Трускиновская Далия. Аутсайдеры

   Не один Вишняков пас эту прелестную недвижимость. Но только ему пришло в голову, что нужно предложить паникующему руководству института нормальный альтернативный вариант. Долгое - это час езда от города, там была, да загнулась швейная фабричка с большими цехами, и общежитие при ней живо, и соседняя школа, в которой почти не осталось учеников, готова сдать в аренду свой новый корпус.
   Переговоры Вишняков провел столь успешно, что конкуренты и опомниться не успели. Институт со всеми лабораториями переехал в Долгое, а руководство вскоре приобрело себе новые иномарки. И чем плохо? Чтобы двигать науку, не обязательно нюхать адскую смесь городских магистралей. На свежем воздухе химикам-биологам, поди, легче думается, а бедолага-бизнесмен уж как-нибудь в экологической катастрофе, зажав нос, выжить попытается…
   Тем более, что обстановка экологической катастрофы у некоторых сильно обостряет нюх…
   - Наталья! - позвал по селектору Вишняков. - Ну-ка, узнай мне, когда Колопенко слинял в эту самую, прости Господи, Трюхомуховку! В котором году!
   И улыбнулся, услышав заливистый смех секретарши.
   Но улыбка продержалась на лице недолго.
   Что общего могло быть у двоечника Клопа с институтом оргсинтеза? Разве что институт использовал бездельника в качестве живой органики?
   Три аутсайдера, вместе взятые, составили какую-то нехорошую загадку.
   Вошла Наталья.
   - Я позвонила в квартиру, где он раньше жил. Он ее продал пять лет назад.
   - Именно он продавал? Колопенко? - уточнил Вишняков.
   - Он самый, они его помнят, Маленький и усатый, вроде таракана.
   - Усатый? - Вишняков представил себе Клопа и хмыкнул.
   С одной стороны, не все ли равно, женат или не женат Немка, усат или не усат Клоп. Да и Марина - не то сокровище, чтобы помирать от ревности. Просто Вишняков решил, что свободная, красивая и образованная женщина под тридцать, художница, реставратор старинных стенных росписей, вполне подходит для эскорт-услуг. ее и в приличное общество взять можно, и в командировку.
   С другой стороны…
   Побороться, что ли?

***

   Адька-Адлер сидел перед монитором, на котором сами собой возникали и таяли графики. Он отслеживал нужные цифры, открывая и закрывая окна, таская взад-вперед таблицы, со скоростью, для нормального человека непостижимой.
   Подошел и положил ему на плечо руку полноватый мужчина в очках.
   - Сиди. Что у тебя?
   - Динамика такая, что лучше бы сбросить баксы, - сказал Адька-Адлер. - Немного, миллионов шесть-семь, тогда при любом раскладе будем без убытка. Я бы даже сказал - шесть четыреста.
   - Звучит идиотски, но тебе виднее.
   - Я вас когда-нибудь подводил?
   - За то и деньги получаешь.
   Мужчина чуть скривил рот - это была одобрительная улыбка.
   - Я могу завтра взять отгул? - спросил Адька-Адлер.
   Мужчина посмотрел на часы. Потом обвел взглядом помещение. Это был зал площадью не менее гектара, поделенный прозрачными перегородками на отсеки, иные - четырехместные, иные - трехместные, отсек Адьки-Адлера вообще одноместный. И на этом гектаре бизнес-поля, приносящего по миллиону долларов в год с квадратного метра, они остались вдвоем. Неудивительно - в девятом-то часу вечера.
   - Без вопросов. Далеко собрался?
   - Хочу наконец нормальный холодильник домой привезти. И у Героняна меня ковер дожидается.
   - Хозяйством обрастаешь? Ты с ковром подожди. Я тебе премию выписал. Чем у Героняна всякое дерьмо по дешевке брать, возьмешь хороший в "Самарканде", там под заказ такие привозят - английской королеве не снились.
   - Хорошо, Павел Юрьевич.
   И Адька-Адлер вновь принялся двигать таблицы и гонять графики.
