Анатолий Тосс
Фантазии мужчины средних лет

Часть первая
Трансформация

   Я не уверен, в какой именно момент я обратил на Него внимание. Уже позже, заново прокручивая в голове, словно короткометражный фильм, кадры недавно произошедшего, я понял, что Он поджидал меня недалеко от подъезда. Когда я вышел из дома во двор, Он стоял у щита для объявлений, на котором на легком ветру трепыхались небрежно приколотые, полинявшие бумажные лоскутки, и делал вид, что внимательно их читает. Повторяю, я не обратил на Него внимания и потому, беспечно пройдя арку насквозь, вышел на бульвар.
   Был весенний полдень, мягко светило солнце, прибавляя неспешному людскому потоку чуточку беспечности и лености. Только приблизившись к Тверской, я ощутил непривычную скованность собственного шага. Не знаю, как правильно объяснить, но ноги будто отяжелели, стали неуклюжими, походка сбилась – из легкой, привычной выродилась в несуразную, принадлежащую кому-то другому, не мне. И вообще возникло ощущение беспокойства, будто я стою под струей в душе и чувствую, что за мной подглядывают. Не знаю кто, не знаю откуда, через какую щель, но точно понимаю, что подглядывают.
   Что мое личное, только мне принадлежащее пространство взломано, лишено целостности.
   Я непроизвольно оглянулся. На бульваре было не так уж много народу, метров двадцать позади и чуть в стороне молодой мужчина, невысокий, крепко сбитый, в легкой спортивной куртке, джинсах, кроссовках, как-то слишком быстро отвел взгляд и сосредоточенно стал разглядывать проезжающие мимо автомашины. Я даже успел заметить, что он нечисто выбрит, рыжеватая щетина пачкала щеки грязноватой накипью. Наконец я оторвал от него взгляд и двинулся дальше. Дойдя до Тверской, я повернул направо в сторону Охотного Ряда и, прошагав еще метров тридцать, снова неожиданно, резко обернулся – оказалось, что мужчина свернул с бульвара вслед за мной. Это было подозрительно.
   Хотя, с другой стороны, никаких доказательств, что за мной следят, у меня не было – подумаешь, человек свернул с бульвара на Тверскую? Мало ли кто сворачивает на Тверскую.
   Проще всего было проголосовать, остановить первую попавшуюся машину и укатить, оставив незнакомца на перенасыщенной яркостью апрельской улице. Я подошел к парапету, поднял было руку, но тут заметил, что шнурок на моем левом ботинке развязан. Пришлось присесть на корточки, повозиться, смастерить аккуратные бантики.
   И в этот момент боковым зрением я заметил медленно ползущую вдоль тротуара машину, недалеко, метрах в сорока – она слишком резко контрастировала с мчащимся без разбора, удалым автомобильным потоком. Небольшую потрепанную иномарку можно было принять за ищущую очередного клиента «левую тачку», если бы тут же без всякой очевидной причины тачка не затормозила и не остановилась, не доезжая до меня метров пятнадцать. Я скосил глаза и обнаружил, что спортивный парень с рыжеватой щетиной тоже задержался у витрины какого-то женского, совершенно не подходящего для него магазина. И хотя он стоял к проезжей части спиной, я вдруг почувствовал, что они между собой связаны – парень в короткой куртке и подозрительная машина с сильно, теперь я разглядел и это, затемненными окнами. Будто какая-то незримая, но прочная нематериальная нить протянулась между ними.
   Я снова скосил глаза, пригляделся. И вправду, человек у витрины поднес руку к лицу, будто загораживал глаза от навязчивого солнца, но так, что оттопырившийся рукав короткой куртки оказался как раз на уровне его губ. И они – губы его, я готов был побиться об заклад, шевелились, и получалось, что он наговаривает что-то внутрь оттопыренного рукава. Я такой прием видел не раз в детективных скороспелых сериалах, когда вездесущий детектив отдает приказания своим подручным через спрятанный в рукаве передатчик. В данном случае и догадываться было ни к чему – детектив ли следовал за мной или нет – значения не имело, главное, что он действительно передавал какие-то указания шоферу притормозившей у тротуара иномарки. И указания эти, без сомнения, имели отношение ко мне.
   Я впервые попал в подобную ситуацию – никто за мной никогда не следил, не преследовал, мне никогда прежде не приходилось уходить от погони. Может, разве, мальчишкой убегал от великовозрастной шпаны, когда опасность полномасштабного избиения нависала над моей детской фигуркой тяжело и отчетливо. Да и всего пару раз убегал, не больше. Так что ни привычки, ни навыка уходить от слежки, тем более натренированной, профессиональной, у меня не было.
