– Я – «за», – быстро сказала Лиля. – Хороший вариант.
Евгений подумал об Ире, о сыне. Что ж, две недели в разлуке с семьей – не такая уж катастрофа… И в самом деле, там, за городом, в доме отдыха, его никто не будет дергать. И телефон можно отключить.
Мать, конечно, станет искать, но Ира справится, отобьет.
Ира тоже не будет против. Она же знает, что все это ради нее, ради сына. Им ведь нужны деньги – на частную школу…
– Я тоже «за», – сказал Евгений.
Как-то резко – в тот же день, когда Лиля с Евгением отправились в дом отдыха под Москвой.
В первый раз Лиля видела Евгения за рулем. Тот вел машину (иномарка среднего класса) медленно, но уверенно, объезжая каждую колдобину на асфальте.
– Почему ты в городе не ездишь? – спросила она.
– А куда? И смысл… – неохотно отозвался Евгений. – Все равно одни пробки, быстрее на метро. В основном с Ирой на машине ездим в гипермаркет, по выходным.
– Ненавижу эти гипермаркеты. Ненавижу строительные рынки. Ненавижу толпы людей с тележками. Ненавижу эти забитые машинами подземные парковки… – с чувством произнесла Лиля.
– Милая моя, а как быть? Такова жизнь. Надо есть, пить, делать ремонт, покупать мебель. Мы же не воздухом питаемся, не в безвоздушном пространстве живем, – рассудительно произнес Евгений.
– Ты зануда, – покачала головой Лиля. – Вот посмотри, как ты машину ведешь… Ты во всем, во всем зануда.
– Да. Я зануда.
– И перфекционист.
– И перфекционист, – спокойно согласился он. – А ты типичная женщина-истеричка, с вечным пмс.
– Что-о?!
Они разругались. Они и до того пару раз успели поругаться, правда по телефону или обмениваясь письмами в Интернете. Начинали на пустом месте, говорили злые слова, потом вдруг затихали и приходили к полному согласию и чуть ли не целовали друг друга заочно.
Теперь подобное происходило в реальности.
– И как ты будешь писать о том, что ненавидишь? – поинтересовался Евгений
– Да, я буду об этом писать – именно потому, что ненавижу эти твои гипермаркеты и толпы народа… Боже, боже, как я ненавижу Москву! – страстно произнесла Лиля. – Смотри на дорогу!
– Не указывай мне… Ты мне не жена.
– О, если бы я была твоей женой, я бы тебя убила.
– А если бы я был твоим мужем… Слушай, Лили Марлен, а это ты предложила ввести в сценарий рабочего-таджика? – неожиданно переключился Евгений.
– Может. Не помню. Я, а может, ты. Но Герман одобрил.
– Но что у нас будет делать этот таджик?
– Без понятия. Слушай, а может, сделаем его сквозным персонажем?
Они болтали уже о сценарии, забыв о том, что только что ругались.
…Дом отдыха находился в красивом месте. Огромная территория – почти как лес.
Когда Лиля с Евгением оформлялись с заселением, за окнами уже вовсю шел не дождь даже, а ливень.
Два одноместных номера рядом.
– Сейчас начнем? – спросил Евгений, едва получив ключ.
– А обедать?! – возмутилась Лиля. – У меня на голодный желудок мысль не идет!
– Ну, если ты желудком думаешь… – подколол ее Евгений.
Они встретились внизу, в просторной столовой, почти пустой – не сезон уже, большинство отдыхающих разъехались.
Дождь бьет в стекла, делая пейзаж за огромным окном размытым, неясным – вот где-то вдали угадываются контуры деревьев, какая-то беседка…
Принесли обед.
– Тебя муж как отпустил?
– Нормально. Он привык. Помню, я один раз над сериалом работала, вот был завал… Но мы тогда на студии ночевали, в какой-то каморке. Пять человек сценаристов. Весело! Холод, правда, жуткий…
– М-да-а…
– А тебя жена как отпустила? – с любопытством спросила Лиля.
– Нормально, – коротко ответил Евгений.
Лиля засмотрелась на своего спутника – как он жует, как подносит вилку ко рту… До этого момента она почти не думала о том, что будет, когда они с Евгением останутся вдвоем. В замкнутом пространстве. На долгие две недели. Нос к носу.
Нет, конечно, ничего не будет (в этом самом, эротическом смысле), но просто…
– Ты же говорила, что голодная. А сама не ешь! Ну-ка… – Он зачерпнул ложкой суп, поднес ее к Лилиному рту.
– Женька!
– Жуй-жуй, глотай…
– Женька, а если я… – Она тоже выхватила у него ложку, принялась в шутку кормить уже его. Смеялись, дурачились – ровно до тех пор, пока проходящая почтенная дама с улыбкой не обронила, что приятно глядеть на столь милую пару.
Пару?!
Лиля почувствовала, как краснеет, села ровно. С каменным выражением на лице поднесла стакан с компотом к губам, стараясь, отчаянно стараясь, чтобы рука при этом не дрожала.
Евгений же никак не проявил своего смущения. Невозмутимо продолжил есть и пить.