   Павел Юрьевич отошел и задумчиво смотрел на юношу сквозь стекло. Чтобы человек, не имеющий высшего образования, так решал задачи? Кто бы сказал за полчаса до того, как в кабинет привели этого мальчишку, - Павел Юрьевич бы не поверил.
   - Это математик от Бога, - высокопаро произнес тогда Альберт. - Его учить - только портить. Я сам его боюсь - это ходячий компьютер.
   Особых оснований верить Альберту не имелось, но глаза у мальчишки были не просто умные…
   Ходячему компьютеру устроили маленькую проверку. Через два часа к проверке подключили ведущих специалистов. Еще через час мальчишку выпроводили из кабинета, велев молодым системщикам сводить его в бистро за счет фирмы.
   - Где ты его откопал? - спросил изумленный Павел Юрьевич.
   - Вообрази - ребенок-инвалид, до четырнадцати лет лежал пластом, только ты его об этом не спрашивай. Ни за что не признается. Дед когда-то математику в педагогическом преподавал. Дед его на ноги и поставил. Ну и вот. Хочешь - бери. Если тебе, конечно, не диплом, а человек нужен. Не хочешь - желающие найдутся.
   Теперь Адик-Адлер стал не то чтобы совсем незаменим, а крайне необходим. И, хотя на первый взгляд казалось, что парень витает в облаках, его практичность поразила сослуживцев. Он прекрасно знал, что почем. Проработав в банке столько, чтобы успеть оказать серьезные услуги, взял кредит на покупку квартиры. Подкараулил миг, когда были бешеные скидки на итальянские кухни. Здоровенный музыкальный комбайн купил в ломбарде, и там же набрел на платиновое кольцо.
   Мечтательный и отрешенный взгляд огромных черных глаз вкупе с нежным румянцем и блуждающей улыбкой уже никого в банке не вводили в заблуждение.
   Но Павел Юрьевич видел, что сегодня Адька-Адлер чем-то сильно обеспокоен. Вряд ли, что ковром и холодильником. Парень прекрасно держал себя в руках, но обмануть профессионала ему не удалось. На всякие каменные морды насмотрелся в жизни банкир - и, кажется, неподвижность лица уже говорила ему больше, чем самая живая мимика.
   Решив, что дело, видимо, в подружке, а холодильник - вранье, Павел Юрьевич неторопливо пошел в свой кабинет.
   Адька-Адлер покосился ему вслед. Дал программе задание и, пока компьютерное нутро переваривало его приказ, набрал телефонный номер.
   - Борис Андреевич Вишняков? Добрый вечер. Вас беспокоит Наум Адлер. Если помните, сын вашего одноклассника. Нельзя ли завтра с вами увидеться в удобное для вас время?
   - Ближе к вечеру, - сразу ответил Вишняков. - Днем я отъезжаю за город. Турне по провинции. Раньше семи не вернусь.
   - Хорошо, тогда в половине восьмого? - предложил Адька-Адлер.
   - Думаю, что к половине я из этой самой Мухотраховки… тьфу, Матрюховки вернусь. Еще неизвестно, какие там дороги.
   - Вам будет удобно подъехать к "Золотому Дракону"?
   - Это китайский ресторан, что ли?
   - Да, на Московском проспекте, двадцать семь. Там охраняемая стоянка.
   - Да, вполне… - задумчиво произнес Вишняков.
   - Благодарю. До встречи.
   Отключившись, Адька-Адлер уставился на монитор. Матрюховка? Это слово было ему знакомо. Матрюховка…
   И он услышал голос. Старческий голос.
   - Есть рейс Долгое-Матрюховка-Игнашково, это в шесть тридцать, а есть еще дополнительный, по средам, пятницам и субботам…
   - Деда, ты уезжаешь?
   - На два дня только, это совсем немного. Двадцать четыре часа умножить на два?
   - Сорок восемь!
   - Ну вот! Из них ты двадцать часов все равно проспишь…
   Кто спрашивал, кто отвечал? Кто они - старик и ребенок?
   В ребенке Адька-Адлер признал себя. Старик-деда имел имя и отчество. Очень скоро он стал настаивать именно на таком обращении.
