Трускиновская Далия. Баллада об индюке и фазане

   – Это почему еще?
   – Повторяю – потому что вы свидетель. Притом свидетель убийства. Всякий порядочный человек в таком случае делает все, от него зависящее, чтобы преступник был как можно скорее обезврежен.
   – Я думал, что свидетельские показания даются добровольно, – не унимался Борис, – и не в третьем часу ночи.
   – Ваши часы отстают, – заметил Званцев. – И вы правильно заметили: порядочность – дело добровольное. Нельзя заставить человека быть порядочным. Надеюсь, мы к этой теме больше возвращаться не будем.
   Я подумала – а ведь свались Званцев в тину, он бы выглядел, как вставший на дыбы мишка в свалявшейся шерсти, не больше, а не как потрепанное огородное пугало.
   – Итак, вопрос первый. Действительно ли вы провели часть ночи с 15 на 16 марта в гостях у вашей знакомой…
   – Если вы имеете в виду ту ночь, когда,
   – Вот именно.
   – Провел. Что дальше?
   – Напоминать всех событий я вам не стану, но факт подбирания вещей под окном имел место?
   – Имел! Ну?
   Я покатывалась со смеху, благословляя занудство Званцева.
   – А разговор с вашей знакомой о подобранных вещах имея место? Я подчеркиваю – разговор о вещах, а не о ваших с ней отношениях?
   – Нет, такого разговора не было. Быстрый, сообразительный, непоседливый Борис не выносил зануд. Но против этого коренастого зануды он ничего поделать не мог – зануда был при удостоверении.
   – Все ли вещи вы подобрали?
   – Решительно все! Ну?
   – Среди них была импортная зажигалка, подаренная вам вашей знакомой. Вы и ее подобрали?
   – Сунул в карман дубленки. Ну? Я чуть не пошла на дно. Это как же так – в карман дубленки? У него что – карманы дырявые?!
   – Но сейчас у вас этой зажигалки, насколько мне известно, нет. Вы не можете сказать, куда она делась?
   – Могу. Я только не могу понять, как можно вытаскивать человека ночью из постели ради зажигалки!
   – А если зажигалка была найдена на трупе? – хладнокровно поинтересовался Званцев. Борис испугался.
   – Моя зажигалка?
   – Кому вы ее дали?
   – Одному моряку, вернее, он раньше в моря ходил… Живет здесь, на острове. Она же одноразовая была и уже кончалась, а он сказал, что переделает ее на многоразовую!
   – Значит, подаренную вам вашей знакомой зажигалку вы отдали бывшему моряку по имени…
   – Виестур Янсон!
   – Очень хорошо. Теперь кое-что проясняется, – загадочно сказал Званцев. – Но это еще не все. Когда вы, находясь во втором часу ночи в гостях у вашей знакомой, выбегали во двор, вы дважды прошли через подъезд. Так?
   – Ну, прошел.
   – Не заметили ли вы в подъезде чего-нибудь странного?
   – Мне было не до того, чтобы по сторонам глазеть.
   – Почему?
   – На мне под дубленкой только брюки были, ну и сапоги на ногах. А ночь была холодная.
   – Тем не менее вы могли столкнуться с человеком, пробегавшим сквозь подъезд в сторону улицы.
   – С человеком столкнулся, это было, а ничего подозрительного не заметил. Это я скорее был подозрительным – с кучей вещей в охапке.
   – Это был мужчина или женщина?
   – Мужик. Я еще изумился – вылитый Боярский.

