Страница:
Нужно ли специально обучаться тому, чтобы пересказывать случившееся? Нет. Конечно, есть косноязычные, неграмотные или не наблюдательные (не улавливающие суть событий или, наоборот, детали) люди. Но, во-первых, таких достаточно и среди журналистов. А во-вторых – и это главное, – качества неплохого рассказчика являются довольно распространенными и уж точно никак не связаны с необходимостью получения какого-то специального образования или овладением какими-то особыми знаниями.
В булочной случилась драка. Сам журналист в ней не участвовал (то есть даже в этом он банальнее рядовых граждан, подравшихся из-за батона хлеба). Он просто узнал о драке, приехал на место события, когда само событие в своей решающей фазе уже завершилось. Поговорил со случайными свидетелями драки, возможно, с кем-то из ее участников, может быть – со специалистом по событиям данного типа, то есть с милиционером. Далее журналист записал то, что узнал, на бумаге (и бумагу, и ручку изобрели не журналисты), позвонил по телефону в редакцию (телефон изобрели тоже не журналисты). В редакции заметки журналиста набрали на компьютере (не журналистское изобретение) и подверстали в готовящийся номер газеты, отправленный затем в типографию. И типографское оборудование (а также радио, телевидение и Интернет) изобрели и произвели не журналисты.
В чем же сложность работы журналиста?
Когда вы, обычный гражданин, читатель газет и зритель телепрограмм, благоговеющий перед известными и неизвестными журналистами, приходите домой и рассказываете жене, какую драку вы увидели в булочной, вы делаете абсолютно то же самое, что делают эти знаменитые журналисты.
Но вам и в голову не придет назвать себя журналистом. Этого никогда не сделает ваша жена, которая к тому же и сама регулярно рассказывает вам, что случилось у нее на работе. Словом, ни вы, ни ваша жена не называете себя журналистами. Кроме того, вам не платят денег за то, что вы делаете абсолютно то же самое, что делают журналисты. А им платят.
«Но ведь журналисты не только рассказывают о событиях, они еще и комментируют их, то есть вписывают в контекст других событий, и анализируют!» – возразит мне блюститель журналистской исключительности.
«Ну и что из этого?» – отвечу я. Когда 19 августа 1991 года в СССР произошел государственный переворот, разве миллионы, десятки миллионов людей не обсуждали этого, не комментировали друг для друга случившееся, не анализировали ход событий, не прогнозировали их развитие? Обсуждали, анализировали, прогнозировали.
То есть занимались тем же, чем и журналисты, а многие даже лучше журналистов, не становясь таковыми. В чем же отличие? Где оно?
Отличие, конечно, есть. И я о нем скажу. Но это отличие отнюдь не в качестве анализа и даже не в знании деталей: 19 августа 1991 года все, и журналисты, и не журналисты, знали о главном событии примерно одно и то же.
Пока я фиксирую главное в технологии журналистского труда как простого: узнал – пересказал, добавив пару-тройку субъективных (чаще всего) оценок. Ничего сложного. Никакой романтики. Никакого героизма.
ТРУД ЖУРНАЛИСТА НАСТОЛЬКО ПРОСТ, ДАЖЕ ПРИМИТИВЕН, ЧТО И ОСОБОЙ ПРОФЕССИЕЙ-ТО НАЗВАТЬ ЕГО НЕЛЬЗЯ: В КАЖДОМ КОЛЛЕКТИВЕ, В КАЖДОМ МНОГОКВАРТИРНОМ ДОМЕ ВСЕГДА ЕСТЬ ДВА-ТРИ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЕ ОБО ВСЕМ УЗНАЮТ РАНЬШЕ ДРУГИХ И ОХОТНО РАССКАЗЫВАЮТ ОБ ЭТОМ КОЛЛЕГАМ И СОСЕДЯМ. В ХУДШЕМ СЛУЧАЕ ИХ НАЗЫВАЮТ СПЛЕТНИКАМИ, В ЛУЧШЕМ – ЛЮДЬМИ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА В КУРСЕ СЛУЧИВШЕГОСЯ. НО НИКАК НЕ ЖУРНАЛИСТАМИ.
В тот же день, 19 августа 1991 года, десятки миллионов людей в стране понимали, что произошел государственный переворот. И, по крайней мере, миллионы именно этими словами случившееся и характеризовали. Случившееся уже было фактом общественного сознания и даже политики, но не было еще фактом журналистики.
Однако когда на дневной пресс-конференции членов ГКЧП тогдашняя корреспондентка «Независимой газеты» Татьяна Малкина задала в переполненном зале и под прямую телетрансляцию Геннадию Янаеву вопрос: «Понимаете ли вы, что сегодня ночью совершили государственный переворот?» – вот тогда и родился (для данного события) феномен журналистики. К просто любознательности или к простому выражению своего мнения гражданкой Малкиной ТА добавилось всего два, но крайне значимых фактора:
• публичность;
• принадлежность Малкиной ТА к официально признаваемой обществом и властью (то есть законом) системе СМИ.
ПУБЛИЧНОСТЬ ЕСТЬ ТО, ЧТО ДЕЛАЕТ ПРОФЕССИЮ ЖУРНАЛИСТА ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМОЙ.
Вы можете сколько угодно рассказывать своей жене, что не любите президента Путина. Это остается вашим личным делом, имеющим какой-то общественный вес только в том случае, если таких же, как вы, очень много. Но даже если вы все выйдете на улицу под лозунгами «Мы не любим президента Путина!», фактом журналистики (но не фактом для журналистики) это не станет.
ЖУРНАЛИСТОМ ЯВЛЯЕТСЯ ТОТ, КОГО ОБЩЕСТВО И ЗАКОН ТАКОВЫМ ПРИЗНАЮТ, ОСНОВЫВАЯСЬ, КАК ПРАВИЛО, НА ПРОСТОМ КРИТЕРИИ: ДАННЫЙ ЧЕЛОВЕК РАБОТАЕТ В СИСТЕМЕ СМИ.
Публичны ведь и артисты, которые часто говорят то же самое, что и журналисты, и эксперты-политологи, и политики. Но все они не журналисты, ибо их мнение, даже самое авторитетное, даже отражающее взгляды многих людей, по сути остается частным мнением.
ОБЩЕСТВО И ЗАКОН ПРИЗНАЮТ ЗА ЖУРНАЛИСТАМИ, ТОЧНЕЕ ЗА ЖУРНАЛИСТИКОЙ В ЦЕЛОМ, ПРАВО ГОВОРИТЬ ОТ ИМЕНИ ОБЩЕСТВА.
Более ни за кем конкретно, кроме как за главой государства (в демократическом обществе и демократически избранного). Но президент – профессия уникальная. Президент – один, а журналистов – много. Их больше, кстати, чем политиков, за которыми признается право говорить от имени партий, которые они представляют, или от имени общественно-значимых групп, но опять же не от имени всего общества.
