Заработали лифты, и, судя по звуку, заработали все сразу. Они сказали правду — начали готовиться к схватке с полицией. Теперь было самое время трогаться с места, пока их внимание было занято другим. Но тут на него накатила смертельная усталость. Если все это протянется до рассвета, то придется найти место, куда можно будет залечь и поспать.
На лестничной клетке тридцать второго этажа из всех светильников были вывернуты лампы. Лиленд затаил дыхание, он не слышал ничего, кроме шума поднимающихся лифтов. У них, видимо, был какой-то план, связанный с ним, но пока, судя по всему, они бросили свою затею.
Он тихо шел, держа вещмешок под рукой, чтобы тот не шуршал при ходьбе, и «томпсон» наготове. На лестнице было темно, как в вентиляционной шахте. Лифты остановились, кажется, все сразу, на тридцать втором этаже. Если он собирается найти укромное место, то это надо сделать немедленно.
Он сразу понял, что произошло, как только почувствовал стекло под правой ногой, но ноша увлекла его вперед, и он не сразу смог остановиться. Стопы обеих ног оказались порезанными — левая сильнее, чем правая. Банда подготовилась к встрече с ним. Он стоял неподвижно, крепко держась за перила и стараясь не расплакаться.
На левой ноге был большой, глубокий порез. Винить было некого, сам виноват. Они взяли флуоресцентные лампы, сложенные на лестничной клетке над сороковым этажом, разбили их и разбросали по всем лестницам. Он должен был предвидеть это. Спускаясь с крыши, он не заметил, что трубки исчезли. Когда он поставил левую ногу на следующую ступеньку, то почувствовал, что кровь буквально хлещет, стекая с кончиков пальцев. Инстинктивно он понимал, что надо быть осторожным, но знал и то, что необходимо спешить. Теперь он будет оставлять за собой кровавый след, по которому они легко найдут его. Надо было подняться наверх, но он не представлял себе, что делать с ногами. Все необходимое для оказания первой помощи, насколько он знал, было в офисе Стефани. В правой стопе торчали куски стекла, которые при ходьбе впивались, причиняя ужасную боль.
Он пытался идти быстрее, но при каждом новом шаге кровь из раны на левой стопе начинала хлестать еще сильнее. Он прыгал на одной ноге или шел, подпрыгивая, стараясь не наступать на нее, при этом стекло все глубже впивалось в правую ногу. Он поднялся на тридцать четвертый этаж, где, по крайней мере, мог спрятаться в своей крепости.
Прямо за дверью раздались выстрелы. Он остановился на лестнице, приподняв левую ногу. Рана кровоточила, боль усиливалась. Завтра он вообще не сможет стоять. Он встал обеими ногами на бетонный пол, перевел дух и рывком открыл дверь.
Свет был включен. Звук открывшейся двери заставил обернуться девушку, стоявшую посередине комнаты. Она застыла в нерешительности, напуганная внезапным появлением Лиленда. Короткая автоматическая очередь отбросила ее на стол позади нее.
Послышался грохот другого автомата, и Лиленд увидел, как слева от него подпрыгнули и разлетелись вдребезги потолочные панели. Лиленд мог спрятаться на лестнице только в том случае, если никто не обнаружит его там, спускаясь или поднимаясь. Передвигаясь на четвереньках, он спрятался за стол. Он знал, откуда стреляли; из северо-восточного угла, рядом с его укреплением. Он переполз западнее, к другому столу, пригнул голову и выстрелил из «томпсона» в тот момент, когда парень прыжком попытался преодолеть заграждение, устроенное Лилендом.
Он там один? Вокруг ступней Лиленда образовались лужи крови. Пластиковая взрывчатка с детонаторами, которую он прикрепил к пожарной сигнализации, была справа от него и вне досягаемости. Преодолев некоторое расстояние, он еще раз выстрелил по своей крепости и пригнулся. Пока парень стрелял в ответ, он достал из вещмешка последний пластиковый пакет, вставил внутрь детонатор и придал ему форму шара. Еще немного — и парень придет в себя, передаст по рации о своем местонахождении и запросит помощи.
Лиленд продвинулся еще немного. Теперь на его счету было четверо убитых, что само по себе было неплохо, учитывая неравенство сил. Пластиковая взрывчатка обладала мощным разрушительным действием, слишком мощным для сейфа, что, как казалось Лиленду, делало ее применение в данном случае просто бессмысленным. Сейчас парень возьмет рацию. Лиленд пригнул голову и выстрелил, стараясь пробить им же созданную линию обороны. Он сдвинул три-четыре стола ближе к северо-западному углу, чтобы видеть пожарную сигнализацию с прикрепленной к ней взрывчаткой. Парень выстрелил опять, разбив окно позади Лиленда. Полицейские внизу наверняка балдели от всего, что здесь происходило. Ну кто из них не любит побывать в перестрелке?! Поэтому, когда они слышат выстрелы и не могут принять личное участие в стычке, они просто сходят с ума от ярости.
— Эй, подонок! Говоришь по-английски?
— Говорю, падаль.
— Тогда хорошенько посмотри на лампы пожарной сигнализации возле лифтов!
Тот засмеялся:
— Я смотрел этот фильм, «Сержант Йорк» он называется. Там Гарри Купер изображал, как кричит птица.
Лиленд не это имел в виду, но вдруг вспомнил, как старик внизу кричал по-птичьи. Что эти люди могли сделать с ним?
— Посмотри еще раз, болван!
Лиленд видел, как он поднял голову.
— Стой! — закричал парень. — Не стреляй!
Лиленд уже приноровился к «томпсону». Первые пули угодили парню в шею и грудь, потащили его назад, прошли насквозь и вдребезги разбили окно сзади него. Лиленд встал и разрядил в него всю обойму, не давая упасть. Пятясь назад, парень наткнулся на разбитое окно и вывалился, упав вниз с высоты трехсот сорока футов. Лиленд еще раз взглянул на пластиковую взрывчатку. Парень все понял, и это насмерть перепугало нового товарища Скезикса по несчастью. «Ладно, взрывчатка может подождать, сначала надо заняться ногами. Но как?»
Выходя с этажа, он бросил «томпсон» и поднял автомат Калашникова — наконец-то! — и три полные обоймы к нему.
