Гувер почувствовал, что в этом деле он потерпел неудачу. 15 марта 1941 года он попытался избавиться от Специальной разведывательной службы.
Гувер сказал министру юстиции Джексону, что СРС должна быть передана армейской или военно-морской разведке. Но Гувер не нашел желающих контролировать обе Америки. Армия и военно-морской флот были заняты тем, что пытались разгадать намерения и оценить возможности немцев в Европе и Атлантическом океане, а японцев — в Азии и Тихом океане. Он повторил свою рекомендацию три недели спустя, сказав, что «Бюро топчется на месте в смысле расширения сферы своих действий в Латинской Америке»[155].
Распространение советского коммунизма в Соединенных Штатах оставалось самой большой заботой Гувера. В постоянно растущем списке его обязанностей стояло прослушивание телефонных переговоров русских дипломатических представительств в США, включая Амторг — советское экономико-торговое учреждение в Нью-Йорке, которое тратило миллионы долларов на покупку американских технологий.
В апреле 1941 года ФБР, движимое предупреждением со стороны британской разведки, начало сбор шпионской информации об Амторге. Двадцатидевятилетний американец по имени Тайлер Кент, выбывший из Принстона, отработал шесть лет сотрудником американских посольств в Москве и Лондоне. Англичане, следившие за подозреваемым нацистским агентом, довели свой объект до лондонской квартиры Кента. Когда они проникли в квартиру и обыскали ее, нашли копии 1500 американских дипломатических телеграмм, коды и шифры. За время своей карьеры Кент уносил с работы зашифрованные сообщения и передавал их агентам советской разведки или разведки стран оси. Благодаря его работе Москва и Берлин смогли расшифровать американский дипломатический код, используемый для связи между Лондоном и Вашингтоном.
Среди документов, украденных Кентом, было разведывательное донесение англичан о советских разведчиках, работающих на главу офиса Амторга в Нью-Йорке Гайка Бадаловича Овакимяна, сорокалетнего инженера-химика. 5 мая 1941 года ФБР арестовало Овакимяна по обвинению в нарушении Закона о регистрации иностранных агентов, который требовал, чтобы люди, представляющие интересы иностранных государств в Соединенных Штатах, регистрировались в министерстве юстиции. Но прежде чем у ФБР появилась возможность допросить его, он был освобожден под залог в размере 25 тысяч долларов и передан советскому генеральному консулу в Нью-Йорке. Десять недель спустя, после вторжения Гитлера в Советский Союз, Госдепартамент распорядился снять обвинение как дипломатический жест в отношении Москвы. Овакимян покинул Нью-Йорк и больше не вернулся.
В Москве он стал руководителем советских разведывательных операций против Соединенных Штатов.
Успешный допрос и предъявление обвинения Овакимяну изменили бы ход истории. Лишь в конце этого десятилетия ФБР поняло, что он был главным советским разведчиком в Нью-Йорке и руководителем советской разведки в Северной Америке с 1933 года, создал в Америке шпионские сети конспиративных квартир, вербовщиков и курьеров, что его разведгруппы действовали на всей территории Соединенных Штатов, Мексики и Канады. И хотя сталинские чистки подорвали советскую разведку в 1930-х годах, Овакимян их пережил.
Но это был не единственный утраченный шанс выследить и поймать в ловушку руководителей советской шпионской сети в Америке. Незадолго до ареста Овакимяна ФБР «довело» его на встречу с Якобом Голосом — агентом бюро путешествий средних лет, который в 1930-х годах рекламировал путешествия в Россию. Всего лишь за четырнадцать месяцев до этой встречи Голос был осужден за подделку паспорта и нарушение закона о регистрации иностранцев. Он был приговорен к штрафу в размере 500 долларов с отсрочкой в исполнении приговора. В ФБР не знали и долго еще не узнают, что Голос был одним из высокопоставленных членов коммунистической партии в Америке и незаменимым звеном, связывавшим советскую разведку с американским коммунистическим подпольем.
Перед возвращением в Москву Овакимян передал управление своей сетью американских агентов и курьеров другим людям. Их имена в один прекрасный день прогремят на весь мир.
5 мая 1941 года, в день ареста Овакимяна, посол Японии в Вашингтоне Кичисабуро Номура — давний друг президента Рузвельта — получил из министерства иностранных дел в Токио короткое информационное сообщение: «Почти нет сомнений в том, что правительство Соединенных Штатов читает ваши шифрованные сообщения»[156].
Эти поразительные сведения были получены от немцев. На протяжении шести месяцев армия и военно-морской флот занимались дешифровкой и декодированием японских дипломатических телеграмм, зашифрованных в системе, которая называлась «Пурпур». Разведданные, полученные благодаря дешифровке, получили кодовое название «Магия».
20 мая посол Японии подтвердил, что Соединенные Штаты действительно читают «некоторые наши коды». Но он не знал, какие именно. Неосторожно и необъяснимо японцы продолжали пользоваться системой «Пурпур». Дешифровки продолжались. Читать их могли лишь несколько американцев. Среди тех, кто имел доступ к чтению «Магии», были президент, министр обороны, госсекретарь и начальники армейской и военно-морской разведки. Среди не допущенных к чтению этих секретных материалов были контр-адмирал Хазбенд Дж. Киммель, командующий Тихоокеанским флотом, генерал-лейтенант Уолтер Дж. Шорт, командующий армией на Гавайях, и Дж. Эдгар Гувер.
