Страница:
Конечно, в "Итогах и перспективах" можно найти отдельные пробелы и неправильные утверждения. Но ведь эта работа была написана не в 1928 г., а в основных своих чертах до октября... до октября 1905 года. Вопрос о пробелах в теории перманентной революции, вернее, в моих тогдашних обоснованиях ее, совершенно не затрагивается критикой Радека, ибо он, вслед за своими учителями-эпигонами, атакует не пробелы, а сильные стороны теории, те, которые совпали с ходом исторического развития, - атакует во имя в корне ложных выводов, которые он делает из ленинской постановки, не изученной и не продуманной им до конца.
Жонглированье старыми цитатами ведется всей вообще эпигонской школой в особой плоскости, которая нигде не пересекается с реальным историческим процессом. Когда же противникам "троцкизма" приходится заниматься анализом действительного развития Октябрьской революции, притом заниматься серьезно и добросовестно, - что с некоторыми из них все же иногда случается, - то они неизбежно приходят к формулировкам в духе отвергаемой ими теории. Самое яркое доказательство этому мы находим в работах А. Яковлева, посвященных истории Октябрьской революции. Вот как формулирует взаимоотношения классов старой России этот автор, ныне один из столпов правящей фракции*1, несомненно более грамотный, чем другие сталинцы и прежде всего, чем сам Сталин. /*1 Яковлев назначен недавно народным комиссаром земледелия СССР./
"...мы видим двойную ограниченность крестьянского восстания (март - октябрь 1917 г.). Поднявшись на ступень крестьянской войны, оно не преодолело своей ограниченности и не вырвалось за рамки непосредственной задачи уничтожения соседнего помещика, оно не превратилось в организованное революционное движение, не преодолело свойственного крестьянскому движению характера стихийного бунта.
Крестьянское восстание, взятое само по себе - восстание стихийное, ограниченное целями разгрома соседнего помещика - не могло победить, не могло уничтожить враждебной крестьянству государственной власти, поддерживавшей помещика. Поэтому победить аграрное движение могло только в том случае, если бы его возглавил соответствующий класс города... Вот почему судьба аграрной революции решилась в конечном счете, не в десятках тысяч деревень, а в сотнях городов. Только рабочий класс, нанеся решительный удар буржуазии в центрах страны, мог сделать победоносным крестьянское восстание, только победа рабочего класса в городе могла вырвать крестьянское движение из рамок стихийной стычки десятков миллионов крестьян с десятками тысяч помещиков, только победа рабочего класса, наконец, могла заложить основу новому типу крестьянской организации, связывающей бедное и среднее крестьянство не с буржуазией, а с рабочим классом. Проблема победы крестьянского восстания была проблемой победы рабочего класса в городе.
"Когда рабочие в Октябре нанесли решительный удар правительству буржуазии, они тем самым попутно разрешили и проблему победы крестьянского восстания".
И далее:
"...в том-то и дело, что в силу исторически сложившихся условий буржуазная Россия в 1917 году выступила в союзе с помещиками. Даже наиболее левые фракции буржуазии, как меньшевики и эсеры, не шли дальше организации выгодной для помещиков сделки. В этом мы имеем важнейшее отличие условий русской революции от революции французской, происходившей 100 слишком лет тому назад... Крестьянская революция не могла победить в 1917 г., как революция буржуазная (именно! Л. Т.). Перед ней стояло два пути. Или разгром под ударами соединенных сил буржуазии и помещиков, или - победа в качестве движения, сопутствующего и подсобного к пролетарской революции. Рабочий класс России, приняв на себя миссию французской буржуазии Великой Французской революции, приняв на себя задачу возглавления аграрной демократической революции, получил возможность победоносной пролетарской революции" ("Крестьянское движение в 1917 году", Госиздат, 1927, стр. X-XI, XI-XII).
Каковы основные элементы рассуждений Яковлева? Неспособность крестьянства к самостоятельной политической роли; вытекающая отсюда неизбежность руководящей роли городского класса; недоступность для русской буржуазии роли вождя аграрной революции; вытекающая отсюда неизбежность руководящей роли пролетариата; приход его к власти, в качестве вождя аграрной революции; наконец, диктатура пролетариата, опирающаяся на крестьянскую войну и открывающая эпоху социалистической революции. Этим в корне разрушается метафизическая постановка вопроса о "буржуазном" и "социалистическом" характере революции. Суть дела состояла в том, что аграрный вопрос, составлявший основу буржуазной революции, не мог быть разрешен при господстве буржуазии. Диктатура пролетариата выступает на сцену не после завершения аграрно-демократической революции, а как необходимое предварительное условие ее завершения. Словом, мы имеем в этой ретроспективной схеме Яковлева все основные элементы теории перманентной революции, как она была формулирована мною в 1905 году. У меня дело шло об историческом прогнозе. Яковлев через 22 года после первой революции, через 10 лет после Октябрьской, подводит итоги событиям трех революций, опираясь на черновую работу целого штаба молодых исследователей. И что же? Яковлев почти дословно повторяет мои формулировки 1905 года.
Как же относится, однако, Яковлев к теории перманентной революции? Так, как полагается относиться каждому сталинскому чиновнику, который хочет сохранить свой пост и даже пробраться на более высокий. Но каким же образом Яковлев примиряет в таком случае свою оценку движущих сил Октябрьской революции с борьбой против "троцкизма"? Очень просто: он о таком примирении нисколько не заботится. Как иные либеральные царские чиновники признавали теорию Дарвина и в то же время аккуратно являлись к принятию святого причастия, так и Яковлевы покупают право высказывать иногда марксистские мысли ценою участия в ритуальной травле против перманентной революции. Таких примеров можно бы привести десятки.
