Страница:
Refren} И, казалось, почти забывалось: Си-са-со, Си-са-со, Си-са-со.
Но когда я, рыдая, у гроба, под коньяк себе чистил яйцо,
Refren} Мне казалось, что шепчем мы оба: Си-са-со, Си-са-со, Си-са-со.
НИКОЛАЮ КОРОЛЕВУ
В эту ночь продавали плутоний
По двенадцать рублей за кило.
Я купил на одиннадцать двадцать,
Больше не было денег у мя>
Часть пропив, часть зарыв под Чучелой,
Я счастливым вернулся домой,
А у двери моей черно-белой (как зебра)
Поджидал меня мрачный конвой.
Я простился со свекором дяди
И побрел все на свете кляня.
Я скорбел, что кремлевские бляди
Словно крабы вцепились в меня...
И в душе моей все испохаблено,
И нескоро вернусь я назад.
Где пиджак, мне подаренный Сталиным?
Как там - мой пионерский отряд?
А как шел мимо Вовы я, дяденьки,
Зарыдал, мол, прощай, старикан!
Была б Надя - простился бы с Наденькой,
Но стелился приречный туман...
Вдруг откуда-то вышел кудесник*
И, похмельем тяжелым томим,
Я сказал ему: "Здравствуй, Бродяга"
А затем попрощался и с ним!
* По моему, из ГУМа!
О ТАЙНАХ
Елизавете Гургеновне Королевой
Слава Зайцев, что шьет для верхушки,
Фрак пошил мне, не взяв и полушки.
Что я делаю с зайцевским фраком,
Это тайна, покрытая мраком.
Есть еще одна... Чур, между нами.
Что ты делаешь, Лиза, с деньгами?
Тайна твоя идентична моей...
Господи, сколько же тайн у людей!
(Я думаю, много. А ты?)
АЛЕКСАНДРУ РОДИОНОВУ
Твердость Дзержинского. Храбрость Котовского.
Краснознаменные смазаны дали.
А кто б, угадайте-ка, мог Березовского
В бочку упрятать, залив Цинандали?
Рифмой помочь вам? Коль не угадали?
Етому дяде фамилия - Сталин!
Трудно ручаться сейчас за Котовского,
Или Дзержинского... Смазаны дали.
А Сталин, тот точно бы взял Березовского
В бочку его - и залил Цинандали!
(Он умел! Золотой был дядя!)
ПЕСНЯ
Александру Родионову
Каспийские дали призывно шуршали, но ты мне сказала: - Чимкент!
И вот я в дороге. Пусть сломаны ноги. К тебе я домчуся в момент.
Еще на вокзале мне тихо сказали: - Горбатый, куда ты спешишь?
Но я улыбался. Я просто смеялся, и людям показывал шиш...
Меня колотили, меня молотили, Стараясь попасть по губе...
Затем прекратили, потом отпустили - И снова я мчуся к тебе!
Не плачь, дорогая! Поверь, золотая, что радостно мы заживем...
И скоро с винтовкой и красной листовкой На Первое мая пойдем!
(или еще куда-нибудь, как случится).
АЛЕКСАНДРУ РОДИОНОВУ
Это было до менингита.
Я по улице шел домой,
Не встречая в пути рахита
Иль козла с золотой головой.
Никогда пусть не будет с вами!
Как случилось тогда со мной.
Гнидокрылые твари лбами
Вдруг нарушили мой покой!
Я не вправе на них сердиться.
День кошмара - уже далек.
Широка, хороша больница.
Менингитный забор высок.
Саше Родионову очень нравились стихи о Пугачевой (приводить целиком их не стоит, привожу несколько строф).
Слышал я, Вы не учились в школе,
Трудное детство, потом война...
А скольки Вам лет, уже ежели коли,
Речь в ету сторону крен дала?
Алла Борисовна, птица, держитесь.
С миру по нитке, но Вам-то по рублю,
А что не люблю Вас, то это извините уж,
Я и Горбачева мож самого не люблю.
Скряги с сквалыгой Вы смесь скверносложная
И фикстула (из жень-шеня нос).
Дрянь Ваши песни*, но тряхнуть, как положено,
Глядишь, и вывалится с пяток квелых роз.
Ни миллиона, понятно, ни Паулса
Нетути. Подрастерялись на марше.
Как же Вы, как же Борисовна Алла П.,
Будете дальше, дальше, дальше?
Лето, допустим, из песен не худшая,
Но хвостик, десятка, и вот ее нет,
А "Славное море" - не слышали случаем?
Самой до ядерной аж будут петь.
Как Вам не стыдно? Фотограф, снимите!
Просите, просите, просите.
Да что Вы - на паперти что ли - стоите?
Или обноски носите?
- - - -
Но и за Вами есть подвиги ратные:
Вы первая стали петь Мандельштама,
А что не получилось, так не все ж получается.
Еще б, на такое отважиться. Дама,
Не вешайте носа, Ваш век не кончается.
Алла Борисовна, когда Вы умрете,
Искренно по Вам один я мож заплачу.
Но хочется верить мне, Вы всех нас переживете,
Так я считаю. И не иначе.
* те, что Вы поете.
МАМОНТЫ
Владимиру Данилину
Лениво плещутся мамонты - в кембрийской плесени густой.
Как оскверненье Джиоконды - тосклив и страшен их покой.
Быть может леность их минутна и через миг-другой пройдет,
И тотчас резвостью могутной они начнут дивить народ...
И мир кембрийский подивится могучей силе естества
И все живое оживится... Но плесень гадкая - мертва!
Лишь вяло плещутся мамонты, кембрийский ил меся - густой,
Как оскверненье Джиоконды - тосклив и страшен их покой!
(То, что в Кембрий не существовало ни народа, ни, почему-то,
так называемых автором мамонтов, видимо не смущает поэта.
И о каком-таком осквернении Джиоконды все время идет речь?)
Кембрийский день - тосклив и вял. Мамонта бивень олимпийский
Блеснул и вновь увял... О, день кембрийский!
СЕМИНОГИЙ ОЛЕНЬ
Владимиру Данилину
День гнидоглаз. Семиногий олень
С солнышка в тень ушел. С солнышка в тень.
День гнидоглаз. Семиногий опять
Вышел на солнышко. Петь, танцевать.
День гнидоглаз. Семиногий исчез.
Видимо, в лес ушел. Видимо, в лес...
ПУЩАЙ!
Владимиру Данилину
Известно, что Крылов - халявист был с рожденья,
А басни он слагал в припадках одуренья.
Такие у иных, случается, бывают,
Их раз и навсегда - в психушки отправляют.
Сегалин говорит: - Сей муж тоскливо-тучный
Был зелен на лицо, как, скажем, сад Нескучный.
Но дело не в лице! Ведь басни - удавались,
Но токмо потому, что меж халяв слагались...
Бывало - званый пир! Кто - чинно рассуждает,
А русский Лафонтен - халяву предвкушает...
Что делает с людьми падлючная халява!
То слева подойдет, а то - заходит справа...
То тут подъест, то - там, а то - в кармашек спрячет,
На завтра чтоб... О, срам! То вдруг навзрыд заплачет!
(Ну, болен человек!)
Вдруг Пушкин-рукосуй* - плывет, как три фелюги.
Затрясся Лафонтен и, синий с похмелюги,
Зашелся весь, кричит: - Что, Пушкин, на халяву?
А Пушкин говорит: - Пошел на Окинаву!
