Страница:
Великий труженик хоккея Анатолий Фирсов был для меня примером отношения к тренировке. Никто не работал больше него. Он весь состоял из упругих мышц. А каким неудержимо яростным Фирсов был в игре! Выходил он на площадку, и трибуны сразу начинали гудеть в предвкушении гола. Фирсовского «щелчка» смертельно боялись вратари. Шайбу он посылал с такой силой и скоростью, что уследить за ней было невозможно. Мы особенно ценили Анатолия за то, что в трудные минуты он умел повести за собой команду, сплотить ребят. Он был капитаном ЦСКА, играющим тренером. Как жаль, что не удалось ему встретиться на льду с канадскими профессионалами… Какая бы захватывающая это была дуэль – Фирсов против Эспозито! В 1972 году Анатолий, по моему мнению, вполне заслужил включения в сборную СССР – он тогда играл великолепно, а в начале года стал трехкратным олимпийским чемпионом, но, увы, сложилось так, что за океан Фирсов не поехал…
Свои первые шаги в спорте Анатолий делал как игрок хоккея с мячом в команде завода «Красный богатырь». Было ему тогда 12 лет. Затем играл в московском «Спартаке», а в 1961 году пришел в ЦСКА, где под опекой А. В. Тарасова и расцвел его необыкновенный талант. Вот как сам Тарасов говорил о достоинствах этого великого форварда 60-х годов: «В игре Анатолия поражает скорость. Прежде всего скорость мысли. Порой мне кажется, что игра Фирсова состоит из непрерывного ряда озарений: в горячей напряженной обстановке, мгновенно ориентируясь, он находит самые неожиданные решения. Второе – это скорость исполнения того или иного технического приема, паса, обводки. И третье – скорость бега. Три скорости, взятые вместе и перемноженные.
Он первым в нашем хоккее освоил новый финт „конек-клюшка“. В ходе игры охотно принимал жесткую борьбу. И дело, конечно, не только в одной его одаренности. Успехи Фирсова объясняются его жадностью к хоккею, от него чаще всего я слышал просьбу позаниматься с его звеном дополнительно. У него даже дома есть штанга, и надо сказать, что у штанги не бывает выходных дней».
На чемпионате мира 1971 года в Швейцарии Анатолий сильно простудился и слег с температурой 39 градусов. А дела складывались так, что нашей команде обязательно требовалась победа в очередном матче. Фирсов сумел убедить врача в том, что он уже вполне здоров, и вышел на площадку. Виданное ли дело – играть с такой температурой? А он играл! Не о себе думал – об интересах команды.
Допускаю, что кто-то, прочитав это, скривится: стоит ли, дескать, так рисковать своим здоровьем ради спортивного успеха? Вопрос спорный, и однозначного ответа на него нет. Но вот что для меня абсолютно ясно: Фирсов в любой ситуации поступит так же – он думает вначале не о себе, а о своих товарищах, он человек коллективный, ради других людей он готов на все. А так жить и нужно – уж это-то бесспорно.
У меня иногда спрашивали: «И как это тебе удается быть таким покладистым парнем? Вечно ты улыбаешься, ко всем добр… Откуда это идет?» Все оттуда же – из тарасовской школы. Да и чего тут удивляться, если я веду себя нормально, по-человечески? Разве популярность и награды дают кому-нибудь основание на то, чтобы быть высокомерным, капризным и считать, что тебе все дозволено? Напротив, слава обязывает меня тщательно взвешивать каждый свой поступок, каждое сказанное слово. Она как увеличительное стекло, которое позволяет людям рассматривать тебя с ног до головы. Будь начеку!
Порой с горечью видишь такую картину. Идет известный спортсмен к автобусу после матча, а к нему, набравшись храбрости, со всех сторон с мольбой тянутся мальчишки:
– Дайте, пожалуйста, автограф.
Но наш спортсмен, едва замечая их, сквозь зубы цедит:
– Отстаньте.
Но это же абсурд! Для кого же ты играешь в хоккей, как не для наших мальчишек? II для кого ты побеждаешь, как не для них? Мы воспитываем ребят своим хоккеем. Они видят в чемпионах кумиров и хотят быть похожими на нас. А тут «отстаньте». Для мальчишек – катастрофа, горе. Во что же ему верить теперь? В кого?
Увы, есть такие спортсмены.
Про себя скажу: я всегда стараюсь быть доброжелательным к людям. Не изменяю своему стилю даже в крайних случаях.
…Прошло некоторое время, и ко мне пристало другое прозвище – «Дзурилла». Наверное, потому, что у меня и у блиставшего тогда чехословацкого вратаря были похожие имена – Владислав, Владо. Я ничего против не имел, моему самолюбию даже льстило, что армейцы хоть и косвенно, но ставят меня рядом с великим голкипером. Первым вратарем ЦСКА тогда был Коля Толстиков, и «Дзурилла» с удовольствием носил не только свою, но и его клюшку. Коля меня многому научил. Ученик же в итоге оказался «неблагодарным» – вытеснил коллегу с первых ролей.
До сих пор у меня осталось какое-то чувство вины перед Колей, перед Лапшенковым, перед Адониным я невольно загораживал им дорогу наверх. Психологически им было трудно заставить себя работать в полную силу, зная, что Третьяк почти наверняка останется первым вратарем. Хотя если объективно рассуждать, то какая тут вина? Разве стал бы я мешать, если бы кто-то вдруг заиграл лучше меня?…
Я уже был первым вратарем ЦСКА, а Колину клюшку все равно носил, и никто этому у нас не удивлялся. В армейском коллективе привыкли уважать всех, кто старше.
За эти годы у меня в клубе и в сборной было много товарищей вратарей, и каждый меня чему-то научил.
В 1971-м в Швейцарии состоялось мое «утверждение на должность» основного голкипера сборной СССР. Приехал я на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, а уезжал из Женевы две недели спустя первым.
До сих пор храню в памяти ощущение силы, свежести, уверенности, которое не покидало меня весь тот сезон. Все получалось! В чемпионате страны, в неофициальных международных матчах, в главных турнирах – везде… Вот был сезон!
В конце декабря меня взяли в составе взрослой сборной за океан, а юниоры отправились на европейское первенство в Женеву. Вратарем у них был спартаковец Виктор Криволапов. Неожиданные обстоятельства потребовали от Виктора срочно вернуться домой. Руководители хоккея решили, что заменить его должен я.
31 декабря я прилетел из Северной Америки в Москву, 1 января отправился в Женеву, а 2-го вышел на лед.
