АКТ. Привет, учащиеся!
   Сегодняшнее занятие посвящено основополагающей теме для каждого журналиста-профессионала, а именно: как зарабатывать деньги? А также: как живут музыкальные журналисты, и что они делают, если делают что-то вообще? Очень может быть, что после этой лекции у многих из вас отпадет желание заниматься музыкальной журналистикой, в этом случае большое количество народа отсеется, и мне станет проще вести мастер-класс. С тем чтобы занятие прошло максимально убедительно, я пригласил три учебных пособия.

   АГ – Артур Гаспарян
   СГ – Сергей Гурьев
   МС – Максим Семеляк
 
   АКТ. Изначально их было три, но одно учебное пособие не явилось. Не явилось учебное пособие, состоящее на службе в газете «Московский комсомолец» под именем Артур Гаспарян. Был он приглашен в качестве примера попсового журналиста, но, видимо, наши попсовые журналисты настолько востребованы, что забывают о своих обещаниях и некоторых обязательствах, поэтому Гаспарян у нас будет присутствовать тут в виде муляжа. Тем не менее некоторые характеристики этому типу журналистов я дам.
 
   Артур Гаспарян
   1. СМИ: газета
   2. Жанры: интервью – репортаж
   3. Формат: попсовый
   4. Статус: успешный
   5. Образование: Высшая комсомольская школа
   6. Доход (условно): $3 000/месяц
   АКТ. Следующие два человека – также выдающиеся представители нашей музыкальной журналистики, причем представляющие разные ее направления. Ну, не настолько разные, как, скажем, Гурьев и Гаспарян. Но тем не менее:
 
   Сергей Гурьев
   1. СМИ: самиздат
   2. Жанры: эссе на вольные темы в импрессионистическом стиле
   3. Формат: рок
   4. Статус: культовый
   5. Образование: филфак МГУ
   6. Доход: $1 000/месяц
 
   Максим Семеляк
   1. СМИ: глянцевые журналы
   2. Жанры: рецензии и культурологические статьи
   3. Формат: альтернатива
   4. Статус: модный
   5. Образование: истфак и факультет искусствоведения МГУ
   6. Доход: $2 000/месяц

Справка Троицкого

   Сергей Гурьев в настоящее время работает в пиар-агентстве «Кушнирпродакшн», у своего бывшего подмастерья Кушнира, который оказался гораздо более ушлым с точки зрения того, как вести дела в современном мире. Ему сейчас приходится писать вообще непонятно о чем – о молодых дарованиях. Которые окажутся в результате то ли говном, то ли не очень – он точно не знает…
   Комментарий Гурьева
   Можно добавить, что удовольствие бывает разным. Например, можно с удовольствием написать такую мазохистскую статью о Филиппе Киркорове. Это не значит, что он мне нравится, но не мешает получать удовольствие…
 
   Артемий Троицкий
   1. Мультимедийные СМИ (ТВ, радио, журналы, интернет)
   2. Информационно-аналитические статьи
   3. Разная
   4. Живое ископаемое
   5. Московский экономико-статистический институт, факультет экономической кибернетики
   6. $10 000/месяц
 
