Страница:
– Мессир! – произнес вдруг Робер. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. Для врагов. – Их там осталось всего-то сотни три, не больше. А нас тут два десятка. Давайте я возьму девять человек и…
Что хотел предложить храбрый арденнский рыцарь, защитники так и не узнали – его речь заглушил жуткий многоголосый визг, сопровождаемый хрипами и храпением. Это вслед за птицами словно взбесились одновременно все кони. Издавая истошные звуки, они вставали на дыбы и рвали поводья.
– Все к стене! – стараясь перекричать обезумевших животных, что есть мочи, заорал Недобитый Скальд.
Защитники ринулись в сторону скалы, и вовремя, – потерявший голову, неуправляемый табун, сметая все на своем пути, ринулся вниз по склону. Животные, словно они все и сразу ослепли, мчались прямо на выставленные щиты, сбивая их и топча укрывавшихся за ними генуэзцев и сарацин, натыкались на полном скаку на подставленные рибодекины и, будто не ощущая боли, кувыркаясь, перелетали прямо через них, обрушиваясь всем корпусом на тех, кто пытался таким образом найти спасение. За несколько мгновений, показавшихся вечностью, под копытами не разбирающих дороги коней погибло не меньше половины вражеских отрядов. Достигнув дна ущелья и упершись в противоположную стену, кони стали беспорядочно метаться взад-вперед, продолжая сеять панику.
Только теперь Жак заметил, что дождь, сошедший было на нет, снова начал усиливаться и уже почти превратился в ливень, а небо опять заволокли низкие, висящие почти над самой головой, облака. Действительно, сделав круг и дойдя до развалин Керака, гроза не просто возвращалась, а шла прямо на них.
– Ну, Скальд, ты как хочешь, а я пошел! – С этими словами де Мерлан вытянул из ножен меч и понесся навстречу уцелевшим врагам.
– Всем стоять! – Окрик приора словно пригвоздил к земле ноги Жака, который вместе с другими рыцарями устремился вслед за Робером. – Я не знаю, что случилось с нашими конями, но они нам подарили еще один шанс уцелеть. Поэтому нужно выстоять и удержать рубеж, не поддаваясь безумству!
Защитники наблюдали, как Робер, медленно двигаясь вниз по склону, словно языческий бог войны, сеял вокруг себя смерть. Маленький рыжеволосый рыцарь работал мечом со скоростью мельничного колеса во время паводка и отправлял христиан в преисподнюю, а мусульман к Аллаху еще до того, как они успевали сообразить, в чем дело.
Первыми опомнились сарацины. Собранные Салехом и его личной гвардией, они образовали подобие строя, смогли, хоть и ценой ощутимых потерь, остановить Робера и теперь оттесняли его назад. Вскоре к мусульманам присоединились и генуэзцы. Окруженный Робер вскочил на небольшое возвышение и теперь отражал атаки одновременно со всех сторон. Он был словно заговорен от железа – ни одно из многочисленных копий до сих пор не смогло его задеть.
Последний оставшийся в живых пизанец вскочил на камень, взвел арбалет, прицелился и… рухнул лицом в пропитанную кровью землю. Мастер Григ опустил свое оружие и присел на порожек кибитки.
– Я пойду к нему, мессир! – воскликнул Жак. – Если Робера убьют вот так, прямо у меня на глазах, а я буду просто стоять и смотреть, я не смогу этого себе простить никогда.
– Жак, Серпен, Скальд, вперед! – крикнул Сен-Жермен. Как опытный командир, он понимал, что братьев-рыцарей не остановит сейчас никакой запрет, и облек их волю в свой личный приказ, чтобы придать им силы и добавить уверенности.
Не дожидаясь повторного распоряжения, рыцари рванулись с места и устремились к возвышению, плотно окруженному со всех сторон врагами. Но Лучиано, наблюдавший за всем происходящим с удобной позиции, и здесь оказался на высоте. Он вовремя заметил, что к неистовому франку идет подкрепление, и отправил им на перехват свой последний резерв.
– Удержать их, во что бы то ни стало, пока остальные не прикончат этого ублюдка! – крикнул генуэзец.
Лучшие воины республики Святого Георгия, выстроившись в цепь и выставив перед собой мечи, стали стеной перед рыцарями.
– Ах ты, гаденыш! Да сколько же ты нам еще кровь будешь пить! – С этими словами Недобитый Скальд ринулся в сторону юного генуэзского капитана. Тот, как ни странно, не пустился наутек, а напротив, проявил недюжинную храбрость – обнажил меч и бросился навстречу гиганту.
Их поединок напоминал бой Давида с Голиафом. Одного удара знаменитой булавы было вполне достаточно, чтобы голова генуэзца раскололась вместе со шлемом, как орех, но тот, двигаясь быстро, словно ласка, не давал возможности гиганту нанести удар. Уклоняясь от свистящей шипованной головки, которая вздымала то фонтаны земли, то, попадая в камень, снопы искр, он стремился занять позицию, из которой можно было бы поразить Скальда мечом. В то же время стремительный, словно матерый секач, фландрский рыцарь успевал вертеться во все стороны, одновременно размахивая булавой и уходя из-под удара.
Пока они исполняли свой смертельный танец не в силах поразить друг друга, Жак, обезумев от отчаяния, прорубался на выручку приятелю, не видя врагов в лицо, словно он шел через лес. Но силы де Мерлана были уже на исходе. Генуэзец с двуручным мечом, улучив момент, успел нанести удар, от которого арденнец едва успел увернуться. Однако кончик меча, скользнув по ноге, сумел пробить доспех и углубиться в мягкие ткани. Вниз на камень потекла струйка крови, а Робер, вначале не замечавший ранения, стал заметно прихрамывать.
Генуэзцы, оставшись на время без предводителя, быстро превратились в то, во что почти всегда превращается любое христианское войско, лишенное сильной руки, – то есть в разрозненную группу бойцов, сражающихся по отдельности, в меру личных способностей и собственного разумения. Каждый из них, не сообразуясь с общим замыслом, выбрал себе достойного, на его взгляд, противника и полностью был поглощен поединком, думая о том, что общая победа, как ни крути, достанется командиру, у которого молоко на губах не обсохло, а поединок принесет славу и трофеи каждому из них в отдельности.
В конце концов, Недобитый Скальд оказался проворнее юного противника и, сделав обманный маневр, обрушил ему на голову свою булаву. Удар был так силен, что неуязвимый миланский шлем расплющился, словно старый медный горшок, превратив всю верхнюю часть головы несостоявшегося военного гения в кровавое месиво из мозгов и обломков черепа.
