Страница:
кубки, он наверняка откажет, разве только кому-нибудь из родных или близких
даст, да и то сперва каждый кубок взвесит, чуть ли не огнем испытает * и
даже, пожалуй, поручителя потребует. Рабу-провожатому он велит идти не
позади, а впереди, чтобы смотреть за ним - не удрал бы по дороге.
Покупателю, который говорит ему: "Когда мне принести деньги? Сейчас я
занят", он отвечает: "Не беспокойся, я не отойду от тебя, пока ты не
освободишься".
Неопрятность - это небрежение телом, вызывающее отвращение, а
неопрятный - это такой человек, который расхаживает весь в парше и лишаях, с
черными ногтями, да еще и уверяет, что такие недуги у него в роду, были они
и у деда его, и у отца, зато чужаку, дескать, нелегко втереться к ним в род.
Есть у него, конечно, и язвы на ногах, и болячки на пальцах, и он их не
лечит, но, запуская, дает застареть. Из подмышек у него вниз по бокам
спускается густая, как у зверя, шерсть; Зубы черные и изъеденные. К тому же
еще за едой он сморкается; принося жертву, пачкается кровью; разговаривая,
брызжет слюной; за питьем рыгает. Спит с женой в грязной постели. В бане
умащается гнилым маслом... Выходя на площадь, надевает грубую рубашку и
вытертый, весь в пятнах плащ.
Несносность, если определить ее точнее, - это обхождение, которое,
никому не вредя, всем в тягость, а несносный - это такой человек, который,
войдя к только что уснувшему, будит его, чтобы поболтать с ним. Он
задерживает тех, кому надо идти. Приходящих к нему просит подождать, пока он
вернется с прогулки. Дитя, отобрав у няньки, кормит сам, разжевывая для него
пищу, сюсюкает, причмокивает и называет "папиной игрушечкой". За едою
распространяется о том, что вот, выпив чемерицы *, он очистил свое нутро и
через верх и через низ, и что желчь в его извержениях была чернее этой вот
похлебки. Он способен спросить в присутствии слуг: "Скажи, матушка, что
испытывала ты в тот день, когда, страдая от схваток, рожала меня?" И сам за
нее отвечает, что это было и сладко и мучительно, одно с другим всегда слито
у человека, ведь иначе и не представишь. В гостях он распространяется о том,
что дома у него есть в небольшом водоеме прохладная вода, а в садике много
сочных овощей, что повар у него прекрасно готовит, и что дом его, как
постоялый двор, вечно полон, а друзья его - бездонная бочка, которую при
всем старании не наполнишь. Принимая гостей, он заставляет своих
сотрапезников любоваться выходками своего прихлебателя и, приглашая их пить,
говорит, что все готово для их удовольствия и пусть они только попросят, раб
тотчас сходит к своднику за флейтисткой, "чтобы она нам сыграла и повеселила
нас".
Тщеславие - это, думается, недостойное стремление стяжать почет, а
тщеславный - это такой человек, который, если его пригласят на обед,
постарается получить место подле самого хозяина. Чтобы остричь сына, повезет
его в Дельфы *. И приложит все старания, чтобы достать себе в провожатые
раба Эфиопа. И, отдавая взятую в долг мину серебра, всю отдаст новенькими
монетами. Для своей ручной галки он обязательно купит лесенку и сделает из
меди маленький щит, чтобы с этим щитом галка прыгала по лесенке. Принеся в
жертву быка, он прибьет его рога напротив входа, повесив на них большие
венки, чтобы всякий входящий видел, что он принес в жертву быка. Пройдя со
всадниками в торжественном шествии, он все свое снаряжение пошлет с рабом
домой, а сам, накинув плащ, будет прохаживаться по площади в шпорах. Когда
околеет его мелитская собачка, он ее похоронит и поставит столбик с
надписью: "Отпрыск мелитского рода". Посвятив медный палец в храм Асклепия
*, он будет каждый день протирать, украшать венками, умащать свое
приношение. Будучи пританом *, он, уж конечно, исхлопочет у сотоварищей,
чтобы ему поручили возвестить народу о жертвоприношениях. Облаченный в
светлый гиматий, с венком на голове, он выйдет и скажет: "О мужиафиняне,
пританы справили Галаксии и принесли жертву Матери богов*. Знамения хороши.
Добро вам". И, возвестив это, уйдет домой рассказывать своей жене, как
превосходно провел он день.
Скаредность - это отсутствие честолюбия, сопряженное с нежеланием
тратиться, а скаред - это такой человек, который, победив при постановке
трагедий, посвящает Дионису деревянную диадему *, написав на ней только свое
имя. Когда в народном собрании делают добровольные пожертвования, он
потихоньку встает, чтобы улизнуть. Выдавая замуж свою дочь, он продает мясо
жертвенного животного - кроме доли жрецов*, - а прислужников для свадебного
пира нанимает на их харчах. Начальствуя над кораблем *, он постилает для
себя на палубе постель кормчего, а свою бережет. В день праздника Муз он,
чтобы детям его не участвовать в складчине, не пускает их в школу,
отговариваясь их нездоровьем. С рынка сам тащит за пазухой купленные мясо и
овощи. Он сидит дома, когда отдает в чистку плащ. А если на улице завидит
издали своего друга, который собирает складчину и уже договорился с ним, то
сворачивает с дороги и идет домой кружным путем. Собственной своей жене,
которая принесла ему приданое, он не покупает служанку, но нанимает в
провожатые девчонку. И носит чиненые-перечиненные сандалии и говорит, что
они прочнее новых. По утрам он сам подметает пол и застилает ложе. Садясь,
подворачивает грубый, потертый плащ, который носит.
