Тронина Татьяна Михайловна. Femme fatale выходит замуж

   – Что? – Он нахмурился и засунул пачку обратно в карман.
   – У тебя глаза зеленые, ты знаешь?
   Юра Пересветов вздохнул.
   – Послушай, Жанна Геннадьевна, ты чего ко мне пристала? – устало спросил он. – Тебе Руслана с Яшкой мало?
 
   – Ты о чем? – строго спросила Жанна.
   – О том, что таким женщинам, как ты, такие мужчины, как я, неинтересны. Не стоит на меня тратить время.
   – Что-то я тебя не понимаю. – Жанна села прямо на его стол, положила ногу на ногу. – За кого ты меня принимаешь, Пересветов?
   Щеки у него слегка порозовели.
   – За очень красивую, эффектную женщину. Красивую настолько… – выделил он голосом, – …настолько, что о такой даже думать нельзя.
   – Уж думать-то всегда обо всем можно! – возмутилась она. – Я вот знаешь что о тебе сейчас подумала?
   Он улыбнулся краешком губ.
   – Что?
   – Что ты очень хороший человек. – Она положила поверх его руки, лежавшей на «мышке», свою ладонь. Юра Пересветов оцепенел. – И еще у тебя глаза зеленого цвета. Как крыжовник!
   – Жанна… – едва слышно пробормотал он. – Жанна, ты…
   Но продолжить он не успел – в этот момент в комнату заглянула Нина. Увидела Жанну на столе возле Юры – сжала губы. «Правда, похожа на сову… – неожиданно мелькнуло у Жанны в голове. – И взгляд тяжелый. Она что, ревнует? Юру? Ко мне?..»
   – Юра, можно тебя на минутку? – ровным голосом спросила Нина.
   – Да…
   И Юра Пересветов вышел, даже не оглянувшись на Жанну.
 
   Жанна лежала на диване, положив мокрое полотенце на лоб. Голова невыносимо болела.
   Всему виной был Хэллоуин – они с Сидоровым и Айхенбаумом все-таки отправились в ночной клуб. Ничего особенного – обычная костюмированная пьянка с танцами и глупыми розыгрышами… Не страшно и даже не смешно.
   «Господи, мне тридцать два года, а я веду себя точно студентка-первокурсница, впервые вырвавшаяся из-под маминой опеки! – Жанна мучилась угрызениями совести. – И эти два дурака тоже… Ну надо было им мешать водку с пивом! И пиво-то в этом клубе было дрянное…»
   В это время в дверь позвонили.
   Жанна с трудом поднялась, проклиная незваных гостей. Потом вдруг вспомнила – Селена Леонардовна обещала прислать своего двоюродного брата, любителя книг.
   За дверью стоял мужчина очень неприятной наружности – по крайней мере такое было у Жанны первое впечатление.
   – Василий Кириллович, – представился он. – Добрый день… Я что, не вовремя?
   – Да нет, заходите… – уныло произнесла Жанна.
   – Селена сказала, что вы хотите продать…
   – Я могу и так отдать, – перебила Жанна Василия Кирилловича. – Вот сюда, пожалуйста… Выбрасывать жалко, оставлять тоже нет смысла. Тут много классики, между прочим…
   Василий Кириллович остановился посреди комнаты, слегка ошеломленный. Разобранная постель, разлетевшаяся по углам одежда, коробки…
   – Только что переехали?
   – Да, практически… – Жанна бросила взгляд в зеркало – бледное лицо, под глазами синяки (забыла вчера смыть тушь с ресниц), спутавшиеся волосы… – Берите все, что считаете нужным. Это от моей бабушки осталось.
   Она села в кресло.
   Василий Кириллович принялся разбирать стопки книг. Был он среднего роста, плотный, какой-то белесый – светлые волосы, светлые брови с ресницами, щеточка светлых усов. Одет очень прилично (уж в чем в чем, а в одежде Жанна разбиралась!), но тем резче был контраст между откровенной – а-ля рюс, лапотной какой-то – внешностью и безупречным итальянским костюмом.
   – А разве вы книг не любите? – спросил он.
   – Я их все давно прочитала.