А Лиля в этот момент подумала о том, что им придется вернуться в номер, ее или его, и там, нос к носу, сидеть часы подряд.
И никто их не побеспокоит, и не разлучит, позвав домой. Они будут только вдвоем, и в принципе, если вдруг вздумают переступить черту (так Лиля для себя отстраненно обозначила любовную связь со своим коллегой), никто не помешает. Не остановит. Не узнает – при условии, если они оба будут держать язык за зубами…
Они с Евгением могут это сделать. Легко.
Интересно, Евгений изменял когда-нибудь своей жене? Да, скорее всего, ведь у мужчин это происходит проще. Или нет… Редко, но бывает, когда мужчина – такой вот цельный, не способный к предательству. А Евгений выглядит именно цельной личностью. Ради быстрых удовольствий на стороне он не способен предать семью. Он может влюбиться, наверное, тогда, да, изменит, пожалуй. Но это тоже вряд ли. Он ведь педант, зануда, он просто не позволит себе потерять голову. При первых приступах влюбленности возьмет и хладнокровно, стараясь не обращать внимания на реки крови, вырвет ненужную привязанность из сердца и отбросит прочь. И пойдет дальше с зияющей раной в груди, улыбаясь иронично и делая вид, будто никакой раны нет.
Поэтому лучше не думать о Евгении в этом ключе, надо забыть о том, что он мужчина. Он – просто коллега. Друг. Приятель.
«Мама дорогая, о чем я думаю? Зачем? Чур меня…» – испугалась Лиля, потерянно разглядывая содержимое своей тарелки.
Совесть мучила ее – за подобные мысли.
Особенно неприятно стало оттого, что муж, Сергей, отпустил ее легко. Ну, не легко, это слишком громко сказано, но – отпустил, понимая, хоть и ругаясь, ворча. Да, такова работа Лили, что приходится полностью погружаться в сценарий, сидеть днями и ночами со своими коллегами, рождая новый сюжет. Сергей уважал Лилю.
И как после всего этого можно предать мужа, как можно растоптать его благородство, уважительность, такт и прочие достоинства… Это какой свиньей и гадиной надо быть!
«Потом, я же не влюблена в Евгения. Нет, нет! Просто временное помрачение. Наваждение. Все это должно скоро пройти. Обычная ситуация – двое в закрытом пространстве. Он и она. Инстинкт – надо размножаться. Но это именно инстинкт, животная похоть. Она ни к чему не приведет. Секс, а потом пустота, отвращение. И мысль, что разрушено все то доброе, хорошее, что строилось годами, ради минутного удовольствия!»
Лиля перевела дыхание.
«Кажется, отпустило». – Она подняла глаза на Евгения и спросила:
– И почему женщины так любят сказки?
– То есть?
– Почему они верят в любовь вечную и прекрасную – до самого гроба… В жизни же все иначе! Единицы встречают старость вместе, да и то не потому, что их соединила великая любовь, а потому, что обладают определенными человеческими качествами – терпением, пониманием, умением сдерживать себя. Да и вообще, я думаю, любовь – это не главное в жизни! – неожиданно заключила Лиля.
– Совсем не главное, – согласился Евгений. – Мне кажется, любовь придумали. Раньше ее не было. Ну, то есть влечения, нежности и прочего никто не отменял, и древние люди, наверное, испытывали нечто подобное, кратковременное – к своим половым партнерам… Но если брать ситуацию в целом, то человеку раньше не до любви было. Выживать приходилось. Когда испытываешь холод, голод, опасности подстерегают со всех сторон – не до сюси-пуси. Потом – религия, опять же, сдерживала, куча табу и запретов… А культ любви, человеческой любви возник позже. И сейчас он цветет махровым цветом. Потому что все меньше проблем, все больше свободного времени. Цивилизация облегчила нам жизнь, войн и революций нету, чем еще заняться… Единственная страсть, единственное утешение скучающего, сытого, здорового человека – любовь.
– То есть ты не веришь в любовь?
– Нет, – спокойно сказал он. – А бабы – они с жиру бесятся. Чю-уйства им подавай…
– Ты жесток. Но ты прав. Да-да. Только как с таким настроем сочинять сценарий о любви? – улыбнулась Лиля.
– Да нормально! Все сочинители мелодрам, писатели, – люди циничные, с холодным сердцем.
– Ты опять прав. Либо любить, либо писать о любви, – согласилась Лиля. С каждой минутой ей становилось легче. – Ладно, пойдем, работать надо.
Закончив обед, оба отправились в номер Евгения. Сразу решили, что будут работать там, поскольку окна его номера выходили на кирпичную стену какой-то пристройки. А значит, даже вид из окна не мог отвлекать от работы.
Сели рядом перед ноутбуком, плечом к плечу.
– А давай с таджика-рабочего начнем? – предложила Лиля. – Короткая сцена, вводная, но она сразу дает зрителю представление о том, что Москва – это огромная стройка.
– Может, и концовку с тем же таджиком придумаем? Раз он у нас через весь сюжет проходит…
– Да! Точно, закольцуем все! – с азартом произнесла Лиля. – Пиши: «Панорама Москвы. На последнем этаже строящегося дома рабочий-таджик кладет кирпичи…»
– А героиню когда вводить будем?