Стремясь как можно скорее пробиться на помощь Роберу, Жак выдохся настолько, что мог применять лишь те приемы, что были у него отработаны до автоматизма. Он двигался, уходил от удара, подставлял то щит, то меч, наносил ответный удар, в два или три подхода расправлялся с очередным противником и продвигался вперед. Наступил, наконец, момент, когда от сарацин, полностью поглощенных сражением с Робером и повернутых к Жаку спиной, его отделял только один человек. Экономя силы, он нанес последнему противнику точный боковой удар. Тот застонал и, схватившись за рубленую рану, медленно осел на землю. Но и это препятствие оказалось не последним. Серый в яблоках конь со стрелой, торчащей из спины, оседая на задние ноги и рывками двигаясь вперед, оказался на пути у Жака, полностью перегородив ему дорогу, – чей-то шальной, явно сделанный наудачу выстрел задел ему позвоночник. Скакун, визжа от боли, присел, не давая рассмотреть, что происходит впереди.
Думая лишь о том, как скорее прийти на помощь другу, и не находя иного способа быстро расчистить дорогу, Жак со всего маху обрушил меч на выгнутую шею. Удар оказался таким сильным, что голова бедного животного немедленно отделилась от тела. Туловище завалилось на бок, несколько раз дернулось в предсмертной судороге и затихло.
Не чуя земли под ногами, Жак, наступив на тушу, бросился вперед. И почти сразу же остановился, бессильно опустив меч. Вокруг камня, на котором только что защищался арденнец, высилась гора неподвижных тел, а на его верхушке плясали, сотрясая мечами, вопящие «Алла!» сарацины.
– Где Робер? – раздался над ухом громовой голос. Рядом с ним, очумело озираясь по сторонам, стоял Недобитый Скальд.
– Он там! – указал рукой Жак. Голос его предательски дрогнул.
– Не успели все-таки! – проревел гигант. – Раз так, басурманам теперь не жить!
Скальд, Жак и присоединившийся к ним в последний момент Серпен бросились на врагов. Началась грубая, тупая свалка, лишенная какого бы то ни было военного изящества и к тому же проходящая под настоящим ливнем. Ветер уже не свистел, а завывал. Косые струи падали на землю и, размывая глину, устремлялись вниз все более полноводными ручьями. Молнии, пробиваясь сквозь сумрак, били в вершины ближайших гор, и, совсем ненадолго запаздывая, грохотал гром. Видно было не дальше, чем на три шага. В пелене дождя люди казались бесплотными призраками, и Жак, из последних сил нанося удары по врагам, давно уже не знал, кто бьется рядом с ним, кто выжил, а кто погиб. Только раз ему показалось, что мимо промелькнул мастер Григ, но он был в этом до конца не уверен.
Невозможно было сказать, сколько прошло времени до тех пор, когда дождь начал понемногу утихать. Воины устали настолько, что едва находили силы для того, чтобы поднять меч. Они беспомощно топтались в грязи, обмениваясь слабыми ударами, при этом, не в силах удержать равновесие, то и дело поскальзывались и падали на землю. В конце концов, сражающиеся стороны признали полную бессмысленность дальнейшего противоборства и, по молчаливому согласию, разошлись, чтобы хоть немного отдохнуть.
Опираясь на подобранный с земли обломок копья, Жак доковылял до верхней площадки, присел на порожек ближайшей кибитки, откинулся спиной на бортик, стянул с себя шлем и подставил лицо под струи падающей воды. Устремив невидящий взгляд на поднимающихся вверх по склону франков и монголов, он, едва шевеля губами, шептал слова молитвы, ощупывая при этом под доспехом грамоты, которые передал ему арденнский рыцарь, а перед глазами его проходили воспоминания о том, что происходило с ними, начиная с первого знакомства…
Рядом кто-то грузно опустился на корточки. Жак обернулся. Это был Чормаган. Не говоря ни слова, нойон кивнул в сторону камня, на котором принял последний бой де Мерлан, склонил голову в знак уважения к воинской доблести и перекрестился на свой несторианский манер.
Гром ударил над самой головой. Истошно вскрикнули разом птицы. Грохот был так силен, что Жаку показалось, будто от него содрогнулось самое основание горы. Прислушиваясь к эху в глубине ущелья, Чормаган нахмурился, склонил голову набок, словно внимательно прислушиваясь к чему-то вдали, затем вдруг приложил ладонь к скальному основанию. Лицо монгола прояснилось. Он упал на колени, приложил ухо к земле и начал быстро говорить.
– Что происходит? – спросил встревоженный голос. Рядом стоял де Барн.
– Он говорит, – перевел оказавшийся неподалеку мастер Григ, – что земля содрогается от топота копыт. Степняки с детства умеют разыскивать табуны и знают о приближении отрядов, слушая землю.
– И что это значит? – Из-за кибитки выглянул Недобитый Скальд.
– Это значит, – ответил де Барн. – Что к нам движется подмога.
– Чормаган-нойон говорит, – добавил мастер Григ, – сюда приближается большое войско. Два, а то и три тумена.
– Посмотрите! – вскричал, вглядываясь в пелену дождя, де Барн. – В стане врагов началось шевеление. Они, похоже, тоже услышали приближение многих всадников.
– Значит, теперь в ловушке не мы, а они, – обрадованно громыхнул гигант. – Что же, подождем немного и в случае чего ударим с тыла.
Теперь гул, исходящий от земли, ощущали не только монголы. Снизу раздались испуганные крики, и вскоре защитники увидели, что уцелевшие враги несутся вверх по склону беспорядочной толпой.
– Валить! – привычно закричал Недобитый Скальд и бросился им навстречу, размахивая булавой. Вслед за ним, собрав остатки сил, двинулись и остальные.
У Жака вдруг сильно кольнуло сердце. Он остановился, чтобы перевести дух, и ощутил вначале ногами, а затем и всем телом, как гудит под ногами земля. И гул этот был так силен, что его, наверное, не смогла бы произвести и вся христианская армия Заморья, соберись она целиком для защиты посланников. Гудение усилилось и перешло в мелкую дрожь. Сердце его охватил ледяной холод – он понял, что эта дрожь исходит не от копыт, а от самой земли. Снова ударил гром, и сразу же после этого скала, нависающая над ними, зашаталась. Откуда-то сверху, прямо на толпу бегущих врагов, обрушился черный камень, размером со взрослого быка, придавив не меньше десятка человек, и сразу же вслед за этим на ущелье обрушился град камней. Дрожь под ногами перешла в настоящую тряску. Так страшно Жаку не было еще никогда – земная твердь, основа мироздания и порядка, содрогалась и раскачивалась, словно палуба утлого суденышка.