Помню вытянутые от удивления, ошеломленные лица чехословацких юниоров, когда они увидели меня в столовой: «Вот так сюрприз!» А я про себя подумал: «Фора за нами!»
За команду юниоров тогда играли Лебедев, Анисин, Бодунов, тренером команды был Н. Эпштейн.
До этого я трижды участвовал в молодежных чемпионатах континента: в 1967 году мы заняли второе место, а затем привозили на родину только «золото». Не стал исключением и женевский турнир.
А спустя два с половиной месяца – снова Альпы, опять знакомые, уютные катки. Основным вратарем был, как и прежде, Виктор Коноваленко. Однако в тот раз у него не заладилась, не пошла игра. Кстати, оба матча с нашими главными соперниками – чехословацкими хоккеистами – тогда сложились неудачно: первый завершился вничью (3:3), а второй сборная СССР проиграла (2:5). Мне доверили матч с финнами (10:1) и с ФРГ (12:2).
И вот настал черед решающих поединков. Тарасов меня предупреждает: «Будешь играть с американцами».
А я бы рад, да не могу: накануне простудился, температура поднялась почти до 40 градусов. Играть больным в воротах – не всегда подвиг. Можно и подвести команду: пропустил шайбу, вторую, и ситуацию, глядишь, уже не исправить.
Ох, и отругал меня тогда тренер! Следить за своим здоровьем, тщательнейшим образом беречь его – это тоже долг спортсмена, непременное условие его жизни – такова в нескольких словах суть той тарасовской гневной речи. «Кстати, профессионалов за такие вот болезни (если доказана оплошность спортсмена, его вина) беспощадно штрафуют», – добавил он.
Но что там тренерский гнев… Я и без того переживал, глаза поднять боялся.
Наконец наступает кульминационный момент – матч со шведами. Надо было обязательно побеждать. Выиграем – мы чемпионы мира, уступим – главный приз уедет в Прагу. Я к тому дню уже почти поправился. И накануне матча Тарасов меня предупреждает:
– Завтра будешь играть.
Честное слово, всю ночь не сомкнул глаз. Казалось, решается судьба. Сегодня или никогда. Но более всего страшила перспектива подвести товарищей, не оправдать надежд тренеров. Мне еще не исполнилось и 19 лет…
По правде сказать, шведы тогда выше третьего места подняться уже не могли. Перед матчем они даже не вышли на «раскатку». Но в психологическом плане преимуществом владели наши соперники. Они могли себе позволить играть свободно, без оглядки, на их плечи не давил груз огромной ответственности.
Мы сначала повели в счете – 2:0, и работы у меня было не очень много. Но, кажется, рановато успокоились наши форварды. Шведы вовсе и не думали сдаваться без борьбы. Две шайбы почти подряд влетают в мои ворота, потом еще одна. Вот тебе раз!
Перерыв. В раздевалке Тарасов устроил такой разнос… Всем досталось, даже прославленным ветеранам. И только меня пощадил разгневанный наставник. Похлопал по плечу:
– Ничего, мальчик, все нормально. Терпи.
После Анатолия Владимировича за команду взялся А, И. Чернышев. Аркадий Иванович почти никогда не повышал голоса, да это ему и не требовалось. Сама манера его поведения – уравновешенная, мудро-спокойная, уверенная – благотворно действовала на коллектив. Чернышева, по-моему, ничто не могло вывести из себя. Забегая вперед, вспомню эпизод из олимпийского турнира в Саппоро. Однажды один из соперников нашей команды явно умышленно, желая как-то нас раздразнить, спровоцировать, бросил шайбой в Аркадия Ивановича, который стоял у скамьи. Чернышев даже не переменил позы: как стоял, облокотившись о бортик, так и остался стоять. А хулигана того, к слову сказать, наши ребята крепко проучили.
Столь непохожие во всем, Тарасов и Чернышев прекрасно дополняли друг друга, являли блистательный сплав мудрости, опыта, темперамента, педагогического таланта, преданности делу. Такого тренерского дуэта не знал и, возможно, никогда не узнает мировой спорт…
Так вот, в тот раз, в Женеве, Аркадий Иванович нашел какие-то веселые слова, растормошил нас, заставил улыбаться.
– Вы же сильнее, черти непутевые! Вам же тут равных нет…
Но и Тарасов, оказывается, еще не все сказал. Уловив перемену в нашем настроении, он перед самым выходом на лед сел на скамейку и будто бы для себя запел: «Это есть наш последний и решительный бой…»
Так запел, что у нас глаза влажными сделались. Нам уже ничего не требовалось говорить. Мы рвались на лед.
6:3! В девятый раз подряд советские хоккеисты стали чемпионами мира. И еще один рекорд был зафиксирован в Женеве: в девятый раз чемпионами провозгласили Александра Рагулина, Вячеслава Старшинова и Виталия Давыдова.
– Ну вот, Владислав, – как-то по-особенному пожал мне руку Тарасов, – ты теперь основной вратарь сборной Советского Союза. И из Москвы есть приятная новость: коллегия Спорткомитета присвоила тебе звание «Заслуженный мастер спорта СССР».
Помню, как будто это случилось вчера. А случилось это 3 апреля 1971 года.
Потом был первый олимпийский турнир. Саппоро, 1972 год.
Та Олимпиада оказалась последней без колючей проволоки, высоких заборов, жесткого режима охраны – словом, без всего того, что стало затем появляться в связи с угрозой террористических актов. Игры в Саппоро благополучно обошлись без сторожевых собак, им сопутствовала атмосфера и дружбы, и доброты. Правда, вначале были серьезные опасения, что Белая олимпиада будет белой только по названию: снега до февраля на острове Хоккайдо не было. Однако накануне открытия Игр небеса над островом буквально разверзлись, снег валил несколько суток подряд. А стоило Играм закончиться, как на следующий день резко потеплело, пошел дождь, и за несколько часов весь снеговой покров исчез, будто его и не было.
Моим дублером в предолимпийском цикле подготовки был 30-летний Виктор Зингер из «Спартака», но незадолго до начала Олимпиады на тренировке он получил тяжелую травму. Виктора надолго поместили в больницу. Вторым вратарем тренерский совет утвердил 27-летнего динамовца Александра Пашкова.