   АКТ. Если взглянуть на все представленные пособия, то бросается в глаза вот что.
   Первое: все мы имеем отношение главным образом к прессе. Это означает, что на радио и телевидении (а я думаю, что здесь присутствует довольно много народа с кафедры телевидения и радиовещания) нет никакой качественной музыкальной журналистики. Максимум, что можно сделать на телевидении – это писать какие-то подводки для эмтивишных хрюшек и степашек, но ничего другого. Так что практически вся интересная, качественная музыкальная журналистика у нас сосредоточена в прессе.
   Второе: мы все мужского пола. И честно говоря, может быть, товарищи меня поправят, я не припомню ни одной девушки – музыкальной журналистки.
   – А Капа Деловая?!
   АКТ. Да, вместо Гаспаряна надо было пригласить Капу Деловую. Как же я не допер-то?! Вот Гурьев еще сказал про журналистку Савицкую – я первый раз слышу эту фамилию. Это моя вина – это не позерство и не снобизм, но я ее действительно не знаю. В общем, девушек очень мало. Ксения Стриж? Но она не журналист – диджей, радиоведущая. Не поворачивается у меня язык назвать ее журналисткой.
   Если из первого наблюдения следует печальный вывод, что музыкальной журналистики нет вне прессы, из второго следуют на самом деле вдохновляющие надежды типа того, что у вас тут девушек довольно много и очень может быть, что в ближайшее время ситуация коренным образом изменится. В этом случае по крайней мере всем артистам и музыкантам мужского пола жить станет намного приятнее, потому что сами знаете, с кем приятнее иметь дело. Ну а сейчас я хотел бы задать своим гостям несколько вопросов. Они (гости) действительно очень хороши, и их мнению можно доверять.