Лиленд спустился на тридцать третий этаж в поисках офиса, аналогичного офису дочери, в надежде найти там что-нибудь еще, помимо бумаги, полотенец и косметических салфеток. Он шел, но ходьба усиливала кровотечение. Он держался южной стороны, считая, что сейчас банду больше занимал бульвар Уилшир, где стояла патрульная машина.
Он извлек последний кусок стекла из правой ступни и стал рассматривать левую. Порез проходил по подошве немного ниже пальцев; он был рваный и глубокий. Давно он не видел на себе таких ран. Если ее обработать как положено, порез быстро заживет. Но сможет ли он найти что-нибудь подходящее для временной повязки? Он вспомнил, что лучшие офисы размещались в углу.
Он нашел турецкое полотенце, сложил его пополам и попытался перевязать ногу, но оно оказалось коротким. В нем опять закипала ярость. Он хотел убить всех их! Затем вдруг понял, что рад, потому что все-таки не убил.
Он остановил себя. Сначала надо было перевязать ногу. Он сел и огляделся — где, черт возьми, он находится? Это — служебный кабинет. На одной ноге он проскакал через комнату к столу и взял пригоршню круглых резинок. «Хорошо. Ловко сработано!» Толстое полотенце смягчало давление резинок.
Теперь ему было интересно послушать, что происходит в эфире. На двадцать шестой было тихо. Он переключился на девятую.
— Ответьте, — шептал голос. Это был глубокий голос молодого негра без всякого акцента обитателя гетто. — Если человек, просивший по рации о помощи, слышит меня, пусть подтвердит это по возможности.
Лиленд нажал на кнопку:
— Вас понял. Слушайте: семь иностранных националистов, вооруженных автоматами, имеющих взрывчатку и, возможно, еще что-то, взяли в заложники примерно семьдесят пять гражданских, которых удерживают на тридцать втором этаже. Одного они убили. Его труп лежит на сороковом этаже. Помимо двух пташек, слетевших прямиком на землю, я убил еще троих, в том числе двух женщин.
Пауза.
— Вы не хотите назвать себя?
— Не могу. Когда представится случай, я сброшу вам свой бумажник.
— Что вы еще можете сказать?
— Главарь банды — немец по имени Антон Грубер, иначе Антонио Рохас, или Кровавый Малыш Тони, объявлен к розыску в ФРГ. У него достаточно взрывчатки, чтобы сровнять здание с землей, что, по-видимому, он и сделает, если не получит то, что ему нужно. Но я забрал у них детонаторы.
— Выбросьте их.
— Сейчас не могу этого сделать и думаю, это неразумно. Пока он надеется поймать меня и выяснить, где детонаторы, он не пустит в ход свою последнюю карту — заложников.
— Вы говорите так, словно знаете что-то. Я хочу, чтобы вы выбросили детонаторы. Первейшая задача — по возможности, предотвратить несчастье.
— Это я и пытаюсь делать, если они не поймают меня. Я вот что хочу сказать. Они заблокировали лифты на тридцать втором этаже. Если вы начнете пробиваться, сверху или снизу, они начнут убивать женщин и детей. Позвоните своему начальству и спросите, хочется ли ему, чтобы на Рождество в городе расстреливали детей?
— Послушайте меня...
— Нет, это вы меня послушайте: я ранен, и по кровавому следу они ищут меня. Но я принял меры и больше следов не оставлю. Я хочу сам себя защищать и остаться в живых.
Он выключил рацию. Что-то он засиделся на одном месте. Надо было собраться и заново оценить сложившуюся ситуацию. Ему хотелось еще пообщаться с полицией.
Он хромал, но передвигаться мог. Это было похоже на хождение по хлебным булкам. Ощущение в левой ноге было такое, словно ее разрезали пополам. Он почувствует, если кровь опять начнет идти. Он поднимался по юго-восточной лестнице, ускорив шаг, чтобы быстрее проскочить тридцать четвертый этаж, потом пошел медленнее, с трудом преодолев следующие два этажа. Он очень устал, и ему требовался отдых.
Тридцать шестой этаж был копией тридцать третьего и представлял собой ряд крошечных комнат, окруженных такими же миниатюрными офисами, которые давали ясное представление о месте их владельцев в иерархии компании — в крупных корпорациях каждый точно знает свое место.
Сейчас это не имело значения: повсюду виднелись изрешеченные пулями, сломанные панели и битое стекло. Он прошел на северную сторону, сел на пол, укрывшись за столом, и посмотрел вниз на бульвар Уилшир. За три квартала от него он увидел ослепительно яркую светящуюся точку. Над холмами появился вертолет; он покружил немного и направился на север, к долине Сан-Фернандо.
Лиленд ел шоколад «Млечный Путь». Сначала он уничтожил две плитки «ОТенри», оставив плитку «Марса» на потом. Он чувствовал себя ребенком в кинотеатре или молодым полицейским, который, сидя в патрульной машине, поедает шоколад для восстановления сил...
Миновав Нью-Джерси, он оказался над океаном. Удалившись от побережья на две мили, он снизился до пятисот футов, пролетев десять миль, — до пятидесяти футов. Скорость превышала двести узлов — так быстро он еще ни разу не летал за последние двадцать лет. Был ясный день. В высоком небе виднелось всего несколько далеких облаков. Солнце было у него за спиной, поэтому вода казалась черной и такой близкой, что вот-вот ударит в днище самолета. Он пролетел над спортивными и рыболовными судами и покачал крыльями. В этот момент они с «Сессной» составляли одно целое; она была его двойником, его вторым я, только это "я" было снабжено баками для горючего, расположенными на концах крыльев. Она была прекрасна и восхитительна, насколько это вообще было возможно для летательного аппарата, она была полностью оснащена аппаратурой для выполнения полетов вслепую, в том числе — одним из первых маленьких радаров, — все это наполняло его уверенностью, что он может все, даже невозможное.
В 30 милях от берега он заметил два грузовых судна на расстоянии пяти миль друг от друга, направлявшиеся в Амброз-Лайт. Используя их надпалубные сооружения в качестве ориентира, он выполнил «восьмерку»; когда команды высыпали на палубу, он покачал крыльями, набрал высоту, сделал «бочку», потом заглушил мотор и стал падать. Только у самой поверхности воды он вывел машину из штопора и между судами сделал полную петлю. Держа курс на материк, он видел, как люди на палубах махали ему...
— Ребята, вы слышите меня?
— Да, как вы? Что вы делали?
