Трояновский Павел. На восьми фронтах

   Были еще две стычки, и обе кончились в нашу пользу. Возвращаясь к своим, услышали сильную пальбу и поняли, что у Мценска идет бой. С тыла и ударили по фашистам...
   Помолчал. Наверное, ждал очередных вопросов. Но мне хотелось, чтобы он сам продолжил рассказ. И он продолжил:
   - Бить их можно, если, конечно, с умом к этому делу подойти. Они ведь числом берут... Отличившихся людей я назову вам потом, когда посоветуюсь с политруком.
   Потом я долго и с большим интересом следил за боевой судьбой этого замечательного танкиста. А. Ф. Бурда отважно сражался под Волоколамском. В Курской битве успешно командовал танковым полком. И погиб геройской смертью в огне Корсунь-Шевченковской операции, ведя в бой уже 64-ю гвардейскую бригаду.
   Поздно ночью в штаб вернулся бригадный комиссар К. Л. Сорокин. Тот самый Сорокин, который был начальником оргинструкторского отдела политуправления Забайкальского военного округа, а затем начальником политотдела 16-й армии. Тот самый Константин Леонтьевич, с которым я жил в Чите в одном доме, на одной лестничной клетке.
   Высокий, с мужественным лицом, со строевой выправкой выпускника военного училища, Сорокин начал служить в Красной Армии с 1920 года. И сейчас никто не верил, что бригадному комиссару уже за сорок, что он двадцать один год в партии,- так молодо выглядел Константин Леонтьевич, так был энергичен и подвижен.
   Радость нашей встречи, к сожалению, была омрачена известием о гибели Николая Власенко, которая так потрясла Сорокина, что он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Говорят, что коммунисты не плачут. Это не совсем так. Я сам видел, как Сорокин, никого не стесняясь, вытер глаза платком...
   - Редких большевистских качеств был человек,- сказал он, несколько уняв горе.- Блестяще владел даром слова и убеждения. А как он умел слушать и ценить людей!
   К. Л. Сорокина прервал телефонист:
   - Вас, товарищ бригадный комиссар. Генерал Петров...
   - Слушаю, Константин Иванович...
   Звонил командир 6-й гвардейской стрелковой дивизии, которая еще днем вместе с танкистами Катукова, полком пограничников Пияшева и артиллеристами выдержала основную тяжесть удара противника.
   - Так... Так... Да, слушаю...- повторял Сорокин, и лицо его с каждой минутой суровело.- А на месте боя были? Неужели ни одного, хотя бы раненного? Что ж, Константин Иванович, всем сердцем разделяю твою скорбь. И горжусь твоими людьми! Потеря действительно тяжелая. Но верю, народ в свое время поставит им величественный памятник. Обязательно поставит! И золотыми буквами...
   Никто не осмелился нарушить тишину, наступившую в комнате, когда Константин Леонтьевич положил телефонную трубку. Он долго стоял, сложив руки на пряжке ремня. Затем побарабанил по столу пальцами. И только после этого заговорил:
   - Рота под командованием старшего лейтенанта Николая Васильевича Бондарева, которому я лишь вчера утром вручил партбилет, полностью погибла, но не оставила своего рубежа. В распоряжении командира были два противотанковых орудия. Рота из этих орудий, а также связками гранат и бутылками с горючей смесью уничтожила двенадцать танков... На месте боя - следы рукопашной схватки. Дрались даже раненые...
   Итак, пробыв в корпусе Д. Д. Лелюшенко два дня, мы с блокнотами, в которых исписали все страницы, вернулись в Тулу. Отсюда была устойчивая связь с Москвой, а значит, и с редакцией нашей газеты. От нас ждали материалов. И они у нас были. Первый - о роте старшего лейтенанта Н. В. Бондарева...
   * * *
   Рано утром 15 октября мы с Кноррингом прибыли в Москву. Нас срочно вызвал сюда редактор.
