Страница:
Над поверхностью показался предмет, больше всего напоминающий ствол вековой неохватной сосны – вырвавшийся из цепких объятий донного ила и всплывший в вертикальном положении.
Но то оказался никакой не ствол, сверху его венчала не крона, не комель и не ровный круг спила – над Лукиным, на высоте двухэтажного дома, нависла огромная сплющенная голова. Ни глаз, ни ноздрей, ни других органов на чудовищной голове не видно, лишь пасть – медленно раскрывшаяся громадная пасть. Начиналась она прямо от толстенной шеи-ствола. Зубы, растущие в несколько рядов, до самой глотки, казались малы в сравнении с размером твари, но мелкость была относительной – каждый клык с хороший охотничий кинжал величиной…
Он не забился в истерике от нереальности происходящего, заходясь истошным воплем ужаса – он много лет искал это и был внутренне готов к встрече…
Когда шея стала изгибаться гигантской пародией на лебедя и кошмарная пасть слепо нацелилась на Лукина, он схватился за Пашину двустволку. Но вместо нее в лодке лежал старый АК-47…
Автомат не взорвался лающей очередью – Лукин с трудом разжал судорожно давящий на спуск палец, коротко бросил взгляд на медленно опускающуюся пасть твари и передернул затвор, досылая патрон – затвор возвращался на место тоже медленно, словно неохотно…
И опять выстрелы не разорвали тишину раннего утра – раздалось полушипение-полухлопок, из ствола вырвалось сизое облачко дыма и пуля, Лукин прекрасно видел ее полет, она, медленно снижаясь, пролетела два метра и бессильно скатилась в воду, слабо ударившись о морщинистую кожу чудовища. Патроны отсырели, понял Лукин, за двадцать три года патроны совсем отсырели…
В этот момент пасть вцепилась, но не в Лукина, а к корму лодки, моментом располосованная резина издала свистящий выдох, мотор хрустнул, как спичка в пальцах, внутрь тут же хлынула холодная вода, немедленно скрутившая ледяной судорогой ноги Лукина.
А чудовище меланхолично жевало лодку, все ближе подбираясь к нему мерно движущимися рядами зубов-кинжалов…
Перед глазами еще стояла усеянная клыками пасть, а ноги жгло хлынувшей через разодранный борт ледяной водой.
Лукин помотал головой, стряхивая остатки кошмара, но холод в ногах никуда не делся, ноги на самом деле сильно замерзли – сам виноват, вчерашним теплым вечером показалось, что ложиться в спальном мешке будет жарко и он заснул, накрывшись легким одеялом.
Он выскочил из палатки в рассветный туман, торопливо разжег костер, повесил над огнем набранный с вечера котелок и только потом бросил взгляд на озеро. Его тоже покрывал туман, еще более густой, чем здесь, на вершине холма, и вода из-под белых клубов не виднелась. Теперь озеро не казалось мирным и безобидным, как недавно, под лучами закатного солнца – в липком белом месиве могло скрываться что угодно.
И кто угодно.
А может, туман был как туман, но продолжал давить на психику дурацкий ночной кошмар…
«Нет, на резиновой калоше я с эхолотом не поплыву, – решил про себя Лукин, – тем более в одиночку… Пусть это глупо, но я не могу плыть, ожидая каждую секунду, что вода у борта раздастся, и… Этак можно инфаркт заработать, совсем как у Пашки… вот только нет больше никого, кто бы мог устроить гонку на выживание в сторону больницы. Вообще ничего не стоит делать, а стоит посидеть и подумать, что я такое мог вчера увидеть. Или что мне могло померещиться…»
И он стал думать.
Факт второй: еще один человек спустя неделю видел нечто похожее, видел нечетко, на грани восприятия. Причем независимым данное наблюдение назвать нельзя – это то, что именуется коррелированным наблюдением: инфрмация о том, что якобы видел первый свидетель, вполне могла настроить подсознание на то, чтобы углядеть нечто подобное…
Стало быть, явление может иметь либо объективную, либо субъективную природу.
Но внушаемостью я никогда не страдал и, кроме того, бывал в похожих ситуациях не раз. Но никогда взбудораженное воображение не рисовало мне шею ящера на месте торчащей из воды коряги… Никогда… Но ведь все когда-то случается впервые…
Хорошо, примем с наибольшей долей вероятности, что нечто там было, нечто совершенно независимое от сознания. Но ведь тут вполне может оказаться и не живое существо, а неодушевленный объект… или достаточно редкое явление природы…»
Котелок закипел. Лукин отлил часть кипятка в кружку, бросил туда пакетик растворимого кофе, опустил в котелок брикет концентрата и снова задумался.
Про такие явления природы он вдосталь наслушался на семинарах и конференциях, куда его наперебой стали приглашать после африканской экспедиции и выхода книги…
Там обязательно присутствовали несколько ученых мужей, обремененных степенями и защищающих интересы позитивистской науки от метафизических поползновений… Многие их изящные теоретические построения вполне применимы к случаю с Валерой.
Например: в донном иле гниет бревно-топляк, гниет долго, десятилетиями, внутри все сгнило в труху и наполнилось газами – продуктами разложения древесины, снаружи все поры и трещинки коры тоже облеплены пузырьками, как облеплен ими кусочек плавающего в шампанском шоколада… И вот в один непредсказуемый момент подъемная сила газов разрывает вязкие объятия ила и бревно торчком, с шумом и плеском выскакивает на поверхность… и опрокидывает чисто случайно оказавшуюся над ним лодку… и бьет по голове невезучего Валеру… после чего газы выходят, полость заполняется водой и топляк мирно возвращается на дно – догнивать.
Красивая версия.
Одна беда – чисто кабинетная, придуманная человеком, в жизни не видевшим, как гниют на дне топляки: кора сгнивает и отлетает первой, а древесина уплотняется, становится тяжелее воды и никаких полостей в ней не появляется.
Автор идеи наверняка видел старые упавшие стволы лишь в лесу – снаружи кажущаяся крепкой кора, а внутри сплошная труха.
