Заделанная перегородка выглядела теперь единым целым. Только швы между кирпичами на месте бывшего лаза казались темнее, чем в остальной части стены, но скоро раствор высохнет и следов не останется.
Москалец помаленьку оправился – по мере того, как кирпич за кирпичом ложились в стенку, он так же укладывал в мозгу кирпичи-аргументы – и получалось, что все сделано правильно, что иного выхода не было.
…Объявившийся Андрей, вновь принявший руководство фирмой, означал для Москальца крах всего. Крах нескольких проектов, в которые были вложены все свободные средства фирмы и привлеченные кредиты от людей, не привыкших для взыскания долгов обращаться в Арбитраж.
Проекты были из тех, от которых исчезнувший генеральный отказывался бесповоротно и коротко, одной фразой: «Дурно пахнет!» Или: «На бандюков не работаю!» И все уговоры, все слова о грядущей выгоде были бесполезны. Едва Андрей уселся бы в кресло генерального директора, жить планам Москальца осталось бы недолго.
В принципе, такие проблемы решаются без особых хлопот. Можно даже было не обращаться к кредитовавшим Москальца структурам с воплем о помощи. Достаточно было сдать охотникам случайно вычисленный запасной аэродром Андрея. (В этом Москалец не соврал – действительно, еще зимой по старой привычке заинтересовался отлучками компаньона. Думал, пригодится. Тогда не пригодилось. Пригодилось сейчас.)
Кто были эти охотившиеся на Ростовцева люди, Москалец даже не пытался узнать, следуя мудрому правилу: меньше знаешь, дольше живешь. Но дали они понять однозначно: Андрей больше не жилец.
Москальца такой финал – мертвый компаньон – не устраивал. Абсолютно.
Тогда в права наследования – в том числе и на шестьдесят процентов «Строй-инвеста» – быстро вступала Лариса. А с ней у Москальца отношения в последнее время сложились напряженные. Она подозревала (и не без оснований), что предоставляемые ей цифры о доходах фирмы далеки от действительности. Дело дошло до открытых обвинений. И надеяться, что дамочка позволит выкупить по разумной цене свою долю акций, не приходилось.
Сложившееся положение было идеальным – когда еще исчезнувшего суд признает умершим… Ларисе к тому времени достался бы пустой орех. Печать, вывеска и солидный список долгов.
Нежданное появление Андрея смешало все карты. Он стал лишним в этом мире, сам не понимая того. Винтиком, для которого не осталось места во вновь собранной и работающей конструкции. Так что, если вдуматься, удар Пасечника лишь исправил непонятную случайность, вернул мертвеца в царство мертвых… Ничего, по большому счету, не произошло. Исчезнувший исчез снова. Теперь навсегда. Жизнь продолжается.
Невидимая, мысленная стенка, навсегда отгородившая Андрюшу Ростовцева, получилась такая же, как и реальная, – ронная и прочная. Но все-таки…
Все-таки Москалец сказал вслух перед самым уходом:
– Ты уж извини, Андрей, что так получилось. Больно уж ты не вовремя воскрес. Совсем не вовремя.
Пасечник только хмыкнул от этой надгробной речи. Сентиментальностью он не страдал.
Часть вторая
ПОДВИЖНЫЕ ИГРЫ НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ
Глава 1
После окончания действия пилюли Руслан функционеров вал как автомат. Как робот с заложенной программой.
Раздумывать было не о чем и некогда. Надо было вырваться из ловушки, парой хитрых маневров сбить с хвоста вполне возможную погоню, подкинуть ложный след непременной облаве – «Урал», брошенный в наводящем на размышления месте. Надо было сменить одежду – полувоенный камуфляж – на что-либо цивильное. И подумать об убежище на самые первые часы, когда преследователи станут рвать и метать, искать горячо и не особо осмысленно, но тем не менее будут иметь немалые шансы на шальной, случайный успех.
И лишь когда Руслан все это сделал, встал вопрос: а что дальше?
Однозначного ответа не было.
…Задумался над сим вопросом Руслан ночью, сидя на крохотной кухоньке однокомнатной квартиры, в которой никогда не бывал раньше. Вычислить которую представлялось абсолютно нереальным делом.
