря мужьям перед ней теперь открывались все двери.
Официально считалось, что она продлила жизнь своего второго мужа. Композитор умер только через двадцать лет брака, на сотом году своей жизни. Хотя, подозревал Евгений, дело тут не в благотворном влиянии Инессы Викторовны на отчима, а в том, что сам отчим был из породы долгожителей… Хотя да, все-таки надо признать, мама ухаживала за своим вторым мужем, кормила и лечила. Так прилежно заботятся о своем домашнем питомце девочки-отличницы… А Инесса Викторовна, безусловно, до седых волос носила в себе комплекс отличницы, эту мысль, что она – самая лучшая. Самая лучшая жена и хозяйка, да.
Здесь надо заметить, что у композитора от первого брака имелся сын, который к моменту смерти своего отца уже находился на пенсии, и инвалидность, ко всему прочему, у него тоже была. А значит, он имел право на часть наследства отца, вне зависимости от того, на кого написано завещание и было ли оно написано вообще.
Пасынок затеял судебную тяжбу с Инессой Викторовной, процесс длился уже не один год. По закону Инесса Викторовна обязана была поделиться частью наследства с престарелым и больным сыном своего второго мужа, но разве она могла допустить подобное? Ни пяди врагу, то есть пасынку.
Пасынку бы отступиться (тоже человек небедный), но у него – свои принципы. Он ненавидел мачеху, которая рассорила его с отцом и отравила последний год жизни его умирающей матери – своей «бескорыстной» помощью (слова пасынка об Инессе Викторовне: «В каждой бочке затычка, всюду нос совала, и все это – на глазах у мамы, лежачей, которая медленно угасала и ни слова этой хищнице сказать не могла!»).
Словом, притязания пасынка на часть наследства композитора – вполне законны, но… надо знать Инессу Викторовну, эту «железную Берту», как называли ее некоторые за глаза. Она подключила свои связи, и теперь вся культурная общественность Москвы, известные люди – композиторы и художники – были на ее стороне.
Евгений пытался остановить мать (ну дело ли по судам бегать в семьдесят восемь лет!), но бесполезно.
Инесса Викторовна жаждала продолжения войны. Тут ведь дело принципа, не только из-за наследства битва шла…
– Ты послушай, какие новости! Вчера еще одно заседание суда состоялось… – решительно начала свой монолог мать. – И ты знаешь, что этот гад учудил, этот изверг, этот фашист…
Вот еще один предмет ненависти матери – адвокат пасынка. Отвратительный уже по факту того, что защищал интересы «недостойного сына».
Конечно, «недостойный сын» композитора, он же пасынок Инессы Викторовны, мог бы вести себя помудрее, оставить старушку-мачеху в покое, не терроризировать ее судебными исками.
Но как простить и отпустить ту, которая разлучила его с отцом? Отец, между прочим, прожил счастливых сорок лет в браке со своей первой женой, матерью пасынка…
Словом, обе стороны, что Инесса Викторовна, что ее пасынок, шли на принцип и отступать не собирались.
Евгений, прижав плечом телефон к уху, делал вид, что слушает мать, а сам набрасывал план сюжета в блокноте. И еще краем сознания думал о том, какое, возможно, будущее его ждет. Да, матери почти восемьдесят, ну и что с того? Она по-прежнему бодра и энергична, соображает прекрасно и, главное, сидеть на месте не намерена. Она вела активную жизнь при отце, затем при втором своем муже, композиторе, теперь вот бьется за наследство… Но что дальше? Дело о наследстве рано или поздно закроют, и даже уже не важно, в чью пользу.
И чем тогда матери заняться? Ведь тогда она непременно полезет в жизнь своего сына. Его, Евгения. То есть попытается устранить Иру. Не надо быть ни экстрасенсом, ни психологом, чтобы догадаться о дальнейшем развитии событий.
Конечно, ни Евгений не позволит матери это сделать, ни Ира, женщина разумная, тоже не поддастся на провокации, но, боже мой, трясти семью будет как при семибалльном землетрясении!
– Женя, ты меня слушаешь? – время от времени спрашивала мать, прерывая свой монолог.
– Да, мама, – примерно отвечал тот. – Так что твой адвокат решил? Подавать еще одну жалобу?
Мать, успокоившись, продолжала говорить.