Нет, кажется, спору, что хвастовство - это приписывание себе
несуществующих достоинств и богатств, а хвастун - это такой человек,
который, стоя на молу, рассказывает чужеземцам, как много денег вложено у
него в морскую торговлю, как прибыльно ссудное дело * и сколько он сам
приобрел и сколько потерял. И, так бахвалясь, он тем временем посылает
мальчишку в лавку менялы, где на его счету не лежит и драхмы. В дороге он
любит морочить попутчика, рассказывая, как ходил в поход с Александром, и
как тот к нему относился, и сколько украшенных драгоценными камнями кубков
привез он с собою, и спорит, твердя, что нет в Европе таких искусных
мастеров, как в Азии. И все это говорит человек, ни разу не выбиравщийся из
города. Он уверяет, что есть у него письма от Антипатра *, - целых три, - с
приглашением в Македонию, но, хоть ему и дают там право беспошлинно вывозить
лес, он отказался, чтобы не пострадать по чьему-нибудь доносу за дружбу или
связь с македонянами. А в голодное время больше пяти талантов * ему будто бы
довелось потратить на помощь нуждающимся согражданам - не мог же он им
отказать. Сидя среди незнакомых, он просит кого-нибудь из них посчитать на
счетах, и, откладывая суммы то в десятых долях таланта, то в минах и для
вящей убедительности называя при этом имена, он доводит счет до десяти
талантов. И все это, по его словам, потрачено им на пожертвования и
складчины, а что до снаряжения кораблей и других выполненных им общественных
повинностей *, то этих расходов он и не считает. Он подходит к продавцам
породистых лошадей, притворяясь, что покупает коня. И, придя к лавкам, он
спросит на два таланта одежды, а потом затеет ссору с рабом, который-де
пошел с ним, не захватив золота. Он живет в наемном доме, но тем, кто не
знает этого, говорит, что дом достался ему от отца, но будет продан: слишком
тесно там такому гостеприимному человеку, как он.
Надменность - это какое-то презрение ко всем, кроме себя самого, а
надменный - это такой человек, который тому, кто торопится, говорит, что
примет его после обеда во время прогулки. Сделав добро, он помнит об этом.
Прямо на улицах, по пути, разрешает он споры тех, кто обратится к нему за
посредничеством. Будучи избран на должность, он отказывается от нее,
клятвенно заверяя, что не имеет времени. Никогда ни к кому не захочет он
прийти первым. И он по своему обычаю - назначает поставщикам и поденщикам
явиться к нему с рассветом. На улицах он не болтает со встречными, но идет
опустив или, наоборот, если ему вздумается, задрав голову. Угощая друзей,
сам не обедает с ними, но поручает позаботиться о них кому-либо из своих
домашних. Направляясь куда-нибудь, он посылает вперед человека возвестить о
своем приходе. Он не позволит никому войти, когда умащается, или моется, или
ест. Рассчитываясь с кем-нибудь, он непременно призывает раба, чтобы тот
произвел все выкладки на счетах и полученный итог записал в счет. Он не
пишет в письме: "Не соблаговолишь ли ты...", но "Хочу", и "Я послал к тебе
за...", и "Так и не иначе", и "Без промедления".
Нет, кажется, спору, что трусость - это малодушие, внушенное страхом, а
трус - это такой человек, который во время плавания, глядя на скалы,
твердит, что это пиратские корабли. А когда поднимается волна, он хочет
знать, нет ли среди плывущих кого-нибудь не посвященного в мистерии *, и,
глядя в небо, выспрашивает у кормчего, обходит ли тот мели и что думает о
погоде. Обращаясь к рядом сидящим, он говорит им, что напуган каким-то
сновидением. Он снимает с себя хитон и отдает его рабу. И упрашивает ссадить
его на берег. В походе он во время пешей вылазки призывает к себе земляков и
просит их стать для начала подле него и посмотреть кругом, а то, мол, трудно
разглядеть, не враги ли там. Услыхав клики и увидав падающих, он говорит
соседям по строю, что в спешке забыл захватить меч, мчится в палатку и,
отослав раба с приказанием разузнать, где враги, прячет меч под изголовье, а
потом долго возится, как бы ища его по всей палатке. И тут, увидав, что
кого-то из его друзей приносят раненым, он подбегает, советует мужаться и,
подхватив, помогает нести. Он ухаживает за раненым, вытирает губкою кровь,
сидя рядом, отгоняет мух от ран - лишь бы не сражаться с врагами. А когда
трубач трубит к бою, он, сидя в палатке, ворчит: "Чтоб тебе пусто было,
уснуть не даешь человеку, трубишь без конца!" Залитый кровью из чужой раны,
он встречает возвращающихся с битвы и рассказывает: "С опасностью для жизни
я спас одного из своих друзей". Он вводит к лежащему земляков и
соплеменников * - пусть посмотрят - и рассказывает при этом каждому из них,
как сам он, на своих плечах, принес раненого в палатку.
Приверженность к олигархии - это, думается, какое-то стремление к
превосходству, властолюбивое и своекорыстное, а приверженец олигархии - это
такой человек, который, если народное собрание захочет придать архонту *
несколько помощников, чтобы они разделили с ним заботу об устроении
торжественного шествия, выступит и предложит предоставить им неограниченную
власть. И если другие предлагают избрать десять человек, он говорит:
"Достаточно одного, но этот один должен быть настоящим мужем". Из Гомера
твердо помнит он единственный стих:
Нет в многовластии блага, да будет единый властитель *, -
а больше не знает ни одного. И на устах у него всегда такие речи: "Надо
нам собраться и все это обсудить, от черни, от площади держаться подальше,
не стремиться к общественным должностям, чтобы не сносить от этих людей
оскорблений и не принимать почестей" или "Нам с ними в городе не ужиться".
Выйдя из дому после полудня, гордо выступает он в своем плаще, ровно
подстриженный, с тщательно подрезанными ногтями, и, завывая, как трагический
актер, изрекает что-нибудь в таком роде: "От доносчиков житья не стало в
городе", и "Какие обиды терпим мы в судах, где недостойные нас судят" *, и
"Удивляюсь я тем, кто участвует в общественных делах. Чего хотят они?", и
"За все раздачи, за все подарки * платит чернь неблагодарностью", и
распространяется о том, какой стыд испытывает он в народном собрании, когда
какой-нибудь жалкий оборванец усядется с ним рядом. Он восклицает: "Когда же
наконец перестанут разорять нас общественными повинностями *- корабельными и
прочими!" - и говорит о том, как ненавистна ему порода вожаков народных, и
твердит, что Тезей * был первым, от кого пошли все беды в городе. Ведь это
он народ из двенадцати городов свел в один и упразднил царскую власть. И
поделом ему досталось, ведь он стал и первым, кого эти люди погубили. И
прочее в таком же роде говорит он чужеземцам и согражданам, подобным ему и
придерживающимся той же стороны.
