Рид Томас Майн
Затерявшаяся гора
Томас Майн Рид
Затерявшаяся гора
Глава I
БЕЗ ВОДЫ
- Смотрите! Смотрите! Вот Затерявшаяся гора! Вот она! До нее еще далеко, но она уже видна! Она представляется издали не то клочком неба, не то тучкой, но все же это она, решительно она!!!
Всадник, который только что это воскликнул, был не один. Монологи употребительны на сцене, и редко случается, чтобы в обыденной жизни кто-нибудь высказывал свои мысли вслух и притом так громко.
Всадник этот, верхом на серой в яблоках небольшой лошади, ехал во главе многочисленного каравана, в сопровождении двух или трех также бывших верхом джентльменов. За ними ехали другие всадники, а позади них двигались большие телеги, прикрытые черной парусиной. То были огромные длинные повозки, неуклюжие, тяжелые, нагруженные и заваленные массою разнообразных вещей. Каждую такую повозку с трудом тащила восьмерка мулов. Повозки эти представляли собой настоящие передвижные дома, жилища целых семей путешественников. Мулы, тащившие повозки, запряжены были так, что образовывалась атайя, т. е. вереница, тянувшаяся длинной линией до самого арьергарда. Наконец, огромное стадо рогатого скота, которое гнали несколько пастухов, замыкало собою этот необычный караван.
Люди, составлявшие караван, все были верхом, даже пастухи и погонщики мулов. Путешествие, подобное тому, которое они предприняли, трудно было бы совершить иначе чем верхом. Они направлялись из мексиканского города Ариспы и проезжали по огромным пустынным равнинам, которые тянутся вдоль северной границы штата Соноры. Равнины эти называются льяносами.
Караван почти целиком состоял из рудокопов. Об этом без особенного труда можно было догадаться по одежде большей части этих людей, а главным образом, по их багажу, состоящему из веревок, орудий и машин, странные формы которых обращали на себя внимание даже под грубой парусиной, прикрывавшей телеги.
Словом, это был многочисленный отряд рабочих-рудокопов, которые под руководством своих хозяев переходили от истощившейся залежи к другой, недавно открытой. Залежь эту они должны были разрабатывать сообща. Жены и дети сопровождали их, потому что они отправлялись в отдаленную часть Сонорской пустыни, где им необходимо было жить месяцы, а возможно, и годы.
За исключением двух всадников, белокурые волосы которых выдавали их принадлежность к саксонской расе, все остальные были мексиканцы, и притом не чистой крови, о чем можно было судить по тому, что лица их были всевозможных оттенков, начиная от цвета китайской бумаги до медно-красного цвета кожи туземцев-дикарей. Некоторые из рудокопов были настоящие, кровные индейцы из племени опатов, одного из тех племен, которые известны под именем манза, т. е. племени побежденного и принявшего отчасти цивилизацию, вследствие чего они стали походить на своих диких родичей так же мало, как домашняя кошка походит на тигра.
Некоторое различие в костюме уже с первого взгляда указывало на разное общественное положение и место, занимаемое каждым путешественником. Рудокопы рабочие и помощники машинистов, заведовавшие землечерпальными машинами, выделялись своею многочисленностью. Немало было тут возниц повозок, были также аррьеросы и мозосы, в обязанности которых входило навьючивать поклажу на животных; кроме того, в отряде находились вакеросы, или пастухи, и несколько человек из личной прислуги обоих саксонцев.
Всадник, восклицанием которого начинается наш рассказ, резко отличался от своих спутников как костюмом, так и общественным положением. Это был золотоискатель, или, по-мексикански, гамбузино, один из тех гамбузино, которыми в той стране хоть пруд пруди. Люди эти обладают каким-то особенным, переходящим по наследству от отца к сыну даром отгадывать присутствие в недрах земли того желтого металла, который так ценится нами и так часто приводит к гибели. Имя этого гамбузино было Педро Вицента. У него был какой-то чужеземный тип лица, который не сразу забывается. Казалось, что его черные глаза могли так же пытливо заглянуть в глубь вашей души, как они умели проникать в недра земные.
Этот самый Педро Вицента за несколько недель до того времени, когда начинается наш рассказ, открыл залежь, куда теперь направлялся караван. Он поспешил заявить о своей находке властям Ариспы для того, чтобы ее записали на его имя, это по местным законам обеспечивало ему исключительное право владеть золотоносною жилою. Судя по этому, мы могли бы счесть гамбузино начальником каравана, но в данном случае мы бы жестоко ошиблись. Средства не позволяли ему предпринять самому разработку залежи, на что, к слову сказать, требовалось затратить довольно большую сумму денег, и он вынужден был уступить свои права на залежь богатому торговому дому "Вилланева и Тресиллиан", получив за это известную сумму наличными деньгами и выговорив себе по контракту некоторую долю в будущих барышах.
Так как предприятие казалось довольно выгодным, то "Вилланева и Тресиллиан" забросили свою старую залежь, не приносившую им больших доходов, и отправились в путь, забрав с собою не только своих рабочих, которые пошли в сопровождении жен и детей, но и все, что нужно для золотодобычи, т. е. землечерпальные машины, орудия для добывания и промывки руды, решета для получения оставшихся после промывки золотых песчинок и самородков и, сверх того, наиболее необходимые для обыденной жизни предметы.
Это их караван остановился в льяносах, когда Педро закричал:
- Взгляните: вот Затерявшаяся гора!
Лица, к которым главным образом относилось восклицание гамбузино, были не кто иные, как его компаньоны. Один из них, дон Эстеван Вилланева, человек лет пятидесяти, был мексиканец. Благородные и надменные черты лица указывали на его андалузское происхождение. Другой компаньон, высокого роста, худощавый и белокурый, был англичанин из Корнвалиса, Роберт Тресиллиан, покинувший после смерти жены отечество, чтобы попытать счастья в Мексике.
В ту минуту, о которой мы говорим, все путешественники, от первого до последнего, имели мрачный и озабоченный вид; что-то, видимо, беспокоило их. Достаточно было взглянуть только на лошадей и мулов, чтобы понять причину их беспокойства. Бедные животные находились в очень жалком состоянии: на их исхудалых боках можно было пересчитать все ребра; вытянутые шеи были опущены, так как ослабевшие животные не имели сил их поднять.