Или вот еще одна придумка: большая каверна, придонная полость, заполненная опять же газом. Рано или поздно купол каверны разрушается и громадный пузырь вырывается на поверхность… Такой пузырь может опрокинуть легкую лодку, а образовавшийся, когда вода хлынет на место вышедшего в атмосферу газа, водоворот вполне способен затянуть лебедя… Или человека.
В такой версии видимых изъянов нет, геологи подтверждают: да, донные каверны явление не уникальное. Но, но, но… Подобный нарыв зреет на дне долгие сотни лет, и много их на одном участке дна быть никак не может. Лопнувшей каверной можно объяснить явление однократное , если же феномен наблюдается достаточно часто – надо искать другую разгадку…
Кто только не наблюдал айдахара – и неграмотные кочевники, и высоколобые деятели науки, а разгадал тайну в восемьдесят четвертом году второкурсник биофака Гриша Сегодеев, энтузиаст, прошедший по большому конкурсу на место подсобного рабочего в очередную экспедицию за неведомым.
Айдахар из воды показываться не любил, а имел обыкновение плавать у самой поверхности, возмущая ее извивами громадного двадцатиметрового тела. Иногда, если наблюдатель находился достаточно близко, он мог смутно увидеть сквозь толщу воды и самого загадочного реликта.
Запротоколировав и даже зафиксировав на пленку четыре встречи с айдахаром, участники экспедиции с жаром обсуждали природу загадочного существа: гигантский угорь? водяной уж-переросток? невесть как очутившаяся здесь анаконда? существо, вообще науке не ведомое?
А Гриша выступил с оппортунистической и выпадавшей из общего настроя версией. Это просто необычные возмущения атмосферы, утверждал Гриша. Сильно сужающееся к выходу ущелье, соединяющее котловину озера с Каракыстакской долиной, служит генератором сложно закрученных потоков воздуха, создающих интересные эффекты на водной глади, а смутно видимое порой существо – игра воображения и преломляемых взбаламученной водой солнечных лучей…
Гришу (которому полагалось скромно помалкивать в споре корифеев криптозоологии) подняли на смех. Но он оказался упрямым пареньком – отшагав десять километров туда и десять обратно, купил в ближайшем поселке на свои деньги несколько дымовых шашек, предназначенных для окуривания плодовых деревьев. И потребовал проведения эксперимента в день, по его мнению подходящий по погодным условиям…
Опыт чуть не закончился провалом: вонючий буро-зеленоватый дым стелился над берегом и разносился ветром, но ничего необычного в поведении воздушных потоков не было; Гриша не сдавался и зажигал шашки все в новых местах берега. И наконец, на предпоследней шашке, они увидели: дым словно уплотнился вертикальным клубком, завертелся, превратился в миниатюрный смерчик и сложным зигзагом двинулся над озером, постепенно набирая силу… Через пару сотен метров на поверхности появился характерный след айдахара, в точности повторяющий путь смерчика…
Тайна раскрылась, но лавров победителя Гриша не пожал – наоборот, в оставшиеся дни и на обратной дороге все его как-то сторонились, испытывая непонятное чувство неловкости.
Как бы сейчас хотелось Лукину, чтобы рядом был Гриша Сегодеев – мрачный, спокойный и не склонный к рефлексии… Но Гриша получил распределение в знаменитый Сухумский питомник, работал с обезьянами и спустя семь лет (когда и от Сухуми и от питомника мало что уже оставалось) погиб в бою под городом Гудаутой.
Мысли его прервал мощнейший всплеск, показавшийся в утреннем безмолвии оглушающим. Лукин вскочил, расплескав недопитый кофе, и уставился на озеро.
С прибрежных холмов туман уже унесло утренним ветерком, но поверхность скрывалась под рваными белыми клочьями. Он ничего не смог разглядеть, сколько ни вглядывался.
На секунду захотелось бросить все к чертям, вернуться в Пудож, написать заявление куда следует – и пусть они разбираются, какая такая чертовщина поселилась у них под боком… Но никто и ни в чем разбираться не будет, и так все ясно: старый приятель отца обвиняемой сочинил чистой воды байки в ее защиту… Тем более что много лет зарабатывал на жизнь именно такими сказочками.
Он постоял, глубоко и размеренно дыша, дожидаясь, когда утихнет всплеск адреналина в крови.
Сколько раз он со снисходительностью матерого экспедиционного волка объяснял перепуганным новичкам после таких вот звуков, что вода имеет обыкновение подмывать корни прибрежных деревьев; и они, деревья, довольно часто падают с оглушающим шлепком – так что не стоит впадать в мандраж и принимать каждый всплеск за плюханье неизвестного чудища…
Все так, только вот берега залива абсолютно безлесы, а звук от спускающихся к воде в паре километров отсюда елей, упади вдруг одна из них, ну никак не мог быть таким громким.
«Щука, – подумал он неуверенно, – здоровенная пудовая рыбина… Обычно такие крупные у поверхности за мальком не плещут, охотятся на крупную рыбу и на изрядной глубине… Но эта выбросилась зачем-то из воды и шлепнулась обратно… А звуки в тумане на редкость странно разносятся…»
Он вынес из палатки двустволку двенадцатого калибра и патроны.
Патронташ оказался закрытого типа, из трех подсумков.
Лукин откинул кожаную крышку одного – во всех гильзах виднелись тупые носики жаканов. И во втором, и в третьем подсумках тоже самое – ни дроби, ни даже картечи Паша с собой не захватил, лишь пули. Понятно…
Похоже, старый друг поверил словам дочери абсолютно и замышлял эффектную концовку в стиле Перри Мейсона: процесс, обвинитель топит Ларису за попытки уйти от ответственности с помощью бредовых историй – и тут Паша с Лукиным, кряхтя, втаскивают в зал суда громадную отрубленную башку только что застреленного ящера – всеобщее остолбенение и неизбежный хеппи энд.
Лукин переломил ружье, вложил патроны, закрыл, поставил на предохранитель.
И решил постоянно держать под рукой.
III. Озеро: Тварь
Даже свежесожженные селения (приходилось видеть в Африке и такие) не производили на него столь гнетущего впечатления, как медленно ветшающие дома с заколоченными окнами, покривившиеся заборы, заросшие небывало густой крапивой огороды…
Он медленно шел по главной и единственной улочке деревни и сам не понимал, что он здесь ищет.
