Теккерей Уильям Мейкпис. Виргинцы (книга 2)

   - Но прибытие констеблей спасло вашу драгоценную жизнь, дорогой мистер Джордж, и мне кажется, мисс Тео должна благословлять их до конца дней своих, - нежно улыбаясь, говорит Лидия. - Вы не хотите остаться отобедать с нами? У нас сегодня обедает мистер Эсмонд. Его общество вам не по душе? Право же, он вас не обидит, - и вы его, надо думать, тоже!
   Не приходится удивляться, что после таких любезных речей, произнесенных к тому же по какой-то странной оплошности в присутствии посторонних лиц, мистер Уорингтон не проявлял особого стремления почаще бывать в доме юной американки.
   Весть о поединке Джорджа с мистером Уиллом не сразу долетела до Дин-стрит, ибо Джорджу отнюдь не хотелось попусту волновать своих добрых друзей, но когда об этом происшествии все же стало известно, вы легко можете себе представить, в какое волнение пришли дамы и какой подняли они переполох.
   - Вы намеревались лишить жизни одного из ваших ближних и, явившись к нам, не обмолвились об этом ни словом! О Джордж, это ужасно! - заявила Тео.
   - Но, моя дорогая, он же оскорбил меня и моего брата)- взмолился Джордж. - По-вашему, значит, он может обзывать нас обоих трусами, и я должен сидеть смирно и говорить "мерси"?
   Генерал молча слушал их перепалку. Лицо его было серьезно.
   - Вы ведь тоже считаете, папенька, что это дурной обычай, что это не по-христиански, вы же сами не раз говорили: настоящие джентльмены должны бы иметь мужество отказываться от дуэли! - Отказываться? Да, конечно, соглашается мистер Ламберт - по-прежнему с весьма мрачным видом.
   - Надобно обладать просто нечеловеческой силой духа, чтобы отказаться от дуэли, - говорит Джек Ламберт, и вид у него не менее мрачный, чем у генерала. - Если кто-нибудь осмелился бы назвать меня трусом, мне кажется, я мог бы забыть про свой сан. - Вот видите, братец Джек на моей стороне! восклицает Джордж.
   - Обстоятельства не позволяют мне быть против вас, мистер Уорингтон, говорит Джек Ламберт.
   - Мистер Уорингтон? - густо покраснев, восклицает Джордж.
   - Как, неужели ты, священник, хотел бы, чтобы Джордж нарушил заповедь и совершил убийство? - спрашивает ошеломленная Тео.
   - Я - сын солдата, сестра, - сухо отвечает молодой священнослужитель. К тому же мистер Уорингтон и не совершил, ведь никакого убийства. Скоро мы получим вести из Канады, отец. Сейчас там решается великий спор о том, какая из двух наций имеет право на господство. - И, говоря это, он повернулся спиной к Джорджу, а тот с изумлением на него воззрился.
   При этих неожиданных словах брата Этти сильно побледнела, и Тео под каким-то предлогом увела ее из комнаты. Джордж вскочил, проводил их до двери и тотчас вернулся.
   - Боже милостивый! - воскликнул он. - Да вы, господа, никак, заподозрили меня в том, что я намеренно уклонился от этой дуэли с мистером Эсмондом! Отец и сын переглянулись.
   - Воистину самые близкие и дорогие нам люди всегда первыми наносят нам обиду! - запальчиво воскликнул Джордж.
   - Ты хочешь сказать, что совсем в этом неповинен? Слава тебе господи, как я рад, мой мальчик! - вскричал генерал. - Что я тебе говорил, Джек! - И, покраснев, он что есть силы сжимает руку Джорджа, а затем утирает глаза.
   - Да скажите мне, во имя неба, в чем это я неповинен? - спрашивает мистер Уорингтон.
   - Тут мистер Джек, изволите ли видеть, рассказал нам одну историю, отвечает генерал. - Так пусть сам теперь и повторит. А я от всего сердца готов поверить, что это... э... мерзкое вранье. - И, высказавшись столь решительно, он покидает комнату.