Принадлежало жилище некогда красивой женщине лет тридцати с хвостиком (причем хвостик оказался, по мнению Руслана, достаточно длинным). Нельзя сказать, чтобы она была законченной шлюхой – однако, попросив у Руслана прикурить, дамочка после короткой беседы охотно согласилась скоротать вечер и ночь в обществе выпивки, закуски и импозантного молодого человека. За счет кавалера, разумеется…
Судя по переполнявшим грязную кухню следам предыдущих посиделок, подобные амуры были для хозяйки самой обычной практикой. Сегодня, впрочем, до любовного поединка дело не дошло. Тратить время на ублажение свежеобретенной знакомой Руслан не стал.
Надо понимать, любвеобильная красотка даже не успела понять, что произошло. Мирно сидела за столом, приканчивая вторую бутылку, опустила на мгновение глаза, расстегивая очередную пуговицу на блузке, – и вот уже обмякла, уткнувшись лицом в закуску. Артерию, в которую отточенным движением впился большой палец Руслана, недаром называют сонной… Ладно, к утру оклемается.
…Он так и этак вертел в голове слова Генерала: «вчерашняя точка плюс пять минус три с поправкой на половину». Яснее тот сказать не мог, разговор наверняка прослушивался. «Вчерашняя точка» – тридцать седьмой километр Киевского шоссе, это понятно. «Поправка на половину» – тоже нетрудно догадаться: вечер меняется на утро. А вот «плюс пять минус три»… Надо понимать, это расстояние и время. Но какая цифра обозначает километры, а какая часы? Генерал или его посланец будет ждать Руслана на сорок втором километре в семь утра? Или на тридцать четвертом в три пополудни?
Ладно, отработаем первый вариант, не получится – тогда второй. Да и вообще, отнюдь не факт, что Генералу удалось уйти, думал Руслан.
За минувшие годы он почти уверовал в непогрешимость начальника. В неспособность Генерала допустить ошибку. Но все когда-то случается впервые. А в сложившейся ситуации первая ошибка станет и последней…
Что делать в этом случае, Руслан не представлял.
Забиться в щель и жить как таракану, ожидающему потравы?
Или попробовать расквитаться с Мастером?
Учитывая наличные силы, последняя идея представлялась авантюрной, но нравилась Руслану гораздо больше бесконечной игры в прятки, где ставкой будет собственная голова.
Сначала он попытался на слух определить, что происходит вокруг.
Тишина была абсолютная. Мертвая.
Тогда Ростовцев поднял веки. Не изменилось ничего. Темнота оказалась под стать тишине. Он медленно и неторопливо, словно пробуя на вкус, втянул ноздрями воздух.
Обоняние принесло гораздо больше информации, но Ростовцев не сумел до конца разобраться в какофонии запахов. Вроде потянуло цементным раствором, и еще чем-то, связанным со строительными делами. Но все перекрывал полузнакомый аромат, терпкий и пьянящий. Кровь? Наверное, кровь…
Потом в дело вступило осязание. Ростовцев понял, что лежит на чем-то твердом, холодном, ровном. Повернул руку, ощутил подушечками пальцев шершавую поверхность. Бетонный пол? Похоже на то.
Он попытался встать, оперся на руку, подтянул колени… Голова ответила резким взрывом боли. Ростовцев снова растянулся на холодном полу. Но сознание на этот раз не потерял.
Когда стемнело, майор Лисовский созвал совещание в своей палатке – продумать план на завтрашний день, посвященный разведке окрестностей Логова.
…Компьютер у них был, и на марше его даже не прятали. Поразмыслив, Лисовский решил, что ноутбук не портит образ вышедшего в поход туриста-«ботаника». Встречаются такие индивиды, неспособные и дня прожить без любимой игрушки.
Сейчас на экране красовалось объемное разноцветное изображение полигона – результат компьютерной обработки данных нескольких высотных аэрофотосъемок. Стилизованные деревья и красивые кубики виртуальных строений весьма напоминали пейзаж какой-нибудь «стрелялки» – но никому из собравшихся в палатке таких аналогий в голову не приходило. Может, оттого, что запасных «жизней» у них не было…
– Какие будут предложения? – спросил Лисовский.
– КПП у них – настоящая крепость, – сказал Миша. – Не стоит и соваться вшестером. Разве что… К ним какие-никакие машины приезжают? Если аккуратненько остановить в лесу, за несколько километров и подкатить к воротам внаглую…
– Никто к ним не ездит, – огорчил майор. – Даже случайно не заезжает. Эта бетонка, что от КПП идет, – сплошная фикция. Чуть дальше, в низине, покрытие на нескольких сотнях метров полностью уничтожено. «От души» старались, взрывчатки не жалели. И там же дренажную трубу под насыпью специально забили – ручеек протекавший разлился, все подтопил… Болото, вездеход и тот завязнет.