— Воспользовался случаем, чтобы посмотреть на улицу. Последние десять минут предавался воспоминаниям.
— Хорошо. Кое-кто из наших слышали, как вы раньше выходили в эфир. Вы — мужик, что надо. Мы полагаемся на вас. Как вы оцениваете ситуацию?
— Крышу легче оборонять, чем захватить. Они вооружены до зубов.
— У вас есть оружие?
Лиленд подумал о браунинге и о том, что Малыш Тони тоже слушает их разговор.
— Я остаюсь в игре, — ответил он.
— Как мы узнаем вас?
Лиленд улыбнулся.
— Я черный, хотя до начала этой заварухи был белым.
— Понял вас. Об этом поговорим потом. Что с рацией? Как она у вас оказалась?
Они не поняли, что это его трофей.
— Я раздобыл ее тем же путем, что и игрушку, которая называется автоматом Калашникова. Вам не кажется логичным предположить, что они настроены на нашу волну? Вы знаете, кто такой Малыш Тони?
— Обычно я все узнаю от Холленбека, но я только что возвратился домой и еще не видел его.
— Хорошо, — сказал Лиленд. — Он является представителем третьего поколения западногерманской фракции «Красная Армия». После смерти Андреса Бадера его люди ушли в глубокое подполье. Никто не знал, где они снова появятся, но ходили упорные слухи, что они замышляют крупное дело. И вот вам, пожалуйста.
Лиленда вдруг осенило, что начальник федерального управления полиции, летевший вместе с ним из Сент-Луиса, мог получить какую-нибудь сногсшибательную информацию, потому и направлялся в Лос-Анджелес. Если бы тогда Лиленд придал этому факту большее значение и сказал, кто он такой, то, может быть, всего этого и не было.
— Откуда вы все это знаете?
— Просто, как и Холленбек, я многое знаю. Послушайте, я нужен им, они ищут меня, поэтому не стоит долго оставаться в эфире.
— Хорошо. Мы еще дадим им прикурить.
Лиленд застыл на месте. Полиция так и не поняла всей сложности обстановки. Он был уверен, что Малыш Тони слышал их разговор. Лиленд приблизился к окну, и тут до него донесся слабый шум работающего лифта. Одного. Он не был уверен, что это не за ним. Нет, такая непродолжительная поездка, как эта, должна была иметь достойное завершение!
Они слышали их разговор! Они спускались вниз, готовые к схватке с полицией.
Лиленд нажал на кнопку:
— Наш разговор перехвачен. Они спускаются к вам.
— Понял, — ответил черный голос. — Большое спасибо.
Поскольку их оставалось всего семеро, им, пожалуй, будет не до него. Он встал. Ему нужна была палка или даже костыли. Он передвигался от одной двери к другой. Если он по-прежнему хочет помочь делу, то надо найти способ отвлечь банду на себя. Бессмысленно оставаться у окна. Если на улице завяжется бой, здесь его наверняка убьют. К тому же не следует забывать, что полицейские снайперы — на основе его же информации — могут получить указание стрелять по любой мишени, движущейся выше тридцать второго этажа.
Надо было как-то напомнить о себе, чтобы у банды не сложилось впечатление, что он серьезно ранен. Если они найдут его в нынешнем плачевном положении, когда он ранен и практически беззащитен, это будет означать конец. Но ему удастся продержаться продолжительное время, если он заставит их поверить в то, что по-прежнему им не по зубам.
Ему нужен был стул на роликах, электрическая машинка и пожарный топор. На этаже было тихо. Кровотечение остановилось, но боль усиливалась. Он взял шар, который сделал из пластиковой взрывчатки, и сформовал его заново, вложив в середину детонатор. Он положил его на сиденье стула, сверху осторожно поставил электрическую машинку и привязал ее к стулу электропроводом. Затем подтолкнул стул в направлении лифтов.
С улицы доносились хлопки выстрелов. Расположение лифтового блока в вестибюле на первом этаже, а также местоположение въездов в гараж ограничивали террористам сектор обстрела во всех направлениях на уровне улицы, но сверху, с высоты третьего и четвертого этажей, они могли вести непрерывный огонь, не давая полиции возможности даже приблизиться к зданию.
Банда была готова к тому, что против них пустят бронированные машины. Въезды в гараж закрывались железными воротами, и, если такая машина с ранеными застрянет внизу, ее не удастся сдвинуть с места. Но сейчас — не военное время, когда можно было отдать приказ взорвать ее. Полицейские не убивают друг друга при исполнении своего долга. Этого общество не вправе требовать от них.
Из лифтовой шахты доносилась ружейная стрельба. Он ждал, когда раздастся звук поднимающейся кабины. У него будет мало времени, а подготовиться заранее нельзя, поскольку придется топором рубить дверь. Как только на тридцать втором этаже услышат стук, они бросятся за ним. Он услышал, как на улице затрещал автомат.
Он достал рацию.
— Как вы там, ребята?
— Теперь я вижу, что вы были правы, хотя некоторые считали вас ненормальным. Они тут такое устроили, что от страха можно в штаны наложить. Вы сказали, их двенадцать?
— Теперь семь.
— Хорошо. Хочу сказать, что вы чертовски крепкий мужик: вас голыми руками не возьмешь.
— Оставайтесь на этой частоте, — сказал Лиленд и отложил рацию. Он подкатил стул и с топором направился к дверям лифта. При первом же ударе его левую ногу пронзила такая резкая боль, что он чуть не уронил топор. При следующем ударе лезвие топора с треском вонзилось в двери и что-то сломало внутри. Двери раскрылись и сразу же с силой захлопнулись. Он повернул ручку топора так, что они приоткрылись. Этого оказалось достаточно, чтобы просунуть руку и широко открыть их. Ручкой топора он заблокировал двери, чтобы они не закрывались.
Он заглянул внутрь шахты, и тут же в верхнюю часть двери ударили пули. Поднимавшаяся кабина находилась далеко внизу. Надо было ответить на огонь и показать, что он еще в строю. Он просунул автомат в шахту и выпустил очередь по кабине. Кто-то выстрелил по нему из поднимавшегося лифта, но пуля ушла вверх. Лиленд встал позади стула и осторожно вкатил его в шахту, как детскую коляску. Если они увидят, как эта штука падает, они могут принять ее за Лиленда и выстрелят. Но даже если она не взорвется от выстрела, его импровизированная бомба пробьет крышу кабины.
