Треер Леонид. Приключения воздухоплавателя Редькина

   - Ладно,- вздохнул Коля, выдержав паузу.
   доставим вас к другу. Но при одном условии: вы никогда больше не должны обманывать публику. Уж если людоед - так не понарошку, а чтоб настоящий. .
   - Клянусь!-торжественно произнес сияющий| Сид.- Чтоб до самой смерти мне питаться одним ацидофильным молоком, если я обману публику!
   Удовлетворенный Редькин подошел к приборам и путем сложных вычислений нашел нужное направление.
   "Искатель" взял курс на Мармеладовый архипелаг.
   Глава седьмая,
   в которой Редькин получает знаменитую марку
   В наше время дети развиваются ускоренными темпами. Вчерашние выпускники детсада объявляют мат гроссмейстеру и ставят в тупик академика. Десятилетний виолончелист, шатаясь под тяжестью инструмента, покоряет жюри международного конкурса. Кроха, отложив куклы, поднимается на гимнастический помост и, исполнив немыслимое сальто, становится олимпийской чемпионкой. Не за горами время, когда младенец, выплюнув соску, помчится поступать в консерваторию или в школу с математическим уклоном, и экзаменатор жалостливо вздохнув, скажет младенцу: "Вы слишком стары, мой друг, чтобы рассчитывать на успех".
   Приходится спешить. Приходится делать сегодня то, что можно отложить на завтра. Ибо завтра, возможно, будет поздно.
   Коля торопился. Кроме всего прочего, его подстегивал голод. Они летели уже целые сутки, но ни архипелага, ни Тихого океана не было видно. Безжизненные каменистые холмы тянулись внизу, предлагая воздухоплавателям лишь ящериц. Сид стонал и ругал себя за то, что не съедал все, предлагаемое когда-то зрителями. Леро, прикрыв глаза, отрешенно бормотал: "Как прекрасен этот мир, посмотри..." Коля молча разглядывал в бинокль суровый ландшафт.
   Постепенно на склонах холмов стали появляться кусты. Потом холмы исчезли, промелькнул лесок, похожий расческу со сломанными зубьями, и начались луга, такие зеленые, что хотелось превратиться в корову и щипать травку.
   Вдруг перед носом Редькина возникла белая утка она ковырялась в земле и никуда не торопилась.
   - Сид,- сказал Коля,- вы любите жареных уток?
   - Жестокий мальчик,- прошептал Сид,- он хочет убить меня...
   - Я хочу накормить вас,- рассмеялся Редькин и вел шар на посадку.
   Приземлившись, экипаж "Искателя" бросился к утке с истошным кряканьем она понеслась прочь. Утка бежала некрасиво, точно марафонец, надевший ласты. Воздухоплаватели мчались резво, но схватить жар-птицу не удав лось. Сид безнадежно отстал и, упав на траву, ждал, когда откроется второе дыхание. И только Коля продолжал погоню.
   Наконец, утка начала сдавать, и тогда Редькин мощным спуртом приблизился к ней и в великолепном вратарском прыжке настиг птицу. Утка яростно била крыльями по его лицу, но, взглянув Коле в глаза, прекратила сопротивление.
   Появился Джейрано, прилетел Леро. Толстяк поцеловал утку, поднял ее над головой и начал вальсировать круг Коли со счастливым смехом.
   - Эй, балерун!-раздраженно крикнул Леро.- обратите внимание на ногу вашей партнерши!
   На утиной лапке сверкало золотое колечко, на котором было выгравировано: "Имущество Барракудо. Употреблять строго запрещается".
   Изумленные воздухоплаватели тщательно осмотрел имущество неизвестного Барракудо, но других объявлений не обнаружили.
   В это время послышалось гудение мотора, и они увидели самолет. Он летел далеко в стороне, и за ним тянулся шлейф листовок. Бумажки кувыркались и медленно опускались на землю, точно конфетти. Леро, посланный за листовкой, взлетел, оскорбил словом молодого птеродактиля, пытавшегося затеять драку, и вернулся с добычей, пахнущей типографской краской.