– Да это не важно, если надо, переставим сцены! Быстрее, не думай.
– Да как «не думай»? – засмеялся Евгений.
– А вот так, – строго произнесла Лиля. – Ты думаешь рассудком. Слово за словом у тебя идет в мозгу, по прямой линии. А надо писать не мозгом, а интуицией, что ли… То есть не мыслями, а чувствами.
– Послушай, ты серьезно?
– Да, да…
Поворачивая компьютер в разные стороны, Лиля и Евгений печатали на нем – то одна, то другой, пытаясь найти нужный ритм, наиболее удобный способ работы. Проговаривали каждую фразу, каждое слово…
Поначалу было неудобно, они злились, раздражались, но скоро дело пошло, и они уже забыли обо всем, полностью погрузившись в сценарий.
…На ужин чуть не опоздали, потом снова сели за компьютер.
Снова забыв о времени, работали до полуночи, пока Евгений не спохватился и не заявил, что режим дня – это святое, надо набраться сил до завтра.
Лиля согласилась.
Зашла в свой номер, быстро умылась, рухнула в постель. «Вроде бы не пни корчуем, а как я устала…» – успела подумать она перед тем, как заснуть.
Следующий день Лиля с Евгением тоже работали, потом третий…
Дождь все это время лил как из ведра, сценаристы даже ни разу не вышли из корпуса, в котором жили. Изредка Лиля звонила домой, мужу, перекидывалась парой фраз с Викусей, передавала приветы Раисе Петровне.
Звонил ли Евгений жене? Лиля не обращала внимания. Или он это делал не при ней…
А на четвертый день случилось вот что. Они собирались писать очень важную сцену – знакомство героев, то, при каких обстоятельствах это произошло. И вот именно в этом вопросе никак не могли сойтись.
Знакомство Маши и Паши, с одной стороны, должно произойти при необычных обстоятельствах, с другой – они все же в первую очередь создают мелодраму, лишь во вторую очередь – комедию. Лиля настаивала на романтичной линии, Евгений – на комедийной.
Они спорили, молчали, снова спорили… И никак дело не шло, словно наткнулись на невидимую стену и не могли ее пробить.
Бегали из его номера в ее и обратно. Стояли рядышком на лестнице, вцепившись в перила, и смотрели сквозь стекло на аллеи парка, утопающие в дожде. Поругались. Помирились.
Потом устроили «час тишины», дабы собраться с мыслями. Но не получилось, скорее, наоборот – мысли и вовсе исчезли.
Поужинали там же, в столовой, устроили мозговой штурм. Чуть не убили друг друга, споря в полный голос… Немногочисленные отдыхающие с удивлением косились на них. Опомнившись, сценаристы убежали к Евгению в номер.
– Ладно, давай ничего не будем делать, давай завтра с утра, со свежей головой, приступим к работе, – предложил Евгений.
– Хорошо, – сухо сказала Лиля и ушла к себе (ей вдруг показалось, что Евгений ее ненавидит и что она ему надоела до смерти).
Запершись у себя в номере, молодая женщина включила телевизор. Посмотрела новости.
Потом выглянула в окно (из ее окон открывался чудесный вид на парк).
…Уже начинались сумерки, только-только зажглись фонари – блестели мокрые асфальтовые дорожки; мерцая, дрожала на ветру подсвеченная электричеством желтая, прозрачная, уже умирающая листва…
Лиля немедленно натянула на себя резиновые сапоги, достала из чемодана длинный плащ с капюшоном и, не предупредив Евгения, вышла из корпуса. Вернее, она и не собиралась предупреждать своего коллегу – она хотела побыть одна.
На большой площадке с клумбой, на которой росли отважные бессмертники, еще бродил народ, совершая вечерний моцион, – с зонтами, в куртках и резиновых сапогах.
Лиля направилась в сторону, подальше от публики, к боковой аллее. Здесь уже не было ни души. Воздух, свежий, но не холодный, приятно дул в лицо. Совсем стемнело, и дождик – о чудо! – почти прекратился. От прежнего ливня осталась легкая, почти невесомая морось, оседающая на ресницах.
Лиля оказалась один на один с ночным парком. Страшно ей не было. А кого бояться? Это не лес – закрытая, охраняемая территория.
Узкая тропинка вела вниз. Цепляясь за деревья, чтобы не поскользнуться, Лиля спустилась и обнаружила, что перед ней – небольшое озерцо.
По поверхности плывут опавшие листья, отражение луны идет рябью… Так хорошо. Господи, как тут хорошо!
Лиля села на краешек мокрой скамьи, сложила руки на коленях и замерла. Кажется, она даже забыла моргать, завороженная отражением луны на воде.
Сколько прошло времени, Лиля не знала.
Чьи-то шаги, треск веток.
Темный силуэт на фоне подсвеченной листвы… Евгений.
Быстро, ловко сбежал по скользкому земляному откосу, прыгнул на аллею перед Лилей и сказал:
– Ага, вот ты где!
– Привет, – без всякого энтузиазма отозвалась она. – Да я вот это… голову проветрить решила.