Остается еще прибавить, что цитированную выше работу по истории Октябрьской революции Яковлев выполнил не по личной инициативе, а в силу особого постановления Центрального Комитета, причем, тем же постановлением возлагалась на меня обязанность редактора работы Яковлева*1. Тогда еще ждали выздоровления Ленина и никому из эпигонов не приходило в голову поднимать фальшивый спор о перманентной революции. Во всяком случае, в качестве бывшего, вернее, предполагавшегося редактора оффициальной истории Октябрьской революции, я могу с полным удовлетворением констатировать, что, сознательно или бессознательно, автор ее пользуется по всем спорным вопросам дословными формулировками самой запретной и самой еретической моей работы о перманентной революции ("Итоги и перспективы"). /*1 Выписка из протокола заседания Оргбюро ЦК от 22 мая 1922 г., за N 21: "Поручить тов. Яковлеву... под редакцией тов. Троцкого составить учебник Истории Октябрьской революции"./
Законченная оценка исторической судьбы большевистского лозунга, данная самим Лениным, с несомненностью свидетельствует, что различия двух линий, "перманентной" и ленинской, имели второстепенное и подчиненное значение; объединяло же их самое основное. И это основное непримиримо противопоставляет сейчас обе линии, окончательно слитые Октябрем, не только февральско-мартовской линии Сталина, апрельско-октябрьской линии Каменева, Рыкова, Зиновьева, не только всей китайской политике Сталина-Бухарина-Мартынова, но и нынешней "китайской" линии Радека.
И если Радек, так радикально изменивший свои оценки между 1925 и второй половиной 1928 года, уличает меня в непонимании "сложности марксизма и ленинизма", то я на это отвечаю: основной ход мыслей, развитый мною 23 года тому назад в "Итогах и перспективах", считаю полностью подтвердившимся ходом событий, и именно поэтому совпавшим со стратегической линией большевизма.
Я не вижу, в частности, ни малейшего основания отказываться от того, что сказал на счет перманентной революции в 1922 г. в своем "Предисловии" к книге "1905", которое в бесчисленных изданиях и перепечатках читала и изучала при Ленине вся партия, которое впервые "смутило" Каменева лишь осенью 1924 г., а Радека - осенью 1928:
"Именно в промежуток между 9 января и октябрьской стачкой 1905 года говорится в этом "Предисловии" - сложились у автора те взгляды на характер революционного развития России, которые получили название теории "перманентной революции". Мудренное название это выражало ту мысль, что русская революция, перед которой непосредственно стоят буржуазные цели, не сможет, однако, на них остановиться. Революция не сможет разрешить свои ближайшие, буржуазные задачи иначе, как поставив у власти пролетариат...
Хотя и с перерывом в 12 лет, эта оценка подтвердилась целиком. Русская революция не могла завершиться буржуазно-демократическим режимом. Она должна была передать власть рабочему классу. Если этот последний оказался в 1905 г. еще слишком слаб для завоевания власти, то крепнуть и дозревать ему пришлось не в буржуазно-демократической республике, а в подполье 3-июньского царизма". (Л. Троцкий, "1905", Предисловие, стр. 4-5).
Приведу еще одну из самых резких полемических оценок, какие я давал лозунгу "демократической диктатуры". В 1909 году я писал в польском органе Розы Люксембург:
"Если меньшевики, исходя из абстракции: "наша революция буржуазная", приходят к идее приспособления всей тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии вплоть до завоевания ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой абстракции: "демократическая, а не социалистическая диктатура", приходят к идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом вопросе весьма значительна: в то время, как анти-революционные стороны меньшевизма сказываются во всей силе уже теперь, анти-революционные черты большевизма грозят огромной опасностью только в случае революционной победы".
К этому месту статьи, перепечатанной в русском издании моей книги "1905", я сделал в январе 1922 года следующее примечание:
"Этого, как известно, не случилось, так как под руководством Ленина большевизм совершил (не без внутренней борьбы) свое идейное перевооружение в этом важнейшем вопросе весною 1917 г., то-есть до завоевания власти".
Обе эти цитаты подверглись, начиная с 1924 года, ураганному огню критики. Теперь, с запозданием на 4 года, присоединился к этой критике и Радек. Однако, если добросовестно вдуматься в приведенные выше строки, то нельзя не признать, что они заключали в себе важное предвидение и не менее важное предупреждение. Ведь остается все же фактом, что на почве голого противопоставления демократической диктатуры - социалистической диктатуре, стояла в момент февральской революции вся так называемая "старая гвардия" большевиков. Из алгебраической формулы Ленина его ближайшие ученики сделали чисто метафизическую конструкцию и направили ее против действительного развития революции. На важнейшем историческом повороте руководящая головка большевиков в России заняла реакционную позицию и, еслибы не прибыл своевременно Ленин, она могла бы зарезать Октябрьскую революцию, под знаменем борьбы с троцкизмом, как впоследствии зарезала китайскую революцию. Радек очень благочестиво изображает ошибочную позицию всего руководящего слоя партии, как некоторую "случайность". Но вряд ли это годится в качестве марксистского объяснения вульгарно-демократической позиции Каменева, Зиновьева, Сталина, Молотова, Рыкова, Калинина, Ногина, Милютина, Крестинского, Фрунзе, Ярославского, Орджоникидзе, Преображенского, Смилги и десятков других старых большевиков. Не вернее ли будет признать, что в алгебраичности старой большевистской формулы были свои опасности: политическое развитие, как всегда, недоговоренность революционной формулы заполнило содержанием, враждебным пролетарской революции. Разумеется, еслибы Ленин жил в России и наблюдал за развитием партии изо дня в день, особенно в течение войны, он своевременно внес бы необходимые поправки и разъяснения. К счастью для революции, он прибыл, хоть и с запозданием, но достаточно все же рано, чтобы произвести необходимое идейное перевооружение. Классовый инстинкт пролетариата и революционный натиск партийных низов, обеспеченный всей предшествующей работой большевизма, позволили Ленину, в борьбе с руководящей верхушкой и против нее, перевести партийную политику на новые рельсы в достаточно короткий срок.
Неужели же отсюда вытекает, что мы должны для Китая, Индии и других стран брать и сегодня ленинскую формулу 1905 года во всей ее алгебраичности, т. е. недоговоренности, предоставляя китайским и индийским Сталиным и Рыковым (Тан-Пин-Сян, Рой и др.) заполнять формулу мелко-буржуазным национально-демократическим содержанием, и - ждать затем своевременного появления Ленина для внесения поправки 4-го апреля? Обеспечена ли, однако, такая поправка в Китае и Индии? И не вернее ли будет внести заранее в формулу ту конкретизацию, необходимость которой доказана историческим опытом, как России, так и Китая?