   Редакция с улицы Чехова переехала тем временем на площадь Коммуны, в подвальное помещение театра Красной Армии. Секретариат, отделы, руководящие работники разместились в комнатах, похожих на залы. Просторно, но дневного света нет. Еще одно неудобство состояло в том, что далеко типография.
   Но зато - безопасно. При частых воздушных тревогах редакция могла спокойно продолжать работу.
   Первым, кого мы встретили в коридоре, был батальонный комиссар Л. А. Высокоостровский, который, как оказалось, тоже только что прибыл с Северо-Западного фронта. Я спросил, чем, по его мнению, вызвано столь внезапное приглашение в Москву.
   - Понятия не имею. Мне вот тоже приказали немедленно явиться. А зачем - не знаю. Идем к Карпову, узнаем у него,- предложил Высокоостровский.
   Зашли к ответственному секретарю редакции Александру Яковлевичу Карпову. Небольшого роста, уже начавший полнеть, старший батальонный комиссар тем не менее был еще очень подвижен, энергичен. В редакции его одновременно и любили и побаивались - иногда он бывал довольно крут с людьми. Но, как говорится, по делу.
   Карпов нас встретил по-дружески, сейчас же угостил чаем и "Казбеком", но сказать о причине вызова не смог.
   - Сам не знаю, друзья, честное слово, сам не знаю,- развел руками Александр Яковлевич.
   Но мы ему, конечно, не поверили. Чувствовалось, что ответсекр что-то скрывает.
   Наконец в час дня нас всех позвали к Д. И. Ортенбергу. Редактор дождался, пока мы рассядемся, и сказал:
   - Решением правительства из Москвы эвакуируется часть учреждений и промышленных предприятий. Выезжают в Куйбышев большинство работников "Правды" и "Известий". Нам тоже предложено разделиться на две группы. Одна поедет в Куйбышев, другая - оперативная - останется в Москве и будет продолжать выпускать газету. Сейчас товарищ Карпов зачитает приказ по редакции.
   Я посмотрел на товарищей, которые за месяцы войны стали мне еще роднее и ближе. Вот сидят Леонид Высокоостровский, Александр Поляков, Михаил Зотов, Савва Дангулов, Сергей Лоскутов, Михаил Головин, Евгений Габрилович, Александр Кривицкий, Валентин Доброхвалов, Зигмунд Хирен... На лице каждого можно легко прочесть затаенную тревогу. И хотя Ортенберг был очень осторожен в выражениях и ничего конкретного об ухудшении обстановки под Москвой не сказал, все, конечно, догадались об истинной причине столь поспешной эвакуации редакций из столицы...
   Среди выезжающих в Куйбышев были названы имена заместителя редактора Шифрина, начальников отделов Хитрова, Готовского, Ерусалимского, писателей Эренбурга, Гроссмана, специального корреспондента Гехмана и других.
   И у отъезжающих, и у остающихся в Москве и на фронте настроение сразу же упало.
   Закрывая собрание, Д. И. Ортенберг попросил фронтовых корреспондентов остаться. С нами он был более откровенен.
   - Враг продолжает продвигаться к Москве. Пока его остановить не удалось... Вам, самое позднее завтра утром, надо отправиться на свои участки фронта. Хочу еще раз повторить то, что говорил уже не один раз: самое главное у вас - связь с редакцией. Где бы вы ни были, ищите возможность связаться с ней.
   Помолчал, оглядывая нас. И закончил бодрым голосом:
   - Носы не вешать! Я верю, что все будет хорошо и мы с вами еще встретимся здесь, в редакции.
