Страница:
– Пожалейте Владика. Молод он еще…
– Вот если выдержит Третьяк, будет из него хоккеист, – отвечает им невозмутимо тренер.
Все-таки я добежал тогда до конца. Ума не приложу, как смог.
Значит, не забыл Кулагин тот случай. Я опять неизвестно почему улыбаюсь. Пора вставать, кончился перерыв.
Наша сборная победила в этом матче со счетом 3:1.
В последнем матче чемпионата мы играли со сборной Швеции. Установка была такая: атаковать и атаковать, любыми путями сломить оборону соперников, разбить их защитный вариант. Это нам удалось. Мы забили три шайбы, пропустив лишь одну. Счет мог быть и большим, но вратарь Абрахамссон творил чудеса. Михайлов «расстреливал» его ворота почти в упор, тот брал шайбы. Кристи Абрахамссон – добродушный парень, но на льду он становился неузнаваем, превращался в этакого задиристого петуха: только задень его – сразу бросается в драку, кричит и размахивает клюшкой. По мне, вратарь должен свои эмоции держать глубоко внутри. Зачем же так распаляться?
В шведском хоккее накоплены хорошие традиции подготовки вратарей. Насколько мне известно, голкиперы «Тре крунур» трепетали только перед одним форвардом любительского хоккея – перед нашим Анатолием Фирсовым. После его знаменитого «щелчка» вратари и мигнуть не успевали, как в их ворота влетала шайба. Я иногда думаю: как же мне-то повезло, что Фирсов играл именно в нашей команде и никогда не «щелкал» по моим воротам! Знаю, что некоторые вратари, видя один только его замах, закрывали глаза, капитулируя заранее.
Сразу после этого матча мы поехали в свой отель, чтобы подготовиться к заключительному торжественному приему. Я зашел в соседний номер, где собрались наши игроки. И вот тут-то сказалось все чудовищное напряжение последних дней: закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Я быстро вышел из комнаты…
Заключительный прием был устроен в концертном зале «Финляндия». Мне вручили приз лучшего вратаря чемпионата.
Мне всегда хотелось быть лучшим. Сначала в своей команде. Потом на чемпионате Европы среди юниоров. Потом в сборной страны. Можно назвать это честолюбием. Ну и что? Мое стремление стать первым не расходилось с интересами коллектива. Напротив, оно было целиком подчинено задачам команды, ее главной цели. И в том, что я наконец добился своего, заслуга моих товарищей по команде, тренеров, и в первую очередь Анатолия Владимировича Тарасова.
Возвращаясь вечером в отель, я думал: нет, теперь-то меня не надо спрашивать, согласен ли я променять свою вратарскую долю на что-то иное.
Суперсерия, или руки вверх перед русскими
– Вот если выдержит Третьяк, будет из него хоккеист, – отвечает им невозмутимо тренер.
Все-таки я добежал тогда до конца. Ума не приложу, как смог.
Значит, не забыл Кулагин тот случай. Я опять неизвестно почему улыбаюсь. Пора вставать, кончился перерыв.
Наша сборная победила в этом матче со счетом 3:1.
В последнем матче чемпионата мы играли со сборной Швеции. Установка была такая: атаковать и атаковать, любыми путями сломить оборону соперников, разбить их защитный вариант. Это нам удалось. Мы забили три шайбы, пропустив лишь одну. Счет мог быть и большим, но вратарь Абрахамссон творил чудеса. Михайлов «расстреливал» его ворота почти в упор, тот брал шайбы. Кристи Абрахамссон – добродушный парень, но на льду он становился неузнаваем, превращался в этакого задиристого петуха: только задень его – сразу бросается в драку, кричит и размахивает клюшкой. По мне, вратарь должен свои эмоции держать глубоко внутри. Зачем же так распаляться?
В шведском хоккее накоплены хорошие традиции подготовки вратарей. Насколько мне известно, голкиперы «Тре крунур» трепетали только перед одним форвардом любительского хоккея – перед нашим Анатолием Фирсовым. После его знаменитого «щелчка» вратари и мигнуть не успевали, как в их ворота влетала шайба. Я иногда думаю: как же мне-то повезло, что Фирсов играл именно в нашей команде и никогда не «щелкал» по моим воротам! Знаю, что некоторые вратари, видя один только его замах, закрывали глаза, капитулируя заранее.
Сразу после этого матча мы поехали в свой отель, чтобы подготовиться к заключительному торжественному приему. Я зашел в соседний номер, где собрались наши игроки. И вот тут-то сказалось все чудовищное напряжение последних дней: закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Я быстро вышел из комнаты…
Заключительный прием был устроен в концертном зале «Финляндия». Мне вручили приз лучшего вратаря чемпионата.
Мне всегда хотелось быть лучшим. Сначала в своей команде. Потом на чемпионате Европы среди юниоров. Потом в сборной страны. Можно назвать это честолюбием. Ну и что? Мое стремление стать первым не расходилось с интересами коллектива. Напротив, оно было целиком подчинено задачам команды, ее главной цели. И в том, что я наконец добился своего, заслуга моих товарищей по команде, тренеров, и в первую очередь Анатолия Владимировича Тарасова.
Возвращаясь вечером в отель, я думал: нет, теперь-то меня не надо спрашивать, согласен ли я променять свою вратарскую долю на что-то иное.
Суперсерия, или руки вверх перед русскими
Новый, 1976 год мы, как обычно, встретили далеко от дома. Во всем мире Новый год и рождество считаются семейными праздниками. У нас на Родине – тоже. И только мы, хоккеисты, регулярно нарушаем эту традицию. Когда все сидят за столом в окружении родных и близких и, поднимая бокалы с шампанским, поздравляют друг друга, мы обязательно находимся где-нибудь за тридевять земель, и лишь телефон позволяет нам услышать голоса своих жен, детей и родителей. Что поделаешь, такова спортивная жизнь… Конец декабря – это период длительных зарубежных турне.
Как и всем людям, на финише года мне хотелось обернуться назад, подвести итог прожитому за двенадцать месяцев.
1975 год получился вовсе не плохим. Я мог считать свою спортивную программу выполненной на сто процентов. В Кремле мне вручили орден «Знак Почета». Спортивные журналисты снова, во второй раз подряд, назвали меня лучшим хоккеистом сезона в СССР. Мой сын Дмитрий уже научился вовсю орудовать клюшкой и теперь требовал, чтобы я с ним играл в хоккей. Мне по-прежнему приходили письма с почтовыми штемпелями разных городов мира. В этих письмах были поздравления с победами, напутствия, просьбы, но больше всего в них было вопросов о хоккее.
