Томан Николай Владимирович. Просчет мистера Бергоффа

   Не раздумывая более, он достал из шкафа топографическую карту, на которой, в отличие от синоптической, был нанесен рельеф. Карта была совсем новая, крупномасштабная, съемки прошлого года. Нечаев взял тот лист ее, на котором находился колхоз "Победа", и принялся тщательно его изучать.
   Внимание Василия сразу же привлекли полосы лесонасаждений, прикрывавшие поля и бахчи колхоза от суховеев. С этими насаждениями он был знаком в натуре, а на топографической карте видел теперь общее их расположение. Подумав немного, Нечаев обозначил пунктиром пораженный участок степи, прочертил все стадии изменений направления ветра и вдруг воскликнул:
   - Вот это здорово!
   Увлеченный осенившей его догадкой, он не заметил, как сползла с плеч его флотская куртка, и работал теперь в тельнике, плотно облегавшем его мускулистую фигуру.
   - Не торопись, Вася, - вслух проговорил он. - Успокойся и проверь все еще раз...
   И он еще раз проверил свои расчеты. Ошибки быть не могло - результат получался все тот же.
   Нечаев порывисто бросился к телефону.
   - Алло! - крикнул он в трубку, но трубка молчала.
   - Странно, - проворчал метеоролог, нетерпеливо звякая рычажками аппарата и продувая трубку. - Неужели бурей порвало провода? Этого еще не хватало!
   Нечаев посмотрел на часы. Была полночь. Выл ветер за окном, тоскливо скрипел флюгер на коньке крыши. Василий походил по комнате, несколько раз пробовал воздействовать на телефонный аппарат, но тот молчал.
   - Новое препятствие! - Метеоролог нетерпеливо двинул широким плечом и пошел разыскивать агронома Савельева.
   Он торопливо обошел все центральное здание опорного пункта.
   Комнаты были пусты, в широкое окно стучались ветви деревьев, глухо, как далекое море, шумели сады и полезащитные лесные полосы, покачивались от сквозняков электрические лампочки, приводя в движение тени на стенах.
   Только в агробиологической лаборатории нашел, наконец, Нечаев Савельева. Агроном сидел за столом, заваленным образцами растений, и писал отчет о проделанной за день работе. Тут же был и Орест Викентьевич, копавшийся в книжном шкапу.
   - Товарищ Савельев, - обратился Нечаев к агроному, - вы знаете, что телефонная линия повреждена? Как еще можно связаться с колхозом "Победа"?
   - Знаю, что связь порвана, - ответил Савельев. - Я уже посылал нашего объездчика проверять линию, думал, что обрыв где-нибудь недалеко, но, видимо, повреждение в степи. А что у вас такое? Что передать нужно?
   - Команду к бою нужно передать, - ответил Нечаев.
   - Ветер спадает разве?
   - Нет, по-прежнему устойчив. Областное метеорологическое бюро предсказывает все ту же силу ветра на ближайшие сутки.
   - Непонятно что-то... Как же подавать команду в таком случае?
   - С ветром происходит другое явление. Он меняет свой фронт.
   - Так что же из этого? - все еще не понимал агроном.
   - Это дает возможность сделать благоприятный расчет местной погоды для колхоза "Победа".
   - Каким образом?
   Нечаев попросил лист бумаги и торопливо набросал на нем схему лесопосадок вокруг колхоза "Победа" и участок пораженной степи.
   - Когда ветер дул с юго-востока, - объяснял метеоролог, - лесонасаждения были у него на правом фланге, и он свободно продувал пораженную часть степи. Зато теперь, перемещаясь к востоку, он будет иметь лесопосадки уже перед своим фронтом. Силу его в этом случае деревья и кусты защитной полосы ослабят почти вдвое, и пораженный участок степи окажется в некотором затишье. Нам ведь важен сейчас не ветер вообще, а лишь в данном месте и в данный момент - такова тактическая обстановка, дающая возможность начать газовую атаку.
   - Когда наступит такой момент? - спросил Савельев.
   - Часа через полтора, если ветер будет изменять направление с такой же скоростью. Но сообщить в "Победу" нужно немедленно, чтобы там подготовились. Какими средствами мы располагаем?
   Агроном задумался. В его распоряжении, как назло, не было сейчас ни одной машины.
