Наши охотники могли вскоре сами судить о значительности этой торговли и о способе, каким она производится, так как на одном из поворотов им повстречалось множество мулов, наряженных в красное сукно и тисненую кожу и порядочно нагруженных. Караван остановился на одной из маленьких площадок, и проводники, которых было человек двенадцать, уселись на выступах скалы, немного впереди животных. На них были надеты плащи из коричневого сукна, любимого испанскими пиренейцами, что, в соединении с их бронзовыми лицами, лихими усами и странными костюмами, позволяет принять их иногда за шайку разбойников или, по крайней мере, за контрабандистов.
Между тем это не были ни те, ни другие, а просто честные испанские погонщики мулов, направляющиеся на французский рынок с товарами, добытыми по ту сторону гор.
Наши путешественники, приблизившись к ним, застали их за завтраком, состоявшим только из черного хлеба с овечьим сыром, который они запивали легкой малагой, налитой в мех.
Это были веселые ребята; они пригласили вновь прибывших отведать их вина, и невежливо было бы им отказать. Иван и Алексей наполнили вином свои серебряные кубки, привешенные к поясам. Пушкин, не имея своей посуды под рукой, попробовал пить по способу погонщиков мулов, но так неловко поднял мех вверх и так сильно надавил его, что вино, вместо того чтобы течь в рот тонкой и ровной струйкой, залило ему все лицо. Ничего не видя, захлебываясь, но, однако, не выпуская из рук злополучного кожаного мешка, драгоценное содержимое которого текло по его носу и длинным усам, старый солдат состроил такую физиономию, что испанцы расхохотались до слез. Их шумное веселье сопровождалось криками "браво!" и аплодисментами, как будто они присутствовали в театре на спектакле.
Пушкин принял это благодушно, и погонщики мулов просили его повторить, но, не желая вторично подвергаться подобному злоключению, старый солдат взял кубок у одного из своих господ и смог вволю освежиться. Так как вино ему понравилось, а испанцы предлагали пить сколько угодно, то мех возвратился к владельцам значительно съежившись.
Однако, если бы Пушкин был менее падким на малагу, он, может быть, избежал бы неприятности, почти тотчас же постигшей его.
Наши путешественники, обменявшись несколькими любезностями с погонщиками мулов, снова уселись в седла и решили продолжать путь. Пушкин, забравшись на своего высокого мула, поехал впереди. Перед ним стоял табун навьюченных мулов, который так загородил дорогу, что приходилось проталкиваться с трудом. Эти животные казались довольно спокойными: некоторые из них ощипывали кустики, находившиеся поблизости, но большинство стояли неподвижно, лишь встряхивая иногда своими длинными ушами, или же переступая с ноги на ногу. Пушкин, с минуту поглядев на них, решил, что обойти их стороной нет возможности и что придется проехать через весь табун. Весьма возможно, что если бы он это проделал тихо, животные остались бы спокойными и не обратили бы на него внимания; но, возбужденный выпитым вином, отставной гренадер, вместо того, чтобы мирно следовать своим путем, вонзил шпоры в бока мула и с громким криком бросился в середину табуна.
Почуяли ли испанские мулы в незнакомом муле иностранца, которого приняли за француза, или же крики гренадера неприятно поразили их слух - трудно сказать, но только они все бросились на Пушкина, разинув пасти, с поднятыми ушами и хвостами. Гренадер уже не слышал, как проводник и погонщики кричали: "Берегитесь!"
Да если б он их и слышал, то было уже поздно, потому что, прежде чем он успел сообразить, в чем дело, он оказался окруженным, по меньшей мере, дюжиной разозленных животных, которые, пронзительно крича, начали кусать его и его мула со свирепостью голодных волков. Напрасно бедный мул изо всех сил лягался направо и налево, напрасно всадник пустил в ход свой кнут, испанские животные грозили ему не только зубами: несчастный Пушкин должен был еще защищаться и от ударов копытами - ударов, которые сыпались на него со всех сторон и против которых его толстые сапоги и широкие шаровары, уже разорванные в нескольких местах, были плохой защитой.
Видя печальное положение старого солдата, проводники каравана поспешили на помощь. Громко крича и щелкая бичами, как это умеют делать одни погонщики мулов, они старались разогнать нападающих; но, несмотря на все их старания и умение заставлять этих животных слушаться себя, Пушкину могло бы прийтись еще хуже, если бы ему не удалось самому выйти из затруднения: ловко соскочив с седла, он одним прыжком очутился на большом камне. Оттуда он взобрался еще выше и вскоре уже был вне опасности.
Его мул продолжал защищаться от ожесточенно преследовавших его испанских мулов, но, избавившись от тяжести всадника, он, наконец, пробился сквозь табун и галопом помчался по горной дороге. Остальные же мулы, тяжело навьюченные, не выказали ни малейшего желания следовать за ним, и драма благополучно завершилась.
Видя жалкую мину старого солдата, торчащего на скале, погонщики не могли удержаться от громкого смеха. Его молодые господа были слишком встревожены, чтобы последовать их примеру; но, когда они убедились, что их верный Пушкин получил лишь несколько незначительных ушибов, - к счастью, мулы не были подкованы, - им тоже очень захотелось посмеяться над его злоключением. Алексей даже высказал мысль, что их товарищ несколько злоупотребил винным мехом, а потому то, что с ним приключилось, было лишь справедливым возмездием за его невоздержанность.
Проводник пустился в погоню за своим сбежавшим мулом и не замедлил изловить его. Итак, все было приведено в порядок, и наши охотники продолжали свой путь.
Глава XIX
ПИРЕНЕЙСКИЕ МЕДВЕДИ
Наши путешественники хорошо сделали, взяв проводником местного охотника, так как без него им долго пришлось бы разыскивать медведя. Эти животные, хотя и довольно многочисленные в Пиренеях, вот уже с полвека как водятся лишь в самых пустынных и отдаленных их частях. Зимой пиренейский медведь ищет убежища в густых лесах, растущих на дне ущелий, между гор, где его слух никогда не тревожит топор дровосека. Летом же он бродит на большой высоте, в соседстве с вечными снегами и ледниками, где находит корни и луковицы множества горных растений, и даже лишаи, которые очень любит. Иногда он пробирается в нижние, наименее обработанные долины, чтобы полакомиться маисом или картофелем. При этом он не менее парижского гастронома любит трюфели и имеет на них такое тонкое чутье, что в этом отношении далеко превосходит собак, специально дрессируемых для поисков этих ценных грибов. Он чудесно умеет вырыть их из-под корней больших дубов, под которыми те растут.