И чтоб сильней допечь - японску скорчил рожу,
На блин или луну разительно похожу.
Уж лучше съесть ерлов**, чем эдакое видеть,
Бочком-бочком я - вон, а чтобы не обидеть
Швейцара в галунах, сую ему - не в рыло
А в руку - все, что есть, точнее все, что было!
Я хроник не пишу, но коль уж написалось,
Так надобно как есть - так чтобы и осталось!
Пусть даже на нутрях кой-что и оборвалось!
Пущай!
* Пушкин был необычайно вежлив и, здороваясь, первым совал руку - куда
надо, а порой и куда не надо, что впоследствии его и погубило
(прим. Автора) ** Еерлы - ядовитые грибы (словарь Даля)
ВЛАДИМИРУ НИКОЛАЕВИЧУ ДАНИЛИНУ
Сын Николая был лох. Говорил он, Андродю встречая,
Как, мол, нащет, портвешка... Лох! - отвечал ему тот.
2001 г.
УНИКУМ № 1
Такой, и чтоб - второй? Шалишь, таких на свете
Всего и есть один. Про это даже дети
В грамматиках своих проходят, между прочим...
Сказал, и на расстрел был уведен Рабочим...
ТАНЕ ЯНЗЕН
Расскажи мне, моряк рыбоглазый,
Неужели моря впрямь мокры?
А моряк отвечает, мерзавец,
А тебе, блядь, какое, мол, де>!
Превратившись мгновенно в изюбря*,
Я ушел, удалился в леса.
Там не встретишь подобных мерзавцев,
Там лишь змеи одни, да грибы...
* Я умею превращаться в Изюбря. Это очень просто...
АЛЕКСЕЮ БАТАШЕВУ
Невозмутим, словно шляпа Рериха,
Шел на помойку я зимним днем!
Вдруг предо мною блеснула Америка
Ясным своим огнем.
И промелькнули цилиндры заветные
Утлой чучундрой шляп
И проскакали кроты беспредметные
Жаберно. Тяп-Ляп!
Так космонавт, оскверняющий ландыши
Звездного близ городка...
Должен быть. Будет. Тринитрокарамышевым.
Присно! И во века!
AMEN!
БАЛЛАДА О ПАПОРОТНИКЕ И ИЩУЩЕМ ЕГО - ПЕНТЮХЕ-РАБОТНИКЕ
(Несколько строф из огромного стихотворения. Полный текст утрачен).
Кретин, он говорил: - Твои тварливы песни
Спой лучше про гандбол, про Рыло Красной Пресни!
Про сизый зоопарк с глумливыми гусями...
И я запел... О чем? Послушайте-ка сами!
Вот роща, а за ней тринитрологопеды
Отгрохали пивбар на восемьдесят мест,
Правей - детсад! Левей - завод Велосипеды
Гремит и ночь и день, пугая все окрест...
Шумит, гремит пивбар. Ликуют логопеды.
Противно лает пес, похожий на очки.
Стартуют день и ночь, урча, велосипеды,
А жители глядят сквозь рыла-пятачки.
Но дальше не ходи - там есть овраг падлючий...
И вот уж перед ним падлючий папоротник,
Возрадовался он. Сушить стал, собирать.
Но позабыл осел - старательный работник,
Что надобно пред тем - молитву прочитать...
Тюки, тюки, тюки, а в них все папоротник...
Так проклят будь! Падлючий сей овраг!
И заруби на лбу, о, нетопырь-работник,
Чтоб кто бы ты ни был, ты сам себе есть враг!
ОЛЬГЕ ЖИЖИНОЙ
Так армянин, блуждающий в лесу,
Враждебною средою окруженный,
Нет-нет и вспомнит милый Ереван,
А бор шумит, угрюмый до предела...
Но жизнь счастливая и здесь не замирает,
Нет-нет и радостный промчится пароход,
Смышленый мальчик катит по тропинке,
На привязи ученого бобра...
Стоит кобзарь, задумавшись над книгой...
БИОПОЛЕ В ДЕЙСТВИИ (Песня на мотив "Раскинулось море широко")
Посвящается моей дочке Анечке
Швейцар в гардеробе с улыбкой считает
Свои "габюзонные" польта,
А каждый входящий меж тем излучает
Примерно по три микровольта.
Кабина. Болтаем о том и о сем.
То Пушкина вспомним, то - Фета...
А то - узнавать друг у дружки начнем,
Почем в магазине конфета...
Вот сладкое вносят. Сама не своя,
От ужаса дочь закричала
Из мокрой халвы - групповая(!) змея
Меж тем, не шутя, выползала...
Шеф-повар, из кухни примчавшись на крик,
Сказал, что тревога напрасна.
Халвы, мол, страшится - пахучий калмык,
А вам и змея не опасна...
Мы снова болтаем о том и о сем.
То Тютчева вспомним, то - Мея...
Но ужин окончен. И вот мы ползем
На выход, как сытые змеи...
Швейцар в гардеробе народ одевает
В его "габюзонные" польта,
А каждый одетый меж тем излучает
В карман ему три микровольта.
РЕГРЕСС - ПРОГРЕСС
Борису Васильевичу Алексееву "Эхо Москвы" 91,2 FM
Татар и узбеков терпеть Смертопегов
Не мог и неделю назад
Он выступил с речью, с призывом калечить
И тех, и других - всех подряд!
И внемля призыву (остаться чтоб живу!)
Возникли кругом холуи,
А Сенчина пела: - Мол, мне что за дело!
Противные песни свои.
Бесконечно глумлив их мотив.
И несносен, и глух, как тюрьма,
Словно в пакостный день прилив
Необъятного моря дерьма...
Ошибся я в Сенчиной. Лучшей их женщин
Считал я ее по весне...
Но утлая гадина - тускло нагадила
Мне и моей стране...
Ах, Сенчина, Сенчина! Пусть ты - не женщина!
Пусть безо рта и ушей...
Что ж! Все мы под Богом! Ни зги за порогом...
А крыс-то, а - змей, а - свиней?
Дискретный Рабочий! В гадючие очи
Вглядись! Там Чернобыль! Карга!
И глотка луженая - ханкой сожжена
До смерти же - 0,3 шага...
(А в войну-то четыре было! Вот он прогресс-то...)
ххххх
Поэтессе Надежде Васильевне Лахтиной
Бедный чертежник по имени Надя
Белый рейсфедером ватман свой гладит.
Слякоть, как строчки чужие, в мозги
Въелась осенняя - Скоро ни зги!
Осень 2000 г.
НЕСКОЛЬКО ЧАСТУШЕК
Эльде Яновне Гловацкой
Один глобус голубой, а другой-то - синий...
Люблю девушку с клюкой, что вахтер в Совмине.
Если хочешь утопиться, поезжай на Волгу.
Трудно денежке скопиться, а пропить недолго!
В нашей бане - во парной до инфарту парятся.
Точка лучше запятой - чернил меньше тратится!
НЕСКОЛЬКО ЧАСТУШЕК
Танечке Латушкиной (Татьяне Дмитриевне Латушкиной)
На Формозе Чан-Кай-Ши - важная был птица...
Пьют чернила алкаши - чтоб опохмелиться!
Я хочу в Апартеид - к Нельсону Манделе...
Не все ж время он сидит! Правда! В самом деле!
НЕСКОЛЬКО ЧАСТУШЕК
Янине Евгеньевне Костричкиной (внучке актрисы Янины Жеймо)
Собирал в лесу грибы. Брал белоголовые.