   Василий Кириллович посмотрел на Жанну дико. Глаза у него тоже были светлыми, белесыми…
   – Но Толстой, Достоевский… – нахмурившись, произнес он. – Есть вещи, которые все время хочется перечитывать.
   – Мне – не хочется, – держась пальцами за виски, безапелляционно произнесла Жанна. – Я работаю. У меня времени нет. И, вообще, я сейчас только детективы могу в руках держать… Или что-нибудь современное.
   Ее совершенно не заботило, что подумает о ней двоюродный брат Селены.
   – Хорошо, – сухо произнес тот. – Я возьму Тургенева, Плиния, этого вашего Шекспира… Господи, я вас не понимаю – такое издание, гравюры Доре! – вырвался у него стон.
   – Ну и берите себе на здоровье, – махнула рукой Жанна, переполняясь еще большей неприязнью к Василию Кирилловичу.
   – Я готов вам заплатить…
   – Да не надо мне платить! – рассердилась она. – Берите все и уходите!
   – Но в букинистическом ваш Шекспир потянет на…
   – Нет, это невозможно… – Жанна едва не заплакала. – У меня голова просто раскалывается, а вы…
   – Я не могу это взять бесплатно, – насупился гость. – Возможно, вы, Жанна Геннадьевна, не понимаете…
   – У меня голова болит! – с яростью повторила она. – Если вас что-то не устраивает – уходите. Я все это завтра на помойку выкину!
   Разумеется, она не собиралась ничего выкидывать, но надо же было как-то осадить этого типа.
   – Куда? На помойку? – дрожащим голосом переспросил тот.
   – Вы не ослышались, – злорадно произнесла Жанна.
   – Вы чудовище… – неожиданно произнес родственник Селены.
   Жанна опешила.
   – Василий Кириллович, а вы… простите, вы кто по профессии?
   – Я? Я главный экономист в…
   – Нет, где именно вы работаете, меня не интересует, – перебила Жанна. – А семья, дети… у вас есть? И еще – сколько вам лет?
   – Нет, семьи у меня нет. Мне тридцать пять лет. Но я не понимаю… почему вы об этом спрашиваете? – с раздражением спросил гость, моргая белесыми глазами.
   – Потому что чудовище – это вы, – спокойно произнесла Жанна. – Мужчине скоро сорок – а у него ни жены, ни детей! У него зануднейшая профессия, и он не любит никого и ничего, кроме книг!..
   – Да с чего вы взяли?.. – возмутился Василий Кириллович. – И вообще, кто вам дал право…
   – Молчите! – закричала Жанна, чувствуя, как пульсирует кровь в висках. – Вы… О, я прекрасно знаю подобный тип мужчин – бессердечных, сухих, которые, кроме своей работы и какого-нибудь скучнейшего хобби, ничего не видят… Книголюб! Шекспира он пожалел, видите ли! Да этот Шекспир уж пятьсот лет как в могиле, и еще тысячу о нем будут помнить… Кто-кто, а Шекспир в вашей жалости не нуждается! Вы меня пожалейте!..
   – А вам?.. Сколько вам лет?.. – быстро спросил гость, багровея. – Где ваш муж, дети?.. Ау… Где все? – Он демонстративно огляделся. – В третьем часу дня вы еще валяетесь в постели в совершенно жутком виде…
   – Вон! – закричала Жанна. – Вон отсюда!!!
   – А я и не собираюсь здесь задерживаться, – торжественно произнес тот и решительно зашагал к входной двери. Принялся щелкать замками. – Еще и не выпускают, елки-палки…
   Жанна мрачно наблюдала за его возней у двери, сложив руки на груди.
   Василий Кириллович обернулся.
   – Послушайте, Жанна Геннадьевна… – уже другим голосом произнес он. – Как все странно получается… За пять минут мы успели разругаться в пух и прах.
   – Да я вообще бы вас убила, – откровенно призналась она.
   – Гм, сходное желание… – усмехнулся он. – Редко когда приходится наблюдать столь спонтанно возникшую антипатию.