   АКТ. Вопрос первый. Кто первым захочет, тот и будет отвечать. Итак, самое главное: не жалеете ли вы о том, что занимаетесь музыкальной журналистикой? Дольше этим занимается Гурьев, так что давай, Гурьев, отвечай!
   СГ. Я вообще мало о чем жалею.
   АКТ. Ответ экзистенциальный, но не профессиональный, Гурьев!
   СГ. Я искренен!
   МС. Нет, не жалею.
   АКТ. Я могу сказать, что тоже не в состоянии об этом жалеть, поскольку все мои попытки из музыкальной журналистики уйти в общем-то успехом не увенчались. Хотя я искренне хотел это сделать.
   Второй вопрос: при всей профанности и никчемности в других сферах, как долго вы еще собираетесь заниматься музыкальной журналистикой? Поясню вопрос.
   Дело в том, что все-таки поп-музыка в силу ряда причин (когда мыс вами будем изучать историю поп-музыки, что скоро произойдет, я объясню почему), в огромной степени сфокусирована на молодежи. И я лично (мне сейчас 48 лет) лет 10 – 15 тому назад начал ощущать легкое неудобство от того, что прихожу на концерты и оказываюсь там самым старшим – от того, что пишу об артистах, которых явно не слушает никто старше 25 лет. А если из 26-летних кто и слушает – значит это дебил, переросток или журналист, как я. Не смущает ли вас эта история, и каким вы видите свое профессиональное будущее? СГ. Ну, как уже говорил Артем, я в последнее время деньги зарабатываю в музыкальном пиар-агентстве. Собственно, я давно убежден, что музыкальный пиар – это прямое продолжение рок-самиздата, формообразующие приемы там примерно одни и те же, мировоззрение тоже очень похожее: и рок-самиздат, и музыкальный пиар это так или иначе борьба с объективной реальностью, которую я люто ненавидел. А на этом пути можно работать на любую аудиторию. Востребованная группа приходит в PR-агентство, платит деньги за обслуживание. И я работаю над мифологией таких проектов, соответственно и обращаюсь опосредованно к некой аудитории. Можно на концерты не ходить, можно никого не видеть. Желательно даже не видеть тех артистов, про которых пишешь, чтобы легче было преподносить их общественности как что-то яркое, выдающееся.
   АКТ. Я поясню яркую и выдающуюся мысль Гурьева. Дело в том, что в русских самиздатовских рок-журналах, где Гурьев был большим воротилой, как правило, сочинялись статьи об артистах, которых или не было вообще, или кроме автора их практически никто не знал. Поэтому заниматься мифотворчеством было очень легко, удобно и это составляло основной вдохновляющий аспект самиздатовской журналистики. Фактически получается, что приносят в пиар-агентства статьи на, скажем, такую артистку, как Анастасия Стоцкая. Ты о ней ничего не знаешь и знать не хочешь. Перед тобой чистый лист бумаги, и ты сочиняешь историю о том, кто она такая: нет принципиальной разницы, пишешь ли ты о попсовой артистке или о подпольной панк-группе из города Чимкента.
   СГ. И продолжаешь раскрашивать музыкальную реальность. Там ты раскрашивал, давая всем понять, что мир, альтернативный Советскому Союзу, альтернативный советской эстраде, музыке, много ярче и разнообразнее, чем на самом деле был. Мы создавали в журнале «Урлайт» миф о такой группе – «Розовые двустволки». Может быть кто-то слышал. Писали, что это лесбийское трио.
   АКТ. Да я даже этих девушек знал!
   СГ. Такой группы не было до того, как она была придумана, а потом уже под этим именем разным девушкам легко было приходить к нам на концерты. Название вообще придумал я, а потом разные девушки стали подкладываться под этот миф. А мы писали, что «Розовые двустволки» давали, дескать, исключительно квартирные концерты, пели якобы голые по пояс, втроем…
   АКТ. Ну, в общем, как нетрудно догадаться, ансамбль «Ночные снайперы» вот этим самым мифом в значительной мере был предвосхищен. Вопрос к Максу: как долго этим (музыкальной журналистикой. – И.С.) можно заниматься?
   МС. Ну вообще, чем короче, тем лучше. Я все это вижу в довольно мрачном свете. Из этой профессии мой скромный ум, по крайней мере, видит три выхода: можно стать продюсером, можно стать музыкантом, можно стать писателем. Продюсером я стать не могу, поскольку еще мал. Я продюсировал какие-то группы, но все это забава за собственные деньги. Музыкантом тоже не могу, поскольку не умею играть ни на одном музыкальном инструменте.
   СГ. Единственный музыкальный инструмент, на котором я умею играть, – это казу…
   АКТ. На инструменте казу, кстати, вы тоже можете сейчас легко научиться играть. Это инструмент, который в течение двух минут можно сделать в домашних условиях – берутся расческа и фольга, при этом в них нужно дуть, издавая звук, и получаются такие околосаксофонные звуки. Я тоже умею играть на казу. Перейдем к более приятным вопросам. Гурьев на самом деле уже начал отвечать на этот приятный вопрос, но, может быть, ты как-то разовьешь тему. Что стимулирует нормального человека в занятии музыкальной журналистикой? От чего «втыкает»?
   СГ. Ну конечно, меня лично «втыкает» от работы со словом… Меня всегда интересует жизнь русского языка во мне. Я чувствую какие-то перемены, которые в нем происходят, некоторые мне даже хочется катализировать… В основном я думаю об этом. Кроме трансформации реальности, о которой уже говорилось. А именно в музыку я попал достаточно странно, потому что рок-музыка, когда она только появилась, я ее не понимал, она мне не нравилась первые годы… Но вместе с тем я чувствовал, что не понимая, не любя рок-музыку, я оказываюсь вдали от важного энергетического ядра. Например, лучшие девушки в классе слушают «Pink Floyd». Я думал: «Господи, что-то они понимают, чего я не понимаю». И для того, чтобы преодолеть пропасть между собой и какой-то актуальной жизнью, я стал активно заниматься изучением рок-музыки и рок-журналистикой, насколько возможно… В результате моя работа со слогом стала воплощаться именно в этой области.
   МС. У меня все значительно проще. Я просто как ненормальный в молодости собирал пластинки и разные записи. И я знал, что больше всего обладает такого рода продукцией не кто иной как Артемий Троицкий. Музыкальный критик. Вот я и сделал выводы…
   АКТ. Что ж ты, голубчик, ко мне так редко обращаешься?! Приходи домой – все в твоем распоряжении!
   Да, довольно странные ответы конечно, особенно у Гурьева по поводу жизни русского языка… Родного. Я помню, мы как-то общались с писателем Пелевиным, он тоже говорил что-то очень похожее, что больше всего его интересует трансформация языка: как появляются всякие бандитизмы, англицизмы… У него были очень интересные теории на эту тему. Ну хорошо. Является ли стимулом для вас интерес к музыке или нет? Или интереса к музыке у состоявшегося профессионала уже практически быть не может?
   МС. Безусловно есть…