   * * *
   Рано утром, еще затемно, наша новая эмочка помчалась в Тулу. 19 октября были уже в поселке севернее Плавска. Здесь, в поисках штаба 26-й армии, неожиданно стали свидетелями солдатских похорон. Поставили машину между деревьями и подошли к группе бойцов, окруживших почти уже засыпанную могилу, вырытую под березой. Красноармейцы, их было четверо, работали лопатами, досками, выломанными из стоящего неподалеку забора, а то и просто руками. Им помогали два подростка и три пожилые женщины. Наш водитель Бураков тотчас же сбегал к машине и принес еще две лопаты. У него же нашелся и топор, чтобы вытесать столбик, к которому прибили дощечку. На ней уже было написано химическим карандашом: "Здесь покоится воин Отечественной войны, кавалер ордена Красной Звезды и медалей "За отвагу" и "За боевые заслуги" бронебойщик Потапов Василий Семенович. Родился в 1915 году. Погиб от вражьей бомбы 19 октября 1941 года".
   - Надо бы написать, какой он части,- сказал я красноармейцу, который показался мне старшим по возрасту.
   - Говорят, что не полагается. Военная тайна.
   Тогда я предложил произвести ружейный салют, чтобы был полностью соблюден воинский ритуал.
   - Вот с этим давайте погодим,- ответил боец.- Хочу прежде речь сказать на прощание. Объявите, товарищ старший политрук, что будет говорить Иван Маркелов.
   - Слово имеет товарищ Маркелов,- не очень громко сказал я.
   Пожилой красноармеец вскинул забинтованную голову к небу, затем поглядел направо, налево и заговорил:
   - Красивая здесь земля, товарищи. И хороним мы на ней тоже красивого человека, члена Всесоюзной Коммунистической партии большевиков. Такого красивого человека, которого, будь они сейчас живы, не могли бы не описать в своих книгах ни уважаемый граф Лев Толстой, ни писатели Тургенев и Лесков... Только вот нынче-то по этой земле бегут огненные и Дымные версты. От Орла их, значит, не менее девяноста, от Десны все триста, а от Днепра и Буга и того больше. И на каждой версте, считайте, за эти месяцы выросли десятки, а то и сотни таких-то могил, в которой мы только что погребли нашего дорогого Василия Семеновича Потапова. Очень много могил! Но я уверен, что не зря полегли эти советские люди!..
   Возьмем Василия Семеновича. Вот его орден Красной Звезды.- Боец вынул из кисета орден и показал его всем.- Этот орден дан ему за немецкий танк и четырех фашистов, которых он сжег в этом самом танке. Вот медаль "За отвагу". Ее Василию Семеновичу Потапову вручили за уничтожение фашистского штабного броневика, на котором ехал ихний майор. Медаль "За боевые заслуги" получена им за рукопашный бой, в котором он свалил троих вражеских солдат...
   А сколько Василий уничтожил этих гадов без наград - ни он, и никто другой не считал. Три раза его ранило в боях, и три раза он не ходил ни в санбат, ни в госпиталь. И уж когда миной перебило ему руку., то сказал: "Теперь, пожалуй, самое время подлечиться..." И вот тут этот подлый стервятник окончательно оборвал Васину жизнь...
   Женщины тихо всхлипывали. Подростки склонили головы. Бойцы тоже нахмурились. А оратор между тем закончил:
   - Вечная и славная память тебе, наш дорогой Василий Семенович! Не сомневайся, друг, что эти огненные версты, которые стали и еще станут могилами для многих из нас, сожгут, испепелят всех до единого ненавистных гадов! Спасибо тебе за замечательную жизнь, за великие солдатские подвиги!
   Холмик над могилой мы еще раз поправили. Затем дали провальный салют из винтовок.
   Я спросил пожилого красноармейца, откуда он, кто по профессии, давно ли на фронте.
   - Родом из Сталинграда,- ответил он,- гравер, мобилизован 22 июня.
   Вручил мне кисет с наградами и документами убитого, сказав, что мне виднее, кому их сдать. Спросил, не сумеем ли мы подбросить его с товарищами до первого санбата или госпиталя, потому как все они ранены. Я согласился.
   Кое-как разместились в эмке, поехали. Госпиталь нашли в городе Чернь. А затем вернулись в Плавск. Здесь в небольшом пригородном поселке стоял штаб 26-й армии. Она, эта армия, была создана на базе гвардейского корпуса Д. Д. Лелюшенко.