   – А по-моему – часто. Каждый день. Всегда. Люди не понимают друг друга, – мрачно произнесла Жанна. – Что иногда на дорогах творится…
   – Это точно, – кивнул Василий Кириллович. Дернул дверь за ручку, и она неожиданно открылась. – Надо же, как просто!
   Он шагнул на лестничную клетку, а потом повернулся:
   – Вот что, Жанна Геннадьевна… я был не прав. Прошу извинить меня. Судя по всему, вы неважно себя чувствуете, а тут я… Можно, я к вам в другой раз загляну? Только, умоляю, не выбрасывайте ничего!
   – Посмотрим, – буркнула Жанна и захлопнула дверь.
   Удивительно, но перепалка с родственником Селены произвела на нее бодрящее действие. После его ухода Жанна наконец смогла привести себя в порядок. Умылась, расчесала волосы, сварила кофе…
   И в этот момент в дверь снова позвонили.
   Она почти не сомневалась, что это снова был Василий Кириллович. «Быстро же он вернулся… Защитник Шекспира!»
   Она распахнула дверь и увидела на пороге Марата.
 
   Он ни о чем другом не мог думать – только о ней. Уже несколько дней находился в какой-то эйфории. Он был счастлив, потому что она была рядом, за соседней стеной…
   Несколько раз они сталкивались у лифта, и каждый раз она столь искренне радовалась встрече с ним, что у Марата перехватывало дыхание. Он едва мог произнести пару слов – «как дела», «привет», «пока»… На большее его не хватало.
   То, что он испытывал к Жанне, было больше чем любовь. Нечто такое, о чем Марат раньше и не подозревал…
   В последний раз она выглядела какой-то печальной, озабоченной. Махнула просто рукой и скрылась у себя. Марат сразу понял, что у нее не все в порядке. «Она одна, ей плохо, а я сижу у себя как дурак!» – рассердился он.
   И в воскресенье – Жанна была дома, он это знал точно – решил нанести ей визит. Ведь она сама приглашала к себе…
   Для начала он заглянул в цветочный.
   – Чего желаете? – скользнула к нему продавщица. – У нас очень большой выбор сегодня, молодой человек…
   – Минутку, – отстранил ее Марат, стоя посреди душного, пропитанного сладковатым ароматом помещения. – Я сам хочу разобраться…
   Он не помнил, кому и когда в последний раз дарил цветы.
   …Может быть, Жанна любит лилии? Белоснежные лилии? Или огромные осенние хризантемы? Яркие орхидеи? Розы? Да, пожалуй, розы – это самое оно.
   Он заметался перед прилавком, на котором стояли батареи роз – самые разные, любых оттенков и размеров, – и взгляд тут же остановился на золотисто-желтых, розоватых соцветиях. Ее цвет. Чайные розы.
   И купил именно их.
   – Марат! – обрадовалась Жанна, открыв ему дверь. На этот раз – в домашних коротких брючках и белой майке. – Маратик мой! Боже, какие цветы…
   Она была бледна. Покрасневшие глаза – словно плакала недавно.
   – Хочешь кофе? Идем на кухню…
   Жанна поставила розы в вазу, потом налила кофе.
   – У тебя все в порядке? – осторожно спросил Марат.
   – Да… – улыбнулась Жанна. – Голова только немного болит. Сейчас один тип заходил, я с ним ругалась. Такой странный!
   – Кто? – едва смог выдавить из себя Марат.
   – А… никто, – Жанна пренебрежительно махнула рукой. – Столько в этом мире идиотов! Но какие цветы… – Она откровенно любовалась букетом, стоявшим перед ней. – Чайные розы! Что-то такое… декадентское.
   Марат сделал вид, что пьет кофе – на самом деле горло сковал спазм. Во-первых, он ревновал ее к «типу», а во-вторых, не понимал смысла слова «декадентское», а в-третьих, ее близость лишала сил. Сковывала.
   – Завтра понедельник… – болтала она. – Ненавижу понедельники! Может быть, мне стоит сменить работу?.. Ах, была бы моя воля, я бы вообще ничего не делала… Вот ты, Марат, любишь свою работу?
   – Не знаю, – пожал он плечами.