Молодиться - это как будто бы значит быть не по возрасту усердным, а
молодящийся - это такой человек, который в шестьдесят лет заучивает отрывки
из поэтов и, принимаясь читать их на пирушке, забывает. У сына обучается он
поворотам: "направо", "налево", "кругом". В праздник героев он вместе с
юнцами участвует в беге с факелами. И, уж конечно, он, если его позовут в
храм Геракла для участия в жертвоприношении, сбросит плащ и возьмется
поднять быку голову, чтобы открыть ему горло. Он заходит в палестры и
упражняется в борьбе. На площадных зрелищах он просиживает по два-три
представления, выучивая песенки. Посвящаемый в таинства Сабазия *, старается
он всех затмить, красуясь перед жрецом. Влюбленный в гетеру, он, подведя
тараны, ломится в ее ворота, а побитый соперником обращается в суд. Выехав в
поле на чужой лошади, он упражняется в искусстве верховой езды, падает и
разбивает голову. Он устраивает пирушку для кружка молодежи, с которым
водится. И, взяв зрителем своего раба-провожатого, учится принимать
картинные позы. Состязаясь с воспитателем своих детей в стрельбе из лука и
метании дротика, он берется его учить, как будто тот сам ничего не умеет.
Борясь с кем-нибудь в бане, он вертит задом, чтобы казаться опытным борцом.
А когда женщины пляшут с пением *, он учится танцу, сам себе без слов
подпевая.
Злословие - это склонность к порочащим разговорам, а злоречивый - это
такой человек, который, когда его спросят: "Что ты скажешь о таком-то?" -
ответит: "Ну что ж, я, подобно составителям родословий, начну с его
происхождения. Отец его звался сперва Сосия, но в походе, под началом
стратегов, стал он Сосистратом, а приписавшись к дему - Сосидемом *. Зато
мать у него благородная фракиянка *, ведь имя-то у этой душки каково -
Кринокорака; * к тому же, говорят, в отечестве ее как раз такие и
благородны; ну а сам он, сын таких родителей, - дрянь, и по нем розга
плачет". Он способен сказать собеседнику: "Ошибаешься на их счет, а я о них
такое знаю". И тут же рассказывает: "Женщины эти охотятся на прохожих по
улицам. Сам дом их как будто раздвинул ноги. Нет, это не пустая болтовня -
они даже на улицах совокупляются, как собаки. Насилуют мужчин, да и только.
Сами дверь отворяют *". Когда злословят другие, он, конечно, подхватывает:
"Мне тоже человек этот всех ненавистнее. Он и с лица какой-то гнусный. А
подлость его беспримерна. Да вот и доказательство. Своей жене, которая
принесла ему талант приданого, от которой у него ребенок, дает он на еду три
медяка и в день Посейдона * заставляет мыться холодной водой". Сидя в
обществе, он любит поговорить о только что ушедшем. А уж начав, не
успокоится, пока не перемоет косточки и его домашним. Больше всего гадостей
говорит он о собственных друзьях и домашних да о мертвых. Свое злословие он
именует свободой слова, равноправием и независимостью и видит в нем высшее
наслаждение жизни.
Благосклонность к подлецам - это тяга к низости, а дружок подлецов -
это такой человек, который, встречая на своем пути людей, лишенных чести по
приговору суда * или проигравших тяжбу перед народом, думает, что, общаясь с
ним, он станет более опытным и прослывет более опасным. Когда речь заходит о
гражданах порядочных, он говорит, что никто порядочным быть не может: не
такова, мол, природа человека - все одинаковы. И высмеивает тех, кто
порядочен. Подлеца называет он человеком без предрассудков. Бели кого-нибудь
осуждают за подлость, он согласен - многое-де, что говорят об этом человеке,
истинная правда, но кое-что, по его мнению, и неверно: ведь это, твердит он,
человек одаренный, расторопный, хороший товарищ. И утверждает, что не
встречал никого способнее. Он с благосклонностью слушает такого человека,
когда тот выступает в народном собрании или держит ответ перед судом, и
говорит сидящим рядом, что не на человека должны они смотреть, но на дело. А
сам человек этот, продолжает он, служит народу, как пес, подстерегая
посягающих на его права. И добавляет: "Не останется у нас никого, кто был бы
готов ради общего блага пожертвовать своим добрым именем, если мы не будем
дорожить такими людьми". Он всегда готов предстательствовать за негодяев и
выступать с защитой по всяким грязным делам, а заседая в суде, дурно
толковать речи тяжущихся сторон.
Постыдная жадность - это стремление выгадать на постыдном деле, а
жадный - это такой человек, который, угощая, подает на стол слишком мало
хлеба. Он занимает деньги у чужеземца, который живет у него в гостях.
Распределяя порции, он говорит, что распределяющий имеет право на двойную,
которую тут же откладывает для себя. Торгуя вином, он и другу продает
разбавленное. На театральное представление он идет и сыновей ведет тогда,
когда пропускают бесплатно. Уезжая из города по государственным делам, он
оставляет дома выданные ему подорожные, а сам берет взаймы у товарищей по
посольству, на раба-провожатого наваливает ношу большую, чем тот может
снести, а есть дает меньше, чем все остальные, и, вытребовав свою долю
полученных послами подарков, продает ее. Умащаясь в бане, он говорит:
"Гнилого ты масла купил, мальчишка", - и умащается чужим. Из медяков,
которые его рабам случается найти на улицах, он способен требовать свою
долю, говоря: " Гермес общий" *. Отдав свой плащ чистить, он берет другой у
знакомого и носит дольше, чем нужно, пока не потребуют. Водится за ним и
такое: муку своим домашним отмеряет он Фидоновой меркой * с вдавленным
внутрь дном и тщательно сгребает верхи. И если ему покажется, что друг его
хочет что-то приобрести, он заранее купит тайком эту вещь, а потом
перепродаст. Возвращая тридцать мин долгу, он недодает четыре драхмы *.
Когда его дети не ходят в школу из-за нездоровья, он вычитает эти деньги из
платы за их обучение, а в антестерии - ведь в этом месяце много праздников -
он вообще не посылает детей на уроки, чтобы не платить денег. Когда раб
приносит ему оброк, он требует накинуть еще медяк. Получая счет, он...
Угощая членов своего братства, он просит накормить его рабов из общего
котла, а оставшимся после еды обрезкам редьки составляет опись, чтобы не
взяли их рабы, прислуживающие за столом. Путешествуя со знакомыми, он
пользуется услугами их рабов, а своего отдает внаймы на сторону и не вносит
полученных денег в общую кассу. Если он устроит у себя пирушку, то, уж
конечно, поставит в счет и предоставленные им дрова, и чечевицу, и уксус, и
соль, и масло, что выгорело в светильниках. Когда кто-нибудь из его друзей
женится или выдает замуж дочь, он на некоторое время уезжает из города,
чтобы не посылать подарка. У знакомых берет он взаймы то, чего назад не
попросят, а если станешь отдавать, то, пожалуй, и не возьмут.