Следствием этого является возникновение феномена ответственности журналиста за то, что он делает и особенно говорит или пишет, занимаясь своей работой.
ОБЩЕСТВО ПРИЗНАЕТ ЗА ЖУРНАЛИСТАМИ ПРАВО ГОВОРИТЬ ОТ ЕГО, ОБЩЕСТВА, ИМЕНИ, А ВЗАМЕН ТРЕБУЕТ ИЛИ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ПРЕДПОЛАГАЕТ, ЧТО ЖУРНАЛИСТЫ БУДУТ РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЭТИМ ПРАВОМ ОТВЕТСТВЕННО, ТО ЕСТЬ: НЕ ЛГАТЬ, ТОЧНО ИЗЛАГАТЬ ФАКТЫ, СОРАЗМЕРЯТЬ ОБЩЕСТВЕННУЮ ЗНАЧИМОСТЬ СОБЫТИЯ С ТЕМ, КАК ЕГО ПОДАЮТ В СМИ, И Т. П.
Этим журналист тоже отличается от всегда находящегося в курсе происходящего и умело пересказывающего случившееся просто человека – нежурналиста. Сколь бы точен (или, напротив, неточен) он ни был, никто не может его в чем-либо упрекнуть – разве что в личном плане. Вступая же в корпорацию журналистов (проще говоря, начиная работать в каком-либо официально зарегистрированном СМИ), журналист, не произнося и не подписывая никакой присяги, тем не менее фактически берет на себя обязательство говорить правду, только правду и ничего, кроме правды (иной вариант: правду, всю правду и ничего, кроме правды). Как свидетель в суде под присягой. Поэтому ЖУРНАЛИСТОВ МОЖНО НАЗВАТЬ ПРИСЯЖНЫМИ ПОВЕРЕННЫМИ ОБЩЕСТВА.
Писаного общественного договора на сей счет нет (хотя кое-что в кое-каких законах содержится, но законы, как правило, лишь в малой степени регулируют профессиональную деятельность журналистов), а вот неписаный, однако подразумевающийся – существует. Конечно, журналисты постоянно его нарушают. Реакция общества на это может быть разной: от (изредка) судебных процессов (там, где есть зацепки в законах) до падения доверия к тому или иному СМИ или к СМИ, прессе, журналистам в целом. Однако даже такое падение доверия, выражающееся в известных и довольно распространенных формулах «пресса всегда врет», «газетам верить нельзя», «телевидение – это большая ложь» и т. п. (суммарно и породивших афоризм о «второй древнейшей профессии»), не отменяет фундаментальной веры общества в то, что пишут и сообщают СМИ.
Понятно, почему это происходит. Во-первых, раз прессе доверено быть гласом общества, то не верить ей значит не верить себе. Во-вторых, пресса (в демократическом обществе) есть социальный институт, созданный (о чем особенно любят напоминать журналисты) для наблюдения за поведением политиков и вообще сильных мира сего. В этом смысле ей тоже нельзя не верить (если не ей, то кому же?). Наконец, из общественных институтов только еще Церковь (да и то не во всех странах) имеет статус независимости от власти или групп, претендующих на власть. Поэтому, как это ни парадоксально, пресса является еще и как бы официальным блюстителем если и не общественной, то, по крайней мере, политической морали. Общество верит журналистам.
Все сказанное концентрируется в очередной максиме журналистики.
ЖУРНАЛИСТ ОБЩЕСТВЕННО, А ПОРОЙ (НО РЕДКО) И ЮРИДИЧЕСКИ ОТВЕТСТВЕН ЗА СВОИ ДЕЙСТВИЯ И СЛОВА.
Теперь пойдем дальше.
ЖУРНАЛИСТИКА – МАССОВАЯ ПРОФЕССИЯ, ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОГО ЖУРНАЛИСТА НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
В стране (более или менее крупной) не может быть десяти журналистов. Их должно быть несколько тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч. Именно этому легиону дается право называться журналистами. То есть журналистика по определению массовая профессия. И, как и всякая массовая профессия, не может быть сложной. Она проста. Это – ремесло, а не наука и не искусство.
Еще раз вернусь к своему любимому примеру.
Сто журналистов, проработав вместе год, никогда не создадут самолет, который сможет летать. Сто авиаконструкторов за год легко создадут газету, и, возможно, даже очень неплохую.
Чтобы изобретать и строить самолеты, нужно учиться, а чтобы писать в газеты и делать телевизионные репортажи, учиться в принципе не надо. Нужно лишь быть более или менее грамотным человеком.
Конечно, проблема таланта не чужда журналистике, хотя это и массовая профессия. Об этом я тоже расскажу в соответствующем месте. Но талант – это одно, а простота профессии – другое.
Все сказанное нисколько не умаляет ни труда журналиста, ни исключительной (особенно сегодня) важности этой профессии. Ведь к разряду простых профессий относятся и такие вполне почетные и уважаемые (а порой даже вызывающие восхищение), как писатель, политик, артист, проститутка. Кстати, все они публичны, как и журналистика.
В заключение этой лекции сформулирую еще одну чрезвычайно важную максиму, к которой в нужном месте и в нужное время непременно вернусь.
ЖУРНАЛИСТИКА – ПРОФЕССИЯ НЕ ДЛЯ ГЕНИЕВ.
Сейчас, несколько загодя, я фиксирую эту максиму по двум причинам.
Во-первых, чтобы позолотить пилюлю, я упомянул в ряду простых профессий вместе с журналистикой писательство, актерство и политику. Так вот, чтобы уж совсем не осталось иллюзий: имеются гениальные писатели, наличествуют гениальные актеры, были гениальные политики (я говорю «были», поскольку сейчас эта профессия в силу ряда обстоятельств, прежде всего – в силу той же массовости, чего не было прежде, в недемократических обществах, тоже, кажется, перестала быть прибежищем для гениев). Но гениальных журналистов нет по определению. Ибо эта профессия сразу же родилась как массовая и к тому же (подробнее об этом ниже) конвейерная. А у конвейера гениям не место.
Вторая причина, по которой я выдвинул эту шокирующую, на первый взгляд, максиму в самом начале курса, состоит в том, что синдром одержимости гениальностью в современной русской журналистике стал, по моим наблюдениям, достигать масштабов эпидемии.
Лично я своим журналистам всегда говорил, возможно, кого-то разочаровывая, а кого-то и отталкивая: чувствуешь себя гением – уходи из газеты. Лучше всего в писатели, на худой конец – на телевидение. Ибо там, по меткому замечанию шекспировского могильщика, все такие, как в Англии, – все сумасшедшие.
Завершая эту лекцию, выражу уверенность в том, что, познакомившись с последними изложенными мною утверждениями, все те, кто верит либо в свою гениальность, либо в особо изысканную сложность журналистского труда, уже бросили читать эту книгу. И теперь можно перейти к разговору о чрезвычайной, абсолютно исключительной важности журналистики в системе профессий современной цивилизации. Следующая лекция будет посвящена именно этому.