Они шли с большим трудом. Глубоко запавшие глаза, вывалившиеся из пересохших ртов языки, - все это указывало на мучившую их неутолимую жажду. Несчастные животные в продолжение уже трех дней не получали воды, а скудная растительность льяносов, которая попадалась до сих пор, не могла доставить им хотя сколько-нибудь сносного корма.
Это был период засухи в Соноре. В продолжение уже нескольких месяцев в этом месте не упало ни одной капли дождя, и даже ручьи, попадавшиеся путешественникам, столь обильные водою в обыкновенное время, - даже те совершенно иссякли. Поэтому было неудивительно, что животные дошли до полного истощения и что их хозяева находятся в сильной тревоге. Еще сутки-другие такого пути означали смерть, если не для всех, то для большинства.
Услышав восклицание гамбузино, его спутники уже не скрывали вздоха облегчения, - слишком сильным было их душевное беспокойство. Они хорошо знали, что близость горы обещала корм животным и воду для всех. Педро очень подробно описал им Затерявшуюся гору как конечную цель путешествия, и подножие горы как место наиболее удобное для лагеря. Он рассказывал об этом месте как о маленьком Эдеме. А на одной из вершин Затерявшейся горы гамбузино обещал показать богатейшие залежи золота, известные пока только ему одному. У подножия горы им нечего было опасаться недостатка в корме для лошадей и вьючных животных, или недостатка в воде, как это было до сих пор, так как здесь находился источник ключевой воды. Кроме того, там же голубело озеро, берега которого представляли собой превосходнейшие пастбища. Трава на них всегда была густая, сочная и расстилалась вокруг вечнозеленым изумрудным ковром.
- Вы уверены в том, что это Затерявшаяся гора? - спросил дон Эстеван, устремив глаза на видневшуюся на краю горизонта одинокую возвышенность, на которую ему указал Педро.
- Так же, сеньор, - ответил Педро, немного задетый за живое, - как в том, что мое имя Педро Вицента. Да и как же мне не знать здешних мест, когда моя мать не одну сотню раз рассказывала мне историю моего крещения? Бедная женщина никак не могла примириться с тем, что этот обряд обошелся ей страшно дорого. Подумайте-ка, сеньоры, двадцать серебряных песо1 и две восковые свечи!.. Две огромные свечи из самого белого воска! И все это для того только, чтобы я мог унаследовать имя и дарования моего отца, который, подобно мне, был только бедным гамбузино!..
- Хорошо, Педро! Не сердитесь, - смеясь возразил дон Эстеван, - все это давно уже пора забыть, так как вы теперь настолько богаты, что можете больше не жалеть о тех пустяках, каких стоило ваше крещение.
Дон Эстеван говорил чистую правду. Со времени своей счастливой находки Педро стал богатым человеком.
Кто видел его месяца три назад, тот не узнал бы его: настолько изменилась к лучшему его внешность. Раньше он был бледен, худ и ходил чуть ли не в рубище; его грязная и изорванная одежда еле держалась на нем; вместо лошади у него была какая-то измученная, еле живая кляча, достойная соперница Россинанта. Теперь он восседал на породистом коне, покрытом богатою попоною; на него было больно глядеть из-за блестящих позументов, составляющих необходимую принадлежность той живописной мексиканской одежды, которую носят ранчеро.
- Довольно шутить, - нетерпеливо прервал их Роберт Тресиллиан, - гора, находящаяся перед нами, это и есть Затерявшаяся гора, да или нет?
- Да! - лаконично ответил проводник, еще более обиженный сомнением в его топографических познаниях, которое позволил себе выразить, даже после его слов, чужестранец. И это в адрес Педро, знавшего все закоулки Сонорской пустыни!
- В таком случае, - продолжал Тресиллиан, - чем скорее мы там будем, тем лучше. Я полагаю, что гора находится от нас на расстоянии десяти миль.
- Вы можете, кабальеро, смело положить двадцать миль и прибавить к этому еще несколько метров, - сказал Педро.
- Как! Двадцать миль! - с удивлением воскликнул англичанин. - Я не могу в это поверить!
- Если бы вы, сударь, - хладнокровно сказал гамбузино, - так же часто путешествовали по льяносам, как я, то не говорили бы так. Расстояния в здешних местах никогда не бывают такими, какими они нам кажутся издали.
- Хорошо! - сказал англичанин. - С того момента, как мне это сказали вы, я верю. Я достаточно доверяю вашим способностям, так как вы столь успешно их проявили в качестве золотоискателя.
Этот комплимент приятно польстил самолюбию гамбузино.
- Тысяча благодарностей, дон Роберт! - ответил он, отвесив глубокий поклон. - Вы можете мне верить на слово, сеньор, потому что я не говорю наугад и могу даже вычислить расстояние в ярдах. Уже не в первый раз, сеньоры, я замечаю, что вы сомневаетесь в моем знании местности. Так знайте, что прежде, чем решиться сделаться вашим проводником, мне пришлось самому несколько раз побывать здесь и подробно изучить местность. Я отлично помню, что здесь должна находиться большая пальма, которую вы видите вон там, слева от вас.
С этими словами Педро указал Роберту Тресиллиану на высокое дерево, гладкий длинный ствол которого оканчивался венчиком длинных листьев блестящего стального цвета. То была пальма из семейства юкка, величиною своею превосходившая все экземпляры этой породы, которые так часто попадаются в льяносах.
- Если вы, сударь, - добавил гамбузино, желавший во что бы то ни стало войти в доверие к англичанину, - все еще сомневаетесь в правдивости моих слов, то не угодно ли вам подойти поближе к пальме? На ее коре вырезаны две буквы: "Р", "т" - рукою вашего покорнейшего слуги Педро Виценты. Это маленькое напоминание о своей особе я оставил, когда был здесь три месяца тому назад.
- Я вам верю без доказательств, - ответил Тресиллиан, усмехнувшись при слове "напоминание". Ему показалось забавным это напоминание в пустыне!
- В таком случае, сеньоры, позвольте вам доложить, что максимум того, что мы можем сделать, - это достигнуть горы до захода солнца.
- Хорошо, Педро! - дружеским тоном сказал дон Эстеван. - Не следует терять времени. Будьте так добры отъехать немного назад и отдать приказание продолжать путь. Велите погонщикам мулов подстегнуть, насколько это возможно, животных.