   - Через час вернется завхоз из соседнего опорного пункта, - заявил он. На его машине можно будет послать кого-нибудь к Галине Сергеевне, но ведь время не терпит. Дорога каждая минута. Я дам сейчас задание нашему радисту связаться с районным центром. Может быть, оттуда действует телефонная связь с колхозом "Победа".
   Орест Викентьевич вел себя все это время крайне возбужденно. Оставив книги на полу, он подошел к беседовавшим и пытался даже посоветовать что-то, но Савельев отнесся к энтомологу с нескрываемым пренебрежением. Тот обиделся и, припадая на подагрическую ногу, ушел куда-то, позабыв даже свои книги.
   На радиостанцию Савельев пошел вместе с Нечаевым. Радист при них стал монотонно выкрикивать позывные районного центра: - "Волга", "Волга". Я "Кама", я - "Кама"... Перехожу на прием. И он выключил микрофон, но из динамика слышалось лишь легкое потрескивание. И снова радист принимался неутомимо выкрикивать:
   - "Волга", "Волга"...
   Не дождавшись, когда он свяжется с районным центром, Нечаев ушел к себе, попросив сообщить, когда связь наладится. Метеоролог ожидал дополнительных сообщений из области.
   Радист пришел минут через десять и сообщил, что вызвал, наконец, "Волгу", но связи с колхозом "Победа" у районного центра, оказывается, тоже нет, так как телефонная линия повреждена на большом протяжении.
   Не возвращался из соседнего опорного пункта и завхоз, но Савельев вдруг вспомнил, что у объездчика Юсупова есть собственный мотоцикл.
   - Мотоцикл очень легкий, правда, - объяснил он Нечаеву, - но Юсупов смелый человек и не испугается поехать на нем и в такую бурю.
   - Да я сам поеду в крайнем случае, - решительно заявил Нечаев. - Вызывайте Юсупова поскорее.
   Савельев вернулся только через четверть часа. Вид у него был расстроенный.
   - Словно сквозь землю провалился, - сказал агроном. - И мотоцикла нет. Прямо чудеса какие-то. Главное - только что из объезда вернулся. И ехать-то ему вроде некуда...
   Нечаев схватил фуражку, стал туже затягивать ремень. Он готов был итти пешком, хотя и понимал, что опоздает. Но вдруг зазвонил телефон. Василий вздрогнул от неожиданности, схватил телефонную трубку и крикнул охрипшим от волнения голосом:
   - Алло, слушаю вас!
   - Галина Сергеевна? - обрадовано кричал он через минуту. - Откуда вы? Из "Победы"? Да, да, я вам должен сообщить важную новость! Что? Уже знаете? Откуда? Орест Викентьевич? На чем же он приехал? На мотоцикле объездчика в такую бурю? Ну, так что же, что Юсупов хороший водитель, все равно для Шмелева это подвиг. Не считал я его способным на это. Очень рад, что ошибся! Что? Не слышу! Скоро пойдете в атаку? Желаю успеха!
   Молодец Галя! - счастливо улыбаясь, думал Василий, кладя трубку на рычажки аппарата. - С нею можно не только в пустыне, но и где угодно работать. Только бы ветер не подвел, а уж она справится с этими тлями".
   И, чувствуя себя участником начавшегося наступления, Нечаев принялся особенно внимательно следить за всеми изменениями в направлении ветра. Ведь сейчас в какой-то мере осуществлялся и его собственный метеорологический план.
   10. МАЙОР ДУБРАВИН ПОСЕЩАЕТ ПТИЦЫНА
   Несколько дней спустя, когда от вредоносных насекомых не осталось в степи и следа, у центрального здания опорного пункта Птицына остановилась легковая машина. Из нее вышел высокий человек средних лет в белом костюме.
   - Иван Ильич! - обрадовано воскликнул Михаил Александрович Птицын, поспешив навстречу Дубравину. - Давненько вы у нас не были. Заходите, пожалуйста.
   - Нет, нет, - запротестовал приезжий, - жилище ваше я еще посещу. Прежде, однако, хочу еще раз взглянуть на ваши чудеса.
   И они пошли осматривать сады, виноградники и бахчи опорного пункта. Иван Ильич подробно расспрашивал о каждом дереве и искренне восхищался хозяйством Птицына, а Михаилу Александровичу было особенно приятно слышать от давно не бывавшего здесь гостя слова одобрения. Но когда майор, как бы невзначай, обмолвился о нашествии вредителей, Михаил Александрович вдруг помрачнел и заметил:
   - По чьим-то планам паразиты эти, кажется, должны были уничтожить все это.