Неспособность проанализировать сообщения «Магии» и превратить их секретную информацию в план действий окажется роковой. Сбор разведывательных данных был одним делом. Их согласование — соединение точек воедино — совсем другим. Армейская разведка не сообщала разведке военно-морского флота то, что ей было известно, и наоборот. Ни те ни другие ничего не сообщали Гуверу.
Рузвельт говорил, что хочет, чтобы разведывательное поле было поделено. Оно было поделено и таким оставалось на протяжении многих лет.
К маю 1941 года расшифрованные сообщения «Магии» открыли, что японцы начали создавать тщательно разработанную разведывательную сеть в Западном полушарии в ожидании мировой войны. Приказы, посланные из Токио в Вашингтон, требовали приложения всех усилий к тому, чтобы собирать политические, экономические и военные разведсведения, используя «американских граждан иностранного происхождения (не японцев), иностранцев (не японцев), коммунистов, негров, членов профсоюзов и антисемитов», имеющих доступ к американским правительственным, научным, производственным и транспортным центрам.
«В случае участия Соединенных Штатов в войне наша разведывательная сеть будет перемещена в Мексику, и эта страна станет руководящим центром нашей разведывательной сети. В ожидании такой возможности подготавливайте здания для международной разведывательной сети США — Мексика… которая будет охватывать Бразилию, Аргентину, Чили и Перу». Донесения, отправленные в Токио от японских шпионов и тайных агентов в Америке в течение мая 1941 года, охватывали перемещения американских кораблей и самолетов через Тихий океан, планы внедрения на военные заводы и попытки сделать шпионов из представителей второго поколения американцев японского происхождения, которые служили в армии США. К концу лета Токио попытался достать разведданные о соотношении американских вооруженных сил на Тихом океане, включая местонахождение американских боевых кораблей и авианосцев, базирующихся в Пёрл-Харборе.
ФБР, армия и флот владели кусочками этой разведывательной мозаики. Никто из них не сложил их вместе. Никто из них не предвидел нападение на американские военные базы в Тихом океане. Их глаза были устремлены в противоположном направлении.
27 мая 1941 года президент Рузвельт объявил «бессрочное чрезвычайное положение в стране», основываясь во многом на угрозе нанесения ударов нацистами по обеим Америкам. Он говорил из Белого дома, окруженный послами и министрами со всего Западного полушария.
«Мы стоим лицом к лицу перед объективным тяжелым фактом», — сказал президент.
«Первый и главный факт состоит в том, что война, которая началась как европейская, превратилась, как и планировали нацисты, в мировую войну за мировое господство, — продолжил Рузвельт. — Всем нам, безусловно, очевидно, что до тех пор, пока продвижение гитлеризма не будет остановлено силой, Западное полушарие будет находиться в сфере досягаемости оружия уничтожения нацистов». Нацистские торпеды топили торговые корабли на просторах Атлантического океана. «Контроль или оккупация нацистскими вооруженными силами любого острова в Атлантике, — сказал Рузвельт, — угрожает безопасности континентальной территории Соединенных Штатов».
Президент предостерег, что Гитлер может вскоре начать контролировать «островные аванпосты Нового Света — Азорские острова и острова Зеленого Мыса». Острова Зеленого Мыса находятся «на расстоянии семичасового перелета бомбардировщиков или транспортно-десантных самолетов из Бразилии» и лежат на ключевых судоходных путях в Южной Атлантике. «Война приближается к границе самого Западного полушария, — сказал он. — Она подходит очень близко к дому… Безопасность американских домов даже в центре нашей с вами страны имеет очень определенную связь с безопасностью домов в Новой Шотландии, Тринидаде или Бразилии».
Рузвельт не мог быть более прямолинейным: «Я просто повторяю то, что уже записано в плане нацистов на завоевание мира. Они планируют обращаться с народами Латинской Америки так же, как они сейчас обращаются с Балканами. А затем они планируют задушить Соединенные Штаты Америки».
Гувер знал, что нацистская сеть цела и здравствует где-то в Латинской Америке и ее разведчики могут проникнуть в Соединенные Штаты, если СРС не преуспеет в выполнении своей задачи. Необходимость ведения разведки против стран оси в Западном полушарии никогда не была более насущной. Но, казалось, успех вряд ли будет сопутствовать сотрудникам СРС.
Агенты Гувера за границей сообщали мало, за исключением «слухов и т. д.», как гласит засекреченная история. Эти слухи поступали от «профессиональных осведомителей», которые «могли заработать деньги, поставляя информацию разведывательного характера. Их информация никогда не изучалась и не проверялась на точность». Мошенники считали сотрудников СРС легкой добычей: «Обычно они были достаточно проницательны, чтобы понять в начале игры, что они могут повысить свои доходы и цену своей информации тем больше, чем она будет более удивительна».
Они настолько «воодушевлялись тем, что деньги можно делать таким способом, что в массовом порядке занимались поисками американцев и англичан, стремясь привлечь как можно больше клиентов для своей процветающей торговли». Уходили месяцы, иногда годы, чтобы отделить факты от вымысла, так как «информация, предоставленная источниками, была, конечно, не всегда придуманной», как объясняет история СРС, мудро оценивая прошедшие события. «Фактически, информация часто была основана на заслуживающей внимания правде. Также время от времени ее фабриковали из чего-то достоверного и всевозможных фальшивок, ложных вражеских кодов и т. д. Ее всучивали не только представителям Бюро, но и военным и военно-морским атташе Соединенных Штатов и представителям других разведслужб в Латинской Америке, включая британскую, в обмен на значительные денежные выплаты».