Случались и забавные эпизоды, связанные с моим именем. В Детройте, например, прошел слух, что будто бы я собираюсь подписать контракт с клубом «Ред уингс». Там действительно обнаружили человека, выдававшего себя за Третьяка и якобы говорившего с русским акцентом. Проверка показала, что фамилия этого самозванца Тарлифф и что к хоккею он имеет такое же отношение, как я к игре на арфе. Не знаю, что дальше стало с этим мошенником, но говорят, будто до своего разоблачения он сумел крупно заработать, эксплуатируя чужую фамилию.
Другой похожий случай произошел в Бирмингеме. Там, как я слышал, некий «Третьяк» почти месяц жил в доме биржевого маклера, развлекая его историями о своих подвигах на льду.
Приходится только удивляться простодушию американцев, так легко позволяющих себя одурачивать.
Итак, конец декабря 1975 года. Мы приехали в Канаду для участия в матчах с профессионалами на уровне клубных команд. Суперсерия – так и только так называли за океаном эти матчи, в которых два наших клуба – ЦСКА и «Крылья Советов» – должны были встретиться с сильнейшими командами НХЛ.
Канадцы в то время не без оснований утверждали, что клубы у них сильнее, чем сборная.
…Перед самым отъездом в Канаду я почувствовал, что наконец-то обрел боевую форму. До этого игра часто не клеилась, а тут все встало на свои места, и шайба теперь была у меня как дрессированная. Я чувствовал себя великолепно. Даже ветераны нашего клуба удивлялись:
– Ну, Владик, ты будто заново родился.
Как-то на тренировке я защищал ворота, играя за звено Владимира Петрова… Мы вели в счете.
– Конечно, – с обидой сказал Петрову лидер наших соперников Владимир Викулов. – У вас Третьяк стоит, а ему не забить.
– Поменяемся, – с готовностью предложил Петров. – Дело не в Третьяке. Играть надо лучше, вот и все.
Поменялись. Я встал в ворота команды Викулова, и теперь уже она уверенно повела в счете.
Простите за нескромность. Но этот эпизод вспомнился мне в связи с рассказом о суперсерии. В конце 75-го я постоянно испытывал то, что, вероятно, можно назвать хоккейным вдохновением.
Как хорошо, что это случилось именно в декабре…
В Монреале мы вначале почувствовали себя очень неуютно. Во-первых, было страшно холодно. Мороз стоял просто убийственный. Разница во времени сказывалась очень остро. Все тело ломало. Постоянно хотелось спать. И почему-то всех одолевала мучительная жажда. Видимо, виной тому была непривычная для нас пища. Все красиво, аппетитно, но безвкусно или с каким-то непривычным привкусом. Даже картошка и та казалась странной.
Поселили нас в отеле «Элизабет». Как и раньше, команду дружно осадили канадские журналисты – их вопросам не было конца.
Фанатичная любовь канадцев к хоккею общеизвестна. Но если раньше кумирами для них были свои и только свои звезды, то теперь все изменилось. Мы чувствовали это на себе. Любой полисмен приветливо улыбался, узнав нас на улицах Монреаля. Даже Гарри Синден, бывший тренер сборной НХЛ, враждебно настроенный к нам после серии 1972 года, теперь сменил тон. Вот что мы прочитали в одной из газет за его подписью: «Русские сильны не только коллективной игрой, тщательно разработанной тактикой и до дюйма выверенным пасом. Оказывается, у них к тому же есть способные смело и инициативно сыграть хоккеисты. Кроме того, они фантастически меткие. У нас кое-кто сравнивает Харламова с Риком Мартином, но кроме Харламова у русских немало других индивидуально сильных форвардов. А сколько у нас Мартинов?»
Впрочем, к этим похвалам мы относились сдержанно и не принимали их всерьез. Мы знали, что недостатков у нас тоже хватает.
В канадских и американских газетах теперь уже никто не писал, что «хозяева съедят нас сырыми», но все же большинство обозревателей отдавало предпочтение профессионалам. Каково же было наше удивление, когда, открыв «Журнал де Монреаль», мы прочли в этой газете вот такой заголовок: «Руки вверх перед русскими». А чуть ниже хоккейный обозреватель спрашивал читателей: «Хотите мой прогноз? Я отдаю предпочтение советским хоккеистам. Они одержат пять побед при двух поражениях и один матч сведут вничью. Я, конечно, хотел бы ошибиться, но…»
Насколько мне известно, этот журналист оказался едва ли не единственным человеком в Канаде, правильно предсказавшим итоги суперсерии.
Хозяева устроили прием в монреальском «Форуме» для ЦСКА и «Крыльев Советов». Оттуда мы сразу направились па тренировку, и все игроки «Монреаль канадиенс» потянулись за нами – смотреть. Ничего похожего на прошлые серии: «профи» внимательно наблюдали за каждым советским спортсменом, что-то записывали, на лицах – смесь уважения и восторга. Я опять не мог не вспомнить сентябрьские дни 1972 года – сколько спеси, высокомерия и презрения демонстрировали нам тогда и игроки, и руководители НХЛ! Куда все это подевалось?
Потом паша команда вылетела в Нью-Йорк для встречи с «Нью-Йорк рейнджерс».
Встретили нас там неважно. Долго не могли разместить в отеле. Не очень-то торопились накормить ужином. Ребята нервничали: «Они что, специально нас хотят разозлить?»
Когда начался матч, мы оказались в положении догоняющих, но это лишь раззадорило армейских форвардов: «Ах так? Ну, держись, Эспозито!» Противникам был навязан быстрый, темпераментный хоккей. Мне кажется, соперники временами просто не успевали понять, что происходит на площадке. Даже их вратарь был в смятении и ничем не смог помочь своей команде.
– О, эти круговые комбинации!… Я смотрю по сторонам, когда они начинают свою карусель, и не могу сообразить, где же наши игроки, – сказал после матча Пит Стемковски.
В одной из газет я прочитал: «А может быть, это вовсе не мы, а русские изобрели хоккей? Во всяком случае, так могло показаться вчера на льду „Мэдисон сквер гарден“.Не кто иной, как Борис Александров, показал „рейнджерам“, как надо играть в хоккей».
Но вернемся к матчу. На лед возле меня упало тухлое яйцо. Игра была остановлена. Я посмотрел на трибуну. Там полицейский держал за шиворот какого-то зрителя с оттопыренными карманами. Потом полисмен принялся лупить своими кулачищами по этим карманам. Оказывается, этот тип принес полные карманы тухлых яиц. Хорошая там у них получилась «яичница»…
В конце матча в меня бросили бумажным стаканчиком. Повернувшись в сторону трибуны, я показал рукой на табло: «Лучше посмотри на счет, хулиган». А счет был 7:3 в пашу пользу.