Отпечатки огромных лап на высохшей до железобетонной твердости грязи? Или следы укусов гигантских челюстей на потемневших досках и бревнах? Не нашлось ни следов, ни отпечатков…
И на всем протяжении нескольких километров между его стоянкой и деревней не нашлось – он добирался сюда почти три часа, самым внимательным образом исследуя все полого спускающиеся к воде участки берега и подолгу осматривая в бинокль заросли камыша и озерную гладь…
Ничего.
Нашел в одном месте следы ходивших на водопой лосей и каких-то еще мелких зверьков – и все. Если в озере и обитало НЕЧТО, то на берег оно предпочитало не высовываться. И следов пребывания людей он тоже не обнаружил. Похоже, Лариса с Валерой оказались первыми за много лет посетителями заброшенного уголка…
«И понес же черт их именно сюда, – подумал Лукин с неожиданной злостью, – карта вся пестрит такими вот озерами, наверняка есть не менее красивые, так ведь нет…»
Он мысленно перебирал огромное количество фактов, старательно просеивая все, что помнил из своего огромного архива.
Много лет Лукин собирал любые сообщения о загадочных случаях, имевших место на озерах и реках разных широт: наблюдения за непонятными явлениями, сильно смахивающими на неизвестных науке существ; таинственные следы на берегах; загадочные нападения на домашних животных и странные исчезновения людей.
Только в последние годы он перестал пополнять свою коллекцию, перекочевавшую из набитых письмами и вырезками папок в компьютерные файлы, – с тех пор как по страницам желтой прессы запорхали сенсационные утки, авторы коих использовали в качестве неиссякаемых источников сведений исключительно потолок и собственный палец…
Лох-Несское диво и его младших братьев Лукин отмел сразу.
Их немало, многие курортные местечки стараются обзавестись на своих озерах чем-либо похожим. Но все они: и шотландская Морри (младшая сестричка небезызвестной Несси, будто бы живущая в Лох-Мораре, и, похоже, не выдержавшая конкуренции с родственницей в схватке за кошельки туристов); и канадские Ого-Лого и Поуник; и американский Шамп, и скримслы, которыми могло похвастаться почти каждое уважающее себя скандинавское озеро – так вот, все мифические гиганты нравом отличались на редкость кротким. Даже на многочисленных сувенирах, проспектах и календарях они отнюдь не скалили кровожадно зубы, наоборот, имели вид вполне дружелюбный, не способный отпугнуть туристов перспективой гибели на клыках ожившего мифа…
И, конечно, ни одного свидетельства о нападении живых легенд на людей в архиве Лукина не хранилось.
Но имелись в его коллекции и другие случаи – загадочные, кровавые, некоторые так и не разгаданные…
Значительная часть их была связана именно с ящерами. Не с заплутавшими меж времен динозаврами – с вполне реальными крокодилами, аллигаторами, гавиалами.
Твари эти отличаются большой подвижностью как на воде, так и на суше, а также врожденной тягой к путешествиям. И порой обнаруживаются в краях, где их появления никто и никак не ожидает (жители районов, в которых заведомо обитают подобные рептилии, приближаются к воде с куда большей осторожностью).
А еще порой аллигаторы и их собратья оказываются в совершенно не подходящих для них местах не путем естественных миграций, но случайно: сбегают из зоопарков и зверинцев или выбрасываются хозяевами, разочаровавшимися в экзотичных любимцах… И встречи ничего не подозревающих граждан с оголодавшими беглецами завершаются весьма печально.
Но подавляющее число таких историй произошло отнюдь не на севере Европы – за океаном, в Америке и в других теплых краях.
При всем напряжении фантазии Лукин никак не мог представить, как такое могло оказаться здесь: зоопарки и цирки по здешним берегам никогда не путешествовали, и в окрестностях не наблюдалось новорусских вилл, в бассейнах которых мог бы обитать ящер, способный напасть на человека…
Хотя, хотя, хотя…
Лукин смутно помнил, что на похожем глухом озере в Псковской области лет двадцать или двадцать пять назад несколько сезонов проводился эксперимент по выживанию крупных приматов, шимпанзе и горилл, в наших условиях.
На остров (волосатые родственники человека плавать почти не умеют) весной выпускали партию обезьян, и до осени они существовали под наблюдением ученых исключительно на подножном корму.
Все шло хорошо, аборигены знойной Африки быстро переключились с бананов на ягоды, орехи и грибы, ловили и ели лягушек, личинок и улиток. Уже шли разговоры о попытке оставить часть зверей на зимовку – шерсть достаточно густая, живут же в Японии обезьяны в зоне вечных снегов.
И тут случился казус: с острова бесследно исчезла пара горилл…
О похищении речь не шла, горилла сама кого хочешь похитит – не то парочка самостоятельно освоила нехитрое искусство плавания, не то использовала в качестве плота прибитое ветром к острову большое дерево. Эксперимент быстренько свернули, а по ближайшим районам много лет гуляла, на радость любителям нездоровых сенсаций, легенда о диких и волосатых лесных людях…
Лукин достал блокнот и записал быстрым почерком: “Проверить, не было ли на озере ученых? Чем занимались?”
Это могло бы дать хоть какой-то след в его слепых поисках.
Но действительность (Паша успел рассказать в их первый и последний совместный вечер на озере) была проще и грустнее.
Деревня умирала постепенно: сначала укрупнили совхоз, затем закрыли школу и амбулаторию – молодые, кто с детьми, поневоле потянулись в поселок, на центральную усадьбу; оставались доживать старики, а их становилось все меньше; магазинчик работал сначала три дня в неделю, потом день, потом поездила один сезон автолавка – и это прекратилось; электроветку, обрывавшуюся часто по зимнему времени, до весны не чинили – дорогу не чистили, машине монтеров не пробиться…
И оставшиеся старики съехали помаленьку к цивилизации поближе, в поселок; одно время наезжал кое-кто на лето, потом перестали – дорога почти непроезжая, электричества нет, телефона нет, магазина нет…
Остался труп, разлагающийся труп когда-то живого места.