   Он кивнул головой в сторону сада и полей и сердито сдвинул мохнатые брови.
   - Вы, значит, полагаете, что появление Aphidodea не было случайностью? осторожно спросил Иван Ильич.
   - Полагаю. Но пойдемте в помещение. Думается мне, что вы неспроста завели этот разговор.
   Когда они вошли в комнату Птицына, Иван Ильич Дубравин сел на предложенный стул, закурил и произнес негромко:
   - Да, я неспроста завел этот разговор. Может быть, вы расскажете мне о заокеанских гостях, посетивших вас в прошлом году?
   - Извольте, - отозвался Михаил Александрович и, усевшись против Дубравина, неторопливо стал рассказывать.
   11.РАССКАЗ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА
   - Они приехали ко мне рано утром, но я еще с вечера был предупрежден об их приезде. Профессор Эрл Бергофф был худощав и невысок ростом. Его узкое, будто сплющенное с боков лицо было покрыто многочисленными мелкими, похожими на трещины, морщинками. Очки с толстыми стеклами, в золотой оправе держались не очень прочно на остреньком носу, он то и дело поправлял их нервным движением левой руки.
   Плотный высокий Гарри Бендж, секретарь Бергоффа, выглядел более представительно. Просторный светлый костюм его был сшит у хорошего портного, с широкого лица не сходила добродушная улыбка, в зубах курилась сигара. Произвел он на меня впечатление не столько ученого, сколько преуспевающего бизнесмена.
   Эрл Бергофф произнес по-английски приветственную тираду. Бендж перевел ее на русский язык.
   - Мы совершили длинное путешествие, дорогой мистер Птицын, - счастливо улыбаясь, произнес он, - чтобы посмотреть на ваши чудеса, слух о которых достиг наших Штатов.
   Отдав этим дань вежливости, профессор Бергофф тотчас же приступил к делу. Он осведомился о средней годовой температуре Прикаспийских полупустынь, о количестве осадков, направлении ветров и составе почвы. Бендж уже не так бойко, как вначале, перевел и его вопросы и мои ответы. При этом я заметил, что он неточно переводит некоторые специальные термины, и усомнился в его ученой компетенции.
   Зная английский язык, я раза два поправил его, и на это обратил внимание Эрл Бергофф. Мне показалось даже, что он стал выражаться проще; я же, напротив, умышленно злоупотреблял научной терминологией и этим все чаще ставил Бенджа в затруднительное положение. Не прощая ему ни малейшей неточности, я всякий раз поправлял его.
   - Я вижу, - заметил тогда профессор, приторно улыбаясь, - мистер Птицын неплохо знает английский язык. Попробуем в таком случае обойтись без переводчика, раз уж мистер Бендж оказался слабоват в русской словесности. "Не в русской словесности он слабоват, - подумал я, - а в науке". - Ничего не имею против, мистер Бергофф, - вслух произнес я.
   - Очень приятно, что у нас нет расхождений по этому поводу, - профессор Бергофф снова улыбнулся и сделал какое-то странное движение головой, похожее на поклон. - Но, простите, пожалуйста, я должен осведомиться о вашей ученой степени.
   - Я не имею ни докторской, ни кандидатской степени. Я простой агролесомелиоратор.
   - Простой агролесомелиоратор? - удивился профессор и нервно пожал плечами. - Как же, однако, вы создали все это на мертвых песках, как написали книги, которые мне показывали в городе?
   - Но ведь и все то, что вы видели в Советском Союзе, создано руками простых людей, - заметил я. - Все наши новые города, рекордные урожаи, новые, породы скота...
   Профессор поморщился и сделал протестующий жест.
   - Э, дорогой мой, это уже начинается политика, а я человек чистой науки. Слыхали вы что-нибудь о моей книге "Убывающее плодородие"?
   - Книга эта - плод всей моей жизни, - сделав небольшую паузу, торжественно заявил Бергофф. - В ней обобщен не только опыт Соединенных Штатов, но и всего континента Америки. Совершенно бесспорными фактическими данными я доказал, что из года в год земли скудеют. Естественный процесс развития климата и ландшафта на земном шаре идет по пути иссушения. Степи приходят на смену лесу, пустыня на смену степи. У нас в Соединенных Штатах уже более четверти всех пахотных земель и пастбищ совершенно опустошено. "Черные бури" уносят у нас каждый год свыше трех миллионов тонн верхнего слоя плодородной почвы. Четыреста миллионов гектаров сельскохозяйственных полей страны подвержены выветриванию и смыву.