   "Граждане великой Кошмарии! - прочли воздухоплаватели.- Мои дорогие дети! Ваш усталый папа Барракудо страдает и тоскует. Уже три дня отсутствует его любимая Белая Утка. Это мешает ему заботиться о вас. С болью в сердце вынужден расстрелять сегодня в нашей славной столице Вальядоле сто заложников. И так будет каждый день, пока не найдется Белая Утка. Тот, кто найдет ее, получит десять тысяч люриков. Спешите, дети мои. У меня очень скверное настроение.
   Ваш любимый диктатор папа Барракудо".
   - Вот и пообедали,- Коля почесал затылок,- придется вернуть утку.
   - Вернуть? - рассеянно спросил Сид.
   - Ну конечно,- Коля был удивлен вопросом,- иначе погибнут заложники...
   - Не отдам! - крикнул Джейрано, прижимая птицу к груди.- Не отдам. Утка общая. Я тоже бежал за ней. У меня шишка голода...
   Коля, ни слова не говоря, повернулся и зашагал к "Искателю".
   - Святая мадонна,- простонал Сид,- зачем я связался с этим героическим мальчиком. Он доконает меня своим человеколюбием...
   Джейрано, волоча утку, поплелся за Колей.
   Они поднялись в небо и полетели в том направлении, где скрылся самолет. Минут через пятнадцать на горизонте показался город. Это и был Вальядол, столица Кошмарии.
   На всякий случай Коля посадил "Искатель" в нескольких километрах от города, на уютной лужайке.
   - Хотите пообедать у папы Барракудо? - спpocил Редькин, насмешливо глядя на Котлетоглотателя.
   - О нет, мой маленький герой,-Сид покачал головой,- лучше я поголодаю. Идите сами, и пусть нимб великомученика освещает вам дорогу. А я, простой смертный, слабый и бесхребетный, лучше посплю. Я боюсь диктаторов.
   -- Спите, Сид Джейрано,-Коля покраснел от злости как будто он не боится диктатора! - Отдыхайте, набирайтёсь сил. Вам ведь скоро опять глотать баранов, лопать 6ыков и пить ведрами кофе. Спите! А ты, Леро, отгоняй от спящего мух...
   - Еще чего! - фыркнул попугай.
   - Леро,- строго сказал Редькин.- За шар и за столь беззащитного дядю отвечаешь!
   Он замотал утку в старый свитер Эдисона Назарович! и отправился освобождать заложников.
   Был полдень, когда Коля вошел в Вальядол. Город плавился в зное и казался вымершим. Только тощие беж родные псы понуро стояли в тени, свесив розовые языки до земли. Кривые переулки, застроенные халупками из фанеры и жести, как грязные ручьи, впадали в главную и единственную улицу Цвай Карамболь. На этой улице находились лавки, почта, кинотеатр и кафе с фирменным блюдо "Печень покошмарному".
   Цвай Карамболь упиралась в огромную площадь, на которой возвышался Дворец. |
   Обливаясь потом, Коля добрел до дворцовых ворот чугунными львами по бокам. У ворот, на табуретке, сидел под зонтом сонный часовой в темных очках, шляпе, зеле ной сорочке и в шортах. Он чистил пилочкой ногти рядом с ним, на асфальте, стоял телефон и валялся автомат, похожий на отбойный молоток.
   - Я насчет Утки,- сказал Коля и, развернув свитер показал птицу, которая тут же закрякала.
   Часовой замер, затем схватил телефон и начал бешено набирать номер.
   - Докладывает оборотень Чистоплюй! в трубку.- Прилетела Уточка!
   Завыла сирена, ворота открылись, и выбежали два долговязых парня в точно такой же форме, что и чистоплюй. Из этого Редькин сделал вывод, что они тоже оборотни. Парни встали по бокам у Коли и повели его во двор Они долго шли по роскошным залам, поднимались и опускались по мраморным лестницам, кружили по темным лабиринтам коридоров, пока не остановились у массива дверей с табличкой "Тихо! Барракудо думает".
   Один из сопровождающих открыл дверь и кивком пригласил Колю войти. Редькин шагнул, дверь бесшумно закрылась, и он остался в темноте, ослепший после яркого солнца. Узкая полоска света пробивалась из-за гофрированных штор.