Комментарии
Перевод выполнен по изданию О. Наварра (Paris "Les belles lettres",
1952). Места, отмеченные издателем как позднейшие добавления, не
принадлежащие Теофрасту (вводная глава, морализующие концовки некоторых
глав, отдельные фразы), опущены. Немногочисленные случаи отклонения от
текста названного издания оговорены в примечаниях. Текст "Характеров" дошел
до нас в плохом состоянии: он изобилует предположительными чтениями и
пропусками (отмечены отточиями).
Притворство - приблизительный перевод греческого "ирония" - слова,
укоренившегося в новых языках в несколько ином значении. Здесь "ироник" -
человек прибедняющийся, увертливый, неискренний. Слово это было
первоначально не слишком лестным. Нынешнее значение слова "ирония" идет от
Сократа, чьим излюбленным полемическим приемом было притвориться незнающим,
чтобы дать собеседнику запутаться в собственных рассуждениях.
...собирает складчину... - В Афинах существовали разного рода общества
или товарищества, собиравшие взносы и делавшие складчины для совместных
пирушек, для взаимного вспомоществования, для религиозных целей и т. п.
Стоя - крытая колоннада вдоль стены (портик). Речь идет о т. н. Пестрой
(Расписной) Стое в Афинах, украшенной картинами (на мифологические и
исторические сюжеты) знаменитых художников. Здесь на каменных скамьях
собирались охотники поговорить.
...с женского рынка - рынок, где продавались предметы женского обихода;
присутствие покупателя-мужчины было здесь необычным.
...в театре... подкладывает... подушку... - Сиденья в театре были
каменными.
...с Дионисий... - "Великие" или "Городские" Дионисии - весенний
праздник в месяце элафеболии (март - апрель).
Мистерии (таинства) - в Древней Греции - культы, открытые только
посвященным. Здесь - элевсинские мистерии в честь богинь Деметры и Коры
(Персефоны), связанные с многолюдными празднествами (главное - Большие
Элевсинии, продолжавшиеся десять дней) в Афинах. Факел -один из священных
символов элевсинских мистерий; жреческая должность "факелоносца" была одной
из самых почетных в мистериях.
Одеон - небольшой театр или крытый зал, предназначенный для музыкальных
состязаний и других собраний. Прославленный афинский Одеон, по словам
Плутарха, "имел много мест для сиденья и колонн".
Месяц боэдромий соответствует сентябрю - октябрю, пианопсий - октябрю -
ноябрю, посидеон - декабрю - январю. Мистерии - Большие Элевсинии; Апатурии
- пятидневный праздник в честь Зевса и Афины; Сельские (или Малые) Дионисии
- праздник первого разлива и первой пробы молодого вина.
Болтушка (кикеон) - напиток, приготовлявшийся из вина, лука, сыра,
ячменной муки с прибавлением иногда меду, соли и приправ (чабреца) - служил
для подкрепления сил.
На улицах... - т. е. в городе.
...не разбавляя, пьет... - Вино было принято пить сильно разбавленным.
Пить чистое вино считалось признаком неумеренности или неотесанности.
...позвать хозяйских детей... - Дети (как и женщины) обычно не ели
вместе с мужчинами.
Va
Он очень часто стрижется и т. д. - И средневековые рукописи, и даже
папирусный отрывок, найденный в Геркулануме, включают начинающийся этой
фразой текст в главу "Угодливый". Тем не менее почти все издатели считают,
что он пенал сюда по ошибке. Одни (в том числе и О. Наварр) переносят этот
текст в главу XXI ("Тщеславный"). Осторожнее, нам кажется, те, кто видит в
нем конец особой главы. В таком случае обрисованный здесь характер следовало
бы определить так: Это человек с дурным вкусом, но притязающий на
изысканность.
Гимнасий - общественное место для телесных упражнений. Гимнасии
строились с большим двором, с беговой дорожкой, с площадками и залами для
занятий разными видами спорта, с помещениями для раздевания, банями и т. д.
Эфебы - в классическую эпоху юноши восемнадцати - двадцати лет,
проходившие военную подготовку. Ко времени Теофраста пребывание в эфебах,
видимо, не было уже обязательным и сократилось до года. Это были богатые и
знатные юноши, получавшие под надзором государства общеобразовательную и
физическую подготовку.
Титир - по одним толкованиям, порода короткохвостых обезьян, по другим
- какая-то редкая птица.
Бабки (овечьи) - употреблялись как игральные кости; газельи бабки -
причуда.
Лекиф - небольшой керамический сосуд для благовоний и масел, которыми
умащали тело. Имел форму кувшинчика с очень узкой шейкой. Обычная форма
лекифа - вытянутая, стройная, но встречаются и раздутые, почти шарообразные
лекифы.
Палестра - строение с центральным двориком, усыпанным песком и
предназначенным для борьбы, кулачного боя и т. п.
Борцы - точнее "гопломахи", боровшиеся в полном вооружении.
Кордак - пляска хора в комедии и вообще непристойный танец.
Медяки - мелкие монеты в 1/8 обола.
Матери он не кормит... - преступление, наказывавшееся по суду
поражением в правах.
...в палестры... - См. прим. к гл. Va. В палестрах обучали мальчиков
гимнастике и борьбе, здесь же они беседовали с учителем, который нередко был
и владельцем палестры.
...при Аристофонте... - в 330 г. до н. э., когда знаменитые ораторы
Демосфен и Эсхин выступили друг против друга в политическом процессе.
...во главе с Дисандром... - спартанский полководец Лисандр погиб еще в
395 г. до н. э. Таким образом "новости" болтуна - многолетней давности.
...раб флейтиста Астия... - Флейтисты в войске подавали сигнал к
наступлению.
Полисперхонт - один из полководцев Александра Македонского, которые
после его смерти (323 г. до н. э.) боролись между собой за власть. В 319 г.
стал правителем Македонии при двух царях - слабоумном Филиппе Арридее (он,
видимо, и есть царь, о котором идет речь) и малолетнем Александре IV.