Его не случайно назвали Диким Биллом. У Донована возникало по сто идей в день, десять из которых могли быть выдающимися. Президенту нравилась его отчаянная храбрость. Подобно Рузвельту, он был страстным поклонником иностранной разведки, влюбленным в шпионаж. Он попал в разведку после провала карьеры в политике и многому научился самостоятельно. Но он считал себя специалистом, и по американским стандартам он таковым был.
Он настойчиво торопил президента создать свою собственную разведывательную службу. 10 июня 1941 года Донован предложил взять на себя руководство «центральной разведывательной организацией»[157], которая будет стоять над ФБР, армейской и военно-морской разведками. Он соединит воедино разведывательные службы Америки, заставит их активно действовать вместе, объединит их секреты и будет докладывать о результатах непосредственно президенту.
Рузвельт дважды посылал его в Лондон в качестве эмиссара. Тот встречался с премьер-министром Черчиллем, шефом британской разведки Стюартом Мензисом и начальником разведки военно-морского флота Великобритании контр-адмиралом Джоном Годфри. Англичане очаровали его (и они оплатили его вторую поездку). Он отправил отчет на четырех страницах своему близкому другу и бывалому соратнику по Республиканской партии, новому министру военно-морских сил Фрэнку Кноксу, описав структуру британской разведки почти так, как это сделал Гувер месяцем раньше, но гораздо более ярким языком. У Гувера были свои отношения с британской разведывательной службой, но он держал их на почтительном расстоянии. Донован, наоборот, был принят экспертами.
Донован переработал свои разведывательные планы в своем доме в Нью-Йорке при постоянной и энергичной поддержке со стороны Уильяма Стивенсона — офицера британской разведки, который руководил американскими операциями из своего кабинета в Рокфеллеровском центре. Двое знакомых англичан смотрели через плечо Донована и давали полезные предложения — адмирал Годфри и его помощник, коммандер Ян Флеминг, создатель самого известного вымышленного шпиона своего поколения — Джеймса Бонда.
Честолюбие Донована возымело необычное действие, объединив ФБР, армейскую и военно-морскую разведку: Гувер и его военные коллеги были решительно настроены против него. Они подписали официальное заявление в министерство обороны, в котором назвали идею Донована серьезным ущербом национальной безопасности. Они написали, что «образованное в результате сверхразведывательное управление было бы слишком огромным и сложным»[158].
5 июля 1941 года гнев Гувера по поводу возвышения Донована был отмечен в телефонном разговоре с Винсентом Астором. Астор по-прежнему играл роль «координатора разведки» в Нью-Йорке и обеспечивал подпольную работу СРС. Он раскритиковал работу Гувера в Латинской Америке, узнав слухи из Южной Америки.
Гувер думал, что Астор и Донован хотят его сместить. Он записал разговор на магнитофон[159]:
«Гувер. Насчет этой идеи, чтобы в Бюро пришел новый директор… Как вам, вероятно, известно, я полагаю, что для меня, во всяком случае, эта работа не так уж много значит.
Астор. Да нет же, Эдгар. У тебя хорошая работа, какая только может быть.
Гувер. Это одна головная боль, и если кто-то хочет на мое место… он может получить его, стоит лишь только сказать об этом, потому что я не так уж и держусь за него.
Астор. Ну же, Эдгар, я думаю, ты не должен говорить о том, чтобы оставить его в такой момент… в том положении, в котором находится сейчас наша страна.
Гувер. Да, это единственное, что меня удерживает… Если они хотят, чтобы на это место пришел полковник Донован или вы… Черт, я сегодня же вечером пришлю свое заявление об отставке, если этого хочет президент… Для меня, черт побери, никакой разницы… Эта работа не так уж много значит для меня».
На протяжении нескольких месяцев Гувер по-настоящему боялся, что потеряет работу. Он уже обзавелся врагами в высших кругах.
Первая леди Элеонор Рузвельт пришла в ярость, когда ФБР начало проверять политическую благонадежность ее общественного секретаря Эдит Хельм. Она написала личное письмо Гуверу: «Мне кажется, такое расследование слишком напоминает методы гестапо».
Члены кабинета Рузвельта лишились присутствия духа после того, как ФБР погубило карьеру заместителя госсекретаря Самнера Уэллеса — дипломата, любимца Рузвельта и главного архитектора его латиноамериканской стратегии. Бюро провело очень длинное расследование его гомосексуальной жизни, которая полностью раскрылась, когда Уэллес в состоянии алкогольного опьянения попытался вступить в гомосексуальный контакт с носильщиком, обслуживавшим пульмановский вагон пассажирского поезда.
Репутация Гувера во многом базировалась на власти его тайного наблюдения. Люди уважали его, но некоторые просто его боялись, а значительное число — презирали. Гувер знал это.
Гувер сказал Клайду Толсону, который был его правой рукой в ФБР, что было «движение с целью убрать меня с поста директора»[160]. Он был прав: Донован был той силой, которая за этим стояла. Донован и Гувер от всей души ненавидели друг друга с 1924 года, когда Донован недолгое время был начальником Гувера, служа в министерстве юстиции. Гувер боролся с ним в министерстве, успешно противодействовал его последующей попытке стать министром юстиции и открыто осуждал саму идею какой-либо разведывательной службы под руководством Донована.
Гувер полагал, что Донован — бесчестный и опасный человек, и распространял слухи, что Донован сочувствует коммунистам. Донован считал, что Гувер не может наладить разведку в иностранных государствах, и распространял слухи, что Гувер — тайный гомосексуалист.
