Труаия Анри. Снег в трауре

   Марселен и Исай без труда выбрались из-под завала и бросились откапывать заключенных под снежной толщей людей. Один из них лежал почти на поверхности и был цел и невредим. Двоих раздавило четырехметровым слоем плотного снега. Исай вспомнил, какая ярость охватила его при виде этих безжизненных тел: они вливали ром в судорожно сведенные рты, делали искусственное дыхание, хлестали по холодным обмякшим щекам. Оставшийся в живых – молодой англичанин с кукольным личиком – нервно смеялся и неестественно двигал руками, словно марионетка, которую дергают за нити. Исаю и сейчас казалось, что он слышит за дверью этот смех, слившийся с завыванием ветра.
   – Замолчите! – крикнул он, как тогда.
   На лбу проступили капли пота. «Ну вот, опять началось. Скорей бы вернулся Марселен. Он больше не должен бросать меня одного!»
   Исай посмотрел на часы. "Девять. Он еще в гостинице «Миди» у Пьерет, у этой дылды, которая смеется во весь рот и смотрит тебе прямо в глаза. Она замужем, но ведет себя, как беспутная девка. А муж все ей спускает, лишь бы удержать клиента. Марселен совсем теряет с ней голову. Они пьют, потом он с ней спит. А когда он уходит, она пьет и спит с другими. И всякий это знает. Но Марселену наплевать. Ему на все наплевать.
   Он не боится ни Бога ни черта. Чужая жена, чужое добро – все ему нипочем. Берет, что плохо лежит, не заботясь ни о муже, ни о полиции. Он – браконьер. Был им и будет.
   В этом он весь. Марселен – неплохой человек. Просто в нем не проснулась совесть. Если бы я сумел сделать его счастливым, он вырос бы другим. Я его брат, но я не могу дать ему счастье…" Скрипнула створка двери, как будто кто-то надавил на нее. «Кто там?» – вздрогнув, пробормотал Исай и пошел открывать.
   Яростный ветер ударил в лицо. Все смешалось. У самого порога разверзлась черная бездна. Шквал, слетевший с невидимых вершин, несся прямо на их хибарку. Ураганный вой, переходивший то в визг, то в рев, отзывался эхом в горах. Прижавшись спиной к стене, Исай прислушивался и напряженно вглядывался в темноту. С крыши соскользнула плитка и упала на землю в двух шагах от него. Раньше он не боялся бури. Он жил в полном согласии с тучами и скалами, со снегом и ледопадом. Между ним и горным краем существовали доверие и любовь. Но однажды горы лишили его своей защиты. Он надоел им – вечно шагающий по склонам с рюкзаком и ледорубом. Ветер замолчал, переводя дух. Наступило тягостное затишье.
   Сумерки сгустились, ночь застыла в оцепенении. Потом снова послышалось заунывное пение бури, только теперь оно звучало приглушенно. Исай почувствовал в воздухе мягкость и свежесть, предвещавшие снег.
   Столько смертей, одна за другой! Он лез на рожон, как зазнавшийся забияка, который не хочет признать свое поражение. И в третий раз судьба отвернулась от него. Он крикнул что было сил: «Марселен! Э-гей! Марселен!»
   Никто не отозвался. Никого не было в темной ночи. Исай вернулся в дом. В третий раз. Столько лет с тех пор прошло, столько лет!.. Когда точно это было? Он не мог вспомнить. Еще один черный крест на странице дневника и имя рядом с ним. Как звали этого человека? «Годен?.. Годо?.. Надо посмотреть…» Чтобы не поддаться соблазну, он сел спиной к полке с книгами. «Сейчас придет Марселен, и я забуду обо всем». Кажется, у дороги послышался голос. Но нет, это ветер вздохнул в последний раз. В тот день в горах стояла тихая погода. Он вжимался боком в трещину в скале. По левую руку была пропасть, по правую – стена, нагретая ласковым желтым солнцем. Внизу, под ним, – тот человек, он тихо сидел в укромной нише.