   Редакция поручила мне помочь командующему 26-й армией генерал-майору Алексею Васильевичу Куркину подготовить статью о боях на тульском направлении. Но в штабе сказали, что командующего до утра не будет. Пришлось ждать.
   Утром 20 октября А. В. Куркин действительно вернулся из войск. Приехал усталый, с серым лицом. Как-то боком присел на стул, и мне показалось, что он ранен. Бригадный комиссар К. Л. Сорокин позднее подтвердил мою догадку. Сам же командарм ни словом не обмолвился об этом.
   - Статью, я думаю, надо начать с характеристики сторон на третье октября, когда мы только начали бои под Орлом,- заговорил Алексей Васильевич довольно бодрым голосом, что меня конечно же обрадовало.- В общих чертах эта характеристика известна и вам, я же хочу особо подчеркнуть, что Гудериан здесь, под Мценском, выполняет часть общего плана фашистского наступления на Москву. Корпус Дмитрия Даниловича Лелюшенко, который поехал от нас командовать армией, сыграл свою положительную роль. Я бы даже сказал - большую роль! Учтите, сегодня двадцатое октября, а наши части все еще на реке Зуша...
   Самыми теплыми словами хочу отозваться о смелых и грамотных действиях четвертой танковой бригады, которая недавно преобразована в первую гвардейскую, а ее командир Михаил Ефимович Катуков стал генералом. Эту бригаду, правда, от нас отозвали, и теперь она дерется где-то под Волоколамском. Но сказать о ней надо.
   Учту в статье и такой момент: Гудериан бросил против нас только часть своих сил, а остальные были заняты боями с окруженными тринадцатой и пятидесятой армиями. А будь у Гудериана в руках вся группа, он нас, несомненно, смял бы. Значит, надо подчеркнуть и роль Брянского фронта, части которого, кстати, сейчас выходят из окружения и вливаются в наши войска...
   Сразу скажу, что статья у А. В. Куркина получилась довольно удачной и была напечатана в одном из номеров "Красной звезды".
   * * *
   23 октября. Мы в Туле. Город с каждым днем приобретает все более прифронтовой вид. На окраинах, особенно на южной и западной, вырыты многие километры траншей и окопов, установлены противотанковые ежи, сооружаются бетонные и земляные огневые точки для орудий и пулеметов. Многие каменные строения тоже приспосабливаются для нужд обороны - окна закладываются мешками с песком, в стенах пробиваются амбразуры. На Орловском и Одоевском шоссе, на проспекте Коммунаров появились баррикады. И всюду - большие и малые бомбоубежища, щели.
   Продолжается эвакуация предприятий. У заводских ворот и на вокзале печальные сцены проводов. Плачут женщины и дети, мужчины, их мужья и отцы, тоже прячут влажные глаза.
   Создан городской комитет обороны. Во главе его - В. Г. Жаворонков. Зашел к нему поздравить с назначением.
   - Это ты зря поздравляешь, дорогой,- с улыбкой ответил он.- Выше звания большевика ничего нет. А вообще-то это назначение, несомненно, принесет пользу, мне теперь можно будет более решительно говорить с военными товарищами.
   Зазвонил телефон ВЧ. По разговору я понял: звонят из Москвы, на проводе кто-то из секретарей ЦК партии.
   - Могу сообщить последнюю новость,- сказал Василий Гаврилович, положив трубку.- Оборона Тулы возложена на пятидесятую армию. Части двадцать шестой вливаются в эту армию. Командующим назначен генерал Ермаков, членом Военного совета - известный тебе Сорокин, начальником штаба - полковник Аргунов... Высылают нам бронепоезд и полк тяжелой артиллерии. Обещают свежую сибирскую дивизию.