Пашка говорил, что даже охотники, забредавшие сюда про осеннему времени, избегали постоя в заброшенных домах: дескать, в оставленном людьми жилье быстро заводятся и слишком вольготно чувствуют себя жильцы другие …
Чепуха, конечно, но он почувствовал нешуточное облегчение, выехав наконец из деревни.
Дальше вдоль озера дорога шла абсолютно никакая – похоже, и в лучшие времена никто, кроме тракторов и лесовозов, по ней не ездил. Пришлось почти сразу включить второй мост, но трижды и это не помогало – Лукин вылезал из кабины, нарубал в окрестных зарослях жерди и мостил импровизированные гати – родники дальнего берега, за деревней вовсе уж низкого и болотистого, не смогло иссушить даже нынешнее небывало жаркое лето…
Топор легко вгрызался в податливую древесину ольховой поросли – работа чисто механическая, руки делали все почти без участия сознания и Лукин продолжил свои прерванные визитом в мертвую деревушку дедукции.
Следующим пунктом повестки у него шли рыбы.
Вообще-то люди едят рыб гораздо чаще, чем рыбы людей.
Но в этом правиле, как и во многих других, встречаются исключения – есть уголки, где люди составляют преимущественную пищу некоторых рыб. На иных островках Океании земля в большом дефиците, под кладбища свободного места нет – хоронят в океане, на радость прибрежным акулам. В бухтах, служащих местом упокоения аборигенов, акулы разжиревшие и ленивые (их не ловят – табу!) и к добыванию другой пищи уже не способные.
Это вариант, это уже версия . Лукин хорошо знал, как в крохотном мозгу морских хищниц порой что-то закорачивает, и в результате их охватывает непреодолимая страсть странствовать по пресным водам.
Несколько лет назад два американца вышли на речку половить рыбки (а если говорить начистоту – побраконьерствовать лосося). Финал ловли удивил – гигантская рыбина накрутила на себя несколько перегораживавших речку сетей и, с огромным трудом вытащенная на берег, оказалась белой акулой почти в тонну весом. Самое любопытное в том, что эпопея происходила на речке шириной не более двадцати метров и на расстоянии почти полутора сотен миль от атлантического побережья. Власти, кстати, не стали затевать иск о браконьерстве; больше того, вполне представляя, что могла натворить такая зверюшка с ничего не подозревающими людьми, отдыхавшими на речке, – даже выписали премию ловцам для компенсации изодранных снастей.
Не всегда подобные истории заканчивались удачно.
Известный ловец акул капитан Янг в своей книге упоминал кровавую драму, развернувшуюся на другой небольшой реке, опять-таки в США. Там были жертвы – рыбак (его лодку, кстати, тварь тоже опрокинула!), несколько купавшихся мальчишек и собака; в конце концов акулу изловили, и большей части нападений вполне удалось бы избежать – но никто не сумел сразу поверить, что в их речке могло завестись такое…
«Вот это очень похоже… – думал Лукин. – Не фантастика типа “Легенды о динозавре”… Замкнутых озер здесь мало, почти все сообщаются между собой протоками или речками, – и имеют водную связь с морем. Правда, в наших северных морях акулы с репутацией людоедов редко встречаются… так ведь и купальщиков не густо, не Австралия. Но сельдевая акула вполне обычное дело – режет, как ножом, сети, ворует рыбу, промысловики ее ненавидят… На человека вроде не нападает, но профессионалы считают потенциально опасной любую акулу длиннее метра. Если такая четырехметровая рыбка, или несколько рыбок, умудрились сюда просочиться… привычной пищи нет… могли вполне напасть на лебедя… и на человека. Значит тварь (твари?) голодная. Значит поймать ее можно… при наличии необходимого оснащения…»
Лукин живо представил картину: уазик медленно подруливает к районной прокуратуре, сзади на импровизированной волокуше тащится огромная туша, вычерчивая зигзаги в пыли слабо конвульсирующим хвостом.
А потом, когда все для Лариски благополучно закончится, огромная голова, высушенная и залакированная, украсит стену его кухни, среди навеки оскалившихся щук, судаков и тайменей – и они сразу покажутся мелкими и несерьезными.
Это будет рекорд мира для пресноводных водоемов: в полном смысле во-о-о-от такая! Удочку можно будет сломать о колено, поставив ногу на голову побежденного монстра – крупнее все равно в жизни не поймаешь.
Дошел он минут за двадцать, рыбалка не задержала – с этого берега тоже абсолютно не клевало. На блесну позарился единственный окунек-маломерок, отпущенный Лукиным обратно в озеро…
«Интересно, связано бесклевье как-то с моей гипотезой?.. Сколько надо акул, чтобы серьезно обезрыбить озеро таких размеров?.. Не похоже… тут что-то другое… Какая-нибудь магнитная буря, отбившая рыбам аппетит дня на три, они на такое чутко реагируют…»
Течение в вытекавшей из озера протоке оказалось довольно быстрым, а ее размеры вполне подходящими – легко могла прокрейсеровать и оказаться в озере хоть двадцатитонная китовая акула. Китовые, правда, на людей вроде не нападают… Ниже по течению доносился ослабленный расстоянием шум воды (порог? перекат?) и Лукин отправился на звук, продираясь сквозь густой прибрежный подлесок, никаких троп здесь не осталось.
