Тесса Дэр. Дважды соблазненная

   Риса немедленно отослали к родственникам в Йоркшир, и за все эти годы он ни разу не написал Лейну, не подумал справиться о здоровье старого друга. Хотя справедливо подозревал, что его состояние будет именно таким. Джордж был изуродован и искалечен на всю жизнь.
   Крохотный укол совести превратился во множество шипов, впивавшихся в его грудь.
   – Я отведу лошадь на конюшню, сэр. – Старик с улыбкой взял костыль под мышку и потянулся к узде свободной рукой. – Заходите и позавтракайте.
   Рис неохотно вручил ему поводья. Хотя не следовало взваливать на старика такой труд. Он и сам мог бы расседлать и расчесать лошадь. Но настаивать не стоило. Он знал многих солдат, искалеченных в бою, и научился никогда не сомневаться в их физических возможностях.
   Кроме того, увечья Джорджа не слишком ему мешали. Конюшня, насколько мог видеть Рис, была в идеальном порядке.
   – Милорд, вам ни к чему беспокоиться, – сказал Лейн. – Вы же знаете, что я прекрасно позабочусь о жеребце.
   – Да, знаю, – кивнул Рис, гадая, почему старик не хотел пускать его в конюшню. Возможно, все дело в том ужасном пожаре… Он, Рис, тогда едва ли не сгорел. На месте Джорджа он тоже не пустил бы бывшего хозяина в конюшню.
   Рис прислонился к двери и сказал в темное пространство:
   – У вас большая конюшня. Ваша дочь говорила, что здесь в основном держат вьючных пони.
   – Это верно, – согласился Лейн. – Я стал разводить их десять лет назад, когда привел с пустошей несколько диких пони. Теперь все они хорошо выдрессированы и выносливы. Мы даем их на время тем, кто попросит. Местным фермерам… и прочим.
   Рис снова кивнул и тут же спросил:
   – А почему вы не держите почтовых лошадей?
   Кареты и дилижансы часто меняли лошадей, и если бы в «Трех гончих» держали таковых для обмена и сдачи внаем, то гостиница получала бы куда большую прибыль.
   – Я бы с радостью, – ответил Джордж. – Но у меня нет подходящих производителей. Трудно накопить на них нужную сумму у нас в деревне. Ведь тут чаще платят долги яйцами, чем шиллингами.
   – Могу представить…
   Рис вздрогнул, почувствовав, как что-то уткнулось ему в ногу. Повернувшись, он увидел пару длинноухих гончих, обнюхивавших его сапоги.
   – Убирайтесь, – проворчал он, делая вид, что сейчас пнет собак. – Мне нечем вас угостить.
   – Они просто решили на вас посмотреть, – послышался женский голос. – Они за мной постоянно ходят.
   Перед ним стояла Мередит, державшая большую плетеную корзину, прикрытую цветной муслиновой тряпочкой, откуда выглядывали дрожжевые булочки. В желудке Риса вновь пробудился голод.
   – Вы еще здесь? – спросила она. – Я думала, вы уже уехали.
   – Уехал. Но потом вернулся.
   – Не знаю, почему эта гостиница получила свое название, – продолжала Мередит, наблюдая, как собаки обнюхивают его сапоги. – Ведь Мэддокс всегда держал только двух гончих. А когда напивался, говорил слишком скандальным посетителям, что запек третью в пирог. – Она заглянула в конюшню. – Отец, я же говорила!.. Оставь эту работу Деррилу. Тебе нельзя напрягать сердце!
   – Я чищу лучшего коня во всем Девоншире. И это не работа, а удовольствие. Деррил же пошел за водой.
   Мередит тяжело вздохнула:
   – Отец, но ты не можешь…
   – Мередит, не надо. – Рис положил руку ей на плечо и отвел от двери. – Не стоит указывать мужчине, что он должен делать. Мужчина из упрямства постарается доказать, что вы не правы.
