А потом он снова остался один на один с девушкой в ее, отдельной от мамы, милицейской комнате. И снова раздалось пыхтение, но уже намного оживленнее.
— Подожди, — сказала девушка, видимо, отстраняя от себя Инфанта. — Подожди, мне надо тебе кое в чем признаться.
Голос у нее звучал настолько взволнованно, что Инфант не мог не послушаться и не подождать. Да и мы готовы были подождать, если так было надо, и отодвинули стаканчики с вином, и прислушались, предвкушая важное.
— Знаешь, я все не знала, как признаться, — повторила девушка, и голос ее заметно дрогнул, — но сколько можно оттягивать? Думаешь, я тебе так долго не позволяла, потому что душегубка какая? Да разве ж я не понимала, как тебе тяжело? Да разве ж я сама от этого не страдала? Просто не могла я!
Она выдержала паузу, собираясь с силами. Мы тоже ее выдержали, особенно Жека, тоже собираясь с силами. Но уже со своими.
— Дело в том… — Волнения в голосе добавилось. — Дело в том… — И волнение дошло до предела. — Дело в том… — Волнение перевалилось через край. — Дело в том, что я девушка!
— Ну понятно, — удивились мы в комнате. — А кто ж ты еще?
— Ну понятно, — удивился за нами Инфант на том конце.
— Нет, ты не понимаешь, я все еще девушка, — повторила милиционерша, с напором ударяя интонацией на «все еще».
Но мы снова не поняли, только на Жеку посмотрели, которая зашлась новой волной, просто-напросто девятым валом с картины не помню кого, может, и Айвазовского. Вот она-то сразу разобралась, просто нам не объяснила, потому что не могла говорить. Единственное, что она еще могла, так это шептать самой себе в упоении:
«Ни фига себе, еще и это… Нет, так не бывает, чтобы так везло… И прям в один день… Ой, мамочки… В первый раз такое…»
— Ты не понимаешь, — повторили телефон с магнитофоном взволнованным девичьим голосом. — Я еще не была ничьей, я еще не познала мужчину.
— Не может быть! — разнесся по комнате наш совместный с Илюхой изумленный возглас.
— Не может быть! — вторил ему Инфантов возглас из телефона. Не менее, кстати, изумленный.
Мы снова вспомнили девушку, которую видели недавно в парке. Вспомнили, еще раз оценили, сверили впечатления. И опять согласились: «Не может быть!»
— А что ты думаешь, почему я тебя так долго морочила? — продолжала капитанская девственница с непритворным надрывом.
— Вот теперь никакой фальши, — согласился Илюха, жалея, что рядом нет мужика за рулем. — Теперь можно и на пленку записывать. Впрочем, мы и записываем, — вспомнил он.
— Думаешь, мне самой не хотелось? — раздавалось с нескрываемой слезой в голосе. — Думаешь, мне доставляло удовольствие смотреть на тебя, как ты маешься? Но я не могла! Понимаешь, не могла я сознаться!
— Подожди-ка, она же капитан, — вспомнил я. — Разве в милиции девственниц в капитаны производят? Да и вообще, бывает ли в природе такое, чтобы капитан — и на тебе?
На что Илюха только развел руками, а от Женьки мы вообще не ждали ответа, как будто ее и не было с нами. Так, трясущийся мешок в одежде.
— Подожди-ка, — вспомнил вслед за мной Инфант, — ты же по самбо чемпионка. Разве чемпионка по самбо может быть… — И он оборвал, не зная, как закончить.
— А почему нет? — раздались ему в ответ неподдельные рыдания, по которым понятно становилось, что девушка принимает вопрос слишком близко к сердцу. — Самбо-то тут при чем? — голосила она.
— Ну, я думал, самбо… — предположил Инфант. — Подножки, подсечки, растяжки, вывихи, разные травмы… — и он снова оборвал, снова не зная, как закончить.
Девушка плакала навзрыд, Инфант думал, как ее успокоить, и придумал.
— Так ты что, ни разу ни с кем? — решил уточнить он снова.
— Нет, — захлебывалась девственница.
Чего она так убивается? — пожал я плечами. — Тоже, нашла о чем расстраиваться. Да ничего в этом особенного-то нет. Подумаешь, потрахаться.
— Не скажи, — не согласился Илюха.
— И чего, — продолжал свой расспрос Инфант предельно сочувствующим голосом, — такое произошло, потому что ты сама никогда не хотела? Или потому что воспитана так строго? Вон мамой за стенкой.
— Почему не хотела, конечно, хотела, — прорыдал ему в ответ капитан. — И воспитана я нормально. Как все.
— Так в чем же дело? Как так случиться могло? Тебе ведь уже лет двадцать пять, — отвесил деликатный комплимент Инфант.
— Двадцать девять, — не слукавила девушка. А может, и слукавила.
— Так в чем же дело? Почему? Ты же красивая…
Тут мы с Илюхой на слово «красивая», конечно, переглянулись, но промолчали, потому что в воздухе заметно повисла сильно напряженная интрига.
Она вилась из едва заметных телефонных дырочек, как индийский джинн из приоткрытого кувшина, и бодро карабкалась вверх по воздуху, где и застывала вытянутой, каплеобразной формой. И стало нам понятно, что сейчас что-то произойдет, что-то неожиданное, негаданное, чего мы еще ни разу никогда не испробовали.
Что-то, о чем мы даже не знали, что в природе такое существует. Даже не догадывались.
Как стало понятно? — не знаю. Но все почувствовали, даже Жека приподнялась на локте, и ее изнуренное лицо затихло в предвкушении.
— Так почему? — повторил Инфант, еще круче ввинчивая деликатность в голосе.
В ответ ему раздалось молчание, прерываемое лишь мелкими, дрожащими всхлипываниями. А потом снова молчание. Долгое, терпеливое…
— Да потому что… — вдруг вдребезги разлетелось оно разрушительным, яростным криком: — Потому что не могли они все, гады!!!
У нас у всех отвисла челюсть, даже у Жеки. По-видимому, у Инфанта тоже отвисла, так как прошло время и крик повторился:
— Сосунки малосочные все они! Пробить не сумели! Как ни старались, как я ни помогала — не сумели!!!
— А-а-а-а… — и у нас в квартире тоже все разлетелось вдребезги от яростного визга.
Так визжать могла только женщина, а у нас женщина была всего одна — Жека. Но что нам до нее, мы ее не слушали. Мы затаенно, возбужденно сглатывая дыхание, ждали продолжения.
— Ну а с тобой, понимаешь… — вновь перешла непробиваемая девушка на всхлипы. — С тобой все по-другому, как никогда еще не было. Ты совсем другой, непохожий, говоришь так странно. Не все всегда понятно, конечно, ну это ничего. Понимаешь, ты другой, и я боялась тебе признаться. К тому же ты деликатный такой, нежный, чуткий, тебе точно не пробить.