Все, что происходило дальше, он видел словно во сне. Его сознание отказывалось воспринимать происходящее, даже когда земля начала шататься, словно поверхность стола на разболтавшихся ножках, сбивая с ног бегущих людей, а на то место, где погиб Робер, обрушился сильный камнепад. Теперь весь склон представлял собой дьявольскую смесь каменных обломков, доспехов и окровавленных тел. Люди в белых орденских одеждах метались в поисках спасения и падали под ударами вперемешку с черными генуэзцами, сарацинами и одетыми в меха монголами.
Жак обернулся назад. В вершину скалы, которой оканчивалась ниша, ударила молния, и ему показалось, что от этого удара цельная каменная стена пошла трещинами и начала оседать. В свете вспышки он разглядел наполовину заваленные камнями кибитки. «Там спасение», – подумал рыцарь и сломя голову бросился вперед. Камни падали со всех сторон, но не задели его ни разу. Чудом добравшись до площадки целым и невредимым, Жак прижался всем телом к борту кибитки и с ужасом наблюдал за происходящим.
Но оказалось, что землетрясение и камнепад – это еще не конец света. Из ущелья вдруг донесся тяжелый, утробный рев, и из прохода, который они защищали с утра, вынеслась стена воды. То ли ливень собрал в ущелье сходящие с гор ручьи, превратив их в поток, сокрушающий все на своем пути, то ли землетрясение, разрушив какие-то неведомые подземные плотины, заставило исторгнуть горное или подземное озеро всю свою воду, – но сейчас по дну ущелья неслась, увлекая за собой камни, крутя вырванные с корнем деревья, мощная полноводная река. Бурлящая черно-коричневая вода смывала и во мгновение ока уносила все, что оказывалось на ее пути, – кони, люди, сарацинские щиты и рибодекины сметались и исчезали из поля зрения, словно щепки. Молнии били по ближайшим холмам, словно сам Илья-пророк кружил над скалами на своей колеснице. Удары грома, падающие сверху камни и поднимающийся все выше и выше ревущий поток слились перед глазами Жака в нечто единое и неумолимое. Он стоял ни жив ни мертв, словно завороженный, не в силах пошевелиться и оторвать взгляд от происходящего. Камни сыпались прямо в воду, вздымая вверх водяные столбы, вокруг которых, то появляясь, то исчезая, мелькали головы и руки уносимых потоком людей.
Рядом с кибитками упал огромный камень, вслед за ним еще один, и еще. Не в силах сопротивляться, Жак осел на землю и закрыл глаза. Он слышал как рядом, все ближе и ближе продолжают падать камни – большие и маленькие. Затем он ощутил сильный удар в грудь. Последнее, что он почувствовал, была страшная боль в раненом плече.
Глава шестая,
Что хотел предложить храбрый арденнский рыцарь, защитники так и не узнали – его речь заглушил жуткий многоголосый визг, сопровождаемый хрипами и храпением. Это вслед за птицами словно взбесились одновременно все кони. Издавая истошные звуки, они вставали на дыбы и рвали поводья.
– Все к стене! – стараясь перекричать обезумевших животных, что есть мочи, заорал Недобитый Скальд.
Защитники ринулись в сторону скалы, и вовремя, – потерявший голову, неуправляемый табун, сметая все на своем пути, ринулся вниз по склону. Животные, словно они все и сразу ослепли, мчались прямо на выставленные щиты, сбивая их и топча укрывавшихся за ними генуэзцев и сарацин, натыкались на полном скаку на подставленные рибодекины и, будто не ощущая боли, кувыркаясь, перелетали прямо через них, обрушиваясь всем корпусом на тех, кто пытался таким образом найти спасение. За несколько мгновений, показавшихся вечностью, под копытами не разбирающих дороги коней погибло не меньше половины вражеских отрядов. Достигнув дна ущелья и упершись в противоположную стену, кони стали беспорядочно метаться взад-вперед, продолжая сеять панику.
Только теперь Жак заметил, что дождь, сошедший было на нет, снова начал усиливаться и уже почти превратился в ливень, а небо опять заволокли низкие, висящие почти над самой головой, облака. Действительно, сделав круг и дойдя до развалин Керака, гроза не просто возвращалась, а шла прямо на них.
– Ну, Скальд, ты как хочешь, а я пошел! – С этими словами де Мерлан вытянул из ножен меч и понесся навстречу уцелевшим врагам.
– Всем стоять! – Окрик приора словно пригвоздил к земле ноги Жака, который вместе с другими рыцарями устремился вслед за Робером. – Я не знаю, что случилось с нашими конями, но они нам подарили еще один шанс уцелеть. Поэтому нужно выстоять и удержать рубеж, не поддаваясь безумству!
Защитники наблюдали, как Робер, медленно двигаясь вниз по склону, словно языческий бог войны, сеял вокруг себя смерть. Маленький рыжеволосый рыцарь работал мечом со скоростью мельничного колеса во время паводка и отправлял христиан в преисподнюю, а мусульман к Аллаху еще до того, как они успевали сообразить, в чем дело.
Первыми опомнились сарацины. Собранные Салехом и его личной гвардией, они образовали подобие строя, смогли, хоть и ценой ощутимых потерь, остановить Робера и теперь оттесняли его назад. Вскоре к мусульманам присоединились и генуэзцы. Окруженный Робер вскочил на небольшое возвышение и теперь отражал атаки одновременно со всех сторон. Он был словно заговорен от железа – ни одно из многочисленных копий до сих пор не смогло его задеть.
Последний оставшийся в живых пизанец вскочил на камень, взвел арбалет, прицелился и… рухнул лицом в пропитанную кровью землю. Мастер Григ опустил свое оружие и присел на порожек кибитки.
– Я пойду к нему, мессир! – воскликнул Жак. – Если Робера убьют вот так, прямо у меня на глазах, а я буду просто стоять и смотреть, я не смогу этого себе простить никогда.
– Жак, Серпен, Скальд, вперед! – крикнул Сен-Жермен. Как опытный командир, он понимал, что братьев-рыцарей не остановит сейчас никакой запрет, и облек их волю в свой личный приказ, чтобы придать им силы и добавить уверенности.
Не дожидаясь повторного распоряжения, рыцари рванулись с места и устремились к возвышению, плотно окруженному со всех сторон врагами. Но Лучиано, наблюдавший за всем происходящим с удобной позиции, и здесь оказался на высоте. Он вовремя заметил, что к неистовому франку идет подкрепление, и отправил им на перехват свой последний резерв.
– Удержать их, во что бы то ни стало, пока остальные не прикончат этого ублюдка! – крикнул генуэзец.