   Его преподобие Джек Ламберт смущен и выглядит на редкость глупо.
   - Так что же это, черт побери, за история?.. Какая клевета распространяется обо мне? - спрашивает Джордж, с сердитой усмешкой глядя на молодого священника.
   - Когда храбрость мужчины подвергается сомнению - это всегда оскорбительно для него, - говорит мистер Ламберт, - и я рад, что на вас, выходит, возвели напраслину.
   - А кто же оболгал меня, чью клевету вы повторили, сэр? - загремел мистер Уорингтон. - Я требую, чтобы вы назвали его имя.
   - Вы забываете, что дали слово не нарушать общественного порядка и спокойствия, - говорит Джек.
   - К черту спокойствие! Мы можем уехать в Голландию и драться там. Кто он, назовите мне его, я требую!
   - Потише, потише, мистер Уорингтон, я не глухой! - говорит молодой священник. - Эту историю, которую я, не отпираюсь, сообщил моему отцу, рассказал мне не мужчина.
   - Что такое? - спрашивает Джордж, и его внезапно осеняет догадка. Неужели эта хитрая, коварная чертовка с Блумсбери-сквер наплела вам что-то на меня?
   - Не пристало употреблять такое слово, как "чертовка", по отношению к молодой девице, Джордж Уорингтон! - негодует мистер Ламберт-младший. - А тем более - по отношению к такому очаровательному созданию, как мисс Лидия. Это она-то хитрая? Самое невинное из всех божьих творений! Это она-то коварная этот ангел? Сколь непритворно радовалась она, сообщая о том, что ссора уладилась! Сколь благочестиво возблагодарила небо за то, что оно не допустило пролиться крови в этом братоубийственном поединке! Какие высокие воздавала вам хвалы и какую глубокую симпатию выражала за то, что вы выполнили столь тяжкий долг и отвратили этот поединок, хотя и неприятным, но единственно возможным способом.
   - Каким способом? - спрашивает Джордж, яростно топнув ногой.
   - Как каким? Сообщив куда следует, конечно! - отвечает мистер Джек, и Джордж выражает свой гнев в словах, слишком несдержанных, чтобы воспроизводить их здесь, и крайне нелестных для мисс Лидии.
   - Не произносите подобных слов, сэр! - восклицает священник, как видно, тоже рассердившись не на шутку. - Я не позволю вам оскорблять в моем присутствии самую очаровательную, самую невинную из всех представительниц слабого пола! Если она была введена в заблуждение и усомнилась в вашей готовности совершить то, что в конце концов является не чем иным, как преступлением, ибо человекоубийство - преступление, и притом одно из самых тяжких, это еще не дает вам права, сэр, чернить этого ангела, да еще в столь мерзких выражениях. Раз вы сами ни в чем не повинны, вы тем более должны уважать невинность самой невинной, как и самой прелестной, из женщин. О, Джордж, вы же должны стать моим братом?
   - Я надеюсь, что буду иметь эту честь, - отвечал Джордж с улыбкой. Он начинал понимать, куда клонит Джек.
   - Тогда подумайте, что, если... хотя как может такой грешник, как я, помыслить о подобном блаженстве!.. Подумайте, что, если в один прекрасный день она станет вашей сестрой? Кто может увидеть ее и не стать рабом ее чар? Не скрою, я им стал. Не скрою, что сапфические строфы, напечатанные в сентябрьском номере "Журнала для джентльменов" и начинающиеся словами Lidiae quondam cecinit venustae {Некогда пел прелестную Лидию (лат.).} (их перевел на английский мой университетский товарищ), принадлежат мне. Я сообщил матушке о нашей взаимной склонности, и миссис Ламберт тоже полагает, что я имею основания надеяться на расположение этой прелестнейшей из дев. Я написал Лидии письмо, и матушка написала тоже. Она намерена сегодня же нанести визит дедушке мисс Лидии и принести мне ответ, который сделает меня либо счастливейшим, либо несчастнейшим из смертных. И вот во время этой семейной беседы мне и случилось ненароком сообщить отцу кое-какие слова, оброненные моей дорогой девочкой. Возможно, я позволил себе недостаточно уважительно отозваться о вашей храбрости, в коей я ни секунды не сомневаюсь, клянусь богом, а быть может, и она заблуждалась в своих суждениях о вас. Быть может, червь ревности точил мою душу, и - сколь ужасное подозрение! мне казалось, что нареченный моей сестры пользуется слишком большим расположением у той, которая должна принадлежать только мне одному. Ах, дорогой Джордж, кто знает всю бездну своих прегрешений? Я подобен тем,, обезумевшим от любви... Проклятье! Почему вы смеетесь, сэр? Я вам покажу, что risu inepto... {Неуместный смех (лат.).}
   - Ну как, мальчики, вы, я вижу, уже помирились, - воскликнул генерал, входя в комнату и видя, что Джордж покатывается со смеху.