   Брови ее сошлись на переносице. А щеки залились краской смущения. Губы же дернулись так, словно она вот-вот заплачет, а глаза…
   О, ее глаза были прекрасны, и от их взгляда он так поглупел, что все мысли вылетели из головы. Если бы не корзина у нее в руках, он обнял бы ее и прижал к себе.
   Обнял бы?… Что за идея?! Откуда эти фантазии? Да, Мередит Мэддокс – красивая женщина, и нельзя отрицать, что он жаждал ее тела больше, чем мирного ночного сна. Любой нормальный мужчина чувствовал бы то же самое. Но это не просто похоть. Так ему, во всяком случае, казалось. Ведь прошлой ночью он хотел ее поцеловать, хотя обычно не особенно стремился целовать женщин – от этого пахло романтикой, невинностью и прочими подобными вещами, не имевшими с ним ничего общего. Его прошлые встречи с женщинами имели удивительное сходство с битвами – были порывистые, грубые, неистовые.
   Но от Мередит он хотел совершенно иного. Эта сильная самостоятельная женщина пробудила в нем нежные чувства. И Рис знал: он несет ответственность не только за ее гостиницу, но и за всю деревню. Это он был виноват в том, что сейчас едва рассвело, а она уже много часов тяжко трудилась. Он виноват и в том, что она должна была днем заботиться об отце, а вечером играть роль констебля, наводящего порядок в шайке пьяных болванов. Каждый шаг ее искалеченного отца, каждая мозоль на ее ладони, каждое пятно крови на ее красивой белой скатерти – все это его, Риса, вина.
   – В прошлом году один проезжающий доктор осмотрел отца в обмен на бесплатную комнату и стол, – проговорила Мередит. – И он сказал, что у него слабое сердце. Если он не умерит пыл, то…
   Рис легонько сжал ее плечо.
   – Я знаю вашего отца почти столько же лет, сколько знаете его вы, Мерри. Любовь к лошадям у него в крови. Он скорее умрет, чем умерит пыл.
   – Знаю, но… – Она подняла на него глаза и молча пожала плечами – словно он должен был понять ее без слов.
   И Рис понял. Неожиданно понял все. Понял даже причину, по которой ухитрялся выживать последние четырнадцать лет, а потом наконец вернулся в деревню. Причину, по которой он не мог сейчас уехать.
   Он понял, что должен изменить свою жизнь. И знал, каким образом.
   Да, теперь все было ясно как день.
   – Кажется, сегодня воскресенье? – спросил он.
   – Да, а что?…
   Рис оглядел двор:
   – Но почему люди не в церкви? Где викарий?
   – Здесь больше нет викария. Он уехал двенадцать лет назад, когда ваш отец прекратил платить ему жалованье. Раз в месяц из Лидфорда приезжает младший священник, чтобы отправлять службы.
   Рис тихо выругался. Это обстоятельство немного затрудняло дело.
   Мередит задорно улыбнулась:
   – А что случилось? Почувствовали необходимость исповедаться в грехах?
   – Ад и проклятие! Это займет годы!
   И Рис вовсе не желал Господнего прощения. Нет, он просто хотел все исправить.
   – Исповедь не нужна, верно?
   – Не нужна… для чего?
   – Ну, для брака, наверное. – Мередит внезапно смутилась. – Ведь вы помолвлены, не так ли?
   – Пока нет, но скоро буду.
   Еще до завтрака. По крайней мере так он надеялся.
   – И вы намереваетесь жениться здесь, в Бакли-ин-зе-Мур?
   Рис тут же кивнул:
   – Да, конечно. Здешняя церковь не слишком роскошна, но для нас и эта сойдет. Не имеет смысла ехать куда-то еще. Вашему отцу трудно путешествовать.
   Мередит даже рот раскрыла от изумления.
   – Вы действительно хотите жениться здесь, в этой Богом забытой деревушке? Неужели только для того, чтобы мой отец смог присутствовать на свадьбе?
   – Но я думал, вы тоже хотите его присутствия.
   – Милорд, не все ли мне равно, будет мой отец на вашей свадьбе или нет?
   Губы Риса дрогнули. Черт, кажется, он сейчас улыбнется во весь рот. А он ведь никогда не улыбается во весь рот. Что ж, научится.
