И видит - стелется у ног облачко. "Сыро, - думает, - кольчуга проржавеет, - и потянул на себя попону. А сон летит с глаз: "От двора далеко отъехали, как бы не было чего злого?" Мочи нет. Поднялся Чурил, подтянул ремень на животе:
   - Эй, ребята, заспались, заря скоро!
   Зачесались воины, поскидали попоны, разбрелись за конями. Оседлали. Тронулись.
   Чурил едет впереди, шагом. Совестно перед ребятами: заладились охотиться недели на две, а сейчас глаза бы не глядели на зверя. Сесть бы в княгининой светелке, Заряслава на руки взять... Милее жизни жена, милая Наталья.
   Воины ворчат: едет князь дуром, сучья дерут лицо, лунь-птица из-под коня шарахнулась, запуталась в кустах, застучала клювом.
   "Эй, князь, спишь, что ли?"
   Плывет, стелется облаком перед Чурилой княгиня Наталья, манит, мается. Рвут кусты легкое тело. Нет, не слышит князь, не чувствует. Усы закрутил. Осадил коня, оперся рукой о круп, говорит дружинникам, чтобы шли в заезд на тура, что давеча навалил густо валежнику у озера.
   И княгиня отлетела от Чурила, понеслась по лесу, окинула взором чащобы, видит - лежит олень рогатый, морду опустил в мох, дремлет. И вошла в него, в сонного, похитила его тело, подняла на легкие ноги и оленем помчалась навстречу охотникам.
   - Стой, - говорит Чурил, - большой зверь идет. - Подался с конем в кусты, отыскал в колчане стрелу поострее, вложил в самострел и, упершись в стремена, натянул тетиву.
   С шумом раздвигая кусты, выскочил олень. Стал, дрожа дрожью. Крупный самец! Рога как ветви. Эх, жаль, темно, - не промахнуться бы. И князь чувствует - глядит на него олень в ужасе, в тоске смертной.
   И только начал поднимать самострел - шарахнулся олень, побежал нешибким бегом, не мечась, только голову иногда обернет к погоне. Умный зверь.
   И сорок рогов затрубило по лесу. Го-го-го, - отозвалось далеко. Затрещал от топота валежник. Закричали сонные птицы. Воронье поднялось, закаркало. Стало светать.
   Скакали долго. Кони вспенились. Княгиня Наталья видит - близко, близко, вон там за оврагом, залегла Чудь, может, уж и снялась со стана, заслышав рога. Не погубили бы Заряслава. Поспеть бы. И повернула к оврагу. И заметалась: впереди, пересекая путь, выскочили всадники, окружили, машут копьями. Чурил поднял самострел, приложил к ложу худое, свирепое, любимое лицо.
   "Остановись, остановись!" - так бы и крикнула Наталья. И резкий, звериный вопль сам вылетел из груди. Запела стрела и впилась под лопатку у сердца. Олень осел на колени. Засмеялся князь. Вынул нож, лезет с седла, чтобы пороть зверя. Идет по мху. Споткнулся. Княгиня глядит на мужа глазами, полными слез. Чурил взял ее за рога, пригнул голову.
   И чуда не было еще такого за всю бытность: олень, пронзенный стрелой, до самых перьев ушедшей в сердце, поднялся, разбросал рогами охотников, побежал, шатаясь, шибче, шибче, спустился в овраг, скачками поднялся на ту сторону, стал и глядит опять. Смотрит.
   Усмехнулись в усы старые воины.
   - Легка твоя стрела, князь, уйдет зверь.
   Лихая досада! И опять поскакала охота.
   Олень тяжелым уже скоком выбежал на поляну. Повсюду дымятся костры, раскиданы кости, тряпье. И за красные сосновые стволы хоронятся какие-то людишки, удирают.
   - Чудь, Чудь! - закричали воины.
   Здесь олень зашатался, опустил рога в мох и рухнул. Черная кровь хлынула из морды. И вылетела душа княгини, замученная второю смертью.
   Чурил глядит на зверя. Дико ему на душе. Подскакал старый воин.