Деньги - те же, что и бы>, токо цены новые
Как на донышке речном водолаз купается.
Я бы сбегал за пивком, да цена кусается
Гитлер был мерзавец. Да. Муссолини - тоже.
Скоро кончится еда, да и жизнь, похоже...
МАВРИТАНИЯ
Ларисе Александровне Бурмашовой
Увидав усохший пруд,
Вспомнил - в Мавритании
Засуха. И люди мрут
Более, чем ранее.
А у нас воды, хоть пруд
Ей пруди. Питание
Вот наш бич! ...И люди мрут
Более, чем ранее.
17 КУХТЕЛЕЙ ВИТЬКИ ЗОБОВА
Алисе Анатольевне Тилле
1. У Витьки Зобова был азотистый иприт, но он, как истинный спартанец, игнорировал это обстоятельство и жил, как и все, кто окружал его, ел, в меру пил, гулял и примерно раз в шесть с половиной недель брил левую щеку, а иногда даже тихо похохатывал, хотя видимых причин у него для этого не имелось.
Надобно заметить, что окружали его не люди, как это можно было бы подумать сдуру или с перепою, а мыши и клопы, с которыми, надо сказать, он находил общий язык и проводил время в разговорах с ними и чувствовал себя примерно, как лакированный пень, выставленный в кунсткамере для обозрения...
2. Однажды... Но вот тут-то, кажется, и пришло самое время сказать, что...
3. Ну так вот, однажды...
4. ... но не успел он произнести до конца эту, в общем-то, ничего не выражающую тираду, как в эмбихиновом дивном и белокровном пространстве каким-то никому непонятным образом не то образовалось, не то отложилось (не знаю даже, как и сказать) некоторое количество небольших, но удивительно странных впадин или ложбинок (это все равно), и к азотистому иприту Витьки Зобова таким вот незатейливым макаром прибавилось ни много, ни мало, а ровным счетом 17 маленьких кухтелей, ярко поблескивающих, если смотреть на них под углом 42 градуса северной ширины, не обращая ни малейшего внимания на кривотолки, лясы, пересуды или вообще на что-нибудь из числа тех чудес, какие нет-нет, а случаются порой на нашем диком кошмарном свете.
31 июля 1991 г.
***
ХУРЛЫ МУРЛЫ ИЛИ НОВОЕ О ПСЕВДОПСАХ
Катерине Ивановне Табидзе
Псевдопсы, как известно, не существуют. За триллионы лет не было зарегистрировано ни одного случая наблюдения таковых. И вот в один поганый вечер, когда и ждать-то было нельзя ничего хорошего, они появились.
Псевдопсов наблюдало несметное число людей, говорят даже, что число видевших их намного превышало число людей, временно населяющих нашу планету.
Да! Псевдопсы теперь не выдумка мистификатора или досужего шалопая - не Лямс-пам-пули! Их видели все, и я в том числе. Они шли стройными рядами.
Они были черны - Хурлы! Но они также были и жирны - Мурлы!
Плюмс.
***
ЧУДО
Виктору Алексееву
Любитель утреннего пива, я стоял в обычной пивной у ничем не примечательного столика. Моим сокружечником был мужчина лет эдак под шестьдесят. Разговор не клеился. Постояв полчаса и выпив примерно по четыре кружки, мы заметно оживились, и мужчина, хитро поблескивая глазками, шепнул мне так, как если бы хотел сказать нечто доверительное:
- Вы что же, в эту чушь тоже верите?
И помахал перед моими глазами газетенкой, сложенной таким образом, что виден был заголовок: НЛО. НЕОБЪЯВЛЕННЫЙ ВИЗИТ.
Несколько помедлив с ответом, я сказал осторожно:
- Как вам сказать, - начал я, - я испытываю сильное сомнение во всех этих штуковинах, но в чудеса, безусловно, верю.
- Я ясно излагаю? - осведомился я.
Мужчина, пожевав губами, заметил, что одно из двух: либо я верю в чудеса, либо не верю. На что я, в свою очередь, заметил: - Видите ли, в чудеса я, положим, не верю, но то, что они существуют, это я вполне могу допустить.
- Да как это так, - загорячился мой собеседник, - выходит, вы одновременно и верите и не верите в одно и то же, так что ли вас надо понимать?
- А что тут такого, - сказал я, - помнится, я еще в детстве песенку пел. Да вы, пожалуй, ее тоже знаете:
На берегу осталась крошка Мэри,
Она стоит в тумане голубом,
А юнга Билл ей верит и не верит,
И машет ей подаренным платком.
- Ну, - отмахнулся дядя, - то песенки, детство, романтика. А ведь это ж в газетах пишут, официально, по телевизору показывают чуть ли не каждый день.
Мы нацедили еще по кружке. Дядя, видимо, решил непременно выяснить у меня, что же все-таки, верю я в чудеса или не верю, что и попытался сделать, опять спросив: - Ну так как же все-таки с чудесами-то? Есть они по-вашему, или нет?
Я незаметно для себя разгорячился, но как можно деликатнее, чтобы не обидеть незнакомца, в свою очередь спросил:
- Да, собственно говоря, вам-то что за дело, верю я или не верю? Вы лучше у себя спросите, сами-то вы верите или нет?
- Да я-то не верю, уныло ответил дядя, - но хотел бы поверить, да только как?
- Ну так бы сразу и сказали! - сказал я. - Хотите, я вам в два счета докажу, что чудеса существуют, если уж вам так этого хочется.
- Как это, как это? - оживился дядя. - Если с помощью высоких материй, то ведь я и не пойму, пожалуй, я ведь человек простой, - помрачнел он.
- Зачем высоких? Я вам докажу это на примере чего угодно. Ну вот, к примеру, пиво мы с вами тут пьем.
- Ну и что, - сказал дядя. - Ну, пьем.
- А то! Вы о пивном путче слыхали? О мюнхенском сговоре? О Гитлере, хотя бы?
- Ну, слыхал, положим, кто ж об этом не слыхал? - только Гитлер-то тут причем? Я вас что-то совсем не понимаю, - ответил он.
- Сейчас поймете, - сказал я.
Мы нацедили еще по кружке.
- Давайте рассуждать абстрактно, - начал я. Вот представьте себе, что перед вами стоит, скажем, ну, Адольф Гитлер...
- Да как же я могу представить себе такое? - изумился дядя.
- Да вы слушайте, ну допустите хотя бы на секунду. Допустить-то ведь можно? Ведь это же обычное допущение в беседе и не более.
Мы отхлебнули пива.
- Ну хорошо, - промолвил он, - представим, что я допустил это, ну и что из этого следует?
- Что следует? - спросил я. - А вот что! Слушайте меня внимательно. Стоит перед вами Адольф Гитлер - мракобес, убийца и прочее, и вдруг, бац, и нет его! Как след простыл. Ну разве не чудо? Подумайте-ка хорошенько.
Мужчина пригубил пиво и, подумав немного, сказал, что это хоть и никак не вяжется с его понятиями о чудесах, но что-то чудесное в этом, разумеется, имеется.
- Так слушайте дальше, - продолжил я. - Это чудо-то не совсем еще, так сказать, настоящее чудо. Чудо - это как бы реверс у монеты - смотришь, вроде бы одно отчеканено - перевернул, а на обратной стороне - другое значится. А монета-то одна и та же. Одного достоинства.
- Ну и что? - туповато спросил мой собеседник.