   Постояв несколько секунд, он начал двигаться на ощупь. Так беспомощно тыкается во тьме зала опоздавший к началу сеанса, натыкаясь на зрителей, пока чья-то решительная рука не пригвоздит его к пустому креслу. И когда глаза привыкли к сумраку, Коля начал осматриваться. Вдруг позади его раздался всплеск. Он обернулся и похолодел.
   Щуплый человечек в длинной белой рубахе сидел на тахте и скалил зубы. Ноги его были опущены в таз с кипятком. Длинные обезьяньи руки касались пола. Из клубов пара проступали голый череп и морщинистое лицо с фарфоровыми, не мигающими глазками.
   Что и говорить, зрелище было жутковатое, но Редькину удалось справиться с волнением. Он вынул из свитера птицу и протянул ее диктатору:
   - Ваша Утка?
   - Моя,-отозвался диктатор, пощупав кольцо.- Где взял?
   - А прямо на дороге,- затараторил Коля - Иду себе, а она навстречу, и глаза такие умные-умные, и видно, хочет что-то сказать, я сразу понял, утка непростая, и тогда...
   - Стоп! - прервал Барракудо.- Коротко о себе!
   Коля опустил голову, не по-детски вздохнул и, печально глядя на диктатора, сказал:
   - Зовут меня Робин. Фамилия Бобин. Мать умерла рано, я ее не помню. Говорят, она была леди. Отец - aнглийский боцман. С пяти лет я стал плавать с ним. Образование - среднее, незаконченное. Отец много пил и бил меня почем зря. Я не выдержал и во время стоянки в Гонконге сбежал. И вот брожу по свету в поисках дедушки по маминой линии...
   Редькину удалось выдавить слезу, так нужную в этот момент. Слеза упала в таз, где парились конечности диктатора, звонко булькнула, и в месте ее падения выпрыгну, восклицательный знак.
   Барракудо поморщился:
   - Ужасно ноют ноги. Должно быть, задует сирокко,-Он хлопнул в ладоши, и появился оборотень.-Заложников отпустить. Расстреляем в следующий раз. Приготовить другу Робину комплексный обед No 3. Назначить на завтра парад. Сливы перебрали?
   - Так точно! - выпалил оборотень.
   - Молодцы. Порченые-продать. Хорошие - закатать в банки - и в подвал.
   Закончив водную процедуру, диктатор натянул на голову кудрявый парик, надел халат, шлепанцы, подошел Коле и неожиданно прижал его к себе.
   - Спасибо, друг,- бормотал Барракудо.- Утка символ моего могущества... Я не останусь в долгу...
   После его объятий из Колиных карманов исчезли шариковая ручка и перочинный нож, но Коля обнаружь пропажу гораздо позже.
   Барракудо пропел "Любил ли кто меня, как я?", подошел к окну и поднял шторы. Кабинет наполнился светом и Коля увидел на стенах странные картины: в тяжелых рамах висели рентгеновские снимки головы. Заметив удивление гостя, диктатор напыжился и с гордостью произнес
   - Мои портреты! Вот на этом снимке мне 16 лет. А на этом - тридцать. Видишь, какой мозг?
   - Да-а-а,- Редькин понимающе покачал головой, -это же мозг гения...
   - С чего ты взял? - Барракудо слегка засмущался
   - Для гениальности надо, чтоб мозг весил около килограмма,- не моргнув, соврал Редькин,- а у вас, судя по снимкам, полтора кило, а может, и все два.
   - Сейчас, правда, поменьше осталось,- вздохнул диктатор,- приходится много думать... Но все равно,- он подмигнул Коле и хихикнул,- кое-что еще кумекаем.
   - Как же тебя, Робин, отблагодарить? - Барракудо задумался
   - Десять тысяч люриков - это, конечно, гипербола. Я тебе их не дам. Деньги портят человека, я на себе испытал.
   - Да мне ваши люрики и не нужны,- Коля yлыбнулся,- на моем месте так поступил бы каждый! Мне бы поесть и дальше двигаться, дедушку искать...