У соперников, как мы и ожидали, лучше всех выглядел Эспозито. Он и три года назад был сильнейшим. Тогда его называли «забияка Фил». Похоже, в той серии Эспозито так и не смог примириться с тем, что советские хоккеисты на равных играли с профессионалами. Фил играл превосходно, но иной раз выходил «за рамки», и нельзя сказать, чтобы мы тогда расстались друзьями.
Теперь Эспозито стал сдержаннее. Признал за нами право на большую игру. Хозяева «Бостон брюинз» перепродали Эспозито клубу «Нью-Йорк рейнджерс». Мы в Бостоне спросили, чем это было вызвано, и с удивлением услышали в ответ, что в «Бостон брюинз» считают совершенную сделку чрезвычайно выгодной для себя.
– Важно вовремя избавиться от стареющего игрока, – пояснили нам. – Еще немного, и Эспозито уже никто бы не купил.
Да, изменился наш старый приятель. На коньках он бегал уже не так быстро, как раньше, и из-за этого не успевал вернуться к своим воротам. Но блестящая техника, мощная игра на «пятачке» и поразительное чутье по-прежнему были верными козырями Эспозито После игры в Нью-Йорке он скажет:
– Я предупреждал своих партнеров, что с русскими надо быть начеку, но они смеялись надо мной…
На следующий день мы вернулись в Монреаль и прямо из аэропорта в хорошем настроении поехали на каток – тренироваться. Мы понимали, что главные, самые трудные матчи впереди. Нашим следующим соперником был «Монреаль канадиенс» – именитейший клуб в НХЛ, законодатель мод, поставщик звезд, 18 раз владевший к тому времени Кубком Стэнли.
Без всяких преувеличений скажу: вся Канада жила этим матчем. Ажиотаж достиг невероятного накала. Считалось, что «Монреаль канадиенс» должен дать решительный бой советским хоккеистам.
– Мы обязаны заявить миру, что лучшие хоккеисты играют в этих стенах, – сказал хоккеист НХЛ Лапойнт журналистам, показав на своды «Форума».
Да, «Форум» на своем веку видел немало выдающихся мастеров, великолепных матчей. Снаружи этот хоккейный дворец ничем не примечателен. Построен он, прямо скажем, без особой архитектурной фантазии. Бетонный куб среди множества таких же, довольно безликих, домов. Вы можете пройти мимо и даже не понять, что это тот самый «Форум» – святая святых канадского профессионального спорта, главный храм хоккея, куда стекаются тысячи паломников. Красотой он не вышел, зато внутри там есть все для того, чтобы спортсмены, зрители, судьи, журналисты могли с комфортом поклоняться своему божеству – Хоккею.
Несколькими годами позже генеральный менеджер «Монреаль канадиенс» Серж Савар – тот самый, кто в 1972-м был игроком сборной НХЛ, могучий, с карими глазами и красиво очерченными губами канадец французского происхождения – показал мне весь «Форум» от чердака до подвала. Его рассказ, по-моему, будет интересен и вам.
– Наши трибуны насчитывают 16 076 сидячих мест и еще 2 тысячи человек могут смотреть хоккей стоя, – говорил мне Савар, показывая на ряды кресел, круто уходящих под самую крышу. – Впрочем, когда в 72-м году мы с тобой встретились на этом льду, сюда набилось 22 тысячи зрителей. «Форум» был построен в 1924 году, но его трибуны тогда вмещали только 5 тысяч мест. Он выдержал три реконструкции. Последняя, в 1968 году, сделала здание таким, каким его видят сегодня.
Савар хитро улыбается:
– Если бы кто-то из великих советских хоккеистов согласился год-другой поиграть за «Монреаль», мы бы снова перестроили «Форум», сделав его в два раза вместительнее.
Здесь проходит 50 хоккейных матчей за сезон, а кроме того – цирковые и эстрадные представления, ледовые ревю, выставки автомобилей, концерты рок-музыки, соревнования по гимнастике, волейболу, баскетболу. Во время летней Олимпиады-76 «Форуму» доверили финальные поединки боксеров.
– Мы продаем два миллиона билетов в год, – добавляет менеджер по административным вопросам и, как я понимаю, правая рука Савара, остроумный Джерри Грудман. – На этой арене мы могли бы проводить даже бои быков.
Савар затягивается сигарой, добровольно уступая инициативу своему помощнику, а тот охотно принимает обязанности гида:
– Это буфеты и бары. Их ровно столько, чтобы за девять минут успеть накормить всех зрителей.
– Почему за девять?
– Перерыв длится пятнадцать минут – так? Три минуты болельщику даем, чтобы выйти в фойе, три – чтобы войти обратно. Остается девять. Все двери, – с гордостью говорит Грудман, – у нас можно открыть одновременным нажатием кнопки на пульте. Почти 20 тысяч зрителей спокойно покидают помещение всего за двенадцать минут.
Из рассказа Джерри Грудмана я понял, что посещать хоккейные матчи в Монреале – увлечение накладное. В среднем билеты стоили по шесть долларов, но чтобы сидеть на хороших местах, надо было платить 17,5 доллара. Две с половиной тысячи человек являются обладателями постоянных сезонных абонементов на матчи – это так называемые члены клуба «Монреаль канадиенс», элита канадских болельщиков. Вступить в клуб почти так же трудно, как стать членом английского парламента. Места передаются по наследству, юридически завещаются ближайшим родственникам. Некоторые состоят в клубе по 35 – 40 лет. Им отведены в «Форуме» специальные, с комфортом оборудованные помещения, а на трибунах – застекленные угловые галереи.
Вообще, как и во всяком солидном заведении, традиции здесь чтут очень строго. Скажем, эмблема «Монреаль канадиенс» остается неизменной почти семь десятилетий.
Для журналистов в «Форуме» предназначена галерея прессы. Ото что-то наподобие металлического балкона, подвешенного под самым потолком, где каждое место персонально закреплено за ведущими хоккейными обозревателями. Вот кресло с пюпитром № 57, на нем металлическая табличка – «Жан Беливо». Напротив, по другую сторону площадки, – такая же галерея, предназначенная для корреспондентов телевидения и радио.