Надлежит ли понимать сказанное так, что лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства был просто "ошибкой"? Сейчас, как известно, все человеческие мысли и действия распределяются на две категории: безусловно правильные, т. е. входящие сегодня в состав "генеральной линии", и безусловно ошибочные, как расходящиеся с линией. Это не мешает, разумеется, тому, что безусловно правильное сегодня объявляется безусловно ошибочным завтра. Но реальное развитие идей до появления "генеральной линии" знало также и метод последовательных приближений к истине. Даже простое арифметическое деление заставляет подбирать цифры гадательно, начиная либо с больших, либо с меньших, чтобы затем отбрасывать их по мере проверки. Артиллерийская пристрелка называет метод последовательных приближений вилкой. Метод приближений и в политике совершенно неизбежен. Весь вопрос только в том, чтобы своевременно понять, что недолет есть недолет, и не упуская времени, внести необходимую поправку.
Огромное историческое значение формулы Ленина состояло в том, что в условиях новой исторической эпохи она исчерпала один из теоретических и политических вопросов до дна, именно вопрос о степени политической самостоятельности, доступной различным группировкам мелкой буржуазии, прежде всего крестьянству. Благодаря полноте своей, большевистский опыт 1905-1917 годов закрыл дверь "демократической диктатуры" наглухо. Ленин собственноручно сделал над дверью надпись: ни входа, ни выхода нет. Он это формулировал такими словами: крестьянин идет либо за буржуа, либо за рабочим. Эпигоны же полностью игнорируют вывод, к которому привела старая формула большевизма, и наперекор этому выводу, канонизируют временную гипотезу, включая ее в программу. В этом и состоит, вообще говоря, сущность эпигонства.
VI
О ПЕРЕПРЫГИВАНИИ ЧЕРЕЗ ИСТОРИЧЕСКИЕ СТУПЕНИ.
Радек не просто повторяет некоторые официальные критические упражнения последних лет, он отчасти еще упрощает их, если это только возможно. По его словам выходит, что я вообще не делаю различия между буржуазной революцией и социалистической, между Востоком и Западом, как в 1905 г., так и сегодня. Вслед за Сталиным Радек поучает меня о недопустимости перепрыгивания через исторические ступени.
Приходится прежде всего спросить: если для меня в 1905 году дело просто шло о "социалистической революции", почему же я считал, что она в отсталой России может начаться раньше, чем в передовой Европе? Из патриотизма, из национальной гордости, что ли? А ведь, как-никак, это произошло на деле. Понимает ли Радек, что если бы демократическая революция могла завершиться у нас, как самостоятельный этап, мы не имели бы ныне диктатуры пролетариата? Если мы имеем ее раньше, чем на Западе, то именно и только потому, что история сочетала - не смешала, а органически сочетала основное содержание буржуазной революции с первым этапом пролетарской революции.
Различение буржуазной и пролетарской революции есть азбука. Но за азбукой следуют склады, т. е. сочетание букв. История и произвела такое сочетание важнейших букв буржуазного алфавита с первыми буквами социалистического. А Радек от складов, уже произведенных на деле, тянет нас назад, к азбуке. Печально, но это так.
Вздор, будто вообще нельзя перепрыгивать через ступени. Через отдельные "ступени", вытекающие из теоретического расчленения процесса развития, взятого в его целом, т. е. в максимальной его полноте, живой исторический процесс всегда совершает скачки и требует того же в критические моменты от революционной политики. Можно сказать, что в умении распознать такой момент и использовать его и состоит первое отличие революционера от вульгарного эволюциониста.
Марксово расчленение развития промышленности на ремесло, мануфактуру и фабрику относится к азбуке политической экономии, точнее, историко-экономической теории. Но в Россию фабрика пришла, минуя эпохи мануфактуры и городского ремесла. Это уже склады истории. Аналогичный процесс у нас произошел в классовых отношениях и в политике. Нельзя понять новой истории России, если не знать марксовой схемы трех ступеней: ремесло, мануфактура, фабрика. Но если только это знать, то все равно ничего не поймешь. Дело в том, что история России, не в обиду Сталину будь сказано, перепрыгнула через кое-какие ступени. Теоретическое различение ступеней, однако, необходимо и для России, иначе не постигнешь, ни в чем состоял прыжек, ни каковы его последствия.
Можно подойти к делу с другой стороны (как иногда Ленин подходил к двоевластию) и сказать, что все три марксовы ступени были в России. Но первые две в крайне сжатом, зародышевом виде. Эти "рудименты", как бы намеченные пунктиром ступени ремесла и мануфактуры, достаточны для того, чтобы подтвердить генетическое единство экономического процесса. Но тем не менее количественное сокращение этих двух ступеней так велико, что породило совсем новое качество во всем социальном строении нации. Самое яркое выражение этого нового "качества" в политике есть Октябрьская революция.
Невыносимее всего в этих вопросах "теоретизирующий" Сталин с двумя писанными торбами, составляющими весь его теоретический багаж: "законом неравномерного развития" и "неперепрыгиванием через ступени". Сталин не понимает до сих пор, что неравномерность развития именно и состоит в перепрыгивании через ступени (или в черезчур долгом сидении на одной ступени). Против теории перманентной революции Сталин с неподражаемой серьезностью выдвигает... закон неравномерного развития. Между тем предвиденье того, что исторически отсталая Россия может прийти к пролетарской революции раньше, чем передовая Англия, целиком и полностью основано на законе неравномерности развития. Только для такого предвиденья нужно было понять историческую неравномерность во всей ее динамической конкретности, а не просто жевать перманентную жвачку из ленинской цитаты 1915 года, опрокинутой на голову и безграмотно истолкованной.
Диалектика исторических "ступеней" сравнительно легко постигается в периоды революционного подъема. Реакционные периоды, наоборот, естественно становятся временем дешевого эволюционизма. Сталинщина, эта уплотненная идейная вульгарность, достойная дщерь партийной реакции, создала своего рода культ ступенчатого движения, как прикрытие политического хвостизма и крохоборчества. Эта реакционная идеология захватила ныне и Радека.
Те или другие этапы исторического процесса могут оказаться в данных условиях неотвратимыми, хотя теоретически они и не неизбежны. И наоборот: теоретически "неизбежные" этапы могут динамикой развития сжиматься до нуля, особенно во время революций, которые не даром названы локомотивами истории.