Лучшие воины республики Святого Георгия, выстроившись в цепь и выставив перед собой мечи, стали стеной перед рыцарями.
– Ах ты, гаденыш! Да сколько же ты нам еще кровь будешь пить! – С этими словами Недобитый Скальд ринулся в сторону юного генуэзского капитана. Тот, как ни странно, не пустился наутек, а напротив, проявил недюжинную храбрость – обнажил меч и бросился навстречу гиганту.
Их поединок напоминал бой Давида с Голиафом. Одного удара знаменитой булавы было вполне достаточно, чтобы голова генуэзца раскололась вместе со шлемом, как орех, но тот, двигаясь быстро, словно ласка, не давал возможности гиганту нанести удар. Уклоняясь от свистящей шипованной головки, которая вздымала то фонтаны земли, то, попадая в камень, снопы искр, он стремился занять позицию, из которой можно было бы поразить Скальда мечом. В то же время стремительный, словно матерый секач, фландрский рыцарь успевал вертеться во все стороны, одновременно размахивая булавой и уходя из-под удара.
Пока они исполняли свой смертельный танец не в силах поразить друг друга, Жак, обезумев от отчаяния, прорубался на выручку приятелю, не видя врагов в лицо, словно он шел через лес. Но силы де Мерлана были уже на исходе. Генуэзец с двуручным мечом, улучив момент, успел нанести удар, от которого арденнец едва успел увернуться. Однако кончик меча, скользнув по ноге, сумел пробить доспех и углубиться в мягкие ткани. Вниз на камень потекла струйка крови, а Робер, вначале не замечавший ранения, стал заметно прихрамывать.
Генуэзцы, оставшись на время без предводителя, быстро превратились в то, во что почти всегда превращается любое христианское войско, лишенное сильной руки, – то есть в разрозненную группу бойцов, сражающихся по отдельности, в меру личных способностей и собственного разумения. Каждый из них, не сообразуясь с общим замыслом, выбрал себе достойного, на его взгляд, противника и полностью был поглощен поединком, думая о том, что общая победа, как ни крути, достанется командиру, у которого молоко на губах не обсохло, а поединок принесет славу и трофеи каждому из них в отдельности.
В конце концов, Недобитый Скальд оказался проворнее юного противника и, сделав обманный маневр, обрушил ему на голову свою булаву. Удар был так силен, что неуязвимый миланский шлем расплющился, словно старый медный горшок, превратив всю верхнюю часть головы несостоявшегося военного гения в кровавое месиво из мозгов и обломков черепа.
Стремясь как можно скорее пробиться на помощь Роберу, Жак выдохся настолько, что мог применять лишь те приемы, что были у него отработаны до автоматизма. Он двигался, уходил от удара, подставлял то щит, то меч, наносил ответный удар, в два или три подхода расправлялся с очередным противником и продвигался вперед. Наступил, наконец, момент, когда от сарацин, полностью поглощенных сражением с Робером и повернутых к Жаку спиной, его отделял только один человек. Экономя силы, он нанес последнему противнику точный боковой удар. Тот застонал и, схватившись за рубленую рану, медленно осел на землю. Но и это препятствие оказалось не последним. Серый в яблоках конь со стрелой, торчащей из спины, оседая на задние ноги и рывками двигаясь вперед, оказался на пути у Жака, полностью перегородив ему дорогу, – чей-то шальной, явно сделанный наудачу выстрел задел ему позвоночник. Скакун, визжа от боли, присел, не давая рассмотреть, что происходит впереди.
Думая лишь о том, как скорее прийти на помощь другу, и не находя иного способа быстро расчистить дорогу, Жак со всего маху обрушил меч на выгнутую шею. Удар оказался таким сильным, что голова бедного животного немедленно отделилась от тела. Туловище завалилось на бок, несколько раз дернулось в предсмертной судороге и затихло.
Не чуя земли под ногами, Жак, наступив на тушу, бросился вперед. И почти сразу же остановился, бессильно опустив меч. Вокруг камня, на котором только что защищался арденнец, высилась гора неподвижных тел, а на его верхушке плясали, сотрясая мечами, вопящие «Алла!» сарацины.
– Где Робер? – раздался над ухом громовой голос. Рядом с ним, очумело озираясь по сторонам, стоял Недобитый Скальд.
– Он там! – указал рукой Жак. Голос его предательски дрогнул.
– Не успели все-таки! – проревел гигант. – Раз так, басурманам теперь не жить!
Скальд, Жак и присоединившийся к ним в последний момент Серпен бросились на врагов. Началась грубая, тупая свалка, лишенная какого бы то ни было военного изящества и к тому же проходящая под настоящим ливнем. Ветер уже не свистел, а завывал. Косые струи падали на землю и, размывая глину, устремлялись вниз все более полноводными ручьями. Молнии, пробиваясь сквозь сумрак, били в вершины ближайших гор, и, совсем ненадолго запаздывая, грохотал гром. Видно было не дальше, чем на три шага. В пелене дождя люди казались бесплотными призраками, и Жак, из последних сил нанося удары по врагам, давно уже не знал, кто бьется рядом с ним, кто выжил, а кто погиб. Только раз ему показалось, что мимо промелькнул мастер Григ, но он был в этом до конца не уверен.
Невозможно было сказать, сколько прошло времени до тех пор, когда дождь начал понемногу утихать. Воины устали настолько, что едва находили силы для того, чтобы поднять меч. Они беспомощно топтались в грязи, обмениваясь слабыми ударами, при этом, не в силах удержать равновесие, то и дело поскальзывались и падали на землю. В конце концов, сражающиеся стороны признали полную бессмысленность дальнейшего противоборства и, по молчаливому согласию, разошлись, чтобы хоть немного отдохнуть.
Опираясь на подобранный с земли обломок копья, Жак доковылял до верхней площадки, присел на порожек ближайшей кибитки, откинулся спиной на бортик, стянул с себя шлем и подставил лицо под струи падающей воды. Устремив невидящий взгляд на поднимающихся вверх по склону франков и монголов, он, едва шевеля губами, шептал слова молитвы, ощупывая при этом под доспехом грамоты, которые передал ему арденнский рыцарь, а перед глазами его проходили воспоминания о том, что происходило с ними, начиная с первого знакомства…
Рядом кто-то грузно опустился на корточки. Жак обернулся. Это был Чормаган. Не говоря ни слова, нойон кивнул в сторону камня, на котором принял последний бой де Мерлан, склонил голову в знак уважения к воинской доблести и перекрестился на свой несторианский манер.