— А что говорят врачи? — совсем не обиделся Инфант на свое описание.
— Действительно, что они говорят? — повторил за ним Илюха.
Казалось, он не на шутку заинтересовался вопросом. Да и не только он один. Да и какая тут шутка?
— Так вообще бывает, стариканер? — задал я ему естественный вопрос. Но почему-то шепотом задал.
Илюха коротко кивнул головой и так же коротко, чтобы не мешать действию из телефона, добавил:
— Случаи описаны, редкие, но описаны. В медицинской литературе, специальной.
— Сам читал? — захотел подтверждения я, и Илюха снова кивнул.
А потом мы опять прильнули к динамикам. В ожидании сводок из горячих точек. Вернее, из одной горячей точки.
— Так что врачи? — не отставал Инфант.
Ходила, — устало проговорила его девушка. — Они даже консилиум вызывали: редкий, говорят, случай. Говорят, хирургический путь один только остался. Но я не хочу ножом! — снова перешла она на всхлипы. — Я хочу, как у людей! По-людски я хочу!
— Слушай, — перебил микрофон своим голосом Илюха, — проверь Жеку, не померла бы.
Ах да, я забыл про Жеку, а все потому, что она замерла как-то неожиданно — не тряслась и не стонала больше. Я протянул руку, потрогал, она рядом тут лежала, на диване. Тело было теплое. Я пододвинулся ближе, взглянул в лицо. Она тихо открыла глаза, устало, изнуренно.
— Ты как? — спросил я.
— Не могу я больше. Сил нет, — прошептала она, и глаза ее закрылись вновь.
На другом конце тоже звучала долгая, нарастающая пауза. Звучно звучала, почти торжественно, как колокол. Мы замерли в ожидании. Ведь что-то же должно было произойти, ведь не могло закончиться ничем. И произошло.
— Ну что, давай посмотрим, — сказал в результате Инфант делово.
— Ты не боишься? — спросила девушка с затаенной надеждой.
— При чем тут страх? — произнес Инфант равнодушным к страху голосом. И добавил не свое, а то, что слышал много раз от других: — Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Какое шампанское он имел в виду? Откуда взялось шампанское? — я понятия не имел.
— А ты не разочаруешься во мне после этого? Не подумаешь, что никчемная я? — прошептала девушка, но Инфанту уже было не до сентиментов, его ждало тревожное дело.
— Показывай, показывай, — сказал он. — Я пойду руки помою. Не бойся, у меня мама врач.
И это была правда, мама у Инфанта действительно давно служила врачом. Зубным только. Вот Инфант и нахватался по верхам.
Потом он вернулся с вымытыми руками… То есть это мы предположили, что с вымытыми.
— Так, — проговорил он сосредоточенно, — что там у нас? — Потом еще один момент выжидательной тишины, а потом удивление, сомнение, и все это с примесью Инфантова восторга: — Ого!!! А-а-а!!! Ойййй!!! Надо же!!! Подожди, я сейчас только рубашку сниму.
— Не надо, не снимай рубашку!!! — заорали хором мы в магнитофон с телефоном. Даже Женька прохрипела потерявшим силу голосом: «Не-на-до!!!»
Но было поздно, видимо, рубашка отлетела далеко в сторону, так как звук отдалился, рассеялся и тут же заглох окончательно. И мы остались одни — я, Илюха, тихая Жека, и не было с нами больше ни Инфанта, ни Инфантовой девушки, не было больше их драмы, их переживаний, страстей. А без страстей и у нас скоро все затихло.
Глава 15
Глава 16
— Подожди, — сказала девушка, видимо, отстраняя от себя Инфанта. — Подожди, мне надо тебе кое в чем признаться.
Голос у нее звучал настолько взволнованно, что Инфант не мог не послушаться и не подождать. Да и мы готовы были подождать, если так было надо, и отодвинули стаканчики с вином, и прислушались, предвкушая важное.
— Знаешь, я все не знала, как признаться, — повторила девушка, и голос ее заметно дрогнул, — но сколько можно оттягивать? Думаешь, я тебе так долго не позволяла, потому что душегубка какая? Да разве ж я не понимала, как тебе тяжело? Да разве ж я сама от этого не страдала? Просто не могла я!
Она выдержала паузу, собираясь с силами. Мы тоже ее выдержали, особенно Жека, тоже собираясь с силами. Но уже со своими.
— Дело в том… — Волнения в голосе добавилось. — Дело в том… — И волнение дошло до предела. — Дело в том… — Волнение перевалилось через край. — Дело в том, что я девушка!
— Ну понятно, — удивились мы в комнате. — А кто ж ты еще?
— Ну понятно, — удивился за нами Инфант на том конце.
— Нет, ты не понимаешь, я все еще девушка, — повторила милиционерша, с напором ударяя интонацией на «все еще».
Но мы снова не поняли, только на Жеку посмотрели, которая зашлась новой волной, просто-напросто девятым валом с картины не помню кого, может, и Айвазовского. Вот она-то сразу разобралась, просто нам не объяснила, потому что не могла говорить. Единственное, что она еще могла, так это шептать самой себе в упоении:
«Ни фига себе, еще и это… Нет, так не бывает, чтобы так везло… И прям в один день… Ой, мамочки… В первый раз такое…»
— Ты не понимаешь, — повторили телефон с магнитофоном взволнованным девичьим голосом. — Я еще не была ничьей, я еще не познала мужчину.
— Не может быть! — разнесся по комнате наш совместный с Илюхой изумленный возглас.
— Не может быть! — вторил ему Инфантов возглас из телефона. Не менее, кстати, изумленный.
Мы снова вспомнили девушку, которую видели недавно в парке. Вспомнили, еще раз оценили, сверили впечатления. И опять согласились: «Не может быть!»
— А что ты думаешь, почему я тебя так долго морочила? — продолжала капитанская девственница с непритворным надрывом.
— Вот теперь никакой фальши, — согласился Илюха, жалея, что рядом нет мужика за рулем. — Теперь можно и на пленку записывать. Впрочем, мы и записываем, — вспомнил он.
— Думаешь, мне самой не хотелось? — раздавалось с нескрываемой слезой в голосе. — Думаешь, мне доставляло удовольствие смотреть на тебя, как ты маешься? Но я не могла! Понимаешь, не могла я сознаться!
— Подожди-ка, она же капитан, — вспомнил я. — Разве в милиции девственниц в капитаны производят? Да и вообще, бывает ли в природе такое, чтобы капитан — и на тебе?
На что Илюха только развел руками, а от Женьки мы вообще не ждали ответа, как будто ее и не было с нами. Так, трясущийся мешок в одежде.