   Исай легко взбирался по скале, нащупывая углубления в камне. Пятью метрами выше был расположен выступ, где он мог передохнуть, проверить страховку и дождаться клиента, осторожно направляя его движения.
   Солнце растопило снег на гребне горы и освободило прихваченные морозом льдинки.
   Ухо уловило шелест шелковой материи.
   Прозрачное, тонкое, как у ножа, лезвие просвистело у самого лица. Потом еще и еще.
   Исай инстинктивно спрятал голову в черную влажную расщелину. Льдинка оцарапала ему висок. Боли не было. Потом ледяной дождь прекратился. «Что там за шум?» В хлеву заблеяла овца. Метель не давала ему покоя. Он хотел встать и сходить к скотине, но не смог двинуться с места. Он был далеко. Ботинки царапали камень. Он поднимался все выше. Колени дрожали, руки ослабли.
   По щеке текла кровь. Глаза застилало пеленой. И все из-за ничтожной ранки. Вот ведь нелепость! Нет! Не может быть! Скала дрогнула, зашаталась и оттолкнула его от себя.
   Ногти соскользнули, цепляясь о гранитную скалу. И вот уже он один, в воздухе, летел, как птица, как камень. Его спутник, открыв от удивления рот, потянулся к нему. В следующую минуту они оба кубарем неслись в пропасть, запутавшись в веревках. Исай выкинул вперед руки, но не смог ухватиться за скалу. Звенело в ушах. Сердце остановилось.
   В просвете между ног появился наводящий ужас контур ледника, лежавшего, как сброшенная змеиная кожа, в четырехстах метрах под ним. Сейчас они разобьются насмерть.
   Но нет. Гора выпятила живот, подставила белый фартук, и они заскользили по снежному коридору. Темно. Лампа погасла. Исай встал, ощупью подошел к буфету, взял с полки огарок свечи, вставил его в горлышко пустой бутылки. Потом чиркнул спичкой о каблук и поднес ее к фитилю. Пламя клонилось от сквозняка, по стене метались тени.
   Исай возвратился к столу, поставил перед собой свечку, сел, опершись локтями о колени, обхватив голову руками. Его охватило тихое отчаяние. Отряд спасателей нашел их на следующее утро. Они упали на снег. Это смягчило удар. Его клиента доставили в больницу с переломом позвоночника, и он умер, не приходя в сознание. У Исая был перелом черепа и множество внутренних повреждений. Он перенес три операции. Шесть месяцев пролежал в больнице. К себе на хутор он вернулся уже совсем другим человеком, разбитым и ослабевшим. Потом началась война. Марселен попал в плен. Исай был освобожден от службы. «Воспользуйся случаем. Берись за дело. Сейчас как раз не хватает проводников», – говорил ему Жозеф.
   Но Исай не послушал его. Он знал, что горы отвернулись от него и, покорившись злой судьбе, не поднимался выше человеческого жилья и пастбищ. По правде сказать, он не очень страдал от этой потери. Его больше не тянуло в горы. Марселен, вернувшись из плена, одобрил решение брата. «Да Марселен никогда и не любил гор. Со мной ходил носильщиком по принуждению и облегченно вздохнул, когда понял, что я больше ни на что не гожусь…» Буря притихла, призадумалась. Было слышно, как потрескивает ровное пламя свечи. Ему вдруг захотелось, чтобы Марселен сейчас же толкнул дверь, переступил через порог и сказал: «Ну, как тут дела?»
   Раньше Исай один заправлял всем в доме.
   Теперь же он больше нуждался в Марселене, чем сам был нужен ему. Что ж, так и должно быть. «Господи, сделай так, чтобы он вернулся. Пусть даже придет мрачнее тучи, поссорившись с Пьерет и не найдя работы». В амбаре скреблись крысы. Исай посмотрел на балку в середине потолка. На ней была вырезана надпись: «С Божьей помощью Як Водань построил этот дом в 1853 году».
   – Слава тебе, Господи! – громко сказал Исай.
   Сердце наполнилось нежностью. К глазам подступили слезы. Раньше, до несчастного случая, с ним такого никогда не бывало.