Что запомнилось в Саппоро? Матч со шведами был единственным, в котором мы потеряли очко (он закончился вничью – 3:3). Перед хоккейным турниром новый наставник «Тре крунур» бывший профессионал Билл Харрис самоуверенно пообещал сделать шведов чемпионами. После этой ничьей многие решили, что Харрис, быть может, сдержит свое слово. Но надежды питали шведов недолго: они проиграли командам ЧССР и Финляндии. Затем заставили о себе говорить задиристые парни из команды США, которые со счетом 5:1 одолели сборную Чехословакии. Журналисты писали в том духе, что эти забияки еще покажут себя и что даже русской команде следует опасаться остроты их зубов. «Осторожно, они кусаются» – так прямо и назвала свой репортаж одна местная газета. Преувеличивали, однако, возможности американцев. Мы без особого напряжения выиграли у них – 5:2.
С таким же счетом закончился и наш последний матч на олимпийском турнире – с командой ЧССР. Вначале трижды подряд ошибся Дзурилла (редкий случай!), и мы повели – 3:0. Затем, особенно в третьем периоде, соперники предприняли ряд ожесточенных попыток переломить ход борьбы. Но им это уже не удалось.
В Составе той команды, в третий раз подряд завоевавшей олимпийское золото, плечом к плечу на лед выходили Александр Рагулин, Анатолий Фирсов, Евгений Мишаков, Виталий Давыдов, Александр Мальцев, Валерий Харламов, Александр Якушев…
Мне в Саппоро удалось стать самым результативным голкипером, то есть пропустить шайб меньше всех других вратарей.
Глава 2. Мои вратарские университеты
Развеянный миф
Свои первые шаги в спорте Анатолий делал как игрок хоккея с мячом в команде завода «Красный богатырь». Было ему тогда 12 лет. Затем играл в московском «Спартаке», а в 1961 году пришел в ЦСКА, где под опекой А. В. Тарасова и расцвел его необыкновенный талант. Вот как сам Тарасов говорил о достоинствах этого великого форварда 60-х годов: «В игре Анатолия поражает скорость. Прежде всего скорость мысли. Порой мне кажется, что игра Фирсова состоит из непрерывного ряда озарений: в горячей напряженной обстановке, мгновенно ориентируясь, он находит самые неожиданные решения. Второе – это скорость исполнения того или иного технического приема, паса, обводки. И третье – скорость бега. Три скорости, взятые вместе и перемноженные.
Он первым в нашем хоккее освоил новый финт „конек-клюшка“. В ходе игры охотно принимал жесткую борьбу. И дело, конечно, не только в одной его одаренности. Успехи Фирсова объясняются его жадностью к хоккею, от него чаще всего я слышал просьбу позаниматься с его звеном дополнительно. У него даже дома есть штанга, и надо сказать, что у штанги не бывает выходных дней».
На чемпионате мира 1971 года в Швейцарии Анатолий сильно простудился и слег с температурой 39 градусов. А дела складывались так, что нашей команде обязательно требовалась победа в очередном матче. Фирсов сумел убедить врача в том, что он уже вполне здоров, и вышел на площадку. Виданное ли дело – играть с такой температурой? А он играл! Не о себе думал – об интересах команды.
Допускаю, что кто-то, прочитав это, скривится: стоит ли, дескать, так рисковать своим здоровьем ради спортивного успеха? Вопрос спорный, и однозначного ответа на него нет. Но вот что для меня абсолютно ясно: Фирсов в любой ситуации поступит так же – он думает вначале не о себе, а о своих товарищах, он человек коллективный, ради других людей он готов на все. А так жить и нужно – уж это-то бесспорно.
У меня иногда спрашивали: «И как это тебе удается быть таким покладистым парнем? Вечно ты улыбаешься, ко всем добр… Откуда это идет?» Все оттуда же – из тарасовской школы. Да и чего тут удивляться, если я веду себя нормально, по-человечески? Разве популярность и награды дают кому-нибудь основание на то, чтобы быть высокомерным, капризным и считать, что тебе все дозволено? Напротив, слава обязывает меня тщательно взвешивать каждый свой поступок, каждое сказанное слово. Она как увеличительное стекло, которое позволяет людям рассматривать тебя с ног до головы. Будь начеку!
Порой с горечью видишь такую картину. Идет известный спортсмен к автобусу после матча, а к нему, набравшись храбрости, со всех сторон с мольбой тянутся мальчишки:
– Дайте, пожалуйста, автограф.
Но наш спортсмен, едва замечая их, сквозь зубы цедит:
– Отстаньте.
Но это же абсурд! Для кого же ты играешь в хоккей, как не для наших мальчишек? II для кого ты побеждаешь, как не для них? Мы воспитываем ребят своим хоккеем. Они видят в чемпионах кумиров и хотят быть похожими на нас. А тут «отстаньте». Для мальчишек – катастрофа, горе. Во что же ему верить теперь? В кого?
Увы, есть такие спортсмены.
Про себя скажу: я всегда стараюсь быть доброжелательным к людям. Не изменяю своему стилю даже в крайних случаях.
…Прошло некоторое время, и ко мне пристало другое прозвище – «Дзурилла». Наверное, потому, что у меня и у блиставшего тогда чехословацкого вратаря были похожие имена – Владислав, Владо. Я ничего против не имел, моему самолюбию даже льстило, что армейцы хоть и косвенно, но ставят меня рядом с великим голкипером. Первым вратарем ЦСКА тогда был Коля Толстиков, и «Дзурилла» с удовольствием носил не только свою, но и его клюшку. Коля меня многому научил. Ученик же в итоге оказался «неблагодарным» – вытеснил коллегу с первых ролей.
До сих пор у меня осталось какое-то чувство вины перед Колей, перед Лапшенковым, перед Адониным я невольно загораживал им дорогу наверх. Психологически им было трудно заставить себя работать в полную силу, зная, что Третьяк почти наверняка останется первым вратарем. Хотя если объективно рассуждать, то какая тут вина? Разве стал бы я мешать, если бы кто-то вдруг заиграл лучше меня?…
Я уже был первым вратарем ЦСКА, а Колину клюшку все равно носил, и никто этому у нас не удивлялся. В армейском коллективе привыкли уважать всех, кто старше.
За эти годы у меня в клубе и в сборной было много товарищей вратарей, и каждый меня чему-то научил.
В 1971-м в Швейцарии состоялось мое «утверждение на должность» основного голкипера сборной СССР. Приехал я на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, а уезжал из Женевы две недели спустя первым.
До сих пор храню в памяти ощущение силы, свежести, уверенности, которое не покидало меня весь тот сезон. Все получалось! В чемпионате страны, в неофициальных международных матчах, в главных турнирах – везде… Вот был сезон!