– А я стучу к тебе в дверь – не отвечаешь. Звоню – а твой телефон в номере играет… Либо спишь крепко, либо… Пошел на ресепшен – точно, ты ключи там оставила, значит, усвистала куда-то без телефона. В общем, отправился тебя искать. Еле нашел! В самую чащобу забралась.
Он сел рядом на скамейку – тоже в капюшоне, длинной спортивной куртке. Лиля нагнулась, посмотрела – надо же, и в резиновых сапогах…
– Что? Что ты там рассматриваешь? – весело спросил Евгений.
– Мы как два путешественника, одеты по-походному.
– Тебе не холодно? – Он тыльной стороной ладони прикоснулся к ее щеке, проверяя, точно ребенка, не замерзла ли.
Лиля отклонилась недовольно:
– Нет.
– А я говорю – холодно. – Евгений встал, потянул Лилю за локоть: – Давай пройдемся. Стой, куда? Ты горная козочка, чтобы по пригоркам лазать? Вон дорожка…
– Там длиннее, крюк придется делать.
– Нет уж, мы никуда не торопимся. Не хватало еще ноги в этих кустах переломать.
– Ты зануда, – злорадно произнесла Лиля, шагая рядом с ним по аллее вдоль озера. – Ты скучный зануда, вот кто ты, Лазарев.
– А ты бестолковая курица. Несешься куда-то не глядя.
– Я – курица?! – до глубины души оскорбилась Лиля. – Ты назвал меня курицей?
– Бестолковой курицей, – поправил он.
– Гад какой… – Она ткнула его локтем в бок. Евгений охнул, засмеялся, отступил в сторону, потом обеими руками взъерошил ей волосы. Лиля размахнулась, хотела стукнуть его ногой, но Евгений успел отскочить, злорадно хохоча.
И Лиля тоже хохотала… «Как дети! Господи, что мы делаем?»
– Слушай, Селуянова, ты не хочешь выпить?
– В смысле?
– Ну, выпить, водки выпить! – конкретизировал Женя.
– Водки?!
– Ладно, не водки, а чего-нибудь другого, чего ты там пьешь. Ты вино пьешь?
– Вино? Пью, – обстоятельно кивнула Лиля. – Шампанское пью. Но еще мартини очень люблю. Ликер… шоколадный. Или лучше клубничный! – оживилась она. – Есть хороший немецкий ликер, там настоящая клубника, между прочим, не какой-то там химический заменитель… Я его называю «ксю-ксю».
– Я так и думал. Мартини и сладкий ликер. Все предсказуемо.
– О, зато ты какой оригинальный со своей водкой!
Они брели по мокрой асфальтовой дорожке вдоль озера. Впереди, у поворота, – одинокий фонарь.
– Стой! – Евгений, державший Лилю под локоть, довольно резко заставил свою спутницу остановиться.
– Иди, стой, иди, стой… Что ты мной командуешь? – возмутилась Лиля и топнула ногой. – Я вот не люблю, когда мной помыкают…
Евгений вдруг взял ее лицо в ладони, поднял вверх, наклонился и поцеловал прямо в губы.
На миг Лиля потеряла сознание. Да-да, буквально потеряла – голова у нее закружилась, молодая женщина пошатнулась, и Евгений едва успел ее подхватить.
– Ты такая неуклюжая… – шепотом произнес он и опять поцеловал.
Это было… Лиля даже слов не могла подобрать, что это было. Она привыкла к тоннам слов, к бесконечным чужим диалогам, которые ей приходилось придумывать, но тут рассудок перестал подчиняться ей, полностью отключился.
Хотела ли она этого? Да, хотела. Вернее, не так – очень хотела и очень боялась. Ждала и не верила. А когда все произошло – испугалась. И ведь как приятно, мама дорогая, как невыносимо это, остро и… еще много чего!
– Лазарев, скотина… – тоненьким голосом пропищала Лиля. – Ты… вот зачем ты это делаешь, можешь мне объяснить?
– Я не знаю. Нечаянно получилось.
– Нечаянно… Дурак. Сорок лет – ума нет! – всплеснула руками Лиля. – Я тебя убью… – Она попыталась стукнуть его кулаком в грудь. Правда, ударить не успела, Евгений перехватил ее руку на лету. – Пусти!
– Нет. Ты лучше послушай меня. Слушаешь? «Возле казармы, в свете фонаря, кружатся попарно листья сентября. Ах, как давно у этих стен я сам стоял, стоял и ждал тебя, Лили Марлен. Тебя, Лили Марлен».
Лиля стояла, молчала. Сердце у нее сжималось, она не знала, что делать, что говорить. Потом пробормотала растерянно:
– Какая еще казарма…
– Это песня о Лили Марлен. Он – солдат, он уходит на фронт, где его, возможно, убьют. Он думает о Лили Марлен. Все, что он хочет от этой жизни, – это вернуться с дурацкой войны, к своей Лили.
– Да знаю я эту песню… Только не понимаю – я-то тут при чем? – вяло пролепетала Лиля.
– При том, что ты – Лиля. Лили. А вот фонарь, видишь?
– Фонарь-то я вижу, да, но не вижу логики… Ты будешь повторять все глупости, которые сказал Чащин?
