Тосс Анатолий. Фантазии мужчины средних лет

   – А давай я им чего-нибудь смастерю, твоим друзьям из Голливуда. Я ведь как раз по литературному делу. Я им запросто чего-нибудь изобрету. Платят-то они хорошо?
   – Да с деньгами проблем нет, – заверил меня мой товарищ. – Главное, чтобы идея хорошая была.
   – Идей сколько угодно. Вот, например… Представь себе мир, в котором существуют только два пола. Не шестнадцать, как у нас, а всего два.
   – Как это всего два? – не понял Саня.
   – Вот так, сплошное двуполье. Только механические: мужчины и женщины. И их почти поровну. Ну, мужиков, может, чуть меньше, как всегда. Но ненамного. Не как здесь, у нас.
   Рейн сразу сосредоточился – бравурная, поверхностная накипь тут же соскочила, и передо мной оказался вдумчивый, внимательный киношник-профессионал. Впрочем, я-то знал, что Саня серьезный, крепкий режиссер, он к делу всегда относился серьезно.
   – Так, так, интересно. Это что-то новенькое. Такое, по-моему, никому еще в голову не приходило. Оригинально.
   – Ага, что-то типа научной фантастики, – подхватил я.
   – Научного здесь мало, конечно, – не согласился Саня. – Если по науке, так они давно вымереть должны были от скудности вариантов. Сколько можно друг дружку трахать, кто такую скукотищу выдержит, это любому оскомину набьет. Секс бы вскоре на нет сошел, а вместе с ним и рождаемость.
   – Теоретически что-то подобное и должно было бы произойти. Но они приспособились. Человеки ведь существа выживаемые. В этом, собственно, изюминка всего сюжета и заключается: чего они только не придумывают, как только не изощряются, чтобы свое двуполое однообразие скрасить. Вот, например, такая история…
   Историй у меня легко хватило часа на два. В моей прошлой жизни их было не сосчитать – я бы мог не два часа рассказывать, а два года. Саша хохотал искренне, не сдерживаясь, на нас оглядывались люди с соседних столиков, улыбались, глядя на Сашу, а я только подбрасывал дровишки в нехитрую печурку своей недавней двуполой жизни.
   В принципе это было делом техники: в живые истории я вставлял расхожие анекдоты из серии «муж возвращается из командировки» (я вычислил, что в их многополой жизни подобной тематики быть не может). Потом подмешал немного драмы, эмоциональных всплесков, в общем, на глазах у восторженного Рейна смастерил такой многослойный пирог, который хотелось слизывать и пробовать на вкус и вообще зарыться в него всей мордой. Наконец я закончил рассказ, выждал, пока мой собеседник успокоится, промокнет глаза салфеткой, снова сможет серьезно говорить.
   – Знаешь что, Вань, – сказал он и утвердительно качнул головой. – Давай, фигачь. Пиши. А я пристрою. Может, сам возьмусь за съемки. Сделаем с тобой заметное кино. Ты как напишешь, звони мне сразу. А интервью для твоего журнала мы тогда отложим. Чтобы не отвлекаться. Лады?
   Я пожал его большую, широкую лапу и отправился домой. Аркадия наверняка уже вернулась с работы и поджидала меня. Может быть, и волновалась даже, что меня долго нет.
   Моя плеврита действительно меня ждала. Сначала мы пообедали, Аркадия приготовила что-то такое, чего я никогда прежде не ел, – насыщенное, но легкое одновременно.
   Потом мы снова занимались любовью, снова долго, я очнулся только под утро. Уже рассвело, голова Аркадии покоилась у меня на плече – легкая, почти невесомая. Гибкая, бескостная рука была переброшена через мою грудь, она тоже ничего не весила.
   – Ты не спишь? – зачем-то спросил я, отлично зная, что она пристально разглядывает меня. Наверное, от ее взгляда я и проснулся.
   – Нет, смотрю на тебя, – ответила Аркадия. – Думаю: как же так получилось? Откуда ты взялся в моей жизни? Как будто с неба свалился.
   – Похоже, откуда и свалился. – Я потерся щекой о ее лоб. – Может быть, и с неба. Ведь это какая-то абсолютная фантастика. Где я нахожусь? Как я попал в ваш многополый мир. И откуда он взялся? Не бред ли это какой-то? Может быть, я в забытьи? И брежу? Что со мной произошло?
   – Или это я брежу, – повторила за мной Аркадия. – Постоянно думаю, что засну, потом проснусь, а тебя не будет. Что ты сон. Оттого и гляжу на тебя, сторожу, чтобы ты не улетучился.
   Я покачал головой, снова притерся щекой к ее коже.
   – А самое странное, что ты выглядишь совершенно реальной, – промолвил я в ответ. – Все в тебе материально, реально. Проще было бы, если бы тебя не было, если бы всего вашего мира не было. Но ты есть. Вот я трогаю тебя, целую, слышу тебя – ты точно есть. И мир есть. Я вчера его изучал, все в нем тоже разумно устроено. Но если ты и твой мир – реальность, то где же он был раньше? И где мой мир, тот, в котором я жил? Не понимаю. И мне страшно от того, что не понимаю.
   Она тихо счастливо засмеялась.
   – Глупенький, ты так говоришь смешно. Со мной еще никто так не говорил. Да оно и понятно, я в жизни ни одного мужика до тебя не встречала. – Она помолчала немного, а потом попросила: – Расскажи лучше о своей жизни в том мире, откуда ты пришел. Как ты жил? Чем жил? О чем думал? Мечтал?
   Я задумался.
