Томас Рид. Пронзенное сердце

Рид Томас Майн
Пронзенное сердце

   Томас Майн Рид
   Пронзенное сердце
   Перевод: Д. Арсеньев
   Около четверти столетия назад тихий приморский городок Е. был потрясен ужасным происшествием. Могильщик церковного кладбища, раскапывая могилу, в которой несколько лет назад была похоронена молодая девушка, случайно сдвинул киркой крышку гроба. Любопытство заставило его заглянуть внутрь. И тут волосы могильщика встали дыбом, он выронил полуистлевшую деревянную крышку, словно она была из раскаленного железа, отскочил от могилы и убежал. Опытный взгляд могильщика сразу определил по позе девушки, что ее похоронили заживо! Тело лежало не на спине, как обычно, а на левом боку, с согнутыми коленями и правой рукой над головой; волосы растрепаны, саван в беспорядке.
   Такие странные обстоятельства не могли не вызвать крайнего возбуждения во всей округе, тем более в такой же спокойной, как городок Е. Испуганный могильщик, убежавший с этого страшного места, вскоре рассказал, кому-то про увиденное, и слухи, подобно лесному пожару, побежали по всему городку и с той же быстротой распространились по окружающей местности.
   Отовсюду жители устремились в Е., пока толпа, собравшаяся на церковном дворе, не стала такой плотной, что спины людей даже перегородили ворота.
   Среди тех, кто поддался общему возбуждению, была молодая леди Инглворт, богатая наследница, уже вступившая в права, жившая по соседству.
   Мисс Инглворт приехала в ландо, сопровождаемая джентльменом чуть постарше ее и совсем не ее родственником. Но большинство собравшихся знало, что он скоро станет ее родственником, ибо капитан Уолтон сделал предложение наследнице, и оно было принято. Поскольку молодая леди была сама себе хозяйкой - у нее не было близких родственников, кроме престарелой больной тетки, тоже мисс Инглворт, жившей с нею, - она могла по своему усмотрению распоряжаться и своей рукой, и наследством; и собиралась и то и другое вручить капитану Генри Уолтону.
   Как принято среди селян, все еще почтительно относящихся к живущим среди них дворянам, собравшиеся расступились, образовав проход перед молодой леди и ее кавалером и позволив им подойти к свежераскопанной могиле.
   К этому времени гроб уже подняли. Он стоял на могильной плите, охраняемый несколькими полисменами; рядом стояли чиновники магистрата и другие представители городской власти. Возле него был другой гроб, новый, со сверкающими серебряными табличками и свежим крепом, окруженный молчаливыми горюющими родственниками. В нем лежало тело матери девушки. Назначенный час погребения миновал - его отложили из-за неожиданного и поразительного открытия. Однако причин для дальнейшего откладывания не было, поэтому решили, что второй гроб будет опущен туда, откуда подняли первый; останки матери будут лежать под гробом дочери, а не над ним, как предполагалось первоначально!
   Сцена производила впечатление. В церковном дворе глаза увлажнились не только у родственников покойных.
   Когда мисс Инглворт подошла к недавно откопанному гробу и увидела тело все в той же позе, в какой его обнаружил могильщик - никто не посмел потревожить его кощунственным прикосновением, - все заметили, как она вздрогнула и побледнела. Казалось, она вот-вот потеряет сознание, и ей пришлось опираться на руку своего жениха по пути к экипажу, куда она сразу направилась. По дороге домой она выразила сожаление, что вообще поехала на кладбище. Ее спутник, чтобы подбодрить ее, ответил успокаивающе:
   - Элен, не думайте больше об этом! Вспомните, что когда мы в следующий раз вдвоем пойдем в эту церковь, у нас будет гораздо более приятный повод. Двенадцать месяцев! Ах, как это долго! Я почти решился оставить военную службу и с вашего согласия устроить свадьбу пораньше.
   Он имел в виду их свадьбу, дата которой была уже определена; впрочем, не точный день. Потому что он зависел от времени возвращения молодого офицера с Мальты, где ему предстояло целый год провести со своим отрядом. Но не мысль о разлуке омрачала лицо его невесты, а меланхолическая улыбка, с которой она ответила, не была связана со словами жениха. С того самого мгновения, как девушка увидела страшное зрелище на церковном дворе, на лицо ее легла тень и оставалась на нем не только в этот день. Часто и впоследствии, когда девушка вспоминала об этом, ужас охватывал ее сердце.
