Томпсон Джим. Алкоголики

   Он остановился у комнаты Сьюзен Кенфилд и постучал. За дверью со стонами и проклятиями поинтересовались, кого там черт несет, и он вошел.
   Сьюзен Кенфилд лежала на животе, зарывшись лицом в подушку и накрывшись с головой простыней. Когда доктор присел на край кровати, она застонала и, медленно повернувшись, приподнялась на руках и села.
   — Я подыхаю, — заявила она. — Подыхаю, как зверь в капкане, и никто не протянет мне руку помощи. Вся в муках. Совершенно одна. Корчусь от боли. Страдаю от жажды.
   — Хм... — сказал доктор. — Я принесу тебе воды.
   — Воды!На кой черт мне вода? — Мисс Кенфилд вся затряслась от возмущения. — Глас, вопиющий в пустыне. Я прошу хлеба, а он подает мне камень.
   — Кстати, о хлебе, — заметил доктор Мэрфи. — Я попросил Жозефину принести тебе поесть. Сырую куриную печень с клубничной подливкой.
   Мисс Кенфилд поперхнулась. Зажав рот руками, она наклонилась вперед, судорожно дергаясь всем телом.
   — Веди себя прилично, — сказал док. — Прекрати свои фокусы, ты же не ребенок! Жозефина приготовит что-нибудь вкусное — тебе понравится. А пока мы ее ждем, я бы хотел у тебя кое-что спросить.
   — Уйди, Мэрф, — простонала мисс Кенфилд. — Просто уйди и дай мне спокойно умереть.
   — Да полно тебе, Сьюзи, — засмеялся док. — Ты после каждого запоя так умираешь. А сейчас...
   — Но, Мэрф! Никогда раньше со мной такого не было! Словно что-то давит — вот здесь.Я не могу точно описать, но...
   — Да, да, — кивнул доктор Мэрфи. — Ты ведь не только с похмелья, ты еще и беременна, Сьюзи, и причем давно! Поэтому давай быстро приходи в себя и катись отсюда. Последний раз я принимал ребенка еще студентом, да и то в основном вез сделали сестры.
   Мисс Кенфилд слабо рассмеялась:
   — Не пугай меня, Мэрф. Ну, посмотри на меня. Разве у меня может быть такойсрок!
   — Ну, — замялся док, переводя взгляд с округлившегося живота на роскошную, полную грудь. На первый взгляд она выглядела как обычно. Во всяком случае, так же, как и три-четыре месяца назад, когда прошлый раз приезжала в клинику. Ну, разве что чуть отяжелела, расплылась, но ведь она три недели не выходила из запоя и все это время наливалась пойлом, в котором полно калорий.
   — Ты просто паршивец, — заявила Сьюзен Кенфилд. — Не хочешь делать аборт и...
   — Да ни за что в жизни я его не сделаю!
   — ...и пытаешься напугать меня, чтобы я вообще от него отказалась! Не надейся! Не все такие мерзавцы, как ты.
   — А почему же ты раньше к ним не обратилась?
   — Я... Не твое дело, — отрезала мисс Кенфилд. — Ну, хорошо, дорогой, я скажу. Я никому, кроме тебя, не доверяю.
   — Почему же, Сьюзи?
   — Мэрф, ты действуешь мне на нервы, любовь моя. Будь умницей и дай мне немного выпить, а?
   — Почему? — повторил свой вопрос доктор Мэрфи.
   Она раздраженно отвела глаза. Потом безразлично повела плечами.
   — Ну, — протянула она, по-прежнему не глядя ему в глаза, — не обратилась, и все.
   — Ты ведь была у другого врача, правда, Сьюзи? И он тебя выставил.
   — Ну-у... — снова пожала плечами мисс Кенфилд. — Он такой дурак, Мэрф. Он стал мне говорить...
   — Догадываюсь, черт побери, что он тебе сказал, — заметил доктор Мэрфи. — Когда ты к нему ходила? Нет, постой. Когда ты первый раз пошла к врачу с этим делом? Как давно?
   — Ну, как раз перед тем, как у меня начался запой.