   - Князь, князь, - говорит, - не твоей ли княгини эта кика? - и поднял копьем с земли рогатую, шитую золотом кику, что сняли чудинцы с волос Натальи.
   Зашатался князь в седле. Кровь кинулась в голову, помутила ум. Сорвал рог с плеча, затрубил, швырнул его далече и сам впереди, а за ним сорок дружинников кинулись в угон за обидчиками. Порубили отсталых и настигли всю бегущую кучей Чудь, окружившую полонянок и добычу.
   Много Чуди желтоволосой. Большая будет битва. Стали воины ругаться с врагами, кричат:
   - Выходи, белые глаза! Подтягивай портки!.. Молись свому паршивому богу!..
   Ихний колдун, став на камень, поднял на руках Заряслава, погрозился, что живым не отдаст, если княжьи начнут драку. Тогда Чурил прыгнул с коня и, прикрываясь локтем кольчужным от стрел, пошел биться. Наскочила на него Чудь. Завизжала Чудь. На выручку кинулись дружинники, пешие и конные. Запели стрелы. Начались крики. Лязгало железо. Хватались грудь о грудь. Была великая сеча.
   С ножом, поворачиваясь, стряхивая наседающих, весь испоротый, исколотый, лез князь, как тур, добирался до колдуна.
   Три раза отбрасывали Чурилу. Колдун, выставив бороду, бормотал, плевался, запакостился от страха. Все же князь достал его рукой и умертвил на месте. И стоял идолом каменным над сыном. Выдергивал из себя стрелы. Убивал каждого, кто совался.
   До полудня шла битва. Десять дружинников легло в ней смертью, а врагов не считали, и Чудь побежала, но немногие ушли через болота.
   Дружинники стали кликать, собирать полонянок. Стали узнавать, кто жену, кто сына. Качали головами, хмурились. И вернулись все - воины, женщины, дети - гурьбой, на поле сечи, где бродили кони, торчали стрелы, шлемы валялись, люди убитые.
   Князь Чурил лежал мертвым, с лицом суровым и спокойным, в руке зажат меч. Около него был мальчик, Заряслав. Над ним летала малая птица. Кружилась, попискивала, садилась на ветвь, трясла перьями, разевала клюв.
   Княжич, глядя на птицу, улыбался, ручкой норовил ее схватить. На ресницах Заряслава, на щеках его горели, как роса, слезы большими каплями.
   Старейший из воинов взял княжича на руки и понес. Павших положили на коней, тронулись в обратный путь к Днепру, на пепелище. Впереди несли Заряслава, и птица, синяя синица, увязалась вслед. Ее не отпугивали пусть тешится молодой князь. Шли долго.
   У пепелища погребли усопших и замученных. Над водою, на высоком бугре, в дубовой, крытой шатром, домовине легли рядом князь Чурил с княгиней Натальей. Далеко под ногами их расстилался ясный, синий Днепр, широко раскинулись луга, лесистое, озерное понизовье.
   Близ могил стали строить новое городище, где быть князем Заряславу. Зазывали на подмогу вольных людей да пропивших животишки варягов. Осенью бегали за золотом к хазарам в степи.
   Заряславу разбили лучший шатер, покуда к заморозкам дыму не срубят. Мальчик глядел, как строили город, как пищу варили, как вечером большие люди садились над рекою, пели песни.
   Женщины жалели мальчика, дружинники говорили: славный будет воин. Да что в том? Чужой лаской горечи не избудешь.
   И одною утехою была Заряславу синяя синица. Совсем ручная. Ест ли мальчик, она - скок и клюнет из чашки. Играет ли, бродит ли по лугу птица порхает около, на плечо сядет или падет перед Заряславом в траву, распушит крылья и глядит, глядит черными глазами в глаза. А то и надоест, - отмахнется от нее: ну что пристала?
   И не знает Заряслав, что в малой, робкой птице, в горячем сердце птичьем - душа княгини Натальи, родной матушки.
   Прошла зима, снова зазеленели бугры и пущи, разлился Днепр, поплыли по нему, надувая паруса, корабли с заморскими гостями. Затрубили рога в лесах. Зашумели грозы.
