Лысина повернулась из стороны в сторону, потом поднялась и её место занял глаз, который медленно приблизился к глазку, закрывая собой свет (следователь таким образом хотел проверить, горит ли в квартире свет).
Алексей тяжело, но беззвучно вздохнул, отошёл на цыпочках в комнату, а потом, громко шлёпая тапками по линолеуму, подошёл к выключателю, включил свет и сделал шаг к двери. В глазке по-прежнему было темно, поэтому он напустил в голос побольше недовольства и спросил:
-Кто там?
-Я.
-Нет, я-то здесь, - попытался пошутить Алексей, одной рукой уныло снимая с двери цепочку, а другой поворачивая ручку замка.
Следователь ворвался в квартиру с такой скоростью, словно придуманный Алексеем сосед с окровавленным молотком существовал в действительности и, как раз в это мгновение, громадными прыжками летел вниз по лестнице, угрожая полностью изменить геометрическую конфигурацию лысины Кашкина.
Алексей закрыл дверь, оценил мокрые следы, оставленные на линолеуме оттаивающими ботинками Кашкина и прошёл за ним в комнату. Следователь уже сидел в кресле, а между пальцами правой руки дымилась только что прикуренная сигарета. Если бы не события последнего месяца, Алексей, может быть, и разозлился, но теперь он понимал, что если Кашкин себя так ведёт, то у него для этого есть какая-то причина, пусть даже им самим придуманная.
Алексей присел на диван и сказал:
-Я вас слушаю.
-Нет, это я вас слушаю. Для начала я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, где находились сегодня с десяти до двенадцати часов. Только не надо ничего придумывать, я хочу знать, что вы делали после того, как вам позвонил Олег.
-Откуда вы знаете, что он мне звонил? - Алексей уже понял, что что-то произошло, а Кашкин пытается разыграть из себя нечто среднее между Коломбо и Глебом Жегловым, и считает, что у него это прекрасно получается.
-У меня свои источники, и я не обязан их разглашать. Вы будете отвечать на вопрос?
Осознав, что отпираться бесполезно, Алексей ответил.
-Буду. С тех пор, как я повесил трубку, я никуда не выходил из квартиры, и большую часть времени просидел на кухне, так как в этой комнате кто-то молотком по потолку всё утро стучал.
-Это ваше последнее слово?
-Вы хотите, чтобы я придумал то, чего не было, так как то, что было, не вписывается в заранее построенную вами картину преступления, которое сегодня произошло?
-Вот я вас и поймал. Откуда вы знаете о том, что сегодня произошло преступление, если вам об этом ещё никто ничего не сообщал.
-Вы же сами спрашивали, что я делал с десяти до двенадцати, а обычно это спрашивают тогда, когда хотят проверить чьё-то алиби, а кто проверяет алиби, когда нет преступления? Логично?
-Логично-то, может быть, логично, но я вам всё равно не верю, а алиби, как выясняется, у вас просто нет.
Алексей устал от хищнического взгляда следователя:
-Так что всё-таки произошло?
-Как будто вы сами не знаете? Сегодня утром вы убили человека, причём довольно оригинальным способом. - Кашкин оглянулся в поисках пепельницы, но когда пепел упал на ковёр, снова перевёл глаза на Алексея и улыбнулся, то ли выжидающе, то ли прося прощения за свою неловкость, а может и так и так.
-Я? - Алексей испытал ощущение, несколько схожее с тем, что испытывает человек, когда его ударяют большим и пыльным мешком по голове. В связи с испытанным ощущением, голос дрогнул, исказив вопросительный знак на конце реплики и превратив его в нечто несуразное, но чрезвычайно подозрительное. Если бы Алексей сам услышал от кого-нибудь фразу, сказанную таким голосом, то он поставил бы всю имеющуюся при себе наличность на то, что всё сказанное - чистейшая ложь.
-Ну не я же? - Кашкин стёр с лица улыбку, - Вы скинули с крыши строящегося дома, прямо на проходившего мимо человека, лист железа, причём оцинкованного железа, да так, что этому человеку отрубило голову.
Алексей побелел:
-Это Олег, мне кажется, он сошёл с ума...
-Олег? Нет, Олег всего лишь ваша беззащитная жертва, жертва, которая просто рассказывает вам накануне или просто незадолго до убийства, как всё будет.
-Но откуда он может знать, что будет, если он не сам всё и делает.
-Вы рассказали ему всё в самом начале, под гипнозом. Вы хотите, чтобы его посадили в психиатрическую лечебницу.