   — Это был последний врач, к которому ты обратилась. А когда ты первый раз пошла к врачу? И не говори мне, что ходила только раз. Скажи уж честно, что обегала все абортарии в городе.
   — Ну что ты, Мэрф! — Мисс Кенфилд с изумлением округлила невинные глаза. — Ты правда думаешь, что я...
   — И как я, дурак, сразу не догадался, — перебил ее док. — Ты приехала ко мне, потому что все эти ребята шарахались от тебя, как от чумы. Никто не решался браться за это дело. Ладно, Сьюзи, давай разберемся. Но только уж выкладывай все начистоту, если тебе дорога твоя бестолковая жизнь. Когда — сколько месяцев назад — ты первый раз обратилась к врачу с этим абортом?
   — Почти... ну... почти... — Актриса нерешительно закусила губу. — А ты не будешь ругаться, дорогой? Они все такие дураки, Мэрф! Ну, видно же, что я не...
   — Сьюзи!
   — Я... почти четыре месяца назад.
   — Четыре месяца назад! — буквально взревел доктор Мэрфи. — Тебе было поздно делать аборт уже четыре месяца назад, и все же ты... ты!..
   За достаточную мзду любой врач сделал бы Сьюзен Кенфилд аборт на третьем месяце беременности, и лишь некоторые отчаянные головы согласились бы рискнуть и прооперировать ее на четвертом. Но вряд ли среди них нашелся хоть один, кто был бы настолько корыстолюбив, чтобы делать аборт женщине со сроком беременности больше четырех месяцев. Значит, четыре месяца назадСьюзи уже перевалила на пятый!
   — Сьюзи, — устало произнес док. — Убить тебя мало, чертова кукла.
   — Но, Мэрф! Как же я могу быть?..
   — Ты не первая, кто скрывает свое положение. Несколько лет назад была история с одной местной школьницей. Она родила двойню, не пропустив ни одного занятия, даже родители ее были не в курсе. Потом убила младенцев и закопала на пустыре.
   Мисс Кенфилд слегка вздрогнула. Доктор Мэрфи насмешливо взглянул на нее:
   — Ты ведь не сделаешь этого? Ты же такая добродетельная, черт тебя подери. Ладно, хватит об этом. Черт с тобой. Ешь свой обед и выметайся отсюда. Я не шучу. Сегодня же.
   — Мэрф, — заскулила мисс Кенфилд, — н-ну что же мне делать? Тогда мне уж точно конец. Эти грязные газетчики все пронюхают, меня вышвырнут из кино и...
   — Если бы они хотели тебя вышвырнуть, то сделали бы это уже давно. Как раз ребенок тебя и спасет. Может, перестанешь думать только о себе и заливать глаза — хоть какой-то смысл появится в твоей жизни.
   — Мне так плохо, Мэрф! Просто жутко.
   — Да, — согласился доктор Мэрфи, — и ты...
   Он прервался и застыл, внезапно осознав свою вину. Она ведь алкоголичка. И обратилась к нему за помощью. И что получила? А ничего. Никакой поддержки от человека, чьим главным занятием было лечение алкоголиков. Потому что он невежда и неудачник.
   — Извини, Сьюзи, — тихо сказал он. — Потерпи немного, я сейчас схожу за своей сумкой и дам тебе чего-нибудь успокаивающего.
   — А в-выпить мне дашь, д-дорогой?
   — Не сейчас.
   — А когда?
   Док покачал головой:
   — Пусть твой врач ломает себе голову. Делай все, как он скажет.
   — Но, — мисс Кенфилд испуганно подняла обиженное заплаканное лицо, — но, Мэрф... Ты мой...
   — Уже нет, Сьюзи. После того как ты уедешь, мы больше не увидимся.
   Он повернулся и вышел из комнаты, прикрыв дверь, за которой раздавались протесты. Спустившись в холл, отпер дверь в лабораторию и рывком открыл свою поношенную кожаную сумку. Заглянув внутрь, он стал рассеянно созерцать ее содержимое, размышляя, чего бы такого дать Сьюзи. Он все размышлял...
   Размышлял.