   СГ. У меня скорее нет, потому что есть огромное количество альбомов, которые мне очень нравится слушать, но про которые никакого желания писать нет. А есть наоборот: альбомы, которые слушаешь противоречиво, что-то нравится, что-то раздражает, но в силу того, что есть какие-то сопутствующие факты, за которые можно зацепиться, начинаешь писать именно об этом. Вот, например, если брать какую-нибудь цыганскую музыку, гораздо больше нравится Володя Поляков, чем Дина Верни. Но про Дину Верни писать статью было гораздо интереснее, чем про Володю Полякова, потому, что она спала с Матиссом и вообще у нее была интереснее судьба. Вот такие моменты играют большую роль при выборе объекта для статьи.
   АКТ. Следующий вопрос противоположенного характера. Что вас больше всего ломает в музыкальной журналистике? Что вас раздражает в том, что вы делаете, и, может быть, настраивает на тот лад, что вообще на фиг я этим стал заниматься?
   СГ. Меня ничего не ломает.
   МС. То, что 90% современной музыки не вызывает сильных эмоций. Все такая ровная «тройка».
   АКТ. Это касается музыки, это внешний фактор. Давайте все-таки поговорим немножечко о «кухне», то есть не о художественных проблемах, а о профессиональных. Например, о жизни человека, который 350 дней в году работает в пиар-агентстве, а 15 дней в году пишет свободные, отвязные, живые статьи, например, для журнала «Контркультура». Вот в этой практике все ли тебя устраивает?
   СГ. В том, что касается пиара, что может не устраивать? Если заказчик слишком глуп, или у него слишком плохой вкус… И когда вещь на заказ сделана слишком совершенно, он заставит тебя переделать ее так, чтобы она соответствовала его вкусу, и лишь потом оплатит проделанную работу. Вот такие моменты, связанные с пиаром, конечно, огорчают. А в «Контркультуре» огорчает скорее то, что современная музыкальная реальность, как Макс уже говорил, несколько противится попыткам проникнуть в нее честно и глубоко. И поэтому, чтобы издавать такие журналы, как «Контркультура», приходится прикладывать феерические усилия. Когда мы закончили последний номер, я чувствовал себя так, как будто перед этим вагоны разгружал. Когда-то приходилось мороженное мясо разгружать… Только это и не устраивает – что противиться реальности очень тяжело.
   АКТ. Кто-нибудь из здесь присутствующих читал журнал «Контркультура»? Поднимите руки. Человек десять. Почему не читали, Гурьев?
   СГ. Видимо, потому, что журнал сделали в некоторых контрах с принципом реальности, то есть получалось, что он делается не для того, чтобы его читали, а для того, чтобы самовыразиться и выплеснуть какие-то свои чувства. У него и цена на последний номер очень высокая, так что нормальный человек просто не должен был его купить.
   АКТ. Какая?
   СГ. В магазинах, например в «Зигзаге», в двухстах метрах от нас, лежит за 270 рублей. Правда, вместе с диском. Кроме того, он запечатан, его даже нельзя полистать, и на обложке не написано, что внутри этого журнала. То есть он рассчитан на то, чтобы его приобретал человек, который хочет приобрести некий эзотерический продукт. И надеется на то, что этот продукт его не разочарует.
   АКТ. А кто из присутствующих НЕ читал журнал «Афиша»? Один человек. Вот и вопрос к Максиму Семеляку: что в практике глянцевых журналов сильно не нравится?
   МС. Не нравится, что картинка, образ начинает преобладать над словом. И все журналы, наверное, закончат тем, что превратятся в такие каталоги, а тексты будут играть роль подписей под фотографиями. Тексты, насколько я наблюдаю людей вокруг себя, читать никто не хочет.
   АКТ. Видите, вот это уже очень грустно. Вам надо над этим задуматься. Но я продолжу задавать свои вопросы. Наверное у вас существуют какие-то сведения о том, как люди вообще представляют себе музыкальную журналистику, а также жизнь и похождения музыкальных журналистов. И наверняка имеются какие-то стереотипы, касающиеся музыкальной журналистики. Типа: секс, халява, то да се. Вопрос – сначала Гурьеву, как человеку более опытному – какие из стереотипических предположений о музыкальной журналистике по твоему мнению верны, а какие – нет.
   СГ. Музыкальный журналист действительно получает большое количество халявы. Если он может должным образом себя позиционировать в глазах всевозможных компаний, выпускающих пластинки, то он в результате будет бесплатно получать гораздо больше альбомов, чем рецензировать. Кроме того, за рецензии он будет получать гонорары. Не говоря уже о всевозможных презентациях этих пластинок, где, ради того чтобы тебе впарить пластинку, еще напоят водкой, а то и текилой, накормят мясом или на худой конец салатиками. В этом плане, конечно, большое количество всего есть. Ну а что касается секса, это у каждого индивидуально.
   МС. На самом деле все это ерунда, никакой халявы нет. Те пластинки, которые присылает лейбл, вызывают интерес крайне редко. А те, которые вызывают интерес – их всегда надо покупать. Я всегда так считал.
   Единственное, что музыкальная журналистика дает – это поломанную психику, которая возникает у такого впечатлительного человека, как, допустим, я, при соприкосновении с каким-то героем, которого слушаешь с детства. И такое же поломанное здоровье, сопряженное с алкоголизмом.
   АКТ. Это в чей огород камушки?
   СГ. Концентрация всего этого – экзистенциальный панк. Вот там приближаться к предмету любви особенно опасно.
   АКТ. Мне звонил сегодня Ник Рок-н-ролл, сказал, что они с Ксенией поженились. Если знаете, кто это такой, – имейте в виду. А как обстоят дела в музыкальной журналистике с тем, что называется свободой творчества, самовыражения, самореализацией? Понятно, что главное для любого человека, будь он музыкальный журналист, автоматчик или кто угодно – это самореализация. Надо, как писалось в произведениях, проживать свою жизнь так, чтобы не было скучно. Скажем, если бы у нас был мастер-класс по политической журналистике, думаю, что я этого вопроса задавать бы не стал, поскольку понятно, что свободы слова в политической журналистике у нас за последние два-три года не стало, и в общем-то говорить о свободе творчества и о том, что происходит какое-то честное самовыражение, не приходится. К счастью, в сфере культуры эта свобода осталась. Может быть, я наивен, но мне так кажется. Я, по крайней мере, пишу все что хочу, хотя бы на своем интернетовском сайте, и до сих пор, в отличие от 82-го года, никто меня за это дело не повязал. Но я хотел бы обратиться к коллегам с тем же самым вопросом: как со свободой и с самореализацией?
   МС. Свободы, по-моему, вполне достаточно. Я не знаю, как насчет самореализации, потому что она предполагает, что человек пишет, чтобы себя каким-то образом реализовать. А я не вполне уверен, что у меня есть что реализовывать.
   СГ. Ну раз у меня есть возможность издавать свой журнал, то, естественно, со свободой тоже никаких проблем нет. Туда можно писать абсолютно все что угодно. Другое дело, что мне кажется, что судьба творческая Макса и судьба творческая у меня сложились особенным образом. И сотням, а может быть тысячам музыкальных журналистов такая судьба вряд ли может быть уготована. И в массовом плане все будет складываться у музыкального журналиста намного более прозаично и грустно. Но, может быть, я и ошибаюсь.
   АКТ. Сейчас у нас будет маленький перерыв, поскольку поступило огромное количество вопросов.