Гувер был объектом этих слухов по крайней мере с 1937 года, когда Бюро принялось искоренять гомосексуалистов в правительстве. Эта инсинуация, вероятно, самый известный аспект жизни Гувера в настоящее время.
Похоже, единственное, что все знают о Гувере, — это то, что у него была сексуальная связь с его постоянным партнером Клайдом Толсоном. Эта мысль уже давно отпечаталась в сознании людей благодаря книге, написанной британским журналистом, в которой были незабываемые описания Гувера, одетого в женскую одежду. Было бы занятно, если бы это было правдой. Но это почти наверняка ложь. Это заявление основывается на слухах, полученных от третьих лиц — весьма ненадежных источников. Ни одной крупицы доказательств нет в пользу того, что у Гувера когда-либо были сексуальные отношения с Толсоном или любым другим человеческим существом. Они были неразлучны в личном и профессиональном планах; по завещанию Гувер оставил Толсону свое имущество, и есть фотографии их двоих вместе, которые можно истолковать так, что эти двое испытывают друг к другу чувства более глубокие, чем привязанность. Один из биографов Гувера назвал их отношения браком без секса, и, возможно, это близко к правде. Но ни один человек, который знал Гувера лично или профессионально, не верил во что-то большее с его стороны.
«Он питал отвращение к гомосексуализму, — сказал Карфа Финт Делоуч — верный помощник Гувера на протяжении многих лет. — Вот почему так много гомосексуалистов были уволены из Бюро»[161]. Если сам Гувер подавлял в себе гомосексуальные желания и его тайная неудовлетворенность превращалась в ярость, направленную на его врагов, то его внутренние страсти не были известны никому.
Офицер британской разведки Уильям Стивенсон телеграфировал в Лондон: «Можете себе представить, какое облегчение я испытываю после месяцев борьбы в Вашингтоне теперь, когда наш человек получил возможности»[163]. Его выбор слов заслуживает внимания. Британская разведка считала Донована своим человеком и использовала его в интересах достижения своей высшей цели в эти отчаянные месяцы 1941 года — вовлечь Соединенные Штаты в войну.
«В моем распоряжении имеется секретная карта, составленная в Германии правительством Гитлера — планировщиками нового мирового порядка, — объявил президент в радиообращении к нации 27 октября 1941 года. — Это карта Южной и части Центральной Америки в том виде, в каком Гитлер предлагает их реорганизовать. В настоящее время в этом регионе четырнадцать отдельных государств. Однако берлинские специалисты по географии безжалостно стерли все существующие границы и поделили Южную Америку на пять вассальных государств, поставив весь континент под свое господство. А еще они устроили так, что территория одного из этих новых марионеточных государств включает Республику Панаму и нашу дорогу жизни — Панамский канал».
«Таков его план, — сказал Рузвельт. — Эта карта делает ясным нацистский замысел не только в отношении Южной Америки, но и в отношении самих Соединенных Штатов».
Президент получил секретную карту от Дикого Билла Донована. Донован же получил ее от своего доброго друга Билла Стивенсона — резидента британской разведки в Нью-Йорке. А откуда взялась эта секретная карта? Один из ближайших помощников Стивенсона Х. Монтгомери Хайд утверждал, что она была похищена британской разведкой у курьера посольства Германии в Рио-де-Жанейро. «На президента она произвела сильное впечатление, — написал Хайд. — Обнаружение этой карты было убедительным доказательством намерений Германии в Латинской Америке и стало большим шоком для всех добропорядочных граждан Соединенных Штатов»[164]. Но карта была поддельной, сработанной британской разведкой. Эта хитрость, рассчитанная на то, чтобы вовлечь Соединенные Штаты в войну в Европе, оставалась тайной на протяжении десятилетий.
Президент раздробил сферу разведки. Одним результатом этого была поддельная карта мира, другим — неожиданное нападение.
Глава 13. Закон войны
Гувер сказал министру юстиции Джексону, что СРС должна быть передана армейской или военно-морской разведке. Но Гувер не нашел желающих контролировать обе Америки. Армия и военно-морской флот были заняты тем, что пытались разгадать намерения и оценить возможности немцев в Европе и Атлантическом океане, а японцев — в Азии и Тихом океане. Он повторил свою рекомендацию три недели спустя, сказав, что «Бюро топчется на месте в смысле расширения сферы своих действий в Латинской Америке»[155].
Распространение советского коммунизма в Соединенных Штатах оставалось самой большой заботой Гувера. В постоянно растущем списке его обязанностей стояло прослушивание телефонных переговоров русских дипломатических представительств в США, включая Амторг — советское экономико-торговое учреждение в Нью-Йорке, которое тратило миллионы долларов на покупку американских технологий.
В апреле 1941 года ФБР, движимое предупреждением со стороны британской разведки, начало сбор шпионской информации об Амторге. Двадцатидевятилетний американец по имени Тайлер Кент, выбывший из Принстона, отработал шесть лет сотрудником американских посольств в Москве и Лондоне. Англичане, следившие за подозреваемым нацистским агентом, довели свой объект до лондонской квартиры Кента. Когда они проникли в квартиру и обыскали ее, нашли копии 1500 американских дипломатических телеграмм, коды и шифры. За время своей карьеры Кент уносил с работы зашифрованные сообщения и передавал их агентам советской разведки или разведки стран оси. Благодаря его работе Москва и Берлин смогли расшифровать американский дипломатический код, используемый для связи между Лондоном и Вашингтоном.