Евгений подумал об Ире, о сыне. Что ж, две недели в разлуке с семьей – не такая уж катастрофа… И в самом деле, там, за городом, в доме отдыха, его никто не будет дергать. И телефон можно отключить.
Мать, конечно, станет искать, но Ира справится, отобьет.
Ира тоже не будет против. Она же знает, что все это ради нее, ради сына. Им ведь нужны деньги – на частную школу…
– Я тоже «за», – сказал Евгений.
* * *
После безоблачного, теплого, золотого бабьего лета наступила пора дождей.Как-то резко – в тот же день, когда Лиля с Евгением отправились в дом отдыха под Москвой.
В первый раз Лиля видела Евгения за рулем. Тот вел машину (иномарка среднего класса) медленно, но уверенно, объезжая каждую колдобину на асфальте.
– Почему ты в городе не ездишь? – спросила она.
– А куда? И смысл… – неохотно отозвался Евгений. – Все равно одни пробки, быстрее на метро. В основном с Ирой на машине ездим в гипермаркет, по выходным.
– Ненавижу эти гипермаркеты. Ненавижу строительные рынки. Ненавижу толпы людей с тележками. Ненавижу эти забитые машинами подземные парковки… – с чувством произнесла Лиля.
– Милая моя, а как быть? Такова жизнь. Надо есть, пить, делать ремонт, покупать мебель. Мы же не воздухом питаемся, не в безвоздушном пространстве живем, – рассудительно произнес Евгений.
– Ты зануда, – покачала головой Лиля. – Вот посмотри, как ты машину ведешь… Ты во всем, во всем зануда.
– Да. Я зануда.
– И перфекционист.
– И перфекционист, – спокойно согласился он. – А ты типичная женщина-истеричка, с вечным пмс.
– Что-о?!
Они разругались. Они и до того пару раз успели поругаться, правда по телефону или обмениваясь письмами в Интернете. Начинали на пустом месте, говорили злые слова, потом вдруг затихали и приходили к полному согласию и чуть ли не целовали друг друга заочно.
Теперь подобное происходило в реальности.
– И как ты будешь писать о том, что ненавидишь? – поинтересовался Евгений
– Да, я буду об этом писать – именно потому, что ненавижу эти твои гипермаркеты и толпы народа… Боже, боже, как я ненавижу Москву! – страстно произнесла Лиля. – Смотри на дорогу!
– Не указывай мне… Ты мне не жена.
– О, если бы я была твоей женой, я бы тебя убила.
– А если бы я был твоим мужем… Слушай, Лили Марлен, а это ты предложила ввести в сценарий рабочего-таджика? – неожиданно переключился Евгений.
– Может. Не помню. Я, а может, ты. Но Герман одобрил.
– Но что у нас будет делать этот таджик?
– Без понятия. Слушай, а может, сделаем его сквозным персонажем?
Они болтали уже о сценарии, забыв о том, что только что ругались.
…Дом отдыха находился в красивом месте. Огромная территория – почти как лес.
Когда Лиля с Евгением оформлялись с заселением, за окнами уже вовсю шел не дождь даже, а ливень.
Два одноместных номера рядом.
– Сейчас начнем? – спросил Евгений, едва получив ключ.
– А обедать?! – возмутилась Лиля. – У меня на голодный желудок мысль не идет!
– Ну, если ты желудком думаешь… – подколол ее Евгений.
Они встретились внизу, в просторной столовой, почти пустой – не сезон уже, большинство отдыхающих разъехались.
Дождь бьет в стекла, делая пейзаж за огромным окном размытым, неясным – вот где-то вдали угадываются контуры деревьев, какая-то беседка…
Принесли обед.
– Тебя муж как отпустил?
– Нормально. Он привык. Помню, я один раз над сериалом работала, вот был завал… Но мы тогда на студии ночевали, в какой-то каморке. Пять человек сценаристов. Весело! Холод, правда, жуткий…
– М-да-а…
– А тебя жена как отпустила? – с любопытством спросила Лиля.
– Нормально, – коротко ответил Евгений.
Лиля засмотрелась на своего спутника – как он жует, как подносит вилку ко рту… До этого момента она почти не думала о том, что будет, когда они с Евгением останутся вдвоем. В замкнутом пространстве. На долгие две недели. Нос к носу.
Нет, конечно, ничего не будет (в этом самом, эротическом смысле), но просто…
– Ты же говорила, что голодная. А сама не ешь! Ну-ка… – Он зачерпнул ложкой суп, поднес ее к Лилиному рту.
– Женька!
– Жуй-жуй, глотай…
– Женька, а если я… – Она тоже выхватила у него ложку, принялась в шутку кормить уже его. Смеялись, дурачились – ровно до тех пор, пока проходящая почтенная дама с улыбкой не обронила, что приятно глядеть на столь милую пару.
Пару?!
Лиля почувствовала, как краснеет, села ровно. С каменным выражением на лице поднесла стакан с компотом к губам, стараясь, отчаянно стараясь, чтобы рука при этом не дрожала.
Евгений же никак не проявил своего смущения. Невозмутимо продолжил есть и пить.