-Но зачем мне это? Он ведь мой друг.
-Как это зачем, - лысина Кашкина покраснела, он был сильно взбудоражен, видимо он и раньше проигрывал в голове этот диалог, - Затем, что вы хотите отнять у него его жену.
Алексей понял, что с внешней точки зрения история Кашкина имеет только одну слабую точку: он не имеет и малейшего понятия о гипнозе. Доказывать же, что их отношения с Мариной начались уже после того, как первое убийство было совершено, было абсолютно бесполезно. Тем более, что Кашкин мог утверждать, что Алексей, как истинный маньяк, сначала испытывал к Марине безответные чувства, а та, например, прознав, что он собирается убить Олега, решила отдаться ему для сохранения жизни супруга.
Алексей понял, в чём сила версии Кашкина. Эта сила была в том, что фантастичность этой версии была как раз вровень с фантастичностью самого происходящего. Тот, кто сможет поверить, что один человек отрубил другому голову, сбросив с шестнадцатиэтажного дома лист кровельного железа, сможет поверить и в то, что этот поступок он спланировал заранее, загипнотизировав своего друга, чтобы тот, подставляя себя, рассказывал о том убийстве, которое надо совершить в этот день.
Но в этой же фантастичности была и слабость этой версии. Не было ни одного прямого доказательства, ничего, зато был ещё один подозреваемый, которого Кашкин отмёл без допроса, хотя тот и был пойман на месте последнего происшествия. Но Алексей знал отношение нашего правосудия к отсутствию доказательств. Обычно, если нет, или мало прямых улик, то помогает чистосердечное признание, которое, в свою очередь, получается гораздо более простыми методами, чем пресловутые улики. Главное - построить логичную версию событий, а потом сделать так, чтобы обвиняемый написал её без ошибок, да не закапал своей кровью лист.
Диалог продолжался и продолжался, но ни один собеседник так и не смог навязать другому своё мнение. В конце концов, Кашкин попросил чая, и поняв по виду Алексея, что чай ему придётся заваривать самому, удалился на кухню.
Внезапно зазвонил телефон, а через некоторое время на автоответчике замигала лампочка записи. Алексей взглянул на светящийся в опустившейся полутьме циферблат встроенных в видеомагнитофон часов, на них было около семи часов вечера.
Кашкин вернулся с кухни, держа в руках поднос, на котором дымились две чашки, наполненные до краёв ароматным красновато-коричневым напитком.
-Вам кто-то звонил?
-Я не подходил, а то вы ещё подумаете, что я договариваюсь с кирпичным заводом о поставке оптом кирпичей, которые будут вам потом случайно с крыши на голову падать.
-Это угроза? - Улыбнувшись, спросил Кашкин, незаметно засунув руку в карман, в котором находился пульт вызова спецгруппы, находившейся внизу в машине.
-Я пока не настолько спятил, чтобы угрожать следователю при исполнении.
Внезапно произошёл перебой в сетевом напряжении, свет медленно погас, потом настолько же медленно загорелся снова. Автоответчик, видимо приняв эту помеху за нажатие кнопки "Play" зашипел последней записью и комнату наполнил срывающийся голос Олега, который, по всей видимости, находился в истерике.
"Хорошо, что тебя нет дома. Так ты смог бы меня остановить... Ты... Ты знаешь, Марина упала с третьего этажа, а я вспомнил, что с ней это должно произойти только когда она уже поднималась... Мы были на вокзале, я подсознательно хотел уехать за город, там нет третьих этажей, но забыл, почему мне так хочется её увезти. А теперь я хочу оправдать свою смерть....В... В ней нет ничего от самоубийства, кроме способа исполнения.... Я хочу спасти вас всех..."
Дальше не слышал ни Алексей, ни Кашкин.
Они летели вниз по лестнице, забыв о существовании лифта. Оказавшись на улице, они уселись в машину Алексея, хотя тот и не был специально обученным для гонок по заснеженному городу водителем, как молодой сержант, сидевший в машине, ждавшей Кашкина.
***
Ехать было совсем недалеко, но пока они были в пути, на служебный сотовый телефон Кашкина поступил один звонок, который поколебал его уверенность в виновности Алексея. Это был звонок из отделения милиции, в которое отвезли того странного человека, который был задержан утром на стройке. Этот человек написал чистосердечное признание, подписал безо всякого давления.
А потом умер, и смерть его была не менее странной, чем все произошедшие до этого события.