Среди документов, украденных Кентом, было разведывательное донесение англичан о советских разведчиках, работающих на главу офиса Амторга в Нью-Йорке Гайка Бадаловича Овакимяна, сорокалетнего инженера-химика. 5 мая 1941 года ФБР арестовало Овакимяна по обвинению в нарушении Закона о регистрации иностранных агентов, который требовал, чтобы люди, представляющие интересы иностранных государств в Соединенных Штатах, регистрировались в министерстве юстиции. Но прежде чем у ФБР появилась возможность допросить его, он был освобожден под залог в размере 25 тысяч долларов и передан советскому генеральному консулу в Нью-Йорке. Десять недель спустя, после вторжения Гитлера в Советский Союз, Госдепартамент распорядился снять обвинение как дипломатический жест в отношении Москвы. Овакимян покинул Нью-Йорк и больше не вернулся.
В Москве он стал руководителем советских разведывательных операций против Соединенных Штатов.
Успешный допрос и предъявление обвинения Овакимяну изменили бы ход истории. Лишь в конце этого десятилетия ФБР поняло, что он был главным советским разведчиком в Нью-Йорке и руководителем советской разведки в Северной Америке с 1933 года, создал в Америке шпионские сети конспиративных квартир, вербовщиков и курьеров, что его разведгруппы действовали на всей территории Соединенных Штатов, Мексики и Канады. И хотя сталинские чистки подорвали советскую разведку в 1930-х годах, Овакимян их пережил.
Но это был не единственный утраченный шанс выследить и поймать в ловушку руководителей советской шпионской сети в Америке. Незадолго до ареста Овакимяна ФБР «довело» его на встречу с Якобом Голосом — агентом бюро путешествий средних лет, который в 1930-х годах рекламировал путешествия в Россию. Всего лишь за четырнадцать месяцев до этой встречи Голос был осужден за подделку паспорта и нарушение закона о регистрации иностранцев. Он был приговорен к штрафу в размере 500 долларов с отсрочкой в исполнении приговора. В ФБР не знали и долго еще не узнают, что Голос был одним из высокопоставленных членов коммунистической партии в Америке и незаменимым звеном, связывавшим советскую разведку с американским коммунистическим подпольем.
Перед возвращением в Москву Овакимян передал управление своей сетью американских агентов и курьеров другим людям. Их имена в один прекрасный день прогремят на весь мир.
5 мая 1941 года, в день ареста Овакимяна, посол Японии в Вашингтоне Кичисабуро Номура — давний друг президента Рузвельта — получил из министерства иностранных дел в Токио короткое информационное сообщение: «Почти нет сомнений в том, что правительство Соединенных Штатов читает ваши шифрованные сообщения»[156].
Эти поразительные сведения были получены от немцев. На протяжении шести месяцев армия и военно-морской флот занимались дешифровкой и декодированием японских дипломатических телеграмм, зашифрованных в системе, которая называлась «Пурпур». Разведданные, полученные благодаря дешифровке, получили кодовое название «Магия».
20 мая посол Японии подтвердил, что Соединенные Штаты действительно читают «некоторые наши коды». Но он не знал, какие именно. Неосторожно и необъяснимо японцы продолжали пользоваться системой «Пурпур». Дешифровки продолжались. Читать их могли лишь несколько американцев. Среди тех, кто имел доступ к чтению «Магии», были президент, министр обороны, госсекретарь и начальники армейской и военно-морской разведки. Среди не допущенных к чтению этих секретных материалов были контр-адмирал Хазбенд Дж. Киммель, командующий Тихоокеанским флотом, генерал-лейтенант Уолтер Дж. Шорт, командующий армией на Гавайях, и Дж. Эдгар Гувер.
Неспособность проанализировать сообщения «Магии» и превратить их секретную информацию в план действий окажется роковой. Сбор разведывательных данных был одним делом. Их согласование — соединение точек воедино — совсем другим. Армейская разведка не сообщала разведке военно-морского флота то, что ей было известно, и наоборот. Ни те ни другие ничего не сообщали Гуверу.
Рузвельт говорил, что хочет, чтобы разведывательное поле было поделено. Оно было поделено и таким оставалось на протяжении многих лет.
К маю 1941 года расшифрованные сообщения «Магии» открыли, что японцы начали создавать тщательно разработанную разведывательную сеть в Западном полушарии в ожидании мировой войны. Приказы, посланные из Токио в Вашингтон, требовали приложения всех усилий к тому, чтобы собирать политические, экономические и военные разведсведения, используя «американских граждан иностранного происхождения (не японцев), иностранцев (не японцев), коммунистов, негров, членов профсоюзов и антисемитов», имеющих доступ к американским правительственным, научным, производственным и транспортным центрам.
«В случае участия Соединенных Штатов в войне наша разведывательная сеть будет перемещена в Мексику, и эта страна станет руководящим центром нашей разведывательной сети. В ожидании такой возможности подготавливайте здания для международной разведывательной сети США — Мексика… которая будет охватывать Бразилию, Аргентину, Чили и Перу». Донесения, отправленные в Токио от японских шпионов и тайных агентов в Америке в течение мая 1941 года, охватывали перемещения американских кораблей и самолетов через Тихий океан, планы внедрения на военные заводы и попытки сделать шпионов из представителей второго поколения американцев японского происхождения, которые служили в армии США. К концу лета Токио попытался достать разведданные о соотношении американских вооруженных сил на Тихом океане, включая местонахождение американских боевых кораблей и авианосцев, базирующихся в Пёрл-Харборе.