Но то оказался никакой не ствол, сверху его венчала не крона, не комель и не ровный круг спила – над Лукиным, на высоте двухэтажного дома, нависла огромная сплющенная голова. Ни глаз, ни ноздрей, ни других органов на чудовищной голове не видно, лишь пасть – медленно раскрывшаяся громадная пасть. Начиналась она прямо от толстенной шеи-ствола. Зубы, растущие в несколько рядов, до самой глотки, казались малы в сравнении с размером твари, но мелкость была относительной – каждый клык с хороший охотничий кинжал величиной…
Он не забился в истерике от нереальности происходящего, заходясь истошным воплем ужаса – он много лет искал это и был внутренне готов к встрече…
Когда шея стала изгибаться гигантской пародией на лебедя и кошмарная пасть слепо нацелилась на Лукина, он схватился за Пашину двустволку. Но вместо нее в лодке лежал старый АК-47…
Автомат не взорвался лающей очередью – Лукин с трудом разжал судорожно давящий на спуск палец, коротко бросил взгляд на медленно опускающуюся пасть твари и передернул затвор, досылая патрон – затвор возвращался на место тоже медленно, словно неохотно…
И опять выстрелы не разорвали тишину раннего утра – раздалось полушипение-полухлопок, из ствола вырвалось сизое облачко дыма и пуля, Лукин прекрасно видел ее полет, она, медленно снижаясь, пролетела два метра и бессильно скатилась в воду, слабо ударившись о морщинистую кожу чудовища. Патроны отсырели, понял Лукин, за двадцать три года патроны совсем отсырели…
В этот момент пасть вцепилась, но не в Лукина, а к корму лодки, моментом располосованная резина издала свистящий выдох, мотор хрустнул, как спичка в пальцах, внутрь тут же хлынула холодная вода, немедленно скрутившая ледяной судорогой ноги Лукина.
А чудовище меланхолично жевало лодку, все ближе подбираясь к нему мерно движущимися рядами зубов-кинжалов…
5
Он вынырнул из сна резко, одним рывком, как выныривает на поверхность ныряльщик, легкие которого горят от недостатка кислорода.Перед глазами еще стояла усеянная клыками пасть, а ноги жгло хлынувшей через разодранный борт ледяной водой.
Лукин помотал головой, стряхивая остатки кошмара, но холод в ногах никуда не делся, ноги на самом деле сильно замерзли – сам виноват, вчерашним теплым вечером показалось, что ложиться в спальном мешке будет жарко и он заснул, накрывшись легким одеялом.
Он выскочил из палатки в рассветный туман, торопливо разжег костер, повесил над огнем набранный с вечера котелок и только потом бросил взгляд на озеро. Его тоже покрывал туман, еще более густой, чем здесь, на вершине холма, и вода из-под белых клубов не виднелась. Теперь озеро не казалось мирным и безобидным, как недавно, под лучами закатного солнца – в липком белом месиве могло скрываться что угодно.
И кто угодно.
А может, туман был как туман, но продолжал давить на психику дурацкий ночной кошмар…
«Нет, на резиновой калоше я с эхолотом не поплыву, – решил про себя Лукин, – тем более в одиночку… Пусть это глупо, но я не могу плыть, ожидая каждую секунду, что вода у борта раздастся, и… Этак можно инфаркт заработать, совсем как у Пашки… вот только нет больше никого, кто бы мог устроить гонку на выживание в сторону больницы. Вообще ничего не стоит делать, а стоит посидеть и подумать, что я такое мог вчера увидеть. Или что мне могло померещиться…»
И он стал думать.
6
«Итак, что мы имеем? Немногое: человек исчез (утонул?) на глазах у другого, видевшего при этом непонятный объект, предположительно органического происхождения.Факт второй: еще один человек спустя неделю видел нечто похожее, видел нечетко, на грани восприятия. Причем независимым данное наблюдение назвать нельзя – это то, что именуется коррелированным наблюдением: инфрмация о том, что якобы видел первый свидетель, вполне могла настроить подсознание на то, чтобы углядеть нечто подобное…
Стало быть, явление может иметь либо объективную, либо субъективную природу.
Но внушаемостью я никогда не страдал и, кроме того, бывал в похожих ситуациях не раз. Но никогда взбудораженное воображение не рисовало мне шею ящера на месте торчащей из воды коряги… Никогда… Но ведь все когда-то случается впервые…
Хорошо, примем с наибольшей долей вероятности, что нечто там было, нечто совершенно независимое от сознания. Но ведь тут вполне может оказаться и не живое существо, а неодушевленный объект… или достаточно редкое явление природы…»
Котелок закипел. Лукин отлил часть кипятка в кружку, бросил туда пакетик растворимого кофе, опустил в котелок брикет концентрата и снова задумался.
Про такие явления природы он вдосталь наслушался на семинарах и конференциях, куда его наперебой стали приглашать после африканской экспедиции и выхода книги…
Там обязательно присутствовали несколько ученых мужей, обремененных степенями и защищающих интересы позитивистской науки от метафизических поползновений… Многие их изящные теоретические построения вполне применимы к случаю с Валерой.
Например: в донном иле гниет бревно-топляк, гниет долго, десятилетиями, внутри все сгнило в труху и наполнилось газами – продуктами разложения древесины, снаружи все поры и трещинки коры тоже облеплены пузырьками, как облеплен ими кусочек плавающего в шампанском шоколада… И вот в один непредсказуемый момент подъемная сила газов разрывает вязкие объятия ила и бревно торчком, с шумом и плеском выскакивает на поверхность… и опрокидывает чисто случайно оказавшуюся над ним лодку… и бьет по голове невезучего Валеру… после чего газы выходят, полость заполняется водой и топляк мирно возвращается на дно – догнивать.
Красивая версия.
Одна беда – чисто кабинетная, придуманная человеком, в жизни не видевшим, как гниют на дне топляки: кора сгнивает и отлетает первой, а древесина уплотняется, становится тяжелее воды и никаких полостей в ней не появляется.
Автор идеи наверняка видел старые упавшие стволы лишь в лесу – снаружи кажущаяся крепкой кора, а внутри сплошная труха.
Или вот еще одна придумка: большая каверна, придонная полость, заполненная опять же газом. Рано или поздно купол каверны разрушается и громадный пузырь вырывается на поверхность… Такой пузырь может опрокинуть легкую лодку, а образовавшийся, когда вода хлынет на место вышедшего в атмосферу газа, водоворот вполне способен затянуть лебедя… Или человека.