   – Как это – не знаешь? – удивилась она. – Странно… Значит, любишь, если не испытываешь никаких отрицательных эмоций!
   Она была так близко, что можно было поцеловать ее. Запах ее духов смешивался с запахом цветов. Бледное милое личико. Она держала чашку в руках – тонкие запястья, длинные ногти, покрытые розовато-бежевым лаком…
   – Марат, расскажи о себе. Как ты живешь?
   – Нормально, – пожал он плечами. – А ты?
   – Тоже ничего… – засмеялась Жанна. – Где твоя мама?
   – Мама умерла несколько лет назад.
   – О, прости…
   – Ничего. А у твоей мамы как дела? Ты, правда, никогда не говорила о ней…
   – Моя мама – Ксения Дробышева! – весело произнесла Жанна. – Певица. Исполняет русские народные песни.
   – Та самая?
   – Ага! Я не всем в этом признаюсь, но от тебя скрывать не стану… Мама вечно занята. Помнишь, тогда, в детстве – я была не с ней, а с гувернанткой?..
   – Да, да…
   – Мама моя – еще ого-го! Собирается снова замуж. Ты знаешь, за кого?
   – Нет, – покачал головой Марат, не отрывая глаз от губ Жанны.
   – За Сэма Распутина. Это виджей на музыкальном канале. Стоит перед камерой и болтает всякую чепуху. Ему, между прочим, двадцать четыре… Ты чувствуешь, какая у них разница в возрасте?..
   Жанна болтала и болтала, а Марат все смотрел на нее, не отрываясь.
   Чайные розы стояли перед ними на столе…
 
   Перед гигантской деревянной дверью, узорной, с железным орнаментом, больше напоминающей ворота готического собора, стояли двое: Юра Пересветов и его отец. Юра казался клоном своего отца, только в два раза моложе того.
   Горели оранжевые фонари, и мела легкая поземка.
   Из подъезда выскочила Жанна – на шпильках, в распахнутой легкой дубленке, золотые кудри поверх пушистого воротника. Едва не поскользнулась – Юра едва успел подхватить ее за локоть.
   – Осторожней…
   – Юр, какой ты милый! Ты меня просто спас… А это твой папа? Очень приятно…
   Она, то и дело оглядываясь на ходу, пошла к своей машине.
   – Кто это? – спросил отец.
   – Жанна.
   – Очень-очень красива.
   – Не ты один так считаешь… – усмехнулся Юра.
   Снег падал на ее золотые волосы. Она засмеялась, помахала им издалека рукой. Юра махнул в ответ.
   – Невероятно хороша.
 
   – Да это я понял… Но что ты об этом думаешь?
   – Это не твое, – пожал плечами отец.
   – Почему?
   – А разве ты сам не понимаешь?
   – Ну, в общем…
   – Эта твоя Жанна – муки и страдания. А с Ниной все по-другому. Нина о тебе будет заботиться. Будь реалистом.
   Из подъезда выскочили Сидоров с Айхенбаумом.
   – Жанна, стой! – крикнули они на бегу.
   – Вот именно поэтому… – тихо произнес отец, провожая их взглядом.
   А потом из двери вышла Нина.
 
   – Ты куда? – спросил Яша Сидоров, распахнув переднюю дверцу.
   – Домой. Все, пока, мальчики…
   – Жанна, у меня гениальная идея, – сказал Руслан Айхенбаум, заглядывая в машину с другой стороны. – Я знаю одно очень хорошее место…
   – Мне некогда, – покачала она головой. – Нет, нет, только не сегодня.
   – Ну, как знаешь… – обиделся Сидоров, и они с Айхенбаумом, недовольно переглянувшись, ушли.
   А Жанна сидела, положив руки на руль, и издалека смотрела на Юру Пересветова.
   Мелкий снег сыпался у него перед лицом, делая черты лица смутными, смазанными… Но Жанна все равно смотрела на него – благо, он уже отвернулся и говорил со своим отцом. Смотрела, не моргая, пока на глаза не навернулись слезы.
   «Что со мной? Почему я все время думаю о нем? Почему – о нем?»
