Тронина Татьяна Михайловна. Дворец для сероглазого принца

   Ульяна стриглась коротко, под известную женщину-политика, носила очки в модной оправе и отличалась необыкновенной худобой, поэтому за глаза Алексей звал соседку так: «Уля Акулова, узница концлагеря».
   – Куда, ты говоришь, твои все ушли? – с любопытством спросила Ульяна.
   – В парк. Фейерверки запускают.
   – А-а... – Уля ловко разлила шампанское по бокалам. – Понятно. В последнее время все так салютами увлеклись – просто беда. Теперь до утра за окном грохотать будет. Ну, с наступившим... Чего тебе пожелать, Нелли?
   Нелли задумалась.
   – Я и не знаю... – с улыбкой пожала она плечами. – Знаешь, Уля, у меня все есть.
   – Ну да... – подруга многозначительно прищурилась за стеклами очков. – Как я могла забыть! Ты ж у нас самая счастливая...
   – Ах, Уля, брось!
   – Боишься сглазить? Что ж, резонно... Тогда я тебе вот что пожелаю – чтобы ничего в твоей жизни не менялось. Чтобы все оставалось, как есть – на долгие, долгие годы!
   – Спасибо... – растрогалась Нелли. – Ну, а тебе тоже всего самого хорошего!
   Она не умела говорить красивых слов.
   Подруги чокнулись и залпом выпили шампанское.
   – Кстати, Германа из больницы выписали, – вспомнила Нелли.
   – Приживалу вашего? – хмыкнула соседка.
   – Улька, мне его жалко! – негодующе воскликнула Нелли.
   – Разбаловали вы его... За чужой счет живет.
   – А тебе-то что?
   – Так, ничего... – пожала узкими плечами Уля и цапнула из миски листик салата. – А вот муж у тебя – золото.
   – Обычный муж... – хитро улыбнулась Нелли.
   Она подозревала Улю в том, что та немного влюблена в Алексея. Но ничего, это не страшно... К Уле Акуловой, узнице концлагеря, можно было не ревновать. «Да и вообще, – с нежностью подумала Нелли. – Такой человек, как Лешка, на предательство не способен!»
   ...В ночном фиолетовом небе вспыхивали разноцветные огни. В воздухе витала пороховая гарь.
   В парке было полно людей. Все радостно вопили, когда над черными деревьями взрывался очередной салют.
   Поля с Германом, открыв рты, глядели на толстого дядьку в распахнутом полушубке, который волок ворох ракетниц.
   – Вот это круто! – прошептала Поля. – Представляю, что сейчас будет!
   – Да уж... – неопределенно прошептал ее дядя. В желудке у Германа невыносимо пекло от выпитого глотка шампанского, словно он только что проглотил зажженную петарду.
   Алексей, пользуясь случаем, отошел в сторону, под большой деревянный навес, и достал из кармана мобильный телефон. Цветной дисплей, как и фейерверк в новогоднем небе, заиграл разноцветными огнями.
   – Алло, Катя...

* * *

   Банальная, всем известная история – женатый любовник проводит выходные и праздники с семьей, а любовница в эти дни тоскует в одиночестве...
   Катя не тосковала. Она злилась.
   Она ужасно злилась на всех и вся. С того самого момента, как вечером, после работы, появилась в доме своей матери. Будь ее воля, она встретила бы этот Новый год только с Алексеем. Вдвоем.
   – Мама пришла! – обрадовался Мика.
   – Медвежонок мой... – Катя звонко чмокнула сына в светлую макушку. Пожалуй, только на него она пока не злилась. – Что сегодня делал?
   – Телевизор смотрел, – послушно сообщил сын.
   – Гулял?
   – Нет.
   – Почему?
   – Забыл.
   – Ну как это забыл... – моментально раздражаясь, произнесла Катя. – Вон ты какой бледный! А бабушка не могла тебе напомнить?
   – Бабушке некогда, – Мика снова сел у телевизора, стал нажимать на кнопки пульта, переключая программы. – И тете Нине, и тете Даше тоже. И бабе Лизе.
   – Понятно...