- Я весь к услугам вашей милости, - ответил гамбузино, высоко приподняв над головою свою шляпу с широкими полями и отвесив поклон обоим компаньонам.
Он пришпорил коня своими огромными шпорами и галопом поскакал к арьергарду каравана. Не доезжая немного до телег, он почтительно поклонился небольшой группе лиц, которых мы еще не представили нашим читателям, но которые были едва ли не самыми интересными из всего отряда. Две особы из этой группы принадлежали к прекрасному полу. Одна была женщина лет 35-ти, в молодости, должно быть, отличавшаяся редкою красотою, следы которой были заметны еще и теперь. Другая была прелестная девушка, почти дитя. Судя по ее сходству с первой спутницей, она, должно быть, была ее дочерью. Ее великолепные черные глаза сияли, как звезды, под короной черных с синеватым отливом волос. Маленький ротик с пухлыми губками был словно создан для поцелуев. Никогда еще испанская мантилья не покрывала более восхитительной головки. Девушку звали Гертрудой, а ее мать была сеньора Вилланева. Они ехали в повозке, похожей на паланкин (по-мексикански litera), какими пользуются местные знатные дамы для путешествия по слишком узким и неудобным для верховой езды дорогам.
Повозка была выбрана как наиболее приятный и наименее утомительный способ передвижения. Везли ее два прекрасных мула, которыми управлял молодой мексиканец.
Четвертым лицом в группе был сын Роберта Тресиллиана - Генри. На вид ему было лет 19. Это был красивый, высокого роста юноша с белокурыми волосами и изящными, словно точеными, чертами лица, в которых, однако, не было ничего женственного.
Его внешность поражала мужеством и решимостью, а высокий рост указывал на недюжинную силу и необычайную ловкость. Он немного наклонился в седле, чтобы удобнее было вести разговор с прекрасными путешественницами, которые откинули полог своей повозки. Их беседа казалась очень оживленной. Вероятно, молодой человек говорил о приятном известии, которое только что сообщил проводник, так как молодая девушка слушала его с восхищением и глаза ее блестели от удовольствия.
Затерявшаяся гора была уже перед ними. Нечего было бояться недостатка в воде. Страдания рудокопов скоро должны были закончиться. Караван приободрился.
- Anda! Adelante! (Вперед!) - крикнул Педро Вицента.
Погонщики мулов подхватили этот крик, разнося его все дальше и дальше до последнего человека из арьергарда; повозки тронулись с места и двинулись в путь при непрерывном щелканьи бичей и скрипе колес.
Глава II
КОЙОТЫ
К несчастью ариспийских рудокопов, не только их караван находился в этот день в Сонорской пустыне.
В то время, когда рудокопы заметили к северу от себя возвышенность, на которую им указал Педро, называя ее Затерявшеюся горой, - в это самое время, по какому-то странному совпадению, другие люди также приближались к горе, но с противоположной стороны. Последние, положим, не видели ее - отчасти потому, что находились еще слишком далеко, а отчасти также оттого, что им мешала некоторая неровность почвы.
Этот второй караван нисколько не походил на первый, который мы только что описали нашим читателям. Во-первых, он был гораздо многочисленнее, хотя издали мог показаться малочисленным, так как занимал меньшее пространство из-за отсутствия телег, вьючных животных и всякого багажа. С новыми пришельцами не было жен и детей. Их отряд состоял исключительно из всадников, вооруженных с ног до головы, причем у каждого за спиной находилась в седле сумка с провизией и тыквенная бутылка с водой.
Одежда их была довольно первобытная и очень несложная. У большинства одеждой служили полотняные панталоны, мокасины, т. е. длинные штиблеты из оленьей кожи, и, сверх того, серапе - шерстяное одеяло для защиты от ночных холодов.
Лиц, отличавшихся своим костюмом от остальных, было не более полдюжины. Они, казалось, пользовались некоторым влиянием среди своих товарищей, а один из них, более других увешанный знаками отличия и воинскими украшениями, по-видимому, был их вождем.
Знаки, указывавшие на его высокое положение, не имели ничего общего с геральдическими, принятыми всюду. Обладатель их носил эти знаки прямо на коже. Гремучая змея, нарисованная у него на шее, с приподнятою головою и хвостом, с длинным жалом, высунутым из открытой пасти как бы для того, чтобы ужалить невидимого врага, свертывала свои кольца и извивалась в длинных изгибах на его обнаженной, медно-красного цвета груди: посреди круга, образуемого змеею, можно было заметить и другие знаки, страшные и вместе с тем странные. Среди них были отвратительная жаба, тигр и пантера, более или менее верно нарисованные, и, наконец, в центре круга, на самом видном месте, был изображен символический знак, известный всем и везде, - грубо нарисованный белой краской череп с двумя перекрещивающимися костями. Пучок перьев развевался на голове незнакомца, физиономия которого была свирепа и отвратительна.
Излишним было бы говорить, что этот субъект был индеец. Он и его товарищи принадлежали к племени, славившемся среди всех индейских племен своей жестокостью, к племени волков - апачей или койотов, названных так вследствие своего нравственного сходства с койотом, шакалом Нового света.
Отсутствие женщин и детей, а также какого бы то ни было багажа указывало на то, что койоты собрались в какую-то военную экспедицию. Их вооружение и военная раскраска еще более подтверждали эту мысль. Они были вооружены ружьями, пистолетами и копьями, которые, по всей вероятности, уже пронзили насквозь не одного мексиканца. У некоторых даже были винтовки и револьверы сравнительно новых образцов, так как цивилизация пригодилась дикарям, по крайней мере, хотя бы для того, чтобы значительно увеличить число известных способов отправлять на тот свет врагов. Сверх того, у каждого за поясом висел страшный нож для скальпирования.
Они двигались правильным строем, по два в ряд, а не гуськом, по индейскому обычаю. Уже давно индейцы прерий и пампасов оценили преимущества военной тактики своих врагов-бледнолицых, а также то обстоятельство, что последние везде отдают предпочтение кавалерии. Все индейские племена сумели хорошо воспользоваться уроками военного искусства, которое преподали им белые, и в местностях, лежащих к северу от Мексики, в штатах Тамаулине, Хигуангуа и Соноре неоднократно случалось, что команчи, навайи и апачи атаковали мексиканцев по всем правилам военного искусства и обращали в бегство своих многочисленных обескураженных врагов.