   В холле послышались тяжелые шаркающие шаги Жозефины. Потом они стихли, и он услышал стук подноса о деревянную дверь и скрип поворачиваемой ручки.
   А потом...
   Позже он вспоминал об этом как о ночном кошмаре, жутком, мучительном сновидении, бесконечном и в то же время спрессованном в несколько секунд. Ужас, охвативший мгновенно и длившийся целую вечность.
   Сначала послышался приглушенный возглас, потом другой, уже не такой приглушенный, и третий — пронзительный и истеричный. Они следовали один за другим, как дикие фальшивые ноты в нечеловеческой октаве, каждая из которых была выше и громче предыдущей, нарастая в некоем чудовищном крещендо. В эту дьявольскую какофонию вплетались и другие звуки, несколько послабее.
   Звон посуды и столового серебра.
   Грохот упавшего подноса.
   Затем раздался оглушительный вопль, в котором слились проклятия, мольба и отчаянный призыв на помощь — ей, Сьюзен Кенфилд.
   "Началось, — подумал док. — Дождались".Однако весь кошмар происходящего и его вероятные последствия он воспринял как должное. Произошло то, что должно было произойти. Никуда не денешься. И ничего уже не поделаешь.
   Он заметил, что руки у него дрожат, но это уже не имело значения. Сделать он все равно ничего не сможет, да и не собирается. Закрыв сумку, он аккуратно защелкнул замки. Посмотрел на опущенный край смотрового стола и подумал, что хорошо бы его поднять и прилечь на часок. Пропади оно все пропадом.
   Он, естественно, пересилил себя; привычка была слишком сильна. Однако не настолько, чтобы отогнать неживую, призрачную руку из ночного кошмара. Она хватала его за плечи, пытаясь задержать. Цеплялась за ноги. Чисто инстинктивно — ведь для этого не было никаких оснований — он попытался стряхнуть ее. Борьба разозлила его, и гнев решил дело.
   Выйдя из лаборатории, он отправился назад. Толкнув дверь, вошел в комнату Сьюзен Кенфилд.
   Жозефина наклонилась над кроватью, закрыв Сьюзи своим большим телом, так что видны были лишь две разбросанные, судорожно подергивающиеся лодыжки. Он что-то сказал Жозефине, положив руку ей на плечо, но рука его тут же была сброшена нетерпеливым жестом. Неторопливо он обошел кровать кругом и подошел с другой стороны.
   Широко раскрытые глаза Сьюзен застыли, словно она находилась в гипнотическом трансе. Из раскрытого рта вырывался глухой прерывистый хрип. Закинутые назад руки крепко вцепились в прутья кровати.
   Отсутствующим взглядом доктор Мэрфи окинул корчащееся тело. Увидел, как медленно и неуклонно расширяется влагалище. Из него вытекала желтая жидкость с красными вкраплениями. Нет сомнений, все произойдет именно сейчас.
   — Вы что, — негодующе уставилась на него Жозефина, — всю дорогу будете так стоять? Подложите-ка под нее простыни!
   — Правильно, пусть лежит на кровати, — пробормотал док. — Мы не должны ее беспокоить.
   Жозефина что-то промычала. Она положила ладонь на лоб Сьюзен, и мычание это перешло в тихий монотонный напев.
   — Не волнуйся, солнышко. Все хорошо будет. Старуха Жозефина тебя не бросит, а уж она столько детишек приняла, что и не сосчитать. Она... Доктор, хватит уж без дела стоять!
   Ее раздраженный голос впился в него, как бурав.
   Поспешно кивнув, он направился в ванную. Там он заткнул раковину и ванную и пустил горячую воду. Вытащил из сумки белый металлический лоток и вылил в него пузырек спирта.
   Ножницы, скальпель, щипцы. Зажимы — нет, зажимы не надо, они вряд ли пригодятся. Он опустил ножницы, скальпель и щипцы в лоток, извлек из кармана бутылку и вылил ее содержимое туда же.
   Вымыл руки, отряхнул с них воду и закрыл локтем краны.
   Принес лоток в комнату и заслужил одобрительное мычание Жозефины.