В конце декабря меня взяли в составе взрослой сборной за океан, а юниоры отправились на европейское первенство в Женеву. Вратарем у них был спартаковец Виктор Криволапов. Неожиданные обстоятельства потребовали от Виктора срочно вернуться домой. Руководители хоккея решили, что заменить его должен я.
31 декабря я прилетел из Северной Америки в Москву, 1 января отправился в Женеву, а 2-го вышел на лед.
Помню вытянутые от удивления, ошеломленные лица чехословацких юниоров, когда они увидели меня в столовой: «Вот так сюрприз!» А я про себя подумал: «Фора за нами!»
За команду юниоров тогда играли Лебедев, Анисин, Бодунов, тренером команды был Н. Эпштейн.
До этого я трижды участвовал в молодежных чемпионатах континента: в 1967 году мы заняли второе место, а затем привозили на родину только «золото». Не стал исключением и женевский турнир.
А спустя два с половиной месяца – снова Альпы, опять знакомые, уютные катки. Основным вратарем был, как и прежде, Виктор Коноваленко. Однако в тот раз у него не заладилась, не пошла игра. Кстати, оба матча с нашими главными соперниками – чехословацкими хоккеистами – тогда сложились неудачно: первый завершился вничью (3:3), а второй сборная СССР проиграла (2:5). Мне доверили матч с финнами (10:1) и с ФРГ (12:2).
И вот настал черед решающих поединков. Тарасов меня предупреждает: «Будешь играть с американцами».
А я бы рад, да не могу: накануне простудился, температура поднялась почти до 40 градусов. Играть больным в воротах – не всегда подвиг. Можно и подвести команду: пропустил шайбу, вторую, и ситуацию, глядишь, уже не исправить.
Ох, и отругал меня тогда тренер! Следить за своим здоровьем, тщательнейшим образом беречь его – это тоже долг спортсмена, непременное условие его жизни – такова в нескольких словах суть той тарасовской гневной речи. «Кстати, профессионалов за такие вот болезни (если доказана оплошность спортсмена, его вина) беспощадно штрафуют», – добавил он.
Но что там тренерский гнев… Я и без того переживал, глаза поднять боялся.
Наконец наступает кульминационный момент – матч со шведами. Надо было обязательно побеждать. Выиграем – мы чемпионы мира, уступим – главный приз уедет в Прагу. Я к тому дню уже почти поправился. И накануне матча Тарасов меня предупреждает:
– Завтра будешь играть.
Честное слово, всю ночь не сомкнул глаз. Казалось, решается судьба. Сегодня или никогда. Но более всего страшила перспектива подвести товарищей, не оправдать надежд тренеров. Мне еще не исполнилось и 19 лет…
По правде сказать, шведы тогда выше третьего места подняться уже не могли. Перед матчем они даже не вышли на «раскатку». Но в психологическом плане преимуществом владели наши соперники. Они могли себе позволить играть свободно, без оглядки, на их плечи не давил груз огромной ответственности.
Мы сначала повели в счете – 2:0, и работы у меня было не очень много. Но, кажется, рановато успокоились наши форварды. Шведы вовсе и не думали сдаваться без борьбы. Две шайбы почти подряд влетают в мои ворота, потом еще одна. Вот тебе раз!
Перерыв. В раздевалке Тарасов устроил такой разнос… Всем досталось, даже прославленным ветеранам. И только меня пощадил разгневанный наставник. Похлопал по плечу:
– Ничего, мальчик, все нормально. Терпи.
После Анатолия Владимировича за команду взялся А, И. Чернышев. Аркадий Иванович почти никогда не повышал голоса, да это ему и не требовалось. Сама манера его поведения – уравновешенная, мудро-спокойная, уверенная – благотворно действовала на коллектив. Чернышева, по-моему, ничто не могло вывести из себя. Забегая вперед, вспомню эпизод из олимпийского турнира в Саппоро. Однажды один из соперников нашей команды явно умышленно, желая как-то нас раздразнить, спровоцировать, бросил шайбой в Аркадия Ивановича, который стоял у скамьи. Чернышев даже не переменил позы: как стоял, облокотившись о бортик, так и остался стоять. А хулигана того, к слову сказать, наши ребята крепко проучили.
Столь непохожие во всем, Тарасов и Чернышев прекрасно дополняли друг друга, являли блистательный сплав мудрости, опыта, темперамента, педагогического таланта, преданности делу. Такого тренерского дуэта не знал и, возможно, никогда не узнает мировой спорт…
Так вот, в тот раз, в Женеве, Аркадий Иванович нашел какие-то веселые слова, растормошил нас, заставил улыбаться.
– Вы же сильнее, черти непутевые! Вам же тут равных нет…
Но и Тарасов, оказывается, еще не все сказал. Уловив перемену в нашем настроении, он перед самым выходом на лед сел на скамейку и будто бы для себя запел: «Это есть наш последний и решительный бой…»
Так запел, что у нас глаза влажными сделались. Нам уже ничего не требовалось говорить. Мы рвались на лед.
6:3! В девятый раз подряд советские хоккеисты стали чемпионами мира. И еще один рекорд был зафиксирован в Женеве: в девятый раз чемпионами провозгласили Александра Рагулина, Вячеслава Старшинова и Виталия Давыдова.
– Ну вот, Владислав, – как-то по-особенному пожал мне руку Тарасов, – ты теперь основной вратарь сборной Советского Союза. И из Москвы есть приятная новость: коллегия Спорткомитета присвоила тебе звание «Заслуженный мастер спорта СССР».
Помню, как будто это случилось вчера. А случилось это 3 апреля 1971 года.
Потом был первый олимпийский турнир. Саппоро, 1972 год.
Та Олимпиада оказалась последней без колючей проволоки, высоких заборов, жесткого режима охраны – словом, без всего того, что стало затем появляться в связи с угрозой террористических актов. Игры в Саппоро благополучно обошлись без сторожевых собак, им сопутствовала атмосфера и дружбы, и доброты. Правда, вначале были серьезные опасения, что Белая олимпиада будет белой только по названию: снега до февраля на острове Хоккайдо не было. Однако накануне открытия Игр небеса над островом буквально разверзлись, снег валил несколько суток подряд. А стоило Играм закончиться, как на следующий день резко потеплело, пошел дождь, и за несколько часов весь снеговой покров исчез, будто его и не было.
Моим дублером в предолимпийском цикле подготовки был 30-летний Виктор Зингер из «Спартака», но незадолго до начала Олимпиады на тренировке он получил тяжелую травму. Виктора надолго поместили в больницу. Вторым вратарем тренерский совет утвердил 27-летнего динамовца Александра Пашкова.