Олег
Они подъехали к парадной, около неё никого не было, хотя следователь знал, что там должна была находиться группа, которую Кашкин приставил к Олегу для его же собственной безопасности.
Они поднялись на третий этаж. Около двери Олега стояли трое в штатском, один возился у двери с чем-то, отдалённо напоминающим ключи. Алексей мягко оттеснил его в сторону, разбежался и выбил дверь плечом, в котором от этой непривычной работы что-то хрустнуло. Наверное, это была ключица.
Алексей не почувствовал боли, он побежал по коридору, распахнул дверь в комнату Олега, но на пороге остановился. Пахло гарью, и чем-то, смутно, до тошноты напоминавшим жареное мясо. Этот запах говорил об одном: было уже поздно, слишком поздно.
Олег сидел на стуле, вплотную придвинутом к столу, его голова лежала на столе, неестественно повёрнутая набок. Алексей медленно подошёл к телу, приподнял его. Из ладони выпал пистолет и глухо уткнулся в длинный ворс ковра.
На виске Олега не было входного отверстия, в его черепе, окружённая слипшимися и почерневшими от крови волосами находилась большая, по размеру превышающая теннисный мяч, вмятина. Она была дополнена несколькими углублениями, располагавшимися в чётком геометрическом порядке. Это не было пулевое отверстие, это был след от удара палицей....
Кашкин оглядел оконное стекло с пулевым отверстием и подумал, что в первый раз рука самоубийцы дрогнула, и он не попал в себя, ведь отверстие на стекле было слишком ровным для пули, которая прошла насквозь две твёрдые черепные кости. Но почему же бригада слышала только один выстрел, и почему в обойме не хватало только одной пули?
Кашкин присел около трупа, чтобы ещё раз проверить, и поднял револьвер: только одна гильза была использованной.
"Странно, неужто есть кто-то третий?" - подумал Кашкин, и в тот момент в комнату вошёл пожилой, полный милиционер. В его глазах был страх, но страх этот не имел своей причиной произошедшее здесь. Он протянул следователю папку из коричневого кожзаменителя, помялся, не зная уходить ли.
-Вы что-то хотите мне сказать? - спросил Кашкин. Его голос получился каким-то отрешённым, словно из него вытащили эмоции.
-Это чистосердечное признание того человека, которого поймали на стройке. - сказал сержант, но остался стоять, как вкопанный, хотя Кашкин взял у него папку и кивнул.
-Говорят, он умер? - спросил Кашкин.
-Да. Мы нашли его в камере... он...был сдутый.
-Как это сдутый? Пьяный, что ли?
-Нет, как будто из него выкачали всё, что было им, и оставили лишь оболочку... Оставили лишь оболочку, -повторился сержант, повернулся, плавно, как будто вокруг была очень густая жидкость, и медленно вышел из комнаты.
-Эй, как вас там? Вы не могли бы объяснить...? - крикнул Кашкин в дверной проём, но ему никто не ответил.
Он вышел из комнаты, прошёл на кухню, включил свет, сел на табуретку у окна и открыл папку. Там была всего лишь одна, исписанная аккуратным крупным почерком, страница.
" Я, Перегудов Дмитрий Дмитриевич признаюсь в содеянном. Я убил их всех. Убил старика, толкнув его под колёса кареты на Невском проспекте. Убил неизвестного мне человека на стройке, скинув на него лист кровельного железа.
Но я, Перегудов Дмитрий Дмитриевич, не имел другой возможности выжить. Сегодня я должен был совершить ещё два убийства, но так как я их не совершу, то и не останусь в живых. Я - человек, существующий для того, чтобы соблюдать порядок, и энергия, отпущенная мне на жизнь, впрямую зависит от того, насколько хорошо я этот порядок соблюдаю. Сегодня я умру, и я не жалею об этом. Не слишком приятное занятие - всю жизнь убивать для того, чтобы жить самому".
Кашкин тяжело вздохнул и вышел из квартиры. Ему предстояло закончить работу. Столько сумасшедших в одном деле у него не было никогда. Единственное, что волновало следователя в ту минуту: как Алексей смог организовать убийство Перегудова, да и убийство жены Олега, но в этот день он не собирался отвечать на эти вопросы.
Тогда он не знал, что ответов он не найдёт никогда, но это было одно из его первых самостоятельных дел, и оно не очень сильно отразилось на карьере.