Гром ударил над самой головой. Истошно вскрикнули разом птицы. Грохот был так силен, что Жаку показалось, будто от него содрогнулось самое основание горы. Прислушиваясь к эху в глубине ущелья, Чормаган нахмурился, склонил голову набок, словно внимательно прислушиваясь к чему-то вдали, затем вдруг приложил ладонь к скальному основанию. Лицо монгола прояснилось. Он упал на колени, приложил ухо к земле и начал быстро говорить.
– Что происходит? – спросил встревоженный голос. Рядом стоял де Барн.
– Он говорит, – перевел оказавшийся неподалеку мастер Григ, – что земля содрогается от топота копыт. Степняки с детства умеют разыскивать табуны и знают о приближении отрядов, слушая землю.
– И что это значит? – Из-за кибитки выглянул Недобитый Скальд.
– Это значит, – ответил де Барн. – Что к нам движется подмога.
– Чормаган-нойон говорит, – добавил мастер Григ, – сюда приближается большое войско. Два, а то и три тумена.
– Посмотрите! – вскричал, вглядываясь в пелену дождя, де Барн. – В стане врагов началось шевеление. Они, похоже, тоже услышали приближение многих всадников.
– Значит, теперь в ловушке не мы, а они, – обрадованно громыхнул гигант. – Что же, подождем немного и в случае чего ударим с тыла.
Теперь гул, исходящий от земли, ощущали не только монголы. Снизу раздались испуганные крики, и вскоре защитники увидели, что уцелевшие враги несутся вверх по склону беспорядочной толпой.
– Валить! – привычно закричал Недобитый Скальд и бросился им навстречу, размахивая булавой. Вслед за ним, собрав остатки сил, двинулись и остальные.
У Жака вдруг сильно кольнуло сердце. Он остановился, чтобы перевести дух, и ощутил вначале ногами, а затем и всем телом, как гудит под ногами земля. И гул этот был так силен, что его, наверное, не смогла бы произвести и вся христианская армия Заморья, соберись она целиком для защиты посланников. Гудение усилилось и перешло в мелкую дрожь. Сердце его охватил ледяной холод – он понял, что эта дрожь исходит не от копыт, а от самой земли. Снова ударил гром, и сразу же после этого скала, нависающая над ними, зашаталась. Откуда-то сверху, прямо на толпу бегущих врагов, обрушился черный камень, размером со взрослого быка, придавив не меньше десятка человек, и сразу же вслед за этим на ущелье обрушился град камней. Дрожь под ногами перешла в настоящую тряску. Так страшно Жаку не было еще никогда – земная твердь, основа мироздания и порядка, содрогалась и раскачивалась, словно палуба утлого суденышка.
Все, что происходило дальше, он видел словно во сне. Его сознание отказывалось воспринимать происходящее, даже когда земля начала шататься, словно поверхность стола на разболтавшихся ножках, сбивая с ног бегущих людей, а на то место, где погиб Робер, обрушился сильный камнепад. Теперь весь склон представлял собой дьявольскую смесь каменных обломков, доспехов и окровавленных тел. Люди в белых орденских одеждах метались в поисках спасения и падали под ударами вперемешку с черными генуэзцами, сарацинами и одетыми в меха монголами.
Жак обернулся назад. В вершину скалы, которой оканчивалась ниша, ударила молния, и ему показалось, что от этого удара цельная каменная стена пошла трещинами и начала оседать. В свете вспышки он разглядел наполовину заваленные камнями кибитки. «Там спасение», – подумал рыцарь и сломя голову бросился вперед. Камни падали со всех сторон, но не задели его ни разу. Чудом добравшись до площадки целым и невредимым, Жак прижался всем телом к борту кибитки и с ужасом наблюдал за происходящим.
Но оказалось, что землетрясение и камнепад – это еще не конец света. Из ущелья вдруг донесся тяжелый, утробный рев, и из прохода, который они защищали с утра, вынеслась стена воды. То ли ливень собрал в ущелье сходящие с гор ручьи, превратив их в поток, сокрушающий все на своем пути, то ли землетрясение, разрушив какие-то неведомые подземные плотины, заставило исторгнуть горное или подземное озеро всю свою воду, – но сейчас по дну ущелья неслась, увлекая за собой камни, крутя вырванные с корнем деревья, мощная полноводная река. Бурлящая черно-коричневая вода смывала и во мгновение ока уносила все, что оказывалось на ее пути, – кони, люди, сарацинские щиты и рибодекины сметались и исчезали из поля зрения, словно щепки. Молнии били по ближайшим холмам, словно сам Илья-пророк кружил над скалами на своей колеснице. Удары грома, падающие сверху камни и поднимающийся все выше и выше ревущий поток слились перед глазами Жака в нечто единое и неумолимое. Он стоял ни жив ни мертв, словно завороженный, не в силах пошевелиться и оторвать взгляд от происходящего. Камни сыпались прямо в воду, вздымая вверх водяные столбы, вокруг которых, то появляясь, то исчезая, мелькали головы и руки уносимых потоком людей.
Рядом с кибитками упал огромный камень, вслед за ним еще один, и еще. Не в силах сопротивляться, Жак осел на землю и закрыл глаза. Он слышал как рядом, все ближе и ближе продолжают падать камни – большие и маленькие. Затем он ощутил сильный удар в грудь. Последнее, что он почувствовал, была страшная боль в раненом плече.
Глава шестая,
в которой выясняется, что пословица «двум смертям не бывать…» оказывается справедливой далеко не всегда
Окрестности ущелья Вади ай-Муджиб, 1229 год от Р. X., Благовещение Пресвятой Богородицы (25 марта)
Он долго находился в странном полуобмороке, и ему снова грезилась бескрайняя унылая, сумрачная равнина, которую, простираясь от горизонта до горизонта, разделяла каменная стена. Стоял ли, как это было раньше, с той стороны старик, он не видел. Единственное, что отличало это видение от других, было чистое ночное небо, щедро усыпанное звездами.
Жак вдруг понял, что он уже давно очнулся. Вокруг было тихо. Он не слышал ни раскатов грома, ни рева несущейся по ущелью воды, ни грохота падающих камней. На смену им пришло негромкое журчание и редкие крики птиц, раздающиеся откуда-то сверху. Ощущая на лице легкие прикосновения прохладного ночного ветерка, он понял, что дождь наконец-то прошел.