Что запомнилось в Саппоро? Матч со шведами был единственным, в котором мы потеряли очко (он закончился вничью – 3:3). Перед хоккейным турниром новый наставник «Тре крунур» бывший профессионал Билл Харрис самоуверенно пообещал сделать шведов чемпионами. После этой ничьей многие решили, что Харрис, быть может, сдержит свое слово. Но надежды питали шведов недолго: они проиграли командам ЧССР и Финляндии. Затем заставили о себе говорить задиристые парни из команды США, которые со счетом 5:1 одолели сборную Чехословакии. Журналисты писали в том духе, что эти забияки еще покажут себя и что даже русской команде следует опасаться остроты их зубов. «Осторожно, они кусаются» – так прямо и назвала свой репортаж одна местная газета. Преувеличивали, однако, возможности американцев. Мы без особого напряжения выиграли у них – 5:2.
С таким же счетом закончился и наш последний матч на олимпийском турнире – с командой ЧССР. Вначале трижды подряд ошибся Дзурилла (редкий случай!), и мы повели – 3:0. Затем, особенно в третьем периоде, соперники предприняли ряд ожесточенных попыток переломить ход борьбы. Но им это уже не удалось.
В Составе той команды, в третий раз подряд завоевавшей олимпийское золото, плечом к плечу на лед выходили Александр Рагулин, Анатолий Фирсов, Евгений Мишаков, Виталий Давыдов, Александр Мальцев, Валерий Харламов, Александр Якушев…
Мне в Саппоро удалось стать самым результативным голкипером, то есть пропустить шайб меньше всех других вратарей.
Глава 2. Мои вратарские университеты
Развеянный миф
Для всех болельщиков хоккея 1972 год – особенный. Он знаменателен тем, что наконец-то после долгих переговоров, сомнений, споров сильнейшие хоккеисты-любители встретились с лучшими хоккеистами-профессионалами. Без всякого преувеличения можно сказать, что 1972 год открыл новую эру в истории мирового хоккея.
Не знаю, как для других, а для меня те осенние дни – самые памятные в жизни.
Монреаль, 2 сентября 1972 года. Вспоминаю – и озноб по коже.
…Точности ради надо сказать, что впервые советские хоккеисты встретились на льду с профессионалами еще в 1954 году, на мировом чемпионате в Стокгольме. Тогда в составе канадской команды были два бывших профессиональных игрока из «Бостон брюинс» – Шилл и Унгер. Сборная СССР выиграла у Канады со счетом 7:2. В 1955 – 1958 годах наши играли в Великобритании, Франции, Швеции и Голландии с командами, в которые входили бывшие канадские профессионалы. Шестнадцать раз победу тогда одерживали спортсмены СССР.
Что касается истории встреч с канадскими любительскими командами, то здесь дело обстояло так: до 1961 года любители из Страны кленового листа играли в хоккее ведущие роли (только на зимней Олимпиаде 1956 года они уступили советской сборной), а затем канадцев потеснили хоккеисты СССР, Чехословакии и Швеции. До 1969 года канадцы выступали почти на всех чемпионатах мира, однако потом долгое время игнорировали эти соревнования. Почему? Не потому ли, что в 69-м канадские любители испытали потрясение, от которого долго не могли оправиться? Во время турне по Канаде сборная СССР одержала десять побед в десяти матчах. 24 января в Оттаве встреча закончилась со счетом 10:2 в пользу советских спортсменов, причем шесть шайб забросил тогда Анатолий Фирсов.
…Еще задолго до серии игр 1972 года многие пытались предсказать исход поединка СССР – НХЛ. Анализировали, разлагали игру на различные компоненты, сравнивали, строили догадки. Вопрос, как правило, не ставился так: кто сильнее? Обычно специалисты высчитывали, насколько профессионалы сильнее любителей, с каким преимуществом они добьются победы. Лично я знаю только два противоположных прогноза. Первый из них родился так. Хоккейный обозреватель ТАСС Владимир Дворцов летом 1968 года обратился к шестикратному чемпиону мира Борису Майорову с предложением «сыграть» на бумаге матч СССР – «Монреаль канадиенс». Майоров выставил свои оценки по тринадцати компонентам игры, взяв за основу пятибалльную систему.
Он отдал преимущество советским хоккеистам в физической подготовленности (5:3), командном умении контролировать шайбу (5:4), осуществлении передач (5:3), реализации численного преимущества (4:3). Канадцы, по его мнению, были сильнее в бросках (4:3), силовой игре (5:4), игре вратарей (5:3), обороне (4:3,5). Равные оценки Майоров выставил в технике катания на коньках (4:4), индивидуальном контроле шайбы (4:4), игре в меньшинстве (4:4), нападении (4:4), в общем характере игры (5:5). Общий итог сопоставления мастерства получился таким – 53,5:51 в пользу сборной СССР.
Обратите внимание на следующее обстоятельство: Б. Майоров тогда отдал безоговорочное предпочтение канадским голкиперам. Он объяснил это так: «Вратари за океаном феноменальные, поистине фокусники. В числе лучших из них ветеран „Монреаль канадиенс“ Л. Уорсли и его юный дублер Р. Вашон».
Я в то время играл за юношескую команду, еще и не ведая о том, что будет в 1972-м…
Пожалуй, самый меткий прогноз сделал профессионал Карл Бревер из Торонто, который в том же, 1968 году заявил, обращаясь к советским хоккеистам: «Если бы вы приехали на серию матчей в Канаду, то в первых встречах победили бы канадцев. Позже канадцы победили бы вас. Профессионалы, пока не будут биты, ни в ком из любителей серьезного противника не видят. Значит, вероятна их неполная мобилизация в начале серии».
Но, повторяю, таких голосов было мало, они тонули в хоре других пророчеств, предсказывавших любителям неминуемый разгром.
Перед началом серии чуть ли не все канадские газеты писали, что самое слабое место в советской команде – это вратарь Третьяк. Для этого у них были веские основания. Дело в том, что наблюдатели из НХЛ в августе приезжали в Москву и присутствовали на товарищеском матче сборной СССР с ЦСКА. Я в этот день играл хуже некуда и пропустил немыслимо много голов – девять. Почему так произошло, скажу позже. А специалисты из Канады записали в свои блокноты: «Третьяк, кажется, еще очень молод, чтобы выстоять против НХЛ. В трудных ситуациях он проявляет нерешительность. Вратарь – самое ненадежное звено в советской команде». Эти слова затем и появились в канадских газетах.