— Подожди-ка, — вспомнил вслед за мной Инфант, — ты же по самбо чемпионка. Разве чемпионка по самбо может быть… — И он оборвал, не зная, как закончить.
— А почему нет? — раздались ему в ответ неподдельные рыдания, по которым понятно становилось, что девушка принимает вопрос слишком близко к сердцу. — Самбо-то тут при чем? — голосила она.
— Ну, я думал, самбо… — предположил Инфант. — Подножки, подсечки, растяжки, вывихи, разные травмы… — и он снова оборвал, снова не зная, как закончить.
Девушка плакала навзрыд, Инфант думал, как ее успокоить, и придумал.
— Так ты что, ни разу ни с кем? — решил уточнить он снова.
— Нет, — захлебывалась девственница.
Чего она так убивается? — пожал я плечами. — Тоже, нашла о чем расстраиваться. Да ничего в этом особенного-то нет. Подумаешь, потрахаться.
— Не скажи, — не согласился Илюха.
— И чего, — продолжал свой расспрос Инфант предельно сочувствующим голосом, — такое произошло, потому что ты сама никогда не хотела? Или потому что воспитана так строго? Вон мамой за стенкой.
— Почему не хотела, конечно, хотела, — прорыдал ему в ответ капитан. — И воспитана я нормально. Как все.
— Так в чем же дело? Как так случиться могло? Тебе ведь уже лет двадцать пять, — отвесил деликатный комплимент Инфант.
— Двадцать девять, — не слукавила девушка. А может, и слукавила.
— Так в чем же дело? Почему? Ты же красивая…
Тут мы с Илюхой на слово «красивая», конечно, переглянулись, но промолчали, потому что в воздухе заметно повисла сильно напряженная интрига.
Она вилась из едва заметных телефонных дырочек, как индийский джинн из приоткрытого кувшина, и бодро карабкалась вверх по воздуху, где и застывала вытянутой, каплеобразной формой. И стало нам понятно, что сейчас что-то произойдет, что-то неожиданное, негаданное, чего мы еще ни разу никогда не испробовали.
Что-то, о чем мы даже не знали, что в природе такое существует. Даже не догадывались.
Как стало понятно? — не знаю. Но все почувствовали, даже Жека приподнялась на локте, и ее изнуренное лицо затихло в предвкушении.
— Так почему? — повторил Инфант, еще круче ввинчивая деликатность в голосе.
В ответ ему раздалось молчание, прерываемое лишь мелкими, дрожащими всхлипываниями. А потом снова молчание. Долгое, терпеливое…
— Да потому что… — вдруг вдребезги разлетелось оно разрушительным, яростным криком: — Потому что не могли они все, гады!!!
У нас у всех отвисла челюсть, даже у Жеки. По-видимому, у Инфанта тоже отвисла, так как прошло время и крик повторился:
— Сосунки малосочные все они! Пробить не сумели! Как ни старались, как я ни помогала — не сумели!!!
— А-а-а-а… — и у нас в квартире тоже все разлетелось вдребезги от яростного визга.
Так визжать могла только женщина, а у нас женщина была всего одна — Жека. Но что нам до нее, мы ее не слушали. Мы затаенно, возбужденно сглатывая дыхание, ждали продолжения.
— Ну а с тобой, понимаешь… — вновь перешла непробиваемая девушка на всхлипы. — С тобой все по-другому, как никогда еще не было. Ты совсем другой, непохожий, говоришь так странно. Не все всегда понятно, конечно, ну это ничего. Понимаешь, ты другой, и я боялась тебе признаться. К тому же ты деликатный такой, нежный, чуткий, тебе точно не пробить.
— А что говорят врачи? — совсем не обиделся Инфант на свое описание.
— Действительно, что они говорят? — повторил за ним Илюха.
Казалось, он не на шутку заинтересовался вопросом. Да и не только он один. Да и какая тут шутка?
— Так вообще бывает, стариканер? — задал я ему естественный вопрос. Но почему-то шепотом задал.
Илюха коротко кивнул головой и так же коротко, чтобы не мешать действию из телефона, добавил:
— Случаи описаны, редкие, но описаны. В медицинской литературе, специальной.
— Сам читал? — захотел подтверждения я, и Илюха снова кивнул.
А потом мы опять прильнули к динамикам. В ожидании сводок из горячих точек. Вернее, из одной горячей точки.
— Так что врачи? — не отставал Инфант.
Ходила, — устало проговорила его девушка. — Они даже консилиум вызывали: редкий, говорят, случай. Говорят, хирургический путь один только остался. Но я не хочу ножом! — снова перешла она на всхлипы. — Я хочу, как у людей! По-людски я хочу!
— Слушай, — перебил микрофон своим голосом Илюха, — проверь Жеку, не померла бы.
Ах да, я забыл про Жеку, а все потому, что она замерла как-то неожиданно — не тряслась и не стонала больше. Я протянул руку, потрогал, она рядом тут лежала, на диване. Тело было теплое. Я пододвинулся ближе, взглянул в лицо. Она тихо открыла глаза, устало, изнуренно.
— Ты как? — спросил я.
— Не могу я больше. Сил нет, — прошептала она, и глаза ее закрылись вновь.
На другом конце тоже звучала долгая, нарастающая пауза. Звучно звучала, почти торжественно, как колокол. Мы замерли в ожидании. Ведь что-то же должно было произойти, ведь не могло закончиться ничем. И произошло.
— Ну что, давай посмотрим, — сказал в результате Инфант делово.
— Ты не боишься? — спросила девушка с затаенной надеждой.
— При чем тут страх? — произнес Инфант равнодушным к страху голосом. И добавил не свое, а то, что слышал много раз от других: — Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Какое шампанское он имел в виду? Откуда взялось шампанское? — я понятия не имел.
— А ты не разочаруешься во мне после этого? Не подумаешь, что никчемная я? — прошептала девушка, но Инфанту уже было не до сентиментов, его ждало тревожное дело.
— Показывай, показывай, — сказал он. — Я пойду руки помою. Не бойся, у меня мама врач.
И это была правда, мама у Инфанта действительно давно служила врачом. Зубным только. Вот Инфант и нахватался по верхам.
Потом он вернулся с вымытыми руками… То есть это мы предположили, что с вымытыми.
— Так, — проговорил он сосредоточенно, — что там у нас? — Потом еще один момент выжидательной тишины, а потом удивление, сомнение, и все это с примесью Инфантова восторга: — Ого!!! А-а-а!!! Ойййй!!! Надо же!!! Подожди, я сейчас только рубашку сниму.
— Не надо, не снимай рубашку!!! — заорали хором мы в магнитофон с телефоном. Даже Женька прохрипела потерявшим силу голосом: «Не-на-до!!!»