Краснокожим не пришлось, как рудокопам, в течение трех дней проезжать по безводной пустыне, и они нисколько не страдали от жары, так как отлично были знакомы с местностью и знали все источники с водой и все места, удобные для лагерных стоянок. Они имели основание не беспокоиться о воде во время путешествия, так как им приходилось ехать вдоль берегов реки, известной на географических картах под названием Рио-Сан-Мигуель, которую мексиканцы называют Горказитом. Таким образом, они находились в наилучших условиях для того, чтоб иметь успех в своем предприятии.
За час до захода солнца они увидали перед собой Затерявшуюся гору. Индейцам она не была известна под названием Cerro Perdido: они ее знали под именем Наухампа-Тепетль.
Но койоты очень мало думали о географии или этнографии; они помышляли о грабежах и убийствах: единственной целью их экспедиции было разрушение какого-нибудь селения опатов или белых, расположенного на берегах Горказита. Однако когда они заметили Затерявшуюся гору, другая мысль заняла их на время. Следовало решить вопрос: не благоразумнее ли достигнуть подножия горы до наступления ночи? Голоса разделились - одни стояли за этот план, другие были против него. Наухампа-Тепетль находилась, по-видимому, на расстоянии не более десяти или двенадцати миль, до озера нужно было пройти вдвое больше. Но коренные жители страны, в особенности первобытные люди, привыкают к этим обманам зрения и вычисляют расстояние весьма точно. К тому же койоты были здесь не в первый раз. Разногласие возникло между ними из-за заботы о лошадях, которые были порядком утомлены после пятидесяти миль пути.
Лошади их были мустанги, т. е. дикие лошади прерий, отличающиеся, несмотря на свой небольшой рост, силой и выносливостью; но они уже сделали достаточно большой переход за день, и следовало опасаться, что они окончательно выбьются из сил, прежде чем достигнут горы. Благоразумнее было дать им отдохнуть и расположиться лагерем у Наухампы-Тепетля на следующий день около полудня.
К тому же заключению пришел, без сомнения, и вождь дикарей, так как он спрыгнул на землю и стал привязывать коня. Сомнение было разрешено. Этот маневр вождя был равносилен приказанию, и все спутники Каскабеля (Гремучей Змеи) тотчас последовали его примеру.
Следуя обычаю, индейцы сперва занялись своими мустангами, а затем только позаботились о себе. Они набрали дров и разложили большой костер, но не для того, чтобы греться, а для того, чтобы приготовить себе пищу. Для ужина у них имелись негодные для верховой езды лошади, которых они вели с собой на поводу. Дело мясника не требовало много времени - один удар ножом в горло лошади заставил ее пасть мертвой среди потока крови. В мгновение ока лошадь была разрезана, и огромные куски мяса, насаженные вместо вертелов на палки, подверглись действию пламени и скоро превратились в жаркое, на вид довольно аппетитное.
Затем любители конского мяса собрали под соседние деревья свои остальные съестные припасы, которые, надо признать, имели не менее привлекательный вид. Это были, во-первых, стручки альгаробии и сладкие ядра еловых шишек, которые они поджарили на огне, как бобы, а во-вторых, плоды кактусов разных пород. Лучшие плоды получают из кактусов породы питагайя, высокие стволы которых, обнаженные до известной высоты, у вершины окружены венком ветвей, которые издали делают их похожими на гигантские канделябры. Вся степь была усыпана этими деревьями странной формы. Таким образом койоты среди пустыни сумели приготовить себе ужин, не забыв при этом и десерта. Поужинав, они стали готовить к завтраку на следующий день блюдо, до такой степени любимое апачами, что одно из апачских племен, племя мецкалов, сделало его своей постоянной пищей и даже получило свое название от названия этого растения - мецкала.
У ботаников оно известно под названием мексиканского алоэ, которое в изобилии растет в пустыне. Способ приготовления пищи из алоэ менее сложен, чем это можно было бы предположить. Вот как поступили койоты. Они нарвали сперва довольно большое количество мецкала, затем отрезали у каждого растения его расходящиеся лучеобразно от сердцевины твердые, длинные, как шпаги, листья и сняли с сердцевины кожицу. Тогда открылась беловатая, яйцевидной формы масса, толщиною с человеческую голову. Она и употребляется в пищу.
Между тем как одна часть индейцев занималась этими приготовлениями, другие выкопали яму, дно и бока которой выложили гладкими камнями. Затем туда набросали горячих угольев, оставив их гореть до тех пор, пока они не превратились в золу. Когда яма хорошенько нагрелась, туда потихоньку опустили куски мецкалы, плотно завернутые в шкуру лошади, убитой для ужина.
Краснокожие положили вместе с растениями несколько кусков мяса с кровью, сверху присыпав все землей. Они закрыли отверстие этой первобытной печи толстыми кусками дерна, чтобы сохранить в ней теплоту на всю ночь, и ушли в надежде на следующий день отлично позавтракать.
Затем они завернулись в свои серапе и, не боясь быть застигнутыми врасплох в этой пустыне, где они знали малейшие закоулки, спокойно легли спать, имея вместо постели сырую землю, а вместо полога - звездное небо.
Они никак не предполагали, что на расстоянии нескольких часов езды от их лагеря расположен был другой лагерь - лагерь врагов их племени, врагов на этот раз слишком малочисленных для серьезного сопротивления. Знай они это, они не стали бы помышлять об отдыхе; они вскочили бы на своих мустангов и в карьер помчались бы по направлению к Затерявшейся горе.
Глава III
"ВОДА! ВОДА!.."
Между тем рудокопы с большим трудом, при щелканьи бичей, с криками: "Ну! Вперед, проклятые мулы!" - приближались к Затерявшейся горе. Они едва продвигались, так как мулы, терпя в течение долгого времени недостаток в воде, ослабли и с трудом тащили тяжелые повозки, а вьючные животные изнемогали под своей поклажей.
Увидев гору с того места, где Педро остановился, рудокопы подумали то же самое, что и Роберт Тресиллиан. А именно, они вообразили, что их проводник ошибался, считая длину оставшегося им пути в двадцать миль. Люди, которые, подобно рудокопам, проводят всю свою жизнь под землей или, подобно морякам на море, часто плохо могут судить о том, что относится к поверхности земного шара. Но возницы телег, погонщики мулов и другие отлично знали, что гамбузино не обманывал их.