   - Э, нет, дорогой, раньше, чем завтра, я тебя не отпущу. Завтра состоится парад в честь Белой Утки, и ты, как ее спаситель, должен присутствовать.
   В это время открылась дверь и вошел оборотень с огромным подносом, накрытым белоснежной салфеткой. Он поставил поднос на стол и быстрым движением как факир сдернул салфетку. С глубоким разочарованием Коля оглядел комплексный обед, состоящий из трех блюд: рыбки хакус, светящейся от обилия фосфора, яичка со штампом "Свежее до 1980 года" и компота из сухофруктов.
   - Садись, Робин, ешь, не стесняйся. Мы люди простые без фокусов.
   С обедом Редькин расправился за одну минуту.
   - Молодец,- диктатор погладил его по голове и задумался.
   - Хобби имеешь? - вдруг спросил он.
   - А кто сейчас без хобби! - Коля усмехнулся:
   Раньше я корабельные якоря собирал, а теперь марки коллекционирую.
   - Хорошее у тебя хобби,- Барракудо завистливо вздохнул:
   - А у меня оно такое, что и сказать стыдно.
   Он оглянулся:
   - Чужие карманы посещаю. Ворую говоря.
   - И давно?
   - Сколько себя помню. Это у нас наследственное. Он подсел к Редькину и жарко зашептал ему на ухо.
   - Все делают вид, что ничего не замечают. Боятся. Министры перед тем, как ко мне идти, все из карманов выгребают. Тоска зеленая. Приходится им делать подарки, а потом их же и уводить. Представляешь?
   - Да-а- Коля не знал, что сказать. Глава государства и на тебе! - А зачем вам, дядя Барракудо, воровать, извиняюсь, посещать чужие карманы? Вам ведь и так все отдают, когда захотите.
   - Это неинтересно. Другое дело - пальчиками.- Глаза у диктатора заблестели.
   - Двумя чуткими пальчиками провести ювелирную работу и извлечь из жилетки како-нибудь растяпы часики...
   Он мечтательно прикрыл глаза и помолчал:
   - А ты, значит, Робин, специалист по маркам? Барракудо прищурился, достал из тумбочки табакерку, раскрыл ее и протянул Редькину. Внутри табакерки лежала марка. При виде ее Коля оцепенел. Это была знаменитая Мальдивская марка. Всего три таких марки было выпущено сто лет назад. Одна из них исчезла в пучине Атлантики вместе с кораблем голландского купца.
   Вторая марка сгорела во время знаменитого пожара в Чикаго. И вот сейчас он держал в руках последнюю Мальдивскую.
   - Дарю! - сказал Барракудо, довольный эффектом.
   - Это большая честь для меня,- взволнованно произнес Коля,- но...
   - Никаких но! - диктатор улыбнулся, обнажив мелкие зубки грызуна.- Ты заслужил ее. Клади в карман. Иначе обижусь!
   Коля принял подарок с восторгом и благодарностью.
   - А теперь иди и хорошенько выспись. Завтра нам предстоит грандиозное зрелище. Дай-ка я тебя перед сном обниму и поцелую.
   Он протянул руки к мальчику, но Редькин вспомнил хобби диктатора и расставаться с подарком не пожелал.
   - Как бы вам не заразиться,- озабоченно произнес он,- я ведь гриппую...
   Барракудо отпрянул и перестал дышать.
   - Что же ты раньше молчал? - зло прошипел он я ведь с тобой контактировал, может, вирусы подцепил, может, уже началось...
   - А вы меня и не спрашивали,- обиделся Коля, обняли ни с того ни с сего, я и предупредить не успел.
   - Ладно,- Барракудо с сожалением взглянул на Колин карман, где лежала табакерка,- марш в постель, заразный мальчик!
   Спать Колю уложили в большой и неуютной комнате на раскладушке. На стенах были нарисованы отвратительные чудовища, которые разевали огнедышащие пасти и говорили: "Спокойной ночи!" От малейшего движения Редькина раскладушка надрывно стонала. Красный глаз лун внимательно смотрел на него, будто большая и хищная рыба подплыла к окну в ожидании добычи. Луна мешал спать, Коля долго ворочался и, не выдержав, решил скрепить булавкой половинки штор. Булавка проткнула материю, в ту же секунду раздался вопль и кто-то свалился с подоконника. Редькин высунул голову и увидел человек сидящего на клумбе.