Вдруг шахта наполнилась ослепительно ярким светом, и в какую-то долю секунды, прежде чем он услышал взрыв, Лиленд понял, что перестарался. Он никогда в жизни не слышал столь мощного, оглушительного рева. Взрывной волной его бросило через весь коридор и ударило о дверь лифта на противоположной стороне. Он был в сознании и, съезжая по двери на пол, чувствовал, как здание продолжало гудеть и трястись. Пол ходил ходуном, как школьный спортзал во время танцев. Ему показалось, что здание накренилось. Ему не почудилось — внизу действительно пронзительно кричали люди.
Все стихло, но он усиленно соображал, что же такое сделал. Надо было заставить себя двигаться, прежде чем браться за рацию. Взрыв совершенно обессилил его, но он надеялся, что не только его, но и остальных тоже.
Надо было подниматься наверх. Стрельба прекратилась. Какого черта он на всех нагнал страху, в том числе и на себя? Подниматься полестнице было для него настоящей мукой, причинявшей ужасную боль; какое-то время он шел задом, но скоро мышцы задубели. Это сказывалась усталость. Он прошел тридцать седьмой этаж. Теперь этим людям оставалось только удивляться, насколько они недооценили его. Он чувствовал, как у него меняется к лучшему настроение. Ему не хотелось думать, что в результате устроенного им взрыва кто-то пострадал. Да и чего стоит эта коробка в сравнении с жизнью людей, которым угрожает опасность! Он смутно помнил, что он делал и для чего. Убить вторую девушку оказалось легче, чем первую. Хиросима и Нагасаки — никто не помнит о Нагасаки... Хватит убивать. Этим он сыт по горло.
Он добрался до тридцать девятого этажа, где были установлены компьютеры. Этаж был защищен даже от дневного света, и вся аппаратура освещалась тусклыми лампами аварийной сигнализации. К его удивлению, все машины были целы. Или террористы испытывали перед компьютерами такой же благоговейный страх, как все другие смертные, или они планировали использовать их для осуществления бредовых замыслов, которые они называли революцией.
Лиленд читал ориентировку на Антона Грубера десятки раз. Прозвище «Кровавый Малыш Тони» должно было окружить его ореолом романтизма. Ему было за тридцать, он был сыном штутгартского промышленника, воспитывался няньками, учился в частных школах. К восемнадцатилетию ему подарили «мерседес», к девятнадцатилетию — другой. В конце шестидесятых годов он убежал из дома с компанией бездельников — выходцев из богатых семей, которые проводили лето в Сен-Тропезе, а зимы — в Гштаде. Некоторые из них принадлежали к богемным кругам и были замешаны в делах банды Бадера — Майнхофа, в которую постепенно втянули Антона Грубера. Он осудил своих родителей и обвинил отца в лицемерии, самодовольстве и высокомерии, назвав это преступлением.
Более того, Грубер-отец был во время войны офицером СС, как, впрочем, многие из преуспевающих ныне немецких бизнесменов. Автомобилестроение, электроника — бывшие наци присутствовали везде, предпочитая молчать о прошлом и бахвалясь настоящим. Они были проклятым поколением, чьи дети ненавидели ложь своих родителей, вынужденных все время оправдываться. В Америке дела обстояли несколько иначе. Жизнь Стеффи тоже отравили ее собственные родители своими бесконечными попытками сохранить семью, которая существовала только в их воображении.
Риверс был шестой или седьмой жертвой Грубера. С доктором Хансом Мартином Шлейером, таким же промышленником, как и отец Антона, Грубер расправился аналогичным путем, всадив пулю в лацкан пиджака. Как слышал Лиленд, западногерманская полиция располагала сведениями, что Грубер с особым злорадством выбирал себе жертву исключительно среди хорошо одетых людей, чтобы было куда прикрепить черную бутоньерку. Смерть завораживала и восхищала Антона Грубера, он наслаждался моментом ее наступления, упивался ее реальными проявлениями.
Он был не одинок в своих привязанностях. Среди них была и эта поэтическая гнида по имени Урсула Шмидт, которая в одном очерке, определяя свой «окончательный выбор в пользу насилия», писала «о своем чреве смерти, куда мужчины возвращаются, чтобы обрести вечный покой».
Лиленд мог бы убить ее.
Он не знал, кого убивал раньше: наверно, у них были отцы, дяди, возможно, матери. В этом здании находился человек, потерявший из-за него брата, если только что Лиленд не убил и его самого...
Офисы на этом этаже были обнесены прозрачными перегородками, через которые были видны компьютеры. Это объяснялось всеобщим сумасшествием, царившим вокруг компьютеров. Верховные жрецы должны были постоянно лицезреть своих священных коров. Он усмехнулся про себя, представив реакцию операторов, которые обнаружат завтра, какую дребедень он заложил в память машин. Ему следовало занять позицию у окон, выходивших на Уилшир, хотя это было крайне опасно. Возможно, ничего не произойдет: они уже знают ему цену и решат, что он не настолько глуп, чтобы соваться в окно. Он покачал головой — так думать нельзя, иначе его убьют.
Даже с такой высоты было видно, что террористы прекрасно подготовились к бою. Разбитая патрульная машина стояла у фонарного столба, а ее водитель лежал на асфальте лицом вниз. Лиленд поднял глаза. Над зданием на высоте двухсот футов рассеивалось большое серое облако. Конечно, взрыв был слышен по всей округе: по всему городу светилось раз в десять больше огней, чем несколько минут назад. Лиленд как будто вспомнил о чем-то. Он растянулся позади стола и включил рацию.
— Как вы думаете, сколько стоит это здание?
— Двенадцать миллионов или двадцать — кто знает! Как вы там?
— Меня оглушило. Я взорвал один из их пакетов со взрывчаткой. Осталось еще два. Говорите осторожней, потому что они перехватывают наш разговор.
— Понимаю, теперь понимаю.
— Не беспокойтесь. Здание горит?
На лестничной клетке тридцать второго этажа из всех светильников были вывернуты лампы. Лиленд затаил дыхание, он не слышал ничего, кроме шума поднимающихся лифтов. У них, видимо, был какой-то план, связанный с ним, но пока, судя по всему, они бросили свою затею.
Он тихо шел, держа вещмешок под рукой, чтобы тот не шуршал при ходьбе, и «томпсон» наготове. На лестнице было темно, как в вентиляционной шахте. Лифты остановились, кажется, все сразу, на тридцать втором этаже. Если он собирается найти укромное место, то это надо сделать немедленно.