Кроме этого в газетах было еще немало интересного. Журналисты Канады и США словно соревновались между собой: кто сильнее запугает сборную СССР. В одной статье утверждалось, что канадские суперзвезды своими бросками пробивают хоккейные борты. В другой корреспондент обещал съесть номер своей газеты, если мы забьем профессионалам хоть одну шайбу. Известный канадский обозреватель писал в эти дни: «Величайшая хоккейная команда Канады готова к матчам. Все считают, что она будет ослепительна как никогда. Мы приготовились зажечь свечи по русским игрокам».
Мне не хочется строго судить такую очевидную самоуверенность. Канадцы всегда считали своих (и только своих!) хоккеистов абсолютно непобедимыми – с этой мыслью жило не одно поколение. Нас же они никогда не принимали всерьез и никогда не интересовались тем, что же такое – хоккей по ту сторону океана. Во всей Канаде не было, по-видимому, ни одного человека, который бы сомневался в победе профессионалов. Да что в Канаде… Почти все наши болельщики тоже отдавали предпочтение канадцам, о которых ходило столько легенд…
Единственный канадский хоккеист, которого я видел в игре, – вратарь Кен Драйден. Он в 1970 году был вторым голкипером в любительской сборной Канады. Тогда (кажется, в Ванкувере) Драйден пропустил во встрече с нами девять шайб.
Итак, 2 сентября 1972 года… В день первого матча мы приехали в «Форум» на утреннюю тренировку. На льду увидели своих будущих соперников. Показалось, что шайбы после их бросков так и свистят в воздухе. По площадке они не катаются – летают. У нас до тренировки оставалось еще какое-то время. Сидим на трибуне, притихли, смотрим. Каждый думает: ну и ну, достанется нам… Тогда наш тренер Всеволод Михайлович Бобров говорит:
– Выше головы, ребята! Это они фасонят перед нами. Ишь, какие легкомысленные! На этом-то мы их и поймаем, а?
Мы будто очнулись.
Незадолго до начала матча к нам в раздевалку пришел Жак Плант. Да-да, он самый – знаменитый «укротитель шайб», лучший канадский вратарь всех времен. Плант пришел вместе с переводчиками и очень удивил нас тем, что стал подробнейшим образом объяснять, как мне, вратарю, следует играть против Маховлича, Эспозито, Курнуайе, Хендерсона…
– Будь внимателен, – сказал Плант, – когда на льду Фрэнк Маховлич. Он бросает по воротам беспрерывно, с любых дистанций, из любых положений. Подальше выкатывайся ему навстречу. Учти, Иван Курнуайе – самый быстрый нападающий в НХЛ, а Денис Халл может забросить шайбу с красной линии. И помни: самый опасный игрок в нашей команде – Фил Эспозито. Этот парень посылает шайбу без подготовки даже в малюсенькие щели ворот. Не спускай с него глаз, когда он на «пятачке». Здесь защитники сладить с ним не могут.
Чтобы было нагляднее, Плант показал мне все это на макете, попрощался и ушел. Так до сих пор я и не знаю, чем руководствовался канадский вратарь, «играя» против своих. Может быть, он чувствовал жалость ко мне, мальчишке, которого собрался растерзать Эспозито? Не знаю… Только спасибо Планту, его советы мне очень помогли.
– Потом началась игра. Я разминался так тщательно, как никогда. Представили игроков. Наши фамилии были встречены молчанием, а когда стали называть канадцев, трибуны взревели так, что у меня колени затряслись. Я почувствовал даже что-то вроде испуга. Но встал в ворота, и все прошло. Что было дальше? Свой рассказ я, так сказать, для наглядности попробую «иллюстрировать» цитатами из книг, вышедших в Канаде после той незабываемой серии.
Вот что пишет в книге «Вбрасывание века» Ж. Терру: «Когда Третьяк пропустил первую шайбу на 30-й секунде, все стали кричать: „Мы съедим их сырыми! Какого черта они здесь делают?!“»
Да, так оно и было. Шум тогда поднялся чудовищный. Мне показалось, что на трибунах началось какое-то всеобщее безумие. Рев, треск, свист.
– О'кэй, – покровительственно похлопал меня рукавицей Фил Эспозито, открывший счет. Мол, не переживай, паренек. Вспомни, с кем играешь.
– О'кэй, – скорее по инерции пробормотал я в ответ.
Выли сирены, вспыхивали мигалки, электроорган играл «Подмосковные вечера». До сих пор удивляюсь, как нас это все не сбило с толку… Еще более яростное ликование захлестнуло трибуны, когда Хендерсон на 6-й минуте забил мне вторую шайбу. Орган заиграл похоронную музыку.
Но затем все встало на свои места. Мы освоились и выиграли со счетом 7:3, повергнув своих соперников в состояние шока. На них просто жалко было смотреть. Зрители бурно аплодировали нам.
На следующее же утро Валерию Харламову предложили миллион долларов за то, чтобы он перешел в НХЛ.
– Без Петрова и Михайлова согласиться на переход не могу, – в шутку ответил Харламов.
Канадцы приняли его слова за чистую монету.
– О, мы все уладим. Они получат столько же.
Пришлось тому журналисту, который пообещал съесть свою статью, выполнять обещание. В Торонто перед отелем, где мы остановились, он уселся на ступеньки лестницы, поставил рядом с собой тарелку супа и попросил, чтобы я бросил ту злополучную газету в его суп. Мне было неудобно. Я отказался. Он настаивал. Откуда-то появились операторы телевидения. Стать героями такого сомнительного представления отнюдь не входило в наши планы, и мы решили уйти. Тогда корреспондент сам мелко покрошил кусок газеты в суп и все это съел с плохо скрываемым отвращением.
После нашей победы газеты резко изменили тон. Теперь уже они на все лады расхваливали советских хоккеистов и последними словами ругали своих любимцев. Ж. Терру, рассказывая об этом матче в своей книге, отметил: «Третьяк несколько раз спасал ворота от верных голов. Ф. Маховлич не мог скрыть своего восхищения этим молодым голкипером. Он сказал мне: „Каждый раз, когда я пытаюсь атаковать его ворота, мне кажется, что Третьяк наперед знает любое мое движение. Словно мы с младенчества играем друг против друга“».