   Жанна хотела сформулировать для себя, почему негоже ей было держать все время в голове образ невзрачного, странного мужчины, пусть даже трижды талантливого программиста… И внезапно поняла – она не может сказать о нем, что он невзрачный, странный или неряшливый. Юра Пересветов был удивительным человеком. И он нравился Жанне – вместе со своими странностями, растянутым свитером, китайскими кроссовками, прокуренными желтыми пальцами и даже перхотью.
   Когда Жанна осознала это, ей сделалось страшно. До того она относилась к противоположному полу очень избирательно, и любая мелочь, любая несуразность могла оттолкнуть ее – во внешности, в словах, во взгляде мужчины… Но Юре Пересветову она простила все, она приняла его целиком и полностью.
   – Люблю… – пробормотала Жанна, кончиком пальца смахнув у себя со щеки слезу, и тут же засмеялась. – Надо же, я люблю его!
   Открытие это поразило Жанну своей простотой. Господи, да она же давным-давно могла догадаться, что любит Юру Пересветова!
   В этот момент появилась Нина Леонтьева – в длинном темном пальто, меховом берете, стекла ее очков призрачно блеснули при свете фонарей. Юра и его отец взяли Нину под руки, и они все вместе дружно направились куда-то.
   Жанна вцепилась в руль.
   – А как же Гурьев?.. – пробормотала она растерянно.
 
   – А я вас жду, жду… – Дверь распахнула Раиса Романовна в бархатном, с блестками, платье.
   – Мама, это Юра, а это Олег Иванович, – представила гостей Нина.
   В большой комнате был накрыт стол.
 
   – Вот это да… – тихо произнес Юра. – Раиса Романовна, вы потрясающая хозяйка.
   Салаты в хрустальных ковчегах, заливное, домашние пироги…
   Олег Иванович просто онемел. Потом наконец тоже тихо забормотал:
   – Господи, зачем же?.. Стоило ли так стараться? Раиса Романовна, Ниночка…
   – Будет вам, Олег Иванович! – потупилась хозяйка. – В кои-то веки к нам такие гости приходят…
   – Мама… – едва сдерживая раздражение, прервала ее дочь.
   «Нет, кажется, я все это зря устроила, – подумала Нина. – Можно было и без родителей обойтись!»
   Сели за стол. Нина решительно, не давая матери открыть рот, заговорила о погоде, потом о новом фильме, который только что вышел на экраны. Юра молчал, ел, и вид у него был довольно унылый. «Да, все эти церемонии не для него…»
   Олег Иванович, немного освоившись, начал вспоминать, как он в студенческом стройотряде ездил на картошку и потерял в поле командирские часы, оставшиеся от деда. Раиса Романовна принялась ахать и ужасаться столь невосполнимой потере.
   Нина шепнула Юре на ухо:
   – Пойдем отсюда!
   – Куда? – удивился тот.
   – Ты хочешь остаться?
   – Нет, лучше пойдем! – Юра принялся быстро доедать заливное. Подумав, положил себе на тарелку еще винегрета. Нина улыбнулась, глядя на него. – Я сейчас…
   Они незаметно выскользнули из квартиры, спустились по лестнице этажом ниже. Нина открыла чужую дверь, втянула за собой Юру.
   – У меня здесь подруга живет. Она сейчас в отъезде, я к ней захожу цветы поливать…
   Нина включила торшер, села на диван.
   Юра медленно приблизился к ней, сел рядом, обнял за плечи.
   – Нина, мне иногда кажется, что мне снится сон… – прошептал он.
   – Какой сон? – засмеялась она.
   – Ты удивительная женщина… Умная, красивая. У тебя чудесная мама!
   – Ты тоже умный и красивый. У тебя чудесный папа.
   Она отложила очки в сторону и поцеловала Юру. Он обнял ее еще сильнее, и нечто вроде стона вырвалось у него:
   – Если бы ты знала… Мне с тобой так хорошо, так спокойно! Я тебя люблю…
   Было тихо, очень тихо – и лишь их прерывистое дыхание.