   - Больно? - шепотом спросил Коля.
   - Больно,-отозвался человек.
   - А зачем в окне стояли?
   - Да я же оборотень. Приставлен следить за тобой.
   - А зачем за мной следить? - удивился Коля.
   - Положено,- пробормотал оборотень, ощупывая тело.
   - У нас в Кошмарии за всеми следят. Я за тобой слежу я кто-то за мной следит. Все о всех известно. |
   - Да вы поднимитесь ко мне в комнату,- предложу Коля,- и наблюдайте за мной сколько влезет.
   - Не положено,- уныло пробубнил оборотень слежка должна быть тайной...
   - Дело ваше. Ночуйте на клумбе.
   Коля вернулся к раскладушке. Был прожит трудный день. Глаза слипались. Оборотень вздыхал за окном, словно море, и Редькину вспомнилась поездка в Ялту. Потом голове все спуталось, закружилось. Верхом на Белой Утке ехал Барракудо, Сид, одичавший и грязный, сидел на дёреве, пожирая рыбу хекус, по небу летели оборотни, и прохожие разбегались по домам...
   Редькин спал.
   На следующий день на площади перед Дворцом состоялся праздничный парад. Барракудо был одет в белоснежный китель, увешанный коллекцией орденов, галифе с , трехцветными лампасами и сапоги-чулки. В девять часов утра, сгибаясь под тяжестью орденов, диктатор проковылял на своих кривых ножках к микрофону и произнес речь:
   - Дети мои! Сегодня в нашей дружной семье большой праздник нашлась Белая Утка. Поздравляю себя, а значит, и вас! В честь этого радостного события приказываю воздвигнуть на площади мой бюст с Уткой на плече. Каждый житель Кошмарии обязан добровольно внести по одному люрику на строительство памятника. Пока я с вами - вы счастливы!
   Он махнул платочком, и многотысячная толпа запела: "Веди нас, папа Барракудо". У людей были испуганные лица, они пели, глядя в землю, и между ними рыскали оборотни, выискивая молчащих.
   Спаситель Белой Утки стоял рядом с диктатором, кипя от негодования. Вор и прохвост Барракудо держал под каблуком целый народ. Если бы у Коли был в руках пистолет, Кошмария в эту минуту лишилась бы "папы".
   Пение кончилось, и тотчас же загудели сто огромных труб. Каждую трубу держали на плечах десять человек, и столько же человек дули в нее.
   Шествие началось.
   Первыми торжественно и величаво вышагивали слоны, обутые в огромные ботинки шестьдесят второго размера сзади весело бежали слонята в кедах. Поравнявшись с трибуной, слоны подняли хоботы, украшенные лентами:
   и отрубили приветствие, которое тут же перевел Главный затейник:
   - Слава Барракудо! Слава спасителю Белой Утки!
   Затем на площадь вышли макаки. Все обезьяны были в белых маечках и белых трусиках. Они шли на задних лапках, радостно хихикали и что-то кричали.
   - Много бананов нашему другу Робину! - перевел Главный затейник.
   У трибуны все макаки сделали стойку на передних лапках и в таком положении удалились. Их сменили тигры. Они брели, лениво помахивая хвостами. На шее у каждого висела табличка с надписью: "Я бывший хищник".
   Затейник дал знак, и заиграл оркестр. Тигры поднялись на задние лапы и принялись танцевать. Диктатор его министры хлопали в ладоши и кричали:
   - А ну, полосатые, поддайте жару!
   Оркестр смолк, площадь опустела, и тогда раздало рокот моторов. В небе появились три самолета - гордость Кошмарии. Они летели на небольшой высоте, покачивая крыльями в знак приветствия. Вдруг от самолетов начал! отделяться точки, которые тут же расцветали пышными бутонами парашютов. Коля с изумлением увидел под парашютами огромных черепах. К их панцирям были привинчены портреты диктатора. Десант спускался прямо на площадь. Приземлившись, черепахи неторопливо удалились под аплодисменты, волоча за собой парашюты. Барракудо был в восторге и приказал немедленно произвести всех трех летчиков в фельдмаршалы.