   Но тут, на Тверской, под пристальным прицелом следящих за мной глаз, я не почувствовал ни страха, ни растерянности. Наоборот – азарт. Как будто мне предложили сыграть в какую-то увлекательную игру из детства, современные «казаки-разбойники» – ты убегаешь, они догоняют. Убежал – выиграл, поймали – проиграл. Вот только непонятно, какой приз за победу. Свобода, а может быть, жизнь? Я не собирался узнавать. План созрел мгновенно, простой, но отчетливый.
   Я затянул потуже узел на шнурке одного ботинка, не спеша перевязал шнурок на другом. Потом так же, не спеша, поднялся на ноги и, как ни в чем не бывало, побрел вниз по улице, вразвалочку, возможно, даже утрированно беспечно, показывая всем своим видом, что ничего я не заметил, никакой слежки, никакой опасности. Краем глаза я все же успел заметить, что подозрительный мужик с рыжеватой щетиной и спортивной фигурой моментально оторвался от витрины магазина и снова двинулся за мной. Да и машина с затемненными окнами тоже отъехала от тротуара и неторопливо завертела всеми своими четырьмя потертыми колесами.
   План был такой: метрах в двухстах ниже по улице находился подземный переход, ведущий, как переходу и полагается, на противоположную сторону Тверской. В него я и собирался заскочить на всей скорости и, промчавшись по его темному, сырому от не высохших луж нутру, выскочить прямо у книжного магазина «Москва». Для тех, кто не знает, поясню: магазин «Москва» расположен на первом этаже длинного, растянувшегося на целый квартал здания, несколько входных дверей ведут в разные отделы магазина, самая левая дверь находится на расстоянии ста метров от самой правой двери. А может быть, и ста пятидесяти. Расположение залов в магазине я знаю отлично, я часто бываю в нем, с удовольствием роюсь в художке, да и в букинистический отдел нередко заглядываю.
   Итак, я рванул. Ноги несли меня сами, я давно не бежал так прытко, отдаваясь полностью бегу, наверное, со студенческих времен, когда бегал кроссы, сдавая зачет по физкультуре. Только добежав до перехода, мне удалось оглянуться, всего на секунду, на мгновение, но и его хватило, чтобы разглядеть, как спортивный парень в короткой куртке, яростно отрабатывая локтями, пробивает в негустой толпе дорогу к подземному переходу. Тут же боковым зрением я уловил, что иномарка с затемненными стеклами, стремительно набирая скорость, рискованно сманеврировала из самой правой полосы в самую левую. Я сразу догадался: там, напротив памятника Долгорукому, находится разворот, вот иномарка и заспешила к нему, чтобы в тот момент, как я добегу до противоположной стороны Тверской, снова оказаться рядом со мной. Надо было спешить, не дать ни рыжеватому мужику, ни иномарке догнать меня, ноги застучали по ступенькам так, словно я отплясывал «ривер-дэнс» – есть такой ирландский национальный танец, где основная задача: как можно стремительнее перебирать ногами.
   Переход показался необычно темным и длинным, сдавленным, зловещим. Я пронесся по нему на одном дыхании, правда, добежав почти до конца, услышал громкие торопливые шлепки ботинок по асфальту – видимо, преследовавший меня мужик как раз в этот момент вбежал в переход. Прыгая через две ступеньки на третью, через три на четвертую, я взлетел по лестнице к свету, к неспешным прохожим, к стеклянным дверям магазина «Москва». Я оттянул ближайшую дверь, скользнул внутрь, она плавно, послушно замкнулась за мной.
   Хотя людей в магазине было немного, все же первая половина буднего дня, но потолкаться пришлось все равно. Повторю, магазин длинный и узкий с бесконечными стеллажами вдоль стен, как ни старайся, так или иначе постоянно натыкаешься на кого-нибудь. Моя задача заключалась в том, чтобы как можно быстрее пробраться от одного края магазина к другому, затеряться среди книжных полок, выйти из-под наблюдения моих явно профессиональных преследователей. В конце концов, они не видели, как я влетел в магазин, наверное, рыщут сейчас по всей Тверской и отходящим от нее переулкам.