   Вся женская часть Катиной родни целый день пропадала на кухне.
   Катя пошла к ним.
   – О, помощь подоспела! – обрадовалась Алевтина Викторовна. – Ну-ка, Катюш, почисть картошку...
   На кухне стоял дым коромыслом – резались салаты, пеклись пироги, что-то варилось на плите в больших кастрюлях, пахло ванилью, корицей и лавровым листом. Но эти мирные домашние запахи не вызвали у Кати никакого энтузиазма.
   – Не буду я ничего чистить! – злорадно сообщила она. – Пропади она пропадом, ваша картошка... Я все равно ее есть не буду!
   – Ну и характер... – вздохнула тетя Даша, с сожалением посмотрев на племянницу. – Алька, она у тебя совсем озверела. С каждым годом все хуже и хуже. Скоро на людей начнет бросаться.
   – Это точно! – печально согласилась с ней тетя Нина. Все три сестры, с волосами, намотанными на бигуди, и в фартуках, одинаково круглые, производили комичное впечатление.
   Катя не выдержала и захохотала.
   – Ну вот, теперь она смеется... Точно, не в себе, – в один голос произнесли тетя Нина и тетя Даша.
   Баба Лиза, не обращая ни на кого внимания, скалкой раскатывала тесто на широкой доске.
   – Кажется, сдобы маловато... – сумрачно проворчала она. – Нинка, принеси еще яиц!
   «И это моя семья! – с досадой подумала Катя, садясь в углу кухни на высокий табурет. – Какие-то питекантропы!»
   – У нас холодец есть! – вдруг вспомнила Алевтина Викторовна и распахнула перед дочерью холодильник. – Красивый, да? Между прочим, без всякого желатина схватился.
   – Кругом одна химия, – снова подала голос баба Лиза, с ловкостью фокусника сворачивая своими морщинистыми негнущимися пальцами замысловатые кренделя из теста. – Раньше желатин был натуральный, а теперь, поди, его из старых покрышек гонят...
   – Вот именно! – опять засмеялась Катя.
   – Твой-то где? – бесцеремонно поинтересовалась старуха.
   – Кто? – тут же переключившись, спросила Катя холодно, хотя прекрасно поняла, о ком идет речь.
   – Ну, этот твой... забыла, как по имени.
   – Алексей, – шелковым голосом подсказала тетя Нина.
   – Он самый!
   – Он занят, – лаконично ответила Катя.
   – Ясное дело... – вздохнула тетя Даша, которая в данный момент сооружала многослойную цветную конструкцию под названием «селедка под шубой».
   В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь стуком ножа и бульканьем в кастрюлях.
   – Все это грех, – наконец прокряхтела баба Лиза.
   – Уж кто бы говорил! – немедленно откликнулась Катя. – Сама рассказывала, как в пятьдесят втором у какой-то Люськи мужа отбила.
   – Грех! – с удовольствием повторила старуха. – Дашуня, засунь противень в духовку, я сама не могу – руки уж не те...
   – Как я – так Нинка, а как она – так Дашуня! – завопила тетя Нина.
   – Грех! И мой грех, и твой тоже... – продолжила начатый разговор баба Лиза.
   – Мама, будет вам! – укоризненно произнесла Алевтина Викторовна, а потом обернулась к дочери: – Вот что, Катенька... Грех это или не грех – я не знаю. Но дело тут в другом – ведь твой Алексей жену не бросит. Жену и ребенка...
   – Он сказал, что как только Полина станет совершеннолетней, он уйдет от них, – стальным голосом ответила Катя.
   – Как же! – в один голос воскликнули тетки.
   – Мужчине нельзя верить, – сурово произнесла тетя Нина.
   – Мало ли что он тебе обещал... – продолжила тетя Даша.
   – Омманет! – жестом библейского пророка подняла скрюченный, весь в муке, палец баба Лиза.
   Катя пробормотала нечто невразумительное (раздражение буквально душило ее) и выскочила из кухни.
   Мика в большой комнате упорно смотрел телевизор.
   – Михаил, хоть бы почитал что-нибудь, – сурово произнесла Катя.