   Минул год, и капитан Уолтон, освободившись от военной службы, вернулся в Англию.
   Подобно древним крестоносцам, он считал необходимым прежде всего приветствовать свою возлюбленную, и направился к ней. Он знал, что она его ждет: незадолго до отъезда с Мальты он написал ей о своем возвращении и на почте в Марселе получил ее ответ. Но так как он не мог назвать ни дня, ни часа своего возвращения в Е., его не ожидал экипаж, и ему пришлось добираться до поместья Инглвортов в наемной карете.
   Дорога проходила мимо церкви, расположенной немного в стороне от городка. Проезжая вдоль ограды кладбища, капитан с любопытством посмотрел туда, где двенадцать месяцев назад стоял с невестой у могилы погребенной заживо девушки. Но тут же увидел нечто такое, что заставило его вздрогнуть и приказать кучеру остановиться. За роскошной позолоченной оградой, окружавшей усыпальницу Инглвортов, была свежая могила. Рядом лежало несколько белых мраморных плит - очевидно, материал для надгробья.
   На мгновение кровь у него застыла, сердце глухо забилось. Но только на мгновение. Вспомнив больную тетушку, капитан сказал самому себе: "Ах, значит, она умерла. Жаль. Добрая была душа и всегда одобряла мои ухаживания за племянницей".
   - Чья это могила? - машинально спросил он у могильщика.
   - Которая, капитан? - Могильщик узнал спрашивающего и почтительно приподнял шляпу.
   - Вон та, за оградой Инглвортов.
   - Мисс Инглворт, сэр, - удивленно ответил могильщик. И немного понизив голос, с искренним сочувствием добавил: - Мы только позавчера ее похоронили. Но, сэр, мне казалось, вы должны об этом знать.
   - Я не знал. Меня не было в Англии. Вернулся только сегодня утром и ничего не слышал о ее смерти. Бедняга! Я знал, что она долго не проживет. Поехали, Ярви!
   Кучер взмахнул кнутом, экипаж тронулся, а могильщик остался на месте, на лице его было выражение удивления и замешательства.
   "Какое неприятное событие, - размышлял капитан Уолтон. - Не хочу сказать, что зловещее, но приехать в такое время... Моя Нелли очень жалела старую тетушку, и это печальное происшествие, конечно, очень ее расстроило. Придется отложить свадьбу, которую мы так долго ждали. Как будто мы с ней обречены на разочарования".
   Тень этих мыслей, упавшая на его лицо, почти рассеялась к тому времени, как он подъехал к дому Инглвортов; но черная траурная табличка на двери дома вернула ее. В молчании подъезжал он к двери.
   Не дожидаясь, пока кучер слезет со своего сиденья, капитан выпрыгнул из кареты и позвонил.
   Отворил слуга с печально вытянутым лицом.
   - Мисс Инглворт дома, Джеймс?
   - Да, капитан.
   - Доложите.
   Слуга ушел и тут же вернулся.
   - Прошу вас, сэр. Мисс Инглворт в гостиной, она ждала вас сегодня. Печальная новость, сэр, особенно для вас.
   Капитан Уолтон не стал задумываться, почему новость особенно печальна для него. Его ждет невеста и возлюбленная; торопливо пройдя мимо слуги, он распахнул дверь гостиной и вошел. То, что он увидел, на мгновение остановило биение сердца. Любимая Нелли не вскочила с кресла и не побежала ему навстречу. Он увидел на диване больную тетушку в той же позе, в какой не раз видел ее в прошлом. Мгновенно, как при вспышке молнии, ему все стало ясно. Вопрос "Где Элен?" прозвучал механически; не дожидаясь ответа, капитан добавил:
   - Можете не говорить. Я знаю, я все знаю... Она умерла!
   Так оно и оказалось.
   Как только опечаленный возлюбленный оправился от самого острого приступа горя, ему рассказали подробности смерти его невесты.
   Долгой болезни не было: Элен Инглворт умерла скоропостижно, почти в тот же час, как почувствовала себя плохо. Капитан знал это и сам: ее письмо, которое он получил в Марселе, было написано накануне смерти, но в нем ни о какой болезни не упоминалось; было только возбуждение от приближающейся свадьбы и радость. Элен, когда писала его, была, очевидно, в прекрасном настроении. Увы! Как оказалось, это была знаменитая предсмертная лебединая песня.
   Причиной смерти была болезнь сердца - как заявила ее тетка и как было подтверждено свидетельством врача Элен.