Но было поздно, видимо, рубашка отлетела далеко в сторону, так как звук отдалился, рассеялся и тут же заглох окончательно. И мы остались одни — я, Илюха, тихая Жека, и не было с нами больше ни Инфанта, ни Инфантовой девушки, не было больше их драмы, их переживаний, страстей. А без страстей и у нас скоро все затихло.
Глава 15
ДВА ЧАСА СОРОК МИНУТ ПОСЛЕ КУЛЬМИНАЦИИ
— Ну что? — сказал Илюха спокойно, взвешенно, без лишних ненужных эмоций. — Если у кого и может такое оказаться, ну рудимент такой прочный, то женский капитан милиции — наиболее подходящий для рудимента кандидат. Да еще если учесть, что она мастер по самбо.
Я сидел, попивал остатки вина и кивал головой, абсолютно и полностью соглашаясь.
— И вообще, — продолжал Илюха, — должна же в мире случаться хотя бы иногда справедливость. Ведь когда возникает такое уникальное сочетание: женщина — милиционер — капитан — мастер по самбо, именно это сочетание должно приводить к непробиваемой целке. Потому что, как говорят патологоанатомы, в человеческом теле все связано не случайно, особенно в теле женском. И не исключено, что крепость духа связана прежде всего с крепостью девственной плевы, и если силу воли сложно сломать, то и плеву невозможно. А то, что у этой высокой девушки, не помню, как ее зовут, воля и дух неимоверно развиты, — в этом мы, старикашка, с тобой сегодня убедились.
Мы все снова согласились. А Жека при слове «рудимент» немного приоткрыла глаза, вспомнив, видимо, о своем собственном хвостиковом атавизме. И так, похлопав ими устало, она тоже тихо согласилась. И снова погрузилась в забытье — а как иначе, четыре часа хохотать истошно без перерыва — кто не надорвется?
— А все же выстрелить в толпу она побоялась, — уточнил я. — А значит, и ее сила духа может дать слабинку. И получается, исходя из твоей теории, что и плева ее имеет слабое место. Так что у Инфанта, думаю, есть шанс. Небольшой, но есть.
Мы снова помолчали, переживания последних минут оставляли нас понемногу, возвращая назад, в уже поздний московский вечер, в Инфантову комнату с еще не допитой последней бутылкой на столе, с, очевидно, заснувшей Жекой, уютненько подоткнувшей под меня кончики своих удобных теплых ног, с неумеренно светящимися в темноте БелоБородовскими глазами, не скрывающими невероятного, с трудом перевариваемого удовольствия.
И все было так тихо в этой комнате, ритмично, успокаивающе, можно сказать, даже камерно, что я расслабил доселе напряженное свое тело и доселе напряженное сознание. И Илюха, видимо, расслабил не меньше меня. Мы посидели так в тишине, любуясь ею, как будто услышали ее впервые… Ну и хватит, пора было ее прерывать.
— Ну и чего, ты думаешь, справится, пробьет? — спросил Илюха, очевидно, про Инфанта.
— Сколько он уже с ней встречается бесплодно? — перешел я к своим выкладкам. — Месяц, больше? За это время он ведь в других связях замечен не был. Не участвовал в сексе с посторонним человеком. Да, непонятно, сложный вопрос.
Мы снова помолчали.
— Вообще-то Инфант, когда застоялся, может и пробить, — возложил я на Инфанта свое доверие.
— Не уверен, тут, похоже, не все так просто, — не разделил доверия Илюха. — Другие вон тоже старались. А ты только подумай, кто они — эти другие? Наверняка ребята крепкие, накачанные, натренированные — милиционеры-опративники, самбисты-разрядники. Ведь если она про Инфанта как про чуткого и нежного упоминала, то представляешь, какие до него попадались? Крутые попадались ребята, которым сантименты не с руки. И если у них не вышло, то не уверен я в Инфанте.
— Зря, — не согласился я. — Самбисты — они, конечно, физически натренированы, но холодные, потому что нервы у них стальные должны быть. А Инфант горяч и несдержан, и волю чувствам дать может. А в таком деле чувства, думаю, самое важное. Потому что проблема наверняка не только физического, но и психологического характера тоже. Думаю, она, Инфантова девушка, помня о прежних своих неудачах, напрягаться вся начинает и не расслабляется в достаточной мере. Ей бы расслабиться, мышцы отпустить, а не мускулатуру выпячивать понапрасну. Потому что напряженная, контролирующая себя женщина, особенно с выпяченной мускулатурой, — сам знаешь, к добру не приведет.
Тут уже Илюха закивал в согласии головой.
— А чувства, — продолжил я, — они же расслабляют, да и страсть позволяет забыть о напряжении. О том, что ты капитан-самбист. В общем, стариканыч, я бы Инфанта так быстро со счетов не сбрасывал. Он, конечно, и мудила, но кто его знает — вдруг выкрутится.
— Да, мудила, — согласился Илюха, вспомнив недавнее.
И мы снова замолчали, потому что тоже устали от пережитого за сегодня — ведь долгий и нелегкий выдался нам денек. Особенно его вторая половина.
Вообще-то можно было и по домам разойтись. Но как мы могли покинуть наш оперативный штаб, когда операция еще полностью не закончена? Пусть и не вполне военная операция. Да и Жека тихо посапывала во сне, и ножки ее, накрытые моей теплотой, отдавали в меня тоже теплотой, но уже другой, девичьей.
— Ну что, Б.Б., может, прикорнем немного, — предложил я. — Чего-то я измотался за сегодня шибко.
— Работа такая, — согласился со мной Илюха и тоже расправил поудобнее свое тело в кресле. — Хотя какая это работа… — пробурчал он устало уже в основном себе, так что я с трудом различил.
И вскоре мы уснули, тихо, незаметно, без сновидений, без грез. Потому что не должны были нас отвлекать грезы, не могли мы позволить себе пропустить возможного звука из телефонно-магнитофонного устройства. Так как кто его знал, каким этот звук мог оказаться, — вдруг победным, а вдруг и наоборот, мольбой о помощи?
И звук раздался, часа так через два-три нашего безмятежного сна.
Как передать его письменным беззвучным словом, как заставить чуткого читателя услышать его, вздрогнуть от него, похолодеть затылком? Сейчас попробую.
Как вылетает пробка от откупоренной бутылки теплого шампанского — со звуком, со стремительностью, с брызгами, с пеной и влагой, обливая и оседая на всех, так же и… Нет, напрасно я про шампанское — во-первых, избито, а во-вторых, все равно не передает.