Жак открыл глаза. Как ни странно, картина неба над головой ничем не отличалась от той, что ему пригрезилась. Это было небо арабских ночей. На всем видимом пространстве не осталось ни облачка, большие и яркие звезды обрамляли Божий светильник – половинку желтой, налитой луны, плывущей в белой полосе Via Lactea – Млечного Пути. Воздух был чист и прозрачен, от небесных светил исходило ровное сияние, которое освещало долину так, словно была не ночь, а день. Израсходовав все свои силы, разбушевавшаяся стихия отступила, принеся в ущелье мир и успокоение. Вырвавшийся на свободу поток, забрав с собой все, что смог унести, давно уже выплеснулся в тяжелые воды Мертвого моря и теперь по дну ущелья, мелея на глазах, текла спокойная медлительная речка. Скалы быстро остывали, охлаждая прогретый за день воздух, и над водой длинными космами слоился белый плотный туман.
Дно ущелья, по которому пронесся поток, блестело вылизанными водой камнями, словно его тщательно прибрал неведомый великан. В отличие от очищенного водой русла, весь склон, где шло последнее сражение, представлял собой страшный ковер из недвижных тел, засыпанных сверху большими и маленькими камнями.
Жак вздохнул полной грудью и, втягивая в себя ночной воздух, влажный и прохладный, ощутил вдруг не то запах, не то привкус, отдающий металлом, какой исходит обычно от хорошо почищенной медной посуды. Это пахла пропитавшая землю кровь.
Птицы успокоились и возвратились на скальные карнизы, явно готовясь к долгожданному пиршеству. То одна то другая срывалась вниз, собираясь спикировать на склон, но делала несколько кругов и с возмущенным криком возвращалась на место. Птицы не решались садиться на землю потому, что среди завалов бродили, пошатываясь, едва различимые в сумраке фигуры.
Заметив шевеление, один из бродящих по склону немедленно двинулся в сторону Жака. Тень приближалась. Судя по плотному кольчужному доспеху, доходящему до колен, и длинному прямому мечу, который он сжимал в руке, это был не сарацин, а франк. Только вот кто именно – рыцарь ордена или генуэзец, разобрать было невозможно. Жак нащупал рукоятку меча и попытался встать.
– Не хватайся за оружие, брат-рыцарь! – услышал он хорошо знакомый голос. – Битва давно закончилась, и те, кто уцелел, ищут раненых под завалами.
– Я гляжу, что ты цел и невредим, сир де Барн, – поднимаясь на ноги, удивленно произнес Жак. – И многие из защитников остались в живых?
– К сожалению, нет, монсир, – с грустью в голосе отвечал яффский рыцарь. – Все, кого не смыло водой, погибли под камнями. Уцелели лишь те, кто успел подняться на самый верх и находился у этих трех кибиток.
Он повернулся в ту сторону, куда показывал собрат тевтонского ордена. Три кибитки Толуя, наполовину заваленные камнями, стояли на том же самом месте, где их оставили защитники во время последнего боя. Из-за них появилась широкоплечая фигура рыцаря, в котором Жак без труда узнал Серпена.
– Похоже, только зря теряем время, – подойдя поближе, сказал тот, – под завалами только трупы. Мы ловим оставшихся лошадей, не пешком же нам отсюда уходить.
– Робер! – позвал Жак.
– Он погиб, брат-рыцарь, – послышался из-за спины печальный голос. – На том месте, где он сражался, один из самых больших завалов.
Жак развернулся. Перед ним, сжимая в руке арбалет, стоял мастер Григ.
– Павшие в этой битве навсегда останутся в наших сердцах, – положив руку на плечо бывшему бургундскому виллану, произнес киликиец. – Но сейчас, Жак, мы должны в первую очередь позаботиться о себе и о возложенной на нас миссии. Близится полночь, и нам нужно как можно скорее решить, что делать дальше.
– Так кто же остался жив? – спросил Жак.
– Немногие, увы, – ответил тот, – я, ты, брат Серпен, приор Сен-Жермен, де Барн и Недобитый Скальд. А из монголов только Толуй и Чормаган-нойон.
Вскоре на площадке у кибиток собрались все, о ком говорил мастер Григ.
– Vare, legionis redde! (Вар, верни легионы!) – оглядывая место сражения, печально произнес Сен-Жермен. – Крестоносного братства рыцарей Святого Гроба больше нет.
Жак вспомнил монастырскую учебу – фраза, произнесенная на латыни, принадлежала римскому императору Августу, узнавшему о том, что армия под командованием полководца Квинтилия Вара была разгромлена германцами.
– Тот, кто забрал наших братьев, не вернет их назад, мессир, – тихо произнес в ответ Жак. – Но, как бы то ни было, а поле боя осталось за нами. Мы целы, враги погибли, и то, что мы должны доставить в Иерусалим, по-прежнему под нашей охраной.
Сен-Жермен покачал головой и собрался было что-то ему ответить, но их разговор прервали монголы, которые вдруг начали жаркий спор. Толуй что-то строго приказывал своему нойону. Тот не соглашался, упрямился, и даже, судя по необычно жесткому тону, позволил себе в отношении монгольского принца несколько резких выражений.
– О чем они говорят? – спросил приор.
– Хан приказывает Чормагану выбрать двух лучших коней и, не теряя ни минуты, что есть сил нестись в Каракорум, чтобы задержать харултай до его возвращения, – перевел мастер Григ. – Чормаган отказывается это делать, говоря, что лучше бы именно он, хан Толуй, поехал в Монголию, а Чормаган остался с нами и довершил дело, исполнив завещание Чингисхана. Что несмотря ни на что поездка в Иерусалим смертельно опасна. Толуй в свою очередь говорит, что хоронить отцов обязаны дети, а подданные должны исполнять приказы, и он, Чормаган, обязан успеть в Каракорум до начала харултая, дабы все их жертвы не оказались напрасны.
– Монгольский хан прав, – кивнул Сен-Жермен. – Нам предстоит нелегкий и небыстрый путь. Все изменилось, и от того, будет ли Толуй избран новым великим ханом, зависит слишком многое. Переведи ему, уважаемый мэтр, что сейчас Чормаган гораздо нужнее там, в Каракоруме, чем здесь.
Выслушав перевод, нойон угрюмо поглядел на франков, затем на хана, кивнул и, более не прекословя, начал собираться в дорогу. Выбрав, как того и требовал Толуй, самых лучших коней и набив переметные сумы всем, что было необходимо для долгого и опасного пути, Чормаган-нойон, обняв по очереди всех рыцарей, поклонился Толую и вскочил в седло. Конские копыта захлопали по воде. Всадник погрузился в туман вначале по стремена, затем по пояс, стал быстро удаляться и вскоре растворился в темноте.
После того как призрачная тень скрылась меж скал, взоры присутствующих обратились к стоящим плечом к плечу Сен-Жермену и Толую.