   В кабинет зашел помощник. Жаворонков положил перед ним какую-то бумагу. Мне же пояснил:
   - Мы сегодня приняли решение об организации рабочего полка. Сведем в него имеющиеся у нас истребительные батальоны и укрепим политбойцами из партийного актива.
   Я спросил Василия Гавриловича, доволен ли обком тем, как центральные газеты освещают бои на тульском направлении.
   - Читаем все. Претензий нет. Но тон выступлений, по-моему, должен быть еще тревожней, набатней. Сейчас гитлеровцы имеют возможность нацелить на Тулу все силы Гудериана. А у него одних танков - четыреста!..
   Вечером съездил с командующим артиллерией армии полковником К. Н. Леселидзе на позиции зенитных подразделений. Он пояснил, что решил снять зенитки, особенно тяжелые, с прежних огневых позиций и поставить их там, где в город могут войти неприятельские танки. Обаятельный и горячий, как всякий грузин, Леселидзе и в машине произносил такие темпераментные и аргументированные речи, будто перед ним был Военный совет армии, а не я, простой корреспондент "Красной звезды".
   - Правда, зенитчики держатся за свое,- развивал он свою мысль.- И по-своему они правы. Их главная задача конечно же состоит в том, чтобы прикрыть город от воздушного противника. Но, слушайте, нельзя же быть консерваторами, а то и просто глупцами! От кого они будут защищать город, если в Тулу ворвутся фашистские танки?!
   24 октября состоялось первое заседание Военного совета 50-й армии. На нем, как я узнал, был утвержден план обороны Тулы. Принято и предложение К. Н. Леселидзе об использовании зенитных подразделений для борьбы с танками. А на следующий день бригадный комиссар К. Л. Сорокин, посадив меня в свою машину, поехал проверять, как выполняются решения и указания Военного совета, принятые на вчерашнем заседании.
   * * *
   В Центральном райкоме партии мы не пробыли и десяти минут. Его первый секретарь А. Н. Малыгин предложил Сорокину лично посмотреть, как возводятся на улицах баррикады, приспосабливаются для нужд обороны каменные дома. Но бригадный комиссар сказал, что он и без этого верит в дисциплинированность и оперативность работников райкома.
   - Тут все в порядке. Все идет как надо,- сказал он мне в машине убежденно.
   - Почему вы в этом так уверены?
   - А вы не понаблюдали за секретарем, когда мы вошли в его кабинет?
   - Не догадался.
   - Ну вот, а еще журналист! Малыгина же не смутил мой чин, он не заискивал перед старшим начальником. А что это значит с психологической точки зрения? Значит, что перед тобой - человек дела, твердого слова, настоящий большевик! У него, я уверен, и все остальные работники такие. Зачем же мне тратить время на проверку того, что уже сделано и делается?
   На заводе, который сваривал противотанковые ежи, нас встретил заместитель директора. Директор, как оказалось, уехал с основным оборудованием на Урал.
   - Как дела? - спросил Сорокин.
   - За ночь сделали пятнадцать комплектов...
   - Покажите.
   Замдиректора повел нас в цех, где стояли... три готовых комплекта ежей и работали всего два человека.
   Лицо Сорокина налилось кровью. Он гневно спросил:
   - Кого же вы обманываете?! Вам дала поручение Родина, а вы объективно способствуете врагу! Да вас за это следует немедленно арестовать и судить судом военного трибунала!
   Нерадивый руководитель был на грани обморока, мне даже пришлось поддержать его под руки.
   - Про трибунал я не зря упомянул,- сказал уже мягче Сорокин.- Вечером у вас будут товарищи из обкома партии. Если дело не поправите - пеняйте на самого себя!
   Поехали дальше. У Кремля немецкие самолеты сбросили несколько бомб. Были разрушены два дома.
   - Стоп! - скомандовал Сорокин водителю.- Забери отсюда раненых - и в госпиталь. Скорее, товарищи, скорее...
   В легковую машину класть раненых было неудобно. Сорокин тут же опустил спинки передних сидений, и эмка превратилась почти что в санитарную машину.