Лучше — гора, давно потухший вулкан, где-нибудь на юге Италии, и его остывший, холодный кратер, в который иной турист и не побоится осторожно заглянуть. И вдруг вулкан зашевелился, пробудился, задействовал, и кратер его задышал огненным тяжелым дыханием. Разом, вмиг — сначала дымом и пеплом, а потом взрывом расплавленной тяжелой лавы, которая, как красная неумолимая патока, стекает с горных склонов неудержимой волной, заливая мелкие, прибившиеся деревеньки, с козами, овцами, с другим, более крупным рогатым скотом. Не щадя ни домов, ни огородов, не оставляя никаких шансов гордым Помпеям, богато и вольготно раскинувшимся у ног обезумевшей громады.
А еще грохот, вырывающийся из недр, грохот освобождения горной застоявшейся вулканической породы. Можно услышать угрозу, вызов в этом неудержимом звуке… А можно и тяжелый, затянувшийся на годы ожидания вздох. Вздох облегчения!
Мы вот услышали именно вздох, но очень громкий, очень протяжный, переходящий в победный, никем не сдерживаемый вопль. Который и разбудил нас всех, да так неожиданно, что мы не сразу-то и разобрались: где мы? А где крик?
Но вот уже мы протерли глаза, уже потянулись, расправились, уже пришли в себя… а крик все тянулся и разливался по ночной Инфантовой коммунальной комнате, и не мог закончиться никогда. Так, верно, трубит стадо диких слонов в индийских тропических джунглях.
— Пробил все же, — предположил я. — Молодец, Инфант, не зря я верил в него. Самбисты самбистами, а все же для разных задач разная выучка требуется. И разные черты характера. Не все ведь холодное оружие из рук преступников выбивать.
— Теперь ей сразу майора дадут, — предположила за мной Жека.
За три часа уютного сна голос ее вернулся, и лишь легкая хрипотца выдавала недавний гомерический приступ.
— Какой у них следующий за капитаном чин? Майор? — уточнила она у нас.
Но мы ей не ответили.
— Надень рубашку, дурачок, — заговорили мы с Илюхой в мобильник, как будто Инфант мог нас услышать. — Холодно же, ночь ведь за окном, прикройся рубашечкой.
И Инфант нас услышал. Потому что звук стал разрастаться и теперь вылетал из трубки не только подорванным криком, но и разборчивыми очертаниями слов.
— Ух ты, — раздавался Инфантов голос, — сколько кровищи. Так и должно, что ли, быть?
— Не знаю, — ответил голос очевидной женщины.
В нем все еще слышались и облегчение, и победа, и счастье перейденного Рубикона, и уничтоженных Помпеи — в общем, все те сочетания, которые я уже использовал, когда про вулкан писал.
— Бог с ней, с кровью, — повторил голос. — Так, наверное, должно быть. Давай продолжим, иди ко мне, сладенький мой. Ты разве не хочешь? Ты же так трудился тяжело все это время. Я хочу, чтобы теперь хорошо было тебе.
Тут ноги, схороненные под моей мягкой плотью, снова мелко, беззвучно затряслись — что означало возобновление Жекиного припадка.
— Хочу, конечно, — согласился Инфант, но очень неуверенно согласился. — Чего-то только крови слишком много, так и хлещет.
— Да везде написано, что так и должно быть, — утешала Инфанта Инфантова женщина. — Скоро остановится небось. Иди ко мне, родненький. Теперь уж точно, родненький. Я так тебе благодарна за все. Что я, не видела, как тяжело тебе было, как ты потел… Иди ко мне.
— Да нет, — не поддавался Инфант на женские уговоры. — Уж слишком хлещет обильно. Я, конечно, не знаю точно, но не уверен, что так полагается.
— Ну ладно, — согласилась женщина, все более и более расслабленным голосом. Похоже, даже болезненно расслабленным. — Давай, я в ванную схожу, остановлю ее и вернусь. И все будет очень хорошо…
Голос ее совсем засыпал, и даже нам в комнате такой перепад голоса не понравился.
— Лапуля, Б.Б., — тут же раздалась Инфантова скороговорка. — Вы здесь? Вы здесь? Але, пожалуйста, отзовитесь! — Скороговорка была наполнена мольбой, а еще и испугом, а еще и бессилием.
— Чего тебе? — тут же отозвался Илюха, он просто сидел ближе всего к телефону.
— Она сознание теряет, уже, по-моему, потеряла. Наталья, Наталья, — раздались шлепки ладоней по щекам.
Ах, да, вспомнил я, ее именно так и зовут, Наталья. Теперь-то я не забуду.
— Что делать, а вдруг она умрет? — задребезжал испуганный Инфантов голос.
Ну, дефлоратор хренов, что же ты воткнул в нее с такой силой, мудила? — пришла в себя неожиданно Жека, оказавшись самой смекалистой из всех, кто находился в комнате. Хотя, в конечном счете, кому, как не ей, в вопросе разбираться?
— Да все как полагается, — стал оправдываться Инфант. — Ты бы сама попробовала — там у нее, как черепаший панцирь. Как броня. Как Т-34-ка. Как броненосец «Потемкин».
— Ну да, мне только еще за тебя пробовать не хватало, — огрызнулась Жека. — Срочно «Скорую» вызывай.
— А что, так опасно? — еще пуще задребезжал Инфантов голос. — Может умереть, да?
— Вызывай, срочно вызывай. Слышишь! Не теряй времени! — прокричала Жека еще напористей и не сдержалась все же, и растянула увесисто, по слогам: — Му-ди-ла!!!
— Хорошо, я сейчас вызову, а то она бледнеет вся. А потом вам перезвоню.
И связь оборвалась и долго потом не восстанавливалась. Так что у нас было время осмыслить, обмозговать, обсудить.
— Ну, Инфант, молоток! Надо же, как выдал! — выразил я общую с Илюхой мысль.
— Да, не слабо! — выразил общую со мной мысль Илюха.
— Дураки вы, — сбила наше восхищение Жека, — она действительно умереть может от потери крови.
Мы аж засмеялись от глупой угрозы.
— Да ладно тебе, разве от такого возможно умереть? Просто устала девушка, нервное напряжение, волнение, вот и потеряла сознание.
— А я вам говорю, что опасно. У нее же ситуация была патологическая, и последствия могут быть патологические. Бывает такое, я сама слышала.
И мы не стали больше спорить — а вдруг Жека права? Мы только покачали головами.
— Думаешь, он сам? Собственными природными силами? Без подсобных средств? — спросил Илюха мое экспертное мнение, потому что из них из всех я в Инфанте разбирался лучше всего. Хотя Жека — лучше в дефлорации.
— Уверен, — подтвердил я. — Инфант, он вообще парень упорный, когда надо, и мало что его остановить может. А еще он прямой и честный и окольными путями не пойдет, в смысле, вспомогательными предметами пользоваться не станет.