Он "вегетарианец", так же, как и его родственник, бурый медведь, и, подобно большинству остальных членов своего многочисленного семейства, любит сладкое. Он крадет у пчел мед каждый раз, как только ему удается найти улей. Иногда он ест и мясо, и часто выбирает свои жертвы в стадах, пасущихся летом на откосах высочайших гор; но пастухи заметили, что эти кровожадные наклонности встречаются лишь у немногих медведей, а вообще близость их не опасна для стада.
Проводник рассказывал, что его отец помнит то время, когда медведи были обычным явлением в нижних долинах. Тогда от их соседства страдали не только стада баранов и овец, но и крупный скот часто подвергался нападению этих прожорливых зверей, и жертвами их довольно часто становились даже люди.
В настоящее время подобные случаи редки, потому что медведи держатся в горах на такой высоте, куда стада почти никогда не выгоняют, а люди бывают очень редко. Проводник прибавил, что медведи очень ценятся такими охотниками, как он, потому что их шкуры продаются весьма дорого. "Но они появляются так редко, - прибавил он в заключение, - что мне удалось убить всего лишь трех за весь этот сезон; но я знаю, где находится четвертый, очень красивый, и если вы расположены..."
Молодые люди поняли намек. Могущество денег везде одинаково, и в некоторых случаях золотая монета вернее укажет вам медведя в пещере среди Пиренеев, нежели нос самой чуткой собаки или глаза самого опытного охотника. Договор был тотчас же заключен. За шкуру медведя было обещано пятьдесят франков.
Сойдя с проторенной тропинки, наши охотники направились в гористое ущелье. Стены и дно его были покрыты мелкими елями, но по мере того как охотники продвигались вперед, деревья становились выше. Наконец они очутились в высоком великолепном лесу, по-видимому, таком же диком и первобытном, как если бы он рос на берегах Амазонки или в Кордильерах. Там не было видно следов живых существ, кроме нескольких тропинок, протоптанных дикими животными.
Проводник рассказывал, что он убивал в этом лесу рысей и что ему не захотелось бы остаться здесь одному на ночь, так как тут собираются многочисленные стаи черных волков. Но в компании он ничего не боялся, так как можно будет развести костры, чтобы держать хищников на приличном расстоянии.
Место, где они должны были встретить медведя, находилось более чем в трех милях отсюда. Проводник ручался за то, что они найдут его без труда. Он видел, как медведь возвращался в свою берлогу несколько дней тому назад, но так как тогда не было собак, то проводник ограничился лишь тем, что отметил место, рассчитывая туда вернуться с товарищем, который помог бы ему. Кое-какие свои дела задержали его в Обонне до приезда иностранцев, и, узнав их намерения, он приберег для них эту добычу. Теперь с ним были две собаки из породы волкодавов, которые могли выгнать медведя из его берлоги; но это средство следовало употребить лишь в крайнем случае.
Лучше всего, по мнению проводника, было дождаться, пока медведь не выйдет на свою ночную прогулку (что он не замедлит сделать), и тогда бежать к его берлоге, перекрыть вход в нее и, устроив засаду, ожидать возвращения зверя. "Он не вернется до утра, - прибавил проводник, - а тогда будет достаточно светло, чтобы целиться и стрелять в него с разных сторон".
Этот план был одобрен, и наши путешественники решили остановиться там, где находились, и ожидать выхода медведя. Яркий огонь быстро разгорался под деревьями; ранец Пушкина развернули, и благодаря его содержимому все четверо принялись за ужин с таким аппетитом, который знаком только тем, кто имел случай проехать тридцать миль по горам.
Они довольно приятно провели время благодаря проводнику, рассказывавшему множество обычных среди горных крестьян историй, относящихся к охоте и промыслу контрабандистов. Он прибавил к ним порядочное количество анекдотов из испанской войны и из того времени, когда французская и английская армии оспаривали друг у друга различные "ворота" в Пиренеях.
Но особенно охотно проводник возвращался к делам, касающимся его профессии, и говорил о них с настоящим энтузиазмом. Так незаметно прошло время для наших путешественников.
Наконец, солнце село, и с наступлением темноты проводник посоветовал им заснуть на несколько часов. На поиски медведя нечего было отправляться до тех пор, пока не наступит глубокая ночь. Почти перед самым рассветом можно надеяться, что медведь станет бродить по лесу; между тем, придя туда слишком рано, можно рисковать застать медведя в берлоге, а в таком случае нельзя быть уверенным, что собакам удастся выгнать его оттуда. Эта берлога могла оказаться просторной пещерой, куда зверь дал бы им проникнуть, чтобы вступить с ними в бой, и, как бы они ни были сильны, в конце концов справился бы с ними, ибо достаточно одного удара медвежьей лапы, чтобы заставить навеки замолчать самую храбрую представительницу собачьей породы. "Собаки, - повторил охотник, должны использоваться лишь в самом крайнем случае".
Другой план имел гораздо больше шансов на успех. В самом деле, вернувшийся медведь, найдя свою берлогу загороженной, будет вынужден уйти в лес. Собаки пойдут по свежему следу, и зверь не сможет ускользнуть от них, если только ему не удастся найти другую пещеру и спрятаться в нее. Пиренейский медведь нередко влезает на дерево, когда его преследуют собаки и люди; но в таком случае успех охоты будет обеспечен, так как на дереве в медведя легко попасть пулями. Кроме того, им еще представлялась возможность всем одновременно стрелять в него, когда он вернется к своему жилищу, что, несомненно, сразу приведет дело к концу.
Итак, к берлоге следовало идти лишь под утро, чтобы загородить вход в нее и устроить засаду до наступления дня. Поэтому проводник повторил свой совет поспать несколько часов и обещал вовремя разбудить охотников.