   – Мама, так каникулы же! – вздрогнув, жалобно возразил сын. – И вообще, сегодня Новый год! Можно, я сегодня не буду ничего читать?
   Не ответив, Катя прошла в комнату бабы Лизы и там упала на узкий жесткий диван. «Господи, как мне все надоело!» – подумала она и закрыла глаза...
   Зимний лес, тропинка между елей, солнце золотит снег... Она была так счастлива с Алексеем! И ее совершенно не волновало, что у него есть семья. Потому что лишь ее, Катю, он любил.
   ...Однажды, два года назад, Катя видела Нелли. Они тогда только начали встречаться с Алексеем. Начало безумной страсти... Сидели в кафе, у стеклянной стены, за которой бурлила уличная жизнь, пили вино, смеялись. Потом подошел какой-то знакомый Алексея.
   – Кто это, Леша? Познакомь меня с твоей красавицей-дамой!
   – Отстань, Петренко! – полушутя-полусерьезно возмутился Алексей. – Катя – мечта всей моей жизни! Я не собираюсь знакомить с ее таким прожженным сластолюбцем, как ты!
   – Караваев, ты украл чужую мечту! Катя, гоните его к черту, я хоть сейчас готов на вас жениться!
   А Катя смеялась... Ей было приятно мужское внимание.
   Петренко сел с ними, начал о чем-то рассказывать. Потом вдруг осекся:
   – Леша, ахтунг! Там, на улице, стоит твоя вторая половина!
   Катя даже не сразу поняла, что это он о Нелли, жене Алексея.
   За стеклом стояла миловидная рыжеволосая женщина в зеленом пальто и с тревожным удивлением вглядывалась внутрь кафе. Потом решительно направилась к дверям.
   – Петренко, ты с Катей... – быстро произнес Алексей, передвинув тому свой бокал с недопитым вином. – А я только что пришел!
   – Леша, а я иду и вдруг смотрю – ты! – сказала рыжеволосая женщина, приблизившись к их столику. – Что ты тут делаешь?
   Вблизи стало видно, что у Нелли все лицо усыпано веснушками. Катя, стараясь не улыбаться, опустила глаза вниз.
   – А я тоже иду и вдруг вижу – Петренко с девушкой! – весело произнес Алексей. – Решил присоединиться...
   – Нелли, это Катя! – подхватил Петренко. – Вот, хочу жениться... Одобряешь?
   – Одобряю! Но, Катя, вы ему спуску не давайте! – засмеялась Нелли, но в ее зеленоватых глазах застыло тревожное беспокойство.
   «Вероятно, это привычное состояние Нелли. Типичная домохозяйка!» – подумала Катя.
   Петренко, пользуясь случаем, прижал к губам Катину руку. Позже Алексей пилил друга за излишнюю фамильярность.
   – Но должна была Нелли поверить, что Катя – моя девушка, а не твоя! – нахально оправдывался Петренко.
   Еще не раз верный Петренко выручал их, и, оправдывая свое отсутствие дома, Алексей привычно кивал в его сторону. Был с другом – вот самое простое объяснение...
   Диван бабы Лизы пах лавандой и скипидаром. Катя повернулась на другой бок и попыталась заснуть. За окном было уже темно.
   Внезапный телефонный звонок заставил ее подскочить. Она так хотела снова услышать голос любимого! Но это был вовсе не Алексей.
   – Алло, Катюша? Я так и думал, что ты здесь, – произнес кроткий голос. – Ведь только в кругу близких, родных людей принято встречать этот праздник...
   – Толик, ты... – разочарованно произнесла Катя. Звонил бывший муж, Толик Лаэртов. Филолог, знаток западноевропейской литературы, специализирующийся на древнеисландских сагах.
   – Катюша, я не решился звонить позже – мало ли что, и поэтому решил поздравить тебя с наступающим праздником заранее...
   «Мало ли что» – это было любимое выражение Толика. Его воображение, подпитываемое мрачными сюжетами древних саг, постоянно рисовало всевозможные сложности, неприятности и неожиданности, которые могли возникнуть на жизненном пути.