   Заряслав рос, крепкий становился мальчик. Играл уже отцовским мечом и приставал к дружинникам, Чтобы рассказали про битву, про охоты, про славу князя.
   А когда женщины гладили его по светлой голове, жалея, что растет без матушки, - отталкивал руку.
   - Уйди, - говорил, - уйди, а то побью, я сам мужик.
   Однажды он побился с товарищами и сидел на крыльце сердитый, измазанный. Подлетела синица, покружилась и, чтобы заметил ее мальчик, вдруг прилегла к его груди, прижалась к тельцу.
   - Ну, вот нашла время!
   Взял Заряслав птицу и держал в кулаке и думал, как бы ему подраться еще с обидчиками, а когда разжал пальцы - в руке лежала птичка мертвая, задушенная.
   Богатырская будет сила у молодого князя.
   Так и в третий раз умерла княгиня Наталья светлой и легкой смертью.
   Все было исполнено на земле.
   КОММЕНТАРИИ:
   РУСАЛОЧЬИ СКАЗКИ
   Р у с а л к а. - В "Сорочьих сказках" напечатана под названием "Неугомонное сердце". Сюжет сказки перекликается с несколькими мотивами раннего святочного рассказа писателя "Терентий Генералов".
   Стр. 39. П е ш н я - железный лом с деревянной рукояткой (вставлялась в трубку на конце лома).
   Стр. 40. Ч е р е н о к - здесь: рукоятка сачка. Плес - хвост.
   И в а н  д а  М а р ь я. - После "Сорочьих сказок" напечатано в детском журнале "Галчонок", 1912, № 27, июль. Композиция типична для детских народных сказок.
   Стр. 43. С т а н о к - ткацкий стан.
   В е д ь м а к. - Стр. 46. В е д ь м а к - оборотень, знахарь, колдун. Писатель разработал типичный мотив восточнославянских быличек и бытовых представлений о скрадывании месяца и звезд ведьмами и ведьмаками (см. А. Н. А ф а н а с ь е в. Поэтические воззрения славян на природу, т. 3. М., 1869, с. 454 - 455 и др.).
   В о д я н о й. - В IV томе Сочинений (Книгоиздательство) писатель существенно изменил конец сказки. В первоначальной редакции мужик, очутившись на дне озера, ссорится с водяным. Водяной начинает его "ломать": "Закричал мужик и проснулся, сидя на возу". Над мужиком смеется вся ярмарка. В этом виде сказка близка ироническому типу народных побывальщин.
   К и к и м о р а. - По структуре и стилю сказка близка народным детским сказкам типа "Гуси-лебеди" и подобных.
   Стр. 49. И г о ш а - мертворожденный младенец, уродец.
   Д и к и й  к у р. - Стр. 51. Наземь - навоз.
   П о л е в и к. - Впервые - "Колосья", литературный альманах, кн. 1-я. Пб., изд. журнала "Театр и искусство", 1909. С незначительными сокращениями напечатано в "Сорочьих сказках".
   Стр. 52. П о л е в и к - полевой, рачительный хозяин хлебного поля. (см. С. В. М а к с и м о в. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903, с. 78 - 80).
   И в а н-ц а р е в и ч  и  А л а я-А л и ц а.
   Стр. 53. Ж и ж - слово образовано от "жижа", в детском языке так называется огонь, вообще горячее, обжигающее, даже свет, сияние от звезд, луны и проч. (см. Словарь русских народных говоров. Вып. 9. Л., 1972, с. 171). ...И  п о я л о  т е р е м. - Здесь: охватило, покрыло пламенем.
   С о л о м е н н ы й  ж е н и х. - Стр. 54. Т е п л и н ы - огонь в овине, в овинной яме или печи. О в и н н и к - гуменник, мифический хозяин овина, в представлении крестьян, мстительное, злое существо (см. С. В. М а к с и м о в. Нечистая, неведомая и крестная сила, с. 56 - 60).