   Лишь из вежливости слушал я своего гостя. Все это было мне не ново. Господа буржуазные ученые разговорами об "убывающем плодородии", как дымовой завесой, пытались скрыть от своего народа ту истину, что в условиях хищнической системы капиталистического хозяйства "естественный ход" умирания земли вызван деятельностью жадных стяжателей, разрушающих природные богатства и превращающих в бесплодную пустыню вчерашние леса, сады и пашни.
   - В чем же причина этого? - спросил я.
   Бергофф удивленно поднял на меня жиденькие рыжеватые брови. Вопрос этот, видимо, показался ему нелепым.
   Не дождавшись ответа, я заметил:
   - А ведь все это очень просто объясняется хищнической системой хозяйства в вашей стране. Всего два столетия понадобилось вашим соотечественникам, чтобы вырубить девственные леса Северной Америки, вытоптать ее прерии.
   - Опять, кажется, начинается политика? - укоризненно покачал головой Эрл Бергофф.
   Меня начал раздражать этот маленький кичливый человек в золотых очках. Но я спросил спокойно:
   - Зачем же вы тогда приехали к нам? У нас ведь ни о чем немыслимо говорить, не касаясь политики, потому что политика в том смысле, в каком мы ее понимаем, - это сама жизнь. А наука не может быть оторвана от жизни, если только это подлинная наука.
   Профессор Бергофф нервно теребил веточку жимолости, удивляясь моей прямолинейности.
   - Мы приехали к вам, - наконец ответил он на мой вопрос, - посмотреть на ваше преобразование пустыни, как на аномалию в естественном ходе развития природы.
   - Уже, значит, не как на чудо, а как на аномалию? - усмехнулся я.
   - Да, - убежденно заявил Бергофф, и в голосе его зазвучали злые нотки. Закону убывающего плодородия подвержены все материки. Надеюсь, вы знаете, что в Австралии "пыльные бури" достигли таких катастрофических размеров, что геологи всерьез поговаривают о распылении австралийского материка. А вы тут, на ничтожном кусочке песков, хотите опровергнуть исторический ход умирания земли. Не слишком ли это смело?
   - Нет, не слишком, - серьезно заметил я. - Когда опыт поставлен на площади в четыре с половиной миллиона гектаров Волго-Уральской равнины, ошибку в выводах можно считать исключенной. Не везде, конечно, эта территория покрыта такими садами, какие вы увидите у меня, но таких опорных пунктов в полупустынных степях становится все больше и больше. "Вековечное" же продвижение песков нами окончательно приостановлено. Мы сковали их густой зеленой сетью степных трав. Им негде разгуляться, они не соберутся больше в барханы, не пойдут в наступление на плодородные земли. Наоборот, мы теперь перешли в наступление на пески.
   Профессор Бергофф слушал меня рассеянно. Казалось, все это его не очень интересовало.
   - И все же, - заметил он упрямо, - участок опыта слишком мал в сравнении с разрушительными силами природы, действующими на всей планете. К тому же ваш опыт единичен.
   - Ошибаетесь, он не единичный и не первый. Разве вы не знаете об опытах Докучаева в Каменной степи, под Воронежем? - удивился я.
   - Слыхал что-то, - пробурчал Бергофф. - Но ведь, в конце концов, и это всего лишь опыты.
   - Нет, это уже и практика, - горячо возразил я. - В Каменной степи действительно происходили когда-то ужасы вроде тех, о которых вы только что рассказывали. В результате неправильного обращения с землей плодородные в прошлом черноземные степи постепенно теряли былую урожайность. Но когда Докучаев разгадал причины выветривания почв, он дал надежный способ борьбы с этим злом, заложив в Каменной степи полезащитные лесонасаждения. Все изменилось вокруг. Из года в год стало расти плодородие этой земли. Улучшился климат, увеличилось количество птиц и животных. Травопольная система хозяйства, введенная уже в наше время, невиданно повысила урожайность. Я мог бы рассказать вам и о преобразовании Сальской степи и о других землях нашей страны, которые совершенно изменены за последние годы советскими людьми, да полагаю, что хватит и этого. Прошу взглянуть хотя бы на наше "пустынное хозяйство".