Затерявшаяся гора
Глава I
БЕЗ ВОДЫ
- Смотрите! Смотрите! Вот Затерявшаяся гора! Вот она! До нее еще далеко, но она уже видна! Она представляется издали не то клочком неба, не то тучкой, но все же это она, решительно она!!!
Всадник, который только что это воскликнул, был не один. Монологи употребительны на сцене, и редко случается, чтобы в обыденной жизни кто-нибудь высказывал свои мысли вслух и притом так громко.
Всадник этот, верхом на серой в яблоках небольшой лошади, ехал во главе многочисленного каравана, в сопровождении двух или трех также бывших верхом джентльменов. За ними ехали другие всадники, а позади них двигались большие телеги, прикрытые черной парусиной. То были огромные длинные повозки, неуклюжие, тяжелые, нагруженные и заваленные массою разнообразных вещей. Каждую такую повозку с трудом тащила восьмерка мулов. Повозки эти представляли собой настоящие передвижные дома, жилища целых семей путешественников. Мулы, тащившие повозки, запряжены были так, что образовывалась атайя, т. е. вереница, тянувшаяся длинной линией до самого арьергарда. Наконец, огромное стадо рогатого скота, которое гнали несколько пастухов, замыкало собою этот необычный караван.
Люди, составлявшие караван, все были верхом, даже пастухи и погонщики мулов. Путешествие, подобное тому, которое они предприняли, трудно было бы совершить иначе чем верхом. Они направлялись из мексиканского города Ариспы и проезжали по огромным пустынным равнинам, которые тянутся вдоль северной границы штата Соноры. Равнины эти называются льяносами.
Караван почти целиком состоял из рудокопов. Об этом без особенного труда можно было догадаться по одежде большей части этих людей, а главным образом, по их багажу, состоящему из веревок, орудий и машин, странные формы которых обращали на себя внимание даже под грубой парусиной, прикрывавшей телеги.
Словом, это был многочисленный отряд рабочих-рудокопов, которые под руководством своих хозяев переходили от истощившейся залежи к другой, недавно открытой. Залежь эту они должны были разрабатывать сообща. Жены и дети сопровождали их, потому что они отправлялись в отдаленную часть Сонорской пустыни, где им необходимо было жить месяцы, а возможно, и годы.
За исключением двух всадников, белокурые волосы которых выдавали их принадлежность к саксонской расе, все остальные были мексиканцы, и притом не чистой крови, о чем можно было судить по тому, что лица их были всевозможных оттенков, начиная от цвета китайской бумаги до медно-красного цвета кожи туземцев-дикарей. Некоторые из рудокопов были настоящие, кровные индейцы из племени опатов, одного из тех племен, которые известны под именем манза, т. е. племени побежденного и принявшего отчасти цивилизацию, вследствие чего они стали походить на своих диких родичей так же мало, как домашняя кошка походит на тигра.
Некоторое различие в костюме уже с первого взгляда указывало на разное общественное положение и место, занимаемое каждым путешественником. Рудокопы рабочие и помощники машинистов, заведовавшие землечерпальными машинами, выделялись своею многочисленностью. Немало было тут возниц повозок, были также аррьеросы и мозосы, в обязанности которых входило навьючивать поклажу на животных; кроме того, в отряде находились вакеросы, или пастухи, и несколько человек из личной прислуги обоих саксонцев.
Всадник, восклицанием которого начинается наш рассказ, резко отличался от своих спутников как костюмом, так и общественным положением. Это был золотоискатель, или, по-мексикански, гамбузино, один из тех гамбузино, которыми в той стране хоть пруд пруди. Люди эти обладают каким-то особенным, переходящим по наследству от отца к сыну даром отгадывать присутствие в недрах земли того желтого металла, который так ценится нами и так часто приводит к гибели. Имя этого гамбузино было Педро Вицента. У него был какой-то чужеземный тип лица, который не сразу забывается. Казалось, что его черные глаза могли так же пытливо заглянуть в глубь вашей души, как они умели проникать в недра земные.
Этот самый Педро Вицента за несколько недель до того времени, когда начинается наш рассказ, открыл залежь, куда теперь направлялся караван. Он поспешил заявить о своей находке властям Ариспы для того, чтобы ее записали на его имя, это по местным законам обеспечивало ему исключительное право владеть золотоносною жилою. Судя по этому, мы могли бы счесть гамбузино начальником каравана, но в данном случае мы бы жестоко ошиблись. Средства не позволяли ему предпринять самому разработку залежи, на что, к слову сказать, требовалось затратить довольно большую сумму денег, и он вынужден был уступить свои права на залежь богатому торговому дому "Вилланева и Тресиллиан", получив за это известную сумму наличными деньгами и выговорив себе по контракту некоторую долю в будущих барышах.
Так как предприятие казалось довольно выгодным, то "Вилланева и Тресиллиан" забросили свою старую залежь, не приносившую им больших доходов, и отправились в путь, забрав с собою не только своих рабочих, которые пошли в сопровождении жен и детей, но и все, что нужно для золотодобычи, т. е. землечерпальные машины, орудия для добывания и промывки руды, решета для получения оставшихся после промывки золотых песчинок и самородков и, сверх того, наиболее необходимые для обыденной жизни предметы.
Это их караван остановился в льяносах, когда Педро закричал:
- Взгляните: вот Затерявшаяся гора!
Лица, к которым главным образом относилось восклицание гамбузино, были не кто иные, как его компаньоны. Один из них, дон Эстеван Вилланева, человек лет пятидесяти, был мексиканец. Благородные и надменные черты лица указывали на его андалузское происхождение. Другой компаньон, высокого роста, худощавый и белокурый, был англичанин из Корнвалиса, Роберт Тресиллиан, покинувший после смерти жены отечество, чтобы попытать счастья в Мексике.
В ту минуту, о которой мы говорим, все путешественники, от первого до последнего, имели мрачный и озабоченный вид; что-то, видимо, беспокоило их. Достаточно было взглянуть только на лошадей и мулов, чтобы понять причину их беспокойства. Бедные животные находились в очень жалком состоянии: на их исхудалых боках можно было пересчитать все ребра; вытянутые шеи были опущены, так как ослабевшие животные не имели сил их поднять.