В пресс-центре «Форума» стоят телетайпы, телефоны. Есть табло, которое показывает счет матчей, проходящих на других катках лиги. Стены украшены портретами капитанов команды: Сержа Савара, Анри Ришара, Боба Гейни, Ивана Курнуайе, Жана Беливо, Мориса Ришара… За стеклами витрин пожелтевшие от времени газеты с репортажами о триумфах «Монреаль канадиенс», другие реликвии.
Вообще, надо сказать, во всем том, что касается уважения к своим верным болельщикам и хоккеистам, у канадцев можно поучиться. Савар показал мне помещение, которое специально предназначено для ветеранов команды. Это своеобразный клуб, членом которого становится каждый, кто сыграет за «Монреаль канадиенс» не менее ста матчей. Сюда он может приходить с членами своей семьи, отдыхать, встречаться с коллегами, общаться с журналистами.
– Ни одна команда НХЛ до этого еще не додумалась, – с гордостью сообщил Савар.
На стене раздевалки – большие, прекрасно выполненные фотографии ветеранов. Над ними – крупная надпись: «Из своих уставших рук мы передаем вам эстафету, которую вы должны с честью нести дальше». Другая степа раздевалки сплошь увешана черными досками, на которых золотом выведены все составы «Монреаль канадиенс» за многие годы. Мелочи? Я бы так не сказал. Это те самые детали, которые и делают атмосферу по-настоящему «клубной», приучают игроков дорожить именем и честью команды.
Вплотную к раздевалкам примыкают разминочный зал, кабинет скорой медицинской помощи, включая операционную, сауна, бассейн, холлы для совещаний игроков, оборудованные видеоаппаратурой. Есть даже комната, в которой коротают время в ожидании финального свистка жены хоккеистов. Она небольшая, но очень уютная.
В вестибюле мы увидели галерею бронзовых бюстов.
– Это те, кто внес наибольший вклад в развитие монреальского хоккея, – пояснил Савар. Он стал перечислять имена и профессии: тренер, архитектор, писатель, журналист, игрок, комментатор… Откуда-то из-за широкой спины Сержа вновь показался Джерри Грудман.
– Следующий бюст должен быть моим, – лукаво сказал он. – Потому что я начинал в «Форуме» с должности мальчика на побегушках, а теперь, – он выпятил свою хилую грудь, – мистер Савар не может без меня шагу шагнуть.
– О'кей, Джерри. – Добродушие генерального менеджера было непробиваемо. – Но для начала ты поможешь мне три раза подряд завоевать Кубок Стэнли.
…Итак, нам предстоял решительный бой со знаменитым клубом НХЛ в главной цитадели канадского хоккея. Не только стадион – весь город был в этот вечер словно наэлектризован. Желание победить у канадцев было настолько велико, что даже заливщики льда, как нам потом говорили, постарались «подыграть» своим: они специально сделали лед вязким и бугристым, чтобы испортить нашу игру в пас.
Появление хоккеистов на льду трибуны «Форума» встретили таким ревом, какого я еще никогда не слышал. По сравнению с ним реакция нью-йоркской публики могла бы считаться мертвой тишиной. Во время игры я всегда стараюсь подсказывать что-то своим партнерам, давать какие-то советы. Здесь же делать это было абсолютно бессмысленно – я не слышал собственного голоса.
Сначала канадцам удалось сломить нашу оборону, и они повели в счете. 2:0 – так закончился первый период. Нашим форвардам долго не удавалось наладить контратаки, не получались игра в пас и коллективные действия. Соотношение бросков по воротам – 10:4 в пользу соперников. Одним словом, первый период был проигран нами вчистую.
Но, к счастью, никто из моих друзей не поддался панике. В раздевалке тренеры рекомендовали игрокам быстрее кататься по всему полю, точнее адресовать друг другу шайбу. «И дело пойдет», – уверенно сказал Локтев. Очень хорошо, что наши тренеры в самых критических ситуациях никогда не кричат на игроков, не осыпают их бранью. Если даже они раздражены и взвинчены, то все равно вы не услышите от тренеров резких или грубых слов. Накричать на игроков во время матча – значит окончательно сбить их с толку.
Второй период мы начали в меньшинстве: двухминутное наказание отбывал Жлуктов. Вот где мне пришлось потрудиться! Канадцы, кажется, превзошли самих себя. Броски следовали один за другим, и все сильные, точные. Но мы выстояли, а через некоторое время Михайлов сократил разрыв в счете.
Потом были удалены Солодухин и Гусев. Ребята втроем отчаянно оборонялись, но шайба после сильнейшего броска Курнуайе влетела-таки в мои ворота. Я, честно признаться, ее и не видел – такая там передо мной была свалка. И снова канадцы атакуют…
Я люблю играть, когда трибуны полны и зрители не щадят ладоней. Более того, мне иногда кажется, что играть интереснее, если зрители болеют против меня. Существует такое понятие (хорошо знакомое преподавателям и артистам) – «контакт с аудиторией». Так вот, наилучшим образом я ощущаю этот контакт, приподнятость, вдохновение, когда многотысячный зал не отрываясь следит за моими воротами, жаждет увидеть в них черный каучуковый кругляш, а я ловлю его, отбиваю его, грудью падаю на него. Нет, не видать вам, голубчики, шайбы в моих воротах! Из-под груды тел я в очередной раз поднимаюсь со льда и, подсознательно отмечая, что цел и невредим, разжимаю ладонь – ловушку. Вот она, ваша шайба… И все начинается сначала.
Знакомый канадский журналист однажды спросил, почему я все лучшие матчи провел против профессионалов.
– Именно потому, что они профессионалы, – ответил я. И добавил, ничуть не слукавив: – Чем сильнее соперник, тем уверенней я чувствую себя в воротах.
В этом матче, как, впрочем, и в других:, почему-то было очень много затяжных пауз. Хоккеистов и болельщиков во время задержек развлекал орган, а местное телевидение тоже не дремало: своих зрителей в ходе трансляции хоккея оно умудрялось накормить фантастическим количеством разной рекламы. Мне показалось, что эти паузы были на руку канадцам. Ведь высокий темп – это наше оружие, мы можем провести весь матч вообще без перерывов.
Харламов забил гол-красавец! Он со сверхзвуковой скоростью проскочил между двумя защитниками, хладнокровно обыграл вратаря Драйдена и завершил свой потрясающий рейд точным броском.
В третьем периоде канадцы снова бросились на штурм. Здорово они играли, ничего не скажешь. И Пит Маховлич, и Лефлер, и Курнуайе сражались азартно, смело, честно. Матч в Монреале оставил у всех нас самое прекрасное впечатление. В моем понимании это и есть настоящий хоккей – скоростной, комбинационный, жесткий (но не грубый), с увлекательным сюжетом. Я был бы не против сыграть этот матч еще раз.