ФБР, армия и флот владели кусочками этой разведывательной мозаики. Никто из них не сложил их вместе. Никто из них не предвидел нападение на американские военные базы в Тихом океане. Их глаза были устремлены в противоположном направлении.
27 мая 1941 года президент Рузвельт объявил «бессрочное чрезвычайное положение в стране», основываясь во многом на угрозе нанесения ударов нацистами по обеим Америкам. Он говорил из Белого дома, окруженный послами и министрами со всего Западного полушария.
«Мы стоим лицом к лицу перед объективным тяжелым фактом», — сказал президент.
«Первый и главный факт состоит в том, что война, которая началась как европейская, превратилась, как и планировали нацисты, в мировую войну за мировое господство, — продолжил Рузвельт. — Всем нам, безусловно, очевидно, что до тех пор, пока продвижение гитлеризма не будет остановлено силой, Западное полушарие будет находиться в сфере досягаемости оружия уничтожения нацистов». Нацистские торпеды топили торговые корабли на просторах Атлантического океана. «Контроль или оккупация нацистскими вооруженными силами любого острова в Атлантике, — сказал Рузвельт, — угрожает безопасности континентальной территории Соединенных Штатов».
Президент предостерег, что Гитлер может вскоре начать контролировать «островные аванпосты Нового Света — Азорские острова и острова Зеленого Мыса». Острова Зеленого Мыса находятся «на расстоянии семичасового перелета бомбардировщиков или транспортно-десантных самолетов из Бразилии» и лежат на ключевых судоходных путях в Южной Атлантике. «Война приближается к границе самого Западного полушария, — сказал он. — Она подходит очень близко к дому… Безопасность американских домов даже в центре нашей с вами страны имеет очень определенную связь с безопасностью домов в Новой Шотландии, Тринидаде или Бразилии».
Рузвельт не мог быть более прямолинейным: «Я просто повторяю то, что уже записано в плане нацистов на завоевание мира. Они планируют обращаться с народами Латинской Америки так же, как они сейчас обращаются с Балканами. А затем они планируют задушить Соединенные Штаты Америки».
Гувер знал, что нацистская сеть цела и здравствует где-то в Латинской Америке и ее разведчики могут проникнуть в Соединенные Штаты, если СРС не преуспеет в выполнении своей задачи. Необходимость ведения разведки против стран оси в Западном полушарии никогда не была более насущной. Но, казалось, успех вряд ли будет сопутствовать сотрудникам СРС.
Агенты Гувера за границей сообщали мало, за исключением «слухов и т. д.», как гласит засекреченная история. Эти слухи поступали от «профессиональных осведомителей», которые «могли заработать деньги, поставляя информацию разведывательного характера. Их информация никогда не изучалась и не проверялась на точность». Мошенники считали сотрудников СРС легкой добычей: «Обычно они были достаточно проницательны, чтобы понять в начале игры, что они могут повысить свои доходы и цену своей информации тем больше, чем она будет более удивительна».
Они настолько «воодушевлялись тем, что деньги можно делать таким способом, что в массовом порядке занимались поисками американцев и англичан, стремясь привлечь как можно больше клиентов для своей процветающей торговли». Уходили месяцы, иногда годы, чтобы отделить факты от вымысла, так как «информация, предоставленная источниками, была, конечно, не всегда придуманной», как объясняет история СРС, мудро оценивая прошедшие события. «Фактически, информация часто была основана на заслуживающей внимания правде. Также время от времени ее фабриковали из чего-то достоверного и всевозможных фальшивок, ложных вражеских кодов и т. д. Ее всучивали не только представителям Бюро, но и военным и военно-морским атташе Соединенных Штатов и представителям других разведслужб в Латинской Америке, включая британскую, в обмен на значительные денежные выплаты».
«Сегодня же вечером я пришлю свое заявление об отставке»
Похожая афера возвестила появление Уильяма Дж. Дикого Билла Донована в качестве нового руководителя американской разведки.Его не случайно назвали Диким Биллом. У Донована возникало по сто идей в день, десять из которых могли быть выдающимися. Президенту нравилась его отчаянная храбрость. Подобно Рузвельту, он был страстным поклонником иностранной разведки, влюбленным в шпионаж. Он попал в разведку после провала карьеры в политике и многому научился самостоятельно. Но он считал себя специалистом, и по американским стандартам он таковым был.
Он настойчиво торопил президента создать свою собственную разведывательную службу. 10 июня 1941 года Донован предложил взять на себя руководство «центральной разведывательной организацией»[157], которая будет стоять над ФБР, армейской и военно-морской разведками. Он соединит воедино разведывательные службы Америки, заставит их активно действовать вместе, объединит их секреты и будет докладывать о результатах непосредственно президенту.
Рузвельт дважды посылал его в Лондон в качестве эмиссара. Тот встречался с премьер-министром Черчиллем, шефом британской разведки Стюартом Мензисом и начальником разведки военно-морского флота Великобритании контр-адмиралом Джоном Годфри. Англичане очаровали его (и они оплатили его вторую поездку). Он отправил отчет на четырех страницах своему близкому другу и бывалому соратнику по Республиканской партии, новому министру военно-морских сил Фрэнку Кноксу, описав структуру британской разведки почти так, как это сделал Гувер месяцем раньше, но гораздо более ярким языком. У Гувера были свои отношения с британской разведывательной службой, но он держал их на почтительном расстоянии. Донован, наоборот, был принят экспертами.