Они шли с большим трудом. Глубоко запавшие глаза, вывалившиеся из пересохших ртов языки, - все это указывало на мучившую их неутолимую жажду. Несчастные животные в продолжение уже трех дней не получали воды, а скудная растительность льяносов, которая попадалась до сих пор, не могла доставить им хотя сколько-нибудь сносного корма.
Это был период засухи в Соноре. В продолжение уже нескольких месяцев в этом месте не упало ни одной капли дождя, и даже ручьи, попадавшиеся путешественникам, столь обильные водою в обыкновенное время, - даже те совершенно иссякли. Поэтому было неудивительно, что животные дошли до полного истощения и что их хозяева находятся в сильной тревоге. Еще сутки-другие такого пути означали смерть, если не для всех, то для большинства.
Услышав восклицание гамбузино, его спутники уже не скрывали вздоха облегчения, - слишком сильным было их душевное беспокойство. Они хорошо знали, что близость горы обещала корм животным и воду для всех. Педро очень подробно описал им Затерявшуюся гору как конечную цель путешествия, и подножие горы как место наиболее удобное для лагеря. Он рассказывал об этом месте как о маленьком Эдеме. А на одной из вершин Затерявшейся горы гамбузино обещал показать богатейшие залежи золота, известные пока только ему одному. У подножия горы им нечего было опасаться недостатка в корме для лошадей и вьючных животных, или недостатка в воде, как это было до сих пор, так как здесь находился источник ключевой воды. Кроме того, там же голубело озеро, берега которого представляли собой превосходнейшие пастбища. Трава на них всегда была густая, сочная и расстилалась вокруг вечнозеленым изумрудным ковром.
- Вы уверены в том, что это Затерявшаяся гора? - спросил дон Эстеван, устремив глаза на видневшуюся на краю горизонта одинокую возвышенность, на которую ему указал Педро.
- Так же, сеньор, - ответил Педро, немного задетый за живое, - как в том, что мое имя Педро Вицента. Да и как же мне не знать здешних мест, когда моя мать не одну сотню раз рассказывала мне историю моего крещения? Бедная женщина никак не могла примириться с тем, что этот обряд обошелся ей страшно дорого. Подумайте-ка, сеньоры, двадцать серебряных песо1 и две восковые свечи!.. Две огромные свечи из самого белого воска! И все это для того только, чтобы я мог унаследовать имя и дарования моего отца, который, подобно мне, был только бедным гамбузино!..
- Хорошо, Педро! Не сердитесь, - смеясь возразил дон Эстеван, - все это давно уже пора забыть, так как вы теперь настолько богаты, что можете больше не жалеть о тех пустяках, каких стоило ваше крещение.
Дон Эстеван говорил чистую правду. Со времени своей счастливой находки Педро стал богатым человеком.
Кто видел его месяца три назад, тот не узнал бы его: настолько изменилась к лучшему его внешность. Раньше он был бледен, худ и ходил чуть ли не в рубище; его грязная и изорванная одежда еле держалась на нем; вместо лошади у него была какая-то измученная, еле живая кляча, достойная соперница Россинанта. Теперь он восседал на породистом коне, покрытом богатою попоною; на него было больно глядеть из-за блестящих позументов, составляющих необходимую принадлежность той живописной мексиканской одежды, которую носят ранчеро.
- Довольно шутить, - нетерпеливо прервал их Роберт Тресиллиан, - гора, находящаяся перед нами, это и есть Затерявшаяся гора, да или нет?
- Да! - лаконично ответил проводник, еще более обиженный сомнением в его топографических познаниях, которое позволил себе выразить, даже после его слов, чужестранец. И это в адрес Педро, знавшего все закоулки Сонорской пустыни!
- В таком случае, - продолжал Тресиллиан, - чем скорее мы там будем, тем лучше. Я полагаю, что гора находится от нас на расстоянии десяти миль.
- Вы можете, кабальеро, смело положить двадцать миль и прибавить к этому еще несколько метров, - сказал Педро.
- Как! Двадцать миль! - с удивлением воскликнул англичанин. - Я не могу в это поверить!
- Если бы вы, сударь, - хладнокровно сказал гамбузино, - так же часто путешествовали по льяносам, как я, то не говорили бы так. Расстояния в здешних местах никогда не бывают такими, какими они нам кажутся издали.
- Хорошо! - сказал англичанин. - С того момента, как мне это сказали вы, я верю. Я достаточно доверяю вашим способностям, так как вы столь успешно их проявили в качестве золотоискателя.
Этот комплимент приятно польстил самолюбию гамбузино.
- Тысяча благодарностей, дон Роберт! - ответил он, отвесив глубокий поклон. - Вы можете мне верить на слово, сеньор, потому что я не говорю наугад и могу даже вычислить расстояние в ярдах. Уже не в первый раз, сеньоры, я замечаю, что вы сомневаетесь в моем знании местности. Так знайте, что прежде, чем решиться сделаться вашим проводником, мне пришлось самому несколько раз побывать здесь и подробно изучить местность. Я отлично помню, что здесь должна находиться большая пальма, которую вы видите вон там, слева от вас.
С этими словами Педро указал Роберту Тресиллиану на высокое дерево, гладкий длинный ствол которого оканчивался венчиком длинных листьев блестящего стального цвета. То была пальма из семейства юкка, величиною своею превосходившая все экземпляры этой породы, которые так часто попадаются в льяносах.
- Если вы, сударь, - добавил гамбузино, желавший во что бы то ни стало войти в доверие к англичанину, - все еще сомневаетесь в правдивости моих слов, то не угодно ли вам подойти поближе к пальме? На ее коре вырезаны две буквы: "Р", "т" - рукою вашего покорнейшего слуги Педро Виценты. Это маленькое напоминание о своей особе я оставил, когда был здесь три месяца тому назад.
- Я вам верю без доказательств, - ответил Тресиллиан, усмехнувшись при слове "напоминание". Ему показалось забавным это напоминание в пустыне!
- В таком случае, сеньоры, позвольте вам доложить, что максимум того, что мы можем сделать, - это достигнуть горы до захода солнца.
- Хорошо, Педро! - дружеским тоном сказал дон Эстеван. - Не следует терять времени. Будьте так добры отъехать немного назад и отдать приказание продолжать путь. Велите погонщикам мулов подстегнуть, насколько это возможно, животных.