Этот совет был братьями принят и исполнен с радостью. Пушкин, порядочно помятый во время своего приключения с мулами, также нуждался в отдыхе, и все заснули, завернувшись в свои широкие плащи.
Глава XX
ЗАСАДА
Верный своему обещанию, проводник разбудил охотников примерно за час до зари; оседлав и взнуздав верховых животных, они продолжали путь. Под большими деревьями было очень темно, но проводник знал местность. Медленно, почти на ощупь проехав около мили, они очутились у подножия крутой скалы; по ней путники поднимались в течение некоторого времени и, наконец, достигли нужного места.
Несмотря на темноту, они могли различить на скале темное пятно; это и был вход в пещеру. Он был невелик, и человек лишь с трудом проник бы в него, да и то нагнувшись; но проводник уверял, что этот низкий и узкий вход вел в обширную пещеру; таких пещер много в этой части Пиренеев. Если б проводник наверняка знал, что за входом находится углубление, достаточное лишь для того, чтобы в нем мог поместиться медведь, он принял бы гораздо больше предосторожностей. В этом случае, действительно, было бы легко заставить зверя выйти при помощи собак; но если, как предполагал проводник, пещера была достаточно просторна для того, чтобы медведь мог в ней свободно двигаться, то выманить его наружу не было никакой возможности. Зверь, только заподозрив присутствие врага в окрестностях, мог бы несколько дней оставаться в своей крепости, а это значит, что пришлось бы прибегнуть к настоящей осаде, продлившейся бы долго, да и она могла ни к чему не привести.
Охотники с величайшей осторожностью приблизились к пещере, боясь, как бы медведь, бродя по лесам, не услышал их и, всполошившись, не бросился бы к своей берлоге прежде, чем они успеют запереть в нее вход. Для большей верности, они оставили собак и верховых животных в некотором отдалении, привязав их к деревьям, и направились к пещере, стараясь как можно меньше шуметь и разговаривая лишь вполголоса.
Вслед за тем проводник начал приводить свой план в исполнение. Пока охотники спали, он приготовил большой факел из сухих еловых веток; теперь он зажег его и воткнул в землю близ скалы. В ту минуту, как пламя разгорелось у входа в пещеру, все с ружьями в руках стали наготове. Охотники не были уверены в том, что медведь ушел; могло так случиться, что он еще лежал внутри убежища. В таком случае свет мог разбудить его и вызвать наружу; поэтому следовало быть готовым ко всякому повороту.
Но так как никто не показывался, то проводник привел своих собак и спустил их. Едва очутившись на свободе, эти животные, отлично понимавшие, что от них требуется, бросились прямо в пещеру. В течение нескольких минут они нетерпеливо повизгивали, ясно показывая этим, что чуют медведя.
Проводник, как оказалось, угадал верно: узкий проход вел в пещеру больших размеров: об этом можно было судить по расстоянию, с которого слышался лай собак. Было бы совершенно бесполезно пытаться выманить медведя из такого места, если бы он только сам не пожелал выйти. Поэтому наши охотники не без некоторого волнения прислушивались к лаю собак, который повторяло эхо пещеры.
Ожидание их продолжалось недолго, так как самое большее через минуту обе собаки вышли с опущенными ушами; их поиски были тщетны.
Тем не менее их беспокойные и чуткие движения говорили, что след свежий и что медведь покинул свою берлогу совсем недавно. Кроме того, хозяин собак слышал, как они рылись в траве, составляющей постель медведя, - это было несомненным доказательством того, что жилище было пусто.
Это было именно то, чего хотели охотник-проводник и его товарищи; тотчас же, сложив свои ружья на землю, они принялись вместе с ним загораживать вход в пещеру. Ничего не могло быть легче этого. Камни у них были под руками, и они сделали из них перед отверстием берлоги баррикаду, способную преградить проход любому зверю.
После этого охотники вздохнули свободнее. Они были теперь уверены в том, что отрезали медведю путь к отступлению и могли вполне надеяться на то, что им удастся пустить в него пулю, конечно, если только он не заподозрит чего-нибудь, подходя к своей берлоге.
Теперь оставалось только укрыться в засаде и дожидаться его возвращения. Важно было лишь хорошенько спрятаться и оставаться невидимыми. В самом деле, охотники не знали, с какой стороны вернется медведь. Приближаясь, он мог их увидеть и удрать раньше, чем они успеют выстрелить. Нужно было непременно предотвратить такую неудачу.
Подходящий план живо пришел на ум опытному пиренейскому охотнику. Перед скалой росло несколько больших деревьев; если влезть на них и спрятаться в листве, то медведь ни за что не догадается о присутствии неприятеля.
Эта мысль была тотчас же приведена в исполнение. Иван и Пушкин влезли на одно дерево; проводник и Алексей расположились на другом, и, разместившись так, чтобы, оставаясь невидимыми, самим видеть вход в пещеру, все принялись ждать возвращения медведя.
День прошел быстро, а медведя все не было. Точно рассчитать момент его возвращения было невозможно, потому что многие обстоятельства могли ускорить или задержать его.
- Прежде часто видели медведей, бродящих днем, - сказал охотник, - но тогда они были многочисленны, и охотники меньше преследовали их. Теперь же они покидают свое убежище лишь по ночам. Что касается нашего медведя, то, конечно, рано или поздно, но он вернется. Это зависит от того, много ли его преследовали за последнее время.
Вскоре охотники уже знали, что им думать на этот счет: медведь сам позаботился вывести их из состояния неопределенности, появившись у них перед носом.
Они увидели его внезапно, когда он пробирался ко входу в пещеру. Зверь казался сильно возбужденным; можно было подумать, что его преследуют или что он увидел в лесу что-то неожиданное, что вызвало у него тревогу. Быть может, он заметил лошадей или следы охотников.
Во всяком случае, последним некогда было об этом раздумывать, или, вернее говоря, медведь не дал им на это времени, так как, едва увидев вход в пещеру загороженным, он излил свой гнев в ужасном вопле, резко повернулся назад и убежал так же быстро, как и появился.