- А то, дядя, что представьте теперь другое: исчез вроде бы Гитлер-то наш, как вдруг, бац, и опять он перед вами! Да еще живей живого. Ухмыляется. Только лицом как бы чуток изменился. Что, скажете, и это не чудо?
Мой собеседник пожевал губами, что-то невнятно пробормотал, допил свое пиво, как вдруг глаза его дико расширились и, сказав, что вне всякого сомнения, это самое настоящее чудо, он быстро вышел из пивной.
24 июля 1990 г.
***
НА КЛАДБИЩЕ
Ленскому Серго Ефремовичу
... Могильщики делали свое дело, яма все более и более углублялась. Иногда я спускался по веревочной лестнице вниз и присматривал за работой. Было очень холодно. Видимо, мы приближались к заданной цели - абсолютному нулю (-273°С).
- Ну что, рыть дале-то? - спросил у меня их старшой, крепкий коренастый мужчина с лемурьим рылом. - Эвон, как глыбоко взяли! Может, хорош?
Я сказал: - Ты роешь, брат, и рой! Не человека, поди, хороним, а снюрла, - а их только при абсолютном можно - иначе такое начнется, что и вымолвить-то страшно! Ну, я полезу наверх, а ты, брат, - я вот вижу у тебя и градусник наручный вместо часов, крикни мне, как до абсолюта дороетесь. Урузумел? Ну, и порядок!
Я еле поднялся наверх: сердце стучало, как вольфрамовый дятел по добротной, импортной наковальне - сказывался возраст, да и позавчерашний перебор самогонки вносил свою законную лепту. Но не успел я присесть на землю и выкурить пары папиросок, как из ямы глухо донеслось: - Нуль, начальник, абсолютный! Как есть, нуль.
Подойдя к яме странной, неправильной, какой-то дикой и невообразимой формы (так почему-то было велено рыть), я крикнул что есть сил:
- Если не врешь, пес, - сворачивай, друг, работу, - людей наверх - и я на бочку.
Пока я пересчитывал дензнаки, чтобы расплатиться с могильщиками, в мозгах моих бешено крутилось - вертелось - танцевало - пело: - Вот он, нулек-то, вот он родимый, милый, абсолютный (-273°С), что в точности соответствовало отметке +273°П, по шкале Падлюгина.
Где-то там, далеко, в глубине черепа, в сером веществе моего мозга туманно шевельнулось, завоспоминалось:
- А ведь я, Бог не даст соврать, знавал ведь его когда-то. Лично. Большой фантазии был дядя. Гений в своем роде. Одни опыты с оглуплением лебедей чего стоили. А конструирование чертей? Некоторые считали даже, что он оттуда... Помню, как-то трюльник ему дал на опохмел. Он, ясное дело, собака, и не подумал вернуть. Что скажешь? Гений! Теперь я тоже склоняюсь к мысли, что он оттуда... Но гложет, грызет меня одно - как я мог так опростоволоситься? До сих пор ума не приложу. Ведь на все 100 знал, что плакал мой трюльник, что гад, что собака, что гений - а дал! И кто дал-то? Я, с юных лет постигнувший людей.
Февраль 1992 г.
***
ПОЧЕМУ ПЛОХО СПАТЬ ПОД СКАМЕЙКОЙ
Деминой Валентине Павловне
Вынужденный заночевать в чужом городе, я не придумал ничего лучше, как лечь под скамейку в городском парке и зарыться в листьях.
Просыпаюсь. Мужские прокуренные голоса:
...Дубовая ветвь нам послужит поперечиной,
На нее набрасывается веревочная петля,
Пахнет, чем хочешь, но только не Сенчиной,
Ибо она не присутствует (бля).
Га-га-га! Грубый смех и запах дешевых сигарет. Я не могу заснуть. Голос продолжает:
...Короче, земеля, не пахнет там женщиной,
И вот подхожу я, значит, к ихнему главарю...
А Сенчина? Да не было (блядь) там Сенчиной!
Я же по-русски тебе говорю!
С трудом заставляю себя заснуть. Просыпаюсь. Другие голоса, тоже мужские и тоже прокуренные:
...Играем в футбол раз. Наш нападающий
Сделал козу одному - тот с копыт!
Зритель стал, что кобель твой лающий,
Мат, мусора (блядь). А тот? - Лежит!
Га-га-га! Грубый смех и запах дешевых сигарет. С трудом засыпаю. Просыпаюсь. Другие голоса, женские, но тоже прокуренные:
...Позвал меня в гости один иностранец,
И дал мне за это сто рублей,
А меня поманил молодой оборванец,
Я идти не хотела, а он мне на тыщу - камней!
Да ну? Покажи. - ВО!
Запах дешевых сигарет. Я не могу заставить себя заснуть. Во мне закипает злоба. Голоса продолжают:
...Пошла к старику. Нацедил он мне браги.
Скряга! - за все - сорок два рубля.
Два я отправила Павлику в лагерь,
А сорок прижала - развода для.
Ну, хватит с меня! Сколько времени? Пол-четвертого. Однако! Незатейливые шлюхи в сочетании с матершинниками-бытовиками, запахом дешевых сигарет и ночной сыростью окончательно расстроили мои попытки уснуть и, чтоб сердцу легче стало, встав, я произнес устало:
- Примечательно все же, что у этих милых девиц начисто отсутствует мат в речевых конструкциях, хотя верится с трудом, что они его не знают. Игнорируют, что ли? Воспитание? Гы?!.. Новаторы, может, какие? Та, видно, еще публика. Однако, ну и холодрыга же! Сколько времени? Четыре часа! Гы?! И когда же (блядь) они откроют свое метро? Холодно ведь. А?
Апрель 1990 г.
***
КАК Я РЕШИЛ НАПЕЧАТАТЬСЯ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
Нагибиной Наталье Львовне
Воспитанный на образе врага, я разрешился недавно небольшим стихотвореньицем. Вот оно:
Как автоклав с фильдеперсовым вкладышем,
На дух не нужный ни мне, ни стране,
Буш, гликозиды сосущий из ландышей,
Ночью намедни привиделся мне.
Джорж, говорю, не спасут тебя ландыши,
Можешь словам моим верить вполне,
Ты - автоклав с фильдеперсовым вкладышем,
На дух не нужный ни мне, ни стране.
Надо, думаю, напечатать. Деньги, опять же, гонорары. Понес в "Молодую гвардию" (журнал такой). Не берут.
- Господь с Вами, - говорят, - перестройка на дворе, а Вы такое накатали. Нельзя так ругать человека, время сейчас не то.
Когда же, думаю, ругать-то, если не сейчас - когда кони отбросит, тогда уж не поругаешь. Усопших нехорошо лягать (De mortuum aut bene aut nihil). Ну, да ладно, думаю. Схожу-ка я в "Химию и жизнь" - может там возьмут. Не взяли и там. Еще и на смех подняли - где это Вы, говорят, видели автоклав с фильдеперсовым вкладышем?
- Нигде, - отвечаю. - Это ведь стихи, понимаете?
- Да, понимаем, - говорят, - однако же публиковать никак не можем. Вы уж извиняйте нас.
- Ладно, - говорю, - чего там.
Решил переделать. Уж очень меня за нутро взяло. А потом деньги опять же, гонорары. Только теперь, думаю, не ругать, ни-ни, и чтоб без вкладышей этих, фильдеперсовых. Написал:
Мне снился Буш великолепный,
В сияньи ядерных ракет.