Алексей тяжело, но беззвучно вздохнул, отошёл на цыпочках в комнату, а потом, громко шлёпая тапками по линолеуму, подошёл к выключателю, включил свет и сделал шаг к двери. В глазке по-прежнему было темно, поэтому он напустил в голос побольше недовольства и спросил:
-Кто там?
-Я.
-Нет, я-то здесь, - попытался пошутить Алексей, одной рукой уныло снимая с двери цепочку, а другой поворачивая ручку замка.
Следователь ворвался в квартиру с такой скоростью, словно придуманный Алексеем сосед с окровавленным молотком существовал в действительности и, как раз в это мгновение, громадными прыжками летел вниз по лестнице, угрожая полностью изменить геометрическую конфигурацию лысины Кашкина.
Алексей закрыл дверь, оценил мокрые следы, оставленные на линолеуме оттаивающими ботинками Кашкина и прошёл за ним в комнату. Следователь уже сидел в кресле, а между пальцами правой руки дымилась только что прикуренная сигарета. Если бы не события последнего месяца, Алексей, может быть, и разозлился, но теперь он понимал, что если Кашкин себя так ведёт, то у него для этого есть какая-то причина, пусть даже им самим придуманная.
Алексей присел на диван и сказал:
-Я вас слушаю.
-Нет, это я вас слушаю. Для начала я хотел бы, чтобы вы рассказали мне, где находились сегодня с десяти до двенадцати часов. Только не надо ничего придумывать, я хочу знать, что вы делали после того, как вам позвонил Олег.
-Откуда вы знаете, что он мне звонил? - Алексей уже понял, что что-то произошло, а Кашкин пытается разыграть из себя нечто среднее между Коломбо и Глебом Жегловым, и считает, что у него это прекрасно получается.
-У меня свои источники, и я не обязан их разглашать. Вы будете отвечать на вопрос?
Осознав, что отпираться бесполезно, Алексей ответил.
-Буду. С тех пор, как я повесил трубку, я никуда не выходил из квартиры, и большую часть времени просидел на кухне, так как в этой комнате кто-то молотком по потолку всё утро стучал.
-Это ваше последнее слово?
-Вы хотите, чтобы я придумал то, чего не было, так как то, что было, не вписывается в заранее построенную вами картину преступления, которое сегодня произошло?
-Вот я вас и поймал. Откуда вы знаете о том, что сегодня произошло преступление, если вам об этом ещё никто ничего не сообщал.
-Вы же сами спрашивали, что я делал с десяти до двенадцати, а обычно это спрашивают тогда, когда хотят проверить чьё-то алиби, а кто проверяет алиби, когда нет преступления? Логично?
-Логично-то, может быть, логично, но я вам всё равно не верю, а алиби, как выясняется, у вас просто нет.
Алексей устал от хищнического взгляда следователя:
-Так что всё-таки произошло?
-Как будто вы сами не знаете? Сегодня утром вы убили человека, причём довольно оригинальным способом. - Кашкин оглянулся в поисках пепельницы, но когда пепел упал на ковёр, снова перевёл глаза на Алексея и улыбнулся, то ли выжидающе, то ли прося прощения за свою неловкость, а может и так и так.
-Я? - Алексей испытал ощущение, несколько схожее с тем, что испытывает человек, когда его ударяют большим и пыльным мешком по голове. В связи с испытанным ощущением, голос дрогнул, исказив вопросительный знак на конце реплики и превратив его в нечто несуразное, но чрезвычайно подозрительное. Если бы Алексей сам услышал от кого-нибудь фразу, сказанную таким голосом, то он поставил бы всю имеющуюся при себе наличность на то, что всё сказанное - чистейшая ложь.
-Ну не я же? - Кашкин стёр с лица улыбку, - Вы скинули с крыши строящегося дома, прямо на проходившего мимо человека, лист железа, причём оцинкованного железа, да так, что этому человеку отрубило голову.
Алексей побелел:
-Это Олег, мне кажется, он сошёл с ума...
-Олег? Нет, Олег всего лишь ваша беззащитная жертва, жертва, которая просто рассказывает вам накануне или просто незадолго до убийства, как всё будет.
-Но откуда он может знать, что будет, если он не сам всё и делает.
-Вы рассказали ему всё в самом начале, под гипнозом. Вы хотите, чтобы его посадили в психиатрическую лечебницу.
-Но зачем мне это? Он ведь мой друг.
-Как это зачем, - лысина Кашкина покраснела, он был сильно взбудоражен, видимо он и раньше проигрывал в голове этот диалог, - Затем, что вы хотите отнять у него его жену.