   И тут Мерри насторожилась.
   – О нет! – воскликнула она.
   «О нет»? Проклятие, такой реакции он не ожидал. Было бы куда проще, пойми она, насколько это правильно и справедливо. И неизбежно.
   Но Мередит уже не смотрела на него. Ее взгляд был устремлен в какую-то точку за его левым плечом.
   – А вот и гости… – сказала она.
   Рис обернулся. К ним шагали два дикаря, избивавшие друг друга прошлой ночью. Бык и Клюв. Настоящих имен он не помнил. А за ними следовала дюжина таких же громил. Рис узнал вчерашних посетителей таверны, но были и незнакомые лица.
   И все несли пылающие факелы.
   – Вот что, Эшуорт… – начал Бык. – Мы пришли, чтобы выпроводить тебя из деревни. Навсегда.
   Из конюшни донеслись топот и ржание. Рису тоже стало не по себе. Он не мог допустить, чтобы кто-то держал открытое пламя у самой конюшни. А эта компания идиотов с факелами не вызывала ничего, кроме презрения.
   – Хэролд и Лоренс Симонс, какого черта вы делаете здесь с факелами? Сейчас ясный день, болваны… – прошипела Мередит.
   – Мерри, идите к отцу, – пробормотал Рис. – Постарайтесь сделать так, чтобы он не волновался. Я справлюсь.
   Мередит исчезла в конюшне. Рис же выступил на середину двора.
   – Что ж, прекрасно. Я вас слушаю. Говорите все, что намеревались сказать.
   Хэролд сплюнул и проворчал:
   – Эшуорты всегда были проклятием деревни. Четырнадцать лет назад Нетермур-Холл сгорел дотла, и пожар навсегда избавил нас от твоих родичей. Тебе тоже следовало оставаться в чужих краях. Теперь мы решили показать, что огонь снова прогонит тебя с пустошей.
   – Вот как? – Рис почесал в затылке. – И все же я стою на месте.
   Тут прогремел выстрел. Рис тотчас осмотрелся. Кто же стрелял?
   Внезапно в дверях конюшни появился Гидеон Майлз с дымящимся пистолетом в руке. Он заорал:
   – Вы идиоты, у которых вместо мозгов – комья торфа. Ведь у меня в конюшне стоит целый фургон… – Он бросил взгляд на Риса. – Фургон с мануфактурой. И я всажу пулю в каждого, кто посмеет подойти сюда с огнем!
   Толпа притихла.
   – Это все он придумал, – пробурчал наконец Лоренс и ткнул большим пальцем в сторону своего приятеля.
   – Вовсе нет, лживая ты тварь!
   И все началось снова. Лоренс взмахнул факелом, и все рассыпались в разные стороны, боясь обжечься. А Бык с Клювом опять стали обходить друг друга. Их спутники, явно рассчитывавшие повеселиться, казалось, были счастливы стать свидетелями очередной потасовки; они уже забыли, что собирались изгнать Риса из деревни.
   Но на этот раз Рис не собирался оставаться сторонним наблюдателем. Он стал между противниками и схватил каждого за грудки. Одним движением он мог бы столкнуть их лбами и положить конец этой нелепой сцене. Но нельзя же решать все проблемы силой! Он больше не хотел жить в гневе.
   – Довольно! – воскликнул Рис. – Разойдитесь!
   – Пожар! Пожар! – раздался за его спиной панический вопль.
   Рис поморщился, когда запах дыма достиг его ноздрей. Прежде чем он успел определить, откуда кричали, поток ледяной воды обрушился на него, промочив до нитки. На секунду он в растерянности замер. Ледяная струйка ползла по его спине.
   – Прошу прощения, – проблеял кто-то рядом, и Рис узнал голос Деррила Тьюкса. Он резко развернулся. Один глаз юнца по обыкновению дергался. – П-простите. Я целился в факелы, – пробормотал парень.