   - Запачкаем все кровью, товарищ бригадный комиссар, - заикнулся было водитель.
   - Кровь - это жизнь! Поезжай в первый же госпиталь - и мигом обратно. Пусть пришлют сюда и свой транспорт.
   ...Между Тулой и Косой Горой, в реденьком лесочке, зенитчики устанавливали свои пушки, готовя их к бою с танками противника. Еще издали мы заметили на шоссе двух командиров.
   - Это кто там? - спросил Сорокин.
   - Похоже, полковник Леселидзе и лейтенант Волнянский определяют расстояния до намеченных ориентиров...
   - Вот это дело,- сказал бригадный комиссар и пошел к артиллеристам. Через четверть часа вернувшись к машине, он сказал подошедшему политруку зенитной батареи М. И. Сизову:
   - Соберите-ка на минутку людей...
   Зенитчики с любопытством окружили нашу машину.
   - Митинговать, товарищи, некогда,- заговорил Сорокин.- Вчера враг прорвал наши позиции у Плавска и Белева. Не сегодня-завтра он может оказаться у стен Тулы. Буду откровенен с вами: сил у нас тут не густо. На вас Военный совет армии, Советская Родина возлагают великие надежды. Зенитный снаряд пробивает броню любого фашистского танка. Это я видел собственными глазами еще в боях у Смоленска. Чувствуете, какое грозное оружие доверено вам? Ни шагу назад! Ни одного вражеского танка не пропустить к Туле - вот ваша святая задача! Все понятно, товарищи?
   Раздались возгласы:
   - Понятно, товарищ бригадный комиссар!..
   - Постараемся!..
   - Мы им тут устроим русскую баню!..
   У здания обкома партии Сорокин сказал мне:
   - Здесь я тебя высаживаю. Мне нужно еще с Жаворонковым кое о чем посоветоваться...
   Вылез из машины. Пешком вернулся в штаб. Здесь нашел возможность представиться новому командующему 50-й армией генерал-майору А. Н. Ермакову и начальнику штаба армии полковнику Е. Н. Аргунову. Оба они - опытные военачальники, закаленные фронтовики. Генерал Ермаков показал высокое искусство в оборонительных боях на Центральном и Брянском фронтах. Е. Н. Аргунов имел академическое образование и с успехом исполнял обязанности начальника оперативного отдела двух фронтов. Вышел из вражеского окружения вместе с войсками 50-й армии, заменив в боях погибшего командарма.
   Позже у нас, корреспондентов "Красной звезды", установятся довольно хорошие, просто-таки доверительные отношения с А. Н. Ермаковым и Е. Н. Аргуновым. А сейчас же разговор получился официальным. Правда, мне разрешили поприсутствовать вечером при докладе полковника К. Н. Леселидзе. Тот рассказал, как расположены и какие задачи получили артиллерийские подразделения.
   - Командование ПВО пожаловалось начальнику Генерального штаба товарищу Шапошникову на наше самоуправство и превышение власти Военным советом армии,сказал ему Ермаков. И добавил: - Маршал, однако, одобрил наше решение насчет использования зениток против танков как единственно правильное в создавшейся ситуации.
   Леселидзе радостно улыбнулся.
   * * *
   30 октября. Я снова в Москве. Еще вчера утром меня вызвали сюда из Тулы, чтобы написать очерк о генерале К. К. Рокоссовском. Этот материал был заказан Советским информационным бюро и предназначался для иностранной прессы.
   ...Выехали сразу же. Фронтовая дорога жила своей обычной жизнью. Недалеко от Подольска нашу машину остановил военный, одетый уже по-зимнему, в овчинный полушубок.
   Шофер спросил его:
   - Тебе куда, дорогой?
   - Никуда. Ты мне вот папиросу помоги скрутить. Левая рука еще не подчиняется...