Кстати, Фрэнка Маховлича я тоже запомнил очень хорошо. Позже, в Ванкувере, когда канадцы проигрывали нам три гола, я чуть было не сцепился с этим канадцем. Соперники тогда очень нервничали. В мою сторону скользила шайба, за ней мчался Маховлич, но я успел раньше, отбил. Тогда Маховлич сбил меня с ног и уселся сверху. А свистка нет, игра продолжается. Ну, думаю, забьют нам сейчас. Изо всех сил пытаюсь встать, но он здоровый парень. Решил: поднимусь и отделаю канадца. Но тут публика начала свистеть, и Маховлич освободил меня.
Никто больше не писал, что вратарь – самое слабое звено в советской команде. Однажды ко мне подошел один из тех канадских наблюдателей, которые присутствовали в Москве на матче сборной СССР и ЦСКА.
– Отчего же в тот день вы пропустили девять шайб? ~ спросил он. – Наверное, это была хитрость? Вы хотели нас сбить с толку?
– Нет, – рассмеялся я, – просто на следующий день у меня должна была состояться свадьба. Я думал об этом и не мог как следует настроиться на игру.
– О, поздравляю, – с изумлением ответил мой собеседник. – Тогда все ясно.
Не знаю, как для других, а для меня те осенние дни – самые памятные в жизни.
Монреаль, 2 сентября 1972 года. Вспоминаю – и озноб по коже.
…Точности ради надо сказать, что впервые советские хоккеисты встретились на льду с профессионалами еще в 1954 году, на мировом чемпионате в Стокгольме. Тогда в составе канадской команды были два бывших профессиональных игрока из «Бостон брюинс» – Шилл и Унгер. Сборная СССР выиграла у Канады со счетом 7:2. В 1955 – 1958 годах наши играли в Великобритании, Франции, Швеции и Голландии с командами, в которые входили бывшие канадские профессионалы. Шестнадцать раз победу тогда одерживали спортсмены СССР.
Что касается истории встреч с канадскими любительскими командами, то здесь дело обстояло так: до 1961 года любители из Страны кленового листа играли в хоккее ведущие роли (только на зимней Олимпиаде 1956 года они уступили советской сборной), а затем канадцев потеснили хоккеисты СССР, Чехословакии и Швеции. До 1969 года канадцы выступали почти на всех чемпионатах мира, однако потом долгое время игнорировали эти соревнования. Почему? Не потому ли, что в 69-м канадские любители испытали потрясение, от которого долго не могли оправиться? Во время турне по Канаде сборная СССР одержала десять побед в десяти матчах. 24 января в Оттаве встреча закончилась со счетом 10:2 в пользу советских спортсменов, причем шесть шайб забросил тогда Анатолий Фирсов.
…Еще задолго до серии игр 1972 года многие пытались предсказать исход поединка СССР – НХЛ. Анализировали, разлагали игру на различные компоненты, сравнивали, строили догадки. Вопрос, как правило, не ставился так: кто сильнее? Обычно специалисты высчитывали, насколько профессионалы сильнее любителей, с каким преимуществом они добьются победы. Лично я знаю только два противоположных прогноза. Первый из них родился так. Хоккейный обозреватель ТАСС Владимир Дворцов летом 1968 года обратился к шестикратному чемпиону мира Борису Майорову с предложением «сыграть» на бумаге матч СССР – «Монреаль канадиенс». Майоров выставил свои оценки по тринадцати компонентам игры, взяв за основу пятибалльную систему.
Он отдал преимущество советским хоккеистам в физической подготовленности (5:3), командном умении контролировать шайбу (5:4), осуществлении передач (5:3), реализации численного преимущества (4:3). Канадцы, по его мнению, были сильнее в бросках (4:3), силовой игре (5:4), игре вратарей (5:3), обороне (4:3,5). Равные оценки Майоров выставил в технике катания на коньках (4:4), индивидуальном контроле шайбы (4:4), игре в меньшинстве (4:4), нападении (4:4), в общем характере игры (5:5). Общий итог сопоставления мастерства получился таким – 53,5:51 в пользу сборной СССР.
Обратите внимание на следующее обстоятельство: Б. Майоров тогда отдал безоговорочное предпочтение канадским голкиперам. Он объяснил это так: «Вратари за океаном феноменальные, поистине фокусники. В числе лучших из них ветеран „Монреаль канадиенс“ Л. Уорсли и его юный дублер Р. Вашон».
Я в то время играл за юношескую команду, еще и не ведая о том, что будет в 1972-м…
Пожалуй, самый меткий прогноз сделал профессионал Карл Бревер из Торонто, который в том же, 1968 году заявил, обращаясь к советским хоккеистам: «Если бы вы приехали на серию матчей в Канаду, то в первых встречах победили бы канадцев. Позже канадцы победили бы вас. Профессионалы, пока не будут биты, ни в ком из любителей серьезного противника не видят. Значит, вероятна их неполная мобилизация в начале серии».
Но, повторяю, таких голосов было мало, они тонули в хоре других пророчеств, предсказывавших любителям неминуемый разгром.
Перед началом серии чуть ли не все канадские газеты писали, что самое слабое место в советской команде – это вратарь Третьяк. Для этого у них были веские основания. Дело в том, что наблюдатели из НХЛ в августе приезжали в Москву и присутствовали на товарищеском матче сборной СССР с ЦСКА. Я в этот день играл хуже некуда и пропустил немыслимо много голов – девять. Почему так произошло, скажу позже. А специалисты из Канады записали в свои блокноты: «Третьяк, кажется, еще очень молод, чтобы выстоять против НХЛ. В трудных ситуациях он проявляет нерешительность. Вратарь – самое ненадежное звено в советской команде». Эти слова затем и появились в канадских газетах.
Кроме этого в газетах было еще немало интересного. Журналисты Канады и США словно соревновались между собой: кто сильнее запугает сборную СССР. В одной статье утверждалось, что канадские суперзвезды своими бросками пробивают хоккейные борты. В другой корреспондент обещал съесть номер своей газеты, если мы забьем профессионалам хоть одну шайбу. Известный канадский обозреватель писал в эти дни: «Величайшая хоккейная команда Канады готова к матчам. Все считают, что она будет ослепительна как никогда. Мы приготовились зажечь свечи по русским игрокам».
Мне не хочется строго судить такую очевидную самоуверенность. Канадцы всегда считали своих (и только своих!) хоккеистов абсолютно непобедимыми – с этой мыслью жило не одно поколение. Нас же они никогда не принимали всерьез и никогда не интересовались тем, что же такое – хоккей по ту сторону океана. Во всей Канаде не было, по-видимому, ни одного человека, который бы сомневался в победе профессионалов. Да что в Канаде… Почти все наши болельщики тоже отдавали предпочтение канадцам, о которых ходило столько легенд…
Единственный канадский хоккеист, которого я видел в игре, – вратарь Кен Драйден. Он в 1970 году был вторым голкипером в любительской сборной Канады. Тогда (кажется, в Ванкувере) Драйден пропустил во встрече с нами девять шайб.