   С этими словами я пригласил заокеанских гостей следовать за собой. Бергофф отнесся к этому без особого энтузиазма. Ему, видимо, гораздо приятнее было вести отвлеченный спор, чем рассматривать наши сады и поля, опровергавшие его теорию умирания земли. Секретарь профессора последовал за нами с тупым выражением на лице.
   Я ходил с ними среди деревьев, знакомя почти с каждым растением. Подводя к дубу, я рассказывал, как отлично прижился он в этих песчаных почвах, примирившись с их сухостью и солонцеватостью. Показывал им то вяз туркестанский, то клен татарский, то лох или дикую маслину, то липу и каштан, то другие деревья. Потом повел их во фруктовые сады, предложил посмотреть на яблони, груши, вишни, сливы и абрикосы. Показал и бахчи, на которых зрели арбузы и дыни, сводил на виноградники.
   Однако все это, казалось, вовсе не интересовало американского профессора. Холодными, равнодушными глазами смотрел он на окружающее и, казалось, вот-вот готов был зевнуть от скуки. А Гарри Бендж ходил вокруг плодовых деревьев с такой осторожностью, будто боялся, что все это может рухнуть от одного неосторожного движения.
   - Вы не бойтесь, мистер Бендж, - шутя заметил я, - все это сделано не из папье-маше, а самое настоящее. Можете любой плод не только потрогать, но и попробовать на вкус.
   Бендж и в самом деле осмелился сорвать яблоко и даже надкусил его, но профессор посмотрел на него такими глазами, что он тотчас же выплюнул откушенное.
   - Вам, видимо, не очень спелое попалось, - невольно рассмеялся я, - но можете не сомневаться, тут все самое настоящее. Какие у вас будут возражения против всего этого?
   Я широким жестом указал на свои угодья.
   Эрл Бергофф снял очки и небрежно сунул их в верхний карманчик пиджака, будто больше даже смотреть не хотел на мои сады и поля.
   - Что можно возразить вам? - произнес он задумчиво. - Если я скажу, что из среднеазиатских пустынь придет испепеляющий ветер, вы ответите, что его встретит на границе Европейской равнины первая полоса лесонасаждений. Если я скажу, что в засушливый год не хватит воды в ваших водоемах, вы ответите: ветросиловые и солнечные установки поднимут воды из глубин земли. У вас действительно есть такие установки, я видел их, когда проезжал по вашим степям. Стоит мне теперь в заключение только заикнуться, что ваши стада вытопчут травы в степи, обнажат пески и они снова придут в движение, вы тотчас же замашете на меня руками. "Помилуйте, - скажете вы, - у нас нет частных скотовладельцев, у нас колхозы и совхозы с плановой системой пользования пастбищами!"
   Слушая профессора, я не мог сдержать улыбку. Его удивило это, и он спросил обиженно:
   - Так ведь все это. Почему же вы улыбаетесь?
   - Потому улыбаюсь, мистер Бергофф, - весело ответил я, - что и вы, наконец, заговорили о политике.
   - Что поделаешь, - притворно вздохнул он. - Наверное, здешний климат вредно на меня действует, и я начинаю изменять своим принципам.
   - Как же, однако, прикажете понимать все сказанное вами? - спросил я. Выходит, что вы возражений не имеете?
   - Я-то, может быть, и не имею, - ответил Бергофф, - а вот природа, видимо, будет иметь. Она часто выкидывает какую-нибудь неожиданную штучку, от которой все летит прахом.
   - Ну, а нам тут делать больше нечего, - обратился он к Бенджу, приготовьте наши чемоданы, Гарри.
   12. О ТОМ, КАК ПРОСЧИТАЛСЯ БЕРГОФФ
   Кончив свой рассказ, Птицын сердито сдвинул косматые брови и, помолчав немного, заметил:
   - Не буду вам, Иван Ильич, хвалиться своей проницательностью, замечу, однако, что подозрительным показался мне этот визит Бергоффа. Особенно секретарь его, Гарри Бендж, вызвал во мне недоверие. Непохож он что-то на ученого... Подозрения мои может засвидетельствовать помощник ваш, товарищ Глебов. Мы с ним вскоре после отъезда американцев случайно встретились.
   - Случайно ли? - усмехнулся Дубравин.
   Михаил Александрович рассмеялся.
   - Не сомневаюсь теперь, Иван Ильич, что это было не случайно. По-видимому, Гарри Бендж вызвал подозрения не у одного меня.