Кассандр воевал против Полисперхонта и захватил в 316 г. власть над
Македонией. Полисперхонт еще несколько лет продолжал войну и даже нашел
нового "царя" - незаконного сына Александра (все три царя пали жертвами этой
даст, да и то сперва каждый кубок взвесит, чуть ли не огнем испытает * и
даже, пожалуй, поручителя потребует. Рабу-провожатому он велит идти не
позади, а впереди, чтобы смотреть за ним - не удрал бы по дороге.
Покупателю, который говорит ему: "Когда мне принести деньги? Сейчас я
занят", он отвечает: "Не беспокойся, я не отойду от тебя, пока ты не
освободишься".
Неопрятность - это небрежение телом, вызывающее отвращение, а
неопрятный - это такой человек, который расхаживает весь в парше и лишаях, с
черными ногтями, да еще и уверяет, что такие недуги у него в роду, были они
и у деда его, и у отца, зато чужаку, дескать, нелегко втереться к ним в род.
Есть у него, конечно, и язвы на ногах, и болячки на пальцах, и он их не
лечит, но, запуская, дает застареть. Из подмышек у него вниз по бокам
спускается густая, как у зверя, шерсть; Зубы черные и изъеденные. К тому же
еще за едой он сморкается; принося жертву, пачкается кровью; разговаривая,
брызжет слюной; за питьем рыгает. Спит с женой в грязной постели. В бане
умащается гнилым маслом... Выходя на площадь, надевает грубую рубашку и
вытертый, весь в пятнах плащ.
Несносность, если определить ее точнее, - это обхождение, которое,
никому не вредя, всем в тягость, а несносный - это такой человек, который,
войдя к только что уснувшему, будит его, чтобы поболтать с ним. Он
задерживает тех, кому надо идти. Приходящих к нему просит подождать, пока он
вернется с прогулки. Дитя, отобрав у няньки, кормит сам, разжевывая для него
пищу, сюсюкает, причмокивает и называет "папиной игрушечкой". За едою
распространяется о том, что вот, выпив чемерицы *, он очистил свое нутро и
через верх и через низ, и что желчь в его извержениях была чернее этой вот
похлебки. Он способен спросить в присутствии слуг: "Скажи, матушка, что
испытывала ты в тот день, когда, страдая от схваток, рожала меня?" И сам за
нее отвечает, что это было и сладко и мучительно, одно с другим всегда слито
у человека, ведь иначе и не представишь. В гостях он распространяется о том,
что дома у него есть в небольшом водоеме прохладная вода, а в садике много
сочных овощей, что повар у него прекрасно готовит, и что дом его, как
постоялый двор, вечно полон, а друзья его - бездонная бочка, которую при
всем старании не наполнишь. Принимая гостей, он заставляет своих
сотрапезников любоваться выходками своего прихлебателя и, приглашая их пить,
говорит, что все готово для их удовольствия и пусть они только попросят, раб
тотчас сходит к своднику за флейтисткой, "чтобы она нам сыграла и повеселила
нас".
Тщеславие - это, думается, недостойное стремление стяжать почет, а
тщеславный - это такой человек, который, если его пригласят на обед,
постарается получить место подле самого хозяина. Чтобы остричь сына, повезет
его в Дельфы *. И приложит все старания, чтобы достать себе в провожатые
раба Эфиопа. И, отдавая взятую в долг мину серебра, всю отдаст новенькими
монетами. Для своей ручной галки он обязательно купит лесенку и сделает из
меди маленький щит, чтобы с этим щитом галка прыгала по лесенке. Принеся в
жертву быка, он прибьет его рога напротив входа, повесив на них большие
венки, чтобы всякий входящий видел, что он принес в жертву быка. Пройдя со
всадниками в торжественном шествии, он все свое снаряжение пошлет с рабом
домой, а сам, накинув плащ, будет прохаживаться по площади в шпорах. Когда
околеет его мелитская собачка, он ее похоронит и поставит столбик с
надписью: "Отпрыск мелитского рода". Посвятив медный палец в храм Асклепия
*, он будет каждый день протирать, украшать венками, умащать свое
приношение. Будучи пританом *, он, уж конечно, исхлопочет у сотоварищей,
чтобы ему поручили возвестить народу о жертвоприношениях. Облаченный в
светлый гиматий, с венком на голове, он выйдет и скажет: "О мужиафиняне,
пританы справили Галаксии и принесли жертву Матери богов*. Знамения хороши.
Добро вам". И, возвестив это, уйдет домой рассказывать своей жене, как
превосходно провел он день.
Скаредность - это отсутствие честолюбия, сопряженное с нежеланием
тратиться, а скаред - это такой человек, который, победив при постановке
трагедий, посвящает Дионису деревянную диадему *, написав на ней только свое
имя. Когда в народном собрании делают добровольные пожертвования, он
потихоньку встает, чтобы улизнуть. Выдавая замуж свою дочь, он продает мясо
жертвенного животного - кроме доли жрецов*, - а прислужников для свадебного
пира нанимает на их харчах. Начальствуя над кораблем *, он постилает для
себя на палубе постель кормчего, а свою бережет. В день праздника Муз он,
чтобы детям его не участвовать в складчине, не пускает их в школу,
отговариваясь их нездоровьем. С рынка сам тащит за пазухой купленные мясо и
овощи. Он сидит дома, когда отдает в чистку плащ. А если на улице завидит
издали своего друга, который собирает складчину и уже договорился с ним, то
сворачивает с дороги и идет домой кружным путем. Собственной своей жене,
которая принесла ему приданое, он не покупает служанку, но нанимает в
провожатые девчонку. И носит чиненые-перечиненные сандалии и говорит, что
они прочнее новых. По утрам он сам подметает пол и застилает ложе. Садясь,
подворачивает грубый, потертый плащ, который носит.