Он сразу понял, что произошло, как только почувствовал стекло под правой ногой, но ноша увлекла его вперед, и он не сразу смог остановиться. Стопы обеих ног оказались порезанными — левая сильнее, чем правая. Банда подготовилась к встрече с ним. Он стоял неподвижно, крепко держась за перила и стараясь не расплакаться.
На левой ноге был большой, глубокий порез. Винить было некого, сам виноват. Они взяли флуоресцентные лампы, сложенные на лестничной клетке над сороковым этажом, разбили их и разбросали по всем лестницам. Он должен был предвидеть это. Спускаясь с крыши, он не заметил, что трубки исчезли. Когда он поставил левую ногу на следующую ступеньку, то почувствовал, что кровь буквально хлещет, стекая с кончиков пальцев. Инстинктивно он понимал, что надо быть осторожным, но знал и то, что необходимо спешить. Теперь он будет оставлять за собой кровавый след, по которому они легко найдут его. Надо было подняться наверх, но он не представлял себе, что делать с ногами. Все необходимое для оказания первой помощи, насколько он знал, было в офисе Стефани. В правой стопе торчали куски стекла, которые при ходьбе впивались, причиняя ужасную боль.
Он пытался идти быстрее, но при каждом новом шаге кровь из раны на левой стопе начинала хлестать еще сильнее. Он прыгал на одной ноге или шел, подпрыгивая, стараясь не наступать на нее, при этом стекло все глубже впивалось в правую ногу. Он поднялся на тридцать четвертый этаж, где, по крайней мере, мог спрятаться в своей крепости.
Прямо за дверью раздались выстрелы. Он остановился на лестнице, приподняв левую ногу. Рана кровоточила, боль усиливалась. Завтра он вообще не сможет стоять. Он встал обеими ногами на бетонный пол, перевел дух и рывком открыл дверь.
Свет был включен. Звук открывшейся двери заставил обернуться девушку, стоявшую посередине комнаты. Она застыла в нерешительности, напуганная внезапным появлением Лиленда. Короткая автоматическая очередь отбросила ее на стол позади нее.
Послышался грохот другого автомата, и Лиленд увидел, как слева от него подпрыгнули и разлетелись вдребезги потолочные панели. Лиленд мог спрятаться на лестнице только в том случае, если никто не обнаружит его там, спускаясь или поднимаясь. Передвигаясь на четвереньках, он спрятался за стол. Он знал, откуда стреляли; из северо-восточного угла, рядом с его укреплением. Он переполз западнее, к другому столу, пригнул голову и выстрелил из «томпсона» в тот момент, когда парень прыжком попытался преодолеть заграждение, устроенное Лилендом.
Он там один? Вокруг ступней Лиленда образовались лужи крови. Пластиковая взрывчатка с детонаторами, которую он прикрепил к пожарной сигнализации, была справа от него и вне досягаемости. Преодолев некоторое расстояние, он еще раз выстрелил по своей крепости и пригнулся. Пока парень стрелял в ответ, он достал из вещмешка последний пластиковый пакет, вставил внутрь детонатор и придал ему форму шара. Еще немного — и парень придет в себя, передаст по рации о своем местонахождении и запросит помощи.
Лиленд продвинулся еще немного. Теперь на его счету было четверо убитых, что само по себе было неплохо, учитывая неравенство сил. Пластиковая взрывчатка обладала мощным разрушительным действием, слишком мощным для сейфа, что, как казалось Лиленду, делало ее применение в данном случае просто бессмысленным. Сейчас парень возьмет рацию. Лиленд пригнул голову и выстрелил, стараясь пробить им же созданную линию обороны. Он сдвинул три-четыре стола ближе к северо-западному углу, чтобы видеть пожарную сигнализацию с прикрепленной к ней взрывчаткой. Парень выстрелил опять, разбив окно позади Лиленда. Полицейские внизу наверняка балдели от всего, что здесь происходило. Ну кто из них не любит побывать в перестрелке?! Поэтому, когда они слышат выстрелы и не могут принять личное участие в стычке, они просто сходят с ума от ярости.
— Эй, подонок! Говоришь по-английски?
— Говорю, падаль.
— Тогда хорошенько посмотри на лампы пожарной сигнализации возле лифтов!
Тот засмеялся:
— Я смотрел этот фильм, «Сержант Йорк» он называется. Там Гарри Купер изображал, как кричит птица.
Лиленд не это имел в виду, но вдруг вспомнил, как старик внизу кричал по-птичьи. Что эти люди могли сделать с ним?
— Посмотри еще раз, болван!
Лиленд видел, как он поднял голову.
— Стой! — закричал парень. — Не стреляй!
Лиленд уже приноровился к «томпсону». Первые пули угодили парню в шею и грудь, потащили его назад, прошли насквозь и вдребезги разбили окно сзади него. Лиленд встал и разрядил в него всю обойму, не давая упасть. Пятясь назад, парень наткнулся на разбитое окно и вывалился, упав вниз с высоты трехсот сорока футов. Лиленд еще раз взглянул на пластиковую взрывчатку. Парень все понял, и это насмерть перепугало нового товарища Скезикса по несчастью. «Ладно, взрывчатка может подождать, сначала надо заняться ногами. Но как?»
Выходя с этажа, он бросил «томпсон» и поднял автомат Калашникова — наконец-то! — и три полные обоймы к нему.
Лиленд спустился на тридцать третий этаж в поисках офиса, аналогичного офису дочери, в надежде найти там что-нибудь еще, помимо бумаги, полотенец и косметических салфеток. Он шел, но ходьба усиливала кровотечение. Он держался южной стороны, считая, что сейчас банду больше занимал бульвар Уилшир, где стояла патрульная машина.
Он извлек последний кусок стекла из правой ступни и стал рассматривать левую. Порез проходил по подошве немного ниже пальцев; он был рваный и глубокий. Давно он не видел на себе таких ран. Если ее обработать как положено, порез быстро заживет. Но сможет ли он найти что-нибудь подходящее для временной повязки? Он вспомнил, что лучшие офисы размещались в углу.
Он нашел турецкое полотенце, сложил его пополам и попытался перевязать ногу, но оно оказалось коротким. В нем опять закипала ярость. Он хотел убить всех их! Затем вдруг понял, что рад, потому что все-таки не убил.