   - Этот субъект давно уже у нас на примете, - заметил майор Дубравин и спросил Птицына: - А вы, значит, видите определенную связь между визитом Эрла Бергоффа в Советский Союз и недавними событиями в здешних степях?
   - Не сомневаюсь в этом, - уверенно ответил Птицын. - Хотя, правда, прямых доказательств у меня нет.
   - Эти доказательства есть у нас, - сказал Дубравин. - Но и для вас все должно быть ясно теперь в этом деле.
   - Вот прочтите-ка эту статейку, - предложил он, подавая Птицыну сложенную газету; это была "Пост Меридием", в которой обращала на себя внимание статья, жирно отчеркнутая красным карандашом.
   Михаил Александрович прочел:
   "Канзас-Сити. По сообщению нашего специального корреспондента на юге штата Канзас, в графстве Блэкшип, во время сильного урагана какая-то страшная повальная болезнь поразила посевы пшеницы на огромном пространстве. Погибли не только колосья, но и стебли растений. Это усилило опустошительное действие урагана, так как высушенную засухой почву, лишившуюся защиты растительного покрова, ураган легко поднял на воздух и засыпал ею поля и посевы соседнего графства штата.
   Картина бедствия, по отзывам старожилов, лишь по масштабам уступала страшному опустошению, причиненному "черной бурей" этому же штату в 1935 году. Как и в те дни, останавливались в пути поезда, застревали автомобили на шоссейных дорогах. Прекратилось движение даже на улицах некоторых городов. В Блэкшипе были закрыты школы, не работали магазины и конторы.
   Профессор Бергофф, проживающий в Блэкшипе, к которому обратился наш корреспондент за разъяснением причины бедствия, объяснил его действием не подвластных человеку стихийных разрушительных сил природы. Однако при всем нашем уважении к маститому ученому мы склонны видеть разгадку блэкшипской "черной бури" в рассказе Билли Смита, фермера, поставлявшего свежие овощи в лабораторию Чарльза Бергоффа, сына профессора Эрла Бергоффа.
   По словам Билли Смита, в лаборатории Чарльза Бергоффа выводился какой-то совершенно новый вид насекомых типа "G.D." Насекомые эти, как Билли случайно узнал от служащих лаборатории, обладали исключительной плодовитостью и вредоносностью. По мнению Билли, они были выпущены незадолго до начала урагана на волю и погубили посевы, лишив этим почву защиты от ветра. Он уверяет даже, что сам видел разбитые стеклянные ящики вивариев, в которых раньше находились насекомые.
   Возможно, Билли Смит под влиянием раздражения из-за причиненного его ферме ущерба сгустил краски, обвиняя Чарльза Бергоффа в злонамеренных действиях, но что во время бури виварии с опасными насекомыми могли быть повреждены случайно, вполне возможно. А вырвавшись на волю, эти насекомые могли, конечно, опустошить поля.
   К предположению этому склоняет нас и то обстоятельство, что Чарльз Бергофф, не отрицая существования насекомых типа "G.D." не только не сообщил о них никаких подробностей, но наотрез отказался объяснить значение этих таинственных инициалов. Однако один из лаборантов Чарльза, которого наш корреспондент угостил коктейлем в городском баре, по секрету сообщил ему, что инициалы "G.D.", расшифровываются, как начальные буквы слов "Green Death" ("Зеленая смерть").
   - Ну, что вы на это скажете, Михаил Александрович? - спросил Дубравин, когда Птицын прочитал заметку.
   - Все ясно, - ответил Птицын. - Странная разновидность тлей, появившихся у нас, - это, по-видимому, и есть "G.D." - Он помолчал и добавил раздраженно: Тоже "научное" достижение!.. Небось, целая лаборатория на эту пакость работает.
   На лице старого агролесомелиоратора отразилось презрение.
   - Да, наука у них служит темным целям, - заметил Дубравин и глубоко затянулся догорающей папиросой. - И не случайно пробирки с "G.D." попали в грязные руки Гарри Бенджа. Бендж, правда, теперь официально числится чиновником одного посольства, совершающим развлекательную поездку по Советскому Союзу, но, надеюсь, вы не удивитесь, что он так часто меняет профессии и почему из всех живописных уголков Советского Союза выбрал именно зону полупустынь?