Последний гол в этот новогодний вечер забил Борис Александров. 3:3!
Пита Маховлича, Ивана Курнуайе и меня назвали лучшими игроками встречи. Нас оставили на льду и втроем сфотографировали на память. Трибуны безумствовали. Когда сейчас, спустя несколько лет, я смотрю на эту фотографию, то до мельчайших деталей вспоминаю замечательный вечер в Монреале.
На следующее утро я прочел: «Скотти Боумен – тренер монреальцев – утверждает, что ни в одном матче этого сезона его команда не имела столько возможностей для бросков по воротам, как во встрече с ЦСКА. Он же говорит: „Любому другому вратарю пришлось бы вынимать из своей кожи осколки пропущенных шайб, как шрапнель. Любому другому, но только не Третьяку. Этот русский лейтенант украл у нас победу“». Если быть справедливым, то это не совсем точно. Не я украл победу у «Монреаль канадиенс». Я просто добросовестно сделал то, что мне полагалось, а все остальное хорошо сделали другие.
Канадцы считали открытием суперсерии Бориса Александрова. Ну, для нас-то он не был никаким открытием. Еще года два назад на тренировках Борис забивал мне больше шайб, чем даже Харламов. Он «леворукий» – к такому форварду нам, вратарям, очень трудно приспособиться. Кроме того, он, безусловно, одарен от природы и настойчив. На льду Александров беспрерывно импровизировал, все время «гнул» свою хитроумную линию, а заметив малейшую щель в воротах, бросал без промаха. Этот хоккеист мог бы стать достойной заменой Валерию Харламову. Мог бы… Но увы. Постоянные нарушения дисциплины помешали развиться его таланту.
После матча мы поехали в советское генконсульство на встречу Нового года. По-моему, все остались довольны итогом матча: и наши соперники, и мы, и зрители. За несколько минут до полуночи я подошел к телевизору. Повторяли наиболее острые моменты встречи, а потом комментатор в восторге посыпал свою голову конфетти и крикнул: «Ура! Ничья! С Новым годом!» Так закончился этот незабываемый вечер.
Назавтра все канадские игроки заявили, что сыграли лучший матч своей жизни. Большинство экспертов и зрителей говорили о том, что ничего подобного они не видели уже много лет. Однако некоторые рассуждали примерно так: «Раз монреальцы сделали 38 бросков по воротам, а ЦСКА всего 13, то значит, преимущество было на стороне хозяев льда, а стало быть, они больше заслуживают победы». Однако этот довод нельзя признать состоятельным. Весь фокус – в различии игрового стиля советской и канадской команд. Профессионалов с детства учат не задумываясь швырять шайбу по воротам, едва только появляется возможность. Наши же игроки обстреливают ворота только наверняка, они любят «повозиться» с шайбой, поиграть в «кошки-мышки» с защитниками и вратарем соперников. Трудно сказать, чей стиль лучше. Скорее всего, гармония где-то посередине.
Как и всем людям, на финише года мне хотелось обернуться назад, подвести итог прожитому за двенадцать месяцев.
1975 год получился вовсе не плохим. Я мог считать свою спортивную программу выполненной на сто процентов. В Кремле мне вручили орден «Знак Почета». Спортивные журналисты снова, во второй раз подряд, назвали меня лучшим хоккеистом сезона в СССР. Мой сын Дмитрий уже научился вовсю орудовать клюшкой и теперь требовал, чтобы я с ним играл в хоккей. Мне по-прежнему приходили письма с почтовыми штемпелями разных городов мира. В этих письмах были поздравления с победами, напутствия, просьбы, но больше всего в них было вопросов о хоккее.
Случались и забавные эпизоды, связанные с моим именем. В Детройте, например, прошел слух, что будто бы я собираюсь подписать контракт с клубом «Ред уингс». Там действительно обнаружили человека, выдававшего себя за Третьяка и якобы говорившего с русским акцентом. Проверка показала, что фамилия этого самозванца Тарлифф и что к хоккею он имеет такое же отношение, как я к игре на арфе. Не знаю, что дальше стало с этим мошенником, но говорят, будто до своего разоблачения он сумел крупно заработать, эксплуатируя чужую фамилию.
Другой похожий случай произошел в Бирмингеме. Там, как я слышал, некий «Третьяк» почти месяц жил в доме биржевого маклера, развлекая его историями о своих подвигах на льду.
Приходится только удивляться простодушию американцев, так легко позволяющих себя одурачивать.
Итак, конец декабря 1975 года. Мы приехали в Канаду для участия в матчах с профессионалами на уровне клубных команд. Суперсерия – так и только так называли за океаном эти матчи, в которых два наших клуба – ЦСКА и «Крылья Советов» – должны были встретиться с сильнейшими командами НХЛ.
Канадцы в то время не без оснований утверждали, что клубы у них сильнее, чем сборная.
…Перед самым отъездом в Канаду я почувствовал, что наконец-то обрел боевую форму. До этого игра часто не клеилась, а тут все встало на свои места, и шайба теперь была у меня как дрессированная. Я чувствовал себя великолепно. Даже ветераны нашего клуба удивлялись:
– Ну, Владик, ты будто заново родился.
Как-то на тренировке я защищал ворота, играя за звено Владимира Петрова… Мы вели в счете.
– Конечно, – с обидой сказал Петрову лидер наших соперников Владимир Викулов. – У вас Третьяк стоит, а ему не забить.
– Поменяемся, – с готовностью предложил Петров. – Дело не в Третьяке. Играть надо лучше, вот и все.
Поменялись. Я встал в ворота команды Викулова, и теперь уже она уверенно повела в счете.
Простите за нескромность. Но этот эпизод вспомнился мне в связи с рассказом о суперсерии. В конце 75-го я постоянно испытывал то, что, вероятно, можно назвать хоккейным вдохновением.
Как хорошо, что это случилось именно в декабре…
В Монреале мы вначале почувствовали себя очень неуютно. Во-первых, было страшно холодно. Мороз стоял просто убийственный. Разница во времени сказывалась очень остро. Все тело ломало. Постоянно хотелось спать. И почему-то всех одолевала мучительная жажда. Видимо, виной тому была непривычная для нас пища. Все красиво, аппетитно, но безвкусно или с каким-то непривычным привкусом. Даже картошка и та казалась странной.
Поселили нас в отеле «Элизабет». Как и раньше, команду дружно осадили канадские журналисты – их вопросам не было конца.