- Я весь к услугам вашей милости, - ответил гамбузино, высоко приподняв над головою свою шляпу с широкими полями и отвесив поклон обоим компаньонам.
Он пришпорил коня своими огромными шпорами и галопом поскакал к арьергарду каравана. Не доезжая немного до телег, он почтительно поклонился небольшой группе лиц, которых мы еще не представили нашим читателям, но которые были едва ли не самыми интересными из всего отряда. Две особы из этой группы принадлежали к прекрасному полу. Одна была женщина лет 35-ти, в молодости, должно быть, отличавшаяся редкою красотою, следы которой были заметны еще и теперь. Другая была прелестная девушка, почти дитя. Судя по ее сходству с первой спутницей, она, должно быть, была ее дочерью. Ее великолепные черные глаза сияли, как звезды, под короной черных с синеватым отливом волос. Маленький ротик с пухлыми губками был словно создан для поцелуев. Никогда еще испанская мантилья не покрывала более восхитительной головки. Девушку звали Гертрудой, а ее мать была сеньора Вилланева. Они ехали в повозке, похожей на паланкин (по-мексикански litera), какими пользуются местные знатные дамы для путешествия по слишком узким и неудобным для верховой езды дорогам.
Повозка была выбрана как наиболее приятный и наименее утомительный способ передвижения. Везли ее два прекрасных мула, которыми управлял молодой мексиканец.
Четвертым лицом в группе был сын Роберта Тресиллиана - Генри. На вид ему было лет 19. Это был красивый, высокого роста юноша с белокурыми волосами и изящными, словно точеными, чертами лица, в которых, однако, не было ничего женственного.
Его внешность поражала мужеством и решимостью, а высокий рост указывал на недюжинную силу и необычайную ловкость. Он немного наклонился в седле, чтобы удобнее было вести разговор с прекрасными путешественницами, которые откинули полог своей повозки. Их беседа казалась очень оживленной. Вероятно, молодой человек говорил о приятном известии, которое только что сообщил проводник, так как молодая девушка слушала его с восхищением и глаза ее блестели от удовольствия.
Затерявшаяся гора была уже перед ними. Нечего было бояться недостатка в воде. Страдания рудокопов скоро должны были закончиться. Караван приободрился.
- Anda! Adelante! (Вперед!) - крикнул Педро Вицента.
Погонщики мулов подхватили этот крик, разнося его все дальше и дальше до последнего человека из арьергарда; повозки тронулись с места и двинулись в путь при непрерывном щелканьи бичей и скрипе колес.
Глава II
КОЙОТЫ
К несчастью ариспийских рудокопов, не только их караван находился в этот день в Сонорской пустыне.
В то время, когда рудокопы заметили к северу от себя возвышенность, на которую им указал Педро, называя ее Затерявшеюся горой, - в это самое время, по какому-то странному совпадению, другие люди также приближались к горе, но с противоположной стороны. Последние, положим, не видели ее - отчасти потому, что находились еще слишком далеко, а отчасти также оттого, что им мешала некоторая неровность почвы.
Этот второй караван нисколько не походил на первый, который мы только что описали нашим читателям. Во-первых, он был гораздо многочисленнее, хотя издали мог показаться малочисленным, так как занимал меньшее пространство из-за отсутствия телег, вьючных животных и всякого багажа. С новыми пришельцами не было жен и детей. Их отряд состоял исключительно из всадников, вооруженных с ног до головы, причем у каждого за спиной находилась в седле сумка с провизией и тыквенная бутылка с водой.
Одежда их была довольно первобытная и очень несложная. У большинства одеждой служили полотняные панталоны, мокасины, т. е. длинные штиблеты из оленьей кожи, и, сверх того, серапе - шерстяное одеяло для защиты от ночных холодов.
Лиц, отличавшихся своим костюмом от остальных, было не более полдюжины. Они, казалось, пользовались некоторым влиянием среди своих товарищей, а один из них, более других увешанный знаками отличия и воинскими украшениями, по-видимому, был их вождем.
Знаки, указывавшие на его высокое положение, не имели ничего общего с геральдическими, принятыми всюду. Обладатель их носил эти знаки прямо на коже. Гремучая змея, нарисованная у него на шее, с приподнятою головою и хвостом, с длинным жалом, высунутым из открытой пасти как бы для того, чтобы ужалить невидимого врага, свертывала свои кольца и извивалась в длинных изгибах на его обнаженной, медно-красного цвета груди: посреди круга, образуемого змеею, можно было заметить и другие знаки, страшные и вместе с тем странные. Среди них были отвратительная жаба, тигр и пантера, более или менее верно нарисованные, и, наконец, в центре круга, на самом видном месте, был изображен символический знак, известный всем и везде, - грубо нарисованный белой краской череп с двумя перекрещивающимися костями. Пучок перьев развевался на голове незнакомца, физиономия которого была свирепа и отвратительна.
Излишним было бы говорить, что этот субъект был индеец. Он и его товарищи принадлежали к племени, славившемся среди всех индейских племен своей жестокостью, к племени волков - апачей или койотов, названных так вследствие своего нравственного сходства с койотом, шакалом Нового света.
Отсутствие женщин и детей, а также какого бы то ни было багажа указывало на то, что койоты собрались в какую-то военную экспедицию. Их вооружение и военная раскраска еще более подтверждали эту мысль. Они были вооружены ружьями, пистолетами и копьями, которые, по всей вероятности, уже пронзили насквозь не одного мексиканца. У некоторых даже были винтовки и револьверы сравнительно новых образцов, так как цивилизация пригодилась дикарям, по крайней мере, хотя бы для того, чтобы значительно увеличить число известных способов отправлять на тот свет врагов. Сверх того, у каждого за поясом висел страшный нож для скальпирования.
Они двигались правильным строем, по два в ряд, а не гуськом, по индейскому обычаю. Уже давно индейцы прерий и пампасов оценили преимущества военной тактики своих врагов-бледнолицых, а также то обстоятельство, что последние везде отдают предпочтение кавалерии. Все индейские племена сумели хорошо воспользоваться уроками военного искусства, которое преподали им белые, и в местностях, лежащих к северу от Мексики, в штатах Тамаулине, Хигуангуа и Соноре неоднократно случалось, что команчи, навайи и апачи атаковали мексиканцев по всем правилам военного искусства и обращали в бегство своих многочисленных обескураженных врагов.