   Дубравин бросил папиросу в пепельницу, усмехнулся и добавил:
   - Прибыв в наши края, Бендж увлекся вдруг рыбной ловлей. Однако это увлечение прошло у него тотчас же, как только он узнал, что ожидается длительная ветреная погода. Получив такие сведения, Бендж поспешил в гостиницу и заявил администратору, что ему нужно срочно вылететь самолетом в Саратов. Но так как он будто бы боится воздушной качки, попросил навести справку о погоде в областном метеорологическом бюро. Когда бюро подтвердило, что ожидается ветер, Бендж заявил, что не собирается рисковать, и заказал билет на саратовский поезд. "Обязательно на вечерний", - настаивал он и, вопреки своему пристрастию к комфорту, соглашался в крайнем случае ехать даже в жестком вагоне, если не окажется мест в мягком. Вам понятно, Михаил Александрович, зачем Бендж так торопился пересечь наши степи, узнав, что ночью ожидается сильный ветер?
   Дубравин умолк, пытливо поглядывая на Птицына и легонько постукивая кончиками пальцев по краю стола.
   - Когда он выехал в Саратов? - спросил Михаил Александрович.
   - Двадцать первого, скорым номер пятьдесят девять.
   - Все очаги паразитов, - заявил Птицын, - мы обнаружили вдоль линии железной дороги, и это было утром двадцать второго числа.
   Михаил Александрович встал и взволнованно прошелся по комнате.
   - А расчет их был, конечно, таков, - продолжал он, немного успокоившись: повторить у нас тот эксперимент, который случайно или нарочно был проделан на полях Блэшипского графства.
   - Цель его в данном случае? - спросил Дубравин. - Как вы считаете?
   - Полагаю, что политическая сторона дела и без того ясна, - ответил Михаил Александрович. - А сторона биологическая... Тут уж пойдет не "чистая" наука, сторонником которой выставлял себя профессор, а довольно грязная. Бергофф рассчитывал, видимо, что насекомые типа "G.D.", выброшенные в ветреную погоду в нашу степь, быстро распространятся на большом пространстве, уничтожая растительность. Лишившись же растительного покрова, пески под действием ветра придут в движение, соберутся в барханы и пойдут в наступление на железную дорогу, на сады, поля и поселки. Однако то, что было возможным на полях Блэкшипского графства, немыслимо в наших степях. В этом и заключается один из просчетов мистера Бергоффа.
   Встав из-за стола, Птицын распахнул окно. В комнату пахнуло ароматом фруктового сада. Михаил Александрович вдохнул полной грудью и продолжал:
   - Что произошло с почвой в графстве Блэкшип? Истощенная посевами однолетних растений, часто одних и тех же на протяжении ряда лет, не знающая правильного севооборота, она давно потеряла структурность и оказалась легко подверженной выветриванию. Этим-то и объясняется возникновение "черной бури" в Блэкшипе, после того как паразиты типа "G.D." уничтожили посевы. У нас же в степях получилась совсем иная картина. Многолетние травы, посеянные нами на песчаных землях полупустыни, не только скрепили своими корнями и корневищами "бродившую" прежде почву и обогатили ее отложениями перегноя, но и придали ей структурность, поэтому, когда паразиты уничтожили на песках растительность, пески не распались, не поднялись на воздух, а оставались на месте, прочно сцепленные мощной корневой системой многолетних трав. Это были не те пески - в этом-то ведь дело.
   Иван Ильич Дубравин тоже шел к окну и с явным удовольствием слушал Птицына. А Михаил Александрович торжественно закончил:
   - Эффект, на который рассчитывал Бергофф, явно не удался, потому что мы, большевики, осуществляя сталинский план преобразования природы, производим не только внешние, но и глубокие качественные изменения нашей земли.
   Михаил Александрович повернулся к майору Дубравину и, слегка повысив голос, добавил:
   - А второй просчет мистера Бергоффа заключался в том, что он не учел бдительности наших людей веры в свои силы, веры в передовую советскую науку, их умение преодолевать всяческие препятствия, - словом, не учел самого главного - нашей советской действительности! Не понять, видно, нашим врагам, что не остановить им нашего движения вперед ни реакционными идеями, ни диверсиями...
   Он уселся на подоконник и невольно залюбовался своими садами, будто увидел их впервые. Смягчились в вечернем свете глубокие морщины на лице старого агролесомелиоратора, вспыхнула в луча ходящего солнца копна его все еще непокорных волос, и показалось от этого, будто исчезла вдруг седина и снова стал он молодым и светловолосым, как в дни далекой молодости.