Но чтобы быть до конца честным, должен признать в заключение, да вдохновит это влюбленных в журналистику, что с помощью этой профессии сегодня можно стать очень влиятельным и/или чрезвычайно знаменитым человеком. Пусть это будет утешением тем, кто готов пожертвовать своей гениальностью или мечтами об удивительно романтической и изысканной профессии журналиста ради работы в современных СМИ.
Лекция 4
В булочной случилась драка. Сам журналист в ней не участвовал (то есть даже в этом он банальнее рядовых граждан, подравшихся из-за батона хлеба). Он просто узнал о драке, приехал на место события, когда само событие в своей решающей фазе уже завершилось. Поговорил со случайными свидетелями драки, возможно, с кем-то из ее участников, может быть – со специалистом по событиям данного типа, то есть с милиционером. Далее журналист записал то, что узнал, на бумаге (и бумагу, и ручку изобрели не журналисты), позвонил по телефону в редакцию (телефон изобрели тоже не журналисты). В редакции заметки журналиста набрали на компьютере (не журналистское изобретение) и подверстали в готовящийся номер газеты, отправленный затем в типографию. И типографское оборудование (а также радио, телевидение и Интернет) изобрели и произвели не журналисты.
В чем же сложность работы журналиста?
Когда вы, обычный гражданин, читатель газет и зритель телепрограмм, благоговеющий перед известными и неизвестными журналистами, приходите домой и рассказываете жене, какую драку вы увидели в булочной, вы делаете абсолютно то же самое, что делают эти знаменитые журналисты.
Но вам и в голову не придет назвать себя журналистом. Этого никогда не сделает ваша жена, которая к тому же и сама регулярно рассказывает вам, что случилось у нее на работе. Словом, ни вы, ни ваша жена не называете себя журналистами. Кроме того, вам не платят денег за то, что вы делаете абсолютно то же самое, что делают журналисты. А им платят.
«Но ведь журналисты не только рассказывают о событиях, они еще и комментируют их, то есть вписывают в контекст других событий, и анализируют!» – возразит мне блюститель журналистской исключительности.
«Ну и что из этого?» – отвечу я. Когда 19 августа 1991 года в СССР произошел государственный переворот, разве миллионы, десятки миллионов людей не обсуждали этого, не комментировали друг для друга случившееся, не анализировали ход событий, не прогнозировали их развитие? Обсуждали, анализировали, прогнозировали.
То есть занимались тем же, чем и журналисты, а многие даже лучше журналистов, не становясь таковыми. В чем же отличие? Где оно?
Отличие, конечно, есть. И я о нем скажу. Но это отличие отнюдь не в качестве анализа и даже не в знании деталей: 19 августа 1991 года все, и журналисты, и не журналисты, знали о главном событии примерно одно и то же.
Пока я фиксирую главное в технологии журналистского труда как простого: узнал – пересказал, добавив пару-тройку субъективных (чаще всего) оценок. Ничего сложного. Никакой романтики. Никакого героизма.
ТРУД ЖУРНАЛИСТА НАСТОЛЬКО ПРОСТ, ДАЖЕ ПРИМИТИВЕН, ЧТО И ОСОБОЙ ПРОФЕССИЕЙ-ТО НАЗВАТЬ ЕГО НЕЛЬЗЯ: В КАЖДОМ КОЛЛЕКТИВЕ, В КАЖДОМ МНОГОКВАРТИРНОМ ДОМЕ ВСЕГДА ЕСТЬ ДВА-ТРИ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЕ ОБО ВСЕМ УЗНАЮТ РАНЬШЕ ДРУГИХ И ОХОТНО РАССКАЗЫВАЮТ ОБ ЭТОМ КОЛЛЕГАМ И СОСЕДЯМ. В ХУДШЕМ СЛУЧАЕ ИХ НАЗЫВАЮТ СПЛЕТНИКАМИ, В ЛУЧШЕМ – ЛЮДЬМИ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА В КУРСЕ СЛУЧИВШЕГОСЯ. НО НИКАК НЕ ЖУРНАЛИСТАМИ.
В тот же день, 19 августа 1991 года, десятки миллионов людей в стране понимали, что произошел государственный переворот. И, по крайней мере, миллионы именно этими словами случившееся и характеризовали. Случившееся уже было фактом общественного сознания и даже политики, но не было еще фактом журналистики.
Однако когда на дневной пресс-конференции членов ГКЧП тогдашняя корреспондентка «Независимой газеты» Татьяна Малкина задала в переполненном зале и под прямую телетрансляцию Геннадию Янаеву вопрос: «Понимаете ли вы, что сегодня ночью совершили государственный переворот?» – вот тогда и родился (для данного события) феномен журналистики. К просто любознательности или к простому выражению своего мнения гражданкой Малкиной ТА добавилось всего два, но крайне значимых фактора:
• публичность;
• принадлежность Малкиной ТА к официально признаваемой обществом и властью (то есть законом) системе СМИ.
ПУБЛИЧНОСТЬ ЕСТЬ ТО, ЧТО ДЕЛАЕТ ПРОФЕССИЮ ЖУРНАЛИСТА ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМОЙ.
Вы можете сколько угодно рассказывать своей жене, что не любите президента Путина. Это остается вашим личным делом, имеющим какой-то общественный вес только в том случае, если таких же, как вы, очень много. Но даже если вы все выйдете на улицу под лозунгами «Мы не любим президента Путина!», фактом журналистики (но не фактом для журналистики) это не станет.
ЖУРНАЛИСТОМ ЯВЛЯЕТСЯ ТОТ, КОГО ОБЩЕСТВО И ЗАКОН ТАКОВЫМ ПРИЗНАЮТ, ОСНОВЫВАЯСЬ, КАК ПРАВИЛО, НА ПРОСТОМ КРИТЕРИИ: ДАННЫЙ ЧЕЛОВЕК РАБОТАЕТ В СИСТЕМЕ СМИ.
Публичны ведь и артисты, которые часто говорят то же самое, что и журналисты, и эксперты-политологи, и политики. Но все они не журналисты, ибо их мнение, даже самое авторитетное, даже отражающее взгляды многих людей, по сути остается частным мнением.
ОБЩЕСТВО И ЗАКОН ПРИЗНАЮТ ЗА ЖУРНАЛИСТАМИ, ТОЧНЕЕ ЗА ЖУРНАЛИСТИКОЙ В ЦЕЛОМ, ПРАВО ГОВОРИТЬ ОТ ИМЕНИ ОБЩЕСТВА.
Более ни за кем конкретно, кроме как за главой государства (в демократическом обществе и демократически избранного). Но президент – профессия уникальная. Президент – один, а журналистов – много. Их больше, кстати, чем политиков, за которыми признается право говорить от имени партий, которые они представляют, или от имени общественно-значимых групп, но опять же не от имени всего общества.