   Эта слабость, как и многие другие, появилась у него после того, как он попал в руки к врачам. За темным стеклом окна закружили редкие крупные снежинки. Часы показывали пять минут одиннадцатого.
   Исай сгорбился, голова склонилась на грудь. «Он придет, конечно, придет… Надо только запастись терпением…» Вся накопившаяся за день усталость собралась в затылке. Глаза слипались. Он задремал, поникнув головой. Проснулся он от внезапно подувшего холодного ветра. Дверь была открыта. На черном фоне, испещренный белыми хлопьями, стоял Марселен. Он топал ногами, сбивая налипший снег с огромных ботинок, весь покрытый инеем, с блестящим, застывшим от мороза лицом. Потом ногой захлопнул дверь, бросил в угол берет и вразвалку подошел к столу. Коренастый, с низким лбом и тонкими губами, он прерывисто дышал и потирал от холода руки.
   Исай встал на одеревеневших ногах и тихо сказал:
   – Ну, наконец-то! – И только после этого он осознал то, что произошло, и повторил уже громче:
   – Наконец-то!
   От радости перехватило дыхание, стало легко на душе. Он схватил Марселена за руку, потащил его к скамье, усадил силой и посмотрел ему прямо в глаза, как после долгой разлуки.
   – Ты ел?
   – Да, – сказал Марселен.
   – Я все-таки согрею тебе супу.
   Марселен не ответил. Все ли у него в порядке? Доволен ли? Поди узнай! На бровях у Марселена таяли замерзшие сосульки.
   Пламя свечи играло в его черненьких, глядящих исподлобья глазках. Маленький рот двигался, перекатывая из стороны в сторону слюну. Вид у него был задумчивый и усталый. Исай развел под кастрюлей огонь. Ему не терпелось рассказать о скотине, но он все медлил. С каждым ударом сердца ему все труднее было сдерживать слова, готовые сорваться с языка. Он налил суп в тарелку и наконец сказал:
   – Знаешь, я привел стадо. Все целы, и с ними три ягненка в придачу. Они в хлеву. Можешь посмотреть.
   – Потом, – ответил Марселен.
   Он взял тарелку из рук брата, ссутулился и стал есть, с шумом втягивая полные ложки супа. Исай не мог нарадоваться, глядя на такой аппетит.
   – В деревне, – начал он, – старик Руби, Мари Лавалу, Белакки, Бардю, Колоз…
   – Что? – переспросил Марселен.
   Исай замолчал. Он забыл все, что хотел сказать. Но замешательство продолжалось недолго. Вскоре мысли пришли в порядок.
   – Они все хотят иметь таких же овец, как у нас, – радостно воскликнул он, – они сами мне сказали. Потом мы говорили о самолете, который упал в горах.
   – В городе тоже о нем говорят, – ответил Марселен. – В гостиницу журналистов полно понаехало, за новостями. Похоже, все там погибли.
   – Ну, откуда им знать?
   – Один пилот летал на разведку. Обломки самолета лежат у самой вершины. Нет никаких признаков жизни. Это был рейс из Калькутты. Можешь себе представить?
   – Да, – проговорил Исай. – Путь неблизкий. Калькутта… Калькутта…
   Он с уважением произносил непривычное слово, неловко шевеля губами, округлив глаза.
   – Среди проводников не утихают споры.
   Поговаривают об отправке группы спасателей.
   – Это зачем? Ведь никого не осталось в живых.
   – Чтобы забрать почту.
   – Почту? Какую почту?
   – Письма.
   – А-а! Письма, – протянул Исай.
   Он не совсем понял, в чем там дело с письмами, но не хотел этого показать.
   – Опять в горах погибшие.
   – Их было человек тридцать, – сказал Марселен. – Ну да ладно! Не будем об этом. Своя рубашка ближе к телу. – Он щелкнул языком.
   У него были влажные губы. Лицо разгорелось от тепла. Длинной худой рукой он водил по столу. «Он мне как сын», – подумал Исай.
   Сердце екнуло в груди.
   – Хочешь еще супу? – спросил он.
   – Нет.
   – А молока?