   Потом она лежала у него на плече, разглядывая потолок, по которому бежали тени. «Он слишком худой… Но ничего, мы с мамой его откормим. Волосы… Нет, определенно с его волосами надо что-то делать! Отведу к Лизочке, у нее чудо как хорошо удаются мужские стрижки. Куплю специальный шампунь, лечебный… И постепенно отучу его от сигарет – он просто пропитался весь никотином!»
 
   Для Зины Рутковской настали горячие денечки.
   Она решила заказать для офиса рождественские венки, те самые, которые было принято на Западе вешать на двери, на стены – не так давно эта традиция перешла и к нам. Еловые ветки, перевитые лентами, колокольчиками, искусственными цветами, еще бог весть чем…
   В среду венки наконец привезли, и Зина, появившись в «Минерве-плюс» задолго до прихода всех остальных сотрудников, усердно развешивала эти веночки – куда только можно, заполняя любое свободное пространство.
   Помогал ей охранник – Борис Борисович Нечаев, он же румяный Барбарисыч. Вбивал гвозди, потом достал стремянку и принялся развешивать под потолком блестящие гирлянды – Зина нарадоваться не могла. Обычно сотрудники относились к ее деятельности весьма критично, иногда даже занимаясь откровенным вредительством. Вот, например, расставила она в одном из помещений душистую пеларгонию, то бишь герань (очень от моли помогает) – так нет, эти нахалы Сидоров с Айхенбаумом герань взяли и загубили. Выплескивали в горшки с цветами остатки кофе, чая, еще какую-то дрянь туда бросали… Естественно, герань зачахла.
   Зина еще много чего могла припомнить своим коллегам, но, к счастью, она была человеком незлопамятным и старалась концентрироваться только на хорошем. Вот и сейчас она искренне радовалась помощи Барбарисыча.
   «А он ничего… – неожиданно подумала она, глядя снизу вверх на конторского охранника, который, балансируя на стремянке, тянул под потолком гирлянды. – Симпатичный. Добрый… И всего-то на два года меня моложе!»
   Зине Рутковской было двадцать восемь – возраст, еще очень далекий от преклонного. Но она принадлежала к тому типу женщин, которые даже в юности выглядят старыми. Цвет лица у нее был неровный (Зина хоть и самоотверженно, но безуспешно боролась с угрями), глаза вечно слезились (хронический конъюнктивит) – посему она контактных линз не могла использовать и ходила в очках, которые ей не шли (в отличие, например, от Нины Леонтьевой, которая выглядела в них такой милочкой!). Очки еще, ко всему прочему, искажали боковое зрение, и Зина все время спотыкалась, роняла что-то – в общем, со стороны она казалась особой суетливой и бестолковой, и однажды Платон Петрович Крылов в сердцах назвал ее «глупой курицей» – это когда на него упало в коридоре мозаичное панно «Битва при Грюнвальде», только что установленное Зиной.
   Зина долго плакала в подсобке, потом пришел Крылов и тоже долго, вздыхая, извинялся за «курицу»…
   Так вот, красавицей Зину назвать было трудно. Зато у нее была роскошная рыжая коса!
 
   – Кто-то умер? – вздрогнула Жанна, увидев висящий на входной двери огромный венок.
   – Свят-свят-свят! – засмеялся Яша Сидоров. – Это, наверное, Зиночка наша расстаралась… Называется – рождественский венок.
   – Очень уж похож на похоронный… – пробормотала Жанна, с мистическим страхом разглядывая еловые ветки, перевязанные красными лентами. – Интересно, где она его заказывала?
   – Гнать ее надо в шею! – сурово заявил Айхенбаум. – Толку от этой Зины никакого. Помните, она нас какой-то геранью травила? Я чуть не сдох от этого запаха…
   – Платон Петрович ее не уволит, – возразила ему Жанна. – Он ее жалеет.
   – Лучше бы нас пожалел! – захохотал Сидоров, нажимая на звонок. – И вообще, наше Рождество еще нескоро… Айхенбаум, или ты, как немецкий протестант, будешь мне возражать?..
   – Я православный! – возмутился Руслан. – А тебе стыдно… Каббалист!
   – Да за такие слова…
   Барбарисыч, с ожерельем из мишуры, распахнул им дверь.
   У входа стояла искусственная ель, напоминая о том, что скоро Новый год.