Так у нас пролетариат "перепрыгнул" через стадию демократического парламентаризма, отведя учредилке всего несколько часов, да и то на задворках. А вот через контр-революционную стадию в Китае никак нельзя перепрыгнуть, как нельзя было у нас перепрыгнуть через период четырех Дум. Между тем, нынешняя контр-революционная стадия в Китае совсем не была исторически "неизбежной". Она есть непосредственный результат гибельной политики Сталина-Бухарина, которые войдут в историю, как организаторы поражений. Но плоды оппортунизма стали объективным фактором, который может надолго задержать революционный процесс.
Всякая попытка перепрыгивания через реальные, т. е. объективно-обусловленные этапы в развитии массы, означает политический авантюризм. Пока рабочая масса в большинстве своем верит социалдемократам, или, допустим, гоминдановцам, или трэдюнионистам, мы не можем ставить перед ней задачу непосредственного низвержения буржуазной власти. К этому надо готовить массу. Подготовка может оказаться очень большой "ступенью". Но только хвостист может считать, будто мы должны "вместе с массой" сидеть в Гоминдане, сперва в правом, потом в левом, или сохранять блок со штрейкбрехером Перселем - "до тех пор, пока масса не разочаруется в вождях", которых мы тем временем будем своим содружеством поддерживать.
Между тем, Радек вероятно не забыл, что требование выхода из Гоминдана и разрыва Англо-русского комитета кое-какие "диалектики" именовали не иначе как перепрыгиванием через ступени и, кроме того, отрывом от крестьянства (в Китае) и от рабочих масс (в Англии). Радек должен это помнить тем лучше, что он сам был в числе этих "диалектиков" печального образа. Сейчас он только углубляет и обобщает свои оппортунистические ошибки.
В апреле 1919 года, в программной статье "Третий Интернационал и его место в истории", Ленин писал:
"Мы едва ли ошибаемся, если скажем, что именно... противоречие между отсталостью России и ее "скачком" к высшей форме демократизма, через буржуазную демократию - к советской или пролетарской, именно это противоречие было одной из причин..., которая особенно затруднила или замедлила понимание роли Советов на Западе". (Ленин, XVI т., стр. 183).
Ленин здесь прямо говорит, что Россия совершила "скачек через буржуазную демократию". Конечно, Ленин мысленно вносит в это утверждение все необходимые ограничения: диалектика состоит ведь не в том, что каждый раз перечисляются заново все конкретные условия; писатель исходит из того, что у читателей есть у самих кое-что в голове. Но скачек через буржуазную демократию, тем не менее остается и, по правильному замечанию Ленина, крайне затрудняет догматикам и схематикам понимание роли Советов, - при том не только "на Западе", но и на Востоке.
А вот что по этому вопросу говорится в том самом "Предисловии" к книге "1905", которое теперь неожиданно причиняет такие беспокойства Радеку:
"Петербургские рабочие уже в 1905 году называли свой Совет пролетарским правительством. Это название вошло в тогдашний обиход и целиком укладывалось в программу борьбы за завоевание власти рабочим классом. В то же время мы противопоставляли царизму развернутую программу политической демократии (всеобщее избирательное право, республику, милицию и пр.). Иначе мы не могли поступать. Политическая демократия есть необходимый этап в развитии рабочих масс, - с той существеннейшей оговоркой, что в одном случае этот этап проходится ими в течении десятилетий, а в другом революционная ситуация позволяет массам освободиться от предрассудков политической демократии еще прежде, чем ее учреждения осуществились на деле". (Л. Троцкий, "1905", Предисловие, стр. 7).
Кстати, эти слова, полностью совпадающие с приведенной выше мыслью Ленина, достаточно объясняют, как мне кажется, необходимость противопоставить диктатуре Гоминдана "развернутую программу политической демократии". Но как раз здесь Радек заходит слева. В эпоху революционного подъема он сопротивлялся выходу китайской коммунистической партии из Гоминдана. В эпоху контр-революционной диктатуры он сопротивляется мобилизации китайских рабочих под лозунгами демократии. Это значит летом преподносить шубу, а зимой - раздевать нагишом.
VII
ЧТО ОЗНАЧАЕТ ТЕПЕРЬ ЛОЗУНГ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ДИКТАТУРЫ ДЛЯ ВОСТОКА?
Сбиваясь на сталинское понимание исторических "ступеней" эволюционно-филистерское, а не революционное, - теперь уже и Радек пытается канонизировать лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства для всего Востока. Из "рабочей гипотезы" большевизма, которую Ленин приспособлял к ходу развития определенной страны, изменял, конкретизировал, а на известном этапе отбросил, Радек делает сверхисторическую схему. Вот что он на этот счет, не уставая повторяет в своей статье:
"Эта теория и вытекающая из нее тактика применима во всех странах молодого капиталистического развития, в которых буржуазия не ликвидировала вопросов, оставленных ей в наследство предыдущими социально-политическими формациями".
Вдумайтесь в эту формулу: ведь это же торжественное оправдание каменевской позиции в 1917 г. Разве русская буржуазия через февральский переворот "ликвидировала" вопросы демократической революции? Нет, они оставались неразрешенными, и в том числе вопрос всех вопросов: аграрный. Как же Ленин не понял, что старая формула все еще "применима"? Почему он снял ее?