И я, согнувшись раболепно,
Дарю цветов ему букет.
Но когда я, рыдая, у гроба, под коньяк себе чистил яйцо,
Refren} Мне казалось, что шепчем мы оба: Си-са-со, Си-са-со, Си-са-со.
НИКОЛАЮ КОРОЛЕВУ
В эту ночь продавали плутоний
По двенадцать рублей за кило.
Я купил на одиннадцать двадцать,
Больше не было денег у мя>
Часть пропив, часть зарыв под Чучелой,
Я счастливым вернулся домой,
А у двери моей черно-белой (как зебра)
Поджидал меня мрачный конвой.
Я простился со свекором дяди
И побрел все на свете кляня.
Я скорбел, что кремлевские бляди
Словно крабы вцепились в меня...
И в душе моей все испохаблено,
И нескоро вернусь я назад.
Где пиджак, мне подаренный Сталиным?
Как там - мой пионерский отряд?
А как шел мимо Вовы я, дяденьки,
Зарыдал, мол, прощай, старикан!
Была б Надя - простился бы с Наденькой,
Но стелился приречный туман...
Вдруг откуда-то вышел кудесник*
И, похмельем тяжелым томим,
Я сказал ему: "Здравствуй, Бродяга"
А затем попрощался и с ним!
* По моему, из ГУМа!
О ТАЙНАХ
Елизавете Гургеновне Королевой
Слава Зайцев, что шьет для верхушки,
Фрак пошил мне, не взяв и полушки.
Что я делаю с зайцевским фраком,
Это тайна, покрытая мраком.
Есть еще одна... Чур, между нами.
Что ты делаешь, Лиза, с деньгами?
Тайна твоя идентична моей...
Господи, сколько же тайн у людей!
(Я думаю, много. А ты?)
АЛЕКСАНДРУ РОДИОНОВУ
Твердость Дзержинского. Храбрость Котовского.
Краснознаменные смазаны дали.
А кто б, угадайте-ка, мог Березовского
В бочку упрятать, залив Цинандали?
Рифмой помочь вам? Коль не угадали?
Етому дяде фамилия - Сталин!
Трудно ручаться сейчас за Котовского,
Или Дзержинского... Смазаны дали.
А Сталин, тот точно бы взял Березовского
В бочку его - и залил Цинандали!
(Он умел! Золотой был дядя!)
ПЕСНЯ
Александру Родионову
Каспийские дали призывно шуршали, но ты мне сказала: - Чимкент!
И вот я в дороге. Пусть сломаны ноги. К тебе я домчуся в момент.
Еще на вокзале мне тихо сказали: - Горбатый, куда ты спешишь?
Но я улыбался. Я просто смеялся, и людям показывал шиш...
Меня колотили, меня молотили, Стараясь попасть по губе...
Затем прекратили, потом отпустили - И снова я мчуся к тебе!
Не плачь, дорогая! Поверь, золотая, что радостно мы заживем...
И скоро с винтовкой и красной листовкой На Первое мая пойдем!
(или еще куда-нибудь, как случится).
АЛЕКСАНДРУ РОДИОНОВУ
Это было до менингита.
Я по улице шел домой,
Не встречая в пути рахита
Иль козла с золотой головой.
Никогда пусть не будет с вами!
Как случилось тогда со мной.
Гнидокрылые твари лбами
Вдруг нарушили мой покой!
Я не вправе на них сердиться.
День кошмара - уже далек.
Широка, хороша больница.
Менингитный забор высок.
Саше Родионову очень нравились стихи о Пугачевой (приводить целиком их не стоит, привожу несколько строф).
Слышал я, Вы не учились в школе,
Трудное детство, потом война...
А скольки Вам лет, уже ежели коли,
Речь в ету сторону крен дала?
Алла Борисовна, птица, держитесь.
С миру по нитке, но Вам-то по рублю,
А что не люблю Вас, то это извините уж,
Я и Горбачева мож самого не люблю.
Скряги с сквалыгой Вы смесь скверносложная
И фикстула (из жень-шеня нос).
Дрянь Ваши песни*, но тряхнуть, как положено,
Глядишь, и вывалится с пяток квелых роз.
Ни миллиона, понятно, ни Паулса
Нетути. Подрастерялись на марше.
Как же Вы, как же Борисовна Алла П.,
Будете дальше, дальше, дальше?
Лето, допустим, из песен не худшая,
Но хвостик, десятка, и вот ее нет,
А "Славное море" - не слышали случаем?
Самой до ядерной аж будут петь.
Как Вам не стыдно? Фотограф, снимите!
Просите, просите, просите.
Да что Вы - на паперти что ли - стоите?
Или обноски носите?
- - - -
Но и за Вами есть подвиги ратные:
Вы первая стали петь Мандельштама,
А что не получилось, так не все ж получается.
Еще б, на такое отважиться. Дама,
Не вешайте носа, Ваш век не кончается.
Алла Борисовна, когда Вы умрете,
Искренно по Вам один я мож заплачу.
Но хочется верить мне, Вы всех нас переживете,
Так я считаю. И не иначе.
* те, что Вы поете.
МАМОНТЫ
Владимиру Данилину
Лениво плещутся мамонты - в кембрийской плесени густой.
Как оскверненье Джиоконды - тосклив и страшен их покой.
Быть может леность их минутна и через миг-другой пройдет,
И тотчас резвостью могутной они начнут дивить народ...
И мир кембрийский подивится могучей силе естества
И все живое оживится... Но плесень гадкая - мертва!
Лишь вяло плещутся мамонты, кембрийский ил меся - густой,
Как оскверненье Джиоконды - тосклив и страшен их покой!
(То, что в Кембрий не существовало ни народа, ни, почему-то,
так называемых автором мамонтов, видимо не смущает поэта.
И о каком-таком осквернении Джиоконды все время идет речь?)
Кембрийский день - тосклив и вял. Мамонта бивень олимпийский
Блеснул и вновь увял... О, день кембрийский!
СЕМИНОГИЙ ОЛЕНЬ
Владимиру Данилину
День гнидоглаз. Семиногий олень
С солнышка в тень ушел. С солнышка в тень.
День гнидоглаз. Семиногий опять
Вышел на солнышко. Петь, танцевать.
День гнидоглаз. Семиногий исчез.
Видимо, в лес ушел. Видимо, в лес...
ПУЩАЙ!
Владимиру Данилину
Известно, что Крылов - халявист был с рожденья,
А басни он слагал в припадках одуренья.
Такие у иных, случается, бывают,
Их раз и навсегда - в психушки отправляют.
Сегалин говорит: - Сей муж тоскливо-тучный
Был зелен на лицо, как, скажем, сад Нескучный.
Но дело не в лице! Ведь басни - удавались,
Но токмо потому, что меж халяв слагались...
Бывало - званый пир! Кто - чинно рассуждает,
А русский Лафонтен - халяву предвкушает...
Что делает с людьми падлючная халява!
То слева подойдет, а то - заходит справа...
То тут подъест, то - там, а то - в кармашек спрячет,
На завтра чтоб... О, срам! То вдруг навзрыд заплачет!
(Ну, болен человек!)
Вдруг Пушкин-рукосуй* - плывет, как три фелюги.
Затрясся Лафонтен и, синий с похмелюги,
Зашелся весь, кричит: - Что, Пушкин, на халяву?
А Пушкин говорит: - Пошел на Окинаву!
И чтоб сильней допечь - японску скорчил рожу,
На блин или луну разительно похожу.