   — Ладно, — коротко бросил он. — Этим я займусь.
   — Кто займется? — со смешком переспросила Жозефина. — Нет уж, это мое дело, дохтур. У меня, почитай, вся родня по этой части. Кому, как не мне, знать, что к чему.
   Док молчал, не зная, как поступить. Жозефина снова фыркнула.
   — Да вы не беспокойтесь. Я вот и руки помыла и в аккурат знаю, чего дальше делать. Вы мне только полотенцы все притащите из ванной — и побыстрей.Давайте-ка шевелитесь!
   Тело Сьюзен Кенфилд вдруг резко выгнулось дугой. Хрип сменился громкими утробными стонами; из междуножья хлынул розоватый поток. Доктор Мэрфи заметался между ванной и комнатой. Он подкладывал полотенца под дергающиеся бедра, убирал все, что натекло, вытирал запачканное тело.
   Жозефина, посмеиваясь, выговаривала ему с мягким укором:
   — Опять все руки измазали? Небось, думаете, у вас лучше получится?
   — Ну, я...
   — Да уж вижу, — сочувственно усмехнулась Жозефина. — Тут и хлопот-то никаких не будет. У такой мамаши он выскользнет, как угорь из тины. Коли не хотите без дела слоняться, так подите сполосните полотенцы. Они нам еще сгодятся.
   Позднее доку казалось, что он все-таки пытался сопротивляться. Хотел позвать Руфуса; ругался по поводу его отсутствия. Порывался вызвать мисс Бейкер, другого врача, «скорую помощь». По крайней мере, так ему казалось впоследствии. Но, с возражениями или без них, он довольно быстро последовал совету Жозефины.
   Прополоскал полотенца в ванне, вытащил пробку и снова пустил воду. Потом поспешил в комнату.
   Теперь Сьюзен испускала стоны, подчиняясь ритму, который задавало ее сотрясавшееся в потугах тело. Растянувшееся влагалище образовало почти идеальный круг диаметром в несколько дюймов. И через этот круг, окаймленный розовым валиком, пробивалось наружу нечто влажное и округлое.
   — Ну, что я говорила? — тихо произнесла Жозефина. — Как угорь из тины.
   Сьюзен содрогнулась в последнем, самом отчаянном усилии, вскрикнула, всхлипнула и затихла. Жозефина со знанием дела покопалась где-то внизу и извлекла ребенка, отделив его от вылетевшего за ним последа.
   Поддерживая младенца большой натруженной рукой, она быстро очистила от слизи его рот и ноздри. Потом перевернула на живот и звонко шлепнула по багровой морщинистой попке. Красное сморщенное личико скривилось, крошечный ротик раскрылся, и из него вырвался слабый, кошачий писк.
   — Какой же ты красавчик, — восхитилась Жозефина. — Сейчас мы тебя чуток обработаем.
   Доктор Мэрфи перерезал пуповину, положил на пупок продезинфицированную монетку и слегка прижал ее пальцем. В необходимости этой процедуры он был не вполне уверен: никаких признаков разрыва на пупке не наблюдалось. Но вреда от этого не будет, и, в конце концов, должен же и он приложить руку. Ведь роды прошли практически без его участия. Измученной Сьюзен, заснувшей глубоким послеродовым сном, тоже не требовалось никакой врачебной помощи.
   — Знаешь, — признался он дрожащим голосом. — Стыдно сказать, но это все, что я помню. Я имею в виду монету на пупок.
   — Ага, — серьезно кивнула Жозефина. — Ничего худого здесь нет. Матушка завсегда так делала, когда было чего класть.
   — Ну, хорошо, — док вытер лоб рукавом, — я постараюсь поскорей найти акушерку, няньку для ребенка. Прости, что заставляю тебя заниматься всем этим, но если бы ты пока присмотрела за...
   — Никто меня не заставляет, — возразила Жозефина, — я по своей воле все делаю. Давайте улепетывайте отсюда — да так, чтоб никто вас не видал, — а я уж за всем тут пригляжу.
   Младенец снова запищал и стал сучить ножками. Жозефина осторожно покачала его на руках и кивнула доктору.