Донован переработал свои разведывательные планы в своем доме в Нью-Йорке при постоянной и энергичной поддержке со стороны Уильяма Стивенсона — офицера британской разведки, который руководил американскими операциями из своего кабинета в Рокфеллеровском центре. Двое знакомых англичан смотрели через плечо Донована и давали полезные предложения — адмирал Годфри и его помощник, коммандер Ян Флеминг, создатель самого известного вымышленного шпиона своего поколения — Джеймса Бонда.
Честолюбие Донована возымело необычное действие, объединив ФБР, армейскую и военно-морскую разведку: Гувер и его военные коллеги были решительно настроены против него. Они подписали официальное заявление в министерство обороны, в котором назвали идею Донована серьезным ущербом национальной безопасности. Они написали, что «образованное в результате сверхразведывательное управление было бы слишком огромным и сложным»[158].
5 июля 1941 года гнев Гувера по поводу возвышения Донована был отмечен в телефонном разговоре с Винсентом Астором. Астор по-прежнему играл роль «координатора разведки» в Нью-Йорке и обеспечивал подпольную работу СРС. Он раскритиковал работу Гувера в Латинской Америке, узнав слухи из Южной Америки.
Гувер думал, что Астор и Донован хотят его сместить. Он записал разговор на магнитофон[159]:
«Гувер. Насчет этой идеи, чтобы в Бюро пришел новый директор… Как вам, вероятно, известно, я полагаю, что для меня, во всяком случае, эта работа не так уж много значит.
Астор. Да нет же, Эдгар. У тебя хорошая работа, какая только может быть.
Гувер. Это одна головная боль, и если кто-то хочет на мое место… он может получить его, стоит лишь только сказать об этом, потому что я не так уж и держусь за него.
Астор. Ну же, Эдгар, я думаю, ты не должен говорить о том, чтобы оставить его в такой момент… в том положении, в котором находится сейчас наша страна.
Гувер. Да, это единственное, что меня удерживает… Если они хотят, чтобы на это место пришел полковник Донован или вы… Черт, я сегодня же вечером пришлю свое заявление об отставке, если этого хочет президент… Для меня, черт побери, никакой разницы… Эта работа не так уж много значит для меня».
На протяжении нескольких месяцев Гувер по-настоящему боялся, что потеряет работу. Он уже обзавелся врагами в высших кругах.
Первая леди Элеонор Рузвельт пришла в ярость, когда ФБР начало проверять политическую благонадежность ее общественного секретаря Эдит Хельм. Она написала личное письмо Гуверу: «Мне кажется, такое расследование слишком напоминает методы гестапо».
Члены кабинета Рузвельта лишились присутствия духа после того, как ФБР погубило карьеру заместителя госсекретаря Самнера Уэллеса — дипломата, любимца Рузвельта и главного архитектора его латиноамериканской стратегии. Бюро провело очень длинное расследование его гомосексуальной жизни, которая полностью раскрылась, когда Уэллес в состоянии алкогольного опьянения попытался вступить в гомосексуальный контакт с носильщиком, обслуживавшим пульмановский вагон пассажирского поезда.
Репутация Гувера во многом базировалась на власти его тайного наблюдения. Люди уважали его, но некоторые просто его боялись, а значительное число — презирали. Гувер знал это.
Гувер сказал Клайду Толсону, который был его правой рукой в ФБР, что было «движение с целью убрать меня с поста директора»[160]. Он был прав: Донован был той силой, которая за этим стояла. Донован и Гувер от всей души ненавидели друг друга с 1924 года, когда Донован недолгое время был начальником Гувера, служа в министерстве юстиции. Гувер боролся с ним в министерстве, успешно противодействовал его последующей попытке стать министром юстиции и открыто осуждал саму идею какой-либо разведывательной службы под руководством Донована.
Гувер полагал, что Донован — бесчестный и опасный человек, и распространял слухи, что Донован сочувствует коммунистам. Донован считал, что Гувер не может наладить разведку в иностранных государствах, и распространял слухи, что Гувер — тайный гомосексуалист.
Гувер был объектом этих слухов по крайней мере с 1937 года, когда Бюро принялось искоренять гомосексуалистов в правительстве. Эта инсинуация, вероятно, самый известный аспект жизни Гувера в настоящее время.
Похоже, единственное, что все знают о Гувере, — это то, что у него была сексуальная связь с его постоянным партнером Клайдом Толсоном. Эта мысль уже давно отпечаталась в сознании людей благодаря книге, написанной британским журналистом, в которой были незабываемые описания Гувера, одетого в женскую одежду. Было бы занятно, если бы это было правдой. Но это почти наверняка ложь. Это заявление основывается на слухах, полученных от третьих лиц — весьма ненадежных источников. Ни одной крупицы доказательств нет в пользу того, что у Гувера когда-либо были сексуальные отношения с Толсоном или любым другим человеческим существом. Они были неразлучны в личном и профессиональном планах; по завещанию Гувер оставил Толсону свое имущество, и есть фотографии их двоих вместе, которые можно истолковать так, что эти двое испытывают друг к другу чувства более глубокие, чем привязанность. Один из биографов Гувера назвал их отношения браком без секса, и, возможно, это близко к правде. Но ни один человек, который знал Гувера лично или профессионально, не верил во что-то большее с его стороны.
«Он питал отвращение к гомосексуализму, — сказал Карфа Финт Делоуч — верный помощник Гувера на протяжении многих лет. — Вот почему так много гомосексуалистов были уволены из Бюро»[161]. Если сам Гувер подавлял в себе гомосексуальные желания и его тайная неудовлетворенность превращалась в ярость, направленную на его врагов, то его внутренние страсти не были известны никому.