   Я выбрал стратегическое для наблюдения место – с одной стороны, как бы в закутке, между двумя высокими, почти полностью ограждающими от чужих глаз стеллажами. Но в то же время, чуть выглянув из-за стеллажа, я легко мог просматривать всю длину растянувшегося вдоль улицы магазина. Если бы мои преследователи заскочили в него через ту же дверь, что и я, я бы их наверняка увидел намного раньше, чем они меня. Так и случилось. Я стоял у полки, делая вид, что просматриваю книжные новинки, когда у противоположного конца коридора возникло замешательство, этакий людской водоворот, впрочем, он вскоре рассосался, выделив из себя уже знакомого мужчину со спортивной фигурой.
   «Надо же, – процедил я себе под нос и выругался. – Похоже, на самом деле профессионалы. Чего я им дался? Видимо, дело нешуточное, раз они так настойчиво рыскают за мной по пятам».
   Прятаться за стеллажами больше не имело смысла, понятно было, что настырный парень меня извлечет отовсюду, даже если я вдруг превращусь в увесистый книжный том и схоронюсь на полке в ряду других книжных томов. Выскакивать на улицу тоже было бессмысленно, на Тверской у тротуара уже наверняка дежурила, поджидая меня, потрепанная иномарка. Я отступил назад, в глубь зала, огляделся по сторонам. Взгляд мой привлекла небольшая дверца в стене, она едва выделялась светло-серым, почти металлическим цветом. Как раз в эту секунду дверь неожиданно отворилась, и из нее вышла девушка в фирменном магазинном жакетике, на груди висела скромная пластиковая табличка. «Елена – товаровед. Отдел Худ. Лит.» было выведено на ней крупными буквами. Не мешкая ни секунды, я подскочил к товароведу.
   – Лена, – обратился я к ней, как к старой знакомой. Она посмотрела на меня с удивлением. – Не узнаете? Вадим из издательства «Ангара». Мы с вами встречались на презентации в прошлом году.
   Я нес что попало, первое, что приходило в голову, мешкать было нельзя, но, как ни странно, моя импровизация удалась. Ленины глаза сначала сузились, в них читалось напряженное усилие, но недолго, почти сразу усилие отступило, глаза округлились вновь, расслабились.
   – А, Вадим, здравствуйте, – произнесла она вполне доброжелательным голосом. – Что вас к нам привело?
   – Вот хочу с кем-нибудь из художественного отдела поговорить о новинках нашего издательства. Но не знаю: с кем лучше?
   Елена задумалась.
   – Наверное, с Юлией Анатольевной. Она у нас по новинкам. Она сейчас у себя в кабинете, вот только не уверена, свободна ли. Вы к ней поднимитесь, вы знаете, по лестнице наверх и там вторая комната направо.
   – Да, конечно, – закивал я, улыбаясь, – с Юлией Анатольевной, как я сразу не догадался.
   Елена улыбнулась мне в ответ, приоткрыла дверь пошире, я тут же нырнул в проем, подождал секунду-другую, пока дверь со сдержанным стуком не затворится у меня за спиной и железный цифровой замок не щелкнет своим характерным металлическим щелчком.
   Вверх по лестнице я подниматься не стал, рассказывать Юлии Анатольевне о новинках издательства «Ангара» мне было совершенно нечего. Вместо этого я остановился, огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, что делать дальше.
   Долго ждать мне не пришлось, почти сразу по покрытому линолеумом полу застучали быстрые, спешащие каблучки, и стройная, высокая женщина, уткнувшись взглядом в разрозненные бумажные листки, похожие на накладные, поравнялась со мной.
   – Простите, – попытался я остановить ее, и она, оторвавшись от бумаг, подняла на меня глаза. – Я, похоже, заблудился. Здесь у вас целый лабиринт. Вы не подскажете, как выбраться на улицу?
   Взгляд ее оставался совершенно безразличным, видимо, она витала в цифрах бухгалтерских накладных.
   – Пройдите дальше по коридору, первая дверь направо. Она на улицу выходит.
   – На улицу со стороны Тверской? Или со стороны двора? – на всякий случай поинтересовался я.
   – На Тверскую вы только через торговый зал сможете попасть. А отсюда только во двор. Если вам надо в зал, то… – Но я ее прервал:
   – Нет, не надо. Я через двор пройду. Спасибо большое. – Она пожала плечами, и каблучки снова застучали по линолеуму; она тут же забыла обо мне, погрузившись в свои накладные.