   Нет, деда сказал чуть иначе - "сюда приходит в шесть тридцать".
   Может ли быть, что несколько лет раннего детства прошли в Матрюховке? И что такое - год? Чем измеряется время в детстве? Сутками? А пока не умеешь считать сутки? Тем, что тебе говорят о времени взрослые?
   Надо съездить в эту самую Матрюховку, решил Адька-Адлер. Надо поискать следы тех, кого все нормальные люди называют "папа" и "мама". Если уж для женщин так важно, показывали тебе мама с папой цветочки или не показывали. Главное - не волноваться. Главное - взять себя в руки.
   Иначе всю жизнь будет так, как было вчера.
   Всю жизнь придется убегать от женщин, задающих вопросы.
   Адька-Адлер посмотрел на монитор - машина еще не выполнила задание. Тогда он прошелся по пустому помещению и остановился у входа, возле зеркала.
   Что сказала та толстуха за кассовым аппаратом?
   - Извините, - сказала она. - С вас двести пять рублей. Вы случайно не Немы Адлера сын?
   - Нет, - почему-то отрубил Адька-Адлер.
   - Еще раз извините. Девяносто пять сдачи. Просто удивительное сходство.
   Почему он соврал? Не так уж часто встречается эта фамилия - Адлер. Да еще имя! Деда - тот звал Наумкой, но ведь можно было и Немкой. А по документам - Наум Наумович!
   А как же звала мать, мама?
   - Мне нельзя волноваться, - вслух сказал Адька-Адлер. - Мне нельзя волноваться…
   И сделал несколько дыхательных упражнений. Почему он забыл о них вчера, у Марины? Ведь он знал это средство давно, очень давно, сколько помнил себя - столько и знал!..

***

   Вишняков ехал с удобствами - музыка, кондиционер, хорошие сигареты. Вот только дорога… Эту бетонку, пожалуй, в последний раз еще до войны ремонтировали.
   Поворот на Матрюховку, впрочем, оказался совсем не там, где на карте. Карты из автомобильного атласа были весьма приблизительны - по мнению Вишнякова, как раз тридцатым годам и соответствовали.
   Матрюховка началась сразу - рядами крошечных домиков по обе стороны дороги, причем домики кособочились на пригорках, а Вишняков теперь ехал по настоящему ущелью. Потом уж пошли двухэтажные строения, совсем городские. И, наконец, сама, без расспросов и поисков, возникла "Почта".
   - Добрый день, девочки, - бодро сказал Вишняков двум дурно накрашенным теткам. - Я человечка одного ищу, он пять лет как сюда перебрался. Вы должны знать - он, наверно, больше всех газет и журналов выписывает. А фамилия ему - Колопенко.
   Насчет подписки Вишняков не совсем соврал. Клоп постоянно что-то читал - если только не сидел в глубокой и тупой задумчивости. И не рисовал карты несуществующих стран с фантастическим населением, или планы сражений, или корабли с надутыми парусами.
   - Знакомая фамилия, - сказали ему.
   - Я же знал, куда обращаться! - обрадовался Вишняков. И достал из кармана большую толстую шоколадку.
   Колопенко жил на окраине Матрюховки, в доме, который приятно удивил Вишнякова. Не землянка и не шалаш из набросанного на стожары сена, не кривая черная хибара с резными облупленными наличниками вокруг мрачных и пыльных окон, даже не аккуратная избушка, а двухэтажный деревянный дом, выкрашенный красновато-коричневой краской, стоящий посреди довольно большого двора.
   У калитки висела табличка: "Осторожно, злая собака".
   Вишняков постучал и понял, что злости у этой собаки хватит на всю Матрюховку.
   Хозяев, похоже, не было дома.
   Вишняков задумался - где бы мог быть Клоп? Если он живет здесь - то ведь и работает поблизости, нет? А где он может работать в этой зачуханной Матрюховке? И вообще - способен ли Клоп на работу как таковую?