Краснокожим не пришлось, как рудокопам, в течение трех дней проезжать по безводной пустыне, и они нисколько не страдали от жары, так как отлично были знакомы с местностью и знали все источники с водой и все места, удобные для лагерных стоянок. Они имели основание не беспокоиться о воде во время путешествия, так как им приходилось ехать вдоль берегов реки, известной на географических картах под названием Рио-Сан-Мигуель, которую мексиканцы называют Горказитом. Таким образом, они находились в наилучших условиях для того, чтоб иметь успех в своем предприятии.
За час до захода солнца они увидали перед собой Затерявшуюся гору. Индейцам она не была известна под названием Cerro Perdido: они ее знали под именем Наухампа-Тепетль.
Но койоты очень мало думали о географии или этнографии; они помышляли о грабежах и убийствах: единственной целью их экспедиции было разрушение какого-нибудь селения опатов или белых, расположенного на берегах Горказита. Однако когда они заметили Затерявшуюся гору, другая мысль заняла их на время. Следовало решить вопрос: не благоразумнее ли достигнуть подножия горы до наступления ночи? Голоса разделились - одни стояли за этот план, другие были против него. Наухампа-Тепетль находилась, по-видимому, на расстоянии не более десяти или двенадцати миль, до озера нужно было пройти вдвое больше. Но коренные жители страны, в особенности первобытные люди, привыкают к этим обманам зрения и вычисляют расстояние весьма точно. К тому же койоты были здесь не в первый раз. Разногласие возникло между ними из-за заботы о лошадях, которые были порядком утомлены после пятидесяти миль пути.
Лошади их были мустанги, т. е. дикие лошади прерий, отличающиеся, несмотря на свой небольшой рост, силой и выносливостью; но они уже сделали достаточно большой переход за день, и следовало опасаться, что они окончательно выбьются из сил, прежде чем достигнут горы. Благоразумнее было дать им отдохнуть и расположиться лагерем у Наухампы-Тепетля на следующий день около полудня.
К тому же заключению пришел, без сомнения, и вождь дикарей, так как он спрыгнул на землю и стал привязывать коня. Сомнение было разрешено. Этот маневр вождя был равносилен приказанию, и все спутники Каскабеля (Гремучей Змеи) тотчас последовали его примеру.
Следуя обычаю, индейцы сперва занялись своими мустангами, а затем только позаботились о себе. Они набрали дров и разложили большой костер, но не для того, чтобы греться, а для того, чтобы приготовить себе пищу. Для ужина у них имелись негодные для верховой езды лошади, которых они вели с собой на поводу. Дело мясника не требовало много времени - один удар ножом в горло лошади заставил ее пасть мертвой среди потока крови. В мгновение ока лошадь была разрезана, и огромные куски мяса, насаженные вместо вертелов на палки, подверглись действию пламени и скоро превратились в жаркое, на вид довольно аппетитное.
Затем любители конского мяса собрали под соседние деревья свои остальные съестные припасы, которые, надо признать, имели не менее привлекательный вид. Это были, во-первых, стручки альгаробии и сладкие ядра еловых шишек, которые они поджарили на огне, как бобы, а во-вторых, плоды кактусов разных пород. Лучшие плоды получают из кактусов породы питагайя, высокие стволы которых, обнаженные до известной высоты, у вершины окружены венком ветвей, которые издали делают их похожими на гигантские канделябры. Вся степь была усыпана этими деревьями странной формы. Таким образом койоты среди пустыни сумели приготовить себе ужин, не забыв при этом и десерта. Поужинав, они стали готовить к завтраку на следующий день блюдо, до такой степени любимое апачами, что одно из апачских племен, племя мецкалов, сделало его своей постоянной пищей и даже получило свое название от названия этого растения - мецкала.
У ботаников оно известно под названием мексиканского алоэ, которое в изобилии растет в пустыне. Способ приготовления пищи из алоэ менее сложен, чем это можно было бы предположить. Вот как поступили койоты. Они нарвали сперва довольно большое количество мецкала, затем отрезали у каждого растения его расходящиеся лучеобразно от сердцевины твердые, длинные, как шпаги, листья и сняли с сердцевины кожицу. Тогда открылась беловатая, яйцевидной формы масса, толщиною с человеческую голову. Она и употребляется в пищу.
Между тем как одна часть индейцев занималась этими приготовлениями, другие выкопали яму, дно и бока которой выложили гладкими камнями. Затем туда набросали горячих угольев, оставив их гореть до тех пор, пока они не превратились в золу. Когда яма хорошенько нагрелась, туда потихоньку опустили куски мецкалы, плотно завернутые в шкуру лошади, убитой для ужина.
Краснокожие положили вместе с растениями несколько кусков мяса с кровью, сверху присыпав все землей. Они закрыли отверстие этой первобытной печи толстыми кусками дерна, чтобы сохранить в ней теплоту на всю ночь, и ушли в надежде на следующий день отлично позавтракать.
Затем они завернулись в свои серапе и, не боясь быть застигнутыми врасплох в этой пустыне, где они знали малейшие закоулки, спокойно легли спать, имея вместо постели сырую землю, а вместо полога - звездное небо.
Они никак не предполагали, что на расстоянии нескольких часов езды от их лагеря расположен был другой лагерь - лагерь врагов их племени, врагов на этот раз слишком малочисленных для серьезного сопротивления. Знай они это, они не стали бы помышлять об отдыхе; они вскочили бы на своих мустангов и в карьер помчались бы по направлению к Затерявшейся горе.
Глава III
"ВОДА! ВОДА!.."
Между тем рудокопы с большим трудом, при щелканьи бичей, с криками: "Ну! Вперед, проклятые мулы!" - приближались к Затерявшейся горе. Они едва продвигались, так как мулы, терпя в течение долгого времени недостаток в воде, ослабли и с трудом тащили тяжелые повозки, а вьючные животные изнемогали под своей поклажей.
Увидев гору с того места, где Педро остановился, рудокопы подумали то же самое, что и Роберт Тресиллиан. А именно, они вообразили, что их проводник ошибался, считая длину оставшегося им пути в двадцать миль. Люди, которые, подобно рудокопам, проводят всю свою жизнь под землей или, подобно морякам на море, часто плохо могут судить о том, что относится к поверхности земного шара. Но возницы телег, погонщики мулов и другие отлично знали, что гамбузино не обманывал их.