   Для жениха, которого смерть так жестоко разлучила с невестой, было слабым утешением узнать, что он не потерял имущество, которым овладел бы в результате брака. Вскоре ему вручили завещание, и он прочел, что является единственным владельцем всего поместья Элен Инглворт, за исключением некоторых денежных сумм.
   Хотя капитан Уолтон был беден - в сущности, кроме офицерского жалованья, у него ничего не было, - деньги его не очень интересовали. Если бы удалось вернуть Элен Инглворт к жизни, он с радостью отказался бы от всего и был бы доволен самым скромным домом в ее поместье. Увы! Этому не бывать. Она мертва - мертва и погребена, и он больше никогда ее не увидит.
   Он просмотрел завещание - это было его официальной обязанностью, - и один из пунктов поразил его своей необычностью.
   Помимо десяти тысяч фунтов, оставленных тетушке, такая же сумма была завещана врачу Элен! Десять тысяч фунтов за профессиональные услуги, как говорилось в завещании!
   - Какие профессиональные услуги? Что бы это могло быть? - спрашивал себя капитан Уолтон.
   Задав вопросы, он узнал, что услуги состояли в посещении поместья дважды в неделю в течение двенадцати месяцев и в нескольких часах, проведенных возле умирающей.
   Сто фунтов за каждое посещение! Плата, никак не соответствующая услугам, однако никакая причина в этом необычном пункте завещания не была указана. Правда, доктор Лэмсон, счастливый наследник, был семейным врачом Инглвортов в течение многих лет. Но это не могло объяснить, почему Элен Инглворт завещала ему такую огромную сумму; и оттого капитан Уолтон был крайне удивлен и заинтригован.
   Тетя ничего не могла ему объяснить. Она была тоже удивлена этим пунктом и уязвлена тем, что чужак, врач, получает по завещанию племянницы столько же, сколько она.
   Не сумев найти удовлетворительного объяснения этому странному пункту завещания, капитан Уолтон тем не менее решил его исполнить. Он был единственным исполнителем воли умершей. А эта воля была высказана совершенно ясно, черным по белому, подписанная самой Элен Инглворт - как дрожали руки капитана, когда он разглядывал эту такую знакомую ему подпись! - и заверенная двумя свидетелями: клерком адвоката, который писал завещание, и молодым человеком, который был чем-то вроде помощника доктора Лэмсона.
   Это тоже показалось не совсем обычным, хотя, по мнению молодого офицера, не свидетельствовало ни о каких темных делах врача. Возникновению такого подозрения мешал сам характер завещания. Капитан Уолтон не был склонен к злобным или несправедливым предположениям. К тому же тетушка рассказала, что Элен знала о своей болезни. Она часто жаловалась на учащенное сердцебиение.
   Но какая разница теперь, чем она болела? Элен мертва, и в свидетельстве врача указывалась причина смерти.
   Так заключил капитан Уолтон, и с печальным сердцем принялся исполнять завещание. Но он не успел еще выплатить доктору Лэмсону крупную сумму, как до него дошли слухи, которые давали достаточный повод, чтобы воздержаться от этого - по крайней мере на время.
   Слухи, распространившиеся по округе, касались имени врача, дотоле незапятнанного и безупречного. До сих пор его винили только в излишней любви к деньгам, граничившей со скупостью. К тому же он был человеком молчаливым, замкнутым, необщительным и немного циничным. И хотя все признавали, что он хороший врач и ведет безупречный образ жизни, доктор Лэмсон не был популярен среди простого населения.
   Внезапная смерть молодой девушки и известие о крупной сумме, завещанной доктору, взбудоражили местное общество. И эти два факта, неизбежно сопоставленные, давали основание для слухов о грязной игре со стороны врача.
   Очень скоро подозрения приобрели форму обвинений; округа пришла в возбуждение, требовали эксгумации тела Элен Инглворт.
   Даже если бы капитан Уолтон захотел, он не мог бы противиться этому требованию. Но он не хотел: к этому времени он и сам кое-что увидел и услышал, и это заставляло его не только согласиться на эксгумацию, но и торопить ее. Впервые услышав зловещие толки, он решил, что его долг повидаться с доктором Лэмсоном и рассказать ему обо всем услышанном.
   Делая свое неприятное сообщение, молодой офицер заметил, как врач вздрогнул, побледнел и не успокоился до конца. Затем ответил только насмешливым презрительным смехом, повторил причину смерти, указанную в его свидетельстве, заметив, что "невежественные деревенские жители всегда были склонны к таким нелепым предположениям". Что касается подозрений против него самого, он не снизошел до ответа на них.