   - Я пытался объяснить мистеру Уорингтону, что я думаю по поводу неуместного смеха вообще и по поводу его смеха в частности! - пылая гневом, говорит Джек Ламберт.
   - Полно, Джек! Джордж ведь дал слово - сохранять спокойствие, и ты не можешь вызвать его на дуэль раньше чем через два года, а к тому времени, я надеюсь, вы сумеете как-нибудь поладить. Пошли обедать, мальчики! Выпьем за здоровье наших отсутствующих друзей, за окончание войны и за то, чтобы оружие обнажали только на поле боя!
   По окончании обеда Джордж поспешил откланяться, сославшись на некую условленную встречу, а Джек, по видимому, покинул дом вскоре после него, ибо, когда Джордж, закончив кое-какие дела у себя дома, появился на Блумсбери-сквер перед домом мистера Ван ден Босха, он увидел, что молодой священник уже прибыл туда раньше него и разговаривает со слугой. Хозяин и хозяйка уехали из города еще вчера, сообщил слуга.
   - Мой бедный Джек! А письмо, которое должно решить вашу судьбу, лежит, вероятно, у вас в кармане? - спросил Джордж своего будущего шурина.
   - Ну да... - Джек не стал отрицать, что этот важный документ у него с собой. - И маменька уже приказала подать портшез и готовится нанести визит мисс Лидии, - жалобно шепнул он, стоя на ступеньках крыльца.
   В кармане у Джорджа тоже лежала записочка, адресованная той же особе, но он не нашел нужным сообщать об этом Джеку. По правде говоря, он затем и забегал домой, чтобы настрочить едкое послание мисс Лидий с особой припиской для джентльмена, сообщившего ей забавную историю о том, как он, Джордж, донес якобы куда следует о предстоящей дуэли! Но поскольку хозяев не оказалось дома, Джордж, как и Джек, предпочел не оставлять записки. "Если распространитель клеветы - кузен Уилл, я заставлю его об этом пожалеть", подумал Джордж. И, не выказывая своих чувств, спросил слугу:
   - Скоро ли господа вернутся?
   - Они отправились в гости к важным особам, - отвечал слуга. - Вот тут на бумажке записан адрес.
   И Джордж прочел слова, нацарапанные рукой мисс Лидии: "Картонку от мадам Хокэ отправить фарнхэмской почтовой каретой его сиятельству графу Каслвуду в Каслвуд, Хэмпшир, для мисс Ван ден Босх".
   - Куда? - воскликнул изумленный Джек.
   - Милорд и его матушка с сестрицей частенько наведываются к нам, - с важностью отвечал слуга. - Они с нашими-то в дружбе.
   Все это было в высшей степени странно, так как тисе Лидия лишь один-единственный раз обмолвилась о посещении леди Каслвуд.
   - И, верно, они думают там погостить. Мисс забрала с собой целый ворох платьев и кучу картонок! - добавил слуга, и молодые люди удалились, каждый комкая в кармане свое неотправленное послание.
   - Что вы сказали? - спросил Джордж, когда Джек издал какое-то невнятное восклицание. - Мне кажется, вы сказали...