   — Уж я о нем позабочусь, — сказала она. — И о ней тоже. А вы подите отдохните, и все будет расчудесно.

Глава 15

   Вот уже час доктор Мэрфи пытался заснуть на смотровом столе в лаборатории; он весь извертелся, пытаясь уместить на нем свои длинные ноги, пока, наконец, не оставил эту идею.
   Он ведь совсем не устал — не с чего было ему уставать. И, кроме того, в голову лезли всякие мысли.
   Жозефина... Она, должно быть, догадалась, что Сьюзи вот-вот родит. И понимала, что именно ей придется потрудиться, когда этот час придет. Вероятно — да нет, какое там «вероятно», она наверняка управилась бы и одна, не окажись его рядом. Очень умело, без волнения и суеты. Она сразу поняла, что роды пройдут без осложнений и Сьюзи с ребенком не пострадают. В общем, она знала все, что полагалось знать ему, в то время как сам он находился в полном неведении.
   Док кисло усмехнулся, наблюдая, как тянутся вверх струйки дыма, извиваясь на фоне белых стен лаборатории.
   Малограмотная и суеверная Жозефина на практике оказалась лучшей акушеркой, чем современный дипломированный врач. Жозефина, взращенная в невежестве тем обществом, которое сурово покарало бы ее, попытайся она применить на деле свое мастерство.
   Жозефина никогда не возглавит родильное отделение больницы. Ее не допустят туда даже в качестве сестры. Очень печально, настоящая трагедия, но, видит бог, жизнь полна такими трагедиями.
   Генерал, у которого ничего не осталось, кроме выпивки и несбыточной мечты о книге.
   Сьюзен Кенфилд, большой талант, угасающий в алкогольном болоте.
   Холкомы, у которых так много всего, что они не знают, что с этим делать.
   Хамфри Ван Твайн, Берни Эдмондс, Лукреция Бейкер... сплошные трагедии. У всех. Не говоря уже о некоем докторе по имени Мэрфи, который, будучи слишком глуп и упрям, чтобы покориться неизбежному, являл собой самую безнадежную трагедию.
   Факты — упрямая вещь. Он не мог принести в жертву Ван Твайна, не запятнав свою совесть, из-за которой он и попал в тиски. Нельзя быть добрым самаритянином и одновременно делать фальшивые деньги. Либо ты врач, либо шарлатан. Либо ты придерживаешься неких незыблемых принципов, либо нет. Вилять здесь нельзя. Если ты считаешь возможным обречь человека на почти неизбежный идиотизм, значит, у тебя нет морального права бороться с алкоголизмом.
   В душе у тебя что-то надломится. Сколько бы ты ни пытался найти разумное объяснение или оправдание своим действиям, ты потеряешь то, что невозможно восполнить.
   Таковы факты. Таково положение вещей, и бесполезно это отрицать. Если он хочет сохранить клинику, придется поступить не по совести.
   Док соскользнул со стола и, подойдя к раковине, подставил лицо под холодную воду. Да, таково положение дел, и все же он никак не мог принять единственно возможное решение. С самого утра ничего не вырисовывалось, а уж сейчас, после того, как он одержал победу над Джефом Слоуном — скорее теоретическую, поскольку, когда дело касается алкоголиков, ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — он был по-прежнему далек от решения. Было бы даже неплохо, если бы Джеф... Нет, черт, конечно же он этого не хочет, но это существенно упростило бы дело.
   Странно устроен человек: чем меньше у него надежды, тем больше он ломает копья.
   Послышались шаги Жозефины, и он отошел от двери, вытирая лицо. Она постучала, и он пригласил ее войти.
   — Ну как, док, — улыбнулся он, — как там наши пациенты?
   — У них все в порядке, — засияла Жозефина. — Мисс Кенфилд проснулась и захотела глянуть на ребеночка, а потом забрала его к себе в постель. И не отдает ни в какую.
   — Нет, нет, так не годится, — нахмурился док. — Ей надо отдохнуть, а ребенок...