– А сами как же?
– Исключительно по воздуху. Иногда еще вот по этой грунтовке выезжают, что в объезд озера ведет, но она ни к каким центрам цивилизации не выходит, так, для мелких надобностей. И выезжают редко и нерегулярно. Можно прождать подходящего случая до морковкина заговенья.
Миша подумал, что такие сведения авиаразведка предоставить не могла, значит, кто-то наблюдал и передавал информацию с земли… И что стало с этим «кем-то»? Вслух Миша ничего не сказал.
Надежда, не особо долго раздумывая, предложила свой вариант действий. Как обычно, простой и конкретный.
– Что мудрить-то? Закладываем заряды вот здесь – отвлекающие. Минируем стену. А вот здесь, в самой ближней к постройкам части периметра, тихонько отключаем сигнализацию, Олька справится, особо дорогое и сложное на весь такой заборище поставить – ни у кого никаких денег не хватит. Как рванет – лезем через стену. Делаем дело. Если управимся по-тихому – уходим как пришли. Если нашумим – прорываемся либо к вертолетной площадке, либо к КПП, либо к месту взрыва – они как раз прочухают, что это камень в кусты, много народа там не оставят. Да и те смотреть наружу будут. Вот и все.
– Если все выгорит – уходить будем не налегке, – сказал Лисовский. – Очень даже не налегке.
Конкретизировать дальше он не стал. Подробности задания подчиненные должны узнавать непосредственно перед его выполнением. Впрочем, кое-что в поставленной задаче оставалось неясным и самому майору.
…Надежда смотрела вопросительно, ожидая ответа. Лисовский задумчиво нажимал на клавиши, то увеличивая, то уменьшая масштаб изображения. Предложенный план был неплох, но слишком очевиден. Если бы сам майор занимался разработкой противодиверсиопных мероприятий на объекте – предусмотрел бы такой вариант в первую очередь. И непохоже, что там сидят дилетанты, понимающие в этом деле меньше майора. Совсем непохоже. Значит, на простом и очевидном пути стоит ждать самых поганых сюрпризов.
Примерно так Лисовский и ответил. Впрочем, с порога план не отмел. Бывают и обратные ситуации – когда профессионалы перемудрят, переоценят противника, не ожидая от него удара на самом тривиальном направлении…
– Другие предложения есть? – спросил майор. Оленька молчала. Она хорошо знала свое дело, но оперативное планирование отнюдь не было ее сильной стороной.
– Есть, – вступил в разговор Стас.
Его майор знал хуже других. Вернее, вообще не знал до формирования их группы. Стаса к ним прикомандировали наниматели.
– Излагай.
Стас уверенно протянул руку, постучал по клавишам – изображение сдвинулось, теперь большую часть экрана занимал окружающий Логово лес.
– Приглядитесь повнимательнее, – сказал Стас. – Ничего необычного не замечаете?
Доктор Снегирь вернулся домой затемно, хотя темнело в начале июля поздно.
Маленький и мирный, он побаивался темных переулков и больших нетрезвых людей – а посему, оставив древнюю, но бодрую «копейку» на платной стоянке, добирался к своему дому на окраине кружным путем, по освещенным улицам.
(Платная стоянка, впрочем, для Снегиря таковой не являлась. В провинциальных, таких как Тосно, городишках многие знают многих, и врач еще остается чем-то старорежимным, чеховским и булгаковским… Семейным доктором. Кому охота идти лечиться к бездушному профессионалу, обходящемуся с больными как с ползущими по конвейеру деталями? – все стараются поддерживать хорошие отношения и оказывать мелкие услуги.)
Домик Снегиря напоминал своего владельца – был такой же маленький и аккуратный. Огород, правда, запущен – у доктора руки не доходили, а Таська по молодости лёт никакого удовольствия в возне с грядками найти не могла.
Он позвенел ключами на крыльце, открыл дверь, шагнул внутрь, привычно зашарил рукой слева в поисках выключателя…
Руку схватили жестко, как клещами.
В бок уперлось что-то твердое.
Шепот – хриплый, страшный – защекотал ухо: «Пискнешь – труп!»
Снегирь не пискнул. Хотелось заорать во всю глотку – но он сдержался. К тому же в Тосно-2 никого не удивят и не встревожат пьяные вопли среди ночи.
Потом ему заломили руки, втолкнули в комнату. Зажегся свет. За столом сидел человек. В камуфляже, на голове – выцветшая зеленая бандана.