Нет, кажется, спору, что хвастовство - это приписывание себе
несуществующих достоинств и богатств, а хвастун - это такой человек,
который, стоя на молу, рассказывает чужеземцам, как много денег вложено у
него в морскую торговлю, как прибыльно ссудное дело * и сколько он сам
приобрел и сколько потерял. И, так бахвалясь, он тем временем посылает
мальчишку в лавку менялы, где на его счету не лежит и драхмы. В дороге он
любит морочить попутчика, рассказывая, как ходил в поход с Александром, и
как тот к нему относился, и сколько украшенных драгоценными камнями кубков
привез он с собою, и спорит, твердя, что нет в Европе таких искусных
мастеров, как в Азии. И все это говорит человек, ни разу не выбиравщийся из
города. Он уверяет, что есть у него письма от Антипатра *, - целых три, - с
приглашением в Македонию, но, хоть ему и дают там право беспошлинно вывозить
лес, он отказался, чтобы не пострадать по чьему-нибудь доносу за дружбу или
связь с македонянами. А в голодное время больше пяти талантов * ему будто бы
довелось потратить на помощь нуждающимся согражданам - не мог же он им
отказать. Сидя среди незнакомых, он просит кого-нибудь из них посчитать на
счетах, и, откладывая суммы то в десятых долях таланта, то в минах и для
вящей убедительности называя при этом имена, он доводит счет до десяти
талантов. И все это, по его словам, потрачено им на пожертвования и
складчины, а что до снаряжения кораблей и других выполненных им общественных
повинностей *, то этих расходов он и не считает. Он подходит к продавцам
породистых лошадей, притворяясь, что покупает коня. И, придя к лавкам, он
спросит на два таланта одежды, а потом затеет ссору с рабом, который-де
пошел с ним, не захватив золота. Он живет в наемном доме, но тем, кто не
знает этого, говорит, что дом достался ему от отца, но будет продан: слишком
тесно там такому гостеприимному человеку, как он.
Надменность - это какое-то презрение ко всем, кроме себя самого, а
надменный - это такой человек, который тому, кто торопится, говорит, что
примет его после обеда во время прогулки. Сделав добро, он помнит об этом.
Прямо на улицах, по пути, разрешает он споры тех, кто обратится к нему за
посредничеством. Будучи избран на должность, он отказывается от нее,
клятвенно заверяя, что не имеет времени. Никогда ни к кому не захочет он
прийти первым. И он по своему обычаю - назначает поставщикам и поденщикам
явиться к нему с рассветом. На улицах он не болтает со встречными, но идет
опустив или, наоборот, если ему вздумается, задрав голову. Угощая друзей,
сам не обедает с ними, но поручает позаботиться о них кому-либо из своих
домашних. Направляясь куда-нибудь, он посылает вперед человека возвестить о
своем приходе. Он не позволит никому войти, когда умащается, или моется, или
ест. Рассчитываясь с кем-нибудь, он непременно призывает раба, чтобы тот
произвел все выкладки на счетах и полученный итог записал в счет. Он не
пишет в письме: "Не соблаговолишь ли ты...", но "Хочу", и "Я послал к тебе
за...", и "Так и не иначе", и "Без промедления".
Нет, кажется, спору, что трусость - это малодушие, внушенное страхом, а
трус - это такой человек, который во время плавания, глядя на скалы,
твердит, что это пиратские корабли. А когда поднимается волна, он хочет
знать, нет ли среди плывущих кого-нибудь не посвященного в мистерии *, и,
глядя в небо, выспрашивает у кормчего, обходит ли тот мели и что думает о
погоде. Обращаясь к рядом сидящим, он говорит им, что напуган каким-то
сновидением. Он снимает с себя хитон и отдает его рабу. И упрашивает ссадить
его на берег. В походе он во время пешей вылазки призывает к себе земляков и
просит их стать для начала подле него и посмотреть кругом, а то, мол, трудно
разглядеть, не враги ли там. Услыхав клики и увидав падающих, он говорит
соседям по строю, что в спешке забыл захватить меч, мчится в палатку и,
отослав раба с приказанием разузнать, где враги, прячет меч под изголовье, а
потом долго возится, как бы ища его по всей палатке. И тут, увидав, что
кого-то из его друзей приносят раненым, он подбегает, советует мужаться и,
подхватив, помогает нести. Он ухаживает за раненым, вытирает губкою кровь,
сидя рядом, отгоняет мух от ран - лишь бы не сражаться с врагами. А когда
трубач трубит к бою, он, сидя в палатке, ворчит: "Чтоб тебе пусто было,
уснуть не даешь человеку, трубишь без конца!" Залитый кровью из чужой раны,
он встречает возвращающихся с битвы и рассказывает: "С опасностью для жизни
я спас одного из своих друзей". Он вводит к лежащему земляков и
соплеменников * - пусть посмотрят - и рассказывает при этом каждому из них,
как сам он, на своих плечах, принес раненого в палатку.
Приверженность к олигархии - это, думается, какое-то стремление к
превосходству, властолюбивое и своекорыстное, а приверженец олигархии - это
такой человек, который, если народное собрание захочет придать архонту *
несколько помощников, чтобы они разделили с ним заботу об устроении
торжественного шествия, выступит и предложит предоставить им неограниченную
власть. И если другие предлагают избрать десять человек, он говорит:
"Достаточно одного, но этот один должен быть настоящим мужем". Из Гомера
твердо помнит он единственный стих:
Нет в многовластии блага, да будет единый властитель *, -
а больше не знает ни одного. И на устах у него всегда такие речи: "Надо
нам собраться и все это обсудить, от черни, от площади держаться подальше,
не стремиться к общественным должностям, чтобы не сносить от этих людей
оскорблений и не принимать почестей" или "Нам с ними в городе не ужиться".
Выйдя из дому после полудня, гордо выступает он в своем плаще, ровно
подстриженный, с тщательно подрезанными ногтями, и, завывая, как трагический
актер, изрекает что-нибудь в таком роде: "От доносчиков житья не стало в
городе", и "Какие обиды терпим мы в судах, где недостойные нас судят" *, и
"Удивляюсь я тем, кто участвует в общественных делах. Чего хотят они?", и
"За все раздачи, за все подарки * платит чернь неблагодарностью", и
распространяется о том, какой стыд испытывает он в народном собрании, когда
какой-нибудь жалкий оборванец усядется с ним рядом. Он восклицает: "Когда же
наконец перестанут разорять нас общественными повинностями *- корабельными и
прочими!" - и говорит о том, как ненавистна ему порода вожаков народных, и
твердит, что Тезей * был первым, от кого пошли все беды в городе. Ведь это
он народ из двенадцати городов свел в один и упразднил царскую власть. И
поделом ему досталось, ведь он стал и первым, кого эти люди погубили. И
прочее в таком же роде говорит он чужеземцам и согражданам, подобным ему и
придерживающимся той же стороны.
