Страница:
Товмасян Андрей
Александр Родионов, Владимир Данилин, Николай Королев (Воспоминания)
Андрей Егеазарович ТОВМАСЯН АКРИБИСТ
АЛЕКСАНДР РОДИОНОВ, ВЛАДИМИР ДАНИЛИН, НИКОЛАЙ КОРОЛЕВ
Воспоминания
х
Сегодня я тосклив и весел,
Но больше я навеселе.
Что умер - весел, а невесел,
Что так тоскливо мне в земле...
х
Достигается пoтом и опытом
Безотчетного неба игра
Осип Мандельштам
ДЛЯ САШИ - НИЧЕГО НЕ ЖАЛКО!
С Сашей Родионовым меня познакомил Вагиф Сеидов. Как-то он сказал мне, что у него есть знакомый, молодой юноша - хорошо играющий на саксофоне. Я заинтересовался этим, хотя и не очень поверил ему. Играл я тогда в кафе "Ангара" и попросил Вагифа познакомить меня с этим юношей. Это было в 70-х годах.
Вскоре Вагиф привел его. Мы познакомились. Это был совсем молодой человек. Очень скромный, приветливый и располагающий. Он пришел с инструментом (тенор сакс) и я предложил ему поиграть с нами. На фортепиано играл Володя Данилин. В зале (как сейчас помню) был Коля Королев - очень тонкий ценитель как стихов, так и джаза. Саша играл весь вечер. Мы играли тогда распространенные стандарты: "Lullaby Of Birdland", "Continental", "How High The Moon", "Lover Come Back To Me", "I In The Mood For Love" и бесконечное количество "blues" - "Blumdido", "Billy's Boonse", "Strait, No Chaser" и многие другие... Играли также и "ballad": "The Moon", "Звезды над Алабамой", "Stardust".
Я внимательно слушал, как Саша играет. У него был хороший теплый звук. Он весьма гармонично импровизировал и обладал довольно богатой техникой. Много цитировал расхожих джазовых цитат. Мне он понравился сразу. Мы играли по очереди, и по четыре такта, и вперемежку! Саша был не скажу великолепен - нет! Но он был хорош - уже тогда! У него не было, разумеется, той высокой техники, какая была у Данилина и у меня (в то время!). Но не надо забывать, что я играю на трубе с 14 лет и ко времени нашего знакомства с Сашей у меня за плечами лежало 14-20 лет джазовой практики. Чуть меньше было и у Володи Данилина.
На тенор саксе у нас тогда играл Толя Сазонов, обладающий мощным звуком (стальной мундштук!). Он мог перекрыть все! Играл он - не скажу, чтобы "Ах!" Но его игра отличалась от игры всех других саксофонистов. Игру и звук Толи Сазонова можно сразу отличить на слух.
Коля Королев заметил мне: - Толковый юноша! Не упусти его!
После того (примерно через два месяца) я оформил Сашу через МОМА к нам в состав (пришлось дать взятку!) и таким образом у нас стал секстет: Родионов, Сазонов, Данилин, я, Эдик Берлин и Ваня Васенин. Васенин, как и Коля Королев, тоже сказал мне, что это - удача (про Сашу). Таким образом мы стали играть вместе и, конечно, дружить.
Саша приезжал репетировать ко мне домой и был хорошо знаком с моей мамой Елизаветой Михайловной Степановой. Мама кормила нас, потом мы начинали репетировать. Я играл с сурдиной, чтобы не беспокоить жильцов. Саша приносил ноты.. Он очень хорошо (не в пример мне) умел читать ноты (крючки, как он их называл) и по моей просьбе "снимал" с записей те пьесы, о которых я его просил. Сам я сделать этого не мог. У Саши был очень точный слух. Он прозвал Данилу "Уши" за феноменальный Данилинский слух - абсолютный. У Саши был не было такого слуха, как у Данилина, но был свой и довольно значительный. Я прозвал его "Уши № 2".
Все, что Саша "снимал" с эфира или с пластинок, было абсолютно точно вплоть до форшлагов и даже кикс. Мы репетировали с ним через день по по два-три часа. На репетиции часто присутствовал Коля Королев.
Саша "снял" по моей просьбе "A-Le-Cha" (Charlie Parker), "Salt Pinats" (Dizzy Gillespie), "Wow!" и "Victory Ball" (Lenny Tristano). Саша довольно хорошо знал английский и часто переводил мне некоторые статьи из "Down Beat". О Монке, как сейчас помню! Он также перевел мне странное "Wow!" нечто из ряда вон выходящее. Он также подарил мне мне на день рождения импровизации Клиффорда Брауна, которые я сам снять не мог. Там были редкие и очень сложные соло Брауна в быстром темпе - я потом разучивал их на трубе "снято" было с такой точностью, что я только диву давался. Он "снял" для меня соло Брауна из "I Can't Get Started With You", "Tenderly" и многие, многие другие, жаль, что эти бесценные листочки не сохранились. Я очень, очень обязан Саше.
Когда впоследствии мы работали с Сашей в ресторане "Россия", то часто шли ко мне домой (на "Новослободскую") пешком, часто вместе с Колей Королевым, который был очень рад нашей дружбе. Мы шли (зимой!) от площади Ногина через всю Москву пешком - и говорили, говорили... Я говорил: - Саша, помнишь, как Браун обыгрывает квартовый круг в "Jordu" - почему он в таком-то месте сыграл так? Я сыграл бы не так.
Саша говорил: - У Брауна изумительное мышление.
Наши джазовые ориентиры в основном совпадали. Из трубачей мне и Саше нравились Fats Navarro, Clifford Brown, Kenny Dorham, Donald Byrd, частично Lee Morgan. Из старых трубачей мне и Саше нравились Charlie Shavers и Satchmo (я довольно успешно играл иногда в манере Чарли Шаверса). Из саксофонистов нам (и Саше, и Даниле, и мне) безусловно - Parker. Саша бредил "Птицей"!
Саша завел особую тетрадку, где выделял в соло "Птицы" те пассажи и цитаты, которые ему были по душе, и вписывал их, нумеруя. Часто он играл какой-то ход, а я говорил: - Саша, откуда это? Покажи!
Саша мне объяснял и я тоже заучивал эти ходы.
Саше также по душе был Sonny Stit, как и все другие "паркеристы". У него была тетрадка и на Сонни Стита. Там также (с Сашиной педантичностью) были пассажи Сонни Стита, их было буквально сотни. Я помню, я переписывал их у него, но все-все утеряно. Саша, как и я, любил Sonny Rollins, Harold Land, Lester Young, Stan Getz, Jonny Griffin, Wayne Shorter и многих других.
Когда он бывал у меня, оставаясь ночевать, мы смотрели с ним фильм "Art Blakey Jazz Messengers in Tokio", где играл Wayne Shorter. Саша впивался в цветной экран и просил меня по 2-3 раза крутить фильм. Он принес магнитофон и списал музыку из этого редкого фильма.
Да, я забыл, из саксофонистов ему по душе был также и Benny Golson, как его игра, но особо - какие у него композиции. Это Саша списал для меня "Out Of The Past", "Whisper Not" и другие темы Бенни Голсона.
Из джазовых пианистов на первом месте у нас стоял Thelonious Monk. Саша много "снял" тем Монка. Я помню "Things In One", "Off Minor", "Ruby My Dear", "Bloomdido", "Monk Mood" и многие другие.