Следствием этого является возникновение феномена ответственности журналиста за то, что он делает и особенно говорит или пишет, занимаясь своей работой.
ОБЩЕСТВО ПРИЗНАЕТ ЗА ЖУРНАЛИСТАМИ ПРАВО ГОВОРИТЬ ОТ ЕГО, ОБЩЕСТВА, ИМЕНИ, А ВЗАМЕН ТРЕБУЕТ ИЛИ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ПРЕДПОЛАГАЕТ, ЧТО ЖУРНАЛИСТЫ БУДУТ РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЭТИМ ПРАВОМ ОТВЕТСТВЕННО, ТО ЕСТЬ: НЕ ЛГАТЬ, ТОЧНО ИЗЛАГАТЬ ФАКТЫ, СОРАЗМЕРЯТЬ ОБЩЕСТВЕННУЮ ЗНАЧИМОСТЬ СОБЫТИЯ С ТЕМ, КАК ЕГО ПОДАЮТ В СМИ, И Т. П.
Этим журналист тоже отличается от всегда находящегося в курсе происходящего и умело пересказывающего случившееся просто человека – нежурналиста. Сколь бы точен (или, напротив, неточен) он ни был, никто не может его в чем-либо упрекнуть – разве что в личном плане. Вступая же в корпорацию журналистов (проще говоря, начиная работать в каком-либо официально зарегистрированном СМИ), журналист, не произнося и не подписывая никакой присяги, тем не менее фактически берет на себя обязательство говорить правду, только правду и ничего, кроме правды (иной вариант: правду, всю правду и ничего, кроме правды). Как свидетель в суде под присягой. Поэтому ЖУРНАЛИСТОВ МОЖНО НАЗВАТЬ ПРИСЯЖНЫМИ ПОВЕРЕННЫМИ ОБЩЕСТВА.
Писаного общественного договора на сей счет нет (хотя кое-что в кое-каких законах содержится, но законы, как правило, лишь в малой степени регулируют профессиональную деятельность журналистов), а вот неписаный, однако подразумевающийся – существует. Конечно, журналисты постоянно его нарушают. Реакция общества на это может быть разной: от (изредка) судебных процессов (там, где есть зацепки в законах) до падения доверия к тому или иному СМИ или к СМИ, прессе, журналистам в целом. Однако даже такое падение доверия, выражающееся в известных и довольно распространенных формулах «пресса всегда врет», «газетам верить нельзя», «телевидение – это большая ложь» и т. п. (суммарно и породивших афоризм о «второй древнейшей профессии»), не отменяет фундаментальной веры общества в то, что пишут и сообщают СМИ.
Понятно, почему это происходит. Во-первых, раз прессе доверено быть гласом общества, то не верить ей значит не верить себе. Во-вторых, пресса (в демократическом обществе) есть социальный институт, созданный (о чем особенно любят напоминать журналисты) для наблюдения за поведением политиков и вообще сильных мира сего. В этом смысле ей тоже нельзя не верить (если не ей, то кому же?). Наконец, из общественных институтов только еще Церковь (да и то не во всех странах) имеет статус независимости от власти или групп, претендующих на власть. Поэтому, как это ни парадоксально, пресса является еще и как бы официальным блюстителем если и не общественной, то, по крайней мере, политической морали. Общество верит журналистам.
Все сказанное концентрируется в очередной максиме журналистики.
ЖУРНАЛИСТ ОБЩЕСТВЕННО, А ПОРОЙ (НО РЕДКО) И ЮРИДИЧЕСКИ ОТВЕТСТВЕН ЗА СВОИ ДЕЙСТВИЯ И СЛОВА.
Теперь пойдем дальше.
ЖУРНАЛИСТИКА – МАССОВАЯ ПРОФЕССИЯ, ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОГО ЖУРНАЛИСТА НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
В стране (более или менее крупной) не может быть десяти журналистов. Их должно быть несколько тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч. Именно этому легиону дается право называться журналистами. То есть журналистика по определению массовая профессия. И, как и всякая массовая профессия, не может быть сложной. Она проста. Это – ремесло, а не наука и не искусство.
Еще раз вернусь к своему любимому примеру.
Сто журналистов, проработав вместе год, никогда не создадут самолет, который сможет летать. Сто авиаконструкторов за год легко создадут газету, и, возможно, даже очень неплохую.
Чтобы изобретать и строить самолеты, нужно учиться, а чтобы писать в газеты и делать телевизионные репортажи, учиться в принципе не надо. Нужно лишь быть более или менее грамотным человеком.
Конечно, проблема таланта не чужда журналистике, хотя это и массовая профессия. Об этом я тоже расскажу в соответствующем месте. Но талант – это одно, а простота профессии – другое.
Все сказанное нисколько не умаляет ни труда журналиста, ни исключительной (особенно сегодня) важности этой профессии. Ведь к разряду простых профессий относятся и такие вполне почетные и уважаемые (а порой даже вызывающие восхищение), как писатель, политик, артист, проститутка. Кстати, все они публичны, как и журналистика.
В заключение этой лекции сформулирую еще одну чрезвычайно важную максиму, к которой в нужном месте и в нужное время непременно вернусь.
ЖУРНАЛИСТИКА – ПРОФЕССИЯ НЕ ДЛЯ ГЕНИЕВ.
Сейчас, несколько загодя, я фиксирую эту максиму по двум причинам.
Во-первых, чтобы позолотить пилюлю, я упомянул в ряду простых профессий вместе с журналистикой писательство, актерство и политику. Так вот, чтобы уж совсем не осталось иллюзий: имеются гениальные писатели, наличествуют гениальные актеры, были гениальные политики (я говорю «были», поскольку сейчас эта профессия в силу ряда обстоятельств, прежде всего – в силу той же массовости, чего не было прежде, в недемократических обществах, тоже, кажется, перестала быть прибежищем для гениев). Но гениальных журналистов нет по определению. Ибо эта профессия сразу же родилась как массовая и к тому же (подробнее об этом ниже) конвейерная. А у конвейера гениям не место.
Вторая причина, по которой я выдвинул эту шокирующую, на первый взгляд, максиму в самом начале курса, состоит в том, что синдром одержимости гениальностью в современной русской журналистике стал, по моим наблюдениям, достигать масштабов эпидемии.
Лично я своим журналистам всегда говорил, возможно, кого-то разочаровывая, а кого-то и отталкивая: чувствуешь себя гением – уходи из газеты. Лучше всего в писатели, на худой конец – на телевидение. Ибо там, по меткому замечанию шекспировского могильщика, все такие, как в Англии, – все сумасшедшие.