Снегирь хотел возмущенно спросить человека, кто он такой и что это значит – и не стал. Всё и так ясно.
Человек тоже не стал тянуть время.
– Где Ростовцев?
Настучали. Кто-то из поликлиники увидел – и настучал… Снегирь молчал, упрямо стиснув губы.
– Думаете, Павел Геннадьевич: увезли, спрятали дочь – и можно с нами играть в молчанку?
Снегирь молчал.
– Напрасно, – осуждающе покачал головой человек. – Мы влепили в вашу «копеечку» маленькое такое конструктивно не предусмотренное устройство. Радиомаячок. И в течение полутора часов можем привезти Таисию сюда. Тогда, думается мне, вам очень захочется, чтобы вас немедленно выслушали. Вопрос в другом: захочется ли нам – немедленно. Или сначала мы ее немного…
Человек замолчал, скривив нехорошую усмешку.
Мысли метались панически. Врет? Или действительно умудрились проследить путь? Ерунда, не могли успеть ничего «влепить» в машину… Или всё же? С какой точностью возможна пеленгация? Таську бабушка (мать покойной жены) не оставила у себя – поудивлялась и увела к знакомой, жившей там же, но на другом конце поселка Мга… Не найдут… Или?..
Снегирь молчал.
– Да что с ним заморачиваться?! – подал голос кто-то невидимый, один из двоих, державших Снегиря за руки. Голос был тот же, страшно шептавший на ухо. – Подвести ему к яйцам двести двадцать – живо запоет Киркоровым…
Было страшно. Все внутри сжалось в ожидании боли. Струйки пота сбегали по лицу. Кишечник резали внезапные позывы, и Снегирю почему-то было очень стыдно, что он сейчас по меньшей мере испортит воздух…
Но он молчал.
Человек снял бандану. Похоже, ему тоже было жарко – промокнул со лба бисеринки пота. Загорелый голый череп пестрел белыми пятнами ожогов, делавшими его похожим. на шляпку гриба-мухомора.
– Двести двадцать, говоришь… – задумчиво сказал человек. – Интересно… А что медицина об этом думает, а, Павел Геннадьевич? Пожизненная импотенция? Или наоборот, вместо виагры сработает?
Снегирь молчал, сосредоточившись на борьбе с собственным кишечником. Заставляя себя ни о чем больше не думать. Не вслушиваться в страшные слова. Только бы не опозориться, только бы не опозориться, только…
Мухомор славился среди команды Мастера гуманными методами допроса – примерно как киношный Штирлиц среди сотрудников РСХА. Поэтому сломался и рассказал всё Снегирь лишь несколько часов спустя. В том числе и про автовскую квартиру. Рассказал, когда из Мги – вычисленной Мухомором чистой логикой – привезли его дочь. Старуха-тёща, невеликого ума женщина, поверила какой-то срочно слепленной легенде и отвела «друзей зятя» к своей знакомой, приютившей Таську…
…Пришельцы ушли. Таська рыдала на кушетке – хотя ей, как и в прошлый раз, никакого вреда не причинили.
Снегирь сидел и думал, какая он мразь… Предатель. Стукач. Гнида…
И был не прав.
Выигранные им часы изменили многое.
Все молчали, не очень понимая, что имел в виду Стас.
– Смотрите, – пояснил он, – восстановили они не весь объект, правильно? Больше половины осталось вне нового периметра. А именно – снаружи сейчас жилой городок для офицерских семей, магазины, весь соцкультбыт… Так?
– Там все взорвано, – сказал майор, не понимая, к чему клонит Стас. – Надо думать, не хотели, чтоб кто-то самовольно поселялся или останавливался на ночлег в пустующих зданиях. Нет там никакого соцкультбыта. Груды обломков.
– Правильно, – согласился Стас. – А теперь смотрите: вот еще две груды обломков, на отшибе, примерно посередине между жилым городком и казармами, оказавшимися ныне внутри ограды. Угадайте с трех раз, что это такое?
Лисовский нахмурился. Не нравился ему этот нагловато-уверенный Стас… Хотя какой он Стас – псевдоним, прозвище, чтобы хоть как-то называть человека в ходе операции.
– Что гадать-то? – сказал Миша. – Котельная да подстанция. Вон, и столбы до сих пор стоят. Но провода-то сняли, поверху проскочить не получится. Да и ночи светлые.
– А трубы от котельной? – сказал Стас с торжеством. Майор наконец понял. Остальные тоже.