   Заканчивался парад шествием оборотней. Они катились на роликовых коньках, держали шляпы у сердца и преданно глядя на диктатора, горланили песню:
   Амускэ зито пeлoгopa Зазандра аль эль кабиола.
   Фуэнка каррих паномора, Дибоза оарпо нирманола.
   Энкара бенци бонцв слип. Гатара тедро лонод флип.
   Алькова хаби фиронал, Крещандо гот унд кабронал.
   В Колином дневнике есть перевод этой песни с пометкой: "Рифму перевести не удалось".
   Вот ее содержание:
   Солнце греет землю, но разве может оно сравниться с душевным теплом папы Барракудо?
   Вода точит камень, но разве может она сравниться с силой воли папы Барракудо?
   Мы уже не говорим о мудрости, прозорливости, скромности и других достоинствах дорогого папы Барракудо?
   Припев:
   Трепещи, враг внешний!
   Трепещи, враг внутренний!
   Сыны Барракудо всегда начеку
   После парада Коля сообщил диктатору, что ему пора в путь.
   - Уже покидаешь нас? - огорчился Барракудо,- я так к тебе привязался, дорогой ты мой человек. Марку не забыл?
   - Что вы! Разве можно забыть такую марку?! Редькин похлопал себя по карману.
   - Так дай же мне обнять тебя в последний раз, мой простуженный Робин! воскликнул Барракудо и, натянув на лицо марлевую повязку, прижал Колю к себе.
   Он облобызал мальчика, всхлипнул, сказал: "Ступай с богом" и удалился, приложив к глазам платок.
   Коля покинул Дворец, неторопливо пересек площадь и исчез из Вальядола...
   Барракудо был доволен: его ловкие пальцы без труда извлекли табакерку из Колиного кармана.
   Мурлыкая опереточный мотивчик, он быстро открыл табакерку.
   Сначала диктатор остолбенело глядел вовнутрь, но вместо знаменитой Мальдивской марки, лежала белая бумажка, затем лихорадочно схватил ее и прочел: "Барракудо-дерьмо!!!"
   Диктатор взвизгнул и, выскочив на балкон, завопил
   - Догнать мерзавца! Четвертовать мальчишку! Нет восьмировать! В порошок!
   Оборотни помчались по Вальядолу дружной стаей они заглядывали в урны, врывались в квартиры, вспарывали перины и обнюхивали незнакомые предметы. Беглец будто провалился под землю.
   Барракудо задыхался от ярости. Вдруг до него докатился рев оборотней. Они стояли на площади, задрав головы, и кричали. Диктатор взглянул на небо и все понял: на Дворцом, поднимаясь все выше и выше, проплывал воздушный шар.
   - Он! - оскалился Барракудо-поднять всю авиацию! Уничтожить негодяя!
   Через двадцать минут те самые три самолета, из которых недавно прыгали черепахи-парашютисты, взлетели с аэродрома. Дело принимало неприятный для воздухоплавателей оборот,
   К их счастью, три единственных летчика Кошмарии успели отпраздновать присвоение фельдмаршальских званий, и в самолеты их принесли прямо из-за стола. А, как известно, управлять современной техникой в нетрезвом состоянии очень нелегко. Асы начали гоняться Друг за другом, решив, что имеют дело с авиацией противника. Первый самолет набрал высоту и красиво вошел в штопор, выйти из которого даже не пытался.
   Он почти насквозь прошил земной шар и застрял под станцией Хмерцики.
   Второй пилот совершил вынужденную посадку на Цвай Карамболь. Все, кто были на улице, лезли в окне прыгали в канализационные люки, чтобы уберечься от бешено несущегося самолета. Он мчался до тех пор, пока не врезался в городскую баню, которая развалилась, словно карточный домик. Из клубов пыли и пара во все стороны побежали голые люди, прикрываясь тазиками.