Завершая эту лекцию, выражу уверенность в том, что, познакомившись с последними изложенными мною утверждениями, все те, кто верит либо в свою гениальность, либо в особо изысканную сложность журналистского труда, уже бросили читать эту книгу. И теперь можно перейти к разговору о чрезвычайной, абсолютно исключительной важности журналистики в системе профессий современной цивилизации. Следующая лекция будет посвящена именно этому.
Но чтобы быть до конца честным, должен признать в заключение, да вдохновит это влюбленных в журналистику, что с помощью этой профессии сегодня можно стать очень влиятельным и/или чрезвычайно знаменитым человеком. Пусть это будет утешением тем, кто готов пожертвовать своей гениальностью или мечтами об удивительно романтической и изысканной профессии журналиста ради работы в современных СМИ.
Лекция 4
Общая теория современной журналистики. главные и дополнительные функции журналистики
Итак, профессия журналиста чрезвычайно проста, но одновременно крайне значима в современном (демократическом) обществе. В этом есть, как я отмечал, известный парадокс, но нет особой исключительности (эксклюзивности, на жаргоне нынешних СМИ). Например, профессия политика не сложнее. Что должны уметь политики? В принципе, только одно – говорить на митинге, в парламенте, на пресс-конференции, особенно перед телекамерами банальные вещи (а иное для политики противопоказано, иное говорят политологи), но так, чтобы в глазах аудитории это выглядело откровением. Однако без класса профессиональных политиков (вождей народа, по-гречески – демагогов) не существует современного общества и современного государства.
То же и журналисты. Их главная задача (помимо сообщения новостей) – писать и говорить банальности в момент, когда эти банальности более всего похожи на откровения.
Это утверждение я рискну назвать первой из выведенных мною золотых максим журналистики. Стоит вдуматься в нее, как вы получите не развернутый во всей полноте, но все-таки универсальный рецепт того, как нужно писать журналистские тексты.
Пока я говорю о задаче журналистов скорее в технологическом, чем в сущностном аспекте. Но, кстати, самом важном технологическом аспекте, высшем технологическом. Учиться игре перевода банальности в откровение бесполезно. Ты либо это умеешь, либо нет.
Если кому-то недостаточно уже приведенных доказательств простоты, примитивности журналистского труда, то дам совершенно обезоруживающий пример, причем взятый из реальной жизни, то есть из практики, которая, по Марксову определению, является лучшим критерием истины. И это – верное определение.
В годы гласности, перестройки и дальнейших полуудачных демократических реформ, когда новые СМИ возникали буквально как грибы после дождя, в журналистику хлынул поток (потоп?) неофитов, а по-русски говоря (правда, используя все равно не русское слово) – профанов. Все они учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. А часто – и вообще ничему. И тем не менее именно эти профаны составили основу когорты современных журналистов России, многие из них стали знаменитейшими людьми страны. Конечно, профессиональное образование никогда не служило помехой успеху на журналистском поприще, но не определяло его. И все же чаще всего известными журналистами становятся не выпускники факультетов журналистики. Среди самых известных тележурналистов России (а кто известнее их? – разве что поп-звезды) я знаю только одного «птенца гнезда» журфака, то есть человека, который профессионально обучался журналистике.
Это – норма, а не исключение. Что, однако, не означает, что в журналистике совсем уж ничего нет от науки. Просто нет науки с названием журналистика, а вот от науки в журналистике кое-что есть. То, что такой науки нет, я говорю ответственно – как профессор журналистики трех университетов. Строго говоря, эту дисциплину я определил бы так: теория современной журналистики есть раздел современной практической политологии, имеющий некоторые научные основы в психологии масс, в социологии и политике (как науке). Итак, самой науки журналистики нет, но кое-что от науки в журналистике, безусловно, есть. И это – в первую очередь – определение реальных, а не мифических функций, выполняемых журналистикой в современном мире. Имеется также более или менее кодифицированное описание журналистских жанров (в соответствии с критериями дифференциации текстов, создаваемых в СМИ), а также недлинный перечень навыков (приемов) журналистского ремесла.
Жанрами можно распоряжаться бездарно, навыками владеть – крайне слабо и ограниченно, и при этом оставаться журналистом. Более того – некоторым удается (в силу специфики системы современных СМИ, системы, сходной с рекламной и поп-индустрией), ограниченно владея и тем, и другим, становиться влиятельными, авторитетными и знаменитыми журналистами.
Но нельзя, будучи журналистом, талантливым или бездарным, знаменитым или безвестным, не выполнять в своей повседневной конвейерной деятельности пять основных (главных) функций современной журналистики. Причем выполнять их приходится все одновременно, а не по собственному выбору, вне зависимости от того, что ты хочешь, а чего не хочешь делать.
На основе собственных представлений о роли журналистики в современном (демократическом) обществе, а также опыта работы в российских СМИ и постоянных контактов с представителями СМИ зарубежных, я совершенно категорически утверждаю, что
ЖУРНАЛИСТИКА ВЫПОЛНЯЕТ СЕГОДНЯ ПЯТЬ ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМЫХ ФУНКЦИЙ:
• ПЕРЕДАЧА ИНФОРМАЦИИ О ПРОИСХОДЯЩЕМ В МИРЕ (ИЛИ ЕГО ОТДЕЛЬНЫХ ЧАСТЯХ) – ИНФОРМАЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ;
• ОБЪЕДИНЕНИЕ ОБЩЕСТВА (ИЛИ СИСТЕМЫ ОБЩЕСТВ И ГОСУДАРСТВ) В ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ – КОММУНИКАТИВНО-ИНТЕГРАЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ;
• ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ (ДЕКЛАРАЦИЯ) ИНТЕРЕСОВ ОБЩЕСТВА ПЕРЕД ТЕМИ, КТО ЭТИМ ОБЩЕСТВОМ УПРАВЛЯЕТ, ТО ЕСТЬ ЧАЩЕ ВСЕГО ПЕРЕД ТЕМ, ЧТО В ОБЫДЕННОСТИ НАЗЫВАЕТСЯ ВЛАСТЬЮ, – ФУНКЦИЯ VOX POPULI (ГЛАСА НАРОДА);
• УПРАВЛЕНИЕ (ВПЛОТЬ ДО МАНИПУЛИРОВАНИЯ) ПОВЕДЕНИЕМ И ИНСТИНКТАМИ ОБЩЕСТВА (МАСС НАСЕЛЕНИЯ) СО СТОРОНЫ
ВЛАСТЬ ИМУЩИХ, ПРАВЯЩЕГО КЛАССА, ГОСУДАРСТВА – ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ;
• ВОСПИТАНИЕ И ОТЧАСТИ ОБРАЗОВАНИЕ ПОДРАСТАЮЩИХ И УЖЕ ВЗРОСЛЫХ ПОКОЛЕНИЙ – ФУНКЦИЯ СОЦИАЛИЗАЦИИ ЛЮДЕЙ.