Фанатичная любовь канадцев к хоккею общеизвестна. Но если раньше кумирами для них были свои и только свои звезды, то теперь все изменилось. Мы чувствовали это на себе. Любой полисмен приветливо улыбался, узнав нас на улицах Монреаля. Даже Гарри Синден, бывший тренер сборной НХЛ, враждебно настроенный к нам после серии 1972 года, теперь сменил тон. Вот что мы прочитали в одной из газет за его подписью: «Русские сильны не только коллективной игрой, тщательно разработанной тактикой и до дюйма выверенным пасом. Оказывается, у них к тому же есть способные смело и инициативно сыграть хоккеисты. Кроме того, они фантастически меткие. У нас кое-кто сравнивает Харламова с Риком Мартином, но кроме Харламова у русских немало других индивидуально сильных форвардов. А сколько у нас Мартинов?»
Впрочем, к этим похвалам мы относились сдержанно и не принимали их всерьез. Мы знали, что недостатков у нас тоже хватает.
В канадских и американских газетах теперь уже никто не писал, что «хозяева съедят нас сырыми», но все же большинство обозревателей отдавало предпочтение профессионалам. Каково же было наше удивление, когда, открыв «Журнал де Монреаль», мы прочли в этой газете вот такой заголовок: «Руки вверх перед русскими». А чуть ниже хоккейный обозреватель спрашивал читателей: «Хотите мой прогноз? Я отдаю предпочтение советским хоккеистам. Они одержат пять побед при двух поражениях и один матч сведут вничью. Я, конечно, хотел бы ошибиться, но…»
Насколько мне известно, этот журналист оказался едва ли не единственным человеком в Канаде, правильно предсказавшим итоги суперсерии.
Хозяева устроили прием в монреальском «Форуме» для ЦСКА и «Крыльев Советов». Оттуда мы сразу направились па тренировку, и все игроки «Монреаль канадиенс» потянулись за нами – смотреть. Ничего похожего на прошлые серии: «профи» внимательно наблюдали за каждым советским спортсменом, что-то записывали, на лицах – смесь уважения и восторга. Я опять не мог не вспомнить сентябрьские дни 1972 года – сколько спеси, высокомерия и презрения демонстрировали нам тогда и игроки, и руководители НХЛ! Куда все это подевалось?
Потом паша команда вылетела в Нью-Йорк для встречи с «Нью-Йорк рейнджерс».
Встретили нас там неважно. Долго не могли разместить в отеле. Не очень-то торопились накормить ужином. Ребята нервничали: «Они что, специально нас хотят разозлить?»
Когда начался матч, мы оказались в положении догоняющих, но это лишь раззадорило армейских форвардов: «Ах так? Ну, держись, Эспозито!» Противникам был навязан быстрый, темпераментный хоккей. Мне кажется, соперники временами просто не успевали понять, что происходит на площадке. Даже их вратарь был в смятении и ничем не смог помочь своей команде.
– О, эти круговые комбинации!… Я смотрю по сторонам, когда они начинают свою карусель, и не могу сообразить, где же наши игроки, – сказал после матча Пит Стемковски.
В одной из газет я прочитал: «А может быть, это вовсе не мы, а русские изобрели хоккей? Во всяком случае, так могло показаться вчера на льду „Мэдисон сквер гарден“.Не кто иной, как Борис Александров, показал „рейнджерам“, как надо играть в хоккей».
Но вернемся к матчу. На лед возле меня упало тухлое яйцо. Игра была остановлена. Я посмотрел на трибуну. Там полицейский держал за шиворот какого-то зрителя с оттопыренными карманами. Потом полисмен принялся лупить своими кулачищами по этим карманам. Оказывается, этот тип принес полные карманы тухлых яиц. Хорошая там у них получилась «яичница»…
В конце матча в меня бросили бумажным стаканчиком. Повернувшись в сторону трибуны, я показал рукой на табло: «Лучше посмотри на счет, хулиган». А счет был 7:3 в пашу пользу.
У соперников, как мы и ожидали, лучше всех выглядел Эспозито. Он и три года назад был сильнейшим. Тогда его называли «забияка Фил». Похоже, в той серии Эспозито так и не смог примириться с тем, что советские хоккеисты на равных играли с профессионалами. Фил играл превосходно, но иной раз выходил «за рамки», и нельзя сказать, чтобы мы тогда расстались друзьями.
Теперь Эспозито стал сдержаннее. Признал за нами право на большую игру. Хозяева «Бостон брюинз» перепродали Эспозито клубу «Нью-Йорк рейнджерс». Мы в Бостоне спросили, чем это было вызвано, и с удивлением услышали в ответ, что в «Бостон брюинз» считают совершенную сделку чрезвычайно выгодной для себя.
– Важно вовремя избавиться от стареющего игрока, – пояснили нам. – Еще немного, и Эспозито уже никто бы не купил.
Да, изменился наш старый приятель. На коньках он бегал уже не так быстро, как раньше, и из-за этого не успевал вернуться к своим воротам. Но блестящая техника, мощная игра на «пятачке» и поразительное чутье по-прежнему были верными козырями Эспозито После игры в Нью-Йорке он скажет:
– Я предупреждал своих партнеров, что с русскими надо быть начеку, но они смеялись надо мной…
На следующий день мы вернулись в Монреаль и прямо из аэропорта в хорошем настроении поехали на каток – тренироваться. Мы понимали, что главные, самые трудные матчи впереди. Нашим следующим соперником был «Монреаль канадиенс» – именитейший клуб в НХЛ, законодатель мод, поставщик звезд, 18 раз владевший к тому времени Кубком Стэнли.
Без всяких преувеличений скажу: вся Канада жила этим матчем. Ажиотаж достиг невероятного накала. Считалось, что «Монреаль канадиенс» должен дать решительный бой советским хоккеистам.
– Мы обязаны заявить миру, что лучшие хоккеисты играют в этих стенах, – сказал хоккеист НХЛ Лапойнт журналистам, показав на своды «Форума».
Да, «Форум» на своем веку видел немало выдающихся мастеров, великолепных матчей. Снаружи этот хоккейный дворец ничем не примечателен. Построен он, прямо скажем, без особой архитектурной фантазии. Бетонный куб среди множества таких же, довольно безликих, домов. Вы можете пройти мимо и даже не понять, что это тот самый «Форум» – святая святых канадского профессионального спорта, главный храм хоккея, куда стекаются тысячи паломников. Красотой он не вышел, зато внутри там есть все для того, чтобы спортсмены, зрители, судьи, журналисты могли с комфортом поклоняться своему божеству – Хоккею.