   – Ноги вытирайте! – выглянув из-за угла, раздраженно закричала Людмила Климовна, техничка. – Боря, чего они у тебя прямо с улицы в помещение прутся?..
   – Очаровательно… – ядовито произнесла Жанна. – Вы, Людмила Климовна, с утра задаете трудовой настрой.
   – Я тоже человек, между прочим! – огрызнулась техничка. – У меня, между прочим, уже руки отваливаются за вами грязь убирать…
   Техничка грубила всем подряд, но Платон Петрович Крылов тоже не мог уволить ее, поскольку у Людмилы Климовны был пьющий зять, трое внуков и больная дочь. Она, Людмила Климовна, была единственной добытчицей в семье…
   Жанна прошла к себе в комнату, поздоровалась с Кариной, которая усердно пудрилась перед зеркалом.
   – Как там наш Котик поживает?
   Котик – сын Карины, в первоначальном варианте – Костя.
   – Прекрасно… Отведу его сегодня к бабушке, – озабоченно ответила Карина. – Ты в курсе, что вечером наши решили устроить небольшой сабантуй?
   – Серьезно? – удивилась Жанна. – Платоша же запретил распитие спиртных напитков в офисе!
   – Платоша свалит сегодня пораньше – у него с супругой билеты на «Щелкунчика».
   Жанна повесила свою шубку в стенной шкаф. Зеркало на дверце отразило ее – в бледно-розовом свитере с мягким широким воротом, темно-синих широких брюках. Вообще, можно было одеться и поэффектнее в честь Нового года, но утром Жанна проспала и выскочила из дома в том, что под руку попалось.
   – Ты будешь участвовать?
   – Что? – вздрогнула Жанна.
   – Я говорю, ты будешь участвовать в посиделках? – переспросила Карина.
   – Я? Не знаю… – Первая мысль у Жанны была о Юре Пересветове. – А все будут?
   – Кажется, все… Кроме Потапенко и еще, кажется, Рыльцевой из бухгалтерии. Можно было, конечно, снять на вечер какое-нибудь кафе, но сейчас все забито, и цены дикие. Канун Нового года!
   – Да, я буду участвовать, – сказала Жанна.
   – Тогда неси денежку Зине, она обещала все организовать.
   …В четвертом часу Платон Петрович Крылов благополучно уехал, передав бразды правления Селене Веленской. Селена немедленно дала знак Зине – и в холле принялись сдвигать столы.
   Зина Рутковская с Барбарисычем в обед успели сбегать в магазин, и на столы были поставлены водка, газировка, салаты в пластиковых коробках, всевозможные нарезки…
   – А шампанское? – спохватилась Веленская. – Зиночка, где оно?
   – Забыла… – побледнела Зина. – Боря всю дорогу твердил, что надо бы водки взять – вот я про водку помнила, а насчет шампанского…
   Чертыхаясь, Сидоров с Айхенбаумом побежали за шампанским.
   …Только в пять удалось всем собраться.
   – Ну, братцы, проводим старый год… – улыбнулась кукольной улыбкой Селена. – Да, Жанночка, я забыла – мой брат заходил к тебе?
   – Заходил, Селена Леонардовна, – кивнула Жанна, держа в руках пластиковый стаканчик, в котором пенилось шампанское.
   – Какой еще брат? – навострили уши Сидоров с Айхенбаумом. – Селена Леонардовна, вы хотите лишить нас невесты?..
   – Перестаньте! – одернула их Жанна. – Ничего с этим братом у меня не было…
   Она вспомнила мужчину со светлыми, телячьими какими-то ресницами и едва не засмеялась. «Его еще как-то звали соответственно… А – Василий! Вася-Васенька, книгоман и библиофил!»
   В холл зашел Юра Пересветов, молча сел на широкий подоконник.
   Сердце у Жанны сжалось, а потом забилось сильнее. Стоило ей увидеть Юру, как с ней начинало происходить нечто странное. Она сама собой не владела и потому старалась лишний раз не сталкиваться с ним. Хотела выбросить его из головы, но у нее ничего не получалось – все равно она думала только о нем.