Радек раньше ответил нам на это: потому, что она уже "осуществилась". Мы этот ответ рассмотрели. Он совершенно несостоятелен и вдвойне несостоятелен в устах Радека, который стоит на том, что сущность старого ленинского лозунга совсем не в формах власти, а в фактической ликвидации крепостничества путем сотрудничества пролетариата с крестьянством. Ведь этого то, как раз, керенщина и не дала. Отсюда вытекает, что для разрешения наиболее острого сейчас вопроса, именно китайского, экскурсия Радека в наше прошлое вообще ни к чему. Рассуждать надо было не о том, что Троцкий понимал и чего не понимал в 1905 году, а о том, чего не поняли Сталин, Молотов и особенно, Рыков и Каменев в феврале-марте 1917 года (какова была в те дни позиция самого Радека, мне неизвестно). Ибо, если считать, что в двоевластии демократическая диктатура "осуществилась" настолько, чтоб сделать неотложной смену центрального лозунга, тогда необходимо признать, что в Китае "демократическая диктатура" гораздо полнее и законченнее осуществилась в гоминдановском режиме, т. е. в господстве Чан-Кай-Ши и Ван-Тин-Вея с тан-пин-сяновским*1 хвостом. Тем более, значит, обязательна была смена лозунга в Китае. /*1 Чан-Кай-Ши - вождь правого Гоминдана. Ван-Тин-Вей - вождь левого Гоминдана. Тан-Пин-Сян - министр-коммунист, проводивший в Китае политику Сталина-Бухарина./
Жонглированье старыми цитатами ведется всей вообще эпигонской школой в особой плоскости, которая нигде не пересекается с реальным историческим процессом. Когда же противникам "троцкизма" приходится заниматься анализом действительного развития Октябрьской революции, притом заниматься серьезно и добросовестно, - что с некоторыми из них все же иногда случается, - то они неизбежно приходят к формулировкам в духе отвергаемой ими теории. Самое яркое доказательство этому мы находим в работах А. Яковлева, посвященных истории Октябрьской революции. Вот как формулирует взаимоотношения классов старой России этот автор, ныне один из столпов правящей фракции*1, несомненно более грамотный, чем другие сталинцы и прежде всего, чем сам Сталин. /*1 Яковлев назначен недавно народным комиссаром земледелия СССР./
"...мы видим двойную ограниченность крестьянского восстания (март - октябрь 1917 г.). Поднявшись на ступень крестьянской войны, оно не преодолело своей ограниченности и не вырвалось за рамки непосредственной задачи уничтожения соседнего помещика, оно не превратилось в организованное революционное движение, не преодолело свойственного крестьянскому движению характера стихийного бунта.
Крестьянское восстание, взятое само по себе - восстание стихийное, ограниченное целями разгрома соседнего помещика - не могло победить, не могло уничтожить враждебной крестьянству государственной власти, поддерживавшей помещика. Поэтому победить аграрное движение могло только в том случае, если бы его возглавил соответствующий класс города... Вот почему судьба аграрной революции решилась в конечном счете, не в десятках тысяч деревень, а в сотнях городов. Только рабочий класс, нанеся решительный удар буржуазии в центрах страны, мог сделать победоносным крестьянское восстание, только победа рабочего класса в городе могла вырвать крестьянское движение из рамок стихийной стычки десятков миллионов крестьян с десятками тысяч помещиков, только победа рабочего класса, наконец, могла заложить основу новому типу крестьянской организации, связывающей бедное и среднее крестьянство не с буржуазией, а с рабочим классом. Проблема победы крестьянского восстания была проблемой победы рабочего класса в городе.
"Когда рабочие в Октябре нанесли решительный удар правительству буржуазии, они тем самым попутно разрешили и проблему победы крестьянского восстания".
И далее:
"...в том-то и дело, что в силу исторически сложившихся условий буржуазная Россия в 1917 году выступила в союзе с помещиками. Даже наиболее левые фракции буржуазии, как меньшевики и эсеры, не шли дальше организации выгодной для помещиков сделки. В этом мы имеем важнейшее отличие условий русской революции от революции французской, происходившей 100 слишком лет тому назад... Крестьянская революция не могла победить в 1917 г., как революция буржуазная (именно! Л. Т.). Перед ней стояло два пути. Или разгром под ударами соединенных сил буржуазии и помещиков, или - победа в качестве движения, сопутствующего и подсобного к пролетарской революции. Рабочий класс России, приняв на себя миссию французской буржуазии Великой Французской революции, приняв на себя задачу возглавления аграрной демократической революции, получил возможность победоносной пролетарской революции" ("Крестьянское движение в 1917 году", Госиздат, 1927, стр. X-XI, XI-XII).
Каковы основные элементы рассуждений Яковлева? Неспособность крестьянства к самостоятельной политической роли; вытекающая отсюда неизбежность руководящей роли городского класса; недоступность для русской буржуазии роли вождя аграрной революции; вытекающая отсюда неизбежность руководящей роли пролетариата; приход его к власти, в качестве вождя аграрной революции; наконец, диктатура пролетариата, опирающаяся на крестьянскую войну и открывающая эпоху социалистической революции. Этим в корне разрушается метафизическая постановка вопроса о "буржуазном" и "социалистическом" характере революции. Суть дела состояла в том, что аграрный вопрос, составлявший основу буржуазной революции, не мог быть разрешен при господстве буржуазии. Диктатура пролетариата выступает на сцену не после завершения аграрно-демократической революции, а как необходимое предварительное условие ее завершения. Словом, мы имеем в этой ретроспективной схеме Яковлева все основные элементы теории перманентной революции, как она была формулирована мною в 1905 году. У меня дело шло об историческом прогнозе. Яковлев через 22 года после первой революции, через 10 лет после Октябрьской, подводит итоги событиям трех революций, опираясь на черновую работу целого штаба молодых исследователей. И что же? Яковлев почти дословно повторяет мои формулировки 1905 года.
Как же относится, однако, Яковлев к теории перманентной революции? Так, как полагается относиться каждому сталинскому чиновнику, который хочет сохранить свой пост и даже пробраться на более высокий. Но каким же образом Яковлев примиряет в таком случае свою оценку движущих сил Октябрьской революции с борьбой против "троцкизма"? Очень просто: он о таком примирении нисколько не заботится. Как иные либеральные царские чиновники признавали теорию Дарвина и в то же время аккуратно являлись к принятию святого причастия, так и Яковлевы покупают право высказывать иногда марксистские мысли ценою участия в ритуальной травле против перманентной революции. Таких примеров можно бы привести десятки.
Остается еще прибавить, что цитированную выше работу по истории Октябрьской революции Яковлев выполнил не по личной инициативе, а в силу особого постановления Центрального Комитета, причем, тем же постановлением возлагалась на меня обязанность редактора работы Яковлева*1. Тогда еще ждали выздоровления Ленина и никому из эпигонов не приходило в голову поднимать фальшивый спор о перманентной революции. Во всяком случае, в качестве бывшего, вернее, предполагавшегося редактора оффициальной истории Октябрьской революции, я могу с полным удовлетворением констатировать, что, сознательно или бессознательно, автор ее пользуется по всем спорным вопросам дословными формулировками самой запретной и самой еретической моей работы о перманентной революции ("Итоги и перспективы"). /*1 Выписка из протокола заседания Оргбюро ЦК от 22 мая 1922 г., за N 21: "Поручить тов. Яковлеву... под редакцией тов. Троцкого составить учебник Истории Октябрьской революции"./
Законченная оценка исторической судьбы большевистского лозунга, данная самим Лениным, с несомненностью свидетельствует, что различия двух линий, "перманентной" и ленинской, имели второстепенное и подчиненное значение; объединяло же их самое основное. И это основное непримиримо противопоставляет сейчас обе линии, окончательно слитые Октябрем, не только февральско-мартовской линии Сталина, апрельско-октябрьской линии Каменева, Рыкова, Зиновьева, не только всей китайской политике Сталина-Бухарина-Мартынова, но и нынешней "китайской" линии Радека.