– Точно… – протянула Надежда. – В скольких военных городках я не бывала – везде трубы поверху идут, по земле… Только там, где проезд нужен, буквой «П» их изгибают. А здесь ни следочка…
– Вот-вот, – сказал Стас. – Ладно, допустим, трубы зачем-то демонтировали – или те, уходя, или эти, придя… Неважно. Но бетонные опоры под трубы? Их тут должна была бы остаться хренова туча… Или – если взорвали – хренова туча обломков.
– То есть – подземная теплотрасса… – задумчиво сказал Лисовский.
– Точно так. И никаких следов, что ее хотя бы перекрыли. По бетонному коробу, между труб, пройдем как по проспекту.
Ну, положим, не пройдем, а проползем, подумал майор. В принципе, реально. Почва тут песчаная, место высокое, грунтовых вод бояться нечего…
– Но почему зарыли? – удивилась Оленька. – При любом ведь ремонте до трубы сложнее будет добираться…
Миша не хотел об этом задумываться, идея прогуляться как по проспекту его захватила. Он пренебрежительно махнул рукой:
– А, да какая разница?! Значит были причины. Мне кореш рассказывал, в Сибири, на точке, километрах в двухстах от Иркутска, тоже случай вышел. Медведь повадился с теплотрассы изоляцию обдирать! Уж чем только вонючим не мазали, чтобы отпугнуть, а он снова за свое. В землю, правда, трубы не стали зарывать. Подстерегли мишку и завалили из драгуновки…
– Садисты, – констатировала Оленька. Животных она любила. Пожалуй, больше, чем людей.
Миша происходил из семьи потомственных уральских охотников-медвежатников и историй о медведях знал множество. Сам, правда, ходил на зверя лишь с карабином, но еще дед его, в сороковых, охотился по старинке, с рогатиной. По словам Миши, дома у него хранился подарочный, штучной работы набор медвежатника XIX века: капсюльное ружье, кинжал, рогатина с булатным пером – всё в чеканном серебре, один коллекционер сулил долларов кучу, на двухкомнатную квартиру хватало, да Миша отказался… Может, и не врал, хотя правда и вымысел были сплетены в его рассказах затейливо, как волокна металла в том самом булате…
…Майору не нравилась сама идея – загнать группу под землю. Едва ли строители прятали трубы от тутошних медведей, скорее нуждались в просторе для маневра техники, но дело не в этом. Могли, конечно, по извечному российскому разгильдяйству оставить им лазейку, но Лисовский не хотел, чтобы его жизнь зависела от чьего-то разгильдяйства…
Хотя не исключено, что сработает. Про трассу действительно могли забить. Восстанавливать системы энерго – и теплоснабжения новые хозяева не стали, это он знал точно. Закупили две дизельгенераторные станции в контейнерах и несколько мини-котельных. Влетело оборудование – все новенькое, английского и австрийского производства – в круглую сумму. Кстати, именно этот контракт и вызвал любопытство нанимателей майора. Обычно лишь богатые нефтяники да алмазодобытчики так не считаются с затратами для оборудования своих площадок… Кое-кому стало интересно: а какие-такие алмазы нашел «ФТ-инк.» в карельских дебрях?
Обсуждение заглохло. Других предложений никто не высказал. И майор закрыл дискуссию:
– Хорошо. Завтра понаблюдаем и проведем рекогносцировку. Посмотрим, можно ли попасть из развалин котельной в короб магистрали. Тогда и проработаем окончательную партитуру. Всё, через пятнадцать минут отбой. Мужчинам, кстати, с утра побриться – маскарад закончен.
Он провел рукой по ухоженной бородке, придававшей ему вид молодого ученого. Непривычное украшение, лелеемое два последних месяца, Лисовскому нравилось. Даже немного жалко сбривать… Ничего, если дело выгорит, отрастит такую же.
Потом майор вспомнил, что шестой член их группы за все время совещания ни произнес ни слова.
– Петрусь, а ты… Э-э, брат, да ты тут спать наладился…
Петрусь, привалившийся к свернутому спальнику, захлопал длинными ресницами:
– Да я что, я только глаза прикрыл, чтоб лучше думалось… У меня вообще от нашей кормежки сплошная бессонница.
– И что надумал?
– Ну так, в общем, согласен… Действительно, вертушка б нам не помешала…
Оленька прыснула смехом, прикрываясь ладошкой, остальные заулыбались. Петрусь, круглолицый розовощекий детинушка, отличающийся здоровым сном и непомерным аппетитом, постоянно служил в группе предметом вышучивания и беззлобных подначек. Но Лисовский знал, что в бою этот увалень преображается, становится бойцом умелым и беспощадным.