Семен Набатов, живший в соседнем парадном со мной, обладавший также редким слухом (пианист, окончивший консерваторию), фанатик джаза списал с моей редкой пластинки "Bad Powell - Portrait Thelonious Monk" соло Бада Пауэлла из "Ruby My Dear" со сложной аккордикой Пауэлла. Саша неплохо играл на ф-но, и один раз сыграл мне у меня дома эту пьесу - у меня было такое чувство, что у меня дома сидит Bud Powell. Я тоже пытался выучить хотя бы часть этой пьесы, но не смог - для меня это было трудно. А Саша смог!
Кроме Монка Саша и я любили (по убывающей): Bud Powell, Ahmad Jamal (не весь, а частично), все боперы - Kenny Drew, Al Haig, а также пианисты, ориентированные на боп - Tommy Flanagan, Horase Silver (особо), Bobby Timmons (особо), Duke Jordan и многие, многие другие... Да, и конечно, Lennie Tristano. Разумеется, и такие боги, как Oscar Peterson, George Shiring, Nat King Col (как джазовый пианист - 2-3 пластинки, остальное попса) и многие, многие другие... всех и не упомнишь.
К Джону Колтрейну Саша, как Данила и я, был равнодушен, хотя признавал его величие. Я назвал Колтрейна "вертикальщик", и Саша подхватил это словцо. Саша, как и я, очень любил золотую гвардию 30-х, 40-х, 50-х: Coleman Hawkins (очень, как и я), Bud Freeman, Lester Youing и многих других с их задушевной теплотой тона и феноменальным гармоническим мышлением. Из наших, советских саксофонистов Саша уважал Сермакашева, Виталия Клейнота, Утешева и, пожалуй, все. Может кой-кого я и позабыл.
Любил Саша и Lee Konitz'а, я называл его "холодный Паркер" и Саша сказал мне, что я прав. Отдал дань почтения и Paul Desmond'у, хотя и не любил его. К Miles Davis'у Саша был равнодушен, как и я, за исключением некоторых его безусловно гениальных пластинок "Porgy and Bess", "Milestones", "Kind Of Blue" и других. Cannonball нам казался сладким, но, конечно, гением, а вот его брата - Nat Adderley - мы любили.
Когда я просил Сашу сказать, на кого больше похожа моя игра на трубе на Брауна, на Дорхема, на Нэта Эддерли или на Чарли Шаверса, - Саша улыбнулся и сказал: - Ты Товмасян!
Я никогда не забуду эти слова.
Мы часто обсуждали с Сашей, какие джазовые темы считать трудными для исполнения. Долго спорили и наконец написали так:
1) Jordu - потому что квартовый круг;
2) Cherokee - потому что очень быстро и трудные тональности во второй
части;
3) No Smokin (H.Silver) - относительно трудно;
4) Wow! - очень трудно, как и многие вещи L.Tristano...
Я уже не помню в точности этого списка, но мы сошлись на том, что трудны все те вещи, где квартовый круг, сложные тональности и непривычные гармонические сетки, так как привычные сыграть - это пара пустяков, они обыграны, они в пальцах. А нестандартные гармонические сетки надо опять напрягаться и учить их - это довольно сложно.
Особо сложно, когда квартовый круг и сложные тональности плюс нетрадиционные гармонические отклонения идут вдобавок ко всему в быстром ритме. Жаль, что потерялся этот список сложностей джаза.
Однажды мы с Сашей Родионовым, Данилой на фортепиано и органе сделали запись на одном из концертов. Я помню, как ко мне в гости пришел Коля Королев, обладавший феноменальным чутьем джаза (сам неплохой пианист, могущий пройти любой "слепой тест"), и мы с Сашей поставили ему эту запись. Он послушал эту пленку и сказал: - На трубе играет Fats Navarro, на саксофоне Harold Land, а на фортепианно Oscar Peterson.
Мы с Сашей расхохотались и сказали ему, что это играем мы. Коля был очень озадачен и выпросил эту пленку у нас на память.
Моя мама говорила: - Мне этот мальчик (Саша) очень по душе, пусть он приходит почаще.
Саша Родионов гордился дружбой с Колей Королевым, Данилой и мной. Игрой моей он восторгался и часто нахваливал меня. Он говорил мне: - Андрей, как ты ухитряешься так ловко (не то слово!) и складно (опять не то слово!) играть.
Особо Саша ценил в моей игре - полет. Он говорил мне: - Летать умеешь только ты и Данила! Остальные отдохнут.
Саша, как и Коля Королев, любил мои стихи. Я часто смешил их, и Данилу в том числе, эпиграммами. Саше я посвятил целую поэму (одну из моих самых удачных) - "Визитилкин и Андресен" (написано на юге в 1969 году, позже внесена авторская правка). Немного стихов, которые нравились Саше, Даниле и Коле Королеву.
РАЗРУШЕНИЕ МЫСЛИ
Два годяя и три негодяя
Поздно вечером вышли гулять
Аппетит нагулять, полагая,
Что возможно его нагулять.
Но природа тварлива и, мысль чудаков разрушая,
Обдала их дождями и снегом,
и снегом с дождями опять...
... И вернулись ни с чем два годяя и три негодяя,
Сквернословя и злясь - поминая какую-то мать.
ИНФЛЯЦИЯ В ДЕЙСТВИИ
Буду молча жевать однородную серую массу
Мышиных шкурок сушеных, растертых в сухой порошок
И за пенсией скудной своею пойду я в сберкассу
Про себя говоря: - Ничего - Хорошо - Хорошо...
Снявши пенсию скудную, быстро покину сберкассу
И твердя про себя: - Ничего - Хорошо - Хорошо...
Буду снова жевать однородную серую массу
Мышиных шкурок сушеных, растертых в сухой порошок...
Эти два стиха очень нравились Саше, как и многие другие. Саша любил и басню "Звездочет и осел", привожу ее с некоторыми купюрами.
ЗВЕЗДОЧЕТ И ОСЕЛ
Один заезжий звездочет (он звезды знал наперечет)
Владыку местного запутал и заверил,
Что всю вселенную он, дескать, перемерил
И знает все! о ней - и что! и где! и как!
... а надобно сказать: владыка был дурак!
(Однако не совсем. Наполовину. Так...)
И вот словам лжеца приветливо внимая,
Владыка в слух ушел. Лжец, баки заливая,
На россказни пространные пустился,
И до того в конце концов договорился,
Что, дескать, от Земли до самых крайних звезд!
Берется он возвесть - предлинный, дерзкий мост!
И ничего ему за это, мол, - не надо!
Харчи от пуза лишь - да по концу - награда!
И даже! - что награды, мол, надо... (?)!
А по тому мосту - навьючены верблюды,
Диковинно сребро, смарагды, изумруды
Роскошною волной все в царскую казну!
Владыка слушает, сам думая - Ну, ну...
И сладким словесам внимая звездочета,
Почуял ложь вдруг в них владыка безотчетно,
Но виду не подал. Беседа продолжалась
И только борода владыки - усмехалась.
А тот все пел, все плел, что скоро, мол, алмазы,
Рубины, янтари, смарагды, хризопразы:
Но ливню щедрых слов задумчиво внимая
Опять почуял царь, хотя, как тля лесная,
Был, повторяю, глуп, что что-то в них не так!
Хотя опять скажу: Владыка был дурак.
Ну чистый был баран. Муфлон. Балбес балбесом.
Болванам всем болван. Да, говорят, что бесом
К тому же одержим! Короче - не владыка,
А звук пустой! Пузырь. Корючка. Заковыка.
И все же не совсем. И вот, прервав беседу,
Заметил, как бы вскользь, он своему соседу:
"Оно, конечно, так! Ты - звездочет ученый!