А Лиля в этот момент подумала о том, что им придется вернуться в номер, ее или его, и там, нос к носу, сидеть часы подряд.
И никто их не побеспокоит, и не разлучит, позвав домой. Они будут только вдвоем, и в принципе, если вдруг вздумают переступить черту (так Лиля для себя отстраненно обозначила любовную связь со своим коллегой), никто не помешает. Не остановит. Не узнает – при условии, если они оба будут держать язык за зубами…
Они с Евгением могут это сделать. Легко.
Интересно, Евгений изменял когда-нибудь своей жене? Да, скорее всего, ведь у мужчин это происходит проще. Или нет… Редко, но бывает, когда мужчина – такой вот цельный, не способный к предательству. А Евгений выглядит именно цельной личностью. Ради быстрых удовольствий на стороне он не способен предать семью. Он может влюбиться, наверное, тогда, да, изменит, пожалуй. Но это тоже вряд ли. Он ведь педант, зануда, он просто не позволит себе потерять голову. При первых приступах влюбленности возьмет и хладнокровно, стараясь не обращать внимания на реки крови, вырвет ненужную привязанность из сердца и отбросит прочь. И пойдет дальше с зияющей раной в груди, улыбаясь иронично и делая вид, будто никакой раны нет.
Поэтому лучше не думать о Евгении в этом ключе, надо забыть о том, что он мужчина. Он – просто коллега. Друг. Приятель.
«Мама дорогая, о чем я думаю? Зачем? Чур меня…» – испугалась Лиля, потерянно разглядывая содержимое своей тарелки.
Совесть мучила ее – за подобные мысли.
Особенно неприятно стало оттого, что муж, Сергей, отпустил ее легко. Ну, не легко, это слишком громко сказано, но – отпустил, понимая, хоть и ругаясь, ворча. Да, такова работа Лили, что приходится полностью погружаться в сценарий, сидеть днями и ночами со своими коллегами, рождая новый сюжет. Сергей уважал Лилю.
И как после всего этого можно предать мужа, как можно растоптать его благородство, уважительность, такт и прочие достоинства… Это какой свиньей и гадиной надо быть!
«Потом, я же не влюблена в Евгения. Нет, нет! Просто временное помрачение. Наваждение. Все это должно скоро пройти. Обычная ситуация – двое в закрытом пространстве. Он и она. Инстинкт – надо размножаться. Но это именно инстинкт, животная похоть. Она ни к чему не приведет. Секс, а потом пустота, отвращение. И мысль, что разрушено все то доброе, хорошее, что строилось годами, ради минутного удовольствия!»
Лиля перевела дыхание.
«Кажется, отпустило». – Она подняла глаза на Евгения и спросила:
– И почему женщины так любят сказки?
– То есть?
– Почему они верят в любовь вечную и прекрасную – до самого гроба… В жизни же все иначе! Единицы встречают старость вместе, да и то не потому, что их соединила великая любовь, а потому, что обладают определенными человеческими качествами – терпением, пониманием, умением сдерживать себя. Да и вообще, я думаю, любовь – это не главное в жизни! – неожиданно заключила Лиля.
– Совсем не главное, – согласился Евгений. – Мне кажется, любовь придумали. Раньше ее не было. Ну, то есть влечения, нежности и прочего никто не отменял, и древние люди, наверное, испытывали нечто подобное, кратковременное – к своим половым партнерам… Но если брать ситуацию в целом, то человеку раньше не до любви было. Выживать приходилось. Когда испытываешь холод, голод, опасности подстерегают со всех сторон – не до сюси-пуси. Потом – религия, опять же, сдерживала, куча табу и запретов… А культ любви, человеческой любви возник позже. И сейчас он цветет махровым цветом. Потому что все меньше проблем, все больше свободного времени. Цивилизация облегчила нам жизнь, войн и революций нету, чем еще заняться… Единственная страсть, единственное утешение скучающего, сытого, здорового человека – любовь.
– То есть ты не веришь в любовь?
– Нет, – спокойно сказал он. – А бабы – они с жиру бесятся. Чю-уйства им подавай…
– Ты жесток. Но ты прав. Да-да. Только как с таким настроем сочинять сценарий о любви? – улыбнулась Лиля.
– Да нормально! Все сочинители мелодрам, писатели, – люди циничные, с холодным сердцем.
– Ты опять прав. Либо любить, либо писать о любви, – согласилась Лиля. С каждой минутой ей становилось легче. – Ладно, пойдем, работать надо.
Закончив обед, оба отправились в номер Евгения. Сразу решили, что будут работать там, поскольку окна его номера выходили на кирпичную стену какой-то пристройки. А значит, даже вид из окна не мог отвлекать от работы.
Сели рядом перед ноутбуком, плечом к плечу.
– А давай с таджика-рабочего начнем? – предложила Лиля. – Короткая сцена, вводная, но она сразу дает зрителю представление о том, что Москва – это огромная стройка.
– Может, и концовку с тем же таджиком придумаем? Раз он у нас через весь сюжет проходит…
– Да! Точно, закольцуем все! – с азартом произнесла Лиля. – Пиши: «Панорама Москвы. На последнем этаже строящегося дома рабочий-таджик кладет кирпичи…»
– А героиню когда вводить будем?