   - С ума можно сойти! Джордж, я вне себя! Я... Я просто не нахожу слов! - со стоном вымолвил молодой священник. - Она уехала в Хэмпшир, и мистер Эсмонд отправился туда же!
   - Сам Отелло не мог бы выразить свою мысль лучше! Добавлю только, что она взяла себе в спутники препорядочного негодяя! - заметил мистер Джордж. Гляньте-ка, а вот и портшез вашей матушки! - И в самом деле, в эту минуту покачивающийся портшез бедной тетушки Ламберт, предшествуемый лакеем, выплыл на Грейт-Рассел-стрит. - Стойте, тетушка Ламберт, дальше двигаться нет смысла! - крикнул Джордж. - Наша птичка упорхнула.
   - Какая птичка?
   - Птичка, с которой Джек хотел сочетаться браком, птичка по имени Лидди. Ну, послушайте, Джек, нельзя же так, вы опять богохульствуете! Сегодня утром вы намеревались нарушить шестую заповедь, а теперь...
   - Проклятье! Оставьте меня в покое, мистер Уорингтон, слышите? проворчал Джек и, бросив, свирепый взгляд на Джорджа, зашагал прочь, подальше от маменькиного портшеза.
   - Что случилось, Джордж? - спросила миссис Ламберт. Поведение Джека целый день выводило Джорджа из себя, и он сказал:
   - Не очень-то приятный характер у нашего Джека, тетушка Ламберт. Сначала он объявляет вам, что я трус, а потом обижается на меня за то, что я рассердился. Узнав, что его возлюбленная выехала куда-то за город, он рычит, бранится и топает ногами. Просто срам! Ах, тетушка Ламберт, берегитесь ревности! Доводилось ли вам когда-нибудь ревновать вашего супруга?
   - Как бы мне не довелось разгневаться на вас, если вы будете разговаривать со мной в таком тоне, - сказала бедная миссис Ламберт.
   - Почтительнейше умолкаю. Разрешите откланяться? Желаю доброго здравия. - И, отвесив низкий поклон, Джордж зашагал в сторону Холборна. В груди его бушевал гнев. Он готов был затеять ссору с кем угодно. Повстречайся ему в этот вечер кузен Уилл, все его обещания пошли бы прахом.
   Он разыскивал Уилла по всем злачным местам, побывал в кофейне Артура и у него дома. Там слуги леди Каслвуд сообщили ему, что мистер Эсмонд, по-видимому, отправился к своим, в Хэмпшир. Тогда Джордж написал кузену письмо.
   "Мой дорогой, любезный кузен Уильям, - писал он. - Вы знаете, что я связан словом и не могу ссориться ни с кем, а тем паче с таким добросердечным правдолюбцем, как один наш родственник, которого мой брат некогда жестоко оскорбил, избив тростью. Но если вам случится встретиться с человеком, который будет утверждать, что я помешал некоему поединку, написал донос, не будете ли вы столь любезны сказать этому распространителю слухов, что струсил, мне кажется, не я, а кто-то другой? Одновременно с этим я отправляю письмо мистеру Ван ден Босху и сообщаю ему и мисс Лидии, что мне стало известно про порочащую меня клевету, распространяемую обо мне неким негодяем, посему я советую им держаться подальше от таких субъектов".
   Отправив это изящное послание, мистер Уорингтон переоделся, заглянул в театр, а затем хорошо поужинал в "Бедфорде".
   Через несколько дней, садясь завтракать, Джордж нашел на своем столе письмо, франкированное лордом Каслвудом и им же написанное.
   "Дорогой кузен, - писал милорд, - наша семья пережила за последние дни так много треволнений, что нам, думается мне, пора покончить с нашими недоразумениями. Два дня назад мой брат Уильям показал мне одно весьма сердитое послание, подписанное "Дж. Уорингтон", и тут же, к немалому моему огорчению и печали, посвятил меня в подробности вашей с ним ссоры, во время которой вы вели себя, мягко выражаясь, крайне несдержанно. Это очень дурно употреблять доброе вино таким манером, каким употребили вы вино нашего славного мистера Ван ден Босха. Право же, молодые люди должны бы проявлять больше почтительности в присутствии стариков. Не стану отрицать, что поведение и язык мистера Уильяма нередко могут вызывать раздражение. Ему не раз удавалось за одни только сутки многократно испытывать мое терпение.