А я пусть и осел, да все ж не хер печеный!
И нечего мне здесь про звезды загибать!"
... И так его лягнул, что родная-то мать
Лет 20, 25! - все не могла признать
В отторгнутом лжеце - родимую кровинку...
Вот так оно, братва! Как шарить-то чужбинку!
- -
Хоть басенка моя и препустая штука,
А все-таки и в ней - кому-нибудь наука!
По звездам или как умеешь ворожить,
В своей, хотя умри, стране - а должен жить!
А за морем пускай телушка и полушка,
Да рупь, ведь, - перевоз! (А ныне - долларушка!)
Хотя опять скажу не в этом загвоздушка!
Эта басня очень нравилась Саше и Коле. Помню, как Саша два года тому назад навещал меня в больнице. Помню, он принес мне консервов из рыбы и сигарет. А Надежда Петровна Визитиу (я прозвал ее "Бука") говорила мне:
- Какой воспитанный и обаятельный молодой человек! Правда, что он хороший музыкант?
Я ответил ей: - Не хороший, а прекрасный!
"Бука" говорила мне: - Как он Вас любит! Пусть он почаще приходит.
Особо Саша смеялся над моими больничными стихами и песнями, некоторые я сейчас приведу. Саша буквально хохотал над песней "Таинственные певцы" и даже придумал к ней мелодию, хотя я пел ее по другому.
ТАИНСТВЕННЫЕ ПЕВЦЫ
Посвящается Елене Петровне Ивановой
Песня на мотив старинной русской песни "Не корите меня, не браните"
Не желаю тебе, не желаю я, мол, Лена, плохого конца!
Эту песню (а кто - я не знаю) каждый вечер поют у крыльца.
Кто поет, я не знаю, но знаю, что поют и поют у крыльца
И, жалеючи Лену, желают ей хорошего, Лене, конца!
Дай, мол, Бог, тебе Лена родная Золотого кольца да Венца!
И не дай тебе Бог, дорогая, нехорошего, Лена, конца!
Не желаю тебе, не желаю я, мол, Лена, плохого конца!
Эту песню (а кто - я не знаю) каждый вечер поют у крыльца.
Саша спрашивал (хохоча), кто, мол, эта таинственная Лена? Я сказал, что одна моя старая любовь. Саша смеялся. Привожу еще несколько песен, которые очень любил Саша (мой лучший друг!).
ВАМПИРКА
Эта песня про Надежду Петровну Визитиу,
которую я ласково звал "Бука" и "Ошибалка".
Снова Бука кровь берет! И куда ей стоко?
По ночам, должно быть, пьет! Хлещет, как сорока...
Мож, ей одиноко? (Не знаю, не думаю...)
Кровь, не кровь, тащи домой - разберемся в Куровской...
Все, что есть, тащи домой - будет видно в Куровской.
Не подумал бы ни в жисть, что вампир - Надюша
Век живи и век учись, Товмасян Андрюша.
Это диво - не диво, а диво-то, что на самый на главный на факс
Я пошлю телефаксу правдивую, начинаться она будет так-с:
"Тут - известная больница! Мож, я нос пришел лечить!
И куды ж ето годится - из больных чтоб кровку пить!
Дорогие! Золотые! Помогите разобраться!
Ведь без кровушки больные скоро станут, мол, качаться,
Как тростинки на ветру! И ведь пьют-то по ведру!
Что мы, рази, бегемоты? Или в роде етом что-то?
С кажного ведра, мол, мы слабеем!
Мож мы лбы пришли лечить, а мы тупеем!
В кровопитьи умоляю разобраться!
Золотые, мол, родимые, мол, братцы!"
И помчится с больничной неволи
Мой протест, как из пушки - ядро!
Чтобы Буку-Вампирку уволили!
Чтобы крови вернула ведро!
P.S. Не дождусь, когда в неволю привезет курьер пакет:
"Срочно. Подпись. Мол, уволить! И Вампирки-Нади нет!
БИТВА ПОД КУРОВСКОЙ (песня)
На Надю насели крутые медведи.
Решили, видать, обобрать...
Коль ведали б, звери, что Надя-то - ведьма,
Не стали б судьбу искушать...
Надежда Петровна весьма хладнокровно
Достала свой шпатель родной!
У ей он с собою всегда под рукою
И... страшен медвежий был вой!
Не ведали звери, что шпатель, что ведьма!
И боком им вышел разбой!
А Надя Петровна весьма хладнокровно
В ступу и... взмахнула метлой...
Должно быть, помчалась домой!
А куда ж ей еще-то!
Моей Буке, Надечке моей?
Домой, домой!
В родную, Куровскую!
ФИТИН
Как-то лежа в больнице осенней порой
Я зашел за касторкой на пост боевой.
Там Надежда Петровна печально сидит,
На таблетки Фитина в раздумьи глядит.
Пожалел я девчонку и создал ликбез.
Написал все, что знал, просветил и исчез.
Мне до лампы - водяра, колеса, стриптиз.
Просвещение в массы! - таков мой девиз.
В просветительном листочке было написано мною по памяти:
Фитин - сложный органический препарат фосфора.
Получают из ...
Применяется при ...
Форма выпуска ...
Расфасован ...
Рецепт!
Саша обожал мои больничные стихи, особенно "Таинственные певцы" (посвященные Лене Ивановой) и стихи и песни о Буке!
ххххх
Стихотворение, после которого я перестал подписываться...
(очень нравилось Саше Родионову!)
Во сто раз иль в тыщу - не мерил я!
Но лучше здесь, чем - заграницей!
Больница, чем может, лечит меня!
Я, чем могу - больницу...
А там - небоскребы! Там Клинтон коварный!
Путаны... Уу! Туда - ни в какую!
Середку найдем золотую.
Выпишут - зайцем я фырь - в товарный!
И... в Куровскую! (К моей Наденьке!)
Приеду. Побреюсь - и тут же женюсь! (На Наденьке!)
А коли и там не судьба мне жениться...
Повешусь! Нет! Лучше - пойду утоплюсь!
Хотя, для чего мне топиться?
Вариант.
Приеду. Устроюсь куда-нибудь я,
А коль не удастся жениться...
Назад! Пусть в объятиях душат меня
Родимые синие лица...
А мож все-тки к Клинтону? Билл! Подлечиться б!
Там - ужас, понятно! Но не совсем уж, я думаю...
А, впрочем, мне рано еще торопиться,
Вот буду в Куровской! Все взвешу, обдумаю...
ВСЮДУ УСПЕВАЕТ ТОТ, КТО НИКУДА НЕ ТОРОПИТСЯ! (Кай Юлий Цезарь)
Мои стихи подписывать - ни проку нет, ни смысла.
На коромысле, ведь, не пишут - "Коромысло"!
Доходчиво. Внятно. И кто... понятно...
Стихи живут, как бесконечный колокол!
Подписываться смысла нет! Такой-то, мол...
Выше приведено стихотворение, после которого я перестал подписываться.
Осень 2000 г., больница № 4.
Далее - несколько стихов, посвященных Надежде Петровне Визитиу и Галине Валентиновне Ломовой
ЦАПЛИ
Надя любит выпивать, Галя - похмеляться.
Мне за ними, так сказать, просто не угнаться.
Если даже догоню Надю, Галю вряд ли.
И твержу сто раз на дню: "Цапли мои, цапли".
ххххх
О Гале с Надей забывать не надо,
Есенин мне советует во сне.
А как же остальные? Мимо сада,
Мол, гулкой ранью, мол, на розовом коне.
ххххх
В снах своих кляну судьбу я со страшной силой.
Вижу Наденьку в гробу, Галю - ту в могиле.
Сутки прочь. Опять судьбу кляну с прежней силой.
Теперь Галя спит в гробу, Надя - та в могиле.
Так меняются местами аккуратно через ночь
Две подружки. Боже с нами. Постарайся мне помочь!
Убери виденья прочь. Скоро полночь, ведь, да ночь!
ххххх
Всего две коробочки, как их делить,
Решил я у Ломовой Гали спросить.
Галина быстра: одну мне, одну Наде,
А все, что останется, Путину-дяде...
Какая блестящая, мудрая мысль,
Мне так не придумать за всю свою жизнь.
Коробочку мне, мол, коробочку - Наде,
А все остальное, мол, Путину-дяде...
До смерти у Ломовой буду учиться,
А наш ненаглядный пусть тихо постится.
Однажды я вручил две коробки конфет вместе с вышеприведенным стихотворением Галине Валентиновне Ломовой с тем, чтобы она одну коробку отдала бы Надежде Петровне Визитиу. Однако она не поделилась с Надеждой Петровной, и по этому поводу я написал следующие несколько стихов, посвященных Галине Валентиновне.
Частушки, сульфозина злее,
Ты на своей узнаешь шее.
ххххх
Ты, Галина, не простушка, да чуток не расчитала
И в Андрюшкины частушки, словно муха в борщ попала.
А теперь читай частушки, сочиненные Андрюшкой.
1) На горе ольха стоит, под ольхой - могила.
В той могиле сладко спит Ломова-кроила.
2) То не ветер ветку клонит, Гальку-жухалу хоронят.
В дорогих венках могила, надписи прекрасные
"Спи спокойно, Галя-жила" (и другие разные).
Надпись скромная, простая:
Здесь лежит Галина-жила
Спи спокойно, дорогая
Ты, мол, всем нам удружила.
Будем часто навещать
Мы твою могилу
И цветочки поливать
Не забудем Жилу.
3) Не то беда, что рано ты почила,
А то, что жухала ты, Ломова, и жила.
Что, понравились частушки, сочиненные Андрюшкой?
Впредь, голубка, будешь знать, как конфетки зажимать,
Как конфетки зажимать да Надюшку обижать.
ххххх
Галине Валентиновне Ломовой и Надежде Петровне Визитиу
Гальку-кроилу поймал крокодил.
Долго, сказал, за тобой я следил.
Хрустнули косточки в ока мгновенье.
Больше не будет справлять дни рожденья.
"Ломова, - вдруг произнес крокодил,
Проклят я будь, что тебя проглотил".
И помер.
(Толпа собралась.
Плачут, судачат - кто жалеет крокодила, кто - Ломову (этих меньше)
Ну, а мне - так оба до лампочки, хотя Гальку и жалко.
А тебе, Надя?)
ВЕСЕЛЫЕ УТЯТА или КТО КРЯКНЕТ* СКОРЕЕ (Песня)
Строгая Люсенька, Наденька милая,
Анна Иванна - роднее, чем тетя.
Клянусь, навещать буду ваши могилы,
Когда, извиняюсь, вы все перемрете.
Первой крякнет Анна Ванна.
Надя, та попозже.
Предпоследним крякнет друг мой,
Санитар Сережа.
Ну, а крайним крякну я
Повослед за ними.
Эх, тальянка ты моя,
Планки нарезные.
Только, если крякну я
Всей утиной силой,
Кто же станет за меня
Навещать могилы?
(Не! Мне крякать нельзя.
Не то, чтобы нельзя, а просто рановато еще.)
* "крякнет" - на больничном жаргоне значит "умрет"
Апрель 2001 г.
МУМИЕ
Галине Валентиновне Ломовой
Легкий, казенный - надет на нее
Печень при вскрытии - цвет Мумие!
Цвет мумие (в смысле колора - ясно!)
Собственно все! Не балуйся, Прекрасная!
РАЗБИТЫЕ МЕЧТЫ (вальс)
Галине Валентиновне Ломовой
Как-то под вечер влюбился
В Ломову я тетю Галю...
Утром подумал - какая
Ломова к черту, мне тетя...
MANIA GRANDIOSA (песня)
Татьяне Васильевне Шкатенок (медсестре)
Фото. Крупным планом - Таня.
А позади Тани - огромная береза.
На латыни это называется: MANIA
MANIA GRANDIOSA!
Если фоточку эту бы тиснуть в газете
С надписью скромною - "Труженик больницы",
Не только взрослые, но даже и дети
Немедля на фоточку стали б дивиться...
Дивились бы вузы, заводы, школы...
Данилин аж в Люберцах - стал бы дивиться...
Написано после тиопропранола
В четвертой, увы, психиатрической больнице...
ПОЕДИНОК ВРАЧА СО СТЕРВАМИ, ИЛИ КОМУ ВЕРИТЬ?
Нине Кузьминичне Прудниковой.
С тихим смехом ел Кондрат
Тихие консервы.
И внезапно стал не рад
(Потому, как - нервы!)
Ботулизм кричит - умру!
Гнусные консервы.
Скачет, точно кенгуру
(Потому что - нервы!)
Врач поставил диагноз:
"Старые консервы".
Тихо отвалился нос!
(Яд тебе - не нервы!)
А наутро лазарет
Посетили СТЕРВЫ!
И сказали: "Ядов нет!
Нервы! Только нервы!"
КРАСНЫЙ ЧЕТВЕРГ
Лиле Борисовне Ушаковой
У Лили похитили зубы
Однажды, под Красный четверг.
К ней в дом постучался трехгубый
Приятного вида изверг.
Он вынул из утлой котомки
Наборы ужасных щипцов,
И вмиг наступили потемки
Для Лилиных бедных зубов.
И как ни печально все это,
Я знаю... Века* пробегут,
И в красное знойное лето
Ей зубы внезапно вернут.
К ней в дом постучится трехгубый
Приятного вида изверг,
И скажет: - Вы Лиля? Вот зубы!
Расписку! И будет Четверг!
* Что Лиле Борисовне века - она ведь бессмертна!
ЗАМРИ, ИЛИ "СИНИЕ КАМНИ ДЕТЕЙ"
Светлане Карповне Карпенко
Света любила, увы, безответно
Синие камни детей.
Камни ж детей не тянулись приветливо
К ней.
Нравился детям Чумак-Непоседа!
Дядька веселый Алан!
Только придет, так про бесов беседа!
Или игра в Ку-Клус-Клан!
Вытащит трешник*, и громко смеются
Синие камни детей!
С ним хулиганские песни поются
Звонче и веселей...
Выпадет, скажем, малыш из кроватки,
Дядька Алан тут как тут.
Трезв. В ослепительно белом халатике
Все успевает плут...
Дядя Алан! Не протягивай ноги!
Светою смерть попри!
Синеньким камнем заляг у дороги,
Но не помри, а замри!
* А ведь это и впрямь смешно! Трешник!
КУКУШКА
Маргарите Ивановне Пацуло (зав. 25 отделения больницы № 4)
Кто кошельки у нас крадет, того тюрьма да лагерь ждет!
А кто Куриллами торгует, тому кукушка не кукует!
Кукушечка, скажи - ку-ку! Молчит кукушка... Ни гу-гу...
СИ - СА - СО
Николаю Николаевичу Королеву. На мотив "Мандолина, гитара и бас"
Нашей дружбы я помню начало. Злой трамвай тебе въехал в лицо
Refren} И тогда в первый раз ты сказала: Си-са-со, Си-са-со, Си-са-со.
Годы шли. Ты в больницах валялась. Не вертелось страстей колесо.
АЛЕКСАНДР РОДИОНОВ, ВЛАДИМИР ДАНИЛИН, НИКОЛАЙ КОРОЛЕВ
Воспоминания
х
Сегодня я тосклив и весел,
Но больше я навеселе.
Что умер - весел, а невесел,
Что так тоскливо мне в земле...
х
Достигается пoтом и опытом
Безотчетного неба игра
Осип Мандельштам
ДЛЯ САШИ - НИЧЕГО НЕ ЖАЛКО!
С Сашей Родионовым меня познакомил Вагиф Сеидов. Как-то он сказал мне, что у него есть знакомый, молодой юноша - хорошо играющий на саксофоне. Я заинтересовался этим, хотя и не очень поверил ему. Играл я тогда в кафе "Ангара" и попросил Вагифа познакомить меня с этим юношей. Это было в 70-х годах.
Вскоре Вагиф привел его. Мы познакомились. Это был совсем молодой человек. Очень скромный, приветливый и располагающий. Он пришел с инструментом (тенор сакс) и я предложил ему поиграть с нами. На фортепиано играл Володя Данилин. В зале (как сейчас помню) был Коля Королев - очень тонкий ценитель как стихов, так и джаза. Саша играл весь вечер. Мы играли тогда распространенные стандарты: "Lullaby Of Birdland", "Continental", "How High The Moon", "Lover Come Back To Me", "I In The Mood For Love" и бесконечное количество "blues" - "Blumdido", "Billy's Boonse", "Strait, No Chaser" и многие другие... Играли также и "ballad": "The Moon", "Звезды над Алабамой", "Stardust".
Я внимательно слушал, как Саша играет. У него был хороший теплый звук. Он весьма гармонично импровизировал и обладал довольно богатой техникой. Много цитировал расхожих джазовых цитат. Мне он понравился сразу. Мы играли по очереди, и по четыре такта, и вперемежку! Саша был не скажу великолепен - нет! Но он был хорош - уже тогда! У него не было, разумеется, той высокой техники, какая была у Данилина и у меня (в то время!). Но не надо забывать, что я играю на трубе с 14 лет и ко времени нашего знакомства с Сашей у меня за плечами лежало 14-20 лет джазовой практики. Чуть меньше было и у Володи Данилина.
На тенор саксе у нас тогда играл Толя Сазонов, обладающий мощным звуком (стальной мундштук!). Он мог перекрыть все! Играл он - не скажу, чтобы "Ах!" Но его игра отличалась от игры всех других саксофонистов. Игру и звук Толи Сазонова можно сразу отличить на слух.
Коля Королев заметил мне: - Толковый юноша! Не упусти его!
После того (примерно через два месяца) я оформил Сашу через МОМА к нам в состав (пришлось дать взятку!) и таким образом у нас стал секстет: Родионов, Сазонов, Данилин, я, Эдик Берлин и Ваня Васенин. Васенин, как и Коля Королев, тоже сказал мне, что это - удача (про Сашу). Таким образом мы стали играть вместе и, конечно, дружить.
Саша приезжал репетировать ко мне домой и был хорошо знаком с моей мамой Елизаветой Михайловной Степановой. Мама кормила нас, потом мы начинали репетировать. Я играл с сурдиной, чтобы не беспокоить жильцов. Саша приносил ноты.. Он очень хорошо (не в пример мне) умел читать ноты (крючки, как он их называл) и по моей просьбе "снимал" с записей те пьесы, о которых я его просил. Сам я сделать этого не мог. У Саши был очень точный слух. Он прозвал Данилу "Уши" за феноменальный Данилинский слух - абсолютный. У Саши был не было такого слуха, как у Данилина, но был свой и довольно значительный. Я прозвал его "Уши № 2".
Все, что Саша "снимал" с эфира или с пластинок, было абсолютно точно вплоть до форшлагов и даже кикс. Мы репетировали с ним через день по по два-три часа. На репетиции часто присутствовал Коля Королев.
Саша "снял" по моей просьбе "A-Le-Cha" (Charlie Parker), "Salt Pinats" (Dizzy Gillespie), "Wow!" и "Victory Ball" (Lenny Tristano). Саша довольно хорошо знал английский и часто переводил мне некоторые статьи из "Down Beat". О Монке, как сейчас помню! Он также перевел мне странное "Wow!" нечто из ряда вон выходящее. Он также подарил мне мне на день рождения импровизации Клиффорда Брауна, которые я сам снять не мог. Там были редкие и очень сложные соло Брауна в быстром темпе - я потом разучивал их на трубе "снято" было с такой точностью, что я только диву давался. Он "снял" для меня соло Брауна из "I Can't Get Started With You", "Tenderly" и многие, многие другие, жаль, что эти бесценные листочки не сохранились. Я очень, очень обязан Саше.
Когда впоследствии мы работали с Сашей в ресторане "Россия", то часто шли ко мне домой (на "Новослободскую") пешком, часто вместе с Колей Королевым, который был очень рад нашей дружбе. Мы шли (зимой!) от площади Ногина через всю Москву пешком - и говорили, говорили... Я говорил: - Саша, помнишь, как Браун обыгрывает квартовый круг в "Jordu" - почему он в таком-то месте сыграл так? Я сыграл бы не так.
Саша говорил: - У Брауна изумительное мышление.
Наши джазовые ориентиры в основном совпадали. Из трубачей мне и Саше нравились Fats Navarro, Clifford Brown, Kenny Dorham, Donald Byrd, частично Lee Morgan. Из старых трубачей мне и Саше нравились Charlie Shavers и Satchmo (я довольно успешно играл иногда в манере Чарли Шаверса). Из саксофонистов нам (и Саше, и Даниле, и мне) безусловно - Parker. Саша бредил "Птицей"!
Саша завел особую тетрадку, где выделял в соло "Птицы" те пассажи и цитаты, которые ему были по душе, и вписывал их, нумеруя. Часто он играл какой-то ход, а я говорил: - Саша, откуда это? Покажи!
Саша мне объяснял и я тоже заучивал эти ходы.
Саше также по душе был Sonny Stit, как и все другие "паркеристы". У него была тетрадка и на Сонни Стита. Там также (с Сашиной педантичностью) были пассажи Сонни Стита, их было буквально сотни. Я помню, я переписывал их у него, но все-все утеряно. Саша, как и я, любил Sonny Rollins, Harold Land, Lester Young, Stan Getz, Jonny Griffin, Wayne Shorter и многих других.
Когда он бывал у меня, оставаясь ночевать, мы смотрели с ним фильм "Art Blakey Jazz Messengers in Tokio", где играл Wayne Shorter. Саша впивался в цветной экран и просил меня по 2-3 раза крутить фильм. Он принес магнитофон и списал музыку из этого редкого фильма.
Да, я забыл, из саксофонистов ему по душе был также и Benny Golson, как его игра, но особо - какие у него композиции. Это Саша списал для меня "Out Of The Past", "Whisper Not" и другие темы Бенни Голсона.
Из джазовых пианистов на первом месте у нас стоял Thelonious Monk. Саша много "снял" тем Монка. Я помню "Things In One", "Off Minor", "Ruby My Dear", "Bloomdido", "Monk Mood" и многие другие.
Семен Набатов, живший в соседнем парадном со мной, обладавший также редким слухом (пианист, окончивший консерваторию), фанатик джаза списал с моей редкой пластинки "Bad Powell - Portrait Thelonious Monk" соло Бада Пауэлла из "Ruby My Dear" со сложной аккордикой Пауэлла. Саша неплохо играл на ф-но, и один раз сыграл мне у меня дома эту пьесу - у меня было такое чувство, что у меня дома сидит Bud Powell. Я тоже пытался выучить хотя бы часть этой пьесы, но не смог - для меня это было трудно. А Саша смог!
Кроме Монка Саша и я любили (по убывающей): Bud Powell, Ahmad Jamal (не весь, а частично), все боперы - Kenny Drew, Al Haig, а также пианисты, ориентированные на боп - Tommy Flanagan, Horase Silver (особо), Bobby Timmons (особо), Duke Jordan и многие, многие другие... Да, и конечно, Lennie Tristano. Разумеется, и такие боги, как Oscar Peterson, George Shiring, Nat King Col (как джазовый пианист - 2-3 пластинки, остальное попса) и многие, многие другие... всех и не упомнишь.
К Джону Колтрейну Саша, как Данила и я, был равнодушен, хотя признавал его величие. Я назвал Колтрейна "вертикальщик", и Саша подхватил это словцо. Саша, как и я, очень любил золотую гвардию 30-х, 40-х, 50-х: Coleman Hawkins (очень, как и я), Bud Freeman, Lester Youing и многих других с их задушевной теплотой тона и феноменальным гармоническим мышлением. Из наших, советских саксофонистов Саша уважал Сермакашева, Виталия Клейнота, Утешева и, пожалуй, все. Может кой-кого я и позабыл.
Любил Саша и Lee Konitz'а, я называл его "холодный Паркер" и Саша сказал мне, что я прав. Отдал дань почтения и Paul Desmond'у, хотя и не любил его. К Miles Davis'у Саша был равнодушен, как и я, за исключением некоторых его безусловно гениальных пластинок "Porgy and Bess", "Milestones", "Kind Of Blue" и других. Cannonball нам казался сладким, но, конечно, гением, а вот его брата - Nat Adderley - мы любили.
Когда я просил Сашу сказать, на кого больше похожа моя игра на трубе на Брауна, на Дорхема, на Нэта Эддерли или на Чарли Шаверса, - Саша улыбнулся и сказал: - Ты Товмасян!
Я никогда не забуду эти слова.
Мы часто обсуждали с Сашей, какие джазовые темы считать трудными для исполнения. Долго спорили и наконец написали так:
1) Jordu - потому что квартовый круг;
2) Cherokee - потому что очень быстро и трудные тональности во второй
части;
3) No Smokin (H.Silver) - относительно трудно;
4) Wow! - очень трудно, как и многие вещи L.Tristano...
Я уже не помню в точности этого списка, но мы сошлись на том, что трудны все те вещи, где квартовый круг, сложные тональности и непривычные гармонические сетки, так как привычные сыграть - это пара пустяков, они обыграны, они в пальцах. А нестандартные гармонические сетки надо опять напрягаться и учить их - это довольно сложно.
Особо сложно, когда квартовый круг и сложные тональности плюс нетрадиционные гармонические отклонения идут вдобавок ко всему в быстром ритме. Жаль, что потерялся этот список сложностей джаза.
Однажды мы с Сашей Родионовым, Данилой на фортепиано и органе сделали запись на одном из концертов. Я помню, как ко мне в гости пришел Коля Королев, обладавший феноменальным чутьем джаза (сам неплохой пианист, могущий пройти любой "слепой тест"), и мы с Сашей поставили ему эту запись. Он послушал эту пленку и сказал: - На трубе играет Fats Navarro, на саксофоне Harold Land, а на фортепианно Oscar Peterson.
Мы с Сашей расхохотались и сказали ему, что это играем мы. Коля был очень озадачен и выпросил эту пленку у нас на память.
Моя мама говорила: - Мне этот мальчик (Саша) очень по душе, пусть он приходит почаще.
Саша Родионов гордился дружбой с Колей Королевым, Данилой и мной. Игрой моей он восторгался и часто нахваливал меня. Он говорил мне: - Андрей, как ты ухитряешься так ловко (не то слово!) и складно (опять не то слово!) играть.
Особо Саша ценил в моей игре - полет. Он говорил мне: - Летать умеешь только ты и Данила! Остальные отдохнут.
Саша, как и Коля Королев, любил мои стихи. Я часто смешил их, и Данилу в том числе, эпиграммами. Саше я посвятил целую поэму (одну из моих самых удачных) - "Визитилкин и Андресен" (написано на юге в 1969 году, позже внесена авторская правка). Немного стихов, которые нравились Саше, Даниле и Коле Королеву.
РАЗРУШЕНИЕ МЫСЛИ
Два годяя и три негодяя
Поздно вечером вышли гулять
Аппетит нагулять, полагая,
Что возможно его нагулять.
Но природа тварлива и, мысль чудаков разрушая,
Обдала их дождями и снегом,
и снегом с дождями опять...
... И вернулись ни с чем два годяя и три негодяя,
Сквернословя и злясь - поминая какую-то мать.
ИНФЛЯЦИЯ В ДЕЙСТВИИ
Буду молча жевать однородную серую массу
Мышиных шкурок сушеных, растертых в сухой порошок
И за пенсией скудной своею пойду я в сберкассу
Про себя говоря: - Ничего - Хорошо - Хорошо...
Снявши пенсию скудную, быстро покину сберкассу
И твердя про себя: - Ничего - Хорошо - Хорошо...
Буду снова жевать однородную серую массу
Мышиных шкурок сушеных, растертых в сухой порошок...
Эти два стиха очень нравились Саше, как и многие другие. Саша любил и басню "Звездочет и осел", привожу ее с некоторыми купюрами.
ЗВЕЗДОЧЕТ И ОСЕЛ
Один заезжий звездочет (он звезды знал наперечет)
Владыку местного запутал и заверил,
Что всю вселенную он, дескать, перемерил
И знает все! о ней - и что! и где! и как!
... а надобно сказать: владыка был дурак!
(Однако не совсем. Наполовину. Так...)
И вот словам лжеца приветливо внимая,
Владыка в слух ушел. Лжец, баки заливая,
На россказни пространные пустился,
И до того в конце концов договорился,
Что, дескать, от Земли до самых крайних звезд!
Берется он возвесть - предлинный, дерзкий мост!
И ничего ему за это, мол, - не надо!
Харчи от пуза лишь - да по концу - награда!
И даже! - что награды, мол, надо... (?)!
А по тому мосту - навьючены верблюды,
Диковинно сребро, смарагды, изумруды
Роскошною волной все в царскую казну!
Владыка слушает, сам думая - Ну, ну...
И сладким словесам внимая звездочета,
Почуял ложь вдруг в них владыка безотчетно,
Но виду не подал. Беседа продолжалась
И только борода владыки - усмехалась.
А тот все пел, все плел, что скоро, мол, алмазы,
Рубины, янтари, смарагды, хризопразы:
Но ливню щедрых слов задумчиво внимая
Опять почуял царь, хотя, как тля лесная,
Был, повторяю, глуп, что что-то в них не так!
Хотя опять скажу: Владыка был дурак.
Ну чистый был баран. Муфлон. Балбес балбесом.
Болванам всем болван. Да, говорят, что бесом
К тому же одержим! Короче - не владыка,
А звук пустой! Пузырь. Корючка. Заковыка.
И все же не совсем. И вот, прервав беседу,
Заметил, как бы вскользь, он своему соседу:
"Оно, конечно, так! Ты - звездочет ученый!
А я пусть и осел, да все ж не хер печеный!
И нечего мне здесь про звезды загибать!"
... И так его лягнул, что родная-то мать
Лет 20, 25! - все не могла признать
В отторгнутом лжеце - родимую кровинку...
Вот так оно, братва! Как шарить-то чужбинку!
- -
Хоть басенка моя и препустая штука,
А все-таки и в ней - кому-нибудь наука!
По звездам или как умеешь ворожить,
В своей, хотя умри, стране - а должен жить!
А за морем пускай телушка и полушка,
Да рупь, ведь, - перевоз! (А ныне - долларушка!)
Хотя опять скажу не в этом загвоздушка!
Эта басня очень нравилась Саше и Коле. Помню, как Саша два года тому назад навещал меня в больнице. Помню, он принес мне консервов из рыбы и сигарет. А Надежда Петровна Визитиу (я прозвал ее "Бука") говорила мне:
- Какой воспитанный и обаятельный молодой человек! Правда, что он хороший музыкант?
Я ответил ей: - Не хороший, а прекрасный!
"Бука" говорила мне: - Как он Вас любит! Пусть он почаще приходит.
Особо Саша смеялся над моими больничными стихами и песнями, некоторые я сейчас приведу. Саша буквально хохотал над песней "Таинственные певцы" и даже придумал к ней мелодию, хотя я пел ее по другому.
ТАИНСТВЕННЫЕ ПЕВЦЫ
Посвящается Елене Петровне Ивановой
Песня на мотив старинной русской песни "Не корите меня, не браните"
Не желаю тебе, не желаю я, мол, Лена, плохого конца!
Эту песню (а кто - я не знаю) каждый вечер поют у крыльца.
Кто поет, я не знаю, но знаю, что поют и поют у крыльца
И, жалеючи Лену, желают ей хорошего, Лене, конца!
Дай, мол, Бог, тебе Лена родная Золотого кольца да Венца!
И не дай тебе Бог, дорогая, нехорошего, Лена, конца!
Не желаю тебе, не желаю я, мол, Лена, плохого конца!
Эту песню (а кто - я не знаю) каждый вечер поют у крыльца.
Саша спрашивал (хохоча), кто, мол, эта таинственная Лена? Я сказал, что одна моя старая любовь. Саша смеялся. Привожу еще несколько песен, которые очень любил Саша (мой лучший друг!).
ВАМПИРКА
Эта песня про Надежду Петровну Визитиу,
которую я ласково звал "Бука" и "Ошибалка".
Снова Бука кровь берет! И куда ей стоко?
По ночам, должно быть, пьет! Хлещет, как сорока...
Мож, ей одиноко? (Не знаю, не думаю...)
Кровь, не кровь, тащи домой - разберемся в Куровской...
Все, что есть, тащи домой - будет видно в Куровской.
Не подумал бы ни в жисть, что вампир - Надюша
Век живи и век учись, Товмасян Андрюша.
Это диво - не диво, а диво-то, что на самый на главный на факс
Я пошлю телефаксу правдивую, начинаться она будет так-с:
"Тут - известная больница! Мож, я нос пришел лечить!
И куды ж ето годится - из больных чтоб кровку пить!
Дорогие! Золотые! Помогите разобраться!
Ведь без кровушки больные скоро станут, мол, качаться,
Как тростинки на ветру! И ведь пьют-то по ведру!
Что мы, рази, бегемоты? Или в роде етом что-то?
С кажного ведра, мол, мы слабеем!
Мож мы лбы пришли лечить, а мы тупеем!
В кровопитьи умоляю разобраться!
Золотые, мол, родимые, мол, братцы!"
И помчится с больничной неволи
Мой протест, как из пушки - ядро!
Чтобы Буку-Вампирку уволили!
Чтобы крови вернула ведро!
P.S. Не дождусь, когда в неволю привезет курьер пакет:
"Срочно. Подпись. Мол, уволить! И Вампирки-Нади нет!
БИТВА ПОД КУРОВСКОЙ (песня)
На Надю насели крутые медведи.
Решили, видать, обобрать...
Коль ведали б, звери, что Надя-то - ведьма,
Не стали б судьбу искушать...
Надежда Петровна весьма хладнокровно
Достала свой шпатель родной!
У ей он с собою всегда под рукою
И... страшен медвежий был вой!
Не ведали звери, что шпатель, что ведьма!
И боком им вышел разбой!
А Надя Петровна весьма хладнокровно
В ступу и... взмахнула метлой...
Должно быть, помчалась домой!
А куда ж ей еще-то!
Моей Буке, Надечке моей?
Домой, домой!
В родную, Куровскую!
ФИТИН
Как-то лежа в больнице осенней порой
Я зашел за касторкой на пост боевой.
Там Надежда Петровна печально сидит,
На таблетки Фитина в раздумьи глядит.
Пожалел я девчонку и создал ликбез.
Написал все, что знал, просветил и исчез.
Мне до лампы - водяра, колеса, стриптиз.
Просвещение в массы! - таков мой девиз.
В просветительном листочке было написано мною по памяти:
Фитин - сложный органический препарат фосфора.
Получают из ...
Применяется при ...
Форма выпуска ...
Расфасован ...
Рецепт!
Саша обожал мои больничные стихи, особенно "Таинственные певцы" (посвященные Лене Ивановой) и стихи и песни о Буке!
ххххх
Стихотворение, после которого я перестал подписываться...
(очень нравилось Саше Родионову!)
Во сто раз иль в тыщу - не мерил я!
Но лучше здесь, чем - заграницей!
Больница, чем может, лечит меня!
Я, чем могу - больницу...
А там - небоскребы! Там Клинтон коварный!
Путаны... Уу! Туда - ни в какую!
Середку найдем золотую.
Выпишут - зайцем я фырь - в товарный!
И... в Куровскую! (К моей Наденьке!)
Приеду. Побреюсь - и тут же женюсь! (На Наденьке!)
А коли и там не судьба мне жениться...
Повешусь! Нет! Лучше - пойду утоплюсь!
Хотя, для чего мне топиться?
Вариант.
Приеду. Устроюсь куда-нибудь я,
А коль не удастся жениться...
Назад! Пусть в объятиях душат меня
Родимые синие лица...
А мож все-тки к Клинтону? Билл! Подлечиться б!
Там - ужас, понятно! Но не совсем уж, я думаю...
А, впрочем, мне рано еще торопиться,
Вот буду в Куровской! Все взвешу, обдумаю...
ВСЮДУ УСПЕВАЕТ ТОТ, КТО НИКУДА НЕ ТОРОПИТСЯ! (Кай Юлий Цезарь)
Мои стихи подписывать - ни проку нет, ни смысла.
На коромысле, ведь, не пишут - "Коромысло"!
Доходчиво. Внятно. И кто... понятно...
Стихи живут, как бесконечный колокол!
Подписываться смысла нет! Такой-то, мол...
Выше приведено стихотворение, после которого я перестал подписываться.
Осень 2000 г., больница № 4.
Далее - несколько стихов, посвященных Надежде Петровне Визитиу и Галине Валентиновне Ломовой
ЦАПЛИ
Надя любит выпивать, Галя - похмеляться.
Мне за ними, так сказать, просто не угнаться.
Если даже догоню Надю, Галю вряд ли.
И твержу сто раз на дню: "Цапли мои, цапли".
ххххх
О Гале с Надей забывать не надо,
Есенин мне советует во сне.
А как же остальные? Мимо сада,
Мол, гулкой ранью, мол, на розовом коне.
ххххх
В снах своих кляну судьбу я со страшной силой.
Вижу Наденьку в гробу, Галю - ту в могиле.
Сутки прочь. Опять судьбу кляну с прежней силой.
Теперь Галя спит в гробу, Надя - та в могиле.
Так меняются местами аккуратно через ночь
Две подружки. Боже с нами. Постарайся мне помочь!
Убери виденья прочь. Скоро полночь, ведь, да ночь!
ххххх
Всего две коробочки, как их делить,
Решил я у Ломовой Гали спросить.
Галина быстра: одну мне, одну Наде,
А все, что останется, Путину-дяде...
Какая блестящая, мудрая мысль,
Мне так не придумать за всю свою жизнь.
Коробочку мне, мол, коробочку - Наде,
А все остальное, мол, Путину-дяде...
До смерти у Ломовой буду учиться,
А наш ненаглядный пусть тихо постится.
Однажды я вручил две коробки конфет вместе с вышеприведенным стихотворением Галине Валентиновне Ломовой с тем, чтобы она одну коробку отдала бы Надежде Петровне Визитиу. Однако она не поделилась с Надеждой Петровной, и по этому поводу я написал следующие несколько стихов, посвященных Галине Валентиновне.
Частушки, сульфозина злее,
Ты на своей узнаешь шее.
ххххх
Ты, Галина, не простушка, да чуток не расчитала
И в Андрюшкины частушки, словно муха в борщ попала.
А теперь читай частушки, сочиненные Андрюшкой.
1) На горе ольха стоит, под ольхой - могила.
В той могиле сладко спит Ломова-кроила.
2) То не ветер ветку клонит, Гальку-жухалу хоронят.
В дорогих венках могила, надписи прекрасные
"Спи спокойно, Галя-жила" (и другие разные).
Надпись скромная, простая:
Здесь лежит Галина-жила
Спи спокойно, дорогая
Ты, мол, всем нам удружила.
Будем часто навещать
Мы твою могилу
И цветочки поливать
Не забудем Жилу.
3) Не то беда, что рано ты почила,
А то, что жухала ты, Ломова, и жила.
Что, понравились частушки, сочиненные Андрюшкой?
Впредь, голубка, будешь знать, как конфетки зажимать,
Как конфетки зажимать да Надюшку обижать.
ххххх
Галине Валентиновне Ломовой и Надежде Петровне Визитиу
Гальку-кроилу поймал крокодил.
Долго, сказал, за тобой я следил.
Хрустнули косточки в ока мгновенье.
Больше не будет справлять дни рожденья.
"Ломова, - вдруг произнес крокодил,
Проклят я будь, что тебя проглотил".
И помер.
(Толпа собралась.
Плачут, судачат - кто жалеет крокодила, кто - Ломову (этих меньше)
Ну, а мне - так оба до лампочки, хотя Гальку и жалко.
А тебе, Надя?)
ВЕСЕЛЫЕ УТЯТА или КТО КРЯКНЕТ* СКОРЕЕ (Песня)
Строгая Люсенька, Наденька милая,
Анна Иванна - роднее, чем тетя.
Клянусь, навещать буду ваши могилы,
Когда, извиняюсь, вы все перемрете.
Первой крякнет Анна Ванна.
Надя, та попозже.
Предпоследним крякнет друг мой,
Санитар Сережа.
Ну, а крайним крякну я
Повослед за ними.
Эх, тальянка ты моя,
Планки нарезные.
Только, если крякну я
Всей утиной силой,
Кто же станет за меня
Навещать могилы?
(Не! Мне крякать нельзя.
Не то, чтобы нельзя, а просто рановато еще.)
* "крякнет" - на больничном жаргоне значит "умрет"
Апрель 2001 г.
МУМИЕ
Галине Валентиновне Ломовой
Легкий, казенный - надет на нее
Печень при вскрытии - цвет Мумие!
Цвет мумие (в смысле колора - ясно!)
Собственно все! Не балуйся, Прекрасная!
РАЗБИТЫЕ МЕЧТЫ (вальс)
Галине Валентиновне Ломовой
Как-то под вечер влюбился
В Ломову я тетю Галю...
Утром подумал - какая
Ломова к черту, мне тетя...
MANIA GRANDIOSA (песня)
Татьяне Васильевне Шкатенок (медсестре)
Фото. Крупным планом - Таня.
А позади Тани - огромная береза.
На латыни это называется: MANIA
MANIA GRANDIOSA!
Если фоточку эту бы тиснуть в газете
С надписью скромною - "Труженик больницы",
Не только взрослые, но даже и дети
Немедля на фоточку стали б дивиться...
Дивились бы вузы, заводы, школы...
Данилин аж в Люберцах - стал бы дивиться...
Написано после тиопропранола
В четвертой, увы, психиатрической больнице...
ПОЕДИНОК ВРАЧА СО СТЕРВАМИ, ИЛИ КОМУ ВЕРИТЬ?
Нине Кузьминичне Прудниковой.
С тихим смехом ел Кондрат
Тихие консервы.
И внезапно стал не рад
(Потому, как - нервы!)
Ботулизм кричит - умру!
Гнусные консервы.
Скачет, точно кенгуру
(Потому что - нервы!)
Врач поставил диагноз:
"Старые консервы".
Тихо отвалился нос!
(Яд тебе - не нервы!)
А наутро лазарет
Посетили СТЕРВЫ!
И сказали: "Ядов нет!
Нервы! Только нервы!"
КРАСНЫЙ ЧЕТВЕРГ
Лиле Борисовне Ушаковой
У Лили похитили зубы
Однажды, под Красный четверг.
К ней в дом постучался трехгубый
Приятного вида изверг.
Он вынул из утлой котомки
Наборы ужасных щипцов,
И вмиг наступили потемки
Для Лилиных бедных зубов.
И как ни печально все это,
Я знаю... Века* пробегут,
И в красное знойное лето
Ей зубы внезапно вернут.
К ней в дом постучится трехгубый
Приятного вида изверг,
И скажет: - Вы Лиля? Вот зубы!
Расписку! И будет Четверг!
* Что Лиле Борисовне века - она ведь бессмертна!
ЗАМРИ, ИЛИ "СИНИЕ КАМНИ ДЕТЕЙ"
Светлане Карповне Карпенко
Света любила, увы, безответно
Синие камни детей.
Камни ж детей не тянулись приветливо
К ней.
Нравился детям Чумак-Непоседа!
Дядька веселый Алан!
Только придет, так про бесов беседа!
Или игра в Ку-Клус-Клан!
Вытащит трешник*, и громко смеются
Синие камни детей!
С ним хулиганские песни поются
Звонче и веселей...
Выпадет, скажем, малыш из кроватки,
Дядька Алан тут как тут.
Трезв. В ослепительно белом халатике
Все успевает плут...
Дядя Алан! Не протягивай ноги!
Светою смерть попри!
Синеньким камнем заляг у дороги,
Но не помри, а замри!
* А ведь это и впрямь смешно! Трешник!
КУКУШКА
Маргарите Ивановне Пацуло (зав. 25 отделения больницы № 4)
Кто кошельки у нас крадет, того тюрьма да лагерь ждет!
А кто Куриллами торгует, тому кукушка не кукует!
Кукушечка, скажи - ку-ку! Молчит кукушка... Ни гу-гу...
СИ - СА - СО
Николаю Николаевичу Королеву. На мотив "Мандолина, гитара и бас"
Нашей дружбы я помню начало. Злой трамвай тебе въехал в лицо
Refren} И тогда в первый раз ты сказала: Си-са-со, Си-са-со, Си-са-со.
Годы шли. Ты в больницах валялась. Не вертелось страстей колесо.