   Рис молча кивнул и отряхнулся. Капли воды разлетелись во все стороны. Тут он наконец отобрал у драчунов факелы, сунул их тлеющими концами в жидкую грязь, потом закричал:
   – Слушайте все! Так вот… – Выстрел Гидеона привлек к гостинице зевак, и вскоре у конюшни собралась вся деревня. Дьявол, до чего же он не любил произносить речи! – Так вот можете приносить факелы, пистолеты и ведра с водой, но вам меня не запугать. Огонь, выстрелы, ледяная вода… я через все это уже прошел и выжил, ясно? – Рис окинул уничтожающим взглядом Хэролда и Лоренса, потом вновь заговорил: – Воображаете, что так уж хорошо деретесь? Я сражался одиннадцать лет вместе с Пятьдесят вторым полком, самым прославленным во всей британской армии. Легкая пехота – первая линия атаки в любой битве! Мы сражались в Португалии, Испании, Франции, Бельгии. Только при Ватерлоо я лично вспорол животы семерым наполеоновским гвардейцам. И это – только те, которых я прикончил в ближнем бою. – Рис спокойно повернулся к Гидеону: – Нравится играть с оружием? Мне и это по плечу. Винтовки, мушкеты, пистолеты… Словом, выбирай! Я могу почистить, собрать и зарядить любое оружие быстрее чем за минуту. Не трачу зря пороха и метко стреляю. – Поскольку все присутствующие молча слушали, Рис продолжал: – Знайте также, что я невосприимчив к идиотизму. Двое португальских крестьян однажды нашли меня в поле – истекающего кровью, с раной в плече, полученной в стычке. Они оттащили меня в курятник и держали там почти неделю, время от времени тыча меня палкой в бок, чтобы проверить, жив ли я еще.
   Рис повернулся к Деррилу.
   – Эй, ты, с ведром! Знаешь, как будет по-португальски «вода»?
   Деррил покачал головой.
   – Вот и я не знал, черт бы все побрал. И все же я выжил и сейчас стою перед тобой. Так что можете считать меня несокрушимым. Кроме того, я Рис Сент-Мор, ваш легендарный «живой призрак». И будьте уверены, никакой дьявол не выгонит меня из моего проклятого поместья, ясно.
   В ответ – молчание.
   Рис тоже молчал, так как уже сказал все, что хотел.
   Теперь, похоже, никто не знал, что делать дальше. Хэролд, Лоренс, Гидеон Майлз, Деррил – все они пялились во все глаза сначала на Риса, потом – друг на друга. Проклятые идиоты!
   Тут вдруг от лба Хэролда Симонса отскочила булочка и покатилась по земле. Тотчас же раздался голос Мередит.
   – Расходитесь по домам! – велела она, шагнув к Рису. И она по-прежнему держала в руках корзинку. – Расходитесь немедленно!
   Жители деревни один за другим поворачивались и исчезали из виду. Майлз же скрылся на конюшне, – вероятно, боялся за свой драгоценный фургон.
   И тут до Риса дошло: такой страх за не слишком уж ценные товары кажется странным. Он посмотрел на Мередит, а та тотчас спросила:
   – С вами все в порядке?
   Он молча кивнул.
   – Простите за эту сцену, Рис.
   Он отжал воду из рубашки, предварительно отступив, чтобы не капать на ее булочки.
   – Не стоит извиняться, Мерри. Вы ни в чем не виноваты. И мне нужно искупаться.
   Подняв голову, он увидел, что она замерла на месте, а взгляд ее был прикован к его мокрым плечам и груди. Он не мог определить выражение ее глаз, но полагал, что это отвращение. Рубашка липнет к груди, а волосы – к голове. Не говоря уж о том, что его пять минут назад едва не сожгли. Должно быть, он напоминал чудовище из готических романов.
   – Да-да, ванна! – воскликнула она. – Да, конечно… Сейчас прикажу наносить и нагреть воды.
   – Не стоит. Вымоюсь и холодной.
   – Как вам угодно.
   Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку.
   – Мерри… простите, что причинил вам столько неприятностей. Постараюсь загладить вину.