— Ну да, — согласился Илюха. Помолчал. Потом спросил снова: — Думаешь, это все действительно через голову, думаешь он расслабил ее просто?
— Наверное, сочетание разных факторов, — предположил я, вспомнив Зигмунда Фрейда, о котором упоминал выше. — Но психологический фактор уж точно не последним оказался.
Мы снова помолчали, и снова Илюха прервал наше молчание:
— А я вот не уверен, удалось бы мне, выдюжил бы? — вдруг засомневался в себе Илюха. — Хватило бы мне мужества? Не знаю! Особенно если Инфантову девушку вспомнить с парабеллумом в руках.
— Вообще, — согласился я, — на таком экстриме настоящий характер и выковывается. В принципе каждому мужчине надо бы через такое пройти, чтобы узнать себя лучше. Чтобы понятно было, готов ли, например, в разведку или повременить пока.
— Дураки вы, — подвела итог разговору Жека, которая уже давно не смеялась. — При чем тут разведка?!
И мы разговор скомкали, потому что в эту самую секунду раздался мобильный телефонный звонок и мы нажали на кнопку приема.
— Ее «Скорая» забрала, — проговорил возбужденный голос. — Сказали, опасно дома оставлять. Я сейчас за ними еду. Поймал «жигуль» и еду. Приезжайте в больницу, а? Мне одному неспокойно.
— Сумел дефлорировать, сумей и расхлебывать теперь, — не пожалела в трубку Жека взволнованного Инфанта.
Чего именно расхлебывать? Там что, еще хлебать надо чего-то? — пуще прежнего взволновался он. И как только мы его представили, одинокого, взволнованного, взъерошенного, — так тут же и пожалели.
— Какая больница? — поинтересовались мы, и Инфант назвал район и номер.
Мы, недолго думая, допили бутылку одним несильным ударом и тихонечко, чтобы не разбудить Инфантовых соседей, вышли на улицу, поеживаясь.
Чтобы поймать машину, пришлось перейти с Тверской-Ямской на главную Тверскую, без Ямской.
Сначала мы все же подъехали в Сокольники и поменяли машину и водителя. А именно — нанятого и платного в захудалом отечественном тарантасе — на бесплатного Илюху и на его вполне вместимый современный аппарат, оставленный, как помнит незабывчивый читатель, именно у парка Сокольники.
А уже потом поспешили в далекий московский район и там еще некоторое время искали в середине ночи больницу.
— А вдруг она нас увидит и опознает? — предположил я.
— Да неважно, — ответил легкомысленный Илюха. — Ей теперь не до нас, теперь она нас простит, может, даже благодарность объявит.
Ведь без нас, как ни крути, удачи бы ей не видать. Не улыбнулась бы ей удача.
— Да какая тут удача, — выразила другое мнение Жека. — Тоже мне удача, Инфант этот. Ей сейчас, наверное, переливание крови делают. Вам бы такое.
— Не надо нам такого, — не согласился я с Жекой. И Илюха не согласился тоже.
Я сидел, попивал остатки вина и кивал головой, абсолютно и полностью соглашаясь.
— И вообще, — продолжал Илюха, — должна же в мире случаться хотя бы иногда справедливость. Ведь когда возникает такое уникальное сочетание: женщина — милиционер — капитан — мастер по самбо, именно это сочетание должно приводить к непробиваемой целке. Потому что, как говорят патологоанатомы, в человеческом теле все связано не случайно, особенно в теле женском. И не исключено, что крепость духа связана прежде всего с крепостью девственной плевы, и если силу воли сложно сломать, то и плеву невозможно. А то, что у этой высокой девушки, не помню, как ее зовут, воля и дух неимоверно развиты, — в этом мы, старикашка, с тобой сегодня убедились.
Мы все снова согласились. А Жека при слове «рудимент» немного приоткрыла глаза, вспомнив, видимо, о своем собственном хвостиковом атавизме. И так, похлопав ими устало, она тоже тихо согласилась. И снова погрузилась в забытье — а как иначе, четыре часа хохотать истошно без перерыва — кто не надорвется?
— А все же выстрелить в толпу она побоялась, — уточнил я. — А значит, и ее сила духа может дать слабинку. И получается, исходя из твоей теории, что и плева ее имеет слабое место. Так что у Инфанта, думаю, есть шанс. Небольшой, но есть.
Мы снова помолчали, переживания последних минут оставляли нас понемногу, возвращая назад, в уже поздний московский вечер, в Инфантову комнату с еще не допитой последней бутылкой на столе, с, очевидно, заснувшей Жекой, уютненько подоткнувшей под меня кончики своих удобных теплых ног, с неумеренно светящимися в темноте БелоБородовскими глазами, не скрывающими невероятного, с трудом перевариваемого удовольствия.
И все было так тихо в этой комнате, ритмично, успокаивающе, можно сказать, даже камерно, что я расслабил доселе напряженное свое тело и доселе напряженное сознание. И Илюха, видимо, расслабил не меньше меня. Мы посидели так в тишине, любуясь ею, как будто услышали ее впервые… Ну и хватит, пора было ее прерывать.
— Ну и чего, ты думаешь, справится, пробьет? — спросил Илюха, очевидно, про Инфанта.
— Сколько он уже с ней встречается бесплодно? — перешел я к своим выкладкам. — Месяц, больше? За это время он ведь в других связях замечен не был. Не участвовал в сексе с посторонним человеком. Да, непонятно, сложный вопрос.
Мы снова помолчали.
— Вообще-то Инфант, когда застоялся, может и пробить, — возложил я на Инфанта свое доверие.
— Не уверен, тут, похоже, не все так просто, — не разделил доверия Илюха. — Другие вон тоже старались. А ты только подумай, кто они — эти другие? Наверняка ребята крепкие, накачанные, натренированные — милиционеры-опративники, самбисты-разрядники. Ведь если она про Инфанта как про чуткого и нежного упоминала, то представляешь, какие до него попадались? Крутые попадались ребята, которым сантименты не с руки. И если у них не вышло, то не уверен я в Инфанте.
— Зря, — не согласился я. — Самбисты — они, конечно, физически натренированы, но холодные, потому что нервы у них стальные должны быть. А Инфант горяч и несдержан, и волю чувствам дать может. А в таком деле чувства, думаю, самое важное. Потому что проблема наверняка не только физического, но и психологического характера тоже. Думаю, она, Инфантова девушка, помня о прежних своих неудачах, напрягаться вся начинает и не расслабляется в достаточной мере. Ей бы расслабиться, мышцы отпустить, а не мускулатуру выпячивать понапрасну. Потому что напряженная, контролирующая себя женщина, особенно с выпяченной мускулатурой, — сам знаешь, к добру не приведет.