Молодиться - это как будто бы значит быть не по возрасту усердным, а
молодящийся - это такой человек, который в шестьдесят лет заучивает отрывки
из поэтов и, принимаясь читать их на пирушке, забывает. У сына обучается он
поворотам: "направо", "налево", "кругом". В праздник героев он вместе с
юнцами участвует в беге с факелами. И, уж конечно, он, если его позовут в
храм Геракла для участия в жертвоприношении, сбросит плащ и возьмется
поднять быку голову, чтобы открыть ему горло. Он заходит в палестры и
упражняется в борьбе. На площадных зрелищах он просиживает по два-три
представления, выучивая песенки. Посвящаемый в таинства Сабазия *, старается
он всех затмить, красуясь перед жрецом. Влюбленный в гетеру, он, подведя
тараны, ломится в ее ворота, а побитый соперником обращается в суд. Выехав в
поле на чужой лошади, он упражняется в искусстве верховой езды, падает и
разбивает голову. Он устраивает пирушку для кружка молодежи, с которым
водится. И, взяв зрителем своего раба-провожатого, учится принимать
картинные позы. Состязаясь с воспитателем своих детей в стрельбе из лука и
метании дротика, он берется его учить, как будто тот сам ничего не умеет.
Борясь с кем-нибудь в бане, он вертит задом, чтобы казаться опытным борцом.
А когда женщины пляшут с пением *, он учится танцу, сам себе без слов
подпевая.
Злословие - это склонность к порочащим разговорам, а злоречивый - это
такой человек, который, когда его спросят: "Что ты скажешь о таком-то?" -
ответит: "Ну что ж, я, подобно составителям родословий, начну с его
происхождения. Отец его звался сперва Сосия, но в походе, под началом
стратегов, стал он Сосистратом, а приписавшись к дему - Сосидемом *. Зато
мать у него благородная фракиянка *, ведь имя-то у этой душки каково -
Кринокорака; * к тому же, говорят, в отечестве ее как раз такие и
благородны; ну а сам он, сын таких родителей, - дрянь, и по нем розга
плачет". Он способен сказать собеседнику: "Ошибаешься на их счет, а я о них
такое знаю". И тут же рассказывает: "Женщины эти охотятся на прохожих по
улицам. Сам дом их как будто раздвинул ноги. Нет, это не пустая болтовня -
они даже на улицах совокупляются, как собаки. Насилуют мужчин, да и только.
Сами дверь отворяют *". Когда злословят другие, он, конечно, подхватывает:
"Мне тоже человек этот всех ненавистнее. Он и с лица какой-то гнусный. А
подлость его беспримерна. Да вот и доказательство. Своей жене, которая
принесла ему талант приданого, от которой у него ребенок, дает он на еду три
медяка и в день Посейдона * заставляет мыться холодной водой". Сидя в
обществе, он любит поговорить о только что ушедшем. А уж начав, не
успокоится, пока не перемоет косточки и его домашним. Больше всего гадостей
говорит он о собственных друзьях и домашних да о мертвых. Свое злословие он
именует свободой слова, равноправием и независимостью и видит в нем высшее
наслаждение жизни.
Благосклонность к подлецам - это тяга к низости, а дружок подлецов -
это такой человек, который, встречая на своем пути людей, лишенных чести по
приговору суда * или проигравших тяжбу перед народом, думает, что, общаясь с
ним, он станет более опытным и прослывет более опасным. Когда речь заходит о
гражданах порядочных, он говорит, что никто порядочным быть не может: не
такова, мол, природа человека - все одинаковы. И высмеивает тех, кто
порядочен. Подлеца называет он человеком без предрассудков. Бели кого-нибудь
осуждают за подлость, он согласен - многое-де, что говорят об этом человеке,
истинная правда, но кое-что, по его мнению, и неверно: ведь это, твердит он,
человек одаренный, расторопный, хороший товарищ. И утверждает, что не
встречал никого способнее. Он с благосклонностью слушает такого человека,
когда тот выступает в народном собрании или держит ответ перед судом, и
говорит сидящим рядом, что не на человека должны они смотреть, но на дело. А
сам человек этот, продолжает он, служит народу, как пес, подстерегая
посягающих на его права. И добавляет: "Не останется у нас никого, кто был бы
готов ради общего блага пожертвовать своим добрым именем, если мы не будем
дорожить такими людьми". Он всегда готов предстательствовать за негодяев и
выступать с защитой по всяким грязным делам, а заседая в суде, дурно
толковать речи тяжущихся сторон.
Постыдная жадность - это стремление выгадать на постыдном деле, а
жадный - это такой человек, который, угощая, подает на стол слишком мало
хлеба. Он занимает деньги у чужеземца, который живет у него в гостях.
Распределяя порции, он говорит, что распределяющий имеет право на двойную,
которую тут же откладывает для себя. Торгуя вином, он и другу продает
разбавленное. На театральное представление он идет и сыновей ведет тогда,
когда пропускают бесплатно. Уезжая из города по государственным делам, он
оставляет дома выданные ему подорожные, а сам берет взаймы у товарищей по
посольству, на раба-провожатого наваливает ношу большую, чем тот может
снести, а есть дает меньше, чем все остальные, и, вытребовав свою долю
полученных послами подарков, продает ее. Умащаясь в бане, он говорит:
"Гнилого ты масла купил, мальчишка", - и умащается чужим. Из медяков,
которые его рабам случается найти на улицах, он способен требовать свою
долю, говоря: " Гермес общий" *. Отдав свой плащ чистить, он берет другой у
знакомого и носит дольше, чем нужно, пока не потребуют. Водится за ним и
такое: муку своим домашним отмеряет он Фидоновой меркой * с вдавленным
внутрь дном и тщательно сгребает верхи. И если ему покажется, что друг его
хочет что-то приобрести, он заранее купит тайком эту вещь, а потом
перепродаст. Возвращая тридцать мин долгу, он недодает четыре драхмы *.
Когда его дети не ходят в школу из-за нездоровья, он вычитает эти деньги из
платы за их обучение, а в антестерии - ведь в этом месяце много праздников -
он вообще не посылает детей на уроки, чтобы не платить денег. Когда раб
приносит ему оброк, он требует накинуть еще медяк. Получая счет, он...
Угощая членов своего братства, он просит накормить его рабов из общего
котла, а оставшимся после еды обрезкам редьки составляет опись, чтобы не
взяли их рабы, прислуживающие за столом. Путешествуя со знакомыми, он
пользуется услугами их рабов, а своего отдает внаймы на сторону и не вносит
полученных денег в общую кассу. Если он устроит у себя пирушку, то, уж
конечно, поставит в счет и предоставленные им дрова, и чечевицу, и уксус, и
соль, и масло, что выгорело в светильниках. Когда кто-нибудь из его друзей
женится или выдает замуж дочь, он на некоторое время уезжает из города,
чтобы не посылать подарка. У знакомых берет он взаймы то, чего назад не
попросят, а если станешь отдавать, то, пожалуй, и не возьмут.