– Нам, наверное, тоже не мешало бы послать гонца в Иерусалим, – неуверенно произнес де Барн. – Отправляться дальше, не зная, что нас ждет впереди, очень рискованно.
– Вот об этом я и хотел бы поговорить, – кивнул приор. – Я думаю, что мы должны спрятать саркофаг и сокровища в горах и только после того, как окончательно прояснится, что сейчас происходит в королевстве, с почетом доставить тело императора монголов в Святой Град.
– Хан Толуй полностью с этим согласен, – перевел слова монгольского царевича мастер Григ. – Он хочет войти в священный для христиан город во главе своего войска, а не как беглец.
– Не могли бы вы, наконец, прояснить, уважаемые сеньоры, – не выдержав, громыхнул Недобитый Скальд, – о каком саркофаге идет речь. Насколько я понял, в этих вот кибитках находятся не только инсигнии [32]первого Иерусалимского королевства, которые вы, мессир, демонстрировали перед последним штурмом…
– Ты прав, рыцарь, – ответил Сен-Жермен. – Главная цель нашей миссии заключается в ином. Вы с де Барном сражались с нами плечом к плечу, и я не вижу причин, чтобы и дальше скрывать от вас нашу тайну.
Как всегда коротко и сжато, приор в нескольких словах посвятил вновь прибывших рыцарей в события последних месяцев.
– С телом Чингисхана тем более нельзя возвращаться в Иерусалим, – внимательно выслушав рассказ, покачал головой де Барн.
– Но и здесь оставаться тоже нельзя, – добавил гигант. Теперь он смотрел на уцелевшие кибитки с почтением. – Место такого кровопролитного сражения невозможно сохранить в тайне.
– Согласен, – кивнул приор. – Остается только решить, куда нам уходить, возвращаться назад или продолжать двигаться вперед к Мертвому морю?
– Не нужно возвращаться, – с помощью Грига в разговор вмешался Толуй. – Там мы не найдем места для того, чтобы укрыть драгоценный груз. Конечно, и путь вперед также чреват множеством опасностей, однако…
– Мне кажется, братья, – не дав киликийцу закончить перевод, произнес де Барн, что Господь сам указал нам путь к спасению.
Он протянул руку вперед, и все увидели, что часть каменной стены, которой заканчивалась верхняя площадка скального углубления, раскололась в нескольких местах и просела вниз, открывая узкий проход, уходящий в глубину скал.
– Жак, де Барн и Серпен! – вглядываясь в черноту, отдал команду приор. – Пойдите вперед и поглядите, что там внутри. В этих горах, чем ближе к морю, чем чаще встречаются ниши и провалы. Похоже, Господь, не оставив нас своей милостью, дает нам шанс найти надежное укрытие. У нас в запасе осталось несколько факелов, которые не намочил дождь. Возьмите их с собой, чтобы освещать путь.
Он долго находился в странном полуобмороке, и ему снова грезилась бескрайняя унылая, сумрачная равнина, которую, простираясь от горизонта до горизонта, разделяла каменная стена. Стоял ли, как это было раньше, с той стороны старик, он не видел. Единственное, что отличало это видение от других, было чистое ночное небо, щедро усыпанное звездами.
Жак вдруг понял, что он уже давно очнулся. Вокруг было тихо. Он не слышал ни раскатов грома, ни рева несущейся по ущелью воды, ни грохота падающих камней. На смену им пришло негромкое журчание и редкие крики птиц, раздающиеся откуда-то сверху. Ощущая на лице легкие прикосновения прохладного ночного ветерка, он понял, что дождь наконец-то прошел.
Жак открыл глаза. Как ни странно, картина неба над головой ничем не отличалась от той, что ему пригрезилась. Это было небо арабских ночей. На всем видимом пространстве не осталось ни облачка, большие и яркие звезды обрамляли Божий светильник – половинку желтой, налитой луны, плывущей в белой полосе Via Lactea – Млечного Пути. Воздух был чист и прозрачен, от небесных светил исходило ровное сияние, которое освещало долину так, словно была не ночь, а день. Израсходовав все свои силы, разбушевавшаяся стихия отступила, принеся в ущелье мир и успокоение. Вырвавшийся на свободу поток, забрав с собой все, что смог унести, давно уже выплеснулся в тяжелые воды Мертвого моря и теперь по дну ущелья, мелея на глазах, текла спокойная медлительная речка. Скалы быстро остывали, охлаждая прогретый за день воздух, и над водой длинными космами слоился белый плотный туман.
Дно ущелья, по которому пронесся поток, блестело вылизанными водой камнями, словно его тщательно прибрал неведомый великан. В отличие от очищенного водой русла, весь склон, где шло последнее сражение, представлял собой страшный ковер из недвижных тел, засыпанных сверху большими и маленькими камнями.
Жак вздохнул полной грудью и, втягивая в себя ночной воздух, влажный и прохладный, ощутил вдруг не то запах, не то привкус, отдающий металлом, какой исходит обычно от хорошо почищенной медной посуды. Это пахла пропитавшая землю кровь.
Птицы успокоились и возвратились на скальные карнизы, явно готовясь к долгожданному пиршеству. То одна то другая срывалась вниз, собираясь спикировать на склон, но делала несколько кругов и с возмущенным криком возвращалась на место. Птицы не решались садиться на землю потому, что среди завалов бродили, пошатываясь, едва различимые в сумраке фигуры.
Заметив шевеление, один из бродящих по склону немедленно двинулся в сторону Жака. Тень приближалась. Судя по плотному кольчужному доспеху, доходящему до колен, и длинному прямому мечу, который он сжимал в руке, это был не сарацин, а франк. Только вот кто именно – рыцарь ордена или генуэзец, разобрать было невозможно. Жак нащупал рукоятку меча и попытался встать.
– Не хватайся за оружие, брат-рыцарь! – услышал он хорошо знакомый голос. – Битва давно закончилась, и те, кто уцелел, ищут раненых под завалами.
– Я гляжу, что ты цел и невредим, сир де Барн, – поднимаясь на ноги, удивленно произнес Жак. – И многие из защитников остались в живых?
– К сожалению, нет, монсир, – с грустью в голосе отвечал яффский рыцарь. – Все, кого не смыло водой, погибли под камнями. Уцелели лишь те, кто успел подняться на самый верх и находился у этих трех кибиток.
Он повернулся в ту сторону, куда показывал собрат тевтонского ордена. Три кибитки Толуя, наполовину заваленные камнями, стояли на том же самом месте, где их оставили защитники во время последнего боя. Из-за них появилась широкоплечая фигура рыцаря, в котором Жак без труда узнал Серпена.