   Тогда, когда они каждый день входили в одну и ту же классную комнату, была другая система ценностей. Умение работать подростки вообще не брали в расчет - это была унылая принадлежность взрослой жизни, о которой они были самого критического мнения. Умение учиться? Так вопрос не стоял. Оценки? Но Вишняков, скажем, был любимчиком химички, зато англичанка его на дух не переносила, и оценки получались соответственные. Ценилось - что?
   Ценилась стометровка с хорошим результатом, но с каким? Подтянуться больше восьми раз… Нет, не то. Джинсы-вранглеры? Как получилось, что Вишняков попал в компанию, а Юрка Змиев - нет? Джинсы-то как раз у Юрки были круче всех.
   Юрка в итоге оказался способен только водить машину и стал таксистом. Троечник Шаинский, которого то принимали в компанию, то отвергали, теперь имеет две гостиницы и на днях открывает третью. Но это можно было как-то предвидеть - Юркина недалекость и сообразительность Шаинского, которая выявлялась во всем, кроме учебы, намекали на будущее. Кем, кроме вахтера на заводе "Красная галоша", мог стать Клоп?!?
   Клоп, рыжая Алка и Немка - вот три идеальных вахтера для "Красной галоши", подумал Вишняков. И не потому, что дураки. Может, даже не совсем дураки. А потому, что не вписываются. Как теперь говорят - неадекватны.
   Он решил подождать. Вряд ли Клоп ездит на работу в Долгое или в Игнашково. Скорее всего, он где-то поблизости. И не ездит, а ходит. Тут ведь нет общественного транспорта, а только пролетают рейсовые автобусы, останавливаясь на две минуты у базара.
   Если серьезно - вся деловая жизнь Матрюховки сосредоточена вокруг базарной площади. Только тут и видно на улицах людей, почему-то главным образом женщин, а мужчины и дети где-то отсиживаются. Тут у них сельсовет… или что теперь вместо сельсовета? Тут школа, если она еще не закрылась, а скорее - немногих детей возят учиться в какое-нибудь Долгое. Тут магазины и даже кафешка. Тут теоретически должно быть кино! А выжило ли кино, когда у всех дома телевизоры, это уже другой вопрос. Если да - то Клоп непременно должен работать билетером!
   Вишняков вернулся в машину, достал журнал, достал припасенные самодельные бутерброды такой толщины, что и не всякий рот под них разинется. Он делал себе такие, с сантиметровыми ломтями копченого окорока, на завтрак и на ужин, когда супруги не было дома, и блаженствовал от безнаказанности.
   Подумав, открыл в машине окно.
   Воздух был хорош.
   И разве не заслужил деловой человек, который кормит полторы сотни народу, этого скромного блага - расслабиться в мягком кресле и, дыша свежайшим деревенским воздухом, закусывая его вкуснейшим бутербродом, полистать глупейший журнал с очень качественными картинками?
   Блаженство, подумал Вишняков, главное - не привыкать. Главное - насладиться этими минутками до отвала. Хорошо бы еще и мозги отключить. Они ведь тоже в отдыхе нуждаются…
   Но мозги просто не умели бездельничать.
   Они выцепили в непривычном шумовом фоне звуки, близкие сердцу, а может, и не звуки, а некую ауру, окружающую все, за что плачены большие деньги. Аура эта приближалась, но не равномерно, а рывками. Вишняков поднял глаза от журнала и увидел, как из-за поворота возникает тускло-серебряная морда джипа.
   Джип-"чероки" притормозил, постоял, со скоростью пешехода двинулся дальше. Водитель, незримый за тонированными стеклами, что-то искал. Наконец машина добралась до лужи.
   Эту царственную лужу Вишняков обнаружил на подступах к Клопиной фазенде и порадовался, что не придется ее штурмовать. А джип, что появился с другой стороны, оказался перед водной преградой, преодолевать которую надежнее всего было бы на понтоне.
   Хозяин, видно, тот еще чистюля, подумал Вишняков иронически. Боится выпачкать свое сокровище. Джипу как образцу технического совершенства лужи не страшны.
   Хозяин вышел из дорогой машины, и Вишняков присвистнул - это оказался Адлер-младшенький.