   В остальном врач выглядел явно раздражительным и неразговорчивым. Заметив это, капитан Уолтон извинился за свое вторжение, совершенное с самыми благими целями; и распрощался. Врач проводил его до дверей.
   Капитан возвращался домой пешком. По дороге он встретил молодого человека, в котором узнал помощника доктора Лэмсона, того самого, который был одним из свидетелей при составлении завещания. Этот молодой человек, в потрепанном тесном черном костюме, худой и костлявый, бледный, с нездорового цвета кожей, выглядел так, словно доктор постоянно пускал ему кровь.
   Однако выражение лица молодого человека свидетельствовало, что он вряд ли покорно сносил такое обращение. Напротив, лицо у него было хитрое и злое, какое часто бывает у младших клерков юристов.
   Как уже говорилось, капитан Уолтон знал этого человека. Звали его Ньюдин. Вспомнив, что он был одним из свидетелей, подписавших завещание, молодой офицер решил с ним заговорить.
   - Кстати, мистер. Ньюдин, вы ведь один из свидетелей завещания мисс Инглворт. Могу ли я спросить, как случилось, что вы его подписали?
   - Я подписал его по просьбе доктора Лэмсона, капитан Уолтон. Он специально послал за мной для этого. Я был в комнате для приготовления лекарств, когда адвокат Лакетт попросил найти свидетеля. Доктор предложил мне вместе с ним пойти в дом Инглвортов. Его это дело очень волновало, и неудивительно, учитывая, какую сумму он получал по завещанию.
   - Но ваша подпись совсем не была обязательной для этого. Любой человек мог подписать завещание, если бы его сочли достаточно ответственным. В доме были дворецкий и старший садовник. Оба они люди честные, с хорошей репутацией. Он мог попросить любого из них стать свидетелем. Однако же, не попросил.
   - Возможно, вы удивляетесь, капитан; но я - нет, - ответил помощник врача, многозначительно пожимая плечами. - У доктора были на то свои причины.
   - Правда? А могу я их узнать?
   - Если пообещаете, что ничего ему не расскажете...
   - Конечно, обещаю. Вряд ли мы с ним будем вообще об этом говорить.
   - Что ж, капитан Уолтон, по правде говоря, я думаю, он хотел, чтобы никто не знал о завещании. Лакетт и доктор Лэмсон - близкие друзья. Между нами, я считаю, что адвокат получит часть этих десяти тысяч, когда они попадут к доктору Лэмсону. Конечно, капитан, я только высказываю свои предположения и не стал бы вообще этого делать, если бы не чувствовал, что здесь что-то нечисто.
   Ах, капитан, есть кое-что еще более странное, и поскольку вы мне дали слово молчать, я вам расскажу и об этом...
   Капитан Уолтон весь превратился в слух.
   - Со дня составления завещания, - продолжал Ньюдин, - но особенно со дня смерти молодой леди доктор сам не свой. Он встревожен, как обжегшийся горностай. А однажды, когда он уснул в своем хирургическом кресле, я слышал, как он во сне говорил что-то об иглах, которые всаживают в людей, и тут же упомянул мисс Инглворт и наследство в десять тысяч фунтов. Странно, не правда ли?
   - А как вы это понимаете, мистер Ньюдин?
   - Я ничего не хочу сказать, капитан. Рассказываю только, что видел и слышал. Но мне пора. До свиданья, сэр.
   С этими словами он ушел неслышной, вкрадчивой походкой, оставив капитана Уолтона размышлять над своим непрошеным свидетельством.
   К этому времени требование произвести эксгумацию тела мисс Инглворт приобрело официальную форму. Было собрано жюри коронера в составе нескольких медиков, самых известных в округе; им поручили произвести осмотр. Гроб выкопали и поставили на мраморную плиту внутри ограды. День был ясный, и расследование решили проводить на открытом воздухе. Помимо представителей власти, присутствовали также несколько джентльменов, мировых судей. Все они находились внутри ограды, а жители города и окружающих деревень теснились снаружи. Двор церковного кладбища Е. никогда не был так полон с того дня, двенадцать месяцев назад, когда было случайно открыто тело молодой девушки.
   Среди вызванных жюри свидетелей были адвокат Лакетт, его клерк, сам доктор Лэмсон, а также его помощник Ньюдин. Конечно, присутствовал и капитан Уолтон; в сущности, он был главным организатором расследования.