Сразу раздалось четыре ружейных выстрела, и несколько клочков шерсти, сорванных с боков зверя, показали, что он был ранен. Он даже пошатнулся, и охотники испустили победный крик; но радость их была преждевременной, так как прежде чем звук их голосов замер в скалах, медведь оправился и побежал во всю прыть.
Охотники видели, как он остановился и обернулся на деревья, как будто ища там своих врагов и собираясь броситься на них, но, почти тотчас же изменив намерение, прыжками бросился в лес и скрылся.
Раздосадованные, они поспешно спустились со своих наблюдательных постов и, отвязав собак, побежали по следу. К большому удивлению и не меньшему удовольствию охотников он привел их к тому месту, где они оставили своих верховых животных; они сразу же убедились, что медведь прошел здесь. Лошади и мулы брыкались, словно внезапно пораженные безумием. Их ржание и крики выражали испуг, и если бы они не были крепко привязаны, то, вероятно, сорвались бы и разбежались, после чего их было бы уже трудно поймать.
Наши путешественники в один миг отвязали их, вскочили в седла и помчались в том же направлении, что и собаки, лай которых они слышали уже в отдалении.
- Пиренейский медведь, - говорил охотник-проводник, - когда его выгонят из берлоги, часто удирает очень далеко, прежде чем остановиться. Нередко можно видеть, что он покидает ущелье или склон горы, где живет, чтобы в более безопасном месте подыскать себе новое убежище. Таким способом он часто сбивает охотников с толку. Он проходит по вершинам скал или вдоль пропастей, по таким тропинкам, куда не могут отважиться забраться ни люди, ни собаки.
Этого и следовало опасаться, так как лес, в котором находились наши путешественники, был почти со всех сторон окружен отвесными скалами, и если бы медведь забрался в этот лабиринт крутых обрывов и пропастей, чтобы достичь горных вершин, они рисковали окончательно его потерять.
У охотника-проводника оставалась еще последняя надежда. Он, так же как и его товарищи, был уверен, что в медведя уже попало несколько ружейных зарядов, зверь должен быть довольно серьезно ранен, если так пошатнулся. Поэтому возможно было, что он станет искать приюта поблизости, может быть, на каком-нибудь дереве. Ободренные этой надеждой, все ехали вперед.
Проводник не ошибся. Едва проехав милю, они услышали непрерывный лай собак, раздававшийся поблизости и все на одном и том же месте, из чего безошибочно заключили, что медведь либо влез на дерево, либо встретил пещеру, в которую и забрался, либо же, наконец, обернувшись назад и решив защищаться, держал собак на приличном расстоянии. Хотелось, чтобы из этих трех предположений верным оказалось первое, и можно было надеяться, судя по лаю собак, что так оно и есть. Продвигаясь все время вперед, они вскоре увидели собак, которые прыгали вокруг огромного дерева, временами бросались на его ствол и лаяли на какое-то животное, притаившееся в ветвях.
Это мог быть только их медведь, и, убежденные в этом, наши охотники приблизились к дереву, каждый держа ружье наготове.
Но, подойдя к подножию дерева, они тщетно смотрели на ветви: медведя там не было! Правда, на макушке виднелась какая-то черная масса, но она менее всего походила на медведя.
Дерево было необычайной высоты, громадные ветви его простирались на несколько футов во все стороны от ствола. В некоторых местах листва была настолько густая, что могла бы скрыть крупное животное, но все же не было ничего, кроме листьев и ветвей, и медведь не мог бы поместиться на нем так, чтобы его не было видно снизу. А между тем там находился медведь, тот самый, за которым они охотились. В этом не могло быть сомнения, хотя не видно было ни малейшей части его тела, ни даже кончика его хвоста или морды.
Можно было бы подумать, что медведь пролез в дупло дерева; но дупла не было. Впрочем, в этом исчезновении зверя не было ничего таинственного. Читатель помнит ту черную массу, которая лежала на верхних ветвях и вид которой поразил охотников, когда они подошли к дереву; очевидно, она и скрывала зверя от их взглядов.
Но что это могло быть?
Глава XXI
МЕДВЕДЬ В ОРЛИНОМ ГНЕЗДЕ
Этот вопрос и задавали себе наши путешественники. Черная масса больше всего походила на кучу хвороста, потому что состояла из множества сучьев и веток, связанных вместе и прикрепленных к верхним разветвлениям дерева. Их было достаточно, чтобы нагрузить телегу, и они были так плотно прижаты друг к дружке, что небо можно было видеть лишь у краев кучи.
В центре же ветви были так плотно переплетены, что образовывали сплошную массу, непроницаемую для света.
- Орлиное гнездо! - после минутного осмотра вдруг воскликнул охотник-проводник. - Так и есть! Собаки правы, медведь спрятался в птичьем гнезде.
Вскоре для всех стало очевидно, что медведь влез по дереву и спрятался в большом орлином гнезде, хотя снизу не было видно ни единого его волоска.
Если бы у них еще могло оставаться малейшее сомнение на этот счет, то его быстро бы рассеяла почти тотчас же разыгравшаяся сцена. Смотря вверх, охотники увидели двух быстро спускающихся больших птиц.
Это были, очевидно, хозяева захваченного гнезда. Вскоре стало ясно и то, что пришелец был для птиц не особенно желанным гостем, так как орлы начали описывать вокруг вершины дерева быстрые круги, бить крыльями над гнездом и издавать грозные крики, в которых слышалась ярость. Не присоединил ли медведь к нескромности своего нежданного визита еще какой-нибудь разбойничий подвиг, не уничтожил ли он у орлов их яиц или птенцов? Этого пока нельзя было сказать. Но если даже он это и сделал, то худшего приема он уже не мог ожидать, и птицы продолжали шумно выражать свое неудовольствие, пока выстрел не предупредил их о присутствии еще одного врага, которого следовало опасаться больше медведя. Только уж после этого расширили они радиус кругов, продолжая, однако, время от времени спускаться к гнезду с криками ярости и горя.