У современной журналистики существуют еще две дополнительных функции. Одна из них (шестая), скорее всего дополнительной и останется, а вот другая (седьмая), кажется, скоро встанет, если уже не встала, что печально, в ряд основных.
Отличие шестой функции от первых пяти состоит в том, что она реализуется в основном непроизвольно, как бы по ходу дела, без специально активного, что мы, безусловно, имеем в первых пяти случаях, участия самих журналистов. Это функция, которую самый известный русский журналист Владимир Ульянов-Ленин называл главной, вкладывая, впрочем, в свое определение близкий, но несколько иной, чем я, смысл. Ленин говорил, что «основное дело публицистов (то есть журналистов. – В.Т.) – писать историю современности». Я называю эту шестую, актуальную лишь в более или менее отдаленной перспективе, важную для будущего, а не для настоящего (ибо журналистика в основном сиюминутна: даже когда она работает с историческим материалом, то в основном использует его в интересах злобы сегодняшнего дня), историографической функцией.
В самом деле, как только появились газеты, а затем кинохроника и телевидение, история человечества стала создаваться, изучаться и писаться во многом именно на основе того, что фиксируют СМИ.
Влияние журналистики на сотворение писаной истории – отдельная и очень интересная тема, но она безусловно выходит за рамки моего курса теории и практики текущей, актуальной журналистики. Поэтому я оставляю анализ этой проблемы другим.
Седьмая (дополнительная) функция журналистики – развлекательная. Я не буду останавливаться на ней в данной лекции, но в ряде последующих непременно коснусь, ибо уж слишком заметно она начинает влиять не только на формы, но и на само содержание современной журналистики.
Возвращаясь к пяти основным функциям, сразу замечу, что к ценностям, о которых так любят говорить сами журналисты, описывая свою работу, а именно к демократии и свободе слова и информации, имеют непосредственное отношение лишь первая (неизбежно, то есть объективно) и третья (более целенаправленно, то есть субъективно) функции современной журналистики – меньшая их часть.
Вторая функция (коммуникативная или, точнее говоря, интеграционная) обеспечивает всего лишь единство общества, его целостность, причем совсем не обязательно на основе демократии. Пятая функция, в исполнении которой система СМИ все больше и больше вытесняет традиции, семейное и школьное образование и особенно воспитание, а также религию, вообще нейтральна по отношению к таким категориям, как «демократия» и «свобода слова».
Четвертая же функция (управление обществом сверху) антидемократична по своей природе, хотя и может проявляться в демократических по преимуществу или по целям управления формах.
Повторюсь, ибо это принципиально:
Система современных СМИ слишком совершенна, слишком развита, слишком разветвлена и слишком укоренена в обществе (и власти), слишком, словом, системна, чтобы даже теоретически позволять не то что самой себе в целом, но и отдельным своим элементам (в том числе и персональным) действовать внесистемно.
Генезис современной системы СМИ (не как технологии, а как сущности) состоит в стадийном наращивании вышеозначенных функций.
Журналистика родилась как способ удовлетворять информационные (новостные) запросы все усложняющегося общества. И эта функция журналистики, во-первых, первородна, то есть институциональна, и первична; во-вторых – эксклюзивна.
Эксклюзивность первой функции журналистики состоит в том, что остальные четыре главные функции исполняются в обществе не только СМИ, но и другими коммуникативными, властными (политическими), экономическими и иными системами, которые журналистика отчасти дополняет, отчасти даже теснит. Без передачи новостей (сообщений о происходящих событиях) журналистики как общественного и профессионального института нет. Но уже давно (с шестидесятых годов XX века определенно) журналистика не исчерпывается и в какой-то степени даже не определяется исполнением одной этой (казалось бы, главной) функции.
Коммуникативная (интеграционная) и управленческая (политическая) функции дополнили первичную, базисную, институциональную функцию журналистской деятельности сразу же, как только к информационной миссии журналистики незаметно (но в рамках западной модели демократии) добавилась представительная миссия – функция выражения воли (точнее – мнения) народа. И иного быть не могло. Демократия построена так, что народ избирает власть, но управляется ею в сроки, определенные датой следующих выборов. Если бы журналистика (как глас народа) имела неограниченную (ничем не лимитированную) возможность влиять на власть в промежутках между выборами, вся система демократии обессмыслилась бы, ибо мандат, полученный в день голосования, перестал бы что-либо значить.
В самом деле, какой смысл побеждать на выборах, если через два дня после них все газеты (то есть народ) скажут: он плохой президент, следовательно, его власть должна быть ограничена или даже ликвидирована. В значительной степени именно
ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ С ПОМОЩЬЮ ПРЕССЫ КАЖДЫЙ ДЕНЬ НЕ СОВЕРШАЛИСЬ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПЕРЕВОРОТЫ ИЛИ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ИЗБРАННЫЕ НАРОДОМ ВЛАСТИТЕЛИ НЕ ТЕРЯЛИ СВОБОДУ ДЕЙСТВИЙ, ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО ДОСТИГЛИ ЕСТЕСТВЕННЫМ ПУТЕМ (ЧТО НЕ ИСКЛЮЧАЕТ ИЗВРАЩЕНИЙ И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ В ЭТОЙ СФЕРЕ) НЕГЛАСНОГО КОНСЕНСУСА ОТНОСИТЕЛЬНО ДВУХ ВЕЩЕЙ:
• ВЛАСТЬ МОЖЕТ ИГНОРИРОВАТЬ МНЕНИЕ ПРЕССЫ;
• ВЛАСТЬ МОЖЕТ (В РАМКАХ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ПРОЦЕДУР, ПОЛИТКОРРЕКТНОСТИ, ЗДРАВОГО СМЫСЛА И СОБЛЮДЕНИЯ ВЫСШИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ИНТЕРЕСОВ) ВЛИЯТЬ НА ПРЕССУ И ДАЖЕ УПРАВЛЯТЬ ОБЩЕСТВОМ ЧЕРЕЗ СМИ (В ТОМ ЧИСЛЕ И ЧЕРЕЗ ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ СВОБОДНЫЕ СМИ).
Сходным образом происходило и уравновешивание опасностей, приносимых свободой печати. Сначала появилась цензура, а затем, по мере роста и развития демократических институтов, взамен отмененного института цензуры возникли и постепенно нарастили свою роль интеграционная и воспитательная функции СМИ.
Свобода слова и печати, плюрализм мнений и оглашаемых точек зрения привели к тому, что в силу ряда обстоятельств (в том числе и моды), часто весьма искусственных, наиболее громко стали звучать экзотические, маргинальные, экстремальные, дезинтеграционные и даже деструктивные мнения. Общественное внимание сосредоточивалось вокруг них, что многократно, не пропорционально их значимости, а тем более истинности, усиливало эффект воздействия таких мнений на текущую политику и жизнь общества в целом.