   Юноша был уже не в костюме, а в курточке и черных штанах. Он обошел лужу по высокой обочине и остановился, пытаясь разглядеть через забор соседский двор. А потом направился к территории Клопа.
   Пес, честно охранявший территорию, кинулся на чужого с лаем. И замолк. Брехнул еще пару раз, но как-то неуверенно.
   Вишнякову показалось, будто юноша что-то сказал псу, но поручиться он бы не мог. Впрочем, когда Адлер-младшенький взялся за ручку калитки, пес опять яростно его облаял.
   Вишняков вышел из машины и направился к юноше.
   - Добрый день, вот где встретились.
   Тот обернулся.
   - Добрый день, Борис Андреевич. Не подходите, он действительно кусается. Но, если я не ошибаюсь, туда можно проникнуть иначе.
   - Вы тоже ищете Колопенко?
   - Кого?
   Вишняков открыл рот - и заткнулся. Он помнил: Клопа назвали Клопом по фамилии, но имя, имя? Только вчера всплывало! Рыжая Алка - ее имя, наоборот, не погасло, зато длинная и неудобоваримая фамилия выветрилась напрочь. Чертовы аутсайдеры! Теория, по которой только нейтральное имя имело шансы на успех, торжествовала.
   - Деятеля одного по фамилии Колопенко. Вот я, скажем, сюда ради него приехал, это его дом.
   - Нет, я такого не знаю, - ответил Адька-Адлер. - Я просто жил тут когда-то, и мне интересно - что теперь в этом доме. Собака вон та же самая.
   - И давно жили?
   - Трудно сказать. Я был еще маленький.
   Вишняков подумал, что для восемнадцатилетних орлов такие сентиментальные путешествия не свойственны. Хотя проверить юношу он все равно не смог. Хорошо, пусть будут воспоминания.
   - Похоже, там никого нет, - сказал Вишняков. - Зря бензин жгли.
   - А по-моему, кто-то в доме есть. Надо зайти с другой стороны, огородами.
   - Собака нас все равно не пустит.
   - Собака привязана по-умному. Вдоль забора трос наискосок, по тросу ходит кольцо, от кольца - другой тросик, к поводку… Собака контролирует площадь в тридцать четыре с половиной квадратных метра…
   - Откуда такая цифра?
   - Я считал. Тогда это была трудная задача, мне только-только объяснили про площадь круга и я путал радиус с диаметром, то есть, слова путал - радиус и диаметр.
   Он пошел вдоль забора, Вишняков - следом. Дом, где сейчас отсутствовал Клоп, был угловым. Вернее, участок, занимаемый домом, и от улицы отходил очень узкий, еле протиснуться старому "запорожцу", переулок длиной метров в двадцать, утыкавшийся в лужайку. На лужайке подбирала последнюю живую траву черная коза.
   - Вон там должна быть калитка, - сказал юноша. - Вы ведь знали папу?
   - Да, знал, десять лет вместе проучились.
   - В какой школе?
   - В восьмой, в Хлюстинском переулке.
   - Почему они отправили меня сюда? - вдруг спросил Адлер-младший. - Ведь совсем маленьким отправили, я даже не могу их вспомнить. Я что, настолько им мешал?
   Теперь Вишняков понял - этот хладнокровный мальчик просто хотел расспросить о Немке. И такой ли уж хладнокровный?
   - Знаешь, сынок, я тебе без соплей скажу. Отец у тебя был со странностями. Понять, почему он так поступил, невозможно. Наверно, псих на него напал.
   Да, именно так тогда и говорили: на Немку псих напал.
   - То есть?
   - Ну, представь ребенка, который чуть что - орет, ревет, ногами топает. У него уже усы, а он…
   Точно, у Немки у первого усы выросли, к некоторой постыдной зависти мужской половины класса.
   - То есть, неуравновешенный?
   - Можно и так. С пол-оборота заводился. Потом, правда, стал поспокойнее. Но все равно - не от мира сего. Даже удивительно, что невесту себе нашел. Знаешь что? Очень может быть, что он тебя просто испугался. Он сам - как ребенок, и вдруг - свой спиногрыз. Ну и отправили к бабушке с дедушкой.