– Да это не важно, если надо, переставим сцены! Быстрее, не думай.
– Да как «не думай»? – засмеялся Евгений.
– А вот так, – строго произнесла Лиля. – Ты думаешь рассудком. Слово за словом у тебя идет в мозгу, по прямой линии. А надо писать не мозгом, а интуицией, что ли… То есть не мыслями, а чувствами.
– Послушай, ты серьезно?
– Да, да…
Поворачивая компьютер в разные стороны, Лиля и Евгений печатали на нем – то одна, то другой, пытаясь найти нужный ритм, наиболее удобный способ работы. Проговаривали каждую фразу, каждое слово…
Поначалу было неудобно, они злились, раздражались, но скоро дело пошло, и они уже забыли обо всем, полностью погрузившись в сценарий.
…На ужин чуть не опоздали, потом снова сели за компьютер.
Снова забыв о времени, работали до полуночи, пока Евгений не спохватился и не заявил, что режим дня – это святое, надо набраться сил до завтра.
Лиля согласилась.
Зашла в свой номер, быстро умылась, рухнула в постель. «Вроде бы не пни корчуем, а как я устала…» – успела подумать она перед тем, как заснуть.
Следующий день Лиля с Евгением тоже работали, потом третий…
Дождь все это время лил как из ведра, сценаристы даже ни разу не вышли из корпуса, в котором жили. Изредка Лиля звонила домой, мужу, перекидывалась парой фраз с Викусей, передавала приветы Раисе Петровне.
Звонил ли Евгений жене? Лиля не обращала внимания. Или он это делал не при ней…
А на четвертый день случилось вот что. Они собирались писать очень важную сцену – знакомство героев, то, при каких обстоятельствах это произошло. И вот именно в этом вопросе никак не могли сойтись.
Знакомство Маши и Паши, с одной стороны, должно произойти при необычных обстоятельствах, с другой – они все же в первую очередь создают мелодраму, лишь во вторую очередь – комедию. Лиля настаивала на романтичной линии, Евгений – на комедийной.
Они спорили, молчали, снова спорили… И никак дело не шло, словно наткнулись на невидимую стену и не могли ее пробить.
Бегали из его номера в ее и обратно. Стояли рядышком на лестнице, вцепившись в перила, и смотрели сквозь стекло на аллеи парка, утопающие в дожде. Поругались. Помирились.
Потом устроили «час тишины», дабы собраться с мыслями. Но не получилось, скорее, наоборот – мысли и вовсе исчезли.
Поужинали там же, в столовой, устроили мозговой штурм. Чуть не убили друг друга, споря в полный голос… Немногочисленные отдыхающие с удивлением косились на них. Опомнившись, сценаристы убежали к Евгению в номер.
– Ладно, давай ничего не будем делать, давай завтра с утра, со свежей головой, приступим к работе, – предложил Евгений.
– Хорошо, – сухо сказала Лиля и ушла к себе (ей вдруг показалось, что Евгений ее ненавидит и что она ему надоела до смерти).
Запершись у себя в номере, молодая женщина включила телевизор. Посмотрела новости.
Потом выглянула в окно (из ее окон открывался чудесный вид на парк).
…Уже начинались сумерки, только-только зажглись фонари – блестели мокрые асфальтовые дорожки; мерцая, дрожала на ветру подсвеченная электричеством желтая, прозрачная, уже умирающая листва…
Лиля немедленно натянула на себя резиновые сапоги, достала из чемодана длинный плащ с капюшоном и, не предупредив Евгения, вышла из корпуса. Вернее, она и не собиралась предупреждать своего коллегу – она хотела побыть одна.
На большой площадке с клумбой, на которой росли отважные бессмертники, еще бродил народ, совершая вечерний моцион, – с зонтами, в куртках и резиновых сапогах.
Лиля направилась в сторону, подальше от публики, к боковой аллее. Здесь уже не было ни души. Воздух, свежий, но не холодный, приятно дул в лицо. Совсем стемнело, и дождик – о чудо! – почти прекратился. От прежнего ливня осталась легкая, почти невесомая морось, оседающая на ресницах.
Лиля оказалась один на один с ночным парком. Страшно ей не было. А кого бояться? Это не лес – закрытая, охраняемая территория.
Узкая тропинка вела вниз. Цепляясь за деревья, чтобы не поскользнуться, Лиля спустилась и обнаружила, что перед ней – небольшое озерцо.
По поверхности плывут опавшие листья, отражение луны идет рябью… Так хорошо. Господи, как тут хорошо!
Лиля села на краешек мокрой скамьи, сложила руки на коленях и замерла. Кажется, она даже забыла моргать, завороженная отражением луны на воде.
Сколько прошло времени, Лиля не знала.
Чьи-то шаги, треск веток.
Темный силуэт на фоне подсвеченной листвы… Евгений.
Быстро, ловко сбежал по скользкому земляному откосу, прыгнул на аллею перед Лилей и сказал:
– Ага, вот ты где!
– Привет, – без всякого энтузиазма отозвалась она. – Да я вот это… голову проветрить решила.