– Ну, коли у тебя бессонница, – в караул заступаешь первым. А если поутру опять пары банок консервов не досчитаемся – на три дня без обеда оставлю.
Петрусь, что-то бурча под нос, на четвереньках выполз из палатки, прихватив по дороге свой пистолет-пулемет. «Беретта» с откидным прикладом смотрелась в его ручищах чем-то несерьезным, игрушечным, детским…
– Я сегодня в мешок с консервами сверху банку с циатимом положила, – вполголоса сообщила Надежда. – Размер и форма – точь-в-точь как у тушенки, и даже на ощупь такая же маслянистая. Но вот насчет вкуса не знаю…
' Циатим – оружейная (в том числе) консервационная смазка.
Глава 2
Костер они не разжигали. С точки зрения маскировки правильно, но проводить в карауле три часа тоскливо. Петрусь, впрочем, не расстраивался. Привалился спиной к сосновому стволу, «Беретта» на коленях. И сосредоточенно жевал, воображая, что делает это бесшумно и незаметно для майора.
Где же на этот раз промыслил добавку? – подумал Лисовский, вышедший покурить перед сном. На маршруте Петрусь умудрялся ловить рыбу на входящие в стандартный комплект выживания лески с искусственной насадкой. Ловил вопреки единодушному мнению специалистов в рыболовных делах: поймать на эти аляповатые приманки можно лишь умирающую с голоду или потерявшую инстинкт самосохранения рыбу… Но Петрусь ловил и запекал на углях – тогда костры они разводили, туристы без костерка гораздо подозрительнее.
Что и как раздобыл Петрусь сегодня – вернее, уже вчера – майор не представлял. Половину дня они отсыпались, потом обустраивали лагерь… И к озеру парень с рыболовными целями спускаться не должен был, майор запретил мелькать на берегах засветло. А мешки с провиантом взяла под контроль домовитая Оленька.
Разве что набрал ягод, их тут немеряно, подумал майор и отошел подальше – а то еще подавится в своих попытках жевать и глотать бесшумно. Пресечь недопустимое для постового занятие даже не пришло в голову майору, на некоторые особенности организма Петруся все давно махнули рукой.
Сзади неслышно возникла Надежда, встала рядом. Спросила негромко:
– Рома, ты эти три часа один в палатке… Мне прийти?
– Как хочешь, – ровным голосом сказал Лисовский.
Три года назад у него с Надей случилось нечто вроде короткого и бурного военно-полевого романа – на войне такие отношения завязываются быстро. Впрочем, порой так же быстро и заканчиваются. Закончились и у них. В этот рейд он взял Надежду только как прекрасного специалиста, без каких-либо иных намерений. И до сих пор они общались лишь дружески, как старые добрые знакомые.
– Я хочу, – сказала она.
…Не ушло ничего, все вернулось сюда, в жаркую тесноту спального мешка, и оказалось, что его губы и его руки ничего не забыли, что они помнят все: и ее тело, гибкое и сильное, по-мужски широкое в плечах, но становящееся от его прикосновений мягким, податливым, нежным; и ее грудь – небольшую, упругую, с крохотными девчоночьими сосками; и маленький шрам от осколка, черкнувшего от уголка глаза к виску – боже, как он любил целовать его, было, ведь было, было, было всё это и … одновременно не было, он узнавал её заново – незнакомую, манящую, пьянящую, и это воспоминание сливалось с этим узнаванием во что-то новое и прекрасное… Когда он вошел в нее, она – он тоже это помнил, помнил, помнил, – на мгновение упруго и жарко сжалась там, внутри, словно не хотела, Словно пыталась остановить, а потом нежно расслабилась с тихим стоном и он провалился куда-то, где не было ничего, только она, и это было прекрасно…
– Нас убьют, – неожиданно и спокойно сказала она, когда все закончилось. – Не те, так эти. Гораздо проще, дешевле и спокойнее нас убить, чем столько заплатить и заставить держать язык за зубами.
– Это едва ли, – сказал он, – если мы это понимаем, то едва ли, разве что мы наивно расслабимся и побежим за пачкой денег, не глядя, что творится за спиной, и вообще, о чем мы говорим, у нас с тобой целых два часа, а смерти вообще нет в природе, разве ты забыла – пока мы живем, бессмертны, а когда умрем, то не узнаем про это, и я пока жив, чувствуешь?