Евгений не собирался с ней ссориться, не хотел идти на конфликт или ставить мать на место, как подобает настоящему мужчине… Потому что поставить на место Инессу Викторовну невозможно. Она уже всей своей жизнью доказала это всему миру. Это во-первых. Во-вторых – почтенный возраст матери. В-третьих, «онажемать», как сейчас принято говорить. Существо сакральное, святое, неприкасаемое. Да она сроду не интересовалась сыном, погруженная в светские, общественные мероприятия и творческие вечера! Ну и что с того? Она мать, и все тут.
Да и поздно, поздно доказывать семидесятивосьмилетней женщине, что она была плохой матерью. И напоминать, что все раннее детство Евгений провел на пятидневке (в яслях, потом в садике), а в подростковом возрасте – два года и вовсе прожил в интернате (поскольку отец находился в командировке за границей, ну и мать вместе с ним).
Кроме того, опять этот вопрос о наследстве. В этот раз о его наследстве, Евгения. Даже если мать вынудят отдать часть средств пасынку (не половину даже, кстати, а четверть, что ли, от того, что осталось после брака с композитором), наследство Евгения в случае смерти Инессы Викторовны – немаленькое.
Разругается Евгений с матерью при жизни, а та возьмет и завещает все государству. Или какому-нибудь фонду. Мать уже намекала один раз. Евгений не мог этого допустить, не должен был терять наследство. Потому что речь шла уже не о нем самом, а о сыне, Ленечке. Ради Ленечки Евгений кожу с себя живьем был готов содрать, землю есть.
Он любил сына безмерно и понимал – да, пусть он, Евгений, хоть сто раз молодой здоровый мужик, который в состоянии заработать, но выше потолка не прыгнуть. Он работник слова, а не владелец нефтяной вышки. И это в наше время, когда рост инфляции, кризисы и дефолты, будь они неладны; когда и хорошее образование, и хорошее лечение (тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог!) тоже стоят немалых денег.
Поэтому он переломит свою гордость и выслушает лишний раз свою мать.
Мать болтала около сорока минут. Евгений отвечал односложно, время от времени издавая то возгласы возмущения, то удивления. Но на самом деле его сердце было холодно, абсолютно равнодушно к проблемам, о которых говорилось.
Года полтора назад, когда дело о наследстве покойного композитора только разгоралось и пасынок завалил Инессу Викторовну исками, Евгений, как примерный сын, предложил матери (разумеется, втайне от Иры): а давай, я возьму кредит и отдам эти деньги пасынку? А ты, мама, не будешь таскаться по судам и тратить свои нервы и здоровье?
О, что тут поднялось… Мать возмутилась – как Евгений мог предложить ей такое? Инесса Викторовна была настроена на битву. К тому времени уже многие из известных людей находились на ее стороне, все возмущались скопидомством пасынка, посмевшим наехать на несчастную престарелую вдову… Вариться в том котле из судов, сплетен, бесконечных разговоров, пафосных душераздирающих криков матери было гораздо интереснее, чем сдаться.
Инесса Викторовна отказалась от предложения Евгения.
…Звонок в дверь.
– Звонят, что ли, у тебя? – встрепенулась мать. Слух у нее до сих пор был прекрасный.
– Да. Возможно, электрик. У нас то и дело пробки вылетают в последнее время, – меланхолично произнес Евгений.
– О-о… Это серьезно. Ну, не буду тебя отвлекать. Ты, главное, по пятам ходи за этим электриком, и если что – жалуйся в управу!
Мать бросила трубку.
Но это был не электрик. На пороге стоял сосед из квартиры напротив – Арсений, мужчина лет сорока пяти, высокий, худой. На его изможденном лице навсегда застыло странное выражение – смесь умиления, тоски и доброжелательности. Словом, взгляд, как у брошенного пса. Жил Арсений один и, судя по всему, сам страдал от своего одиночества, потому что при любом удобном поводе старался заглянуть к Лазаревым.
Хотя сосед – не пенсионер еще, не безработный, не бездельник неприкаянный, а главный бухгалтер на предприятии средней руки… В общем, человек достаточно обеспеченный, очень положительный. Даже странно, что при всеобщем мужском дефиците никто из женщин до сих пор на него не покусился…
– Привет, Женя, не помешал? – стесняясь, спросил Арсений.
– Ну как сказать… А что случилось?
– Я вот один агрегат купил себе для кухни… А как понять его, не знаю. Нет, там инструкция в комплекте, и сборник рецептов, и в Интернете я тоже информацию посмотрел… Но я хотел бы реальных рекомендаций, а не теоретических. Ирочка дома? Наверное, Ирочка могла бы мне помочь…
– Она вечером будет, после восьми. Я ей скажу, что ты заходил.