Он остановил себя. Сначала надо было перевязать ногу. Он сел и огляделся — где, черт возьми, он находится? Это — служебный кабинет. На одной ноге он проскакал через комнату к столу и взял пригоршню круглых резинок. «Хорошо. Ловко сработано!» Толстое полотенце смягчало давление резинок.
Теперь ему было интересно послушать, что происходит в эфире. На двадцать шестой было тихо. Он переключился на девятую.
— Ответьте, — шептал голос. Это был глубокий голос молодого негра без всякого акцента обитателя гетто. — Если человек, просивший по рации о помощи, слышит меня, пусть подтвердит это по возможности.
Лиленд нажал на кнопку:
— Вас понял. Слушайте: семь иностранных националистов, вооруженных автоматами, имеющих взрывчатку и, возможно, еще что-то, взяли в заложники примерно семьдесят пять гражданских, которых удерживают на тридцать втором этаже. Одного они убили. Его труп лежит на сороковом этаже. Помимо двух пташек, слетевших прямиком на землю, я убил еще троих, в том числе двух женщин.
Пауза.
— Вы не хотите назвать себя?
— Не могу. Когда представится случай, я сброшу вам свой бумажник.
— Что вы еще можете сказать?
— Главарь банды — немец по имени Антон Грубер, иначе Антонио Рохас, или Кровавый Малыш Тони, объявлен к розыску в ФРГ. У него достаточно взрывчатки, чтобы сровнять здание с землей, что, по-видимому, он и сделает, если не получит то, что ему нужно. Но я забрал у них детонаторы.
— Выбросьте их.
— Сейчас не могу этого сделать и думаю, это неразумно. Пока он надеется поймать меня и выяснить, где детонаторы, он не пустит в ход свою последнюю карту — заложников.
— Вы говорите так, словно знаете что-то. Я хочу, чтобы вы выбросили детонаторы. Первейшая задача — по возможности, предотвратить несчастье.
— Это я и пытаюсь делать, если они не поймают меня. Я вот что хочу сказать. Они заблокировали лифты на тридцать втором этаже. Если вы начнете пробиваться, сверху или снизу, они начнут убивать женщин и детей. Позвоните своему начальству и спросите, хочется ли ему, чтобы на Рождество в городе расстреливали детей?
— Послушайте меня...
— Нет, это вы меня послушайте: я ранен, и по кровавому следу они ищут меня. Но я принял меры и больше следов не оставлю. Я хочу сам себя защищать и остаться в живых.
Он выключил рацию. Что-то он засиделся на одном месте. Надо было собраться и заново оценить сложившуюся ситуацию. Ему хотелось еще пообщаться с полицией.
Он хромал, но передвигаться мог. Это было похоже на хождение по хлебным булкам. Ощущение в левой ноге было такое, словно ее разрезали пополам. Он почувствует, если кровь опять начнет идти. Он поднимался по юго-восточной лестнице, ускорив шаг, чтобы быстрее проскочить тридцать четвертый этаж, потом пошел медленнее, с трудом преодолев следующие два этажа. Он очень устал, и ему требовался отдых.
* * *
Из всех самолетов, с которыми он имел дело после войны, лучшей была «Сессна-310». Во время войны он летал на различных моделях, начиная с учебных самолетов; затем — «Сандерболт», грозное чудовище, на котором было очень тяжело садиться, и «Мустанг», лучший из поршневых самолетов, обладавший неограниченными возможностями. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда думал о самолетах и о том, что может летать. Однажды он прилетел на своей «Сессне» в конце рабочего дня, высадил коммивояжера и вырулил обратно на взлетно-посадочную полосу. Дежурный диспетчер пожелал ему счастливого полета — он знал, какое хорошее настроение было у Лиленда в тот день...Тридцать шестой этаж был копией тридцать третьего и представлял собой ряд крошечных комнат, окруженных такими же миниатюрными офисами, которые давали ясное представление о месте их владельцев в иерархии компании — в крупных корпорациях каждый точно знает свое место.
Сейчас это не имело значения: повсюду виднелись изрешеченные пулями, сломанные панели и битое стекло. Он прошел на северную сторону, сел на пол, укрывшись за столом, и посмотрел вниз на бульвар Уилшир. За три квартала от него он увидел ослепительно яркую светящуюся точку. Над холмами появился вертолет; он покружил немного и направился на север, к долине Сан-Фернандо.
Лиленд ел шоколад «Млечный Путь». Сначала он уничтожил две плитки «ОТенри», оставив плитку «Марса» на потом. Он чувствовал себя ребенком в кинотеатре или молодым полицейским, который, сидя в патрульной машине, поедает шоколад для восстановления сил...
* * *
Набрав высоту в тысячу футов, он направил «Сессну» в сторону моря. Он летел над окраинными районами Нью-Джерси, охваченными депрессией и вследствие этого пришедшими в упадок. То там, то здесь он видел заброшенные и заросшие тиной бассейны, брошенные фургоны, станки, поблескивавшие на солнце металлом. Из его самолета, летевшего на высоте тысячи футов со скоростью сто пятьдесят миль в час, вся округа напоминала одну огромную свалку.Миновав Нью-Джерси, он оказался над океаном. Удалившись от побережья на две мили, он снизился до пятисот футов, пролетев десять миль, — до пятидесяти футов. Скорость превышала двести узлов — так быстро он еще ни разу не летал за последние двадцать лет. Был ясный день. В высоком небе виднелось всего несколько далеких облаков. Солнце было у него за спиной, поэтому вода казалась черной и такой близкой, что вот-вот ударит в днище самолета. Он пролетел над спортивными и рыболовными судами и покачал крыльями. В этот момент они с «Сессной» составляли одно целое; она была его двойником, его вторым я, только это "я" было снабжено баками для горючего, расположенными на концах крыльев. Она была прекрасна и восхитительна, насколько это вообще было возможно для летательного аппарата, она была полностью оснащена аппаратурой для выполнения полетов вслепую, в том числе — одним из первых маленьких радаров, — все это наполняло его уверенностью, что он может все, даже невозможное.
В 30 милях от берега он заметил два грузовых судна на расстоянии пяти миль друг от друга, направлявшиеся в Амброз-Лайт. Используя их надпалубные сооружения в качестве ориентира, он выполнил «восьмерку»; когда команды высыпали на палубу, он покачал крыльями, набрал высоту, сделал «бочку», потом заглушил мотор и стал падать. Только у самой поверхности воды он вывел машину из штопора и между судами сделал полную петлю. Держа курс на материк, он видел, как люди на палубах махали ему...