Уж лучше съесть ерлов**, чем эдакое видеть,
Бочком-бочком я - вон, а чтобы не обидеть
Швейцара в галунах, сую ему - не в рыло
А в руку - все, что есть, точнее все, что было!
Я хроник не пишу, но коль уж написалось,
Так надобно как есть - так чтобы и осталось!
Пусть даже на нутрях кой-что и оборвалось!
Пущай!
* Пушкин был необычайно вежлив и, здороваясь, первым совал руку - куда
надо, а порой и куда не надо, что впоследствии его и погубило
(прим. Автора) ** Еерлы - ядовитые грибы (словарь Даля)
ВЛАДИМИРУ НИКОЛАЕВИЧУ ДАНИЛИНУ
Сын Николая был лох. Говорил он, Андродю встречая,
Как, мол, нащет, портвешка... Лох! - отвечал ему тот.
2001 г.
УНИКУМ № 1
Такой, и чтоб - второй? Шалишь, таких на свете
Всего и есть один. Про это даже дети
В грамматиках своих проходят, между прочим...
Сказал, и на расстрел был уведен Рабочим...
ТАНЕ ЯНЗЕН
Расскажи мне, моряк рыбоглазый,
Неужели моря впрямь мокры?
А моряк отвечает, мерзавец,
А тебе, блядь, какое, мол, де>!
Превратившись мгновенно в изюбря*,
Я ушел, удалился в леса.
Там не встретишь подобных мерзавцев,
Там лишь змеи одни, да грибы...
* Я умею превращаться в Изюбря. Это очень просто...
АЛЕКСЕЮ БАТАШЕВУ
Невозмутим, словно шляпа Рериха,
Шел на помойку я зимним днем!
Вдруг предо мною блеснула Америка
Ясным своим огнем.
И промелькнули цилиндры заветные
Утлой чучундрой шляп
И проскакали кроты беспредметные
Жаберно. Тяп-Ляп!
Так космонавт, оскверняющий ландыши
Звездного близ городка...
Должен быть. Будет. Тринитрокарамышевым.
Присно! И во века!
AMEN!
БАЛЛАДА О ПАПОРОТНИКЕ И ИЩУЩЕМ ЕГО - ПЕНТЮХЕ-РАБОТНИКЕ
(Несколько строф из огромного стихотворения. Полный текст утрачен).
Кретин, он говорил: - Твои тварливы песни
Спой лучше про гандбол, про Рыло Красной Пресни!
Про сизый зоопарк с глумливыми гусями...
И я запел... О чем? Послушайте-ка сами!
Вот роща, а за ней тринитрологопеды
Отгрохали пивбар на восемьдесят мест,
Правей - детсад! Левей - завод Велосипеды
Гремит и ночь и день, пугая все окрест...
Шумит, гремит пивбар. Ликуют логопеды.
Противно лает пес, похожий на очки.
Стартуют день и ночь, урча, велосипеды,
А жители глядят сквозь рыла-пятачки.
Но дальше не ходи - там есть овраг падлючий...
И вот уж перед ним падлючий папоротник,
Возрадовался он. Сушить стал, собирать.
Но позабыл осел - старательный работник,
Что надобно пред тем - молитву прочитать...
Тюки, тюки, тюки, а в них все папоротник...
Так проклят будь! Падлючий сей овраг!
И заруби на лбу, о, нетопырь-работник,
Чтоб кто бы ты ни был, ты сам себе есть враг!
ОЛЬГЕ ЖИЖИНОЙ
Так армянин, блуждающий в лесу,
Враждебною средою окруженный,
Нет-нет и вспомнит милый Ереван,
А бор шумит, угрюмый до предела...
Но жизнь счастливая и здесь не замирает,
Нет-нет и радостный промчится пароход,
Смышленый мальчик катит по тропинке,
На привязи ученого бобра...
Стоит кобзарь, задумавшись над книгой...
БИОПОЛЕ В ДЕЙСТВИИ (Песня на мотив "Раскинулось море широко")
Посвящается моей дочке Анечке
Швейцар в гардеробе с улыбкой считает
Свои "габюзонные" польта,
А каждый входящий меж тем излучает
Примерно по три микровольта.
Кабина. Болтаем о том и о сем.
То Пушкина вспомним, то - Фета...
А то - узнавать друг у дружки начнем,
Почем в магазине конфета...
Вот сладкое вносят. Сама не своя,
От ужаса дочь закричала
Из мокрой халвы - групповая(!) змея
Меж тем, не шутя, выползала...
Шеф-повар, из кухни примчавшись на крик,
Сказал, что тревога напрасна.
Халвы, мол, страшится - пахучий калмык,
А вам и змея не опасна...
Мы снова болтаем о том и о сем.
То Тютчева вспомним, то - Мея...
Но ужин окончен. И вот мы ползем
На выход, как сытые змеи...
Швейцар в гардеробе народ одевает
В его "габюзонные" польта,
А каждый одетый меж тем излучает
В карман ему три микровольта.
РЕГРЕСС - ПРОГРЕСС
Борису Васильевичу Алексееву "Эхо Москвы" 91,2 FM
Татар и узбеков терпеть Смертопегов
Не мог и неделю назад
Он выступил с речью, с призывом калечить
И тех, и других - всех подряд!
И внемля призыву (остаться чтоб живу!)
Возникли кругом холуи,
А Сенчина пела: - Мол, мне что за дело!
Противные песни свои.
Бесконечно глумлив их мотив.
И несносен, и глух, как тюрьма,
Словно в пакостный день прилив
Необъятного моря дерьма...
Ошибся я в Сенчиной. Лучшей их женщин
Считал я ее по весне...
Но утлая гадина - тускло нагадила
Мне и моей стране...
Ах, Сенчина, Сенчина! Пусть ты - не женщина!
Пусть безо рта и ушей...
Что ж! Все мы под Богом! Ни зги за порогом...
А крыс-то, а - змей, а - свиней?
Дискретный Рабочий! В гадючие очи
Вглядись! Там Чернобыль! Карга!
И глотка луженая - ханкой сожжена
До смерти же - 0,3 шага...
(А в войну-то четыре было! Вот он прогресс-то...)
ххххх
Поэтессе Надежде Васильевне Лахтиной
Бедный чертежник по имени Надя
Белый рейсфедером ватман свой гладит.
Слякоть, как строчки чужие, в мозги
Въелась осенняя - Скоро ни зги!
Осень 2000 г.
НЕСКОЛЬКО ЧАСТУШЕК
Эльде Яновне Гловацкой
Один глобус голубой, а другой-то - синий...
Люблю девушку с клюкой, что вахтер в Совмине.
Если хочешь утопиться, поезжай на Волгу.
Трудно денежке скопиться, а пропить недолго!
В нашей бане - во парной до инфарту парятся.
Точка лучше запятой - чернил меньше тратится!
НЕСКОЛЬКО ЧАСТУШЕК
Танечке Латушкиной (Татьяне Дмитриевне Латушкиной)
На Формозе Чан-Кай-Ши - важная был птица...
Пьют чернила алкаши - чтоб опохмелиться!
Я хочу в Апартеид - к Нельсону Манделе...
Не все ж время он сидит! Правда! В самом деле!
НЕСКОЛЬКО ЧАСТУШЕК
Янине Евгеньевне Костричкиной (внучке актрисы Янины Жеймо)
Собирал в лесу грибы. Брал белоголовые.