   Ах, ну почему бы нам всем не жить в мире и согласии? Вы знаете, кузен, что я всегда питал искреннее расположение к вам и столь же искренне восхищаюсь очаровательной молодой особой, с которой вы помолвлены и которой я прошу передать мой самый сердечный привет и низкий поклон! Я готов жить в дружбе со всеми членами нашего семейства в той мере, в какой это от меня зависит, тем более что я надеюсь в скором времени представить всем графиню Каслвуд.
   Мужчины в таких зрелых годах, как я, нередко берут в жены молодых девушек. Моя Лидия (вы, конечно, уже догадались, что я имею счастье назвать своей несравненную мисс Ван ден Босх), само собой разумеется, переживет меня. Я не испытываю ревности при мысли о том, что скрасив мои преклонные лета, она затем найдет мне счастливого преемника по своему выбору, хотя нельзя не позавидовать тому, кто вступит во владение таким совершенством и красотой. Моя дорогая: крошка чистосердечно призналась, что, хотя она и происходит из благородной голландской семьи, но все же ее род не ровня нашему, и ей приятно породниться с нами. Мне же приятно будет иметь наследников моего поместья ж, пользуясь средствами леди Каслвуд, вернуть этому дому то величие, какое знавали когда-то эти стены, пока их блеск не потускнел из-за расточительности некоторых моих предшественников. Моя дорогая Лидия, - она сидит сейчас возле меня, - шлет вам и милому семейству Ламберт сердечный, привет.
   Бракосочетание состоится здесь в самом непродолжительном времени. Могу ли я надеяться увидеть вас на венчании в нашей церкви? Мой брат не сможет затеять с вами ссору, так как его здесь не будет. Когда мы с моей дорогой Лидией сообщили ему вчера о нашем решении, он принял его весьма неблагосклонно, употребив при этом выражения, о коих, несомненно, когда-нибудь пожалеет, и в настоящее время пользуется гостеприимством одного из наших соседей. Вдовствующая: леди; Каслвуд остается хозяйкой в доме на Кенсингтон-стрит, Вы же, дорогой кузен, будете всегда желанным гостем; в новом доме преданного вам вашего покорного слуги
   Каслвуда".
   В ноябре 1759 года в "Лондон мэгэзин" появилось, сообщение: "В субботу 13 октября в своем поместье Каслвуд достопочтенный Юджин граф Каслвуд сочетался браком с прекрасной мисс Ван ден Босх из Виргинии, принесшей в приданое 70000 фунтов стерлингов".
   Глава LXXII,
   в которой ее сиятельство уже на вершине преуспеяния
   (Из рукописи мистера Уорингтона)
   Сидя у камина и глядя, как играют отблески; огня на любимом кресле той, что идет со мной рука об руку всю вторую половину моей жизни, я часто спрашиваю себя (ибо джентльмены преклонного возраста пользуются привилегией неоднократно повторять свои вопросы, свои остроты, свои рассказы), была ли еще хоть одна пара влюбленных столь безрассудна и беспечна, как мы в год смерти короля, когда вступали в брак? Мой сын, понуждающий свою лошадь в пылу охоты за лисицей брать самые немыслимые препятствия, говорит, что всякий раз потом с ужасом взирает на все эти рвы и канавы, которые он благополучно перемахнул, и, дивясь собственному безрассудству, отказывается понимать, как мог он отважиться на столь отчаянные фортели; а ведь второго такого отменного наездника, как Майлз, не сыщется, пожалуй, ни в нашем, ни в соседнем графстве. Он так любит эти развлечения, что ничто другое его не интересует. Он уже сломал себе ключицу и сотни раз (к ужасу своей матушки) вылетал из седла. Впрочем, его отцу тоже ведь случалось лететь кувырком через голову своей старой кобылы, поскользнувшейся на камне, когда он мечтательно трусил по парковой аллее со скоростью четырех миль в час (возможно, слагая в это время какие-нибудь стихи или сочиняя речь для предстоящей квартальной сессии мировых судей графства). Для Майлза в этих безрассудных скачках весь смысл и счастье жизни, подобно тому, как мой брак - рай и блаженство для меня, за что я никогда не устаю благодарить небо. Заметьте: я отнюдь не ставлю свое идолопоклонство в пример и не говорю молодым людям: "Женитесь, даже если вам придется жить на два пенса в год", ведь тогда, пожалуй, на меня стали бы злобно коситься на собраниях церковного совета. Но вот мою супругу, как известно, хлебом не корми, дай :кого-нибудь посватать, и когда Ходж и Сьюзен появляются в моей судейской комнате с какой-нибудь денежной распрей, мы упорно советуем им приберечь свои полкроны в неделю на домашние расходы, предлагаем добавить немножко из наших собственных сбережений л послать за священником.