   Он загладит вину перед всеми. Конечно, некоторые жители Бакли-ин-зе-Мур такие идиоты, что он никогда не завоюет их расположения. Но большинство здешних обитателей должны быть порядочными, честными людьми, и они имеют достаточно веские причины, чтобы смотреть на него с подозрением.
   Но рано или поздно они все поймут.
   Мередит прикусила губу, но тут же улыбнулась, и на щеке у нее появились очаровательные ямочки.
   – Вы навлекаете на мою голову бесчисленные неприятности, Рис Сент-Мор, и всегда навлекали. Но не волнуйтесь, я позабочусь о Хэролде, Лоренсе и остальных.
   – О, я в этом уверен.
   Похоже, она заботилась обо всей деревне – о своей гостинице, о проезжающих, об отце и обо всех этих идиотах.
   Но кто позаботится о ней самой?
   – Вы уже завтракали? – спросил Рис.
   Она покачала головой.
   – Тогда пойдемте поедим, – предложил он. – Пока я помоюсь, вы накроете на стол. А потом мы сядем завтракать. И заодно договоримся о дне нашей свадьбы.

Глава 4

   Накрывая на стол, Мередит думала о словах Риса. О, наверняка она ослышалась. Чтобы он сделал ей предложение после одной ночи в гостинице? Нет, такого просто быть не могло. Конечно, комнату она отвела ему хорошую, но не настолько же…
   Сегодня у нее не было ни ветчины, ни бекона. Пока не придет миссис Уэр, из мяса ей подать нечего, кроме холодного пирога с бараниной. Только булочки и черничный джем. И еще свежие сливки, вареные яйца и кофе, сваренный на речной воде. Вот оно, единственное утешение: в «Трех гончих» варили лучший кофе в Англии, как однажды объявил усталый путник, остановившийся в гостинице. Правда, Мередит знала это не по собственному опыту, поскольку не бывала дальше Тавистока.
   Она как раз закончила накрывать стол на двоих, когда в комнату вошел Рис, умытый и переодевшийся в чистую рубашку и бриджи. Волосы его были так коротки, что уже почти высохли, и ей захотелось провести по ним пальцем, чтобы проверить, окажутся ли они на ощупь мягкими, как гусиный пух, или же кололись, как подстриженная трава.
   Господи, о чем она думает? Вспомнив о сцене во дворе, Мередит решила: ради безопасности Риса и спокойствия в деревне следовало покормить его и как можно скорее проводить в путь. И никаких поглаживаний волос!
   – Садитесь, милорд, – сказала она. – Хотите кофе?
   – Да, очень. И пожалуйста, зовите меня Рисом, – попросил он, усаживаясь на табурет.
   Она протянула ему кружку с кофе, их пальцы соприкоснулись – и обоих словно поразило молнией.
   Рис отхлебнул обжигающего кофе.
   – Итак, – начал он, ставя кружку на стол, – когда же младший священник снова появится в деревне? Как скоро мы сможем пожениться?
   «Удар молнии» временно парализовал ее. Наконец она пробормотала:
   – Вы это несерьезно.
   – Конечно, серьезно. Я очень редко шучу. Думаете, я способен необдуманно жениться?
   Мередит в растерянности засмеялась:
   – А что еще я могу подумать, если впервые за четырнадцать лет увидела вас только вчера вечером?
   – Но я же не совсем для вас чужой, – возразил Рис, снова поднося к губам кружку с кофе. – Вы знали меня с детства.
   – Повторяю: до прошлой ночи мы не виделись четырнадцать лет.
   – Вот как? – Его губы искривила легкая улыбка. – Что ж, значит, это судьба. Сама судьба предназначила нам пожениться.
   Мередит чувствовала себя так, словно ее затолкали в старый винный бочонок и спустили с вершины Бел-Тора. Она была совершенно сбита с толку, и голова у нее шла кругом.
   Овладев собой, она скрестила руки на груди.
   – Но я не хочу выходить за вас.
   Она действительно не хотела. Уже не хотела.