– Похоже, только зря теряем время, – подойдя поближе, сказал тот, – под завалами только трупы. Мы ловим оставшихся лошадей, не пешком же нам отсюда уходить.
– Робер! – позвал Жак.
– Он погиб, брат-рыцарь, – послышался из-за спины печальный голос. – На том месте, где он сражался, один из самых больших завалов.
Жак развернулся. Перед ним, сжимая в руке арбалет, стоял мастер Григ.
– Павшие в этой битве навсегда останутся в наших сердцах, – положив руку на плечо бывшему бургундскому виллану, произнес киликиец. – Но сейчас, Жак, мы должны в первую очередь позаботиться о себе и о возложенной на нас миссии. Близится полночь, и нам нужно как можно скорее решить, что делать дальше.
– Так кто же остался жив? – спросил Жак.
– Немногие, увы, – ответил тот, – я, ты, брат Серпен, приор Сен-Жермен, де Барн и Недобитый Скальд. А из монголов только Толуй и Чормаган-нойон.
Вскоре на площадке у кибиток собрались все, о ком говорил мастер Григ.
– Vare, legionis redde! (Вар, верни легионы!) – оглядывая место сражения, печально произнес Сен-Жермен. – Крестоносного братства рыцарей Святого Гроба больше нет.
Жак вспомнил монастырскую учебу – фраза, произнесенная на латыни, принадлежала римскому императору Августу, узнавшему о том, что армия под командованием полководца Квинтилия Вара была разгромлена германцами.
– Тот, кто забрал наших братьев, не вернет их назад, мессир, – тихо произнес в ответ Жак. – Но, как бы то ни было, а поле боя осталось за нами. Мы целы, враги погибли, и то, что мы должны доставить в Иерусалим, по-прежнему под нашей охраной.
Сен-Жермен покачал головой и собрался было что-то ему ответить, но их разговор прервали монголы, которые вдруг начали жаркий спор. Толуй что-то строго приказывал своему нойону. Тот не соглашался, упрямился, и даже, судя по необычно жесткому тону, позволил себе в отношении монгольского принца несколько резких выражений.
– О чем они говорят? – спросил приор.
– Хан приказывает Чормагану выбрать двух лучших коней и, не теряя ни минуты, что есть сил нестись в Каракорум, чтобы задержать харултай до его возвращения, – перевел мастер Григ. – Чормаган отказывается это делать, говоря, что лучше бы именно он, хан Толуй, поехал в Монголию, а Чормаган остался с нами и довершил дело, исполнив завещание Чингисхана. Что несмотря ни на что поездка в Иерусалим смертельно опасна. Толуй в свою очередь говорит, что хоронить отцов обязаны дети, а подданные должны исполнять приказы, и он, Чормаган, обязан успеть в Каракорум до начала харултая, дабы все их жертвы не оказались напрасны.
– Монгольский хан прав, – кивнул Сен-Жермен. – Нам предстоит нелегкий и небыстрый путь. Все изменилось, и от того, будет ли Толуй избран новым великим ханом, зависит слишком многое. Переведи ему, уважаемый мэтр, что сейчас Чормаган гораздо нужнее там, в Каракоруме, чем здесь.
Выслушав перевод, нойон угрюмо поглядел на франков, затем на хана, кивнул и, более не прекословя, начал собираться в дорогу. Выбрав, как того и требовал Толуй, самых лучших коней и набив переметные сумы всем, что было необходимо для долгого и опасного пути, Чормаган-нойон, обняв по очереди всех рыцарей, поклонился Толую и вскочил в седло. Конские копыта захлопали по воде. Всадник погрузился в туман вначале по стремена, затем по пояс, стал быстро удаляться и вскоре растворился в темноте.
После того как призрачная тень скрылась меж скал, взоры присутствующих обратились к стоящим плечом к плечу Сен-Жермену и Толую.
– Нам, наверное, тоже не мешало бы послать гонца в Иерусалим, – неуверенно произнес де Барн. – Отправляться дальше, не зная, что нас ждет впереди, очень рискованно.
– Вот об этом я и хотел бы поговорить, – кивнул приор. – Я думаю, что мы должны спрятать саркофаг и сокровища в горах и только после того, как окончательно прояснится, что сейчас происходит в королевстве, с почетом доставить тело императора монголов в Святой Град.
– Хан Толуй полностью с этим согласен, – перевел слова монгольского царевича мастер Григ. – Он хочет войти в священный для христиан город во главе своего войска, а не как беглец.
– Не могли бы вы, наконец, прояснить, уважаемые сеньоры, – не выдержав, громыхнул Недобитый Скальд, – о каком саркофаге идет речь. Насколько я понял, в этих вот кибитках находятся не только инсигнии [32]первого Иерусалимского королевства, которые вы, мессир, демонстрировали перед последним штурмом…
– Ты прав, рыцарь, – ответил Сен-Жермен. – Главная цель нашей миссии заключается в ином. Вы с де Барном сражались с нами плечом к плечу, и я не вижу причин, чтобы и дальше скрывать от вас нашу тайну.
Как всегда коротко и сжато, приор в нескольких словах посвятил вновь прибывших рыцарей в события последних месяцев.
– С телом Чингисхана тем более нельзя возвращаться в Иерусалим, – внимательно выслушав рассказ, покачал головой де Барн.
– Но и здесь оставаться тоже нельзя, – добавил гигант. Теперь он смотрел на уцелевшие кибитки с почтением. – Место такого кровопролитного сражения невозможно сохранить в тайне.
– Согласен, – кивнул приор. – Остается только решить, куда нам уходить, возвращаться назад или продолжать двигаться вперед к Мертвому морю?
– Не нужно возвращаться, – с помощью Грига в разговор вмешался Толуй. – Там мы не найдем места для того, чтобы укрыть драгоценный груз. Конечно, и путь вперед также чреват множеством опасностей, однако…
– Мне кажется, братья, – не дав киликийцу закончить перевод, произнес де Барн, что Господь сам указал нам путь к спасению.
Он протянул руку вперед, и все увидели, что часть каменной стены, которой заканчивалась верхняя площадка скального углубления, раскололась в нескольких местах и просела вниз, открывая узкий проход, уходящий в глубину скал.
– Жак, де Барн и Серпен! – вглядываясь в черноту, отдал команду приор. – Пойдите вперед и поглядите, что там внутри. В этих горах, чем ближе к морю, чем чаще встречаются ниши и провалы. Похоже, Господь, не оставив нас своей милостью, дает нам шанс найти надежное укрытие. У нас в запасе осталось несколько факелов, которые не намочил дождь. Возьмите их с собой, чтобы освещать путь.