   – Давай.
   Наливая молоко в чашку, Исай пытался вспомнить, какое поручение он дал брату утром.
   – Ты попросил у Ривьера паяльную лампу? – спросил он наконец.
   – Нет, не успел, – ответил Марселен.
   – А с кем ты виделся?
   – Да с разными людьми.
   Исай ждал, когда Марселен расскажет ему о приятелях, о всех тех, кто снят на фотографии: о Николя Сервозе, Бландо, малыше Вернье. Конечно, он встречался с ними. Невозможно быть в городе и не увидеть их – в кафе, в конторе компании, на улице.
   – Ты был в конторе?
   – Нет.
   – Ты видел друзей?
   – Каких друзей? – проговорил Марселен сухим голосом.
   Исай опустил голову. У него было такое чувство, будто он ступил на опасную тропу Надо скорей поворачивать назад. Но Марселен закурил сигарету, и Исай облегченно вздохнул. Это был хороший знак.
   – Нет, – сказал Марселен с расстановкой. – Я не видел никого из компании.
   Он сощурил правый глаз от поднимающегося вдоль щеки дыма.
   – Да я и не собирался с ними встречаться.
   Я не за тем туда ходил.
   – А зачем ты туда ходил?
   – Да было дело…
   Увидев, что брат улыбается, что он спокоен, сыт, смотрит плутоватым взглядом, Исай совсем осмелел.
   – Как у тебя прошел день? – наконец пробормотал он.
   – Неплохо, – буркнул Марселен, стряхивая пепел в пустую чашку.
   Тогда Исай набрал в грудь воздуха и спросил:
   – Наверное, работу нашел?
   – А я и не искал работу.
   – Как не искал?
   Марселен расхохотался.
   – Ну что ты надулся, Зай? Разве я говорил тебе, что иду искать работу?
   Он назвал его как в детстве – «Зай». Исай открыл рот, захлопал глазами. Сердце забилось от охватившей его нежности. Радость разлилась по всему телу до самых кончиков пальцев. Брат встал и зашагал по комнате.
   Маленький, вертлявый, он сновал взад и вперед, так, что невозможно было уследить за ним.
   – Лесоповал, лесопильня, что дальше? – говорил Марселен. – Ничего лучше нам и в городе не найти. Но я не собираюсь надрываться за гроши. Что я быдло какое, чтоб гнить в нищете? Нет, это не для меня. У меня другие планы.
   В сознании Исая вспыхнул проблеск надежды, мысли прояснились.
   – Ты хочешь… Ты хочешь стать проводником?
   Марселен остановился, его взгляд стал жестким и отчужденным.
   – Чтобы в один прекрасный день разбиться, как ты? Ты что, рехнулся?
   – Да это я так… Я подумал… – смешался Исай.
   Он расстроился от того, что разозлил Марселена, и не знал, как загладить свою неловкость.
   – Ты прав. Эта работа не для тебя. Будь ты помоложе, тогда бы еще ничего. А так… Экзамен сдавать, испытательный срок проходить. Да и вообще, проводников много, а клиентов не хватает.
   – Ну и что же нам теперь делать? Без денег не проживешь. А денег у нас нет. – Марселен оглядел брата с ног до головы, будто смерил взглядом препятствие.
   – Да, что же нам делать, ты можешь мне сказать? – жалобно пробормотал Исай.
   – Не сегодня.
   – Почему?
   – Мне надо все как следует обдумать. А там уже видно будет.
   – Когда ты мне скажешь?
   – Ну, может, завтра, – ответил Марселен, и, чтобы положить конец беседе, он вдруг спросил:
   – Ну, а как там у нас овцы? Ты не покажешь мне овец?
   Исай мгновенно забыл обо всем. Все опасения рассеялись. Марселен сам захотел взглянуть на скотину.
   – Пошли скорей, – сказал Исай.