Алексей понял, что с внешней точки зрения история Кашкина имеет только одну слабую точку: он не имеет и малейшего понятия о гипнозе. Доказывать же, что их отношения с Мариной начались уже после того, как первое убийство было совершено, было абсолютно бесполезно. Тем более, что Кашкин мог утверждать, что Алексей, как истинный маньяк, сначала испытывал к Марине безответные чувства, а та, например, прознав, что он собирается убить Олега, решила отдаться ему для сохранения жизни супруга.
Алексей понял, в чём сила версии Кашкина. Эта сила была в том, что фантастичность этой версии была как раз вровень с фантастичностью самого происходящего. Тот, кто сможет поверить, что один человек отрубил другому голову, сбросив с шестнадцатиэтажного дома лист кровельного железа, сможет поверить и в то, что этот поступок он спланировал заранее, загипнотизировав своего друга, чтобы тот, подставляя себя, рассказывал о том убийстве, которое надо совершить в этот день.
Но в этой же фантастичности была и слабость этой версии. Не было ни одного прямого доказательства, ничего, зато был ещё один подозреваемый, которого Кашкин отмёл без допроса, хотя тот и был пойман на месте последнего происшествия. Но Алексей знал отношение нашего правосудия к отсутствию доказательств. Обычно, если нет, или мало прямых улик, то помогает чистосердечное признание, которое, в свою очередь, получается гораздо более простыми методами, чем пресловутые улики. Главное - построить логичную версию событий, а потом сделать так, чтобы обвиняемый написал её без ошибок, да не закапал своей кровью лист.
Диалог продолжался и продолжался, но ни один собеседник так и не смог навязать другому своё мнение. В конце концов, Кашкин попросил чая, и поняв по виду Алексея, что чай ему придётся заваривать самому, удалился на кухню.
Внезапно зазвонил телефон, а через некоторое время на автоответчике замигала лампочка записи. Алексей взглянул на светящийся в опустившейся полутьме циферблат встроенных в видеомагнитофон часов, на них было около семи часов вечера.
Кашкин вернулся с кухни, держа в руках поднос, на котором дымились две чашки, наполненные до краёв ароматным красновато-коричневым напитком.
-Вам кто-то звонил?
-Я не подходил, а то вы ещё подумаете, что я договариваюсь с кирпичным заводом о поставке оптом кирпичей, которые будут вам потом случайно с крыши на голову падать.
-Это угроза? - Улыбнувшись, спросил Кашкин, незаметно засунув руку в карман, в котором находился пульт вызова спецгруппы, находившейся внизу в машине.
-Я пока не настолько спятил, чтобы угрожать следователю при исполнении.
Внезапно произошёл перебой в сетевом напряжении, свет медленно погас, потом настолько же медленно загорелся снова. Автоответчик, видимо приняв эту помеху за нажатие кнопки "Play" зашипел последней записью и комнату наполнил срывающийся голос Олега, который, по всей видимости, находился в истерике.
"Хорошо, что тебя нет дома. Так ты смог бы меня остановить... Ты... Ты знаешь, Марина упала с третьего этажа, а я вспомнил, что с ней это должно произойти только когда она уже поднималась... Мы были на вокзале, я подсознательно хотел уехать за город, там нет третьих этажей, но забыл, почему мне так хочется её увезти. А теперь я хочу оправдать свою смерть....В... В ней нет ничего от самоубийства, кроме способа исполнения.... Я хочу спасти вас всех..."
Дальше не слышал ни Алексей, ни Кашкин.
Они летели вниз по лестнице, забыв о существовании лифта. Оказавшись на улице, они уселись в машину Алексея, хотя тот и не был специально обученным для гонок по заснеженному городу водителем, как молодой сержант, сидевший в машине, ждавшей Кашкина.
***
Ехать было совсем недалеко, но пока они были в пути, на служебный сотовый телефон Кашкина поступил один звонок, который поколебал его уверенность в виновности Алексея. Это был звонок из отделения милиции, в которое отвезли того странного человека, который был задержан утром на стройке. Этот человек написал чистосердечное признание, подписал безо всякого давления.
А потом умер, и смерть его была не менее странной, чем все произошедшие до этого события.
Олег
Они подъехали к парадной, около неё никого не было, хотя следователь знал, что там должна была находиться группа, которую Кашкин приставил к Олегу для его же собственной безопасности.