   Надобно сказать, что когда я испрашиваю совета у моего дорогого оракула, то наперед знаю, каков будет ответ, - потому-то, вероятно, я так часто и прибегаю к ее советам. Мне достаточно только придать своей физиономии соответствующее выражение, как оно мгновенно отражается на лице моей дорогой Дианы. Предположим, я говорю: "Моя дорогая, тебе не кажется, что луна сегодня похожа на творожный сыр?"
   Можно ли сомневаться, что она ответит: "Ну конечно, друг мой, она ни дать ни взять круглый творожный сыр... Право же, никто не умеет придумать таких забавных сравнений, как ты!"
   Или, предположим, я говорю: "Знаешь, моя дорогая, мистер Питт произнес превосходную речь, но все же, мне кажется, ему далеко до его покойного отца".
   "Никто не может идти в сравнение с милордом Чатемом", - отвечает моя супруга, и тут же раздается возглас одной из наших дочерей: "Как же так, а я столько раз слышала, как папенька называл лорда Чатема шарлатаном!"
   В ответ на что моя супруга замечает: "Ну до чего же она похожа на свою тетушку Этти!"
   Ну, а Майлз - тот ни то ни се - Tros Tyriusve {То ли троянец, то ли тириец (лат.).}. Он не читает ничего, кроме спортивной хроники в норвичской газете. Была б хорошая охота, а что делается в стране - до этого ему нет дела. Я подозреваю, что этот негодяи не прочел ни одного моего стихотворения и уж подавно - ни одной из моих трагедий (как-то на днях я упомянул при пем имя Покахонтас, и наш тупица решил, что это река в Виргинии), а моих латинских переводов он вовсе не понимает, - ведь я же знаю, что он не может сделать даже простого грамматического разбора Кордериуса! А между прочим, тетрадь с моими стихами открыто лежит, доступна всем взорам, на маленьком столике возле моего кресла у камина, и всякий, кто не почтет за труд отложить в сторону лежащие на ней мои очки, может взять ее и почитать... Но Майлз ни разу в жизни этого не сделал. Я засовывал между страницами карикатуры на Майлза и эпиграммы, но он их даже не заметил или не обратил на них внимания. Только однажды вместо очень удачного рисунка тушью, на котором я изобразил Майлза, задремавшего после обеда, - под таким рисунком даже мой друг Бан-бери не отказался бы подписаться, - я нашел довольно неуклюжее изображение самого себя, летящего кувырком через голову моей кобылы Султанши и подпись: "Сквайр верхом на лошади, или рыба, вынутая из воды". И наш оболтус покатывался со смеху, а девчонки хихикали, когда я наткнулся на эту бумажонку! Жена говорит, что она чуть со страху не умерла, когда увидела у меня в руках тетрадь, но я умею понимать шутки, даже те, что отпускаются по моему адресу, и слышал их немало, хотя (не правда ли, странное признание в устах человека, вращавшегося в обществе записных остряков своего времени) ни одной остроумной не услышал за всю свою жизнь. Не огорчайся, Майлз, хоть ты и не остряк, я люблю тебя от этого не меньше (еще не было случая, чтобы два остряка в одном семействе питали друг к другу особо нежные чувства), и хотя тебя нельзя назвать красавцем, твоя мать считает, что ты прекрасен, как Аполлон или его королевское высочество принц Уэльский, родившийся в один год с тобой. Правду сказать, она всегда считала, что принц на портрете Коутса как две капли воды похож на ее старшего сына, и олеография с этой картины украшает стены ее будуара по сей день {* Здесь сделана приписка женским почерком: "Мой сын _не мот, не сердцеед_, в отличие от некоторых других джентльменов, но что он был как две капли воды похож на E. К. В., когда они оба были младенцами, это бесспорно, и даже сама герцогиня Анкастерская обратила на Майлза внимание, повстречав его в Сент-Джеймском парке, куда Гамбо и моя бедняжка Молли часто водили его на прогулку. Т. У."}.