   Трудно описать его чувства, когда крышку сняли с гроба и он увидел свою невесту, закутанную в саван. Хотя лицо у нее было белое, словно у мраморной статуи - совсем не такое, каким он видел его в последний раз в расцвете здоровья и молодости, - разложение еще "не стерло черты, на которых покоится красота", и Элен Инглворт даже в смерти была прекрасна.
   Опечаленный возлюбленный не мог вынести это зрелище. Чтобы не смотреть на это неподвижное, словно мраморное лицо, он отвернулся, сел на могильную плиту и заплакал.
   Тем временем расследование одновременно с посмертным осмотром продолжалось.
   Тело извлекли из гроба и положили на большую мраморную плиту, предназначенную для надгробья. Вначале обнажили только голову и грудь. Больше ничего не потребовалось, потому что внимательный взгляд одного из хирургов тотчас заметил небольшую припухлость на коже непосредственно над сердцем. Более тщательное изучение показало, что часть кожи как будто надрезана. Кусочек кожи приподняли, и под ним обнаружилось отверстие, такое крошечное, что вряд ли заслуживало названия раны. В отверстие ввели зонд и услышали звон металла о металл. С помощью пинцета извлекли стальную иглу, такую, какими пользуются при плетении соломенных шляп! Игла в несколько дюймов длиной, нацеленная прямо в сердце, очевидно, пробила его насквозь.
   Шум возбуждения пробежал среди собравшихся. Все пришли в ужас. Даже серьезные медики на время утратили самообладание. Потом старший из них сказал, обращаясь к коронеру:
   - Мне кажется, в настоящее время нет необходимости продолжать осмотр. Вот это, - продолжал он, указывая на иглу, - явно причина смерти.
   Остальные врачи поддержали, и коронер объявил начало слушаний. Первым в качестве свидетеля вызвали доктора Лэмсона, единственного врача покойной.
   На вопрос о причине смерти доктор Лэмсон просто повторил то, что говорилось в свидетельстве о смерти. Он продемонстрировал также собственную копию этого свидетельства, сданную в регистратуру. Ему показали иглу, рассказали, где ее обнаружили, и спросили, знает ли он о ней что-нибудь.
   - Знаю, - сразу и совершенно неожиданно ответил он.
   Все были поражены. Присутствующие затаили дыхание, все пристально смотрели на свидетеля и напряженно ждали, что он еще скажет.
   - Будьте добры, - продолжал коронер, - рассказать все, что знаете. И помните, доктор Лэмсон, что вы под присягой.
   - Не нужно мне напоминать об этом, - резко возразил свидетель. - Иглу, которую вы обнаружили, я воткнул собственной рукой.
   Такое открытое признание не могло увеличить общего изумления: оно и так достигло пика. Со стороны зрителей донеслись гневные восклицания. Призвав всех к молчанию, коронер продолжал:
   - Мы просим вас объяснить свои действия, доктор Лэмсон.
   - Сейчас объясню. За несколько месяцев до смерти мисс Инглворт узнала о своей болезни. Я сам, убедившись в этом, рассказал ей. И тогда она заговорила о том, что занимало ее мысли. Несомненно, большинство присутствующих помнит необыкновенное происшествие, которое год назад собрало на этом же месте большую толпу. Я говорю о том случае, когда нашли тело девушки, поза которой говорила о том, что девушку погребли заживо. Мисс Инглворт была одной из свидетельниц и сама говорила мне, что это зрелище ее сильно поразило. Она постоянно об этом думала. Ею владел страх, она боялась, что с ней произойдет то же самое. Я попытался высмеять ее опасения, но она оставалась серьезной и, к моему удивлению, попросила, чтобы после ее смерти - если она умрет, - я бы принял меры против такой ужасной возможности. Она даже сама предложила способ и вручила мне иглу, которую вы сейчас держите в руке. Вначале я отказался наотрез и попытался отговорить ее. Тем не менее она продолжала настаивать. И, чтобы добиться моего согласия, назвала ту большую сумму, которую, как вы знаете, завещала мне.
   - Продолжайте, сэр, - сказал коронер.
   - Не могу ожидать, - продолжал свидетель с видом оскорбленного, - что мне поставят в заслугу то, что я противился ее воле. Еще меньше надеюсь, что мне поверят, если я скажу, что не обещанное наследство заставило меня наконец согласиться. Она меня умоляла, и я согласился - себе на горе, как вижу теперь.