   Мало ли что... Поэтому Толик с марта по декабрь таскал с собой зонтик. Бывает, что люди умирают от воспаления легких, попав под обычный дождь!
   Покупать шаурму с лотков, даже если умираешь от голода, – небезопасно. Известны случаи, когда люди гибли от пищевого отравления!
   Толик никогда не открывал дверь посторонним, предварительно не убедившись, что они не преступники и не злодеи. «Бросьте в почтовый ящик!» – кричал он в замочную скважину, когда почтальон приносила телеграмму.
   Он звонил предварительно в ДЭЗ и выяснял приметы сантехника, который должен прийти, чтобы починить сливной бачок в туалете. Мало ли что!
   Нет, в нынешнее сложное и полное опасностей время поведение Толика было абсолютно оправданно, и первое время после свадьбы Катя представляла всем своего мужа как человека весьма здравомыслящего и серьезного. Но она сломалась после того, как Толик, уронив градусник, принялся вызывать службу спасения и стал требовать полной демеркуризации всей квартиры. Мало ли что! Крошечная капелька ртути, забившаяся между половиц, грозила смертью всему живому...
   Впрочем, была еще Вера Петровна...
   Катина свекровь была женщиной неплохой, но она слишком любила своего сына – до такой степени, что все женщины, которые проявляли хоть какой-то интерес к Толику, казались ей исчадиями ада. Катя для Веры Петровны стала кровным врагом.
   Именно после Толика и Веры Петровны Катя дала себе слово, что ее сын Мика никогда не станет маменькиным сыночком. Хватит. Навидались уже, к чему приводит чрезмерная опека...
   – А что может быть? – вздохнула Катя. – Мои тетки лягут спать, не дожидаясь заветного боя курантов, и твой поздний звонок вызовет у них законное возмущение? Кого ты боишься побеспокоить в новогоднюю ночь? Толик, что ты, даже Мика собирается не ложиться до утра!
   – Ты права, – печально согласился бывший муж. – Но все равно... Послушай, Катюша, как у тебя дела? Все в порядке?
   – Абсолютно. – Лежа на диване с телефонной трубкой, Катя уставилась на тусклый ночник, висевший на стене. С Толиком они сумели расстаться друзьями. Он звонил время от времени, поздравлял ее со всевозможными датами – который уже год. Словно долг какой-то исполнял.
   – Передай привет Мишеньке, – продолжил Толик, и голос его предательски задрожал. – Как он, вспоминает меня хоть иногда?
   – Иногда, – соврала Катя.
   – Бабушка жива еще?
   – Слава богу. Пироги сегодня пекла. С тетками тоже все в порядке.
   – А Алевтина Викторовна? – с глубочайшим почтением произнес Толик.
   – Неплохо. Правда, на позапрошлой неделе у нее давление подскочило, пришлось доктора вызывать.
   – И что сказал доктор? – ужаснулся бывший муж.
   – Сказал, что это от чрезмерного переедания. И еще от того, что на солнце магнитные бури, – прилежно доложила Катя. – А ты чем занимаешься, Лаэртов?
   – Я? – еще не вполне оправившись от столь драматичного известия о своей бывшей теще, неуверенно пробормотал Толик. – Я... Ах да, Катенька, можешь меня поздравить – я теперь профессор. Защитил докторскую в ноябре.
   – Лаэртов! – обрадовалась Катя. – Я тебя поздравляю! Профессор! Это же так круто!
   – Ну, в общем... – смущенно закашлялся Толик. – Да, это действительно, как ты выразилась... круто. Мне тридцать девять, и я самый молодой профессор у нас на кафедре.
   – Господи, Лаэртов... Я так счастлива за тебя! И какова была тема твоей диссертации?
   – «Влияние климата древней Исландии на психоэмоциональный настрой человека. Депрессивно-агрессивное развитие сюжета Старшей и Младшей Эдды как образец угнетенного сознания».
   – Изумительно! – искренне восхитилась Катя, с трудом припоминая, что такое эти самые Эдды. – Ты, наверное, с блеском справился с темой!