   - Да, если он был неуравновешенный - это похоже на правду…
   - Ты что - никогда его не видел? - догадался Вишняков.
   - Нет. Я поэтому хотел с вами встретиться. Я ведь даже не знаю, где его искать.
   - Не ищи, - искренне посоветовал Вишняков. - У него, наверно, окончательно крыша съехала. Увидишь - не обрадуешься. Считай родителями тех, кто тебя вырастил, и точка. Так оно будет справедливо.
   - Остается мама, - возразил юноша.
   - Может, для тебя и лучше, что ты их не помнишь.
   Вишнякову стало не на шутку жаль парня. Восемнадцать лет - и один. То-то к Маринке пристал - бессознательно ищет женщину постарше, ищет мамку. Но его воспитатели подвиг совершили! Немка же, как есть Немка, но с безупречной выдержкой, лаконичный, отточенный, строгий. Как из младенца с такой дурной наследственностью, да еще уродившегося в психованного папочку, воспитать нормального парня - Вишняков даже не представлял.
   - Может, и лучше.
   - Слушай, а как тебя звать-то? Не по фамилии же все время…
   - По документам я тоже Наум, но мне это имя не нравится. Ребята зовут Адиком, Адькой, даже Адольфом пробовали. Меня и Адольф устраивает.
   Вишняков усмехнулся.
   - Поменять имя теперь - не такое уж дорогое удовольствие. Адик - это хорошо, но ты возьми чего попроще. Жить легче будет.
   - Да, я заметил, - согласился юноша. И они улыбнулись друг другу.

***

   Ребенок, убежавший из-под присмотра, попадает в мир, имеющий свойство застревать в памяти навеки. Знакомые комнаты и знакомый двор через десятилетие то ли узнаешь, то ли нет, или же они окажутся неузнаваемо крошечными, нелепыми, не такими. Мир случайный и запретный ярок, его линии остры, звуки внезапны.
   Адька-Адлер нашел калитку, через которую улизнул однажды, но далеко не убежал - на лужайке паслась черная коза. Он пошел козе навстречу, она смотрела внимательно и дружелюбно. Мальчик обнял ее за шею и остался стоять, пока кто-то из взрослых его не обнаружил. Коза развернулась к взрослому рогами и долго не подпускала к мальчику - пока не пришла хозяйка, не отругала ее и, отвязав от колышка, не увела. И тут же мир померк.
   Как там говорила Марина? Пастушья сумка, лютик, пижма? Цветущая малина? Все это было справа и слева, под ногами и над головой, все это раскрывалось навстречу. Но увели, но объяснили нелепость такого бегства, но дали новую книжку с картинками.
   И вот сейчас он шел, узнавая лужайку, заборчик, калитку - калитку заколотили, но Адька-Адлер решил однажды разобраться с этим туманным пятном в биографии и, несколько раз хорошенько тряханув, внезапно снял ее с петель.
   Вишняков любовался им, сильным и ловким, уверенным в себе, идущим напролом. У малахольного Немки просто не могло быть такого сына. Немка сел бы под калиткой и сидел до голодной смерти.
   Самому Вишнякову на родительском поприще повезло меньше - родилась дочь, как-то незаметно и непонятно росла, а потом жена потихоньку рассказала, что дело близится к свадьбе. Жена тоже, кажется, плохо понимала, что у них такое выросло. Девочка совершенно безболезненно оторвалась от родного дома и от батьки с мамкой ради своего мужчины и своего дома в Калифорнии.
   О втором ребенке у них с женой и речи не было.
   А теперь вот Вишняков понял, что надо же в его годы кем-то гордиться. Не чем-то, а кем-то. И снова подивился Немке - идиот, должно быть, не осознает себя отцом сына, которым можно гордиться. Иначе бы хоть как-то возник на горизонте.
   И еще Вишняков подумал, что, конечно же, переманить Адьку из Росинвестбанка будет трудновато, но вдруг получится? Он уже страстно мечтал заполучить парня в команду.