   — Ребеночек должен быть со своей мамочкой, — возразила Жозефина, — как раз там, где он сейчас и есть. И бросьте вы переживать о мисс Кенфилд. Она дюже крепкая. Нас с вами еще переживет, как пить дать.
   — Но так не делается...
   — Как — так не делается? Вы, поди, знаете, где я родилась, дохтур? Прямо на хлопковом поле. И мамаша сразу же бросилась хлопок собирать. Набрала в тот день триста фунтов с лишком, а потом понесла меня домой и еще ужин приготовила для всего семейства.
   — Ну, это несколько иной случай. Твоя мать привыкла к тяжелой работе.
   — Да она вполовину слабее была, чем мисс Кенфилд, — возразила Жозефина. — Нет, сэр, никогда моя мамаша столько не зашибала, как она. По этой старухе Кенфилд хоть из пушек пали, на ней и царапинки не останется.
   Доктор невесело рассмеялся. Активность, которую проявляла Сьюзи сразу после родов, показалась ему весьма необычной и была чревата неприятностями.
   — Она вас хочет видеть, дохтур.
   — О господи, — простонал доктор Мэрфи. — Ты же сказала, что у нее все в порядке. Чего же она хочет — выпить, наверное?
   — Ничего такого она не просила. Просто желает вас видеть, и все. Говорит, что вы больше не хотите с ней знаться, а она очень из-за этого расстраивается.
   Доктор прищурился.
   — Но, — тихо начал он, — я только хотел сказать...
   Он замолчал, почувствовав прилив того же волнения, какое он испытал, когда Джеф поклялся бросить пить. Сейчас был самый подходящий момент, чтобы выпить — или воздержаться; все зависело от того, что для нее главнее — собственные страдания или ребенок, появившийся на свет в их результате. Если она собирается взбодриться, естественно сделать это сейчас — или уже никогда. А раз она не просит выпить...
   Ничего удивительного, что она не стала просить виски у Жозефины. Та наверняка обратилась бы к нему, а он без всяких разговоров отказал бы. Поэтому она разыграла этот спектакль, изобразив беспокойство по поводу его-к ней отношения. И стоит ему только сунуться в ее комнату, начнется второе действие.
   Нет, когда все заходит так далеко, как у Сьюзи, их уже не спасешь. Особенно если они становятся психопатами. Единственно, что он может сделать, так это выдворить ее отсюда как можно скорее и никогда больше не пускать.
   — Я распоряжусь, чтобы ей дали выпить, — сказал доктор, — и зайду к ней чуть попозже. А в остальном как дела? Руфус помог тебе с посудой?
   — Да уж все вымыто, — заверила Жозефина. — Да, сэр, все до последней чашки.
   — А Руфус позаботился о няне? Обеспечил всем необходимым?
   — С няней все в порядке, — поспешно сообщила Жозефина.
   Доктор Мэрфи не совсем верно истолковал ее немногословность.
   — Просто не знаю, как тебя благодарить, Жозефина. Я был бы рад... как-нибудь это отметить, но дела у нас сейчас...
   — Да чего уж там, — смутилась Жозефина. — Не надо мне ничего. И вот еще что, дохтур...
   — Да?
   — Насчет денег. Ну, вы вроде мне задолжали. А я ведь тоже не сахар, верно? Меня с этим моим дурным смехом, поди, нелегко выносить-то. А меня тут терпят да еще деньги платят. Так что я тоже, выходит, в долгу. Значит, ну, значит, мы в расчете, дохтур? Вы мне кое-чего должны, а я — вам.
   Доктор Мэрфи улыбнулся:
   — Я не прочь быть у тебя в долгу, Жозефина. А что касается няни... Ты, конечно, справишься и с ребенком, и с мисс Кенфилд, но у тебя столько других дел.
   — И пора уж мне ими заняться, — согласилась Жозефина. — Принести вам кофею или еще чего-нибудь, дохтур? Идите-ка в свою комнату, а я вам все сейчас доставлю на подносе.
   — Конечно, — взглянул на нее док, — конечно, Жозефина, очень любезно с твоей стороны.
   Она распахнула дверь и, кивнув ему, чуть махнула рукой, как бы приглашая следовать за собой. Но доктор Мэрфи остался на месте.