Свобода прессы, плюрализм мнений могли привести, таким образом, к распаду общества или государства (что, кстати, мы отчетливо наблюдали в истории распада СССР с 1987 по 1991 год). Баланс интересов был восстановлен постепенной, очень незаметной, но тем не менее отчетливой кристаллизацией интеграционной функции СМИ. Причем в своих крайних проявлениях (в связи, как правило, с реальной опасностью распада того или иного общества или государства) это приводило даже к огосударствлению (прямому или косвенному) ряда ключевых СМИ или введению элементов цензуры – например, во время ведения государством военных действий.
То же и журналисты. Их главная задача (помимо сообщения новостей) – писать и говорить банальности в момент, когда эти банальности более всего похожи на откровения.
Это утверждение я рискну назвать первой из выведенных мною золотых максим журналистики. Стоит вдуматься в нее, как вы получите не развернутый во всей полноте, но все-таки универсальный рецепт того, как нужно писать журналистские тексты.
Пока я говорю о задаче журналистов скорее в технологическом, чем в сущностном аспекте. Но, кстати, самом важном технологическом аспекте, высшем технологическом. Учиться игре перевода банальности в откровение бесполезно. Ты либо это умеешь, либо нет.
Если кому-то недостаточно уже приведенных доказательств простоты, примитивности журналистского труда, то дам совершенно обезоруживающий пример, причем взятый из реальной жизни, то есть из практики, которая, по Марксову определению, является лучшим критерием истины. И это – верное определение.
В годы гласности, перестройки и дальнейших полуудачных демократических реформ, когда новые СМИ возникали буквально как грибы после дождя, в журналистику хлынул поток (потоп?) неофитов, а по-русски говоря (правда, используя все равно не русское слово) – профанов. Все они учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. А часто – и вообще ничему. И тем не менее именно эти профаны составили основу когорты современных журналистов России, многие из них стали знаменитейшими людьми страны. Конечно, профессиональное образование никогда не служило помехой успеху на журналистском поприще, но не определяло его. И все же чаще всего известными журналистами становятся не выпускники факультетов журналистики. Среди самых известных тележурналистов России (а кто известнее их? – разве что поп-звезды) я знаю только одного «птенца гнезда» журфака, то есть человека, который профессионально обучался журналистике.
Это – норма, а не исключение. Что, однако, не означает, что в журналистике совсем уж ничего нет от науки. Просто нет науки с названием журналистика, а вот от науки в журналистике кое-что есть. То, что такой науки нет, я говорю ответственно – как профессор журналистики трех университетов. Строго говоря, эту дисциплину я определил бы так: теория современной журналистики есть раздел современной практической политологии, имеющий некоторые научные основы в психологии масс, в социологии и политике (как науке). Итак, самой науки журналистики нет, но кое-что от науки в журналистике, безусловно, есть. И это – в первую очередь – определение реальных, а не мифических функций, выполняемых журналистикой в современном мире. Имеется также более или менее кодифицированное описание журналистских жанров (в соответствии с критериями дифференциации текстов, создаваемых в СМИ), а также недлинный перечень навыков (приемов) журналистского ремесла.
Жанрами можно распоряжаться бездарно, навыками владеть – крайне слабо и ограниченно, и при этом оставаться журналистом. Более того – некоторым удается (в силу специфики системы современных СМИ, системы, сходной с рекламной и поп-индустрией), ограниченно владея и тем, и другим, становиться влиятельными, авторитетными и знаменитыми журналистами.
Но нельзя, будучи журналистом, талантливым или бездарным, знаменитым или безвестным, не выполнять в своей повседневной конвейерной деятельности пять основных (главных) функций современной журналистики. Причем выполнять их приходится все одновременно, а не по собственному выбору, вне зависимости от того, что ты хочешь, а чего не хочешь делать.
На основе собственных представлений о роли журналистики в современном (демократическом) обществе, а также опыта работы в российских СМИ и постоянных контактов с представителями СМИ зарубежных, я совершенно категорически утверждаю, что
ЖУРНАЛИСТИКА ВЫПОЛНЯЕТ СЕГОДНЯ ПЯТЬ ОБЩЕСТВЕННО ЗНАЧИМЫХ ФУНКЦИЙ:
• ПЕРЕДАЧА ИНФОРМАЦИИ О ПРОИСХОДЯЩЕМ В МИРЕ (ИЛИ ЕГО ОТДЕЛЬНЫХ ЧАСТЯХ) – ИНФОРМАЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ;
• ОБЪЕДИНЕНИЕ ОБЩЕСТВА (ИЛИ СИСТЕМЫ ОБЩЕСТВ И ГОСУДАРСТВ) В ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ – КОММУНИКАТИВНО-ИНТЕГРАЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ;
• ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ (ДЕКЛАРАЦИЯ) ИНТЕРЕСОВ ОБЩЕСТВА ПЕРЕД ТЕМИ, КТО ЭТИМ ОБЩЕСТВОМ УПРАВЛЯЕТ, ТО ЕСТЬ ЧАЩЕ ВСЕГО ПЕРЕД ТЕМ, ЧТО В ОБЫДЕННОСТИ НАЗЫВАЕТСЯ ВЛАСТЬЮ, – ФУНКЦИЯ VOX POPULI (ГЛАСА НАРОДА);
• УПРАВЛЕНИЕ (ВПЛОТЬ ДО МАНИПУЛИРОВАНИЯ) ПОВЕДЕНИЕМ И ИНСТИНКТАМИ ОБЩЕСТВА (МАСС НАСЕЛЕНИЯ) СО СТОРОНЫ
ВЛАСТЬ ИМУЩИХ, ПРАВЯЩЕГО КЛАССА, ГОСУДАРСТВА – ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ;
• ВОСПИТАНИЕ И ОТЧАСТИ ОБРАЗОВАНИЕ ПОДРАСТАЮЩИХ И УЖЕ ВЗРОСЛЫХ ПОКОЛЕНИЙ – ФУНКЦИЯ СОЦИАЛИЗАЦИИ ЛЮДЕЙ.
У современной журналистики существуют еще две дополнительных функции. Одна из них (шестая), скорее всего дополнительной и останется, а вот другая (седьмая), кажется, скоро встанет, если уже не встала, что печально, в ряд основных.
Отличие шестой функции от первых пяти состоит в том, что она реализуется в основном непроизвольно, как бы по ходу дела, без специально активного, что мы, безусловно, имеем в первых пяти случаях, участия самих журналистов. Это функция, которую самый известный русский журналист Владимир Ульянов-Ленин называл главной, вкладывая, впрочем, в свое определение близкий, но несколько иной, чем я, смысл. Ленин говорил, что «основное дело публицистов (то есть журналистов. – В.Т.) – писать историю современности». Я называю эту шестую, актуальную лишь в более или менее отдаленной перспективе, важную для будущего, а не для настоящего (ибо журналистика в основном сиюминутна: даже когда она работает с историческим материалом, то в основном использует его в интересах злобы сегодняшнего дня), историографической функцией.