Тут уже Илюха закивал в согласии головой.
— А чувства, — продолжил я, — они же расслабляют, да и страсть позволяет забыть о напряжении. О том, что ты капитан-самбист. В общем, стариканыч, я бы Инфанта так быстро со счетов не сбрасывал. Он, конечно, и мудила, но кто его знает — вдруг выкрутится.
— Да, мудила, — согласился Илюха, вспомнив недавнее.
И мы снова замолчали, потому что тоже устали от пережитого за сегодня — ведь долгий и нелегкий выдался нам денек. Особенно его вторая половина.
Вообще-то можно было и по домам разойтись. Но как мы могли покинуть наш оперативный штаб, когда операция еще полностью не закончена? Пусть и не вполне военная операция. Да и Жека тихо посапывала во сне, и ножки ее, накрытые моей теплотой, отдавали в меня тоже теплотой, но уже другой, девичьей.
— Ну что, Б.Б., может, прикорнем немного, — предложил я. — Чего-то я измотался за сегодня шибко.
— Работа такая, — согласился со мной Илюха и тоже расправил поудобнее свое тело в кресле. — Хотя какая это работа… — пробурчал он устало уже в основном себе, так что я с трудом различил.
И вскоре мы уснули, тихо, незаметно, без сновидений, без грез. Потому что не должны были нас отвлекать грезы, не могли мы позволить себе пропустить возможного звука из телефонно-магнитофонного устройства. Так как кто его знал, каким этот звук мог оказаться, — вдруг победным, а вдруг и наоборот, мольбой о помощи?
И звук раздался, часа так через два-три нашего безмятежного сна.
Как передать его письменным беззвучным словом, как заставить чуткого читателя услышать его, вздрогнуть от него, похолодеть затылком? Сейчас попробую.
Как вылетает пробка от откупоренной бутылки теплого шампанского — со звуком, со стремительностью, с брызгами, с пеной и влагой, обливая и оседая на всех, так же и… Нет, напрасно я про шампанское — во-первых, избито, а во-вторых, все равно не передает.
Лучше — гора, давно потухший вулкан, где-нибудь на юге Италии, и его остывший, холодный кратер, в который иной турист и не побоится осторожно заглянуть. И вдруг вулкан зашевелился, пробудился, задействовал, и кратер его задышал огненным тяжелым дыханием. Разом, вмиг — сначала дымом и пеплом, а потом взрывом расплавленной тяжелой лавы, которая, как красная неумолимая патока, стекает с горных склонов неудержимой волной, заливая мелкие, прибившиеся деревеньки, с козами, овцами, с другим, более крупным рогатым скотом. Не щадя ни домов, ни огородов, не оставляя никаких шансов гордым Помпеям, богато и вольготно раскинувшимся у ног обезумевшей громады.
А еще грохот, вырывающийся из недр, грохот освобождения горной застоявшейся вулканической породы. Можно услышать угрозу, вызов в этом неудержимом звуке… А можно и тяжелый, затянувшийся на годы ожидания вздох. Вздох облегчения!
Мы вот услышали именно вздох, но очень громкий, очень протяжный, переходящий в победный, никем не сдерживаемый вопль. Который и разбудил нас всех, да так неожиданно, что мы не сразу-то и разобрались: где мы? А где крик?
Но вот уже мы протерли глаза, уже потянулись, расправились, уже пришли в себя… а крик все тянулся и разливался по ночной Инфантовой коммунальной комнате, и не мог закончиться никогда. Так, верно, трубит стадо диких слонов в индийских тропических джунглях.
— Пробил все же, — предположил я. — Молодец, Инфант, не зря я верил в него. Самбисты самбистами, а все же для разных задач разная выучка требуется. И разные черты характера. Не все ведь холодное оружие из рук преступников выбивать.
— Теперь ей сразу майора дадут, — предположила за мной Жека.
За три часа уютного сна голос ее вернулся, и лишь легкая хрипотца выдавала недавний гомерический приступ.
— Какой у них следующий за капитаном чин? Майор? — уточнила она у нас.
Но мы ей не ответили.
— Надень рубашку, дурачок, — заговорили мы с Илюхой в мобильник, как будто Инфант мог нас услышать. — Холодно же, ночь ведь за окном, прикройся рубашечкой.
И Инфант нас услышал. Потому что звук стал разрастаться и теперь вылетал из трубки не только подорванным криком, но и разборчивыми очертаниями слов.
— Ух ты, — раздавался Инфантов голос, — сколько кровищи. Так и должно, что ли, быть?
— Не знаю, — ответил голос очевидной женщины.
В нем все еще слышались и облегчение, и победа, и счастье перейденного Рубикона, и уничтоженных Помпеи — в общем, все те сочетания, которые я уже использовал, когда про вулкан писал.
— Бог с ней, с кровью, — повторил голос. — Так, наверное, должно быть. Давай продолжим, иди ко мне, сладенький мой. Ты разве не хочешь? Ты же так трудился тяжело все это время. Я хочу, чтобы теперь хорошо было тебе.
Тут ноги, схороненные под моей мягкой плотью, снова мелко, беззвучно затряслись — что означало возобновление Жекиного припадка.
— Хочу, конечно, — согласился Инфант, но очень неуверенно согласился. — Чего-то только крови слишком много, так и хлещет.
— Да везде написано, что так и должно быть, — утешала Инфанта Инфантова женщина. — Скоро остановится небось. Иди ко мне, родненький. Теперь уж точно, родненький. Я так тебе благодарна за все. Что я, не видела, как тяжело тебе было, как ты потел… Иди ко мне.
— Да нет, — не поддавался Инфант на женские уговоры. — Уж слишком хлещет обильно. Я, конечно, не знаю точно, но не уверен, что так полагается.
— Ну ладно, — согласилась женщина, все более и более расслабленным голосом. Похоже, даже болезненно расслабленным. — Давай, я в ванную схожу, остановлю ее и вернусь. И все будет очень хорошо…
Голос ее совсем засыпал, и даже нам в комнате такой перепад голоса не понравился.
— Лапуля, Б.Б., — тут же раздалась Инфантова скороговорка. — Вы здесь? Вы здесь? Але, пожалуйста, отзовитесь! — Скороговорка была наполнена мольбой, а еще и испугом, а еще и бессилием.
— Чего тебе? — тут же отозвался Илюха, он просто сидел ближе всего к телефону.
— Она сознание теряет, уже, по-моему, потеряла. Наталья, Наталья, — раздались шлепки ладоней по щекам.
Ах, да, вспомнил я, ее именно так и зовут, Наталья. Теперь-то я не забуду.
— Что делать, а вдруг она умрет? — задребезжал испуганный Инфантов голос.