   Я отжал дверную ручку вниз, налег телом на обитую железом дверь, она поддалась легко. После электрического, без окон коридора яркий день прыснул в глаза ослепляющим, крупитчатым, таким, каким он бывает только весной, воздухом. Я зажмурился, потребовалось секунд пять-семь, чтобы приспособиться к яркости, обвел взглядом двор. Дома стояли буквой «П». Посередине, как и полагается московским дворам, находился маленький скверик – детская площадка в середине, качели, горка, в общем, привычный набор.
   Оставаться в скверике было глупо, спортивный парень с натренированной сыскной интуицией мог появиться здесь в любую минуту. Я снова огляделся. Ничего примечательного: вдоль проезжей части буквы «П» – ряд припаркованных разноцветных автомобилей; к одному из них – небольшому, красненькому «фордику» – быстрым, деловым шагом подходила женщина. До меня сначала донеслось позвякивание ключей, потом почти сразу высокочастотный звуковой «клик» – это она откупорила двери «фордика» дистанционной кнопкой.
   План возник сразу, возможно, я нечто подобное видел в старых западных фильмах. В них герой, за которым ведется охота, берет в заложницы одинокую женщину вместе с ее автомобилем и угоняет их обоих подальше от кровожадных, как правило, наемных убийц. Но это на Западе… Я же ни в заложницы, ни в наложницы (простите за плоский каламбур) брать никого не собирался. Наоборот, подойдя к женщине, которая уже приоткрыла дверцу автомашины, я обратился максимально вежливо, чтобы она сразу по голосу и по построению фраз различила во мне человека с интеллигентной начинкой, совсем не агрессивного, не опасного.
   – Простите, – начал я и улыбнулся, – совершенно идиотская просьба. Чувствую себя крайне неудобно, но обстоятельства такие, что должен просить вас об одолжении.
   Она подняла на меня глаза. В них сразу проскользнуло удивление, а еще… мне трудно это объяснить, какая-то прозрачная цепкость, будто глаза выстреливали липкой, наитончайшей пластиковой пленкой, которая окутывает, пристает к коже, врастает в нее, так что уже больше не оторвать.
   – Каком именно? – Голос ее тоже необычный, как бы воздушный, словно я ловил его не слухом, а дыханием.
   – Не могли бы вы меня увести отсюда? Все равно куда. В любой район Москвы, мне безразлично… – Я понимал, что звучу неубедительно, просто глупо. Помялся, пытаясь придумать хоть какое-нибудь объяснение, но ничего придумать не смог. Пришлось говорить правду: – Похоже, меня преследуют. Совершенно не знаю почему, не знаю кто, зачем я им нужен, но уверен, что преследуют. Я только что от них оторвался, и теперь мне надо исчезнуть отсюда. Не важно куда, главное – подальше. Я заплачу, – вдруг вспомнил я про деньги. – Любую сумму.
   Она снова окинула меня взглядом демонстративно оценивающим, без стеснения – с головы до ног. Мне почудилось, как вязкая прозрачная микронная пленка, отделившись от ее взгляда, вязала руки, ноги, вообще, казалось, сковывала движения.
   – Садитесь, – кивнула она наконец.
   Я распахнул дверцу «фордика», кое-как запихнул свое тело в тесное пассажирское сиденье. Женщина завела мотор, плавно отчалила от тротуара, машина проплыла вдоль подножия буквы «П», выкатила в переулок.
   – По Тверской поедем? – поинтересовался мой водитель.
   – Все равно, – решил я, медленно сползая вниз по сиденью, так, чтобы моя башка не высовывалась и не была видна снаружи.
   Она посмотрела на меня, поняла, усмехнулась, подъехала к Тверской, потом, пропустив череду мчащихся машин, свернула в сторону Пушкинской площади. Я подался еще ниже и все же через боковое заднее зеркало успел разглядеть потрепанную иномарку с затемненными стеклами, жавшуюся у тротуара, у самых дверей книжного магазина «Москва». Она так и осталась стоять, не обратив внимания на выехавший из переулка «фордик», а потом ее заслонили другие автомобили, вычеркнув, тем самым, из моего взгляда.
   Я снова скользнул по сиденью, на сей раз вверх, по возможности удобнее устраиваясь на нем.
   – Так кто за вами увязался? – Водяной голос хлынул и растекся по мне холодящим потоком.
   – Понятия не имею, – честно признался я. – Когда вышел из дома, я сначала на парня внимания обратил, на то, что он идет за мной следом. А потом на Тверской еще и машину заметил. Она тоже ехала за мной. Парень по тротуару, а машина, понятное дело, по проезжей части. Ну, я от них по подземному переходу дернул, забежал в магазин, а выскочил через служебный вход со стороны двора. И вас увидел. Вот и все. Если честно, ума не приложу: почему они за мной следили? Зачем?