   Он взял оплывший огарок свечи. Огонек двинулся с места. Марселен толкнул дверь в хлев. Из глубины донесся теплый запах сена и шерсти. Бледная масса тихо колыхалась во тьме. Заблеял ягненок, мать спокойно ответила ему. Стоя на пороге перед этой умиротворяющей картиной, Исай завидовал мудрости животных, которые жевали сено и ни о чем не думали. Как бы он хотел быть таким, как эти существа без надежд и воспоминаний, довольствоваться пучком сена и подстилкой.
   – Подойдем поближе? – спросил он.
   – Нет. И так хорошо, – сказал Марселен. – Закрой дверь.
   Они вернулись в комнату.
   – Знатные овцы, – вздохнул Исай. – И обходятся почти даром.
   – Вот только навара никакого.
   – А как же сало, шерсть?
   – О чем с тобой говорить. Иди спать.
   Исай провел рукой по подбородку. Потер отросшую, шуршащую, как трава, щетину.
   – Ну хоть нравятся они тебе? – спросил он с беспокойством.
   – Конечно, нравятся.
   Они прошли один за другим в холодную комнату, где стояли две высокие деревянные кровати с туго набитыми перинами. Пламя отражалось в овальном стекле. На стене в рамке висело изображение «Христова Сердца». От него расходились красные лучи. Рядом был приколот букет засохших цветов и две открытки, на одной из которых была изображена Святая Тереза, на другой – Эйфелева башня. У кровати Марселена лежала стопка старых газет. Иногда он читал их на ночь. Исай, глядя на склоненного над пачкой газет брата, только удивлялся его терпению. Но на этот раз газеты остались лежать в углу, а Марселен лег и сразу задул свечу.
   От окна шел слабый лунный свет. В темноте, недалеко от себя Исай неясно различал уткнувшуюся в подушку голову брата.
   Хриплое прерывистое дыхание разрывало тишину. Поскрипывали прогнувшиеся от снега доски. Лежа на спине с открытыми глазами, Исай искал и не мог найти причину той радости, которая не давала ему уснуть. Он уже не помнил о черных крестах на полях дневника, о прошлых неудачах и смертях. «Брат вернулся. Он здесь, рядом со мной. Завтра мы весь день будем вместе». И эта мысль, как добрая весть, не оставляла его до той поры, пока сознание не рассеялось и уставшее тело не провалилось в сон
 

Глава 3

 
   Марселен еще спал, а Исай, примостившись возле дома, резал дранку. В левой руке у него был нож, который он крепко прижимал к лиственничному чурбаку, в правой – киянка.
   Короткий удар, и лезвие ножа ровно вошло в дерево. Вокруг расстилались серо-белые поля. Ночной снег смешался с землей. Припорошенные, поблекшие после снегопада горы уплывали куда-то вдаль. Раздавался звон колокольцев – это деревенский мальчишка-астушок с приходом дня выгонял коз на склоны невысоких холмов. Эхо гулко вторило каждому удару молотка. Исай подобрал отскочившую от чурбака дощечку и придирчиво осмотрел ее. Пальцы скользили по дереву. Он думал о простых вещах и был счастлив. Голос Марселена вывел его из задумчивости.
   – Исай, ты что, заснул?
   Брат стоял у него за спиной, побритый, причесанный, в рубашке с расстегнутым воротником, из-под которого выглядывал зеленый шейный платок.
   – Я и не слышал, как ты подошел, – виновато улыбаясь, сказал Исай.
   – Ты хоть завтракал?
   – Ну а как же. А ты что делаешь?
   – Да так, кое-что по хозяйству. Вот, дранку режу, скотину напоил, корм задал, коз подоил, огонь развел, ботинки почистил.
   – Молодец, – похвалил Марселен.
   Исай удивился так, будто Марселен поцеловал его в щеку. От неожиданности он встал. Похвала брата взволновала его. «Хорошо все-таки нам вдвоем», – растроганно подумал он.
   – Я тоже был занят делом.
   – Ты работал?
   – Нет, я размышлял.
   – О чем?
   – О своих планах. Вчера я тебе ничего не сказал, не ко времени было. А сегодня я все как следует обдумал. По-моему, тебе понравится.
   Исай вертел в руках дощечку.
   – Конечно, Марселен.
   – Тогда положи дранку.