* * *
Он нажал на кнопку.— Ребята, вы слышите меня?
— Да, как вы? Что вы делали?
— Воспользовался случаем, чтобы посмотреть на улицу. Последние десять минут предавался воспоминаниям.
— Хорошо. Кое-кто из наших слышали, как вы раньше выходили в эфир. Вы — мужик, что надо. Мы полагаемся на вас. Как вы оцениваете ситуацию?
— Крышу легче оборонять, чем захватить. Они вооружены до зубов.
— У вас есть оружие?
Лиленд подумал о браунинге и о том, что Малыш Тони тоже слушает их разговор.
— Я остаюсь в игре, — ответил он.
— Как мы узнаем вас?
Лиленд улыбнулся.
— Я черный, хотя до начала этой заварухи был белым.
— Понял вас. Об этом поговорим потом. Что с рацией? Как она у вас оказалась?
Они не поняли, что это его трофей.
— Я раздобыл ее тем же путем, что и игрушку, которая называется автоматом Калашникова. Вам не кажется логичным предположить, что они настроены на нашу волну? Вы знаете, кто такой Малыш Тони?
— Обычно я все узнаю от Холленбека, но я только что возвратился домой и еще не видел его.
— Хорошо, — сказал Лиленд. — Он является представителем третьего поколения западногерманской фракции «Красная Армия». После смерти Андреса Бадера его люди ушли в глубокое подполье. Никто не знал, где они снова появятся, но ходили упорные слухи, что они замышляют крупное дело. И вот вам, пожалуйста.
Лиленда вдруг осенило, что начальник федерального управления полиции, летевший вместе с ним из Сент-Луиса, мог получить какую-нибудь сногсшибательную информацию, потому и направлялся в Лос-Анджелес. Если бы тогда Лиленд придал этому факту большее значение и сказал, кто он такой, то, может быть, всего этого и не было.
— Откуда вы все это знаете?
— Просто, как и Холленбек, я многое знаю. Послушайте, я нужен им, они ищут меня, поэтому не стоит долго оставаться в эфире.
— Хорошо. Мы еще дадим им прикурить.
Лиленд застыл на месте. Полиция так и не поняла всей сложности обстановки. Он был уверен, что Малыш Тони слышал их разговор. Лиленд приблизился к окну, и тут до него донесся слабый шум работающего лифта. Одного. Он не был уверен, что это не за ним. Нет, такая непродолжительная поездка, как эта, должна была иметь достойное завершение!
Они слышали их разговор! Они спускались вниз, готовые к схватке с полицией.
Лиленд нажал на кнопку:
— Наш разговор перехвачен. Они спускаются к вам.
— Понял, — ответил черный голос. — Большое спасибо.
Поскольку их оставалось всего семеро, им, пожалуй, будет не до него. Он встал. Ему нужна была палка или даже костыли. Он передвигался от одной двери к другой. Если он по-прежнему хочет помочь делу, то надо найти способ отвлечь банду на себя. Бессмысленно оставаться у окна. Если на улице завяжется бой, здесь его наверняка убьют. К тому же не следует забывать, что полицейские снайперы — на основе его же информации — могут получить указание стрелять по любой мишени, движущейся выше тридцать второго этажа.
Надо было как-то напомнить о себе, чтобы у банды не сложилось впечатление, что он серьезно ранен. Если они найдут его в нынешнем плачевном положении, когда он ранен и практически беззащитен, это будет означать конец. Но ему удастся продержаться продолжительное время, если он заставит их поверить в то, что по-прежнему им не по зубам.
Ему нужен был стул на роликах, электрическая машинка и пожарный топор. На этаже было тихо. Кровотечение остановилось, но боль усиливалась. Он взял шар, который сделал из пластиковой взрывчатки, и сформовал его заново, вложив в середину детонатор. Он положил его на сиденье стула, сверху осторожно поставил электрическую машинку и привязал ее к стулу электропроводом. Затем подтолкнул стул в направлении лифтов.
С улицы доносились хлопки выстрелов. Расположение лифтового блока в вестибюле на первом этаже, а также местоположение въездов в гараж ограничивали террористам сектор обстрела во всех направлениях на уровне улицы, но сверху, с высоты третьего и четвертого этажей, они могли вести непрерывный огонь, не давая полиции возможности даже приблизиться к зданию.
Банда была готова к тому, что против них пустят бронированные машины. Въезды в гараж закрывались железными воротами, и, если такая машина с ранеными застрянет внизу, ее не удастся сдвинуть с места. Но сейчас — не военное время, когда можно было отдать приказ взорвать ее. Полицейские не убивают друг друга при исполнении своего долга. Этого общество не вправе требовать от них.
Из лифтовой шахты доносилась ружейная стрельба. Он ждал, когда раздастся звук поднимающейся кабины. У него будет мало времени, а подготовиться заранее нельзя, поскольку придется топором рубить дверь. Как только на тридцать втором этаже услышат стук, они бросятся за ним. Он услышал, как на улице затрещал автомат.
Он достал рацию.
— Как вы там, ребята?
— Теперь я вижу, что вы были правы, хотя некоторые считали вас ненормальным. Они тут такое устроили, что от страха можно в штаны наложить. Вы сказали, их двенадцать?
— Теперь семь.
— Хорошо. Хочу сказать, что вы чертовски крепкий мужик: вас голыми руками не возьмешь.
— Оставайтесь на этой частоте, — сказал Лиленд и отложил рацию. Он подкатил стул и с топором направился к дверям лифта. При первом же ударе его левую ногу пронзила такая резкая боль, что он чуть не уронил топор. При следующем ударе лезвие топора с треском вонзилось в двери и что-то сломало внутри. Двери раскрылись и сразу же с силой захлопнулись. Он повернул ручку топора так, что они приоткрылись. Этого оказалось достаточно, чтобы просунуть руку и широко открыть их. Ручкой топора он заблокировал двери, чтобы они не закрывались.