И если Радек, так радикально изменивший свои оценки между 1925 и второй половиной 1928 года, уличает меня в непонимании "сложности марксизма и ленинизма", то я на это отвечаю: основной ход мыслей, развитый мною 23 года тому назад в "Итогах и перспективах", считаю полностью подтвердившимся ходом событий, и именно поэтому совпавшим со стратегической линией большевизма.
Я не вижу, в частности, ни малейшего основания отказываться от того, что сказал на счет перманентной революции в 1922 г. в своем "Предисловии" к книге "1905", которое в бесчисленных изданиях и перепечатках читала и изучала при Ленине вся партия, которое впервые "смутило" Каменева лишь осенью 1924 г., а Радека - осенью 1928:
"Именно в промежуток между 9 января и октябрьской стачкой 1905 года говорится в этом "Предисловии" - сложились у автора те взгляды на характер революционного развития России, которые получили название теории "перманентной революции". Мудренное название это выражало ту мысль, что русская революция, перед которой непосредственно стоят буржуазные цели, не сможет, однако, на них остановиться. Революция не сможет разрешить свои ближайшие, буржуазные задачи иначе, как поставив у власти пролетариат...
Хотя и с перерывом в 12 лет, эта оценка подтвердилась целиком. Русская революция не могла завершиться буржуазно-демократическим режимом. Она должна была передать власть рабочему классу. Если этот последний оказался в 1905 г. еще слишком слаб для завоевания власти, то крепнуть и дозревать ему пришлось не в буржуазно-демократической республике, а в подполье 3-июньского царизма". (Л. Троцкий, "1905", Предисловие, стр. 4-5).
Приведу еще одну из самых резких полемических оценок, какие я давал лозунгу "демократической диктатуры". В 1909 году я писал в польском органе Розы Люксембург:
"Если меньшевики, исходя из абстракции: "наша революция буржуазная", приходят к идее приспособления всей тактики пролетариата к поведению либеральной буржуазии вплоть до завоевания ею государственной власти, то большевики, исходя из такой же голой абстракции: "демократическая, а не социалистическая диктатура", приходят к идее буржуазно-демократического самоограничения пролетариата, в руках которого находится государственная власть. Правда, разница между ними в этом вопросе весьма значительна: в то время, как анти-революционные стороны меньшевизма сказываются во всей силе уже теперь, анти-революционные черты большевизма грозят огромной опасностью только в случае революционной победы".
К этому месту статьи, перепечатанной в русском издании моей книги "1905", я сделал в январе 1922 года следующее примечание:
"Этого, как известно, не случилось, так как под руководством Ленина большевизм совершил (не без внутренней борьбы) свое идейное перевооружение в этом важнейшем вопросе весною 1917 г., то-есть до завоевания власти".
Обе эти цитаты подверглись, начиная с 1924 года, ураганному огню критики. Теперь, с запозданием на 4 года, присоединился к этой критике и Радек. Однако, если добросовестно вдуматься в приведенные выше строки, то нельзя не признать, что они заключали в себе важное предвидение и не менее важное предупреждение. Ведь остается все же фактом, что на почве голого противопоставления демократической диктатуры - социалистической диктатуре, стояла в момент февральской революции вся так называемая "старая гвардия" большевиков. Из алгебраической формулы Ленина его ближайшие ученики сделали чисто метафизическую конструкцию и направили ее против действительного развития революции. На важнейшем историческом повороте руководящая головка большевиков в России заняла реакционную позицию и, еслибы не прибыл своевременно Ленин, она могла бы зарезать Октябрьскую революцию, под знаменем борьбы с троцкизмом, как впоследствии зарезала китайскую революцию. Радек очень благочестиво изображает ошибочную позицию всего руководящего слоя партии, как некоторую "случайность". Но вряд ли это годится в качестве марксистского объяснения вульгарно-демократической позиции Каменева, Зиновьева, Сталина, Молотова, Рыкова, Калинина, Ногина, Милютина, Крестинского, Фрунзе, Ярославского, Орджоникидзе, Преображенского, Смилги и десятков других старых большевиков. Не вернее ли будет признать, что в алгебраичности старой большевистской формулы были свои опасности: политическое развитие, как всегда, недоговоренность революционной формулы заполнило содержанием, враждебным пролетарской революции. Разумеется, еслибы Ленин жил в России и наблюдал за развитием партии изо дня в день, особенно в течение войны, он своевременно внес бы необходимые поправки и разъяснения. К счастью для революции, он прибыл, хоть и с запозданием, но достаточно все же рано, чтобы произвести необходимое идейное перевооружение. Классовый инстинкт пролетариата и революционный натиск партийных низов, обеспеченный всей предшествующей работой большевизма, позволили Ленину, в борьбе с руководящей верхушкой и против нее, перевести партийную политику на новые рельсы в достаточно короткий срок.
Неужели же отсюда вытекает, что мы должны для Китая, Индии и других стран брать и сегодня ленинскую формулу 1905 года во всей ее алгебраичности, т. е. недоговоренности, предоставляя китайским и индийским Сталиным и Рыковым (Тан-Пин-Сян, Рой и др.) заполнять формулу мелко-буржуазным национально-демократическим содержанием, и - ждать затем своевременного появления Ленина для внесения поправки 4-го апреля? Обеспечена ли, однако, такая поправка в Китае и Индии? И не вернее ли будет внести заранее в формулу ту конкретизацию, необходимость которой доказана историческим опытом, как России, так и Китая?
Надлежит ли понимать сказанное так, что лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства был просто "ошибкой"? Сейчас, как известно, все человеческие мысли и действия распределяются на две категории: безусловно правильные, т. е. входящие сегодня в состав "генеральной линии", и безусловно ошибочные, как расходящиеся с линией. Это не мешает, разумеется, тому, что безусловно правильное сегодня объявляется безусловно ошибочным завтра. Но реальное развитие идей до появления "генеральной линии" знало также и метод последовательных приближений к истине. Даже простое арифметическое деление заставляет подбирать цифры гадательно, начиная либо с больших, либо с меньших, чтобы затем отбрасывать их по мере проверки. Артиллерийская пристрелка называет метод последовательных приближений вилкой. Метод приближений и в политике совершенно неизбежен. Весь вопрос только в том, чтобы своевременно понять, что недолет есть недолет, и не упуская времени, внести необходимую поправку.