   – Хорошо.
   – Пойдем в дом. Там все и обсудим.
   Исай вошел вслед за братом в большую комнату, сел на скамью у окна и подался вперед, всем своим видом показывая, что приготовился внимательно слушать.
   – Сиди тихо, не отвлекайся. Постарайся понять. Это не сложно.
   И он заговорил тихим, вкрадчивым голосом.
   – Что ты думаешь о нашей жизни?
   – Жизнь как жизнь.
   – Одиночество и нищета. Что нас здесь держит? Еще когда ты был проводником, можно было сказать, что горы кормят нас.
   Но теперь они больше не существуют для тебя. Ну а я никогда их и не любил.
   Исай наклонил голову набок, чтобы не пропустить ни слова. По тону, каким брат говорил с ним, он понял, что речь пойдет о серьезном. Нужно быть повнимательнее и не сказать что-нибудь невпопад, не огорчить Марселена.
   – Продолжай, – велел он.
   – Если будет непонятно – переспроси.
   – Хорошо.
   – Там, внизу, – говорил Марселен, – люди живут полной жизнью, веселятся, делают деньги. А мы торчим в этом медвежьем углу, увязнув по уши в грязи, с керосиновой лампой и овцами.
   – Ты прав, на нашей земле хлеб нелегкий, – пробормотал Исай и тут же понял, что его ответ понравился Марселену.
   – Нелегкий! Тебе ли этого не знать! Так вот, с меня достаточно. Не нужно мне больше этой земли с ее нелегким хлебом.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Что я уезжаю.
   Слово упало, как камень в колодец. Перед глазами поплыли круги.
   – Как уезжаешь? – выдавил он.
   Марселен стоял перед ним, заложив руки в карманы, и спокойно улыбался:
   – Да так вот и уезжаю. Переберусь в город.
   Пойду в торговлю. Как младший Огаду.
   Помнишь сына Огаду? Парень – не умней других. Три года назад открыл привокзальный магазин. Вертится понемногу. Подрабатывает тренером по горным лыжам. Продает спортинвентарь.
   – Ты тоже будешь продавать спортинвентарь?
   – Да хоть бы и так. Огаду предложил мне войти в долю. Это было бы неплохо. Работа непыльная. Да и деньги верные. Только я должен выплатить свой пай.
   – Кому?
   – Огаду. Если я хочу рассчитывать на прибыль, я должен вложить в дело свои средства, – Но у тебя же их нет.
   – Нет, но я могу их раздобыть.
   Исай не мог поверить, что все происходящее – не сон, что он у себя дома и слышит голос брата. Силы покидали его по мере того, как смысл сказанного доходил до его сознания. Он посмотрел на камин, чтобы хоть взглядом ухватиться за что-то, прочное и незыблемое.
   – Ты слушаешь? – спросил Марселен. – Повтори то, что я сказал.
   – Ты хочешь уехать, тебе нужны деньги.
   – Да, так вот. Теперь я знаю, где их взять.
   – Где же?
   – А дом?
   – Что дом?
   – Он же стоит денег.
   – Конечно.
   – Вчера в городе я ходил к нотариусу, мэтру Петифону. Я ему все объяснил. У него есть покупатель.
   – Какой покупатель?
   – На дом… Серьезный человек. Денежный мешок. Промышленник с севера. Вот уже шесть лет он в отпуск приезжает в горы.
   Ищет старый дом в местном стиле. Хочет построить себе шале. Мэтр Петифон уверен, что наш домишко ему подойдет. Мы продадим его на выгодных условиях, и причитающуюся мне долю я вложу в дело Огаду.
   Он так частил, что Исай инстинктивно съежился, как под проливным дождем. Слова лились на него рекой: «Домишко… продадим… войти в долю…» Потом он почувствовал сильный удар в грудь.
   – Мы не можем продать дом.
   – Почему?
   – Мы оба здесь родились, здесь родился отец, дед…
   – Вот именно. Их пример как раз и доказывает, что в этой дыре хоть всю жизнь надрывайся, как каторжный, а так ничего и не наживешь. А дом? Ты посмотри, что в нем хорошего?