   – Надо же, молодец какой. Здорово вы их. Я бы так не смогла. Похоже, вы мужик… – Она бросила на меня быстрый, скользящий взгляд. – Настоящий мужик… – Как-то это прозвучало необычно, не то утверждение, не то вопрос.
   Я пожал плечами, ответил на всякий случай:
   – Ну да, мужик.
   – Надо же. – В ее влажном голосе проступило удивление. – Настоящий?
   – Вроде бы, – постарался пошутить я.
   – Надо же, – повторила она. – Я сразу догадалась. По глазам, по взгляду. – Она как бы в неверии покачала головой. Потом усмехнулась: – Вот наконец и встретила настоящего мужика.
   – А что, настоящие мужики в дефиците? – спросил я по инерции, просто для поддержания этого глупого разговора. Все лучше, чем сидеть и молчать.
   – Еще бы. На вес золота. – Она снова бросила на меня взгляд, словно обволокла влажной, холодноватой пленкой, и замолчала. До Маяковки мы доехали молча.
   – Как вас зовут? – наконец спросила она.
   – Иван. Иван Гольдин, – сообщил я ей свое имя. Вернее, не имя, а псевдоним, один из нескольких, которыми я пользуюсь. В любом случае, я не очень рисковал, найти меня по псевдониму было бы непросто. Не то чтобы я пытался отгородиться, обезопасить себя от этой женщины, совсем нет… Просто, когда за тобой следят, а ты даже не знаешь почему, по какой причине, паранойя начинает сглатывать тебя своими медленными, засасывающими щупальцами.
   – Надо же, и имя самое мужицкое, – как бы про себя заметила женщина. – Немного мягковатое, конечно, но это даже хорошо, даже добавляет. «Ваня», «Ванечка». – Она как бы пробовала его на вкус, игралась губами, языком.
   Ее интонации, голос, да и пристальный взгляд, слишком проникновенный, демонстративно оценивающий, – все это выходило за стандартные рамки отношений: «водитель – пассажир». И получалось, что я вновь попадал в однообразный стандарт голливудского фильма. Я даже вспомнил один – «Три дня Конкорда» назывался, старый, с артистом Редфордом.
   – А вас как зовут? – в свою очередь поинтересовался я.
   – Аркадия, – ответила она, не отрывая взгляд от дороги. Мы попали в пробку и теперь плелись в потоке едва-едва.
   – Необычное имя, – удивился я. Она промолчала в ответ, кажется, лишь слегка пожала плечами.
   Теперь я тоже всмотрелся в нее. Безусловно, любой мог выявить в Аркадии определенную необычность – не только в имени, не только в голосе, во взгляде, но и вообще… в фигуре, в посадке. Ничего, конечно, патологического, из ряда вон выходящего, но какой-то общий диссонанс тем не менее присутствовал.
   Например, слишком длинные, слишком гибкие руки. Такое ощущение, что они могли сгибаться не только в локте и в кисти, а где угодно. Как будто составлены из сросшихся хрящевых суставов, как позвоночник составлен из позвонков, и могли заламываться в любой своей части и в любую сторону. Аналогичную иллюзию создавала и шея, вытянутая, гладкая, а груди, я пригляделся, небольшие, острые были слишком близко посажены одна к другой, будто касались у основания.
   Мы снова встали в пробке.
   – Куда вас везти? – спросила Аркадия, скосив на меня глаза.
   – Даже не знаю, – покачал я головой. – Вообще не понятно, что сейчас делать, куда двинуться, к кому обращаться. Ведь неизвестно, как давно они за мной следят. А что, если давно? Что, если они про меня все разузнали? Где я живу, понятное дело, им известно. Но вдруг выяснили, кто мои друзья, куда я хожу, с кем общаюсь, где встречаюсь. Я где-то читал, что киллеры всякие, они сначала тщательно изучают клиента, его привычки, поведение, круг общения и все остальное прочее. А что, если они меня тоже изучили? Тогда меня везде найдут. Вот и получается, что мне совершенно некуда податься. Можно гостиницу снять, но там тоже документы надо предъявлять.
   – Да, – согласилась Аркадия с моими нехитрыми рассуждениями. И вдруг резко подрулила к тротуару. – Мобильник… – только и сказала она.
   Я не понял:
   – Что мобильник?
   – У вас мобильник при себе? Они вас могут запеленговать по мобильнику. В некоторых моделях есть что-то типа gps, и по нему можно определить местонахождение владельца.