   – Даже не знаю, что рассказывать. Я ведь писатель. Жил своими книгами, сюжетами. Чтобы написать хорошую книгу, надо внедриться в нее, самому стать ее героями, всеми сразу и каждым в отдельности, прожить с ними их жизни. Тут отвлекаться невозможно. Отвлечешься, выйдешь из этого состояния – и сразу упустишь что-то важное. И не получится у тебя уже больше. Какая-нибудь поделка получится, конечно, просто на мастерстве выстроенная, но ни глубины, ни чувства, ни души в ней не будет. Понимаешь, прожить надо книгу, вдохнуть в нее душу… Чтобы ворота сверху открылись, которые обычно закрытыми бывают, и часть тебя туда, наверх, просочилась. Но и сверху что-то должно спуститься, снизойти на тебя, что-то должно запасть в тебя и закрепиться. Часть чего-то нового, что тебе прежде было незнакомо, несвойственно.
   – Куда, откуда? – тихонько спросила Аркадия.
   – Не знаю, – признался я. – Может быть, на небеса. Ты же сказала, что я с неба спустился.
   И вдруг меня пронзило. Остро, больно. Кажется, я даже вскрикнул от этой неожиданной остроты.
   – Что с тобой? – Аркадия приподняла голову, обеспокоенно взглянула на меня.
   Но я не стал ей объяснять. Я не мог больше спокойно лежать на кровати, резким движением высвободился из-под ее руки, соскочил, натянул на себя трусы. Мне нужно было движение, просто необходимо – я потер руки, затем запустил пальцы в волосы, затем стал мерить комнату скорыми, нервно торопливыми шагами, от одной стенки к другой. И назад.
   Аркадия приподнялась на подушках, оперлась рукой о кровать.
   – Что-то случилось? – обеспокоенно спросила она.
   – Видишь ли… – начал я взволнованно, не переставая измерять шагами расстояние от одной стены до другой. – Я книгу писал. Полтора года из дома не выходил. Я же объяснял: максимальная изоляция от внешнего мира, чтобы создать свой собственный… Чтобы ворота эти, о которых я только что говорил, открылись… И видишь, что получается… получается, мне удалось… – Я осознавал, что говорю сбивчиво, несвязно, что она меня, скорее всего, не понимает. Но это было не важно. Главное, чтобы я сам себя понял. – Я создал мир. И создавая, я погрузился в него с головой. Понимаешь, я открыл ворота! А когда закончил писать и вышел на улицу, они не успели закрыться. И, по-видимому, я в них провалился. И провалившись, попал к вам, в ваш, параллельный мир. Который только тем и отличается, что он многополый.
   Я снова сбился. Слишком нелепое было предположение, почти невероятное… Но другого ведь и быть не могло. Аркадия смотрела на меня, ее глаза стали серьезными, казалось, что она думает о чем-то.
   – Расскажи, о чем твоя книга?
   Я присел на краешек кровати, задумался – не так-то легко несколькими фразами описать сложный, многослойный сюжет, изложенный на более чем пятистах страницах.
   – Там про мужчину, он доктор, известный врач. Не очень молодой, уже за сорок, зовут его Макс Теллер. Ему приходит в голову мысль, что мир, который его окружает – люди, дома, машины, деревья, небо, океан, вообще весь земной мир с его ощущениями, звуками, запахами… что этот мир нереален. Что это вообще чья-то шутка. Понимаешь? А мы думаем, что эта шутка – и есть единственная объективная реальность. Потому что мы не можем представить себе никакую другую реальность. Потому что человеческий ум ограничен, он не может создать того, что не видел прежде. Это научно доказанный факт.
   Я сбился, задержался в паузе, снова попытался сосредоточиться, чтобы не растекаться, не уходить в сторону.
   – Он, этот Макс Теллер, не сразу приходит к такой мысли. Многое его наводило на нее и прежде. Всякие совпадения, кажущиеся случайности, необъяснимая, словно предопределенная череда событий. Но он же врач, ученый, он их мимо себя не пропускал, как мы в основном пропускаем, он их фиксировал, набирал статистику, анализировал и в конце концов пришел к выводу, что мир, в котором мы живем, нереальный. Что его вообще нет, что он не существует. В общем, там идут достаточно сложные размышления, я их сейчас приводить не буду, хорошо? – поднял я глаза на Аркадию. Она смотрела на меня не отрываясь. – Но тогда возникает вопрос: а кто именно создал этот мир? Чья, собственно, это шутка? А что, если его самого, Макса Теллера? А что, если он и есть создатель мира? А все остальное – плод его воображения: люди, деревья, небо, океан, города. Может быть, он создал мир для самого себя и построил его именно так, как ему это захотелось. Ведь согласись, он полностью может быть уверен в реальности только одного человека – себя самого. А остальные – возможно, лишь призраки, видения, результат активной работы его органов чувств. Иными словами, человек видит, слышит, осязает, обоняет и при этом думает, что все то, что он осязает и обоняет, – и есть реальность. Но тот факт, что ты видишь и осязаешь объект, еще не означает, что объект существует. Бывают же миражи. И получается, что реальность – это всего лишь результат работы наших органов чувств. А органы чувств могут обманываться. А значит, нет доказательства, что реальность – реальна. Я прервал монолог, перевел дыхание, продолжил: – Вот, доктор Теллер и решает, что он и есть истинный создатель нашего мира. Что мир – его эксперимент, его «научный проект». Да и он сам, Макс Теллер, врач и ученый, он сам тоже не существует. Во всяком случае, в том виде, в котором он себя ощущает и видит, например, в зеркале. Потому что он – истинный, реальный создатель мира – он имеет совсем иную природу, совсем иное физическое построение. А то, что он видит в зеркале, – это тоже обман органов чувств. Понимаешь?