   АКТ. Больше всего вопросов касается инструмента «казу». Пишется не кОзу. Как делать кОзу, я вам сейчас покажу. Можете делать ее вот так – повторите это движение в нашу сторону! Вот. А делать кАзу в общем-то ненамного сложнее. Берете расческу, желательно с мелкими, близко посаженными зубьями. Не деревенскую, деревянную, для девушек с густыми волосами. А такую частокольную расческу. Берете кусок фольги. В принципе – любой. Ну, скажем, от любой конфеты. Желательно, чтобы фольга была потоньше. Потом обертываете расческу этой самой фольгой, потом дуете, издаете звук. Я думаю, как предаться звукоизвлечению с кАзу – это вы уж сами должны научиться, это несложно, ей-богу! Так, на два вопроса мы ответили таким образом сразу. На вопросы о конкретных группах, которые поступили и Гурьеву, и мне, мы, естественно, отвечать не станем, поскольку занятие у нас вводное, основополагающее. Вот серьезный вопрос: как вы считаете, какими знаниями должен обладать музыкальный журналист, чтобы профессионально писать о музыке?
   СГ. Так как мне всегда хотелось ввести музыкальную журналистику в культурологический контекст, главное, по-моему, это культурный кругозор. У кого сколько поместится – чем больше, тем лучше. Тем больше всевозможных ценных ассоциаций можно приводить.
   МС. Говорят, что нужно знать музыкальную грамоту. Но я сейчас вам скажу ужасную вещь – я не знаю нот.
   АКТ. Я тоже не знаю музыкальной грамоты. Но мне это никогда не мешало.
   Появляется Артур Гаспарян – долгие и продолжительные аплодисменты.