   — Жозефина, — спросил он, — а где Руфус?
   — Руфус? Где-то здесь. Ну, идемте, дохтур, и... и... Ну ладно, — пробурчала Жозефина, выходя из комнаты. — Пойду-ка я лучше дела делать.
   — Где он, Жозефина? Что здесь происходит?
   — Да, сэр, пора мне делом заняться, — повторила Жозефина. — Я и не думала, что так поздно.
   Дверь за ней закрылась.
   Доктор Мэрфи нерешительно повернулся на каблуках. Устало и с сожалением посмотрел на стол. Почему бы и нет? Почему бы не дать им всем возможность вести себя дурно и безответственно, что они сейчас и делают. У них было преимущество в два часа. С такой форой понадобится много дней — дней, которых у него не было, — чтобы поправить дело.
   О, он прекрасно понял, что случилось. В клинике, как на пороховой бочке, вас может подстерегать только одна опасность. Руфус все еще был с ними — с компанией, что собралась в одной комнате. Они были слишком поглощены собой, чтобы заметить то шумное событие, что произошло после обеда.
   Стало быть, причина только одна. Но тут доктор Мэрфи засомневался, и в его усталом сознании забрезжила надежда. Где они взяли спиртное? А Руфус, а Джеф — как они могли?
   Ответ был очевиден. Холкомы уже истощили свои запасы. Никто в клинику не приходил, и пациенты ее не покидали. Значит, источник где-то здесь. Помимо него самого, только у одного человека были ключи от кладовки, где хранилось виски. У сестры Бейкер.
   Док злобно выругался. Черт бы побрал и ее, и этого Слоуна! Джеф, его «победа», парень, который завязал. А Руфус! Всегда такой осмотрительный. Уж он-то должен знать, к чему это приведет.
   Разумеется, ничего другого он от них и не ожидал, но как Джеф мог так поступить? Вцепился в первый же предложенный стакан.
   — Он отказался, да он просто не мог, разрази его гром, — пробормотал док, прекрасно понимая, что Джеф и смог, и не отказался.
   Выйдя из лаборатории, он быстро прошел через холл.
   Подошел к двери Холкомов. Не замедляя шага, влетел в комнату. Встал у двери, дожидаясь, пока его заметят.
   — Я настаиваю, — говорил генерал. — Джеф, налейте нашему другу Руфусу. Он должен к нам присоединиться.
   — Ну, что за вопрос, — отозвался Джеф, деловито разливая виски на туалетном столике. — Я о нем не забуду.
   — Нет, что вы. Нет, сэр, — смущенно захихикал Руфус. — Я пока еще в своем уме, хоть и черный. Знаю свое место.
   Джеф понимающе усмехнулся, посмотрел по сторонам и встретился взглядом с доктором Мэрфи.
   — Ого, — сказал он, — посмотрите-ка, кто к нам пришел. Почему вы так задержались, док?
   Док молча смотрел на него. Стиснув зубы, он оглядел комнату, не отвечая на радостные возгласы генерала и приветственные кивки Холкомов. Берни Эдмондс указал на стул:
   — Вы как раз вовремя, Мэрф. Джеф, а как насчет стаканчика для дока?
   — И для Руфуса, — добавил генерал. — Такой случай, видите ли. Без Руфуса никак нельзя.
   — Кстати, док, а что там был за шум? — осведомился Джон Холком. — У Сьюзи началась белая горячка?
   — Мне показалось, что кричал ребенок, — произнес Джеральд Холком. — Ха, — смущенно рассмеялся он, — может, мне тоже нужно провериться?
   Доктор по очереди смерил их оценивающим взглядом и пришел к выводу, что все они отвратительны. Опустил глаза на свои потертые ботинки, казавшиеся особенно неказистыми на натертом паркетном полу. Они считают, что им все сойдет с рук. И мисс Бейкер так считает. Он поселил их во дворце, относился к ним как к царственным особам, нет, лучше — как к друзьям. А сам превратился для них в пустое место, и кто виноват, что теперь они его ни в грош не ставят?
   Джеф откашлялся.