Наши охотники спешились и привязали поблизости верховых животных. Теперь они знали, что медведь в гнезде, но хотя отступление и было ему отрезано, они не могли поручиться за то, что им удастся его захватить. Если бы он спрятался попросту в ветвях, то пули могли бы попасть в него, и они легко довели бы дело до конца, так как, убитый или серьезно раненый, зверь должен был свалиться на землю; но теперь дело обстояло совсем иначе. Гнездо было не только достаточно вместительным для того, чтобы медведь мог свободно улечься в нем, но оно образовывало под ним непроницаемую для пуль защиту.
Между тем это не были ни те, ни другие, а просто честные испанские погонщики мулов, направляющиеся на французский рынок с товарами, добытыми по ту сторону гор.
Наши путешественники, приблизившись к ним, застали их за завтраком, состоявшим только из черного хлеба с овечьим сыром, который они запивали легкой малагой, налитой в мех.
Это были веселые ребята; они пригласили вновь прибывших отведать их вина, и невежливо было бы им отказать. Иван и Алексей наполнили вином свои серебряные кубки, привешенные к поясам. Пушкин, не имея своей посуды под рукой, попробовал пить по способу погонщиков мулов, но так неловко поднял мех вверх и так сильно надавил его, что вино, вместо того чтобы течь в рот тонкой и ровной струйкой, залило ему все лицо. Ничего не видя, захлебываясь, но, однако, не выпуская из рук злополучного кожаного мешка, драгоценное содержимое которого текло по его носу и длинным усам, старый солдат состроил такую физиономию, что испанцы расхохотались до слез. Их шумное веселье сопровождалось криками "браво!" и аплодисментами, как будто они присутствовали в театре на спектакле.
Пушкин принял это благодушно, и погонщики мулов просили его повторить, но, не желая вторично подвергаться подобному злоключению, старый солдат взял кубок у одного из своих господ и смог вволю освежиться. Так как вино ему понравилось, а испанцы предлагали пить сколько угодно, то мех возвратился к владельцам значительно съежившись.
Однако, если бы Пушкин был менее падким на малагу, он, может быть, избежал бы неприятности, почти тотчас же постигшей его.
Наши путешественники, обменявшись несколькими любезностями с погонщиками мулов, снова уселись в седла и решили продолжать путь. Пушкин, забравшись на своего высокого мула, поехал впереди. Перед ним стоял табун навьюченных мулов, который так загородил дорогу, что приходилось проталкиваться с трудом. Эти животные казались довольно спокойными: некоторые из них ощипывали кустики, находившиеся поблизости, но большинство стояли неподвижно, лишь встряхивая иногда своими длинными ушами, или же переступая с ноги на ногу. Пушкин, с минуту поглядев на них, решил, что обойти их стороной нет возможности и что придется проехать через весь табун. Весьма возможно, что если бы он это проделал тихо, животные остались бы спокойными и не обратили бы на него внимания; но, возбужденный выпитым вином, отставной гренадер, вместо того, чтобы мирно следовать своим путем, вонзил шпоры в бока мула и с громким криком бросился в середину табуна.
Почуяли ли испанские мулы в незнакомом муле иностранца, которого приняли за француза, или же крики гренадера неприятно поразили их слух - трудно сказать, но только они все бросились на Пушкина, разинув пасти, с поднятыми ушами и хвостами. Гренадер уже не слышал, как проводник и погонщики кричали: "Берегитесь!"
Да если б он их и слышал, то было уже поздно, потому что, прежде чем он успел сообразить, в чем дело, он оказался окруженным, по меньшей мере, дюжиной разозленных животных, которые, пронзительно крича, начали кусать его и его мула со свирепостью голодных волков. Напрасно бедный мул изо всех сил лягался направо и налево, напрасно всадник пустил в ход свой кнут, испанские животные грозили ему не только зубами: несчастный Пушкин должен был еще защищаться и от ударов копытами - ударов, которые сыпались на него со всех сторон и против которых его толстые сапоги и широкие шаровары, уже разорванные в нескольких местах, были плохой защитой.
Видя печальное положение старого солдата, проводники каравана поспешили на помощь. Громко крича и щелкая бичами, как это умеют делать одни погонщики мулов, они старались разогнать нападающих; но, несмотря на все их старания и умение заставлять этих животных слушаться себя, Пушкину могло бы прийтись еще хуже, если бы ему не удалось самому выйти из затруднения: ловко соскочив с седла, он одним прыжком очутился на большом камне. Оттуда он взобрался еще выше и вскоре уже был вне опасности.
Его мул продолжал защищаться от ожесточенно преследовавших его испанских мулов, но, избавившись от тяжести всадника, он, наконец, пробился сквозь табун и галопом помчался по горной дороге. Остальные же мулы, тяжело навьюченные, не выказали ни малейшего желания следовать за ним, и драма благополучно завершилась.
Видя жалкую мину старого солдата, торчащего на скале, погонщики не могли удержаться от громкого смеха. Его молодые господа были слишком встревожены, чтобы последовать их примеру; но, когда они убедились, что их верный Пушкин получил лишь несколько незначительных ушибов, - к счастью, мулы не были подкованы, - им тоже очень захотелось посмеяться над его злоключением. Алексей даже высказал мысль, что их товарищ несколько злоупотребил винным мехом, а потому то, что с ним приключилось, было лишь справедливым возмездием за его невоздержанность.
Проводник пустился в погоню за своим сбежавшим мулом и не замедлил изловить его. Итак, все было приведено в порядок, и наши охотники продолжали свой путь.
Глава XIX
ПИРЕНЕЙСКИЕ МЕДВЕДИ
Наши путешественники хорошо сделали, взяв проводником местного охотника, так как без него им долго пришлось бы разыскивать медведя. Эти животные, хотя и довольно многочисленные в Пиренеях, вот уже с полвека как водятся лишь в самых пустынных и отдаленных их частях. Зимой пиренейский медведь ищет убежища в густых лесах, растущих на дне ущелий, между гор, где его слух никогда не тревожит топор дровосека. Летом же он бродит на большой высоте, в соседстве с вечными снегами и ледниками, где находит корни и луковицы множества горных растений, и даже лишаи, которые очень любит. Иногда он пробирается в нижние, наименее обработанные долины, чтобы полакомиться маисом или картофелем. При этом он не менее парижского гастронома любит трюфели и имеет на них такое тонкое чутье, что в этом отношении далеко превосходит собак, специально дрессируемых для поисков этих ценных грибов. Он чудесно умеет вырыть их из-под корней больших дубов, под которыми те растут.