Несколькими годами позже генеральный менеджер «Монреаль канадиенс» Серж Савар – тот самый, кто в 1972-м был игроком сборной НХЛ, могучий, с карими глазами и красиво очерченными губами канадец французского происхождения – показал мне весь «Форум» от чердака до подвала. Его рассказ, по-моему, будет интересен и вам.
– Наши трибуны насчитывают 16 076 сидячих мест и еще 2 тысячи человек могут смотреть хоккей стоя, – говорил мне Савар, показывая на ряды кресел, круто уходящих под самую крышу. – Впрочем, когда в 72-м году мы с тобой встретились на этом льду, сюда набилось 22 тысячи зрителей. «Форум» был построен в 1924 году, но его трибуны тогда вмещали только 5 тысяч мест. Он выдержал три реконструкции. Последняя, в 1968 году, сделала здание таким, каким его видят сегодня.
Савар хитро улыбается:
– Если бы кто-то из великих советских хоккеистов согласился год-другой поиграть за «Монреаль», мы бы снова перестроили «Форум», сделав его в два раза вместительнее.
Здесь проходит 50 хоккейных матчей за сезон, а кроме того – цирковые и эстрадные представления, ледовые ревю, выставки автомобилей, концерты рок-музыки, соревнования по гимнастике, волейболу, баскетболу. Во время летней Олимпиады-76 «Форуму» доверили финальные поединки боксеров.
– Мы продаем два миллиона билетов в год, – добавляет менеджер по административным вопросам и, как я понимаю, правая рука Савара, остроумный Джерри Грудман. – На этой арене мы могли бы проводить даже бои быков.
Савар затягивается сигарой, добровольно уступая инициативу своему помощнику, а тот охотно принимает обязанности гида:
– Это буфеты и бары. Их ровно столько, чтобы за девять минут успеть накормить всех зрителей.
– Почему за девять?
– Перерыв длится пятнадцать минут – так? Три минуты болельщику даем, чтобы выйти в фойе, три – чтобы войти обратно. Остается девять. Все двери, – с гордостью говорит Грудман, – у нас можно открыть одновременным нажатием кнопки на пульте. Почти 20 тысяч зрителей спокойно покидают помещение всего за двенадцать минут.
Из рассказа Джерри Грудмана я понял, что посещать хоккейные матчи в Монреале – увлечение накладное. В среднем билеты стоили по шесть долларов, но чтобы сидеть на хороших местах, надо было платить 17,5 доллара. Две с половиной тысячи человек являются обладателями постоянных сезонных абонементов на матчи – это так называемые члены клуба «Монреаль канадиенс», элита канадских болельщиков. Вступить в клуб почти так же трудно, как стать членом английского парламента. Места передаются по наследству, юридически завещаются ближайшим родственникам. Некоторые состоят в клубе по 35 – 40 лет. Им отведены в «Форуме» специальные, с комфортом оборудованные помещения, а на трибунах – застекленные угловые галереи.
Вообще, как и во всяком солидном заведении, традиции здесь чтут очень строго. Скажем, эмблема «Монреаль канадиенс» остается неизменной почти семь десятилетий.
Для журналистов в «Форуме» предназначена галерея прессы. Ото что-то наподобие металлического балкона, подвешенного под самым потолком, где каждое место персонально закреплено за ведущими хоккейными обозревателями. Вот кресло с пюпитром № 57, на нем металлическая табличка – «Жан Беливо». Напротив, по другую сторону площадки, – такая же галерея, предназначенная для корреспондентов телевидения и радио.
В пресс-центре «Форума» стоят телетайпы, телефоны. Есть табло, которое показывает счет матчей, проходящих на других катках лиги. Стены украшены портретами капитанов команды: Сержа Савара, Анри Ришара, Боба Гейни, Ивана Курнуайе, Жана Беливо, Мориса Ришара… За стеклами витрин пожелтевшие от времени газеты с репортажами о триумфах «Монреаль канадиенс», другие реликвии.
Вообще, надо сказать, во всем том, что касается уважения к своим верным болельщикам и хоккеистам, у канадцев можно поучиться. Савар показал мне помещение, которое специально предназначено для ветеранов команды. Это своеобразный клуб, членом которого становится каждый, кто сыграет за «Монреаль канадиенс» не менее ста матчей. Сюда он может приходить с членами своей семьи, отдыхать, встречаться с коллегами, общаться с журналистами.
– Ни одна команда НХЛ до этого еще не додумалась, – с гордостью сообщил Савар.
На стене раздевалки – большие, прекрасно выполненные фотографии ветеранов. Над ними – крупная надпись: «Из своих уставших рук мы передаем вам эстафету, которую вы должны с честью нести дальше». Другая степа раздевалки сплошь увешана черными досками, на которых золотом выведены все составы «Монреаль канадиенс» за многие годы. Мелочи? Я бы так не сказал. Это те самые детали, которые и делают атмосферу по-настоящему «клубной», приучают игроков дорожить именем и честью команды.
Вплотную к раздевалкам примыкают разминочный зал, кабинет скорой медицинской помощи, включая операционную, сауна, бассейн, холлы для совещаний игроков, оборудованные видеоаппаратурой. Есть даже комната, в которой коротают время в ожидании финального свистка жены хоккеистов. Она небольшая, но очень уютная.
В вестибюле мы увидели галерею бронзовых бюстов.
– Это те, кто внес наибольший вклад в развитие монреальского хоккея, – пояснил Савар. Он стал перечислять имена и профессии: тренер, архитектор, писатель, журналист, игрок, комментатор… Откуда-то из-за широкой спины Сержа вновь показался Джерри Грудман.
– Следующий бюст должен быть моим, – лукаво сказал он. – Потому что я начинал в «Форуме» с должности мальчика на побегушках, а теперь, – он выпятил свою хилую грудь, – мистер Савар не может без меня шагу шагнуть.
– О'кей, Джерри. – Добродушие генерального менеджера было непробиваемо. – Но для начала ты поможешь мне три раза подряд завоевать Кубок Стэнли.
…Итак, нам предстоял решительный бой со знаменитым клубом НХЛ в главной цитадели канадского хоккея. Не только стадион – весь город был в этот вечер словно наэлектризован. Желание победить у канадцев было настолько велико, что даже заливщики льда, как нам потом говорили, постарались «подыграть» своим: они специально сделали лед вязким и бугристым, чтобы испортить нашу игру в пас.
Появление хоккеистов на льду трибуны «Форума» встретили таким ревом, какого я еще никогда не слышал. По сравнению с ним реакция нью-йоркской публики могла бы считаться мертвой тишиной. Во время игры я всегда стараюсь подсказывать что-то своим партнерам, давать какие-то советы. Здесь же делать это было абсолютно бессмысленно – я не слышал собственного голоса.