   С т р а н н и к  и  з м е й. - Значительной правке и сокращению подверглось в сборнике "Приворот" и в новой редакции включено в издание ГИЗ и Недра. Первоначальная редакция песни странника близка народным песням о горе:
   Снега, снега глубокие,
   Поля, поля широкие,
   Моря, моря далекие...
   А горе, что песчинка,
   И стонет сиротинка,
   Снега пройдет, и горе с ним,
   Моря пройдет, и горе с ним...
   Эх, есть от стужи - печь.
   На злое дело - меч.
   От зноя - в травы лечь,
   А горе, что песчинка,
   И стонет сиротинка.
   Стр. 57. ...С у ш и т  з м е й... - Писатель воспользовался мотивом народных быличек о любовной связи вдов с летающим змеем.
   Стр. 58. ...А л а т ы р ь, г о р ю ч  к а м е н ь. - Алатырь-камень упоминается в сказках, песнях и особенно часто в заговорах как предметная деталь магического мотива.
   Б е л а я  к и п е н ь (кипень) - белая пена; здесь - бледность в лице от волнения.
   Стр. 59. Л е с т о в к а - лестовец, четки у старообрядцев.
   П р о к л я т а я  д е с я т и н а. - В сказке развит фольклорный мотив "неосторожного слова", проклятия.
   Стр. 60. Ш а б е р - сосед.
   Стр. 61. Д е р ж а в а - королевская регалия, знак власти, золотой шар с крестом. Ш и п ы - непромолотая шелуха, остатки мякины в муке.
   З в е р и н ы й  ц а р ь. - В первоначальной редакции была стихотворная вставка - обращение звериного царя к мужику:
   Я мушиный царь,
   Лопушиный царь,
   Я пчелиный царь,
   Я рачиный царь,
   Я звериный царь...
   Чего тебе надо?
   Стр. 61. А н ч у т к а - чертенок.
   Х о з я и н. - Впервые - "Новый журнал для всех", 1909, № 7, апрель. Напечатана в "Сорочьих сказках" с незначительными исправлениями.
   Стр. 63. ...Х о т ь  б ы  к о з е л  п р и ш е л... - По народным представлениям, домовой-дворовой, не взлюбивший ту или иную лошадь, мучает ее ночной порой, такой дворовой слушается лишь козла, которому уступает из страха.
   С и н и ц а. - Впервые - с подзаголовком "Сказка" и с посвящением Наталье Толстой, - журн. "Эпоха", кн. 1-я. М., 1918, с. 149 - 160. Печаталось (со стилистической правкой) неоднократно: в сборнике "Навождение". Рассказы 1917 - 1918 гг., изд. Южнорусского общества печатного дела (1919), в сборниках "Дикое поле", "Приворот" (1923) и др. В последней редакции устранена концовка: "Душа легка. И окружили ее душу лучезарные, поющие, чудесной красоты лица и понесли в пределы вечного света". В сборнике Приворот включено в цикл "Русалочьи сказки".
   Стр. 65. О п а ш е н ь - летняя верхняя одежда, с короткими широкими рукавами; надевался сверх другой одежды. Д л я  м и л о й  с в о е й  х о т и. - Хоть - любимая, жена, как в "Слове о полку Игореве": "...и своя милыя хоти, красныя Глебовны, свычая и обычая" ("Слово о полку Игореве". Л., "Советский писатель". Библиотека поэта. Большая серия, 1967, с. 48). Д ы м  к  д ы м у... - двор к двору, а также в значении изба, дом. Раскат - плоская насыпь, или помост над оборонительным валом.
   Стр. 67. Ч у д ь  б е л о г л а з а я - по русским преданиям, северный народ; враждовал со славянами. Б а ш н я-д е т и н е ц внутреннее укрепление города, кремль. Б р о ш е н н ы й  н а  п о т о к брошенный на расхищение, грабеж, расхват.
   Стр. 68. П л е т е н ы й  п е щ у р - пестер, плетеная корзина, короб, плетушка.
   Стр. 71. К и к а - головной убор замужней женщины.
   Стр. 72. Х а з а р ы - тюркоязычный народ, кочевал в степях на запад от Каспийского моря.