– Спасибо! – Арсений сглотнул, и кадык на его худой шее заходил вверх-вниз. – Ты сам не представляешь, Женька, какой ты счастливчик…
Евгений представлял. Вернее, подозревал, что Арсений давно и тайно влюблен в Иру.
Но ревновать жену к соседу Евгений не мог. Вот не мог, и все тут. Потому что Арсений никогда не вызывал у Иры теплых чувств, скорее жалость и досаду – когда допекал своими визитами. Да и в Ире Евгений был стопроцентно уверен. Она серьезная женщина, не из тех, кто заводит романы на стороне.
Евгений не без труда, но тем не менее стараясь сохранять учтивость, выпроводил соседа из квартиры. «Это невозможно… Вот как в таких условиях работать?!»
Набрал номер, ставший уже знакомым.
– Лиля? Добрый день! Давайте завтра утром встретимся. Обсудим сценарий, но не по телефону. Меня тут дергают целый день… Пишу-то я ночью, тогда все нормально, но утром черт знает что творится… Как?
– Я – «за», – быстро ответила Лиля. – При личной встрече дело всегда быстрее идет. Знаете, даже лучше, чем по скайпу, например… Скиньте мне на электронку, что написали, и я вам свои заметки тоже пришлю. Прочитаем, обсудим.
– Отлично. Да, и вот еще что… Давайте на «ты», если можно.
* * *
Они договорились встретиться утром в кафе, неподалеку от метро «Ленинский проспект».Когда Лиля собиралась на встречу, за окном вовсю сияло утреннее солнце, а там, вдали, на горизонте, где дома сливались с небом, дрожала серо-голубая дымка, какая обычно бывает только летом, в жару…
Словом, грядущий день обещал чудесную погоду, и это после первых противных, слякотных и холодных дней сентября!
Лиля думала не о сценарии, не о Евгении, а о том, как прекрасно сейчас там, на улицах города. И о том, как удачно, что нашелся повод выйти из дома.
Она надела недавно купленный костюм – юбка до колен и плотный пиджак с баской по талии – песочно-коричневого цвета, с оттенком оранжевого. Цвет пустыни, как она его называла. На руку плащ можно будет накинуть, на всякий случай.
И помаду выбрала морковного оттенка…
Волосы на концах подвила щипцами, и вся такая осенняя, в тон желтеющей листве, покинула дом. По привычке поймала такси, но через пару кварталов – обычная история, пробка. Опять пришлось добираться до места встречи на метро.
Выходя на улицу, заметила Евгения – он двигался впереди. Высокий, худощавый, немного косолапил при ходьбе. В джинсах, короткой ветровке белого цвета… Сзади, со спины, он показался Лиле чуть не подростком-переростком. Он ли? Нет, вот повернул голову, виден профиль с длинным носом.
– Женя!
– О, Лиля! – он быстро обернулся. – Добрый день.
– Добрый. Послушайте, Женя…
– Мы на «ты», – напомнил он.
– А, да, точно. Послушай, погода чудесная, совершенно не хочется в помещение. Давай пройдемся, на ходу все обсудим. Это ведь нетрудно? – выпалила Лиля.
– Да, конечно, – легко согласился Евгений.
– Тогда сразу к делу… Я пока с трудом представляю, как лучше познакомить наших героев… Паша едет на машине по Москве и случайно сбивает на переходе Машу, которая, вся такая рассеянная, пытается пересечь улицу на красный свет. Слегка сбивает, не до смерти, – хихикнула Лиля.
– Не слишком ли это… как бы сказать… – слегка поморщившись, пошевелил пальцами Евгений.
– Банально?
– Да, пожалуй. И потом, честно говоря, я не представляю, как водитель может влюбиться в женщину, нарушающую правила дорожного движения. Он должен быть в бешенстве! Ну, разумеется, если женщина – не королева его грез, прекрасная и восхитительная… А наша Маша, как мы договорились, – не первой молодости девица, да еще с лишним весом. Нет-нет, я не считаю лишний вес уродством, я о том, что Маша – не из тех, в кого можно влюбиться с первого взгляда.
– Н-да, задачка… – согласилась Лиля. Они с Евгением спустились в подземный переход. – А если Паша обедает в ресторане? У него бизнес-ланч… И официантка – наша Маша. Она приносит горячий кофе и случайно проливает его на колени Павлу. Тот в бешенстве! А от любви до ненависти один шаг, как известно…
– Мне этот вариант тоже не очень нравится.