Огромное историческое значение формулы Ленина состояло в том, что в условиях новой исторической эпохи она исчерпала один из теоретических и политических вопросов до дна, именно вопрос о степени политической самостоятельности, доступной различным группировкам мелкой буржуазии, прежде всего крестьянству. Благодаря полноте своей, большевистский опыт 1905-1917 годов закрыл дверь "демократической диктатуры" наглухо. Ленин собственноручно сделал над дверью надпись: ни входа, ни выхода нет. Он это формулировал такими словами: крестьянин идет либо за буржуа, либо за рабочим. Эпигоны же полностью игнорируют вывод, к которому привела старая формула большевизма, и наперекор этому выводу, канонизируют временную гипотезу, включая ее в программу. В этом и состоит, вообще говоря, сущность эпигонства.
VI
О ПЕРЕПРЫГИВАНИИ ЧЕРЕЗ ИСТОРИЧЕСКИЕ СТУПЕНИ.
Радек не просто повторяет некоторые официальные критические упражнения последних лет, он отчасти еще упрощает их, если это только возможно. По его словам выходит, что я вообще не делаю различия между буржуазной революцией и социалистической, между Востоком и Западом, как в 1905 г., так и сегодня. Вслед за Сталиным Радек поучает меня о недопустимости перепрыгивания через исторические ступени.
Приходится прежде всего спросить: если для меня в 1905 году дело просто шло о "социалистической революции", почему же я считал, что она в отсталой России может начаться раньше, чем в передовой Европе? Из патриотизма, из национальной гордости, что ли? А ведь, как-никак, это произошло на деле. Понимает ли Радек, что если бы демократическая революция могла завершиться у нас, как самостоятельный этап, мы не имели бы ныне диктатуры пролетариата? Если мы имеем ее раньше, чем на Западе, то именно и только потому, что история сочетала - не смешала, а органически сочетала основное содержание буржуазной революции с первым этапом пролетарской революции.
Различение буржуазной и пролетарской революции есть азбука. Но за азбукой следуют склады, т. е. сочетание букв. История и произвела такое сочетание важнейших букв буржуазного алфавита с первыми буквами социалистического. А Радек от складов, уже произведенных на деле, тянет нас назад, к азбуке. Печально, но это так.
Вздор, будто вообще нельзя перепрыгивать через ступени. Через отдельные "ступени", вытекающие из теоретического расчленения процесса развития, взятого в его целом, т. е. в максимальной его полноте, живой исторический процесс всегда совершает скачки и требует того же в критические моменты от революционной политики. Можно сказать, что в умении распознать такой момент и использовать его и состоит первое отличие революционера от вульгарного эволюциониста.
Марксово расчленение развития промышленности на ремесло, мануфактуру и фабрику относится к азбуке политической экономии, точнее, историко-экономической теории. Но в Россию фабрика пришла, минуя эпохи мануфактуры и городского ремесла. Это уже склады истории. Аналогичный процесс у нас произошел в классовых отношениях и в политике. Нельзя понять новой истории России, если не знать марксовой схемы трех ступеней: ремесло, мануфактура, фабрика. Но если только это знать, то все равно ничего не поймешь. Дело в том, что история России, не в обиду Сталину будь сказано, перепрыгнула через кое-какие ступени. Теоретическое различение ступеней, однако, необходимо и для России, иначе не постигнешь, ни в чем состоял прыжек, ни каковы его последствия.
Можно подойти к делу с другой стороны (как иногда Ленин подходил к двоевластию) и сказать, что все три марксовы ступени были в России. Но первые две в крайне сжатом, зародышевом виде. Эти "рудименты", как бы намеченные пунктиром ступени ремесла и мануфактуры, достаточны для того, чтобы подтвердить генетическое единство экономического процесса. Но тем не менее количественное сокращение этих двух ступеней так велико, что породило совсем новое качество во всем социальном строении нации. Самое яркое выражение этого нового "качества" в политике есть Октябрьская революция.
Невыносимее всего в этих вопросах "теоретизирующий" Сталин с двумя писанными торбами, составляющими весь его теоретический багаж: "законом неравномерного развития" и "неперепрыгиванием через ступени". Сталин не понимает до сих пор, что неравномерность развития именно и состоит в перепрыгивании через ступени (или в черезчур долгом сидении на одной ступени). Против теории перманентной революции Сталин с неподражаемой серьезностью выдвигает... закон неравномерного развития. Между тем предвиденье того, что исторически отсталая Россия может прийти к пролетарской революции раньше, чем передовая Англия, целиком и полностью основано на законе неравномерности развития. Только для такого предвиденья нужно было понять историческую неравномерность во всей ее динамической конкретности, а не просто жевать перманентную жвачку из ленинской цитаты 1915 года, опрокинутой на голову и безграмотно истолкованной.
Диалектика исторических "ступеней" сравнительно легко постигается в периоды революционного подъема. Реакционные периоды, наоборот, естественно становятся временем дешевого эволюционизма. Сталинщина, эта уплотненная идейная вульгарность, достойная дщерь партийной реакции, создала своего рода культ ступенчатого движения, как прикрытие политического хвостизма и крохоборчества. Эта реакционная идеология захватила ныне и Радека.
Те или другие этапы исторического процесса могут оказаться в данных условиях неотвратимыми, хотя теоретически они и не неизбежны. И наоборот: теоретически "неизбежные" этапы могут динамикой развития сжиматься до нуля, особенно во время революций, которые не даром названы локомотивами истории.
Так у нас пролетариат "перепрыгнул" через стадию демократического парламентаризма, отведя учредилке всего несколько часов, да и то на задворках. А вот через контр-революционную стадию в Китае никак нельзя перепрыгнуть, как нельзя было у нас перепрыгнуть через период четырех Дум. Между тем, нынешняя контр-революционная стадия в Китае совсем не была исторически "неизбежной". Она есть непосредственный результат гибельной политики Сталина-Бухарина, которые войдут в историю, как организаторы поражений. Но плоды оппортунизма стали объективным фактором, который может надолго задержать революционный процесс.