   Адька-Адлер, понятное дело, не думал о том, чем занята голова его взрослого спутника. Он сосредоточился на дворе, на кустах, которые пришлось сломать, чтобы выбраться на открытое место, и на неожиданных здесь предметах - песочнице и врытых в землю автомобильных шинах, по которым можно лазать и прыгать.
   - Песочницы точно не было, - сказал он Вишнякову. - И шин.
   - Гляди.
   - Это что?
   Вишняков подобрал с полумертвой травы красную пластмассовую тарелку. Она явно не была предназначена для пищи. Адька-Адлер взял ее, покрутил, пожал плечами.
   Игрушка? А как в нее играть? Пластмассовый грузовик можно возить, разбирать, собирать. Это?..
   - Тьфу! Это же летающая тарелка! - Вишняков выхватил ее и во всю дурь запустил по ветру. - В нее на пляже играют.
   Адька-Адлер знал, что такое пляж. Из глянцевых журналов. Длинная желтая песчаная полоса вдоль синей воды, усеянная крошечными фигурками, тысячами фигурок. Вдруг он понял, что холодильник может подождать. Денег хватит, чтобы полететь в какую-нибудь Анталью или Мармарис, выйти к морю, раздеться и пройти по влажному песку босиком, по песку - босиком… Как это, что чувствуют ноги, когда по песку - босиком? Холодок, влагу, шершавость?
   - Вот черный ход, - сказал он Вишнякову.
   - Который?
   Впритык к стене стоял сарай. Обе двери оказались рядом. Обе - в облупившейся краске, и даже на вид - кривые. Клопиный дом только со стороны улицы был похож на человеческое жилище.
   Эту совсем никакую дверь даже с петель снимать не пришлось - Адька-Адлер нажал плечом покрепче и вдавил ее, только крякнуло, выскакивая из трухлявой древесины, простенькое запирательное устройство - железная петля с крючком.
   Они вошли.
   Они оказались в темном коридоре.
   - Трущоба, - сказал Вишняков. Но пока все было правильно - где еще мог обитать Клоп?
   Адька-Адлер посмотрел на Вишнякова предупреждающе - не надо так говорить о доме, в котором, кажется, жил и даже был счастлив твой собеседник. Но тот не понял быстрого взгляда.
   Коридор привел к лестнице. Рядом была дверь. Заглянули - кухня. Впрочем, неожиданно чистая и приличная кухня.
   Сверху донеслись голоса.
   - Я же говорил - тут кто-то есть, - обрадовался Адька-Адлер.
   Все-таки его сдержанность не могла скрыть азарта. Ребенок, мальчишка, подумал Вишняков, умный и деловитый мальчишка, которому в детстве не дали поиграть в войнушку. Хоть бы ему это во взрослой жизни не помешало!
   Они поднялись по узкой и крутой лестнице, Адька-Адлер постучал в дверь.
   Там, за дверью, затаились.
   - Входи, - сказал Вишняков. - Надо один раз с этим домиком разобраться.
   Адька-Адлер толкнул дверь.
   Они увидели детей - мальчика и девочку. Мальчику было на вид около семи, девочке, наверно, восемь-девять.
   Дети уставились на незнакомых дядек, даже не пытаясь поздороваться.
   А Вишняков уставился на детей - на рыжую девочку и черноволосого худенького мальчика с огромными жалобными глазами.
   Он стоял за спиной у Адька-Адлера, поэтому юноша не видел его лица. А если бы видел - очень бы удивился. Чем ребятишки могли так смутить взрослого, уверенного в себе мужчину?
   - Ну, привет, - сказал Адька-Адлер детям и подошел поближе. - Вы дома одни, что ли?
   - Мама на базар пошла, - ответила девочка. - Вы как сюда попали?
   - Джерька нас пропустил. Мама - на базаре, а папа где?
   - Кто? - не поняла девочка.
   - Ну, другие взрослые, - Адька-Адлер подошел поближе и опустился на корточки. - Вы что, только с мамой живете?