Деньги - те же, что и бы>, токо цены новые
Как на донышке речном водолаз купается.
Я бы сбегал за пивком, да цена кусается
Гитлер был мерзавец. Да. Муссолини - тоже.
Скоро кончится еда, да и жизнь, похоже...
МАВРИТАНИЯ
Ларисе Александровне Бурмашовой
Увидав усохший пруд,
Вспомнил - в Мавритании
Засуха. И люди мрут
Более, чем ранее.
А у нас воды, хоть пруд
Ей пруди. Питание
Вот наш бич! ...И люди мрут
Более, чем ранее.
17 КУХТЕЛЕЙ ВИТЬКИ ЗОБОВА
Алисе Анатольевне Тилле
1. У Витьки Зобова был азотистый иприт, но он, как истинный спартанец, игнорировал это обстоятельство и жил, как и все, кто окружал его, ел, в меру пил, гулял и примерно раз в шесть с половиной недель брил левую щеку, а иногда даже тихо похохатывал, хотя видимых причин у него для этого не имелось.
Надобно заметить, что окружали его не люди, как это можно было бы подумать сдуру или с перепою, а мыши и клопы, с которыми, надо сказать, он находил общий язык и проводил время в разговорах с ними и чувствовал себя примерно, как лакированный пень, выставленный в кунсткамере для обозрения...
2. Однажды... Но вот тут-то, кажется, и пришло самое время сказать, что...
3. Ну так вот, однажды...
4. ... но не успел он произнести до конца эту, в общем-то, ничего не выражающую тираду, как в эмбихиновом дивном и белокровном пространстве каким-то никому непонятным образом не то образовалось, не то отложилось (не знаю даже, как и сказать) некоторое количество небольших, но удивительно странных впадин или ложбинок (это все равно), и к азотистому иприту Витьки Зобова таким вот незатейливым макаром прибавилось ни много, ни мало, а ровным счетом 17 маленьких кухтелей, ярко поблескивающих, если смотреть на них под углом 42 градуса северной ширины, не обращая ни малейшего внимания на кривотолки, лясы, пересуды или вообще на что-нибудь из числа тех чудес, какие нет-нет, а случаются порой на нашем диком кошмарном свете.
31 июля 1991 г.
***
ХУРЛЫ МУРЛЫ ИЛИ НОВОЕ О ПСЕВДОПСАХ
Катерине Ивановне Табидзе
Псевдопсы, как известно, не существуют. За триллионы лет не было зарегистрировано ни одного случая наблюдения таковых. И вот в один поганый вечер, когда и ждать-то было нельзя ничего хорошего, они появились.
Псевдопсов наблюдало несметное число людей, говорят даже, что число видевших их намного превышало число людей, временно населяющих нашу планету.
Да! Псевдопсы теперь не выдумка мистификатора или досужего шалопая - не Лямс-пам-пули! Их видели все, и я в том числе. Они шли стройными рядами.
Они были черны - Хурлы! Но они также были и жирны - Мурлы!
Плюмс.
***
ЧУДО
Виктору Алексееву
Любитель утреннего пива, я стоял в обычной пивной у ничем не примечательного столика. Моим сокружечником был мужчина лет эдак под шестьдесят. Разговор не клеился. Постояв полчаса и выпив примерно по четыре кружки, мы заметно оживились, и мужчина, хитро поблескивая глазками, шепнул мне так, как если бы хотел сказать нечто доверительное:
- Вы что же, в эту чушь тоже верите?
И помахал перед моими глазами газетенкой, сложенной таким образом, что виден был заголовок: НЛО. НЕОБЪЯВЛЕННЫЙ ВИЗИТ.
Несколько помедлив с ответом, я сказал осторожно:
- Как вам сказать, - начал я, - я испытываю сильное сомнение во всех этих штуковинах, но в чудеса, безусловно, верю.
- Я ясно излагаю? - осведомился я.
Мужчина, пожевав губами, заметил, что одно из двух: либо я верю в чудеса, либо не верю. На что я, в свою очередь, заметил: - Видите ли, в чудеса я, положим, не верю, но то, что они существуют, это я вполне могу допустить.
- Да как это так, - загорячился мой собеседник, - выходит, вы одновременно и верите и не верите в одно и то же, так что ли вас надо понимать?
- А что тут такого, - сказал я, - помнится, я еще в детстве песенку пел. Да вы, пожалуй, ее тоже знаете:
На берегу осталась крошка Мэри,
Она стоит в тумане голубом,
А юнга Билл ей верит и не верит,
И машет ей подаренным платком.
- Ну, - отмахнулся дядя, - то песенки, детство, романтика. А ведь это ж в газетах пишут, официально, по телевизору показывают чуть ли не каждый день.
Мы нацедили еще по кружке. Дядя, видимо, решил непременно выяснить у меня, что же все-таки, верю я в чудеса или не верю, что и попытался сделать, опять спросив: - Ну так как же все-таки с чудесами-то? Есть они по-вашему, или нет?
Я незаметно для себя разгорячился, но как можно деликатнее, чтобы не обидеть незнакомца, в свою очередь спросил:
- Да, собственно говоря, вам-то что за дело, верю я или не верю? Вы лучше у себя спросите, сами-то вы верите или нет?
- Да я-то не верю, уныло ответил дядя, - но хотел бы поверить, да только как?
- Ну так бы сразу и сказали! - сказал я. - Хотите, я вам в два счета докажу, что чудеса существуют, если уж вам так этого хочется.
- Как это, как это? - оживился дядя. - Если с помощью высоких материй, то ведь я и не пойму, пожалуй, я ведь человек простой, - помрачнел он.
- Зачем высоких? Я вам докажу это на примере чего угодно. Ну вот, к примеру, пиво мы с вами тут пьем.
- Ну и что, - сказал дядя. - Ну, пьем.
- А то! Вы о пивном путче слыхали? О мюнхенском сговоре? О Гитлере, хотя бы?
- Ну, слыхал, положим, кто ж об этом не слыхал? - только Гитлер-то тут причем? Я вас что-то совсем не понимаю, - ответил он.
- Сейчас поймете, - сказал я.
Мы нацедили еще по кружке.
- Давайте рассуждать абстрактно, - начал я. Вот представьте себе, что перед вами стоит, скажем, ну, Адольф Гитлер...
- Да как же я могу представить себе такое? - изумился дядя.
- Да вы слушайте, ну допустите хотя бы на секунду. Допустить-то ведь можно? Ведь это же обычное допущение в беседе и не более.
Мы отхлебнули пива.
- Ну хорошо, - промолвил он, - представим, что я допустил это, ну и что из этого следует?
- Что следует? - спросил я. - А вот что! Слушайте меня внимательно. Стоит перед вами Адольф Гитлер - мракобес, убийца и прочее, и вдруг, бац, и нет его! Как след простыл. Ну разве не чудо? Подумайте-ка хорошенько.
Мужчина пригубил пиво и, подумав немного, сказал, что это хоть и никак не вяжется с его понятиями о чудесах, но что-то чудесное в этом, разумеется, имеется.
- Так слушайте дальше, - продолжил я. - Это чудо-то не совсем еще, так сказать, настоящее чудо. Чудо - это как бы реверс у монеты - смотришь, вроде бы одно отчеканено - перевернул, а на обратной стороне - другое значится. А монета-то одна и та же. Одного достоинства.
- Ну и что? - туповато спросил мой собеседник.