Он "вегетарианец", так же, как и его родственник, бурый медведь, и, подобно большинству остальных членов своего многочисленного семейства, любит сладкое. Он крадет у пчел мед каждый раз, как только ему удается найти улей. Иногда он ест и мясо, и часто выбирает свои жертвы в стадах, пасущихся летом на откосах высочайших гор; но пастухи заметили, что эти кровожадные наклонности встречаются лишь у немногих медведей, а вообще близость их не опасна для стада.
Проводник рассказывал, что его отец помнит то время, когда медведи были обычным явлением в нижних долинах. Тогда от их соседства страдали не только стада баранов и овец, но и крупный скот часто подвергался нападению этих прожорливых зверей, и жертвами их довольно часто становились даже люди.
В настоящее время подобные случаи редки, потому что медведи держатся в горах на такой высоте, куда стада почти никогда не выгоняют, а люди бывают очень редко. Проводник прибавил, что медведи очень ценятся такими охотниками, как он, потому что их шкуры продаются весьма дорого. "Но они появляются так редко, - прибавил он в заключение, - что мне удалось убить всего лишь трех за весь этот сезон; но я знаю, где находится четвертый, очень красивый, и если вы расположены..."
Молодые люди поняли намек. Могущество денег везде одинаково, и в некоторых случаях золотая монета вернее укажет вам медведя в пещере среди Пиренеев, нежели нос самой чуткой собаки или глаза самого опытного охотника. Договор был тотчас же заключен. За шкуру медведя было обещано пятьдесят франков.
Сойдя с проторенной тропинки, наши охотники направились в гористое ущелье. Стены и дно его были покрыты мелкими елями, но по мере того как охотники продвигались вперед, деревья становились выше. Наконец они очутились в высоком великолепном лесу, по-видимому, таком же диком и первобытном, как если бы он рос на берегах Амазонки или в Кордильерах. Там не было видно следов живых существ, кроме нескольких тропинок, протоптанных дикими животными.
Проводник рассказывал, что он убивал в этом лесу рысей и что ему не захотелось бы остаться здесь одному на ночь, так как тут собираются многочисленные стаи черных волков. Но в компании он ничего не боялся, так как можно будет развести костры, чтобы держать хищников на приличном расстоянии.
Место, где они должны были встретить медведя, находилось более чем в трех милях отсюда. Проводник ручался за то, что они найдут его без труда. Он видел, как медведь возвращался в свою берлогу несколько дней тому назад, но так как тогда не было собак, то проводник ограничился лишь тем, что отметил место, рассчитывая туда вернуться с товарищем, который помог бы ему. Кое-какие свои дела задержали его в Обонне до приезда иностранцев, и, узнав их намерения, он приберег для них эту добычу. Теперь с ним были две собаки из породы волкодавов, которые могли выгнать медведя из его берлоги; но это средство следовало употребить лишь в крайнем случае.
Лучше всего, по мнению проводника, было дождаться, пока медведь не выйдет на свою ночную прогулку (что он не замедлит сделать), и тогда бежать к его берлоге, перекрыть вход в нее и, устроив засаду, ожидать возвращения зверя. "Он не вернется до утра, - прибавил проводник, - а тогда будет достаточно светло, чтобы целиться и стрелять в него с разных сторон".
Этот план был одобрен, и наши путешественники решили остановиться там, где находились, и ожидать выхода медведя. Яркий огонь быстро разгорался под деревьями; ранец Пушкина развернули, и благодаря его содержимому все четверо принялись за ужин с таким аппетитом, который знаком только тем, кто имел случай проехать тридцать миль по горам.
Они довольно приятно провели время благодаря проводнику, рассказывавшему множество обычных среди горных крестьян историй, относящихся к охоте и промыслу контрабандистов. Он прибавил к ним порядочное количество анекдотов из испанской войны и из того времени, когда французская и английская армии оспаривали друг у друга различные "ворота" в Пиренеях.
Но особенно охотно проводник возвращался к делам, касающимся его профессии, и говорил о них с настоящим энтузиазмом. Так незаметно прошло время для наших путешественников.
Наконец, солнце село, и с наступлением темноты проводник посоветовал им заснуть на несколько часов. На поиски медведя нечего было отправляться до тех пор, пока не наступит глубокая ночь. Почти перед самым рассветом можно надеяться, что медведь станет бродить по лесу; между тем, придя туда слишком рано, можно рисковать застать медведя в берлоге, а в таком случае нельзя быть уверенным, что собакам удастся выгнать его оттуда. Эта берлога могла оказаться просторной пещерой, куда зверь дал бы им проникнуть, чтобы вступить с ними в бой, и, как бы они ни были сильны, в конце концов справился бы с ними, ибо достаточно одного удара медвежьей лапы, чтобы заставить навеки замолчать самую храбрую представительницу собачьей породы. "Собаки, - повторил охотник, должны использоваться лишь в самом крайнем случае".
Другой план имел гораздо больше шансов на успех. В самом деле, вернувшийся медведь, найдя свою берлогу загороженной, будет вынужден уйти в лес. Собаки пойдут по свежему следу, и зверь не сможет ускользнуть от них, если только ему не удастся найти другую пещеру и спрятаться в нее. Пиренейский медведь нередко влезает на дерево, когда его преследуют собаки и люди; но в таком случае успех охоты будет обеспечен, так как на дереве в медведя легко попасть пулями. Кроме того, им еще представлялась возможность всем одновременно стрелять в него, когда он вернется к своему жилищу, что, несомненно, сразу приведет дело к концу.
Итак, к берлоге следовало идти лишь под утро, чтобы загородить вход в нее и устроить засаду до наступления дня. Поэтому проводник повторил свой совет поспать несколько часов и обещал вовремя разбудить охотников.
Этот совет был братьями принят и исполнен с радостью. Пушкин, порядочно помятый во время своего приключения с мулами, также нуждался в отдыхе, и все заснули, завернувшись в свои широкие плащи.