Сначала канадцам удалось сломить нашу оборону, и они повели в счете. 2:0 – так закончился первый период. Нашим форвардам долго не удавалось наладить контратаки, не получались игра в пас и коллективные действия. Соотношение бросков по воротам – 10:4 в пользу соперников. Одним словом, первый период был проигран нами вчистую.
Но, к счастью, никто из моих друзей не поддался панике. В раздевалке тренеры рекомендовали игрокам быстрее кататься по всему полю, точнее адресовать друг другу шайбу. «И дело пойдет», – уверенно сказал Локтев. Очень хорошо, что наши тренеры в самых критических ситуациях никогда не кричат на игроков, не осыпают их бранью. Если даже они раздражены и взвинчены, то все равно вы не услышите от тренеров резких или грубых слов. Накричать на игроков во время матча – значит окончательно сбить их с толку.
Второй период мы начали в меньшинстве: двухминутное наказание отбывал Жлуктов. Вот где мне пришлось потрудиться! Канадцы, кажется, превзошли самих себя. Броски следовали один за другим, и все сильные, точные. Но мы выстояли, а через некоторое время Михайлов сократил разрыв в счете.
Потом были удалены Солодухин и Гусев. Ребята втроем отчаянно оборонялись, но шайба после сильнейшего броска Курнуайе влетела-таки в мои ворота. Я, честно признаться, ее и не видел – такая там передо мной была свалка. И снова канадцы атакуют…
Я люблю играть, когда трибуны полны и зрители не щадят ладоней. Более того, мне иногда кажется, что играть интереснее, если зрители болеют против меня. Существует такое понятие (хорошо знакомое преподавателям и артистам) – «контакт с аудиторией». Так вот, наилучшим образом я ощущаю этот контакт, приподнятость, вдохновение, когда многотысячный зал не отрываясь следит за моими воротами, жаждет увидеть в них черный каучуковый кругляш, а я ловлю его, отбиваю его, грудью падаю на него. Нет, не видать вам, голубчики, шайбы в моих воротах! Из-под груды тел я в очередной раз поднимаюсь со льда и, подсознательно отмечая, что цел и невредим, разжимаю ладонь – ловушку. Вот она, ваша шайба… И все начинается сначала.
Знакомый канадский журналист однажды спросил, почему я все лучшие матчи провел против профессионалов.
– Именно потому, что они профессионалы, – ответил я. И добавил, ничуть не слукавив: – Чем сильнее соперник, тем уверенней я чувствую себя в воротах.
В этом матче, как, впрочем, и в других:, почему-то было очень много затяжных пауз. Хоккеистов и болельщиков во время задержек развлекал орган, а местное телевидение тоже не дремало: своих зрителей в ходе трансляции хоккея оно умудрялось накормить фантастическим количеством разной рекламы. Мне показалось, что эти паузы были на руку канадцам. Ведь высокий темп – это наше оружие, мы можем провести весь матч вообще без перерывов.
Харламов забил гол-красавец! Он со сверхзвуковой скоростью проскочил между двумя защитниками, хладнокровно обыграл вратаря Драйдена и завершил свой потрясающий рейд точным броском.
В третьем периоде канадцы снова бросились на штурм. Здорово они играли, ничего не скажешь. И Пит Маховлич, и Лефлер, и Курнуайе сражались азартно, смело, честно. Матч в Монреале оставил у всех нас самое прекрасное впечатление. В моем понимании это и есть настоящий хоккей – скоростной, комбинационный, жесткий (но не грубый), с увлекательным сюжетом. Я был бы не против сыграть этот матч еще раз.
Последний гол в этот новогодний вечер забил Борис Александров. 3:3!
Пита Маховлича, Ивана Курнуайе и меня назвали лучшими игроками встречи. Нас оставили на льду и втроем сфотографировали на память. Трибуны безумствовали. Когда сейчас, спустя несколько лет, я смотрю на эту фотографию, то до мельчайших деталей вспоминаю замечательный вечер в Монреале.
На следующее утро я прочел: «Скотти Боумен – тренер монреальцев – утверждает, что ни в одном матче этого сезона его команда не имела столько возможностей для бросков по воротам, как во встрече с ЦСКА. Он же говорит: „Любому другому вратарю пришлось бы вынимать из своей кожи осколки пропущенных шайб, как шрапнель. Любому другому, но только не Третьяку. Этот русский лейтенант украл у нас победу“». Если быть справедливым, то это не совсем точно. Не я украл победу у «Монреаль канадиенс». Я просто добросовестно сделал то, что мне полагалось, а все остальное хорошо сделали другие.
Канадцы считали открытием суперсерии Бориса Александрова. Ну, для нас-то он не был никаким открытием. Еще года два назад на тренировках Борис забивал мне больше шайб, чем даже Харламов. Он «леворукий» – к такому форварду нам, вратарям, очень трудно приспособиться. Кроме того, он, безусловно, одарен от природы и настойчив. На льду Александров беспрерывно импровизировал, все время «гнул» свою хитроумную линию, а заметив малейшую щель в воротах, бросал без промаха. Этот хоккеист мог бы стать достойной заменой Валерию Харламову. Мог бы… Но увы. Постоянные нарушения дисциплины помешали развиться его таланту.
После матча мы поехали в советское генконсульство на встречу Нового года. По-моему, все остались довольны итогом матча: и наши соперники, и мы, и зрители. За несколько минут до полуночи я подошел к телевизору. Повторяли наиболее острые моменты встречи, а потом комментатор в восторге посыпал свою голову конфетти и крикнул: «Ура! Ничья! С Новым годом!» Так закончился этот незабываемый вечер.
Назавтра все канадские игроки заявили, что сыграли лучший матч своей жизни. Большинство экспертов и зрителей говорили о том, что ничего подобного они не видели уже много лет. Однако некоторые рассуждали примерно так: «Раз монреальцы сделали 38 бросков по воротам, а ЦСКА всего 13, то значит, преимущество было на стороне хозяев льда, а стало быть, они больше заслуживают победы». Однако этот довод нельзя признать состоятельным. Весь фокус – в различии игрового стиля советской и канадской команд. Профессионалов с детства учат не задумываясь швырять шайбу по воротам, едва только появляется возможность. Наши же игроки обстреливают ворота только наверняка, они любят «повозиться» с шайбой, поиграть в «кошки-мышки» с защитниками и вратарем соперников. Трудно сказать, чей стиль лучше. Скорее всего, гармония где-то посередине.