Всякая попытка перепрыгивания через реальные, т. е. объективно-обусловленные этапы в развитии массы, означает политический авантюризм. Пока рабочая масса в большинстве своем верит социалдемократам, или, допустим, гоминдановцам, или трэдюнионистам, мы не можем ставить перед ней задачу непосредственного низвержения буржуазной власти. К этому надо готовить массу. Подготовка может оказаться очень большой "ступенью". Но только хвостист может считать, будто мы должны "вместе с массой" сидеть в Гоминдане, сперва в правом, потом в левом, или сохранять блок со штрейкбрехером Перселем - "до тех пор, пока масса не разочаруется в вождях", которых мы тем временем будем своим содружеством поддерживать.
Между тем, Радек вероятно не забыл, что требование выхода из Гоминдана и разрыва Англо-русского комитета кое-какие "диалектики" именовали не иначе как перепрыгиванием через ступени и, кроме того, отрывом от крестьянства (в Китае) и от рабочих масс (в Англии). Радек должен это помнить тем лучше, что он сам был в числе этих "диалектиков" печального образа. Сейчас он только углубляет и обобщает свои оппортунистические ошибки.
В апреле 1919 года, в программной статье "Третий Интернационал и его место в истории", Ленин писал:
"Мы едва ли ошибаемся, если скажем, что именно... противоречие между отсталостью России и ее "скачком" к высшей форме демократизма, через буржуазную демократию - к советской или пролетарской, именно это противоречие было одной из причин..., которая особенно затруднила или замедлила понимание роли Советов на Западе". (Ленин, XVI т., стр. 183).
Ленин здесь прямо говорит, что Россия совершила "скачек через буржуазную демократию". Конечно, Ленин мысленно вносит в это утверждение все необходимые ограничения: диалектика состоит ведь не в том, что каждый раз перечисляются заново все конкретные условия; писатель исходит из того, что у читателей есть у самих кое-что в голове. Но скачек через буржуазную демократию, тем не менее остается и, по правильному замечанию Ленина, крайне затрудняет догматикам и схематикам понимание роли Советов, - при том не только "на Западе", но и на Востоке.
А вот что по этому вопросу говорится в том самом "Предисловии" к книге "1905", которое теперь неожиданно причиняет такие беспокойства Радеку:
"Петербургские рабочие уже в 1905 году называли свой Совет пролетарским правительством. Это название вошло в тогдашний обиход и целиком укладывалось в программу борьбы за завоевание власти рабочим классом. В то же время мы противопоставляли царизму развернутую программу политической демократии (всеобщее избирательное право, республику, милицию и пр.). Иначе мы не могли поступать. Политическая демократия есть необходимый этап в развитии рабочих масс, - с той существеннейшей оговоркой, что в одном случае этот этап проходится ими в течении десятилетий, а в другом революционная ситуация позволяет массам освободиться от предрассудков политической демократии еще прежде, чем ее учреждения осуществились на деле". (Л. Троцкий, "1905", Предисловие, стр. 7).
Кстати, эти слова, полностью совпадающие с приведенной выше мыслью Ленина, достаточно объясняют, как мне кажется, необходимость противопоставить диктатуре Гоминдана "развернутую программу политической демократии". Но как раз здесь Радек заходит слева. В эпоху революционного подъема он сопротивлялся выходу китайской коммунистической партии из Гоминдана. В эпоху контр-революционной диктатуры он сопротивляется мобилизации китайских рабочих под лозунгами демократии. Это значит летом преподносить шубу, а зимой - раздевать нагишом.
VII
ЧТО ОЗНАЧАЕТ ТЕПЕРЬ ЛОЗУНГ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ДИКТАТУРЫ ДЛЯ ВОСТОКА?
Сбиваясь на сталинское понимание исторических "ступеней" эволюционно-филистерское, а не революционное, - теперь уже и Радек пытается канонизировать лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства для всего Востока. Из "рабочей гипотезы" большевизма, которую Ленин приспособлял к ходу развития определенной страны, изменял, конкретизировал, а на известном этапе отбросил, Радек делает сверхисторическую схему. Вот что он на этот счет, не уставая повторяет в своей статье:
"Эта теория и вытекающая из нее тактика применима во всех странах молодого капиталистического развития, в которых буржуазия не ликвидировала вопросов, оставленных ей в наследство предыдущими социально-политическими формациями".
Вдумайтесь в эту формулу: ведь это же торжественное оправдание каменевской позиции в 1917 г. Разве русская буржуазия через февральский переворот "ликвидировала" вопросы демократической революции? Нет, они оставались неразрешенными, и в том числе вопрос всех вопросов: аграрный. Как же Ленин не понял, что старая формула все еще "применима"? Почему он снял ее?
Радек раньше ответил нам на это: потому, что она уже "осуществилась". Мы этот ответ рассмотрели. Он совершенно несостоятелен и вдвойне несостоятелен в устах Радека, который стоит на том, что сущность старого ленинского лозунга совсем не в формах власти, а в фактической ликвидации крепостничества путем сотрудничества пролетариата с крестьянством. Ведь этого то, как раз, керенщина и не дала. Отсюда вытекает, что для разрешения наиболее острого сейчас вопроса, именно китайского, экскурсия Радека в наше прошлое вообще ни к чему. Рассуждать надо было не о том, что Троцкий понимал и чего не понимал в 1905 году, а о том, чего не поняли Сталин, Молотов и особенно, Рыков и Каменев в феврале-марте 1917 года (какова была в те дни позиция самого Радека, мне неизвестно). Ибо, если считать, что в двоевластии демократическая диктатура "осуществилась" настолько, чтоб сделать неотложной смену центрального лозунга, тогда необходимо признать, что в Китае "демократическая диктатура" гораздо полнее и законченнее осуществилась в гоминдановском режиме, т. е. в господстве Чан-Кай-Ши и Ван-Тин-Вея с тан-пин-сяновским*1 хвостом. Тем более, значит, обязательна была смена лозунга в Китае. /*1 Чан-Кай-Ши - вождь правого Гоминдана. Ван-Тин-Вей - вождь левого Гоминдана. Тан-Пин-Сян - министр-коммунист, проводивший в Китае политику Сталина-Бухарина./