В такой версии видимых изъянов нет, геологи подтверждают: да, донные каверны явление не уникальное. Но, но, но… Подобный нарыв зреет на дне долгие сотни лет, и много их на одном участке дна быть никак не может. Лопнувшей каверной можно объяснить явление однократное , если же феномен наблюдается достаточно часто – надо искать другую разгадку…
7
Концентрат напитался кипятком, разбух и превратился в малоаппетитное блюдо быстрого приготовления. Лукин уныло хлебал получившееся варево (в рекламных роликах оно казалось вкуснее) и вспоминал, как просто и до обидного банально раскрылась загадка озера Кок-коль, много веков знаменитого своим “айдахаром” – в переводе “гигантским змеем”.Кто только не наблюдал айдахара – и неграмотные кочевники, и высоколобые деятели науки, а разгадал тайну в восемьдесят четвертом году второкурсник биофака Гриша Сегодеев, энтузиаст, прошедший по большому конкурсу на место подсобного рабочего в очередную экспедицию за неведомым.
Айдахар из воды показываться не любил, а имел обыкновение плавать у самой поверхности, возмущая ее извивами громадного двадцатиметрового тела. Иногда, если наблюдатель находился достаточно близко, он мог смутно увидеть сквозь толщу воды и самого загадочного реликта.
Запротоколировав и даже зафиксировав на пленку четыре встречи с айдахаром, участники экспедиции с жаром обсуждали природу загадочного существа: гигантский угорь? водяной уж-переросток? невесть как очутившаяся здесь анаконда? существо, вообще науке не ведомое?
А Гриша выступил с оппортунистической и выпадавшей из общего настроя версией. Это просто необычные возмущения атмосферы, утверждал Гриша. Сильно сужающееся к выходу ущелье, соединяющее котловину озера с Каракыстакской долиной, служит генератором сложно закрученных потоков воздуха, создающих интересные эффекты на водной глади, а смутно видимое порой существо – игра воображения и преломляемых взбаламученной водой солнечных лучей…
Гришу (которому полагалось скромно помалкивать в споре корифеев криптозоологии) подняли на смех. Но он оказался упрямым пареньком – отшагав десять километров туда и десять обратно, купил в ближайшем поселке на свои деньги несколько дымовых шашек, предназначенных для окуривания плодовых деревьев. И потребовал проведения эксперимента в день, по его мнению подходящий по погодным условиям…
Опыт чуть не закончился провалом: вонючий буро-зеленоватый дым стелился над берегом и разносился ветром, но ничего необычного в поведении воздушных потоков не было; Гриша не сдавался и зажигал шашки все в новых местах берега. И наконец, на предпоследней шашке, они увидели: дым словно уплотнился вертикальным клубком, завертелся, превратился в миниатюрный смерчик и сложным зигзагом двинулся над озером, постепенно набирая силу… Через пару сотен метров на поверхности появился характерный след айдахара, в точности повторяющий путь смерчика…
Тайна раскрылась, но лавров победителя Гриша не пожал – наоборот, в оставшиеся дни и на обратной дороге все его как-то сторонились, испытывая непонятное чувство неловкости.
Как бы сейчас хотелось Лукину, чтобы рядом был Гриша Сегодеев – мрачный, спокойный и не склонный к рефлексии… Но Гриша получил распределение в знаменитый Сухумский питомник, работал с обезьянами и спустя семь лет (когда и от Сухуми и от питомника мало что уже оставалось) погиб в бою под городом Гудаутой.
8
«Все это интересно, но совершенно не в тему… Ладно, товарищ Лукин, давайте на сем явления неодушевленной природы отодвинем в сторону и займемся привычным делом – попробуем вычислить, что за зверюшка могла тут завестись…»Мысли его прервал мощнейший всплеск, показавшийся в утреннем безмолвии оглушающим. Лукин вскочил, расплескав недопитый кофе, и уставился на озеро.
С прибрежных холмов туман уже унесло утренним ветерком, но поверхность скрывалась под рваными белыми клочьями. Он ничего не смог разглядеть, сколько ни вглядывался.
На секунду захотелось бросить все к чертям, вернуться в Пудож, написать заявление куда следует – и пусть они разбираются, какая такая чертовщина поселилась у них под боком… Но никто и ни в чем разбираться не будет, и так все ясно: старый приятель отца обвиняемой сочинил чистой воды байки в ее защиту… Тем более что много лет зарабатывал на жизнь именно такими сказочками.
Он постоял, глубоко и размеренно дыша, дожидаясь, когда утихнет всплеск адреналина в крови.
Сколько раз он со снисходительностью матерого экспедиционного волка объяснял перепуганным новичкам после таких вот звуков, что вода имеет обыкновение подмывать корни прибрежных деревьев; и они, деревья, довольно часто падают с оглушающим шлепком – так что не стоит впадать в мандраж и принимать каждый всплеск за плюханье неизвестного чудища…
Все так, только вот берега залива абсолютно безлесы, а звук от спускающихся к воде в паре километров отсюда елей, упади вдруг одна из них, ну никак не мог быть таким громким.
«Щука, – подумал он неуверенно, – здоровенная пудовая рыбина… Обычно такие крупные у поверхности за мальком не плещут, охотятся на крупную рыбу и на изрядной глубине… Но эта выбросилась зачем-то из воды и шлепнулась обратно… А звуки в тумане на редкость странно разносятся…»
Он вынес из палатки двустволку двенадцатого калибра и патроны.
Патронташ оказался закрытого типа, из трех подсумков.
Лукин откинул кожаную крышку одного – во всех гильзах виднелись тупые носики жаканов. И во втором, и в третьем подсумках тоже самое – ни дроби, ни даже картечи Паша с собой не захватил, лишь пули. Понятно…
Похоже, старый друг поверил словам дочери абсолютно и замышлял эффектную концовку в стиле Перри Мейсона: процесс, обвинитель топит Ларису за попытки уйти от ответственности с помощью бредовых историй – и тут Паша с Лукиным, кряхтя, втаскивают в зал суда громадную отрубленную башку только что застреленного ящера – всеобщее остолбенение и неизбежный хеппи энд.
Лукин переломил ружье, вложил патроны, закрыл, поставил на предохранитель.
И решил постоянно держать под рукой.
III. Озеро: Тварь
1
Лукин ненавидел бывать в деревушках, помеченных на карте мелким курсивом в скобках: (нежил.) .Даже свежесожженные селения (приходилось видеть в Африке и такие) не производили на него столь гнетущего впечатления, как медленно ветшающие дома с заколоченными окнами, покривившиеся заборы, заросшие небывало густой крапивой огороды…
Он медленно шел по главной и единственной улочке деревни и сам не понимал, что он здесь ищет.