   - Есть ли у вас доказательства этой просьбы, которую я могу назвать весьма необычной?
   - Они у меня были - в виде ее собственного заявления, подписанного и снабженного личной печатью. Я предвидел как раз такую возможность и попытался защититься. Она вручила мне этот документ, но, к своему горю и досаде, я только вчера обнаружил его исчезновение. Я неосторожно оставил его в открытой ячейке в своей комнате для приготовления лекарств, и кто-то его похитил.
   В этот момент капитан Уолтон, который внимательно слушал, бросил взгляд на помощника Лэмсона - Ньюдина.
   Тот, как один из приглашенных свидетелей, дожидался своей очереди за пределами ограды. У него всегда было бледное лицо, поэтому нельзя сказать, что он побледнел, но капитан Уолтон заметил то, что осталось незамеченным другими: подергивание мышцы на шее и дьявольское выражение в глазах, словно говорившее: "Я в этом виноват".
   По-прежнему держа в руках иглу, коронер снова обратился к доктору Лэмсону:
   - Расскажите жюри, как вы действовали этим.
   - Рассказывать особенно нечего. Убедившись, что наступила смерть, я действовал в соответствии с обещанием, данным молодой леди, и ввел иглу, которую она сама мне дала. Конечно, я сделал это, когда остался наедине с телом. Если бы я сделал это открыто, наверно, никто не стал бы мне мешать. Но пошли бы разговоры о таком необыкновенном происшествии, и меня, несомненно, обвинили бы - как винят сейчас.
   - И не просто винят! - воскликнул один из зрителей за пределами ограды. Этот возглас подхватили многие.
   - Тишина! - приказал коронер. - Я арестую всякого, кто помешает проведению расследования.
   Затем, повернувшись к доктору Лэмсону, он добавил:
   - Готовы ли вы под присягой показать, что причиной смерти мисс Инглворт была болезнь сердца?
   - Да, я готов поклясться. Но зачем меня расспрашивать? Заканчивайте посмертный осмотр, и он вас удовлетворит. Как видите, на игле нет ни следа крови, нет и кровоподтека вокруг отверстия, образованного иглой. Мне нет необходимости напоминать присутствующим здесь коллегам медикам, что так не могло бы быть, если бы игла вошла в тело живого человека. Пусть вскроют грудную клетку и убедятся, что я в свидетельстве указал верную причину смерти. Готов в этом поручиться всем своим искусством врача.
   Приняв его вызов, медики продолжили осмотр, чтобы проверить правдивость его слов. Было очевидно, что многих из них слова доктора Лэмсона убедили. Тем не менее, необходимо было продолжить вскрытие. Однако делать это на открытом воздухе было неудобно. Поэтому предложили перенести тело в ризницу. Его туда перенесли, и там разрешено было присутствовать только коронеру, членам жюри и другим официальным лицам.
   Когда вскрыли грудную клетку и обнажили сердце, стало ясно, что доктор Лэмсон говорил правду. Покойная умерла от болезни сердца, от той ее разновидности, которая называется атрофией; во всяком случае, она страдала этой болезнью. Но, возможно, смерть была вызвана не самой болезнью, и эта неуверенность наряду с многочисленными сомнениями членов жюри, вызвала и у врачей расхождение во мнениях.
   Можно ли сердце в подобном болезненном состоянии так пронзить иглой, чтобы не вызвать кровотечения? Снаружи не была затронута ни одна вена или артерия, этим объяснили отсутствие кровоподтека. Может, так же было и внутри сердца, и игла пронзила его, когда оно еще билось? Несомненно, такой вопрос никогда не возник бы, если бы не наследство в десять тысяч - сумма, поражающая воображение.
   Разумеется, доктор Лэмсон на вскрытии не присутствовал. Его вместе с остальными свидетелями попросили подождать в прихожей.
   Обсуждение продолжалось очень долго, приближалась ночь, и коронер решил перенести неоконченное расследование на следующий день. Свидетелям сообщили, в котором часу им нужно явиться.
   Некоторые члены жюри предлагали немедленно арестовать доктора Лэмсона, но сомнения победили, и ему разрешили вернуться домой. Когда он проходил через церковный двор, его встретили свистом. Но поскольку он ответил полным равнодушием, что само по себе явилось доблестью, толпа устыдилась своего поведения и отказалась от дальнейших демонстраций недружелюбия.