   И не стоило вспоминать о клочках бумаги, которые она в двенадцать лет покрывала подписями «Мередит Сент-Мор, леди Эшуорт».
   – Поверьте, я совсем не хочу замуж.
   Как вдова, она целиком владела этой гостиницей. А если выйдет замуж, то хозяином станет ее муж.
   – Мерри, за все эти годы я усвоил только одно: судьбе безразличны наши желания.
   – Но я не верю в судьбу. – Она обхватила руками плечи, словно замерзла.
   – Судьбе все равно, верим мы в нее или нет. В этом и состоит весь ужас. Ох, Мередит, избавься от щита, которым ты прикрываешься. Опусти руки и посиди со мной. – Заметив, что она колеблется, Рис добавил: – Мерри, ведь это всего лишь завтрак, не так ли? – Дождавшись, когда она сядет, он взял нож и намазал маслом булочку. – Поверь, ты все понимала бы насчет судьбы, если бы подобно мне прошла через войну.
   Его слова камнем легли на сердце Мередит.
   – Это правда? Все, что вы сказали во дворе, правда?
   – Да. И еще не вся. – Он откусил сразу половину булочки.
   – О, Рис, но ведь это… – «Разрывает сердце», – подумала она. – Рис, поразительно, что вы выжили.
   В этот момент она осознала, как была близка к тому, чтобы вообще никогда его не увидеть. В этот момент ей захотелось повести его наверх и приковать к постели. Захотелось любить хотя бы раз, прежде чем он снова уедет.
   – Да нет, – пожал он плечами, – ничего удивительного. Я делал все, что мог, лишь бы поскорее покинуть этот мир, но Господь и дьявол упорно посылали меня обратно. Полагаю, никому из них я не был нужен.
   «А может, я просто хотела тебя больше». Чтобы не произнести эти слова вслух, она отломила неприлично большой кусок хлеба и стала шумно жевать.
   Отодвинув кружку, Рис полез в карман, вынул две монеты и бросил на стол, где они легли, как медные шашки, на бело-голубом узоре скатерти. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ничего подобного она не видела.
   Мередит взяла одну из монет, поднесла к свету и повертела. Диск был неровным, рисунок – грубым. На аверсе – выпуклая голова лошади, на реверсе – лошадиный хвост.
   Мередит рассмеялась:
   – Это иностранные монеты, которые вы привезли из путешествий?
   – Нет. Это знаки членства в обществе джентльменов, известном как «Стад-клуб». Обладание этими монетами дает человеку право спаривать своих кобыл с Осирисом, самым ценным в Англии жеребцом. По правилам клуба эти опознавательные знаки нельзя ни продать, ни купить, ни подарить. Можно только выиграть или проиграть во что-нибудь, например, в карты. Таких знаков всего десять, и в данный момент я владею двумя из них. Знаете, как я их получил?
   Мередит покачала головой.
   – Судьба, просто судьба. И дело вовсе не в моих добродетелях. Меня судьба пощадила, а те, кто куда лучше меня, погибли. – Упершись локтем в стол, Рис посмотрел в окно и поморщился от яркого утреннего света, отчего шрам у него на виске как бы смялся. Взяв одну из монет, он продолжал: – Эта принадлежала офицеру из моего батальона, майору Фрэнку Брентли из Йорка. Он был хорошим человеком. Жена повсюду ездила с ним и иногда чинила мне рубашки. Он никогда не пил, но был страстным игроком в карты и кости. Говорили, что этот знак он выиграл в «двадцать одно» и что ему всю жизнь везло в игре. – Рис постучал монетой о стол. – Так вот удача изменила ему при Ватерлоо. Мы были на левом фланге, и тут неизвестно откуда появился вражеский пехотинец. Не успели мы оглянуться, как Брентли свалил ружейный выстрел, распоровший ему живот.
   Осторожно сглотнув. Мередит отложила хлеб.
   – Простите, я знаю, что подобная беседа неуместна за завтраком, но… В общем, я убил того француза, вынес Брентли с поля боя и попытался уложить поудобнее. Он сумел вынуть эту монету из кармана.