В самом деле, как только появились газеты, а затем кинохроника и телевидение, история человечества стала создаваться, изучаться и писаться во многом именно на основе того, что фиксируют СМИ.
Влияние журналистики на сотворение писаной истории – отдельная и очень интересная тема, но она безусловно выходит за рамки моего курса теории и практики текущей, актуальной журналистики. Поэтому я оставляю анализ этой проблемы другим.
Седьмая (дополнительная) функция журналистики – развлекательная. Я не буду останавливаться на ней в данной лекции, но в ряде последующих непременно коснусь, ибо уж слишком заметно она начинает влиять не только на формы, но и на само содержание современной журналистики.
Возвращаясь к пяти основным функциям, сразу замечу, что к ценностям, о которых так любят говорить сами журналисты, описывая свою работу, а именно к демократии и свободе слова и информации, имеют непосредственное отношение лишь первая (неизбежно, то есть объективно) и третья (более целенаправленно, то есть субъективно) функции современной журналистики – меньшая их часть.
Вторая функция (коммуникативная или, точнее говоря, интеграционная) обеспечивает всего лишь единство общества, его целостность, причем совсем не обязательно на основе демократии. Пятая функция, в исполнении которой система СМИ все больше и больше вытесняет традиции, семейное и школьное образование и особенно воспитание, а также религию, вообще нейтральна по отношению к таким категориям, как «демократия» и «свобода слова».
Четвертая же функция (управление обществом сверху) антидемократична по своей природе, хотя и может проявляться в демократических по преимуществу или по целям управления формах.
Повторюсь, ибо это принципиально:
работая в современных СМИ, нельзя заниматься отправлением по собственному желанию какой-то одной из функций (наиболее приятной, благородной или демократической) – это вне власти журналиста.Он может быть лишь менее активным (или заметным) на одних направлениях и более – на других. И в этом – весь его свободный маневр, весь его свободный выбор.
Система современных СМИ слишком совершенна, слишком развита, слишком разветвлена и слишком укоренена в обществе (и власти), слишком, словом, системна, чтобы даже теоретически позволять не то что самой себе в целом, но и отдельным своим элементам (в том числе и персональным) действовать внесистемно.
Генезис современной системы СМИ (не как технологии, а как сущности) состоит в стадийном наращивании вышеозначенных функций.
Журналистика родилась как способ удовлетворять информационные (новостные) запросы все усложняющегося общества. И эта функция журналистики, во-первых, первородна, то есть институциональна, и первична; во-вторых – эксклюзивна.
Эксклюзивность первой функции журналистики состоит в том, что остальные четыре главные функции исполняются в обществе не только СМИ, но и другими коммуникативными, властными (политическими), экономическими и иными системами, которые журналистика отчасти дополняет, отчасти даже теснит. Без передачи новостей (сообщений о происходящих событиях) журналистики как общественного и профессионального института нет. Но уже давно (с шестидесятых годов XX века определенно) журналистика не исчерпывается и в какой-то степени даже не определяется исполнением одной этой (казалось бы, главной) функции.
Коммуникативная (интеграционная) и управленческая (политическая) функции дополнили первичную, базисную, институциональную функцию журналистской деятельности сразу же, как только к информационной миссии журналистики незаметно (но в рамках западной модели демократии) добавилась представительная миссия – функция выражения воли (точнее – мнения) народа. И иного быть не могло. Демократия построена так, что народ избирает власть, но управляется ею в сроки, определенные датой следующих выборов. Если бы журналистика (как глас народа) имела неограниченную (ничем не лимитированную) возможность влиять на власть в промежутках между выборами, вся система демократии обессмыслилась бы, ибо мандат, полученный в день голосования, перестал бы что-либо значить.
В самом деле, какой смысл побеждать на выборах, если через два дня после них все газеты (то есть народ) скажут: он плохой президент, следовательно, его власть должна быть ограничена или даже ликвидирована. В значительной степени именно
ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ С ПОМОЩЬЮ ПРЕССЫ КАЖДЫЙ ДЕНЬ НЕ СОВЕРШАЛИСЬ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПЕРЕВОРОТЫ ИЛИ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ИЗБРАННЫЕ НАРОДОМ ВЛАСТИТЕЛИ НЕ ТЕРЯЛИ СВОБОДУ ДЕЙСТВИЙ, ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО ДОСТИГЛИ ЕСТЕСТВЕННЫМ ПУТЕМ (ЧТО НЕ ИСКЛЮЧАЕТ ИЗВРАЩЕНИЙ И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ В ЭТОЙ СФЕРЕ) НЕГЛАСНОГО КОНСЕНСУСА ОТНОСИТЕЛЬНО ДВУХ ВЕЩЕЙ:
• ВЛАСТЬ МОЖЕТ ИГНОРИРОВАТЬ МНЕНИЕ ПРЕССЫ;
• ВЛАСТЬ МОЖЕТ (В РАМКАХ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ПРОЦЕДУР, ПОЛИТКОРРЕКТНОСТИ, ЗДРАВОГО СМЫСЛА И СОБЛЮДЕНИЯ ВЫСШИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ИНТЕРЕСОВ) ВЛИЯТЬ НА ПРЕССУ И ДАЖЕ УПРАВЛЯТЬ ОБЩЕСТВОМ ЧЕРЕЗ СМИ (В ТОМ ЧИСЛЕ И ЧЕРЕЗ ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ СВОБОДНЫЕ СМИ).
Сходным образом происходило и уравновешивание опасностей, приносимых свободой печати. Сначала появилась цензура, а затем, по мере роста и развития демократических институтов, взамен отмененного института цензуры возникли и постепенно нарастили свою роль интеграционная и воспитательная функции СМИ.
Свобода слова и печати, плюрализм мнений и оглашаемых точек зрения привели к тому, что в силу ряда обстоятельств (в том числе и моды), часто весьма искусственных, наиболее громко стали звучать экзотические, маргинальные, экстремальные, дезинтеграционные и даже деструктивные мнения. Общественное внимание сосредоточивалось вокруг них, что многократно, не пропорционально их значимости, а тем более истинности, усиливало эффект воздействия таких мнений на текущую политику и жизнь общества в целом.
Свобода прессы, плюрализм мнений могли привести, таким образом, к распаду общества или государства (что, кстати, мы отчетливо наблюдали в истории распада СССР с 1987 по 1991 год). Баланс интересов был восстановлен постепенной, очень незаметной, но тем не менее отчетливой кристаллизацией интеграционной функции СМИ. Причем в своих крайних проявлениях (в связи, как правило, с реальной опасностью распада того или иного общества или государства) это приводило даже к огосударствлению (прямому или косвенному) ряда ключевых СМИ или введению элементов цензуры – например, во время ведения государством военных действий.