Комментарии
Перевод выполнен по изданию О. Наварра (Paris "Les belles lettres",
1952). Места, отмеченные издателем как позднейшие добавления, не
принадлежащие Теофрасту (вводная глава, морализующие концовки некоторых
глав, отдельные фразы), опущены. Немногочисленные случаи отклонения от
текста названного издания оговорены в примечаниях. Текст "Характеров" дошел
до нас в плохом состоянии: он изобилует предположительными чтениями и
пропусками (отмечены отточиями).
Притворство - приблизительный перевод греческого "ирония" - слова,
укоренившегося в новых языках в несколько ином значении. Здесь "ироник" -
человек прибедняющийся, увертливый, неискренний. Слово это было
первоначально не слишком лестным. Нынешнее значение слова "ирония" идет от
Сократа, чьим излюбленным полемическим приемом было притвориться незнающим,
чтобы дать собеседнику запутаться в собственных рассуждениях.
...собирает складчину... - В Афинах существовали разного рода общества
или товарищества, собиравшие взносы и делавшие складчины для совместных
пирушек, для взаимного вспомоществования, для религиозных целей и т. п.
Стоя - крытая колоннада вдоль стены (портик). Речь идет о т. н. Пестрой
(Расписной) Стое в Афинах, украшенной картинами (на мифологические и
исторические сюжеты) знаменитых художников. Здесь на каменных скамьях
собирались охотники поговорить.
...с женского рынка - рынок, где продавались предметы женского обихода;
присутствие покупателя-мужчины было здесь необычным.
...в театре... подкладывает... подушку... - Сиденья в театре были
каменными.
...с Дионисий... - "Великие" или "Городские" Дионисии - весенний
праздник в месяце элафеболии (март - апрель).
Мистерии (таинства) - в Древней Греции - культы, открытые только
посвященным. Здесь - элевсинские мистерии в честь богинь Деметры и Коры
(Персефоны), связанные с многолюдными празднествами (главное - Большие
Элевсинии, продолжавшиеся десять дней) в Афинах. Факел -один из священных
символов элевсинских мистерий; жреческая должность "факелоносца" была одной
из самых почетных в мистериях.
Одеон - небольшой театр или крытый зал, предназначенный для музыкальных
состязаний и других собраний. Прославленный афинский Одеон, по словам
Плутарха, "имел много мест для сиденья и колонн".
Месяц боэдромий соответствует сентябрю - октябрю, пианопсий - октябрю -
ноябрю, посидеон - декабрю - январю. Мистерии - Большие Элевсинии; Апатурии
- пятидневный праздник в честь Зевса и Афины; Сельские (или Малые) Дионисии
- праздник первого разлива и первой пробы молодого вина.
Болтушка (кикеон) - напиток, приготовлявшийся из вина, лука, сыра,
ячменной муки с прибавлением иногда меду, соли и приправ (чабреца) - служил
для подкрепления сил.
На улицах... - т. е. в городе.
...не разбавляя, пьет... - Вино было принято пить сильно разбавленным.
Пить чистое вино считалось признаком неумеренности или неотесанности.
...позвать хозяйских детей... - Дети (как и женщины) обычно не ели
вместе с мужчинами.
Va
Он очень часто стрижется и т. д. - И средневековые рукописи, и даже
папирусный отрывок, найденный в Геркулануме, включают начинающийся этой
фразой текст в главу "Угодливый". Тем не менее почти все издатели считают,
что он пенал сюда по ошибке. Одни (в том числе и О. Наварр) переносят этот
текст в главу XXI ("Тщеславный"). Осторожнее, нам кажется, те, кто видит в
нем конец особой главы. В таком случае обрисованный здесь характер следовало
бы определить так: Это человек с дурным вкусом, но притязающий на
изысканность.
Гимнасий - общественное место для телесных упражнений. Гимнасии
строились с большим двором, с беговой дорожкой, с площадками и залами для
занятий разными видами спорта, с помещениями для раздевания, банями и т. д.
Эфебы - в классическую эпоху юноши восемнадцати - двадцати лет,
проходившие военную подготовку. Ко времени Теофраста пребывание в эфебах,
видимо, не было уже обязательным и сократилось до года. Это были богатые и
знатные юноши, получавшие под надзором государства общеобразовательную и
физическую подготовку.
Титир - по одним толкованиям, порода короткохвостых обезьян, по другим
- какая-то редкая птица.
Бабки (овечьи) - употреблялись как игральные кости; газельи бабки -
причуда.
Лекиф - небольшой керамический сосуд для благовоний и масел, которыми
умащали тело. Имел форму кувшинчика с очень узкой шейкой. Обычная форма
лекифа - вытянутая, стройная, но встречаются и раздутые, почти шарообразные
лекифы.
Палестра - строение с центральным двориком, усыпанным песком и
предназначенным для борьбы, кулачного боя и т. п.
Борцы - точнее "гопломахи", боровшиеся в полном вооружении.
Кордак - пляска хора в комедии и вообще непристойный танец.
Медяки - мелкие монеты в 1/8 обола.
Матери он не кормит... - преступление, наказывавшееся по суду
поражением в правах.
...в палестры... - См. прим. к гл. Va. В палестрах обучали мальчиков
гимнастике и борьбе, здесь же они беседовали с учителем, который нередко был
и владельцем палестры.
...при Аристофонте... - в 330 г. до н. э., когда знаменитые ораторы
Демосфен и Эсхин выступили друг против друга в политическом процессе.
...во главе с Дисандром... - спартанский полководец Лисандр погиб еще в
395 г. до н. э. Таким образом "новости" болтуна - многолетней давности.
...раб флейтиста Астия... - Флейтисты в войске подавали сигнал к
наступлению.
Полисперхонт - один из полководцев Александра Македонского, которые
после его смерти (323 г. до н. э.) боролись между собой за власть. В 319 г.
стал правителем Македонии при двух царях - слабоумном Филиппе Арридее (он,
видимо, и есть царь, о котором идет речь) и малолетнем Александре IV.
Кассандр воевал против Полисперхонта и захватил в 316 г. власть над
Македонией. Полисперхонт еще несколько лет продолжал войну и даже нашел
нового "царя" - незаконного сына Александра (все три царя пали жертвами этой