Глава XX
ЗАСАДА
Верный своему обещанию, проводник разбудил охотников примерно за час до зари; оседлав и взнуздав верховых животных, они продолжали путь. Под большими деревьями было очень темно, но проводник знал местность. Медленно, почти на ощупь проехав около мили, они очутились у подножия крутой скалы; по ней путники поднимались в течение некоторого времени и, наконец, достигли нужного места.
Несмотря на темноту, они могли различить на скале темное пятно; это и был вход в пещеру. Он был невелик, и человек лишь с трудом проник бы в него, да и то нагнувшись; но проводник уверял, что этот низкий и узкий вход вел в обширную пещеру; таких пещер много в этой части Пиренеев. Если б проводник наверняка знал, что за входом находится углубление, достаточное лишь для того, чтобы в нем мог поместиться медведь, он принял бы гораздо больше предосторожностей. В этом случае, действительно, было бы легко заставить зверя выйти при помощи собак; но если, как предполагал проводник, пещера была достаточно просторна для того, чтобы медведь мог в ней свободно двигаться, то выманить его наружу не было никакой возможности. Зверь, только заподозрив присутствие врага в окрестностях, мог бы несколько дней оставаться в своей крепости, а это значит, что пришлось бы прибегнуть к настоящей осаде, продлившейся бы долго, да и она могла ни к чему не привести.
Охотники с величайшей осторожностью приблизились к пещере, боясь, как бы медведь, бродя по лесам, не услышал их и, всполошившись, не бросился бы к своей берлоге прежде, чем они успеют запереть в нее вход. Для большей верности, они оставили собак и верховых животных в некотором отдалении, привязав их к деревьям, и направились к пещере, стараясь как можно меньше шуметь и разговаривая лишь вполголоса.
Вслед за тем проводник начал приводить свой план в исполнение. Пока охотники спали, он приготовил большой факел из сухих еловых веток; теперь он зажег его и воткнул в землю близ скалы. В ту минуту, как пламя разгорелось у входа в пещеру, все с ружьями в руках стали наготове. Охотники не были уверены в том, что медведь ушел; могло так случиться, что он еще лежал внутри убежища. В таком случае свет мог разбудить его и вызвать наружу; поэтому следовало быть готовым ко всякому повороту.
Но так как никто не показывался, то проводник привел своих собак и спустил их. Едва очутившись на свободе, эти животные, отлично понимавшие, что от них требуется, бросились прямо в пещеру. В течение нескольких минут они нетерпеливо повизгивали, ясно показывая этим, что чуют медведя.
Проводник, как оказалось, угадал верно: узкий проход вел в пещеру больших размеров: об этом можно было судить по расстоянию, с которого слышался лай собак. Было бы совершенно бесполезно пытаться выманить медведя из такого места, если бы он только сам не пожелал выйти. Поэтому наши охотники не без некоторого волнения прислушивались к лаю собак, который повторяло эхо пещеры.
Ожидание их продолжалось недолго, так как самое большее через минуту обе собаки вышли с опущенными ушами; их поиски были тщетны.
Тем не менее их беспокойные и чуткие движения говорили, что след свежий и что медведь покинул свою берлогу совсем недавно. Кроме того, хозяин собак слышал, как они рылись в траве, составляющей постель медведя, - это было несомненным доказательством того, что жилище было пусто.
Это было именно то, чего хотели охотник-проводник и его товарищи; тотчас же, сложив свои ружья на землю, они принялись вместе с ним загораживать вход в пещеру. Ничего не могло быть легче этого. Камни у них были под руками, и они сделали из них перед отверстием берлоги баррикаду, способную преградить проход любому зверю.
После этого охотники вздохнули свободнее. Они были теперь уверены в том, что отрезали медведю путь к отступлению и могли вполне надеяться на то, что им удастся пустить в него пулю, конечно, если только он не заподозрит чего-нибудь, подходя к своей берлоге.
Теперь оставалось только укрыться в засаде и дожидаться его возвращения. Важно было лишь хорошенько спрятаться и оставаться невидимыми. В самом деле, охотники не знали, с какой стороны вернется медведь. Приближаясь, он мог их увидеть и удрать раньше, чем они успеют выстрелить. Нужно было непременно предотвратить такую неудачу.
Подходящий план живо пришел на ум опытному пиренейскому охотнику. Перед скалой росло несколько больших деревьев; если влезть на них и спрятаться в листве, то медведь ни за что не догадается о присутствии неприятеля.
Эта мысль была тотчас же приведена в исполнение. Иван и Пушкин влезли на одно дерево; проводник и Алексей расположились на другом, и, разместившись так, чтобы, оставаясь невидимыми, самим видеть вход в пещеру, все принялись ждать возвращения медведя.
День прошел быстро, а медведя все не было. Точно рассчитать момент его возвращения было невозможно, потому что многие обстоятельства могли ускорить или задержать его.
- Прежде часто видели медведей, бродящих днем, - сказал охотник, - но тогда они были многочисленны, и охотники меньше преследовали их. Теперь же они покидают свое убежище лишь по ночам. Что касается нашего медведя, то, конечно, рано или поздно, но он вернется. Это зависит от того, много ли его преследовали за последнее время.
Вскоре охотники уже знали, что им думать на этот счет: медведь сам позаботился вывести их из состояния неопределенности, появившись у них перед носом.
Они увидели его внезапно, когда он пробирался ко входу в пещеру. Зверь казался сильно возбужденным; можно было подумать, что его преследуют или что он увидел в лесу что-то неожиданное, что вызвало у него тревогу. Быть может, он заметил лошадей или следы охотников.
Во всяком случае, последним некогда было об этом раздумывать, или, вернее говоря, медведь не дал им на это времени, так как, едва увидев вход в пещеру загороженным, он излил свой гнев в ужасном вопле, резко повернулся назад и убежал так же быстро, как и появился.
Сразу раздалось четыре ружейных выстрела, и несколько клочков шерсти, сорванных с боков зверя, показали, что он был ранен. Он даже пошатнулся, и охотники испустили победный крик; но радость их была преждевременной, так как прежде чем звук их голосов замер в скалах, медведь оправился и побежал во всю прыть.