   – Но это же дом, – удивился Исай.
   По правде сказать, попроси у него Марселен отрезать себе руку или ногу, то и тогда он не был бы так поражен, как сейчас. Он накрепко прирос к этому дому. Он был ничто без этой развалюхи, но и она была ничем без него. Марселен сделал шаг вперед. Свет от окна лег ему на лицо. В глазах не было злобы.
   – Я понимаю, – снова заговорил он. – Мне тоже нелегко оставлять этот дом. Но когда идешь вперед, нужно освободиться от лишнего груза.
   – Дом – не балласт, – ответил Исай.
   – Нет, балласт, если на нем нельзя заработать.
   – Где же я буду жить, когда мы продадим дом?
   – В другом доме.
   – С тобой?
   – Нет, не со мной. Я же сказал, что переберусь в город.
   Исай тряхнул головой.
   – Как же я без тебя?
   Он невольно вспомнил ту ночь, когда Марселен появился на свет. Он представил, как держал в руках беспомощный кричащий комочек, а мать, обнаженная, стонала, лежа на перепачканных простынях.
   – Если не хочешь жить один – женись, – сказал Марселен.
   Тельце новорожденного еще стояло у него перед глазами, и этот новорожденный говорит с ним внушительным, властным тоном.
   – Пятьдесят два – еще не старость. Да и есть тут одна, она не прочь выйти за тебя:
   Мари Лавалу…
   Он сказал это так внезапно, что у Исая перехватило дыхание. Вся кровь прилила к лицу.
   – Не трогай Мари Лавалу, – прервал его Исай, но Марселен не унимался.
   – Она на пять лет старше тебя. Ну и что?
   Недурна собой да к тому же здоровая, чистоплотная, работящая. Дом подновить немного – будет лучший в деревне. В одиночку ей трудно вести хозяйство. Ей нужен в доме мужчина. Ты же бегал за ней тридцать лет назад. Сам ведь мне рассказывал…
   Да, так оно и было. Когда-то Исай был влюблен в Мари Лавалу. Но он робел перед женщинами и не открылся ей. Она жила одна с родителями. Ждала. Бледнела. А он мешкал. Ее родители умерли почти одновременно. Она переехала в долину: пошла в работницы к кюре. Исай долго молча переживал разлуку. Потом забыл ее. Из-за гор, которые все больше забирали его. Через двадцать девять лет кюре умер. Мари Лавалу вернулась в деревню и поселилась в большом пустом доме.
   – При встрече со мной она всегда говорит о тебе, – продолжал Марселен. – Тебе будет хорошо у нее. Она станет ухаживать за тобой. Ты ни в чем не будешь испытывать недостатка. В таком возрасте, да при твоем здоровье она просто находка. А я буду часто навещать тебя.
   Исай не мог понять, как пухленькая, цветущая девчушка времен его молодости могла превратиться в угловатое существо с тусклым взглядом и обвисшим подбородком.
   Всякий раз, когда он думал о ней, у него возникало чувство, что Господь Бог сыграл с ней злую шутку…
   – Нет, Марселен. Поздно мне думать о женитьбе. Если ты уедешь, я останусь один. И умру один. Но ты не можешь хотеть мне смерти.
   – Конечно, я не хочу твоей смерти, – раздраженно сказал Марселен.
   – Вот и хорошо.
   Марселен почесал затылок.
   – Ну тогда, если ты ни в какую не хочешь жениться, мы сделаем по-другому… Ты видишь, я все предусмотрел…
   – Да, Марселен.
   – Когда мы продадим дом, я уеду, а ты перейдешь к Жозефу на то время, пока я не устрою свои дела с Огаду… Тогда ты приедешь ко мне… Поселишься в моем… доме. И мы снова заживем одной семьей… Дружно… Как братья… Ты согласен?
   Он явно начал терять терпение. Он наклонился над братом, будто хотел покрыть его своей тенью, подчинить своим мыслям. Исай видел над собой блестящие глаза, диктующие свою волю. Чувствовал его горячее дыхание у себя на лице.