– Господи, тебе ничего не нравится! – не выдержала, взорвалась Лиля. – Ну так же нельзя! И то не так, и это не то…
– Лиля, пойми, твои варианты хороши для обычного сериала, а мы пытаемся придумать красивую, необыкновенную историю! Комедию, музыкальную мелодраму!
– Ладно… Ладно, – уже спокойным голосом, но тем не менее продолжая злиться, пробормотала Лиля. – Ты прав. Мы должны отказаться от штампов.
Они вышли из подземного перехода и оказались на территории Нескучного сада.
– Как хорошо здесь… – вздохнул Евгений. – Спасибо, что вытащила меня сюда. Сто лет здесь не был. Я настаиваю на том, что знакомство наших героев – случайное… Их свела Москва.
– Да, должен присутствовать Его Величество Случай. Они могут встретиться в парке, вот здесь, например, в Нескучном саду, или столкнуться в метро, на выставке…
– Погоди! В прошлый раз мы говорили о матери Маши, которая мечтает выдать свою дочку замуж. Мать надо задействовать в сюжете. Если именно мать знакомит Машу с Пашей?
– Гм… – Лиля задумалась. Они с Евгением пересекли площадку с фонтанами и машинально, не сговариваясь, не замечая ничего вокруг, протиснулись сквозь проход в кустах. И очутились перед знаменитыми оврагами Нескучного сада, которые, изгибаясь причудливыми волнами, шли то вверх, то вниз.
А где-то впереди, за начинающей желтеть листвой, сверкала поверхность Москвы-реки. Вдали гудел теплоход, играла музыка, раздавался отдаленный, полный безудержной радости, почти безумный чей-то молодой смех.
– Это сказка… – прошептала Лиля, забыв, о чем она только что говорила. – Ведь ничего необычного нет. Лес, река… Откуда же тогда такое ощущение счастья? Как хорошо, как хорошо… – Она невольно захлопала в ладоши, затем прижала руки к груди, замерла.
– Солнце светит. Вот и ощущение счастья. Представь тот же самый пейзаж, но с облетевшей листвой, хмурым небом, ты не хлопала бы сейчас в ладоши, точно девочка.
– Ты злой, Лазарев, – фыркнула Лиля. «Надо же, мы уже фамильярничаем, точно знакомы сто лет…» – невольно подумала она. – Зачем напоминать женщине о ее возрасте?
– О, прости, прости! – Евгений вдруг так перепугался, расстроился всерьез, что Лиля его тут же и простила.
Улыбнулась и пошла вниз, по тропинке, усыпанной уже начинающей опадать листвой.
– Мать знакомит Машу с потенциальными женихами. Например, с сыновьями ее подруг, – тихо произнесла Лиля.
– И они всё не то, – продолжил Евгений. – Если это комедия, то нам есть где развернуться. Пусть будут женихи – смешные и ужасные, да!
– Удивительная банальщина! – с восхищением произнесла Лиля.
– Я знал, что ты оценишь.
– О, а как Герману понравится этот поворот с женихами!
Они шли и болтали, придумывая подробности того, как мать пыталась сосватать Машу, шутя и смеясь. Опять возникло то удивительное чувство полного взаимопонимания, ощущение, что они на одной волне.
– Погоди… А кто они, наши герои? Они не могут быть вне профессии, например… Мы про них должны знать все – ну, хотя бы потому, что нам придется описывать их реакцию на те или иные события, – вдруг спохватилась Лиля. – Почему Маша хочет жить одна? Значит, у нее интересная жизнь, ей вполне хватает впечатлений от своей работы… Кто она?
– Учительница, – подсказал Евгений. – Вся в чужих детях, своих ей не надо.
– Прекрасная профессия. Только… с чего ей вдруг потом семья и дети понадобятся?
– Она влюбится. А значит, станет другой, поменяются все ее жизненные ценности. Хотя… У меня отчим был композитором. Весь в музыке, не от мира сего. Если нашего Пашу тоже сделать композитором? Музыкантом? И, опять же, эта профессия ляжет в концепцию фильма – он как раз музыкальный!
– А почему Паша музыкант? Какой-то сексизм… – язвительно возразила Лиля. – Типа, женщина только училкой быть способна, а к творчеству ей лучше не приближаться.
– Ладно-ладно, не бузи! Давай Машу сделаем музыкантшей! – примирительно произнес Евгений.