   – Стараемся... – довольно пыхтя, пробормотал Толик. – Хотя пришлось залезть в пограничные дисциплины – психологию, например. Но что ты хочешь, Исландия... Холодное море, отвесные скалы, часто хмурое небо. Суровые люди, суровая жизнь, суровая мораль. «Как мрачные тени осени проносятся над холмами, покрытыми травой, так угрюмы, мрачны, быстры, один за другим, проходят вожди лесов...» – нараспев продекламировал он. – Даже боги древних исландцев злы, коварны, часто уродливы...
   – Послушай, Лаэртов, – перебила его Катя, думая совершенно о другом.
   – Что, Катюша?
   – Если бы я до сих пор была твоей женой, так я что, называлась бы теперь профессоршей? – с любопытством спросила Катя, пытаясь устроиться поудобнее. Все-таки диван бабы Лизы был немилосердно тверд... Теперь понятно, отчего у старухи такой суровый характер.
   – Именно, Катюша! – счастливо засмеялся Толик. – Ты была бы профессоршей.
   Они болтали и смеялись – почти как в стародавние времена, когда еще не успел разбиться градусник, но в этот момент раздался звонок в дверь.
   – Лаэртов, мне некогда! – всполошилась Катя. – Наверное, дядя Митя пришел. Все, целую тебя и обнимаю...
   В прихожей уже стояла толпа. Женская часть родни бросила все свои дела на кухне и бросилась встречать дядю Митю.
   Это и в самом деле был Дмитрий Родионович Быков в сопровождении своей законной супруги Леониды Станиславовны.
   – Митенька... – расталкивая всех локтями, вырвалась вперед баба Лиза, судорожно поправляя на голове новый атласный платок, который то и дело сползал у нее с затылка на шею, так что на всеобщее обозрение выставлялся замысловатый пучок из редких, какого-то пегого оттенка волос. Формой пучок сильно напоминал фигу. – Сыночек мой родненький!
   Баба Лиза, как уже было сказано, обожала своего младшего сына.
   – Мамаша... – растрогался тот и прижал старушку к себе. На дяде Мите были защитного цвета брюки и такая же куртка. Когда-то он служил, но теперь вышел в отставку и работал вохровцем на проходной мебельной фабрики.
   – А вот и сестренки мои... – Дядя Митя по очереди обнял Алевтину Викторовну, тетю Нину и тетю Дашу. Потом дошла очередь до Кати и затем – до Мики. Дядя Митя, как и всякий служилый человек, строго соблюдал субординацию.
   Леонида Станиславовна кисло, с какой-то укоризной глядела на всех сквозь стекла очков в золотой оправе. Она работала в архиве и была чрезвычайно молчалива, словно дала клятву никому и никогда не выдавать государственной тайны, и потому старалась не раскрывать лишний раз рот. Они с дядей Митей составляли странный контраст – насколько тот был весел, жизнерадостен и прямолинеен, настолько она была закрыта.
   Далее вечер потек по привычному сценарию – ломящийся от всевозможных яств стол, дежурное шампанское, от которого в воздухе пахло дрожжами, и водка для дяди Мити – ничего иного он не признавал, будучи человеком твердых принципов.
   Все внимательно, с жадностью выслушали поздравление президента. Чокнулись бокалами.
   – Дай-то бог, дай-то бог... – суеверно закрестилась баба Лиза. – Чтобы, значит, процветали все... Митенька, ты слышал, повысят нам пенсию или нет?
   – Повысят, мамаша, повысят! – хрустя огурцами домашнего засола, излучал оптимизм тот.
   – Ребенок худющий, бледный, не ест совсем ничего... – скорбно вздохнула Алевтина Викторовна, глядя на внука.
   Мика и в самом деле был равнодушен к селедке под шубой, оливье и лоснящейся от жира свиной нарезке. Холодец же он просто ненавидел. Если что и интересовало его за праздничным столом, так это сладкие кренделя прабабки.
   – Неправда! – возмутился Мика. – Я вот чего ем...
   Он сунул под нос Алевтине Викторовне наполовину обгрызенный крендель, а потом повернулся к бабе Лизе и произнес с благодарностью:
   – Баб Лиз, очень вкусно! Спасибо тебе!