Они поднялись на третий этаж. Около двери Олега стояли трое в штатском, один возился у двери с чем-то, отдалённо напоминающим ключи. Алексей мягко оттеснил его в сторону, разбежался и выбил дверь плечом, в котором от этой непривычной работы что-то хрустнуло. Наверное, это была ключица.
Алексей не почувствовал боли, он побежал по коридору, распахнул дверь в комнату Олега, но на пороге остановился. Пахло гарью, и чем-то, смутно, до тошноты напоминавшим жареное мясо. Этот запах говорил об одном: было уже поздно, слишком поздно.
Олег сидел на стуле, вплотную придвинутом к столу, его голова лежала на столе, неестественно повёрнутая набок. Алексей медленно подошёл к телу, приподнял его. Из ладони выпал пистолет и глухо уткнулся в длинный ворс ковра.
На виске Олега не было входного отверстия, в его черепе, окружённая слипшимися и почерневшими от крови волосами находилась большая, по размеру превышающая теннисный мяч, вмятина. Она была дополнена несколькими углублениями, располагавшимися в чётком геометрическом порядке. Это не было пулевое отверстие, это был след от удара палицей....
* * *
Люди, пытавшиеся до этого открыть дверь квартиры Олега отмычкой, надели на Алексея наручники и быстро вывели его вон. Он почти не сопротивлялся, лишь бормотал что-то насчёт палицы и того, что ему всё равно. Труп, приподнятый Алексеем медленно сполз со стула и теперь лежал на полу, раскинув руки, словно сокрушаясь в содеянном.Кашкин оглядел оконное стекло с пулевым отверстием и подумал, что в первый раз рука самоубийцы дрогнула, и он не попал в себя, ведь отверстие на стекле было слишком ровным для пули, которая прошла насквозь две твёрдые черепные кости. Но почему же бригада слышала только один выстрел, и почему в обойме не хватало только одной пули?
Кашкин присел около трупа, чтобы ещё раз проверить, и поднял револьвер: только одна гильза была использованной.
"Странно, неужто есть кто-то третий?" - подумал Кашкин, и в тот момент в комнату вошёл пожилой, полный милиционер. В его глазах был страх, но страх этот не имел своей причиной произошедшее здесь. Он протянул следователю папку из коричневого кожзаменителя, помялся, не зная уходить ли.
-Вы что-то хотите мне сказать? - спросил Кашкин. Его голос получился каким-то отрешённым, словно из него вытащили эмоции.
-Это чистосердечное признание того человека, которого поймали на стройке. - сказал сержант, но остался стоять, как вкопанный, хотя Кашкин взял у него папку и кивнул.
-Говорят, он умер? - спросил Кашкин.
-Да. Мы нашли его в камере... он...был сдутый.
-Как это сдутый? Пьяный, что ли?
-Нет, как будто из него выкачали всё, что было им, и оставили лишь оболочку... Оставили лишь оболочку, -повторился сержант, повернулся, плавно, как будто вокруг была очень густая жидкость, и медленно вышел из комнаты.
-Эй, как вас там? Вы не могли бы объяснить...? - крикнул Кашкин в дверной проём, но ему никто не ответил.
Он вышел из комнаты, прошёл на кухню, включил свет, сел на табуретку у окна и открыл папку. Там была всего лишь одна, исписанная аккуратным крупным почерком, страница.
" Я, Перегудов Дмитрий Дмитриевич признаюсь в содеянном. Я убил их всех. Убил старика, толкнув его под колёса кареты на Невском проспекте. Убил неизвестного мне человека на стройке, скинув на него лист кровельного железа.
Но я, Перегудов Дмитрий Дмитриевич, не имел другой возможности выжить. Сегодня я должен был совершить ещё два убийства, но так как я их не совершу, то и не останусь в живых. Я - человек, существующий для того, чтобы соблюдать порядок, и энергия, отпущенная мне на жизнь, впрямую зависит от того, насколько хорошо я этот порядок соблюдаю. Сегодня я умру, и я не жалею об этом. Не слишком приятное занятие - всю жизнь убивать для того, чтобы жить самому".
Кашкин тяжело вздохнул и вышел из квартиры. Ему предстояло закончить работу. Столько сумасшедших в одном деле у него не было никогда. Единственное, что волновало следователя в ту минуту: как Алексей смог организовать убийство Перегудова, да и убийство жены Олега, но в этот день он не собирался отвечать на эти вопросы.
Тогда он не знал, что ответов он не найдёт никогда, но это было одно из его первых самостоятельных дел, и оно не очень сильно отразилось на карьере.