Отпечатки огромных лап на высохшей до железобетонной твердости грязи? Или следы укусов гигантских челюстей на потемневших досках и бревнах? Не нашлось ни следов, ни отпечатков…
И на всем протяжении нескольких километров между его стоянкой и деревней не нашлось – он добирался сюда почти три часа, самым внимательным образом исследуя все полого спускающиеся к воде участки берега и подолгу осматривая в бинокль заросли камыша и озерную гладь…
Ничего.
Нашел в одном месте следы ходивших на водопой лосей и каких-то еще мелких зверьков – и все. Если в озере и обитало НЕЧТО, то на берег оно предпочитало не высовываться. И следов пребывания людей он тоже не обнаружил. Похоже, Лариса с Валерой оказались первыми за много лет посетителями заброшенного уголка…
«И понес же черт их именно сюда, – подумал Лукин с неожиданной злостью, – карта вся пестрит такими вот озерами, наверняка есть не менее красивые, так ведь нет…»
Он мысленно перебирал огромное количество фактов, старательно просеивая все, что помнил из своего огромного архива.
Много лет Лукин собирал любые сообщения о загадочных случаях, имевших место на озерах и реках разных широт: наблюдения за непонятными явлениями, сильно смахивающими на неизвестных науке существ; таинственные следы на берегах; загадочные нападения на домашних животных и странные исчезновения людей.
Только в последние годы он перестал пополнять свою коллекцию, перекочевавшую из набитых письмами и вырезками папок в компьютерные файлы, – с тех пор как по страницам желтой прессы запорхали сенсационные утки, авторы коих использовали в качестве неиссякаемых источников сведений исключительно потолок и собственный палец…
Лох-Несское диво и его младших братьев Лукин отмел сразу.
Их немало, многие курортные местечки стараются обзавестись на своих озерах чем-либо похожим. Но все они: и шотландская Морри (младшая сестричка небезызвестной Несси, будто бы живущая в Лох-Мораре, и, похоже, не выдержавшая конкуренции с родственницей в схватке за кошельки туристов); и канадские Ого-Лого и Поуник; и американский Шамп, и скримслы, которыми могло похвастаться почти каждое уважающее себя скандинавское озеро – так вот, все мифические гиганты нравом отличались на редкость кротким. Даже на многочисленных сувенирах, проспектах и календарях они отнюдь не скалили кровожадно зубы, наоборот, имели вид вполне дружелюбный, не способный отпугнуть туристов перспективой гибели на клыках ожившего мифа…
И, конечно, ни одного свидетельства о нападении живых легенд на людей в архиве Лукина не хранилось.
Но имелись в его коллекции и другие случаи – загадочные, кровавые, некоторые так и не разгаданные…
Значительная часть их была связана именно с ящерами. Не с заплутавшими меж времен динозаврами – с вполне реальными крокодилами, аллигаторами, гавиалами.
Твари эти отличаются большой подвижностью как на воде, так и на суше, а также врожденной тягой к путешествиям. И порой обнаруживаются в краях, где их появления никто и никак не ожидает (жители районов, в которых заведомо обитают подобные рептилии, приближаются к воде с куда большей осторожностью).
А еще порой аллигаторы и их собратья оказываются в совершенно не подходящих для них местах не путем естественных миграций, но случайно: сбегают из зоопарков и зверинцев или выбрасываются хозяевами, разочаровавшимися в экзотичных любимцах… И встречи ничего не подозревающих граждан с оголодавшими беглецами завершаются весьма печально.
Но подавляющее число таких историй произошло отнюдь не на севере Европы – за океаном, в Америке и в других теплых краях.
При всем напряжении фантазии Лукин никак не мог представить, как такое могло оказаться здесь: зоопарки и цирки по здешним берегам никогда не путешествовали, и в окрестностях не наблюдалось новорусских вилл, в бассейнах которых мог бы обитать ящер, способный напасть на человека…
Хотя, хотя, хотя…
Лукин смутно помнил, что на похожем глухом озере в Псковской области лет двадцать или двадцать пять назад несколько сезонов проводился эксперимент по выживанию крупных приматов, шимпанзе и горилл, в наших условиях.
На остров (волосатые родственники человека плавать почти не умеют) весной выпускали партию обезьян, и до осени они существовали под наблюдением ученых исключительно на подножном корму.
Все шло хорошо, аборигены знойной Африки быстро переключились с бананов на ягоды, орехи и грибы, ловили и ели лягушек, личинок и улиток. Уже шли разговоры о попытке оставить часть зверей на зимовку – шерсть достаточно густая, живут же в Японии обезьяны в зоне вечных снегов.
И тут случился казус: с острова бесследно исчезла пара горилл…
О похищении речь не шла, горилла сама кого хочешь похитит – не то парочка самостоятельно освоила нехитрое искусство плавания, не то использовала в качестве плота прибитое ветром к острову большое дерево. Эксперимент быстренько свернули, а по ближайшим районам много лет гуляла, на радость любителям нездоровых сенсаций, легенда о диких и волосатых лесных людях…
Лукин достал блокнот и записал быстрым почерком: “Проверить, не было ли на озере ученых? Чем занимались?”
2
Подсознательно ему хотелось, чтобы давящая на психику деревня оказалась покинутой из-за происшествий с местными жителями: бесследно исчезавшая скотина, непонятным образом опрокидывающиеся при тихой погоде лодки или еще что-либо подобное.Это могло бы дать хоть какой-то след в его слепых поисках.
Но действительность (Паша успел рассказать в их первый и последний совместный вечер на озере) была проще и грустнее.
Деревня умирала постепенно: сначала укрупнили совхоз, затем закрыли школу и амбулаторию – молодые, кто с детьми, поневоле потянулись в поселок, на центральную усадьбу; оставались доживать старики, а их становилось все меньше; магазинчик работал сначала три дня в неделю, потом день, потом поездила один сезон автолавка – и это прекратилось; электроветку, обрывавшуюся часто по зимнему времени, до весны не чинили – дорогу не чистили, машине монтеров не пробиться…
И оставшиеся старики съехали помаленьку к цивилизации поближе, в поселок; одно время наезжал кое-кто на лето, потом перестали – дорога почти непроезжая, электричества нет, телефона нет, магазина нет…
Остался труп, разлагающийся труп когда-то живого места.