Ну, дефлоратор хренов, что же ты воткнул в нее с такой силой, мудила? — пришла в себя неожиданно Жека, оказавшись самой смекалистой из всех, кто находился в комнате. Хотя, в конечном счете, кому, как не ей, в вопросе разбираться?
— Да все как полагается, — стал оправдываться Инфант. — Ты бы сама попробовала — там у нее, как черепаший панцирь. Как броня. Как Т-34-ка. Как броненосец «Потемкин».
— Ну да, мне только еще за тебя пробовать не хватало, — огрызнулась Жека. — Срочно «Скорую» вызывай.
— А что, так опасно? — еще пуще задребезжал Инфантов голос. — Может умереть, да?
— Вызывай, срочно вызывай. Слышишь! Не теряй времени! — прокричала Жека еще напористей и не сдержалась все же, и растянула увесисто, по слогам: — Му-ди-ла!!!
— Хорошо, я сейчас вызову, а то она бледнеет вся. А потом вам перезвоню.
И связь оборвалась и долго потом не восстанавливалась. Так что у нас было время осмыслить, обмозговать, обсудить.
— Ну, Инфант, молоток! Надо же, как выдал! — выразил я общую с Илюхой мысль.
— Да, не слабо! — выразил общую со мной мысль Илюха.
— Дураки вы, — сбила наше восхищение Жека, — она действительно умереть может от потери крови.
Мы аж засмеялись от глупой угрозы.
— Да ладно тебе, разве от такого возможно умереть? Просто устала девушка, нервное напряжение, волнение, вот и потеряла сознание.
— А я вам говорю, что опасно. У нее же ситуация была патологическая, и последствия могут быть патологические. Бывает такое, я сама слышала.
И мы не стали больше спорить — а вдруг Жека права? Мы только покачали головами.
— Думаешь, он сам? Собственными природными силами? Без подсобных средств? — спросил Илюха мое экспертное мнение, потому что из них из всех я в Инфанте разбирался лучше всего. Хотя Жека — лучше в дефлорации.
— Уверен, — подтвердил я. — Инфант, он вообще парень упорный, когда надо, и мало что его остановить может. А еще он прямой и честный и окольными путями не пойдет, в смысле, вспомогательными предметами пользоваться не станет.
— Ну да, — согласился Илюха. Помолчал. Потом спросил снова: — Думаешь, это все действительно через голову, думаешь он расслабил ее просто?
— Наверное, сочетание разных факторов, — предположил я, вспомнив Зигмунда Фрейда, о котором упоминал выше. — Но психологический фактор уж точно не последним оказался.
Мы снова помолчали, и снова Илюха прервал наше молчание:
— А я вот не уверен, удалось бы мне, выдюжил бы? — вдруг засомневался в себе Илюха. — Хватило бы мне мужества? Не знаю! Особенно если Инфантову девушку вспомнить с парабеллумом в руках.
— Вообще, — согласился я, — на таком экстриме настоящий характер и выковывается. В принципе каждому мужчине надо бы через такое пройти, чтобы узнать себя лучше. Чтобы понятно было, готов ли, например, в разведку или повременить пока.
— Дураки вы, — подвела итог разговору Жека, которая уже давно не смеялась. — При чем тут разведка?!
И мы разговор скомкали, потому что в эту самую секунду раздался мобильный телефонный звонок и мы нажали на кнопку приема.
— Ее «Скорая» забрала, — проговорил возбужденный голос. — Сказали, опасно дома оставлять. Я сейчас за ними еду. Поймал «жигуль» и еду. Приезжайте в больницу, а? Мне одному неспокойно.
— Сумел дефлорировать, сумей и расхлебывать теперь, — не пожалела в трубку Жека взволнованного Инфанта.
Чего именно расхлебывать? Там что, еще хлебать надо чего-то? — пуще прежнего взволновался он. И как только мы его представили, одинокого, взволнованного, взъерошенного, — так тут же и пожалели.
— Какая больница? — поинтересовались мы, и Инфант назвал район и номер.
Мы, недолго думая, допили бутылку одним несильным ударом и тихонечко, чтобы не разбудить Инфантовых соседей, вышли на улицу, поеживаясь.
Чтобы поймать машину, пришлось перейти с Тверской-Ямской на главную Тверскую, без Ямской.
Сначала мы все же подъехали в Сокольники и поменяли машину и водителя. А именно — нанятого и платного в захудалом отечественном тарантасе — на бесплатного Илюху и на его вполне вместимый современный аппарат, оставленный, как помнит незабывчивый читатель, именно у парка Сокольники.
А уже потом поспешили в далекий московский район и там еще некоторое время искали в середине ночи больницу.
— А вдруг она нас увидит и опознает? — предположил я.
— Да неважно, — ответил легкомысленный Илюха. — Ей теперь не до нас, теперь она нас простит, может, даже благодарность объявит.
Ведь без нас, как ни крути, удачи бы ей не видать. Не улыбнулась бы ей удача.
— Да какая тут удача, — выразила другое мнение Жека. — Тоже мне удача, Инфант этот. Ей сейчас, наверное, переливание крови делают. Вам бы такое.
— Не надо нам такого, — не согласился я с Жекой. И Илюха не согласился тоже.
Глава 16
ШЕСТЬ ЧАСОВ ВОСЕМЬ МИНУТ ПОСЛЕ КУЛЬМИНАЦИИ
Инфанта мы нашли почти сразу — по нервному напряженному полю, которое он распространял вдоль сонного, ночного больничного коридора. Мы его сразу почувствовали — это специфическое Инфантово поле — и двинулись по нему безошибочно.
Как оно возникало? Откуда? Какова его природа? Может, электромагнитная? Может, тепловая? А может, какая другая, метафизическая? Я не знаю. Но то, что от нервного, возбужденного Инфанта часто исходило вполне натурально ощутимое поле, — факт неопровержимый. И чем сильнее Инфант возбуждался, тем и поле зависало вокруг него более напряженное.
Он выглядел, как выглядят будущие отцы, сдавшие беременную жену для первых родов. Внутрь их не пускают, вот и нервничают снаружи. Хотя если бы и пускали, то нервничали бы они еще сильнее.
Как оно возникало? Откуда? Какова его природа? Может, электромагнитная? Может, тепловая? А может, какая другая, метафизическая? Я не знаю. Но то, что от нервного, возбужденного Инфанта часто исходило вполне натурально ощутимое поле, — факт неопровержимый. И чем сильнее Инфант возбуждался, тем и поле зависало вокруг него более напряженное.
Он выглядел, как выглядят будущие отцы, сдавшие беременную жену для первых родов. Внутрь их не пускают, вот и нервничают снаружи. Хотя если бы и пускали, то нервничали бы они еще сильнее.