   «Ты должен сыграть со мной на нее, – сказал он. – Таковы правила. Угадай, голова или хвост?»
   Едва выговорив это, он умер. Монета выкатилась из его руки, но она была залита кровью, и было трудно разобрать, что на ней изображено. Но оказалось, что выиграл я – так уж складывается моя жизнь. Все равно что получил монету с надписью «жизнь» на одной стороне и «смерть» – на другой. И сколько бы раз я ни подкидывал ее, она всегда падает аверсом.
   Рис потянулся к другой монете.
   – А эта принадлежала Лео Чатуику, маркизу Харклиффу. Основателю «Стад-клуба». Еще один хороший человек. У него было все – молодость, богатство, красота. И все им восхищались. Жестоко убит почти два месяца назад. Оказался не на том конце Уайтчепела. Избит и ограблен бандитами. По крайней мере этому многие верят. Убийц так и не нашли.
   – Как ужасно! – воскликнула Мередит. – Он был вашим близким другом?
   – Нет. Я усвоил урок. Не заводил больше близких друзей.
   Эти слова наполнили ее тоской и озадачили. Он готов жениться, но не заводит друзей? Почему же он хочет на ней жениться? Вероятно, причина кроется не столько в ней, сколько в этих странных монетах.
   Огромной, изборожденной шрамами рукой он взял вареное яйцо и поколотил по нему ложкой, так что скорлупа пошла мелкими трещинками. Эти его точные осторожные движения заворожили ее, она не могла отвести глаз от его рук.
   – Я бесплодна, – выпалила Мередит. – Скорее всего. Была замужем четыре года и ни разу не забеременела.
   Рис нахмурился, но продолжал счищать скорлупу с яйца.
   – Мэддокс был стар. Может, поэтому… – сказал он наконец.
   – У меня был не только он. – Она понизила голос. – После его смерти у меня были любовники.
   Его лицо словно окаменело.
   – Вот как?…
   Господи, что он теперь о ней подумает? Мередит вскинула подбородок, отказываясь стыдиться, и тихо произнесла:
   – Мне удалось заставить вас передумать?
   Рис покачал головой:
   – О, я не об этом подумал. Мне жаль, что вы были так одиноки. Я негодяй, потому что так долго оставался в чужих краях. А то, что вы бесплодная, не играет роли. Я не хочу детей. И даю слово, что не буду торопить вас… с осуществлением.
   – Осуществлением – чего? – Мередит нервно теребила скатерть. – Впрочем, ясно. И это – главный довод в пользу того, чтобы принять ваше предложение.
   – Правда? – спросил он с удивлением.
   – Да, правда.
   – Значит, вчера, когда вы разрешили вас поцеловать… Это было не просто великодушие?
   Покраснев до корней волос, она пододвинула ему солонку.
   – Нет, Рис. Великодушие не имеет с этим ничего общего. Совсем ничего.
   Он пожал плечами.
   – Что ж, если вы так говорите…
   Почему он так удивлен? Ведь женщины должны бросаться ему на шею. Как они могут оставаться к нему равнодушными?
   Он взял очищенное подрагивавшее яйцо и откусил сразу половину. За первой последовала вторая.
   А Мередит тем временем представляла себя обнаженной, белой и дрожащей перед ним. Медленно-медленно раскрывающейся. Жаждущей, чтобы он проглотил ее, как это яйцо.
   – Если не хотите… иметь детей, то зачем же жениться? – спросила она.
   Обычно мужчины проявляли к ней интерес только потому, что хотели затащить в постель. Действительно, зачем она ему? Ведь у нее нет ни денег, ни знатного происхождения.
   – Я хочу позаботиться о вас, – ответил Рис.
   – Я и сама прекрасно умею о себе заботиться.
   – Да, верно. О себе, об отце, о гостинице и обо всей этой проклятой деревне. То есть обо всем, что отныне должно стать моим долгом. Но теперь, когда я унаследовал титул и поместье, я не могу позволить вам и дальше так тяжко трудиться. Теперь я здесь лорд и господин, и я собираюсь занять свое законное место.