Он заглянул внутрь шахты, и тут же в верхнюю часть двери ударили пули. Поднимавшаяся кабина находилась далеко внизу. Надо было ответить на огонь и показать, что он еще в строю. Он просунул автомат в шахту и выпустил очередь по кабине. Кто-то выстрелил по нему из поднимавшегося лифта, но пуля ушла вверх. Лиленд встал позади стула и осторожно вкатил его в шахту, как детскую коляску. Если они увидят, как эта штука падает, они могут принять ее за Лиленда и выстрелят. Но даже если она не взорвется от выстрела, его импровизированная бомба пробьет крышу кабины.
Вдруг шахта наполнилась ослепительно ярким светом, и в какую-то долю секунды, прежде чем он услышал взрыв, Лиленд понял, что перестарался. Он никогда в жизни не слышал столь мощного, оглушительного рева. Взрывной волной его бросило через весь коридор и ударило о дверь лифта на противоположной стороне. Он был в сознании и, съезжая по двери на пол, чувствовал, как здание продолжало гудеть и трястись. Пол ходил ходуном, как школьный спортзал во время танцев. Ему показалось, что здание накренилось. Ему не почудилось — внизу действительно пронзительно кричали люди.
Все стихло, но он усиленно соображал, что же такое сделал. Надо было заставить себя двигаться, прежде чем браться за рацию. Взрыв совершенно обессилил его, но он надеялся, что не только его, но и остальных тоже.
* * *
1.43, тихоокеанское поясное времяНадо было подниматься наверх. Стрельба прекратилась. Какого черта он на всех нагнал страху, в том числе и на себя? Подниматься полестнице было для него настоящей мукой, причинявшей ужасную боль; какое-то время он шел задом, но скоро мышцы задубели. Это сказывалась усталость. Он прошел тридцать седьмой этаж. Теперь этим людям оставалось только удивляться, насколько они недооценили его. Он чувствовал, как у него меняется к лучшему настроение. Ему не хотелось думать, что в результате устроенного им взрыва кто-то пострадал. Да и чего стоит эта коробка в сравнении с жизнью людей, которым угрожает опасность! Он смутно помнил, что он делал и для чего. Убить вторую девушку оказалось легче, чем первую. Хиросима и Нагасаки — никто не помнит о Нагасаки... Хватит убивать. Этим он сыт по горло.
Он добрался до тридцать девятого этажа, где были установлены компьютеры. Этаж был защищен даже от дневного света, и вся аппаратура освещалась тусклыми лампами аварийной сигнализации. К его удивлению, все машины были целы. Или террористы испытывали перед компьютерами такой же благоговейный страх, как все другие смертные, или они планировали использовать их для осуществления бредовых замыслов, которые они называли революцией.
Лиленд читал ориентировку на Антона Грубера десятки раз. Прозвище «Кровавый Малыш Тони» должно было окружить его ореолом романтизма. Ему было за тридцать, он был сыном штутгартского промышленника, воспитывался няньками, учился в частных школах. К восемнадцатилетию ему подарили «мерседес», к девятнадцатилетию — другой. В конце шестидесятых годов он убежал из дома с компанией бездельников — выходцев из богатых семей, которые проводили лето в Сен-Тропезе, а зимы — в Гштаде. Некоторые из них принадлежали к богемным кругам и были замешаны в делах банды Бадера — Майнхофа, в которую постепенно втянули Антона Грубера. Он осудил своих родителей и обвинил отца в лицемерии, самодовольстве и высокомерии, назвав это преступлением.
Более того, Грубер-отец был во время войны офицером СС, как, впрочем, многие из преуспевающих ныне немецких бизнесменов. Автомобилестроение, электроника — бывшие наци присутствовали везде, предпочитая молчать о прошлом и бахвалясь настоящим. Они были проклятым поколением, чьи дети ненавидели ложь своих родителей, вынужденных все время оправдываться. В Америке дела обстояли несколько иначе. Жизнь Стеффи тоже отравили ее собственные родители своими бесконечными попытками сохранить семью, которая существовала только в их воображении.
Риверс был шестой или седьмой жертвой Грубера. С доктором Хансом Мартином Шлейером, таким же промышленником, как и отец Антона, Грубер расправился аналогичным путем, всадив пулю в лацкан пиджака. Как слышал Лиленд, западногерманская полиция располагала сведениями, что Грубер с особым злорадством выбирал себе жертву исключительно среди хорошо одетых людей, чтобы было куда прикрепить черную бутоньерку. Смерть завораживала и восхищала Антона Грубера, он наслаждался моментом ее наступления, упивался ее реальными проявлениями.
Он был не одинок в своих привязанностях. Среди них была и эта поэтическая гнида по имени Урсула Шмидт, которая в одном очерке, определяя свой «окончательный выбор в пользу насилия», писала «о своем чреве смерти, куда мужчины возвращаются, чтобы обрести вечный покой».
Лиленд мог бы убить ее.
Он не знал, кого убивал раньше: наверно, у них были отцы, дяди, возможно, матери. В этом здании находился человек, потерявший из-за него брата, если только что Лиленд не убил и его самого...
Офисы на этом этаже были обнесены прозрачными перегородками, через которые были видны компьютеры. Это объяснялось всеобщим сумасшествием, царившим вокруг компьютеров. Верховные жрецы должны были постоянно лицезреть своих священных коров. Он усмехнулся про себя, представив реакцию операторов, которые обнаружат завтра, какую дребедень он заложил в память машин. Ему следовало занять позицию у окон, выходивших на Уилшир, хотя это было крайне опасно. Возможно, ничего не произойдет: они уже знают ему цену и решат, что он не настолько глуп, чтобы соваться в окно. Он покачал головой — так думать нельзя, иначе его убьют.
Даже с такой высоты было видно, что террористы прекрасно подготовились к бою. Разбитая патрульная машина стояла у фонарного столба, а ее водитель лежал на асфальте лицом вниз. Лиленд поднял глаза. Над зданием на высоте двухсот футов рассеивалось большое серое облако. Конечно, взрыв был слышен по всей округе: по всему городу светилось раз в десять больше огней, чем несколько минут назад. Лиленд как будто вспомнил о чем-то. Он растянулся позади стола и включил рацию.
— Как вы думаете, сколько стоит это здание?
— Двенадцать миллионов или двадцать — кто знает! Как вы там?
— Меня оглушило. Я взорвал один из их пакетов со взрывчаткой. Осталось еще два. Говорите осторожней, потому что они перехватывают наш разговор.
— Понимаю, теперь понимаю.
— Не беспокойтесь. Здание горит?