– Скрипачкой. Нет, пианисткой! – с наслаждением произнесла Лиля. – Меня в детстве пытались учить игре на пианино. И это притом что у меня даже слух отсутствовал!
– Совсем?
– Совсем-совсем! Мне не медведь на ухо наступил, а целый слон!
Евгений усмехнулся.
К этому моменту они уже очутились внизу, на асфальтированной дороге – тут катались взад-вперед велосипедисты, роллеры…
– Пойдем на набережную, там спокойнее, – Евгений взял Лилю за руку, помог спуститься по каменным ступеням, хотя Лиля в помощи не нуждалась. Вот зачем он ее за руку взял? Это же мешает, это лишнее, сбивает…
На набережной, под прямыми лучами солнца, было даже жарко, как летом. Тепло шло от нагретого асфальта. Плескалась о гранитный берег вода, бодро проплывали экскурсионные теплоходы, набитые под завязку людьми.
Лиля с Евгением побрели в сторону Парка имени Горького.
– Ты не устала?
– Нет. Да тут и сесть-то негде… Все скамейки заняты.
«Зачем он спрашивает, не устала ли я? Это ведь тоже лишнее… Он не должен относиться ко мне как к женщине. Не должен спрашивать – не устала ли я, не голодна ли… Не должен подавать мне руку, не должен платить за меня!»
Кусая губы, Лиля искоса поглядывала на своего спутника. Он шел рядом – высокий, на голову выше нее (и это притом что сама Лиля была не маленького роста), тощий… Хотя нет, не тощий. Тонкий. И, несмотря на небольшую косолапость, изящный.
Это и его одежды касалось. Ведь, несмотря на то что Евгений был одет, как сейчас принято говорить, в стиле casual, он все равно выглядел аристократично. Да, артистично-аристократично.
Лиля, сколько себя помнила, никогда не испытывала влечения к людям, вернее, к мужчинам творческих профессий, поскольку навидалась их уже, этих творческих личностей. И пьют безбожно, а то и чем похуже занимаются, и снедаемы изнутри тщеславием, и злы на язык (конечно, не на публике, а в личных беседах), и сплетни любят, и заносчивы… А которые все из себя правильные – так еще хуже: не мужчины, а маски, под которые и заглянуть страшно. То ли демоны под ними прячутся, то ли вовсе там, под маской, – пустота…
Евгений же пусть он и из мира творчества, но – другой. В нем были открытость и простота. И та загадочность, которая не пугает, а манит.
Теперь понятно, почему Вера отзывалась столь благосклонно о своем бывшем однокурснике. Евгений, если подбирать к нему эпитет, был хороший.
Да, именно это простое слово могло быть применено к нему, оно одно, и никакое другое. Хороший. Очень хороший… С ним приятно. Лиля столько раз повторяла это слово – «хороший», что сама поверила в это.
– Почему ты меня так пристально разглядываешь? – вдруг спросил он, улыбаясь уголками губ.
– Мне кажется, у нас с тобой получится работать, – честно призналась Лиля. – Просто ты мне в первый момент ужасно не понравился.
– А если я скажу, что ты тоже мне не понравилась, как к этому отнесешься?
– Я обижусь, как еще! – возмутилась она.
– Ну так вот, ты мне ужасно не понравилась! – злорадно произнес Евгений и вдруг взял ее руку. Поднес к губам, поцеловал. И обидел, и попросил прощения в один момент. И немного больно, и приятно. И все это – их разговоры, их подколки – это игра. В которую безумно интересно играть…
– Гад какой… Не понравилась я ему, видите ли! – буркнула Лиля, вырвав руку. Потом не выдержала, улыбнулась: – Лучше скажи, Паше мы какую профессию придумаем? Кто он?
– Технарь? Мне представляется, что он человек, далекий от искусства и высших сфер, твердо стоит на ногах, любит радости жизни, девушек, обременять себя браком не намерен. Среднестатистический молодой москвич, словом. А по сути – полная противоположность Маши. То есть зритель с самого начала должен понять, что наши герои, он и она, – разные люди. И вся интрига будет заключаться в том, как они умудрятся влюбиться друг в друга!
Лиля кивнула. Потом добавила:
– А давай сделаем его нищим студентом. Совершенно некотирующимся пока. Он, например, студент архитектурного института. Еще никто, ноль без палочки, но внимательный зритель поймет: о, из этого парня получится блестящий специалист, да он перспективный жених!