   – Ешь, милый, ешь... – та рассеянно погладила правнука по волосам шершавой старческой ладошкой. Бабу Лизу в данный момент интересовал только сынок Митенька.
   – А вот, Леонидочка, давно хотела тебя спросить... – туманно, издалека начала она. – Как ты там по хозяйству-то справляешься? Поди, тяжело... Я, так думаю, тебе помощь пригодилась бы?
   Баба Лиза мечтала жить с обожаемым сыном.
   Леонида Станиславовна неопределенно пожала плечами.
   – Мамаша, да не нуждаемся мы ни в какой помощи! – с досадой воскликнул дядя Митя. – Вы тут нужнее! Аль, Нин, Даш, скажите же ей!
   Катя сосредоточенно чистила апельсин.
   – Катенька, попробуй вот языка отварного, с хреном... – сунулась к ней Алевтина Викторовна.
   – Не буду.
   Настроение у Кати было скверное, она мечтала только об одном – чтобы Алексей наконец позвонил ей.
   Тетя Даша и тетя Нина вдохновенно поглощали кулинарные шедевры собственного изготовления. Это была их ночь, их звездный час – в Новый год можно было объедаться с чистой совестью. Так полагалось.
   – Позавчера голова болела, – в перерыве между закусками и горячим сообщила тетя Даша тете Нине.
   – А у меня сердце ныло – аж вздохнуть было трудно... – подхватила та.
   – Магнитная буря опять бушевала, – с видом знатока вступила в разговор Алевтина Викторовна. – Леонида Станиславовна, а у вас никаких проблем со здоровьем нет?
   Леонида Станиславовна пожала плечами.
   – Нет у нее никаких проблем! – радостно захохотал дядя Митя. – Ее в космос отправлять можно. Чего Леонидочке болеть – у нее муж есть! Она при мне ни в каких лекарствах не нуждается!
   Тетя Даша и тетя Нина стыдливо потупили глаза. Они никогда замужем не были. Две старые девы.
   – Все от нервов, – стараясь поддержать сестер, холодно произнесла Алевтина Викторовна. – Если нервы в порядке, то и доктора не нужны.
   – Вот именно! – сразу оживились тетки.
   Тетя Нина продолжила:
   – В ноябре мы с Дашенькой к психотерапевту ходили. Сеансы релаксации... Знаете, помогло на какое-то время.
   – Изумительный доктор! – умилившись от воспоминаний, пропела тетя Даша. – Просто чудо. «Сначала расслабляются ваши руки, начиная от кончиков пальцев, затем постепенно расслабляются ноги... тело легкое, невесомое, мышцы лица спокойны... Лениво-дремотное состояние постепенно окутывает вас...» И музыка при этом играет такая особенная, на тему природы...
   – Шум моря, пение птиц, – пояснила тетя Нина.
   – Пожалуй, я бы тоже к вашему психотерапевту сходила, – задумчиво произнесла Алевтина Викторовна. – У меня, между прочим, бессонница началась. И такие кошмары иногда снятся!
   – Какие, ба? – с живым любопытством спросил Мика. – Расскажи, пожалуйста!
   – Как-нибудь потом... – сконфузилась Алевтина Викторовна. – Кстати, мне кажется, Катеньке тоже бы не мешало посетить эти сеансы.
   – Мама, отстань, – мрачно буркнула Катя.
   – Тебе тоже кошмары снятся? – округлил Мика светло-серые глаза.
   – Мика, и ты тоже от меня отстань...
   Дядя Митя пил водку и становился все более жизнерадостным.
   Сын Мика переключал программы, не останавливаясь ни на одном канале.
   – Все какое-то одинаковое, – через некоторое время с разочарованием произнес он. – Хоть бы мультики показали, что ли...
   Телефон в Катином кармане зазвонил, когда она была на пике меланхолии. Выскочила из-за стола в коридор.
   – Алло, Катя... – раздался в трубке долгожданный голос.
   – Лешка, милый! – Она так обрадовалась, что с трудом сдержала слезы.