   Хуже всего обстояло дело с третьим летчиком, который захотел уничтожить тень от собственного самолета. Атаку он провел очень грамотно и настиг тень у самой земли, когда она пробегала по Дворцу диктатора. Раздался взрыв, тень исчезла, но вместе с ней исчезли самолет и Дворец...
   Над Вальядолом долго кружили рентгеновские снимки и летала дверь с табличкой: "Тихо! Барракудо думает".
   "Искатель" держал курс на Мармеладовый архипелаг.
   Глава восьмая,
   в которой читатель знакомится с двумя совершенно секретными письмами
   Письмо первое
   Дорогой Шеф! Кажется, совсем недавно Вы выдали мне командировочные и инструкции. Как бежит время! Теперь о деле. После Корколана вышел на след, так что операция близка к завершению. Не исключено, что Редькин ведет более тонкую игру, чем предполагал резидент Одуванчик. Настораживают события в Кошмарии, где после гибели Барракудо народ остался без присмотра.
   А не занимается ли Редькин свержением диктаторов? С риском для жизни продолжаю преследование. Кончились тюбики со спецпитанием, пришлось перейти на жёлуди, которых тут, к счастью, много. Стоит сухая жаркая погода без осадков, которую не помнят долгожители. Часто встречаются красивые животные-хищники. Вышел из строя аппарат для чтения чужих мыслей, вынужден строить догадки. Но это пустяки. Самочувствие хорошее. Вчера я был укушен ядовитой змеей типа кобра чуть пониже спины. К счастью, мне удалось вовремя высосать яд. Так что все нормально. Где-то в Кошмарии потерял лазерный пистолет. Прошу выслать мне двадцать флуидоров для приобретение нового пистолета.
   Несмотря на перечисленные трудности, я готов приступить к захвату шара. Если не возражаете, сообщите.
   С наилучшими пожеланиями.
   Преданный Вам
   Агент Ноль Целых Пять Десятых
   Письмо второе
   Не возражаю.
   Р. S. Денег нет.
   Шеф.
   Глава девятая,
   в которой Редькин обнаруживает следы исчезнувшей цивилизации
   Стремительное бегство из Кошмарии, картина воздушного боя и взрыв Дворца настолько потрясли Сида, что он забрался под стол и, поскуливая, просидел там несколько часов.
   Наконец он вылез и попытался привлечь к себе внимание.
   - Мне наплевать на старуху-смерть- нерешительно пробормотал Котлетоглотатель, глядя на Колю.
   Редькин молча смотрел в иллюминатор, не желая поддерживать беседу.
   - Да, наплевать! - громко повторил Сид.- Но я слишком дорожу жизнью, чтобы рисковать по пустякам. Как которые.- Он сделал ударение на последнем слове если завтра будет решаться судьба человечества и потребуется всего одна жизнь, вы слышите, всего одна жизнь, Джейрано предложит свою!
   Да хватит вам,-Коля поморщился, ну сдрейфили, с кем не бывает, зачем теперь ломать комедию
   Толстяк съежился, опустился на ящик, губы его дергались, и он заплакал. Коля решил, что это очередной трюк, но слезы перешли в рыдания, и Редькин почувствовал, что Сид не притворяется. Он подошел к Джейрано и тронулся до его плеча.
   - Не надо плакать, Сид,-сказал Коля, переполняясь жалостью,- вы смелый и веселый человек, и я доволен, что мы летим вместе.
   Кто осудит врача, обманывающего больного во имя его исцеления? Простим и мы Редькину эту святую ложь.
   - Я трус,- всхлипывал Сид.- Если бы вы только знали, Коля, какой я трус. Боже, как мне надоело всего бояться. Я боюсь драк, полиции, хулиганов, собак, мотоциклов, злых взглядов, темноты, зубных врачей и всего осталного. Я устал бояться. Скажите, Коля, что мне делать? Разве можно так жить?
   Надо было произнести какие-нибудь умные слова, которые помогли бы Джейрано обрести уверенность. Пока Редькин вспоминал главу "Храбрость" из книги "Мудрые мысли", заговорил Леро.