   Познакомились. Военный назвался старшиной Федором Петряковым и оказался одному из нас земляком - волжанином. Был он высок, крепко сбит и в разговоре, как все волжане, окал. Ранен в руку. Перед войной окончил школу, работал на заводе в Саратове, а потом был послан по партийной мобилизации в деревню. Оттуда-то его и призвали в армию. Артиллерист. Войну встретил в районе Бреста.
   - Из госпиталя?
   - Будто бы так,- загадочно ответил старшина и подал мне какую-то бумажку. В ней комиссар оборонительного района писал в артиллерийский полк, что раненный в руку старшина Федор Степанович Петряков добровольно ушел из госпиталя на строительство укреплений, где показал себя авторитетным командиром и квалифицированным сапером.
   Когда я произнес слово "квалифицированным", Петряков рассмеялся:
   - Да какой же я сапер! В деревне немного баловался топором. Правда, в окружении приходилось делать все... Скажут же - квалифицированный сапер!..
   Иду, вижу: работают девушки и женщины,- рассказывал далее Петряков.- Но копать-то землю не умеют, на ладонях - кровавые мозоли. Некоторые чуть не плачут. Дай, думаю, помогу женщинам. И помог. Самому тоже было не очень-то легко. Но ведь - мужчина! Выдержал. Рука болела, ясное дело, но скажите, кто в эти дни не чувствует какую-нибудь боль?
   Старшина поинтересовался последними новостями с фронта, и я рассказал ему все, что знал сам.
   - Обойдется,- как-то очень уж спокойно сказал Петряков.- Думаю, обойдется, выстоим...
   Сразу же скажу, что в дальнейшем это наше случайное знакомство с Федором Степановичем перейдет в дружбу и читатель не раз еще встретится в книге с рассказами о нем.
   ...К полудню 29 октября мы с шофером Михаилом Бураковым были уже в Москве, на улице "Правды", куда в очередной раз переехала редакция "Красной звезды". Здесь Д. И. Ортенберг сказал мне, что одновременно с материалами для очерка следует взять в штабе 16-й армии несколько фактов о стойкости частей и подразделений Красной Армии и для передовой статьи, которая будет называться "Ни шагу назад". И будет еще лучше, добавил редактор, если я уговорю К. К. Рокоссовского дать такую передовую за его подписью.
   В третьем часу дня мы снова в пути. Миновали метро "Сокол" и выехали на Волоколамское шоссе. Это шоссе было гораздо оживленнее, нежели Тульское. Но и опаснее. Несмотря на пасмурную погоду, в небе то и дело появляются фашистские "мессершмитты" и "юнкерсы". Два или три раза нам пришлось выскакивать из машины и бросаться в мокрые кюветы: шоссе атаковали вражеские самолеты.
   Примерно через час свернули с шоссе и в маленькой деревушке, среди леса, разыскали штаб армии. Командарма на месте не оказалось. Он был в войсках. Но о том, что мне поручено писать очерк о Рокоссовском и взять факты для передовой статьи, в штабе уже знали. Меня провели в горенку одного из домов, куда вскоре зашли член Военного совета дивизионный, комиссар Алексей Андреевич Лобачев и начальник штаба генерал-майор Михаил Сергеевич Малинин. Оба выглядели сильно утомленными.
   И это было понятно. 16-я армия в том составе, в котором она вела сейчас бои с врагом на волоколамском направлении, имела до обидного мало сил. В нее входили 316-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор И. В. Панфилов, курсантский полк, где командиром был полковник С. И. Младенцев, кавалерийская группа генерал-майора Л. М. Доватора, несколько артиллерийских полков и специальных подразделений. Но генерал К. К. Рокоссовский и его штаб, правильно разобравшись в обстановке, определили, что наиболее угрожаемым является участок в двенадцати - пятнадцати километрах от Волоколамского шоссе. Там-то и заняла оборону дивизия генерал-майора И. В. Панфилова. Сюда, естественно, было обращено и основное внимание командарма.