- А то, дядя, что представьте теперь другое: исчез вроде бы Гитлер-то наш, как вдруг, бац, и опять он перед вами! Да еще живей живого. Ухмыляется. Только лицом как бы чуток изменился. Что, скажете, и это не чудо?
Мой собеседник пожевал губами, что-то невнятно пробормотал, допил свое пиво, как вдруг глаза его дико расширились и, сказав, что вне всякого сомнения, это самое настоящее чудо, он быстро вышел из пивной.
24 июля 1990 г.
***
НА КЛАДБИЩЕ
Ленскому Серго Ефремовичу
... Могильщики делали свое дело, яма все более и более углублялась. Иногда я спускался по веревочной лестнице вниз и присматривал за работой. Было очень холодно. Видимо, мы приближались к заданной цели - абсолютному нулю (-273°С).
- Ну что, рыть дале-то? - спросил у меня их старшой, крепкий коренастый мужчина с лемурьим рылом. - Эвон, как глыбоко взяли! Может, хорош?
Я сказал: - Ты роешь, брат, и рой! Не человека, поди, хороним, а снюрла, - а их только при абсолютном можно - иначе такое начнется, что и вымолвить-то страшно! Ну, я полезу наверх, а ты, брат, - я вот вижу у тебя и градусник наручный вместо часов, крикни мне, как до абсолюта дороетесь. Урузумел? Ну, и порядок!
Я еле поднялся наверх: сердце стучало, как вольфрамовый дятел по добротной, импортной наковальне - сказывался возраст, да и позавчерашний перебор самогонки вносил свою законную лепту. Но не успел я присесть на землю и выкурить пары папиросок, как из ямы глухо донеслось: - Нуль, начальник, абсолютный! Как есть, нуль.
Подойдя к яме странной, неправильной, какой-то дикой и невообразимой формы (так почему-то было велено рыть), я крикнул что есть сил:
- Если не врешь, пес, - сворачивай, друг, работу, - людей наверх - и я на бочку.
Пока я пересчитывал дензнаки, чтобы расплатиться с могильщиками, в мозгах моих бешено крутилось - вертелось - танцевало - пело: - Вот он, нулек-то, вот он родимый, милый, абсолютный (-273°С), что в точности соответствовало отметке +273°П, по шкале Падлюгина.
Где-то там, далеко, в глубине черепа, в сером веществе моего мозга туманно шевельнулось, завоспоминалось:
- А ведь я, Бог не даст соврать, знавал ведь его когда-то. Лично. Большой фантазии был дядя. Гений в своем роде. Одни опыты с оглуплением лебедей чего стоили. А конструирование чертей? Некоторые считали даже, что он оттуда... Помню, как-то трюльник ему дал на опохмел. Он, ясное дело, собака, и не подумал вернуть. Что скажешь? Гений! Теперь я тоже склоняюсь к мысли, что он оттуда... Но гложет, грызет меня одно - как я мог так опростоволоситься? До сих пор ума не приложу. Ведь на все 100 знал, что плакал мой трюльник, что гад, что собака, что гений - а дал! И кто дал-то? Я, с юных лет постигнувший людей.
Февраль 1992 г.
***
ПОЧЕМУ ПЛОХО СПАТЬ ПОД СКАМЕЙКОЙ
Деминой Валентине Павловне
Вынужденный заночевать в чужом городе, я не придумал ничего лучше, как лечь под скамейку в городском парке и зарыться в листьях.
Просыпаюсь. Мужские прокуренные голоса:
...Дубовая ветвь нам послужит поперечиной,
На нее набрасывается веревочная петля,
Пахнет, чем хочешь, но только не Сенчиной,
Ибо она не присутствует (бля).
Га-га-га! Грубый смех и запах дешевых сигарет. Я не могу заснуть. Голос продолжает:
...Короче, земеля, не пахнет там женщиной,
И вот подхожу я, значит, к ихнему главарю...
А Сенчина? Да не было (блядь) там Сенчиной!
Я же по-русски тебе говорю!
С трудом заставляю себя заснуть. Просыпаюсь. Другие голоса, тоже мужские и тоже прокуренные:
...Играем в футбол раз. Наш нападающий
Сделал козу одному - тот с копыт!
Зритель стал, что кобель твой лающий,
Мат, мусора (блядь). А тот? - Лежит!
Га-га-га! Грубый смех и запах дешевых сигарет. С трудом засыпаю. Просыпаюсь. Другие голоса, женские, но тоже прокуренные:
...Позвал меня в гости один иностранец,
И дал мне за это сто рублей,
А меня поманил молодой оборванец,
Я идти не хотела, а он мне на тыщу - камней!
Да ну? Покажи. - ВО!
Запах дешевых сигарет. Я не могу заставить себя заснуть. Во мне закипает злоба. Голоса продолжают:
...Пошла к старику. Нацедил он мне браги.
Скряга! - за все - сорок два рубля.
Два я отправила Павлику в лагерь,
А сорок прижала - развода для.
Ну, хватит с меня! Сколько времени? Пол-четвертого. Однако! Незатейливые шлюхи в сочетании с матершинниками-бытовиками, запахом дешевых сигарет и ночной сыростью окончательно расстроили мои попытки уснуть и, чтоб сердцу легче стало, встав, я произнес устало:
- Примечательно все же, что у этих милых девиц начисто отсутствует мат в речевых конструкциях, хотя верится с трудом, что они его не знают. Игнорируют, что ли? Воспитание? Гы?!.. Новаторы, может, какие? Та, видно, еще публика. Однако, ну и холодрыга же! Сколько времени? Четыре часа! Гы?! И когда же (блядь) они откроют свое метро? Холодно ведь. А?
Апрель 1990 г.
***
КАК Я РЕШИЛ НАПЕЧАТАТЬСЯ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
Нагибиной Наталье Львовне
Воспитанный на образе врага, я разрешился недавно небольшим стихотвореньицем. Вот оно:
Как автоклав с фильдеперсовым вкладышем,
На дух не нужный ни мне, ни стране,
Буш, гликозиды сосущий из ландышей,
Ночью намедни привиделся мне.
Джорж, говорю, не спасут тебя ландыши,
Можешь словам моим верить вполне,
Ты - автоклав с фильдеперсовым вкладышем,
На дух не нужный ни мне, ни стране.
Надо, думаю, напечатать. Деньги, опять же, гонорары. Понес в "Молодую гвардию" (журнал такой). Не берут.
- Господь с Вами, - говорят, - перестройка на дворе, а Вы такое накатали. Нельзя так ругать человека, время сейчас не то.
Когда же, думаю, ругать-то, если не сейчас - когда кони отбросит, тогда уж не поругаешь. Усопших нехорошо лягать (De mortuum aut bene aut nihil). Ну, да ладно, думаю. Схожу-ка я в "Химию и жизнь" - может там возьмут. Не взяли и там. Еще и на смех подняли - где это Вы, говорят, видели автоклав с фильдеперсовым вкладышем?
- Нигде, - отвечаю. - Это ведь стихи, понимаете?
- Да, понимаем, - говорят, - однако же публиковать никак не можем. Вы уж извиняйте нас.
- Ладно, - говорю, - чего там.
Решил переделать. Уж очень меня за нутро взяло. А потом деньги опять же, гонорары. Только теперь, думаю, не ругать, ни-ни, и чтоб без вкладышей этих, фильдеперсовых. Написал:
Мне снился Буш великолепный,
В сияньи ядерных ракет.
И я, согнувшись раболепно,
Дарю цветов ему букет.