Итак, 2 сентября 1972 года… В день первого матча мы приехали в «Форум» на утреннюю тренировку. На льду увидели своих будущих соперников. Показалось, что шайбы после их бросков так и свистят в воздухе. По площадке они не катаются – летают. У нас до тренировки оставалось еще какое-то время. Сидим на трибуне, притихли, смотрим. Каждый думает: ну и ну, достанется нам… Тогда наш тренер Всеволод Михайлович Бобров говорит:
– Выше головы, ребята! Это они фасонят перед нами. Ишь, какие легкомысленные! На этом-то мы их и поймаем, а?
Мы будто очнулись.
Незадолго до начала матча к нам в раздевалку пришел Жак Плант. Да-да, он самый – знаменитый «укротитель шайб», лучший канадский вратарь всех времен. Плант пришел вместе с переводчиками и очень удивил нас тем, что стал подробнейшим образом объяснять, как мне, вратарю, следует играть против Маховлича, Эспозито, Курнуайе, Хендерсона…
– Будь внимателен, – сказал Плант, – когда на льду Фрэнк Маховлич. Он бросает по воротам беспрерывно, с любых дистанций, из любых положений. Подальше выкатывайся ему навстречу. Учти, Иван Курнуайе – самый быстрый нападающий в НХЛ, а Денис Халл может забросить шайбу с красной линии. И помни: самый опасный игрок в нашей команде – Фил Эспозито. Этот парень посылает шайбу без подготовки даже в малюсенькие щели ворот. Не спускай с него глаз, когда он на «пятачке». Здесь защитники сладить с ним не могут.
Чтобы было нагляднее, Плант показал мне все это на макете, попрощался и ушел. Так до сих пор я и не знаю, чем руководствовался канадский вратарь, «играя» против своих. Может быть, он чувствовал жалость ко мне, мальчишке, которого собрался растерзать Эспозито? Не знаю… Только спасибо Планту, его советы мне очень помогли.
– Потом началась игра. Я разминался так тщательно, как никогда. Представили игроков. Наши фамилии были встречены молчанием, а когда стали называть канадцев, трибуны взревели так, что у меня колени затряслись. Я почувствовал даже что-то вроде испуга. Но встал в ворота, и все прошло. Что было дальше? Свой рассказ я, так сказать, для наглядности попробую «иллюстрировать» цитатами из книг, вышедших в Канаде после той незабываемой серии.
Вот что пишет в книге «Вбрасывание века» Ж. Терру: «Когда Третьяк пропустил первую шайбу на 30-й секунде, все стали кричать: „Мы съедим их сырыми! Какого черта они здесь делают?!“»
Да, так оно и было. Шум тогда поднялся чудовищный. Мне показалось, что на трибунах началось какое-то всеобщее безумие. Рев, треск, свист.
– О'кэй, – покровительственно похлопал меня рукавицей Фил Эспозито, открывший счет. Мол, не переживай, паренек. Вспомни, с кем играешь.
– О'кэй, – скорее по инерции пробормотал я в ответ.
Выли сирены, вспыхивали мигалки, электроорган играл «Подмосковные вечера». До сих пор удивляюсь, как нас это все не сбило с толку… Еще более яростное ликование захлестнуло трибуны, когда Хендерсон на 6-й минуте забил мне вторую шайбу. Орган заиграл похоронную музыку.
Но затем все встало на свои места. Мы освоились и выиграли со счетом 7:3, повергнув своих соперников в состояние шока. На них просто жалко было смотреть. Зрители бурно аплодировали нам.
На следующее же утро Валерию Харламову предложили миллион долларов за то, чтобы он перешел в НХЛ.
– Без Петрова и Михайлова согласиться на переход не могу, – в шутку ответил Харламов.
Канадцы приняли его слова за чистую монету.
– О, мы все уладим. Они получат столько же.
Пришлось тому журналисту, который пообещал съесть свою статью, выполнять обещание. В Торонто перед отелем, где мы остановились, он уселся на ступеньки лестницы, поставил рядом с собой тарелку супа и попросил, чтобы я бросил ту злополучную газету в его суп. Мне было неудобно. Я отказался. Он настаивал. Откуда-то появились операторы телевидения. Стать героями такого сомнительного представления отнюдь не входило в наши планы, и мы решили уйти. Тогда корреспондент сам мелко покрошил кусок газеты в суп и все это съел с плохо скрываемым отвращением.
После нашей победы газеты резко изменили тон. Теперь уже они на все лады расхваливали советских хоккеистов и последними словами ругали своих любимцев. Ж. Терру, рассказывая об этом матче в своей книге, отметил: «Третьяк несколько раз спасал ворота от верных голов. Ф. Маховлич не мог скрыть своего восхищения этим молодым голкипером. Он сказал мне: „Каждый раз, когда я пытаюсь атаковать его ворота, мне кажется, что Третьяк наперед знает любое мое движение. Словно мы с младенчества играем друг против друга“».
Кстати, Фрэнка Маховлича я тоже запомнил очень хорошо. Позже, в Ванкувере, когда канадцы проигрывали нам три гола, я чуть было не сцепился с этим канадцем. Соперники тогда очень нервничали. В мою сторону скользила шайба, за ней мчался Маховлич, но я успел раньше, отбил. Тогда Маховлич сбил меня с ног и уселся сверху. А свистка нет, игра продолжается. Ну, думаю, забьют нам сейчас. Изо всех сил пытаюсь встать, но он здоровый парень. Решил: поднимусь и отделаю канадца. Но тут публика начала свистеть, и Маховлич освободил меня.
Никто больше не писал, что вратарь – самое слабое звено в советской команде. Однажды ко мне подошел один из тех канадских наблюдателей, которые присутствовали в Москве на матче сборной СССР и ЦСКА.
– Отчего же в тот день вы пропустили девять шайб? ~ спросил он. – Наверное, это была хитрость? Вы хотели нас сбить с толку?
– Нет, – рассмеялся я, – просто на следующий день у меня должна была состояться свадьба. Я думал об этом и не мог как следует настроиться на игру.
– О, поздравляю, – с изумлением ответил мой собеседник. – Тогда все ясно.