   АКТ. Та-ак. В центр садись. Значит, это Артур Гаспарян. Нам стало достоверно известно, что Артур опоздал не в силу собственной забывчивости, хотя, конечно, без нашего звонка не вспомнил бы о встрече. А по причине аварии, приключившейся с ним по дороге в Москву.
   Мы сейчас перейдем к шкурным вопросам. Я начинал заниматься музыкальной журналистикой давно, еще в середине 70-х годов, когда существовало не то чтобы представление, а фактически такое положение в Советском Союзе, что только люди, получившее высшее или среднее специальное образование по данному направлению, вообще имели право им заниматься, то есть, скажем, людей без высшего музыкального образования не принимали в Союз композиторов. Более того, считалось, что их песни нельзя исполнять по радио, в кабаках и так далее. От этого страдали всякие талантливые ребята – причем я говорю не о Макаревиче или Гребенщикове, – такие парни, как Юра Антонов, у которого не было музыкального образования, притом что это был виднейший советский поп-композитор. Ему во многих благах было отказано. Это касается и многих других. И музыкальной журналистикой заниматься тоже особо не давали. Так вот, мне тогда приходилось иметь дело с профессионально образованными в консерватории, ГХесинке, где-то еще музыкальными журналистами. Более скучной публики, с более заштампованными мозгами я не встречал вообще никогда. Так что я считаю, что поскольку мы тут все поп-журналисты, то, для того чтобы быть поп-журналистом, знание музыкальной грамоты или владение сольфеджио абсолютно не обязательно. Я пошел в обучение даже к такому Игорьку Сеульскому, сыну известного и недавно почившего композитора Юрия Саульского. Он меня учил этой самой музыкальной грамоте, параллельно играя на клавишах в «Машине времени». Но в общем ничего полезного из этого занятия я не извлек. Я считаю, что для того, чтобы заниматься музыкальной журналистикой, надо, во-первых, уметь писать, во-вторых, слушать много музыки и знать общую историю, связанную с этой музыкой, и в-третьих, на мой взгляд, очень важно иметь собственное мнение по поводу того, что вы прослушали и о чем вы пишете. Я бы сказал, что больше ничего и не надо, а эти три вещи – они элементарны. Артур, а ты как считаешь? У нас говорят сидя.