«В моем распоряжении имеется секретная карта»
Гувер не потерял работу и не утратил мужества для борьбы с Донованом. Но 11 июля 1941 года президент назвал Дикого Билла национальным «координатором информации», дав ему «полномочия собирать и анализировать»[162] любую и всю разведывательную информацию по национальной безопасности. Разделив сферу американской разведки, Рузвельт теперь фрагментировал ее.Офицер британской разведки Уильям Стивенсон телеграфировал в Лондон: «Можете себе представить, какое облегчение я испытываю после месяцев борьбы в Вашингтоне теперь, когда наш человек получил возможности»[163]. Его выбор слов заслуживает внимания. Британская разведка считала Донована своим человеком и использовала его в интересах достижения своей высшей цели в эти отчаянные месяцы 1941 года — вовлечь Соединенные Штаты в войну.
«В моем распоряжении имеется секретная карта, составленная в Германии правительством Гитлера — планировщиками нового мирового порядка, — объявил президент в радиообращении к нации 27 октября 1941 года. — Это карта Южной и части Центральной Америки в том виде, в каком Гитлер предлагает их реорганизовать. В настоящее время в этом регионе четырнадцать отдельных государств. Однако берлинские специалисты по географии безжалостно стерли все существующие границы и поделили Южную Америку на пять вассальных государств, поставив весь континент под свое господство. А еще они устроили так, что территория одного из этих новых марионеточных государств включает Республику Панаму и нашу дорогу жизни — Панамский канал».
«Таков его план, — сказал Рузвельт. — Эта карта делает ясным нацистский замысел не только в отношении Южной Америки, но и в отношении самих Соединенных Штатов».
Президент получил секретную карту от Дикого Билла Донована. Донован же получил ее от своего доброго друга Билла Стивенсона — резидента британской разведки в Нью-Йорке. А откуда взялась эта секретная карта? Один из ближайших помощников Стивенсона Х. Монтгомери Хайд утверждал, что она была похищена британской разведкой у курьера посольства Германии в Рио-де-Жанейро. «На президента она произвела сильное впечатление, — написал Хайд. — Обнаружение этой карты было убедительным доказательством намерений Германии в Латинской Америке и стало большим шоком для всех добропорядочных граждан Соединенных Штатов»[164]. Но карта была поддельной, сработанной британской разведкой. Эта хитрость, рассчитанная на то, чтобы вовлечь Соединенные Штаты в войну в Европе, оставалась тайной на протяжении десятилетий.
Президент раздробил сферу разведки. Одним результатом этого была поддельная карта мира, другим — неожиданное нападение.
Глава 13. Закон войны
Когда в воскресенье 7 декабря 1941 года Япония напала на Соединенные Штаты в Пёрл-Харборе, у Гувера уже были готовы военные планы. Его агенты уже много месяцев собирали разведывательные данные по лицам, подозреваемым в незаконной политической деятельности.
Новый министр юстиции Фрэнсис Биддл начал подписывать ордера на задержание 3846 немцев, итальянцев и японцев, проживавших в стране. Гувер и его люди уже начали охоту на сотни людей, считавшихся самыми опасными, — к черту ордера. Они устанавливали личность подозреваемых любыми необходимыми методами, включая несанкционированные действия. Агент ФБР Мортон Чайлз незаконно проник в квартиру человека, подозревавшегося в сочувствии немцам, украл его записную книжку с адресами и в спешке покинул квартиру, когда подозреваемый вернулся домой. Чайлз опустил записную книжку в почтовый ящик; почта доставила ее в штаб-квартиру ФБР на следующий день.
«Это было незаконно. Это был взлом», — сказал Чайлз. Но «я отправил 114 человек в концлагерь»[165] — это основывалось на именах, значившихся в этой записной книжке.
Гувер не поддержал приказ президента о заключении в тюрьму 112 тысяч японцев и американцев японского происхождения, которые были увезены в лагеря после Пёрл-Харбора. Он не хотел, чтобы людей сажали в тюрьму из-за их национальности. Он хотел, чтобы в отношении их было проведено расследование и, если необходимо, они были бы отправлены в тюрьму за их убеждения.
Новый министр юстиции Фрэнсис Биддл начал подписывать ордера на задержание 3846 немцев, итальянцев и японцев, проживавших в стране. Гувер и его люди уже начали охоту на сотни людей, считавшихся самыми опасными, — к черту ордера. Они устанавливали личность подозреваемых любыми необходимыми методами, включая несанкционированные действия. Агент ФБР Мортон Чайлз незаконно проник в квартиру человека, подозревавшегося в сочувствии немцам, украл его записную книжку с адресами и в спешке покинул квартиру, когда подозреваемый вернулся домой. Чайлз опустил записную книжку в почтовый ящик; почта доставила ее в штаб-квартиру ФБР на следующий день.
«Это было незаконно. Это был взлом», — сказал Чайлз. Но «я отправил 114 человек в концлагерь»[165] — это основывалось на именах, значившихся в этой записной книжке.
Гувер не поддержал приказ президента о заключении в тюрьму 112 тысяч японцев и американцев японского происхождения, которые были увезены в лагеря после Пёрл-Харбора. Он не хотел, чтобы людей сажали в тюрьму из-за их национальности. Он хотел, чтобы в отношении их было проведено расследование и, если необходимо, они были бы отправлены в тюрьму за их убеждения.