   Она была права. О мобильнике я не подумал.
   – Выбросьте его в урну, – посоветовала Аркадия, притирая машину к тротуару.
   Но моя идея оказалась лучше. Сначала я стер из памяти телефона всю контактную информацию и историю входящих и исходящих звонков. А потом просто положил телефон на тротуар.
   – Пусть его кто-нибудь подберет и таскает с собой. Тогда они начнут искать того человека, у которого мой мобильник.
   – Правильно, и мы выиграем время, – кивнула Аркадия.
   – Мы? – удивился я.
   – А как же. Не брошу же я вас, Ваня, в такой двусмысленной ситуации. Как там перефразировано: мы в ответе за тех, кого спасаем.
   – Да? Неожиданная вариация, – зачем-то вставил я.
   – К тому же все так таинственно, увлекательно. А я, как все плевриты, ужасно любопытна. – Она улыбнулась, коротко взглянула на меня и вырулила снова в самую гущу пробки.
   Про «плеврит» я, конечно, не понял, даже спрашивать не стал, что это такое. Голова была занята совершенно иным. Конечно, хорошо, что она не собирается высаживать меня у соседнего переулка, оставаться сейчас одному мне совсем не хотелось. К тому же она на машине, хотя бы с передвижением проблем не будет, пусть и медленным, перегруженным в этой долбаной, пробковой Москве.
   – Слушайте, Аркадия, раз вы меня решили не бросать, давайте свернем в переулок, чтобы от телефона подальше, и зайдем куда-нибудь, кофеек попьем или чаек с пирожным. В зависимости от того, что вы пьете. Посидим, обмозгуем, глядишь, чего-нибудь придумаем.
   – Я кофе пью, – откликнулась девушка. – И против пирожного ничего не имею.
   – Вот и отлично, – кивнул я. – Тогда здесь направо сверните.
   Мы покружились немного по узким, запруженным улицам и где-то в районе 4-й Тверской-Ямской приземлились за столиком неброского, но вполне симпатичного кафе. Я заказал Аркадии капуччино, себе эспрессо, пару пирожных, она выбирала их долго, тщательно. Я предложил взять что-нибудь еще, что-нибудь, помимо сладкого, но Аркадия отказалась. «За фигурой следит» – догадался я.
   – Итак, – сказал я, сделав первый бодрящий глоток крепкой, чуть густоватой жидкости. – Надо разобраться в ситуации. Начнем с самого простого: что им от меня надо, почему они ко мне привязались? В чем их цель: убить, похитить, шантажировать или просто набрать обо мне больше информации?
   – Мне кажется, нам следует начать с ваших личных контактов, – после задумчивой паузы произнесла Аркадия. – Любовных, деловых, даже дружеских. Ведь по статистике около девяноста процентов всех преступлений совершаются близкими людьми. Они либо сами их совершают, либо наводят.
   Я задумался. Меня поразило, как логически точно развивалась мысль Аркадии. Без ненужных эмоциональных всплесков, вдумчиво. Совсем не по-женски.
   – А можно и с другой стороны к ситуации подойти. С причинной, так сказать, – продолжила Аркадия. – Какая может быть причина? – Она задумалась и сама ответила на вопрос: – Или деньги, или любовь. Вообще основная первопричина всей уголовщины: либо деньги, либо любовь.
   – Вы правы, – согласился я, – любовь и деньги всегда правили миром. Как там у Верди: «Люди гибнут за металл». А у Бизе наоборот: «Любовь дитя природы. Она всех нас сильней». Да, любовь и деньги вечно борются за первенство. Кто из них в большей степени доминирует над людьми? – извечный вопрос.
   – Надо же. – Аркадия приподняла брови. – Я не раз слышала, что настоящие мужики отличаются от остальных не только своей механикой, у них еще склад ума иной. Не застоявшийся, не то что у каких-нибудь придурков или троглодитов. Верди, Бизе… от кого еще услышишь эти забытые имена, как не от вас, раритетных настоящих мужиков?
   – Почему раритетных? – Я ничего не понял, возможно, она хотела сказать «рафинированных», просто оговорилась. В принципе мне было все равно, раритетный я или рафинированный, у меня сейчас дела поважнее, чем терминологией заниматься. Например, мое благополучие, а кто знает, может быть, и моя свобода, моя жизнь. – Хорошо, – вернулся я к основной теме. – Давайте начнем с первопричины, либо с денег, либо с любви. Начнем с денег.