Охотники видели, как он остановился и обернулся на деревья, как будто ища там своих врагов и собираясь броситься на них, но, почти тотчас же изменив намерение, прыжками бросился в лес и скрылся.
Раздосадованные, они поспешно спустились со своих наблюдательных постов и, отвязав собак, побежали по следу. К большому удивлению и не меньшему удовольствию охотников он привел их к тому месту, где они оставили своих верховых животных; они сразу же убедились, что медведь прошел здесь. Лошади и мулы брыкались, словно внезапно пораженные безумием. Их ржание и крики выражали испуг, и если бы они не были крепко привязаны, то, вероятно, сорвались бы и разбежались, после чего их было бы уже трудно поймать.
Наши путешественники в один миг отвязали их, вскочили в седла и помчались в том же направлении, что и собаки, лай которых они слышали уже в отдалении.
- Пиренейский медведь, - говорил охотник-проводник, - когда его выгонят из берлоги, часто удирает очень далеко, прежде чем остановиться. Нередко можно видеть, что он покидает ущелье или склон горы, где живет, чтобы в более безопасном месте подыскать себе новое убежище. Таким способом он часто сбивает охотников с толку. Он проходит по вершинам скал или вдоль пропастей, по таким тропинкам, куда не могут отважиться забраться ни люди, ни собаки.
Этого и следовало опасаться, так как лес, в котором находились наши путешественники, был почти со всех сторон окружен отвесными скалами, и если бы медведь забрался в этот лабиринт крутых обрывов и пропастей, чтобы достичь горных вершин, они рисковали окончательно его потерять.
У охотника-проводника оставалась еще последняя надежда. Он, так же как и его товарищи, был уверен, что в медведя уже попало несколько ружейных зарядов, зверь должен быть довольно серьезно ранен, если так пошатнулся. Поэтому возможно было, что он станет искать приюта поблизости, может быть, на каком-нибудь дереве. Ободренные этой надеждой, все ехали вперед.
Проводник не ошибся. Едва проехав милю, они услышали непрерывный лай собак, раздававшийся поблизости и все на одном и том же месте, из чего безошибочно заключили, что медведь либо влез на дерево, либо встретил пещеру, в которую и забрался, либо же, наконец, обернувшись назад и решив защищаться, держал собак на приличном расстоянии. Хотелось, чтобы из этих трех предположений верным оказалось первое, и можно было надеяться, судя по лаю собак, что так оно и есть. Продвигаясь все время вперед, они вскоре увидели собак, которые прыгали вокруг огромного дерева, временами бросались на его ствол и лаяли на какое-то животное, притаившееся в ветвях.
Это мог быть только их медведь, и, убежденные в этом, наши охотники приблизились к дереву, каждый держа ружье наготове.
Но, подойдя к подножию дерева, они тщетно смотрели на ветви: медведя там не было! Правда, на макушке виднелась какая-то черная масса, но она менее всего походила на медведя.
Дерево было необычайной высоты, громадные ветви его простирались на несколько футов во все стороны от ствола. В некоторых местах листва была настолько густая, что могла бы скрыть крупное животное, но все же не было ничего, кроме листьев и ветвей, и медведь не мог бы поместиться на нем так, чтобы его не было видно снизу. А между тем там находился медведь, тот самый, за которым они охотились. В этом не могло быть сомнения, хотя не видно было ни малейшей части его тела, ни даже кончика его хвоста или морды.
Можно было бы подумать, что медведь пролез в дупло дерева; но дупла не было. Впрочем, в этом исчезновении зверя не было ничего таинственного. Читатель помнит ту черную массу, которая лежала на верхних ветвях и вид которой поразил охотников, когда они подошли к дереву; очевидно, она и скрывала зверя от их взглядов.
Но что это могло быть?
Глава XXI
МЕДВЕДЬ В ОРЛИНОМ ГНЕЗДЕ
Этот вопрос и задавали себе наши путешественники. Черная масса больше всего походила на кучу хвороста, потому что состояла из множества сучьев и веток, связанных вместе и прикрепленных к верхним разветвлениям дерева. Их было достаточно, чтобы нагрузить телегу, и они были так плотно прижаты друг к дружке, что небо можно было видеть лишь у краев кучи.
В центре же ветви были так плотно переплетены, что образовывали сплошную массу, непроницаемую для света.
- Орлиное гнездо! - после минутного осмотра вдруг воскликнул охотник-проводник. - Так и есть! Собаки правы, медведь спрятался в птичьем гнезде.
Вскоре для всех стало очевидно, что медведь влез по дереву и спрятался в большом орлином гнезде, хотя снизу не было видно ни единого его волоска.
Если бы у них еще могло оставаться малейшее сомнение на этот счет, то его быстро бы рассеяла почти тотчас же разыгравшаяся сцена. Смотря вверх, охотники увидели двух быстро спускающихся больших птиц.
Это были, очевидно, хозяева захваченного гнезда. Вскоре стало ясно и то, что пришелец был для птиц не особенно желанным гостем, так как орлы начали описывать вокруг вершины дерева быстрые круги, бить крыльями над гнездом и издавать грозные крики, в которых слышалась ярость. Не присоединил ли медведь к нескромности своего нежданного визита еще какой-нибудь разбойничий подвиг, не уничтожил ли он у орлов их яиц или птенцов? Этого пока нельзя было сказать. Но если даже он это и сделал, то худшего приема он уже не мог ожидать, и птицы продолжали шумно выражать свое неудовольствие, пока выстрел не предупредил их о присутствии еще одного врага, которого следовало опасаться больше медведя. Только уж после этого расширили они радиус кругов, продолжая, однако, время от времени спускаться к гнезду с криками ярости и горя.
Наши охотники спешились и привязали поблизости верховых животных. Теперь они знали, что медведь в гнезде, но хотя отступление и было ему отрезано, они не могли поручиться за то, что им удастся его захватить. Если бы он спрятался попросту в ветвях, то пули могли бы попасть в него, и они легко довели бы дело до конца, так как, убитый или серьезно раненый, зверь должен был свалиться на землю; но теперь дело обстояло совсем иначе. Гнездо было не только достаточно вместительным для того, чтобы медведь мог свободно улечься в нем, но оно образовывало под ним непроницаемую для пуль защиту.