   – Я так соскучился... – тихо произнес он.
   – А я так просто умираю... Я тебя ужасно люблю!
   – Катя... – счастливо засмеялся он. – Я тебя тоже люблю! Встретимся послезавтра? Петренко уезжает к матери, в какую-то тмутаракань, оставляет мне ключи от своей квартиры...
   – Зачем? Можно у меня... Мика все равно сейчас здесь, у бабушек.
   – Нет, я хочу потом поработать над документами. Ты же знаешь, я это могу делать только в полном одиночестве.
   – Ладно, давай у Петренко! – покорно согласилась Катя. – Слушай, что у вас там грохочет?
   – Я в парке, с дочерью... Смотрим салют.
   – Леша, милый...
   Она сидела в коридоре, возле вешалки, где висели ряды шуб, возле дяди-Митиных сапог, от которых крепко несло гуталином, и не замечала ничего вокруг, словно находилась не в родительской квартире, а где-то далеко-далеко...
   Через полчаса, когда она вернулась обратно в комнату, Мика уже дремал, положив голову на стол. Все его обещания не спать до утра были преданы забвению.
   – Мика, идем...
   – Мама, еще чуть-чуть!
   – Нет, ты уже носом клюешь... Нельзя так издеваться над своим организмом. – Катя была непреклонна.
   Кое-как умывшись, сын бухнулся на раскладушку в комнате бабы Лизы.
   Снова зазвонил телефон.
   – Катька, ты что делаешь? – оживленно спросила подруга Фаина. – Приходи сейчас ко мне... Я и Зойку позвала!
   Катя долго не раздумывала.
   – Ладно, минут через двадцать буду.
   Она снова зашла к сыну.
   Тускло горел ночник. Баба Лиза, в своем атласном платке, мирно похрапывала на диване, скрестив руки на груди.
   Катя поправила одеяло у сына.
   – Мама, мама... – невнятно забормотал он сквозь сон. – Пожалуйста, не буди меня... Мне снится такой чудесный сон! Там кенгуру... и вот этот кенгуру... – Он не договорил, что в его сне приключилось с кенгуру, и зевнул, снова погрузившись в сон.
   Катя поцеловала его в щеку и ушла.
   На улице было светло от фонарей и от фейерверков, которые вспыхивали на соседней улице. Стояла легкая, почти невесомая морозная ночь...
   Фаина Маркос, лучшая подруга, жила совсем недалеко, и Катя даже пожалела, что дорога оказалась такой короткой.
   У подъезда она столкнулась с другой своей подругой – Зоей Личутиной.
   Зоя была ровно на голову ниже Кати – очень маленькая и пухленькая. С пушистыми золотыми волосами, которые не слушались ни одной расчески и золотым ореолом окружали Зоино розовое личико. Зоя напоминала только что вылупившегося цыпленка, и ее наспех наброшенная шубка рыжевато-золотистого цвета только усиливала это впечатление.
   – Катя! – восторженно завопила она. – Слушай, это такая ночь, такая ночь... Правда, здорово, что Фаина решила позвать нас в гости?
   – Ага... Я уже умирала дома от тоски! – согласилась Катя.
   Фаина встретила их на пороге своей квартиры в фиолетовом длинном платье, с подведенными до висков глазами. Фаина была тонкой, с черными, до плеч, волосами, огромными глазами и несколько длинноватым носом, которого, впрочем, она ничуть не стеснялась, а скорее даже наоборот. Она утверждала, что этот нос добавляет ее облику необходимую пикантность. Предки Фаины были откуда-то из Греции.
   – Девочки, наконец-то... – Она сердечно обняла подруг.
   Из глубин квартиры появился муж Фаины Глеб – очень солидный бородатый мужчина. Он любезно помог раздеться Кате и Зое, выпил с ними по бокалу шампанского, сказал пару дежурных фраз, а потом деликатно исчез, сославшись на усталость.
   – Потрясающий у тебя муж... – прошептала Зоя, когда дверь за Глебом закрылась. – Такой вежливый, такой... Ах, ну я даже не знаю, какой!