– А я стучу к тебе в дверь – не отвечаешь. Звоню – а твой телефон в номере играет… Либо спишь крепко, либо… Пошел на ресепшен – точно, ты ключи там оставила, значит, усвистала куда-то без телефона. В общем, отправился тебя искать. Еле нашел! В самую чащобу забралась.
Он сел рядом на скамейку – тоже в капюшоне, длинной спортивной куртке. Лиля нагнулась, посмотрела – надо же, и в резиновых сапогах…
– Что? Что ты там рассматриваешь? – весело спросил Евгений.
– Мы как два путешественника, одеты по-походному.
– Тебе не холодно? – Он тыльной стороной ладони прикоснулся к ее щеке, проверяя, точно ребенка, не замерзла ли.
Лиля отклонилась недовольно:
– Нет.
– А я говорю – холодно. – Евгений встал, потянул Лилю за локоть: – Давай пройдемся. Стой, куда? Ты горная козочка, чтобы по пригоркам лазать? Вон дорожка…
– Там длиннее, крюк придется делать.
– Нет уж, мы никуда не торопимся. Не хватало еще ноги в этих кустах переломать.
– Ты зануда, – злорадно произнесла Лиля, шагая рядом с ним по аллее вдоль озера. – Ты скучный зануда, вот кто ты, Лазарев.
– А ты бестолковая курица. Несешься куда-то не глядя.
– Я – курица?! – до глубины души оскорбилась Лиля. – Ты назвал меня курицей?
– Бестолковой курицей, – поправил он.
– Гад какой… – Она ткнула его локтем в бок. Евгений охнул, засмеялся, отступил в сторону, потом обеими руками взъерошил ей волосы. Лиля размахнулась, хотела стукнуть его ногой, но Евгений успел отскочить, злорадно хохоча.
И Лиля тоже хохотала… «Как дети! Господи, что мы делаем?»
– Слушай, Селуянова, ты не хочешь выпить?
– В смысле?
– Ну, выпить, водки выпить! – конкретизировал Женя.
– Водки?!
– Ладно, не водки, а чего-нибудь другого, чего ты там пьешь. Ты вино пьешь?
– Вино? Пью, – обстоятельно кивнула Лиля. – Шампанское пью. Но еще мартини очень люблю. Ликер… шоколадный. Или лучше клубничный! – оживилась она. – Есть хороший немецкий ликер, там настоящая клубника, между прочим, не какой-то там химический заменитель… Я его называю «ксю-ксю».
– Я так и думал. Мартини и сладкий ликер. Все предсказуемо.
– О, зато ты какой оригинальный со своей водкой!
Они брели по мокрой асфальтовой дорожке вдоль озера. Впереди, у поворота, – одинокий фонарь.
– Стой! – Евгений, державший Лилю под локоть, довольно резко заставил свою спутницу остановиться.
– Иди, стой, иди, стой… Что ты мной командуешь? – возмутилась Лиля и топнула ногой. – Я вот не люблю, когда мной помыкают…
Евгений вдруг взял ее лицо в ладони, поднял вверх, наклонился и поцеловал прямо в губы.
На миг Лиля потеряла сознание. Да-да, буквально потеряла – голова у нее закружилась, молодая женщина пошатнулась, и Евгений едва успел ее подхватить.
– Ты такая неуклюжая… – шепотом произнес он и опять поцеловал.
Это было… Лиля даже слов не могла подобрать, что это было. Она привыкла к тоннам слов, к бесконечным чужим диалогам, которые ей приходилось придумывать, но тут рассудок перестал подчиняться ей, полностью отключился.
Хотела ли она этого? Да, хотела. Вернее, не так – очень хотела и очень боялась. Ждала и не верила. А когда все произошло – испугалась. И ведь как приятно, мама дорогая, как невыносимо это, остро и… еще много чего!
– Лазарев, скотина… – тоненьким голосом пропищала Лиля. – Ты… вот зачем ты это делаешь, можешь мне объяснить?
– Я не знаю. Нечаянно получилось.
– Нечаянно… Дурак. Сорок лет – ума нет! – всплеснула руками Лиля. – Я тебя убью… – Она попыталась стукнуть его кулаком в грудь. Правда, ударить не успела, Евгений перехватил ее руку на лету. – Пусти!
– Нет. Ты лучше послушай меня. Слушаешь? «Возле казармы, в свете фонаря, кружатся попарно листья сентября. Ах, как давно у этих стен я сам стоял, стоял и ждал тебя, Лили Марлен. Тебя, Лили Марлен».
Лиля стояла, молчала. Сердце у нее сжималось, она не знала, что делать, что говорить. Потом пробормотала растерянно:
– Какая еще казарма…
– Это песня о Лили Марлен. Он – солдат, он уходит на фронт, где его, возможно, убьют. Он думает о Лили Марлен. Все, что он хочет от этой жизни, – это вернуться с дурацкой войны, к своей Лили.
– Да знаю я эту песню… Только не понимаю – я-то тут при чем? – вяло пролепетала Лиля.
– При том, что ты – Лиля. Лили. А вот фонарь, видишь?
– Фонарь-то я вижу, да, но не вижу логики… Ты будешь повторять все глупости, которые сказал Чащин?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента