Вот абитуриентка из последней категории и была первой девственницей в моей биографии. Хотя от нее никто такого сюрприза и не ожидал. Она же была старше меня на три года. Ну какие целки могут быть в двадцать четыре?
   Эту невинность я приметил, так как она была практически легендой абитуры (наравне с одним грузином, который сделал в сочинении восемьдесят ошибок!). Девочка никак не могла понять, что все делает неправильно. Мне стало искренне ее жаль и, учитывая, что она, будучи человечицей, не была для меня конкуренткой, я пригласил ее к себе домой, собираясь подготовить ее к экзамену по специальности. Где-то в середине процесса этого помогания мне совершенно случайно как-то вдруг подумалось, а почему бы не пригласить ее еще и в спальню. Что в том плохого?!
   – А может, давай этого… то есть того? – невинно спросил я, словно предлагая попить чаю.
   – Ой, нет-нет, – стала ломаться она.
   Пытаясь взять в толк, чего она ломается, если я ей явно нравлюсь, я тихонечко подталкивал ее к двери в спальню. Оказавшись окончательно припертой, она выдала: «Да я сегодня не могу».
   «Это мужчина не всегда может, а женщина готова всегда», – подумал я ехидно.
   – Пойдем… пожалуйста.
   – Я завтра сама приду! – вдруг с необычайно честными интонациями объявила она.
   – Да? Но раз уж ты, в принципе, согласна, то какая разница, сегодня или завтра? Давай лучше сегодня, знаем мы эти ваши завтраки.
   И она сдалась.
   Я подложил ей под задницу небольшую подушку, думочку, ну… чтобы ей удобней было лежать. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что она была невинна! И что самое неприятное, крови оказалось много. Мне пришлось ее долго смывать с ковра. Хороший и дорогой был ковер. А эта зараза мне даже не помогала. Она премерзко хихикала, типа, ты сам хотел, вот и получил.
   Да уж, спасибо!
   Сюрприз был неожиданный, но все равно приятный. Я ведь и вправду хотел. За время экзаменов мы с ней успели многое. Не только в постели, я слово держал и готовил ее к экзаменам. И, между прочим, хотя в тот год она не поступила, на следующий ее взяли.
   Ну а я планомерно продолжал искать возможность трахнуть девственницу… Как я их находил? Конечно, спросить девушку напрямую об этом очень сложно. Но бывало по-разному. Например, мы гуляем компанией, и кто-нибудь говорит одной из девчонок: «Катька, поцелуй его. Ему понравится, ты же нецелованная». Ух ты! И я начинал ухлестывание за Катькой. Недели две так гуляешь. Чуть-чуть обнимешь, поцелуешь. Потом разденешь по пояс. Она говорит, что дальше нельзя. На следующий день можно и немного дальше. Так и идет продвижение по нелегкому и интересному пути. С ними интересно. Они без комплексов; потому что не в курсе, что плохо, что хорошо. Их можно обучать, они подчиняются. Ведь они уверены, что ты бывалый мужчина, пробовал все. И в дальнейшем они будут настроены на твою волну, «заточены» под тебя. А если перед тобой было два мужлана, которые просто тупо трахали, то она все делает уже по шаблону. И перевернуть ее в другую позу невозможно. У меня была девочка, которая полагала, что сексом можно заниматься лишь лежа на спине. Все остальное – жуткий разврат!
   Надеюсь, нет, практически уверен, что моя охота и мои действия тогда не нанесли ущерб ни одной из юных особ. Наоборот, я, знаете ли, романтик. Мне нравилось все красиво обставлять. Чтобы этот день запомнился девушке – подарить цветы, духи. Одна из баб, которых я лишил невинности, однажды позвонила мне из Германии, где удачно вышла замуж: «Ромочка, я тебя поздравляю!» – услышал я в трубке торжественный голос, словно мне вручали Нобелевскую премию. «С чем, дорогая?» – безуспешно пытался я вспомнить хоть какую-нибудь дату. «Как? В этот день четыре года назад мы впервые сделали это… А ты что, не помнишь?» – «Ну разумеется, помню…»
   То есть девушку помню, а вот дату подзабыл. Даты я в календаре не отмечаю. А то, что она это помнит, – клево. Услышать такое поздравление всегда приятно. Значит, я все-таки мастер своего дела. Целку, на мой взгляд, вообще должны ломать профессионалы, чтобы все сделать правильно и не напугать девочку. Она же ожидает черт знает чего, ведь бабы насчет секса несут сплошную отсебятину. Подруги говорят, что трахаются с пяти лет. «Вначале больно, потом приятно». Поэтому для них этот момент всегда связан с адреналином.
   А мужчине как раз адреналин и интересен. Помню, одна девочка-спортсменка лежала на постели и плакала. Спрашиваю: «Тебе больно, неприятно?» – «Нет, приятно». – «А чего плачешь?» – «Мне очень страшно».
   В сексе существует куча разных факторов, которые могут все испортить. Помню, как однажды, когда я занимался этим с женой и уже кончал, вдруг резко зазвонил будильник. Мы закончили процесс, а потом хохотали, как ненормальные. Но ведь если в этот момент под твоим животом задыхается девственница, она может остаться старой девой до конца света. Если ты первый – ты просто обязан быть на высоте. Мой опыт мне подсказывает, что я, наверное, делаю все не плохо. Ведь женщины, переспав со мной, никуда не уходили. А раз остаются, значит, во мне что-то их привлекает.
   Всего в моей жизни было восемнадцать девственниц. Одна стала моей женой. А семнадцати гражданам девочек не досталось. Ну не повезло.
   Вообще же девственницы – если мы говорим о невинности – понятие сложное и совсем не ограничивается физической целостностью организма. Не это самое главное. Тем более сейчас, когда хирурги восстанавливают эту штуку столько раз, сколько хочешь. У меня были девочки, способные на разные фокусы в постели, но туда не давали: «А это – для мужа». И кто они такие после подобных заявлений, если не лицемерные монстры? Девственность все-таки хочется приравнять к целомудрию. Есть хороший анекдот на эту тему.
   Парень из приличной семьи приходит свататься к девушке. Ее мать расписывает перед будущим зятем достоинства своей дочери: «Посмотрите на нее. Она же невинна, как бутон розы. Образование получила в монастыре. Фривольных книг не читала, телевизор не смотрела. Мы с мужем ее воспитывали в духе полнейшего аскетизма. Вот, например, посмотрите на ее спальню».
   Заходят в спальню. Там только кровать, тумбочка, на ней Библия. Ничего лишнего. И клетка с сонным попугаем. Парень споткнулся. Попугай в клетке проснулся и закричал: «Осторожней, придурок, мать разбудишь!»
   Немая сцена. А попугай продолжает: «Не туда, козел. В жопу давай. Мне еще замуж выходить».
   Никакой мужчина не хочет подобного. Он хочет быть первым. Потому что если до тебя кто-то здесь уже побывал, она начинает сравнивать. И ты превращаешься в «одного из…»
   Хотя кто-то скажет, а не все ли равно? Главное, чтобы, когда вы уже вместе, быть уверенным, что не «один из…» А девственность, потеря которой вызывала жуткие страхи у девушек моего поколения, сейчас вообще не рассматривается как серьезная категория.
   Сейчас, когда до твоего слуха доносится отголосок чужих юношеских страхов, сомнений и неврозов, ты, вспоминая себя прежнего, пытаешься понять: а чего эти дети сходят с ума? Например, вчера у меня за стенкой в половине четвертого утра начала долбить по клавишам пианино соседка. Я знаю о ней лишь то, что она молода и что где-то там учится. По уровню игры чувствуется, что учится в консерватории. А по манере игры – ну точно девственница. И ее, бедную, то колбасит, то штормит, то накрывает, и мысли-то все у нее путаются, и думает-то она совсем не о музыке. Грязно ругаясь про себя, пришлось долбить в стену, проклиная ее целомудрие. Господи, деточка, лучше бы ты в подъезде с мальчиком до утра целовалась, а потом пришла бы домой и рухнула в койку. Так нет, она об этом, зараза, только мечтает, а в реальности не дает спать соседям!
   «Как все изменилось», – лежал и думал я, утихомирив девочку громкими стуками пепельницей по батарее и головой по стене. Сейчас, встречая целочку, уже поневоле думаешь, что с нею не так, раз она до сих пор девственница, а? Должна же быть веская причина.
   …Ведь это только в те времена, когда я поступил в свой второй институт, почти все студентки были невинны. Как вспомнишь это…

Хорошо в деревне летом!

 
Как на речке, намели,
Парни девушек… встречали
Их цветами привечали
После все ж таки е…ли.
 

   – Слушай, Паша, а у тебя были худые-прехудые бабы? – Этот интимный разговор я специально начал очень громко. – Ну, как они в сексе? Расскажи.
   – По-разному! – не менее громко отвечал он. – Ведь это же смотря насколько худые. Вот если такие, как Ирка, то… Хотя она не очень худая. Ирка, ну-ка встань, мы на тебя посмотрим!
   Одна из двух девочек, сидящих на грядке моркови чуть впереди нас, обиженно дернула плечом. Вторая еще ниже наклонила голову к грядке и хмыкнула.
   – Хотя нет, знаешь, Ирка не очень худая, – цинично прокомментировал он. – Жопа вон какая толстая! А как тебе, кстати, бабы с большими жопами?..
   Девчонки нервничали, явно раздумывая – отползти от нас подальше или пока подождать. А мы продолжали наши «мужские беседы», начатые, собственно, только ради того, чтобы над бабами же и поиздеваться. Развлекаться в то жаркое лето 89-го года – когда всех поступивших в институт имени культуры отправили в совхоз имени Тельмана полоть морковку – было больше нечем.
   Я говорил, конечно, в прошлой главе, что девственницы меня очень интересовали – но они ведь, как приправа к основному блюду. С ними может выгореть, может – нет. А если и получится, то далеко не сразу. А где тот бурный, регулярный секс, которого жаждешь после армии? Мне тогда был уже двадцать один год; моему приятелю чуть больше. При этом почти все девочки нашего курса были малолетками, которых родители заставили поступать сразу после школы.
   Итак, девчонки были молодые и поэтому – не давали!
   Страна еще не перешла в эпоху сексуального разгула, но в чем-то это было нам на руку. Студентки к нашей дикой болтовне прислушивались, ведь никаких других сведений о сексе у них не было. Так что ужаса они не выказывали. Впрочем, радости в их взглядах тоже не наблюдалось.
   Вечером за нами приходил автобус, и мы в него залезали торопливой толпой, так как мест на всех не хватало. Самое главное было усесться на сиденье и потом как бы нехотя предложить какой-нибудь телке присесть тебе на колени. А по дороге я, конечно, успевал облапать все, что меня интересовало. Но, увы, на этом эротические игры и заканчивались.
   А по вечерам в совхозе начиналась культурная жизнь. Студенты Института культуры, как никак. Все пели, и все танцевали. И все выделывались, кто как мог. Молодые «звезды» зажигали с концертами. До сих пор помню одного замечательного еврейского мальчика, приехавшего из Казахстана. Прыщавого до невозможности и до боли похожего на огурец, который потерли на терке, что не мешало ему быть хорошим мальчиком. И главное, настоящим, подающим надежды комиком, который, правда, считал себя трагиком. Он еще не разобрался толком в себе, не понял, что за такими, как он, – будущее. Мы сразу выучили наизусть его песню «Наш неконвертируемый рубль». Он сам написал музыку и дебильные стихи, сам сыграл и сам спел. Редкость, когда человек может столько вещей сделать одновременно. Зал лежал от смеха, когда он на полном «серьезе» пел про наши российские рубли, подыгрывая себе на рояле.
   А я выделялся тем, что был единственным человеком из потока, которому (уже тогда) «народ» посвящал песни. Про меня их было целых три. Бомжевая лирическая, бомжевая патетическая, бомжевая трагическая. Бомжевые, потому что у меня была кличка Бомж. Выглядел я так, помято и лохмато, зато, по-моему, очень колоритно.
   А звучало это все ночью у костра под гитару просто шикарно. Лирическая: «Темная ночь, на манометрах стрелка молчит. Пригорюнившись возле печи. Молодая бомжиха сидит…» Патетическая: «Бомж живет, не знает ничего о том, что одна бомжиха думает о нем. Возле магазина пью одеколон. А любовь бомжачья крепче с каждым днем».
   Все было чудесно. Кроме одного. Для активной сексуальной жизни мне звездности все еще явно не хватало. И наутро, неудовлетворенные, мы опять ехали на свежезеленые морковные поля.
   – Танька! – начал приставать я в автобусе к одной девчонке (не дают, так хоть поговорить!). – Танька, скажи, а ты как больше любишь? Сзади, сверху или сбоку?
   Она покраснела, глазоньки оквадратились, рот от изумления распахнулся. А я ее еще добил вопросом: «Скажи честно, в попу даешь?»
   Танюха готова была рухнуть в обморок. Такой сильной реакции я, конечно, не ожидал, но девочка была, ясное дело, дура. Откуда-то с Кавказа. Русская, но воспитания сурового, восточного. Одевалась безвкусно и ходила с огромной накрученной и начесанной челкой, в куртке пузырем. Из-за этой гребаной куртки или из-за ее просто анекдотической глупости мы за глаза прозвали девушку Тыквой.
   – Тань, че молчишь, вспоминаешь?
   – Да я вообще еще девочка, – пробормотала растерявшаяся Тыква.
   – Девочка?! Да ты что-о-о?! – Я даже подпрыгнул.
   То, что здесь чуть ли не все девочки, и без сопливых
   ясно. Но чтобы так публично признаться! Вот это уморила. Обычно ведь нам самим приходилось искать повод для веселья, а тут такой подарок… И начался реальный классический затопт. Мы доставали ее весь месяц во время этого дико скучного морковного подвига. Повод не повод – какая разница. Приходили вечером на дискотеку и тут же успевали отметиться: «Бабы, какие вы все красивые, нарядные! Но знайте – это все равно ерунда, потому что девочка у нас всего одна».
   Утром, с трудом проснувшись и влезая в автобус, снова поминали Таньку:
   – Слушай, а ты все еще девочка? Что, вчера вечером никому не дала? Никто тебя не трахает, наверное, потому, что ты страшная.
   – Я не страшная, я молодая и красивая.
   – Значит, потому, что глупая.
   … И все-таки в этом сонном царстве мне иногда удавались победы! Так, я сумел уговорить одну девицу – из интеллигентной семьи, не очень симпатичная, но умненькая, что называется «белая кость», и очень интересная – прийти вечером «к нам на костер». Пообещал, что будет много народу, – песни, пляски – и даже пиво! А в то время за бутылку пива чуть ли не исключали из института. Вечером она появилась. Костер был, пиво тоже. Народ, разумеется, отсутствовал. Зачем нам зрители? Зато был я, ждал ее на принесенной из барака паре матрасов. Ну… «сидеть на чем-то надо».
   Пиво мы выпили быстро. Ночь была прекрасна. И стал я потихоньку заваливать ее на матрасик.
   – Вы что, Роман?! – громко возмутилась она.
   Эротические мои мечты тут же рассеялись в прах.
   Разбились о все ту же банальную причину! Разумеется, оказалось, что и она еще члена в глаза не видела. А поэтому и не даст.
   – Но хоть минет сделаешь? – уже скрипя зубами, выдавил я.
   – Что сделать?
   – В рот возьми… пожалуйста.
   Как ни странно, она согласилась. Неумело, но по-честному, как старательная отличница. Когда ей брызнуло в рот, девочка с недоумением отшатнулась. Вытерла рукой губы и, не понимая, что такое произошло, уставилась на то, что вытекло изо рта.
   – Ой, извините! – смущенно прошептала она, поднесла руку ко рту, внимательно рассмотрела, слизнула и проглотила. После чего, задравши хвост, удрала в лагерь.
   …Сейчас этот наивный минет навевает ностальгические воспоминания. А тогда… Тогда, собирая матрасы, я уже мысленно посылал ее ко всем морковным чертям. «Не хочешь трахаться, и не надо! И красившее, и сговорчивее тебя найду!» – зло думал я.
   Хотя и этот маленький успех меня окрылил – ну хоть что-то! С паршивой овцы – хоть шерсти клок. И уже на следующий день, на крылах победы, пусть и небольшой, я стал строить планы, как склеить новую девочку. Мне уже приглянулась одна. Проблема была только в том, что ходила она – как это всегда у них бывает – со страшной толстой подругой. Приложив усилия, подругу я сумел отшить и спокойно взялся за убалтывание своей жертвы: «Кстати, отпуск скоро… Ты че думаешь делать? Можно на один день поехать в Питер. Остановиться у меня…»
   И девочка – о чудо! – «на экскурсию по городу» согласилась. Мы дружной компанией – ПашаЕгоБабаЯиОна – поехали ко мне. Прямиком на квартиру к деду и бабке. Оба они оттопыривались в Ялте, совершенно не ожидая в своем доме юношеских оргий. Дверь квартиры, конечно же, оказалась заперта. Ключей от нее у меня, естественно, не было. Я боялся потерять их в морковном раю и оставил родителям. А они, услышав просьбу о ключах, вдруг уперлись рогом: «Зачем тебе ключи, приходи и спи у нас», – заявила мама.
   Ага, сейчас, дождаться, что я откажусь от такой трудной победы?! Женщина, ты что?!
   Я поднялся к соседям наверх, попросил у них фомку и совершенно цинично, рискуя получить нагоняй от «курортничков», вскрыл ворота.
   После всех этих мытарств, после невыносимо долгого ужина с выпивкой я, наконец-то, очутился в комнате один на один со своей суженой. И только взялся за резинку ее трусов, как…
   – А что ты хочешь делать? У меня месячные.
   – !!???…мать!!! – Стон Тарзана, преданного Читой, огласил квартиру. – А почему ты не сказала раньше?!
   – Я же не думала, что у нас что-то будет.
   …В рот она брать тоже отказалась. Это, видите ли, оскорбляло ее целомудрие. Кое-как я уговорил ее помочь мне хотя бы руками. Вырвав из лап злодейки-судьбы не самый приятный оргазм в своей жизни, попытался отвернуться к стенке и уснуть, чтобы этот кошмарный, зря прожитый день поскорее закончился.
   – Рома? – услышал я сквозь дремоту.
   – Ну, чего еще?!
   – А как у нас будет дальше?
   – Что значит – дальше?
   – Ну, мы с тобой поженимся?
   – Спи, а? Мы еще даже не трахнулись, а ты всякую хрень говоришь, – я пытался уснуть, чтобы снова не думать о сексе. Но существо, лежащее за спиной, все строило какие-то воздушные замки из своих девственных фантазий и еще полночи донимало меня тупыми девичьими вопросами.
   Проводив ее с утра и мысленно дав пинка под зад, я тут же про нее забыл.
   …Жизнь на морковке вяло потекла дальше: хватал девок за многочисленные сиськи и разнокалиберные жопы, пил пиво, не хотел работать. Я даже в итоге нашел девочку, согласную трахаться, но вышло все это как-то неаппетитно. Неумелая, глупая, привязчивая…
   И вдруг однажды я узнал интереснейшую вещь! Что по ночам кинофотчики – студенты кино-фото факультета – устраивают оргии в бане. Только попасть туда посторонним трудно. Мерзавцы закрываются на все замки и не открывают никому, даже родной матери. А кинофотчики были самые старые и тертые среди абитуриентов. На это отделение поступали люди, которые уже работали в кино, на телевидении, в журналах, газетах и которым, для продвижения в карьере, не хватало дополнительного образования.
   Но и я уже не был школьником, так что закорефаниться с кем-то из этой компании мне труда не составило. Вечером я примчался на их гулянку. Мне открыли дверь, и я оказался уже не среди школьниц, а среди молодушек, лет этак двадцати пяти.
   Довольно скоро я уединился с одной из них в темной парилке, на верхней полке. Это был быстрый секс на березовых жестких вениках, которые щекотали ей жопу и впивались мне в коленки. Секс без уговоров и прелюдий. Секс без вопросов о свадьбе. Девица получила удовольствие и исчезла, сказав: «Пока».
   Я остался лежать, подложив шайку под голову.
   После месяца уговоров неподдающихся девственниц, долгих пустых ухаживаний, пробивания стены головой тебя вдруг затаскивают в темную комнату, трахают без вопросов и разговоров, а потом выкидывают из жизни, сказав «пока»?!!
   Ничегосебесказалясебе!
   Потом подумал, а чего переживать? Ведь я и сам такой?
   Правда, через два дня я перестал воспринимать себя как циника, потому что сильно увлекся. Наконец-то я встретил девочку своей мечты. Мы познакомились, о чем-то поговорили, она сказала, что ее зовут Лена и что ей некогда. На следующий день я пошел ее искать, но не нашел, потому что забыл, как она выглядит.
   – А где эта девушка, с которой вчера меня знакомили? – все интересовался я у приятелей.
   – Да вот она! Не видишь, что ли?
   Оказалось, она находилась рядом. Но так как я близорук, то просто не увидел ее тогда: девушку, которая в будущем и стала моей женой.

И Бог создал общежитие…

   Два студента идут мимо общежития.
   Один смотрит на вывешенные на веревочке трусы:
   – Первокурсницы.
   – А как ты догадался?
   – Только первокурсницы стирают трусы. А начиная со второго курса, вообще все без трусов ходят.

   Когда ты знакомишься с девушкой, она не может не нравиться. Дальше ею можно увлечься, потом ее бросить, а потом перезвонить и предложить выйти замуж. Бывает по-разному. Но очень редко случается, когда люди поняли все друг про друга с первого взгляда. И с первого же взгляда влюбились навеки, решили пожениться и умереть в один день и быть похороненными в одной могиле. Чаще при знакомстве с девушкой ты даже не можешь предположить, какое место она займет в твоей жизни. Но пока ты свободен, не можешь не видеть, что вокруг так много девушек хороших и так много ласковых имен. Особенно если ты еще очень молод и у тебя за пазухой есть тайна, имя которой гиперсексуальность.
   Глупо мне сейчас каяться в том, что студенческие годы, уже живя с Леной, я все равно проводил в поисках новых увлечений. Ведь вокруг была дикая масса свободных женщин, они все были интересны и открыты… В том числе и для общения. И к тому же многие из них жили без родителей, в общежитии.
   И вот я, в двадцать один год, понял совершенно чудесную вещь.
   Человек, придумавший общежития, был гением! Общежитие – культурный и сексуальный эпицентр города; а для нас он – двигатель разврата в массы. Там все время что-то происходит. У кого-то обязательно – день рождения, у кого-то новая любовь или похороны, ну, то есть какой-нибудь хороший повод выпить… Постоянный и спонтанный праздник. Жизнь здесь кипит круглосуточно. А главное, тут водятся бабы!
   Девочка, живущая в общежитии, и девочка, которой она была дома, – это уже две разные женщины. Хотя она еще не сбросила старую кожу и по-прежнему находится в зажиме, и по-прежнему никому не дает и в рот не берет: в смысле выпивку, но постепенно, день за днем она начинает убеждаться, что, наверное, она несколько не права. Ей становится все понятней, что запреты на секс, курение и выпивку были в ее жизни лишь потому, что рядом всегда находились любящие родители, которые по какой-то необъяснимой причине были противниками всего этого наслаждения. Но предки росли в доисторические советские времена, когда было не модно пить, курить и давать до свадьбы. Сейчас же все поменялось десять раз. И на самом деле, парни вокруг умные. Они не дадут ей залететь, не причинят боли, а если и предложат наркотики, так только те, что употребляют сами. А они же не дураки, чтобы употреблять всякую дрянь и приближать свой конец. Они же понимают в этом. Массовый гипноз работает. И когда девочке протягивают в компании сигарету, она курит со всеми. Если все колются героином, то и она попробует. Она свято верит, что люди вокруг нормальные.
   А теперь помножьте сию дивную ситуацию на то, что здесь были девочки из застойной эры. Я уже в предыдущих главах упоминал, что это такое, если кто забыл или не знает. Но, говоря про общежитие, данную тему можно подчеркнуть особо еще раз. Здесь дети, воспитанные в полном отсутствии элементарных знаний о половой жизни, оставались еще и без присмотра элементарных родаков, что как нельзя лучше усугубляло ситуацию. Ведь незнание многих доходило просто до маразма. В школе друг другу все рассказывали, что детей рожают из пупка. При этом показывали снимки беременных баб и пускались в объяснения, что «пупок развязывается, и оттуда вылезает эмбриончик». Нередко случалось, что какая-нибудь из целок, чтобы приобрести авторитет среди подружек, начинала корчить из себя прожженную блядь и учить их уму-разуму: например, что при занятиях сексом кончать можно, куда угодно, но главное – не целоваться. От этого появляются дети.
   Неудивительно, что вчерашние школьницы в общежитии просто потерялись и окончательно запутались в вопросах морали и норм поведения. «Что можно? Что нельзя? Господи, ответь, как себя вести и что говорить этим мальчикам, а-ууу!»
   Девушки часто перегибали палку. В смысле, можно было в коридоре общежития остановить какую-нибудь вопросом: «А скажикася, красотка, целка ты еще, аль нет?» Она, чтобы не выглядеть «лохушкой», могла заявить: «Малец, не нужно меня глазами трахать, а носом кончать. И, вообще, я была женщиной уже тогда, когда ты еще болтался в мутной капле на конце своего отца!» То же самое могли ляпнуть следующие две, три, четыре невинности, встретившиеся тебе на пути в туалет. Ведь у девушек лучшая защита – это нападение. И никто ни за что не признался бы в своей девственности. А ну как ее сочтут невостребованной и никому неинтересной?!
   Вспоминается анекдот: «Але, это прачечная?!» – «Х…чная! Министерство культуры слушает!» Приблизительно такой ответ следовал бы на вопрос о девственности от студентки института имени культуры. Там на краткий вопрос отвечали в трех сложных матерных фразах, после чего еще могли грязно выругаться. Но все это было напускное, фальшивое, а потому морочить головы этим «опытным» девочкам было проще простого! Чем некоторые «сволачные подонки», вроде нас, и пользовались.