   В этот самый год - но с иными видами на будущее! - лорд Эсмонд, сын лорда Каслвуда, также украсил землю своим появлением на свет. Милорд К. и его покорный слуга были в то время уже в довольно прохладных отношениях, и небо тому свидетель! - крестная не подарила моему честному Майлзу при его рождении золотого поильничка! Обстоятельства наши с тех пор изменились к лучшему. Laus Deo, {Благодарение богу (лат.).} о да, именно Laus Deo, ибо боюсь, что ни Майлзу, ни его отцу было бы не под силу их изменить, полагайся они только на собственное разумение.
   Дом в Каслвуде совсем не похож теперь на тот почтенный старый замок, каким он запомнился мне в дни моей юности, - с замшелыми стенами, испещренными морщинами десятилетий и шрамами войны. Но мне любо представить его себе в его старом обличий - таким, каким он представился глазам молодого мистера Джорджа Уорингтона, когда тот по приглашению его владельца явился на бракосочетание милорда с мисс Лидией Ван ден Босх - "молодой американкой из благородной голландской семьи", как оповещала о том местная газета. Башни тогда имели еще совершенно тот же вид, как при полковнике, деде Уорингтона (маркизе, как любила называть своего отца госпожа Эсмонд). И так же стоял кругом лес (сильно поредевший, конечно), и, быть может, те же самые грачи, которых слышал полковник шестьдесят лет назад, поднимали над лесом гомон. Его портрет висел в зале, в этом доме, который мог бы принадлежать ему, если бы он не предпочел любовь и признательность богатству и положению в свете, и мистер Джордж Эсмонд-Уорингтон (иначе говоря, Egomet Ipse {Я сам (лат.).}, пишущий эти строки), проходя длинными коридорами этого старого дома и спускаясь по гладким, покрытым росой каменным ступеням террас в прохладные, тенистые аллеи, чувствовал себя одним из героев мистера Уолпола - кавалером в кожаном камзоле с круглым плоеным воротником и шпагой, и ему казалось, что сын Иакова II или переодетый эмиссар иезуитов сейчас появится перед ним, выступив из-за ствола одного из величественных деревьев, окружавших дом, или - из старинного резного шкафа в одном из покоев. Самые удивительные, сладостные и печальные грезы рождались в моем мозгу, унося меня в далекое прошлое - к трагедиям, интригам, серенадам, к круглоголовым Оливера, штурмующим бастионы, или могучим лейб-гвардейцам, несущимся во весь опор по раввине перед замком. Я в ту пору ухаживал за одной юной девицей (тогда, сударыня, глаза вашей милости еще не нуждались в очках, на челе вашем не было ни единой морщинки, и седина не серебрилась в волосах) и, помнится, отправлял за франко лорда Каслвуда груды писем с описанием романтических баталий, а эта девица не уставала их читать. Она говорит, что теперь, отлучаясь по делам в Лондон или еще куда-нибудь, я посылаю ей не больше трех строчек. Так ведь это лишь потому, что я боюсь утомить твои глаза, моя дорогая.