Пашка говорил, что даже охотники, забредавшие сюда про осеннему времени, избегали постоя в заброшенных домах: дескать, в оставленном людьми жилье быстро заводятся и слишком вольготно чувствуют себя жильцы другие …
Чепуха, конечно, но он почувствовал нешуточное облегчение, выехав наконец из деревни.
Дальше вдоль озера дорога шла абсолютно никакая – похоже, и в лучшие времена никто, кроме тракторов и лесовозов, по ней не ездил. Пришлось почти сразу включить второй мост, но трижды и это не помогало – Лукин вылезал из кабины, нарубал в окрестных зарослях жерди и мостил импровизированные гати – родники дальнего берега, за деревней вовсе уж низкого и болотистого, не смогло иссушить даже нынешнее небывало жаркое лето…
Топор легко вгрызался в податливую древесину ольховой поросли – работа чисто механическая, руки делали все почти без участия сознания и Лукин продолжил свои прерванные визитом в мертвую деревушку дедукции.
Следующим пунктом повестки у него шли рыбы.
Вообще-то люди едят рыб гораздо чаще, чем рыбы людей.
Но в этом правиле, как и во многих других, встречаются исключения – есть уголки, где люди составляют преимущественную пищу некоторых рыб. На иных островках Океании земля в большом дефиците, под кладбища свободного места нет – хоронят в океане, на радость прибрежным акулам. В бухтах, служащих местом упокоения аборигенов, акулы разжиревшие и ленивые (их не ловят – табу!) и к добыванию другой пищи уже не способные.
3
Акулы…Это вариант, это уже версия . Лукин хорошо знал, как в крохотном мозгу морских хищниц порой что-то закорачивает, и в результате их охватывает непреодолимая страсть странствовать по пресным водам.
Несколько лет назад два американца вышли на речку половить рыбки (а если говорить начистоту – побраконьерствовать лосося). Финал ловли удивил – гигантская рыбина накрутила на себя несколько перегораживавших речку сетей и, с огромным трудом вытащенная на берег, оказалась белой акулой почти в тонну весом. Самое любопытное в том, что эпопея происходила на речке шириной не более двадцати метров и на расстоянии почти полутора сотен миль от атлантического побережья. Власти, кстати, не стали затевать иск о браконьерстве; больше того, вполне представляя, что могла натворить такая зверюшка с ничего не подозревающими людьми, отдыхавшими на речке, – даже выписали премию ловцам для компенсации изодранных снастей.
Не всегда подобные истории заканчивались удачно.
Известный ловец акул капитан Янг в своей книге упоминал кровавую драму, развернувшуюся на другой небольшой реке, опять-таки в США. Там были жертвы – рыбак (его лодку, кстати, тварь тоже опрокинула!), несколько купавшихся мальчишек и собака; в конце концов акулу изловили, и большей части нападений вполне удалось бы избежать – но никто не сумел сразу поверить, что в их речке могло завестись такое…
«Вот это очень похоже… – думал Лукин. – Не фантастика типа “Легенды о динозавре”… Замкнутых озер здесь мало, почти все сообщаются между собой протоками или речками, – и имеют водную связь с морем. Правда, в наших северных морях акулы с репутацией людоедов редко встречаются… так ведь и купальщиков не густо, не Австралия. Но сельдевая акула вполне обычное дело – режет, как ножом, сети, ворует рыбу, промысловики ее ненавидят… На человека вроде не нападает, но профессионалы считают потенциально опасной любую акулу длиннее метра. Если такая четырехметровая рыбка, или несколько рыбок, умудрились сюда просочиться… привычной пищи нет… могли вполне напасть на лебедя… и на человека. Значит тварь (твари?) голодная. Значит поймать ее можно… при наличии необходимого оснащения…»
Лукин живо представил картину: уазик медленно подруливает к районной прокуратуре, сзади на импровизированной волокуше тащится огромная туша, вычерчивая зигзаги в пыли слабо конвульсирующим хвостом.
А потом, когда все для Лариски благополучно закончится, огромная голова, высушенная и залакированная, украсит стену его кухни, среди навеки оскалившихся щук, судаков и тайменей – и они сразу покажутся мелкими и несерьезными.
Это будет рекорд мира для пресноводных водоемов: в полном смысле во-о-о-от такая! Удочку можно будет сломать о колено, поставив ногу на голову побежденного монстра – крупнее все равно в жизни не поймаешь.
4
Дорога, пусть и плохая, закончилась – уперлась в канаву глубиной метра два с лишним, с крутыми откосами. Наводить переправу еще и здесь Лукин не собирался, до вытекающего из озера потока оставалось меньше полукилометра, он решил прогуляться пешком. Достал из машины удочку и спиннинг – ему хотелось все же отведать ухи, пакеты быстрого приготовления также быстро и надоели. Ружье на всякий случай прихватил с собой, закинув на спину…Дошел он минут за двадцать, рыбалка не задержала – с этого берега тоже абсолютно не клевало. На блесну позарился единственный окунек-маломерок, отпущенный Лукиным обратно в озеро…
«Интересно, связано бесклевье как-то с моей гипотезой?.. Сколько надо акул, чтобы серьезно обезрыбить озеро таких размеров?.. Не похоже… тут что-то другое… Какая-нибудь магнитная буря, отбившая рыбам аппетит дня на три, они на такое чутко реагируют…»
Течение в вытекавшей из озера протоке оказалось довольно быстрым, а ее размеры вполне подходящими – легко могла прокрейсеровать и оказаться в озере хоть двадцатитонная китовая акула. Китовые, правда, на людей вроде не нападают… Ниже по течению доносился ослабленный расстоянием шум воды (порог? перекат?) и Лукин отправился на звук, продираясь сквозь густой прибрежный подлесок, никаких троп здесь не осталось.