***

   – Очень хорошо, – ровным голосом сказал на это Званцев, – Вот и недостающее звено появилось.
   Меня так возмутило обращение Бориса с моим подарком, что слух у меня временно отключился. То, что говорили Борис и Званцев, записывалось на какой-то внутренний магнитофон, но не воспринималось совершенно. Я от сердца отрываю французский брасматик – а он сплавляет мою зажигалку Висстуру!
   – Вы можете быть свободны, – продолжал Званцев. – Считайте, что сделали этой ночью полезное дело. И дайте, пожалуйста, свой рабочий телефон. Надо оформить ваши показания в письменном виде. Думаю, что лучше будет позвонить вам и договориться о встрече, чем слать повестку на дом.
   – Да уж конечно! – согласился Борис. – Мне дома дня полного счастья только вашей повестки недоставало.
   Я между тем взяла себя в руки. Ну не стала окаянная зажигалка вещественным доказательством – тем лучше! Отнесу ее Светке и потребую остатки брасматика. И плевать я хотела на Бориса! Ведь поставила же я на нем точку? Еще тогда поставила! Так что же я сейчас расстраиваюсь! Не до того сейчас, не до того! Ведь пока я мокну в тине на манер аллигатора, мой женишок, Виестур, лысый и вылитый Боярский…
   И магнитофонная лента в моей голове стремительно прокрутилась задом наперед!
   Боженьки я на небе не обнаружила, зато зацепилась взглядом за кое-что почище. Наверху лестницы молча стояло привидение. Обыкновенное белое и туманное привидение.
   Рука сама опустилась. Я громко ахнула.
   Мужчины уставились на реку.
   Я сразу же с головой ушла в соду, но дыхания не хватило. Я вынырнула, цапнула побольше воздуха и опять нырнула, выгребая под водой прочь от берега.
   Когда я вынырнула во второй раз и взглянула, что там делается на берегу, те увидела такую картину.
   Борис стоял столбом. Привидение медленно и, надо думать, бесшумно спускалось по лестнице. Званцев торопливо стягивал брюки. Рубашку он уже содрал с себя.
   – Если из-за тебя, мерзавца, с ней хоть что-то случится, я тебя на том свете достану! – пообещал он Борису и в два прыжка достиг глубины.
   Я поплыла к музею. Он – за мной. А плавал он здорово, и против течения шел куда быстрее меня.
   – Ложитесь на спину, – приказал он, догнав, – я отбуксирую вас к беряу!
   Легко сказать – ложитесь на спину! Этого я сделать никак не могла!
   – Не лягу! Мне нельзя! – отгребая подальше, ответила я.
   – Тогда поплывем к берегу. Я вас подстрахую.
   – Не поплыву!
   – Я вас сейчас силой на берег вытащу!
   – Не вытащите!
   – Вытащу! Еще не хватало, чтобы вы из-за какого-то, черт бы его побрал, чтобы вы из-за него, чтобы вы такое задумали!
   Наверно, Званцев забыл сгоряча слово «утопиться». Но подталкивать меня к берегу он не забывал.
   Сориентировавшись по мосткам, я попробовала поискать ногой дно – и нашла его. Вода была мне как раз по шею, Встал и Званцев. Сейчас, когда на мне не было каблукастых босоножек, я поняла, что он высокий.
   – Если вы решили, что я из-за этого врунишки и труса вздумала утопиться, то я могу только поздравить ваше начальство с таким проницательным и сообразительным работником! – съязвила я. – Вы когда-нибудь видели, чтобы утопленницы так плавали?
   – Откуда я знал, что вы рванете против течения? Когда женщина в вашем положении ночью барахтается в воде…
   – …это может значить только одно: что днем ей как-то неловко всенародно демонстрировать свое пузо на пляже.
   Званцев не нашел, что ответить.
   – Все равно это странно, – сказал он наконец, – и я не успокоюсь, пока не увижу вас на берегу.
   – А раз так, – объявила я, – то на берег мне совершенно не хочется! Буду сидеть в воде и размышлять о бренности всего земного.
   – Ну, и я буду сидеть вместе с вами. – решил Званцев.
   – А музей?
   – Точно!
   И он так качнулся ко мне, что я поняла – сей секунд он подхватит меня на руки – и увидит во всей красе!
   – Ай! Не смейте! – взвизгнула я. – Если вы ко мне притронетесь, я вас укушу!
   – Думаете, меня ни разу не кусали?
   – Мало кусали. Ай! Не подходите ко мне, говорю! А то я действительно утоплюсь!
   – Да вы что, с ума сошли?
   Я мотнулась на глубину, он – за мной. И он действительно схватил меня на руки – там, где вода уже доставала ему до ключиц.
   – Ну? Добились? – зловеще спросила я. – Чувствуете?
   – Чувствую,
   Но отпускать меня он не собирался.
   – Вот… – сказала я. – А теперь пустите.
   – Простите меня, пожалуйста.
   – Чего уж там! Между прочим, я вас об этом предупреждала.
   – Когда?
   – Еще тогда, на дороге.
   – Ей-богу, не помню.
   – Зато я помню. Я вас этим – ничего, не шокировала?
   – Да нет, не шокировали, У вас, женщин, есть такое маленькое хобби.
   Я лишилась дара речи – ничего себе маленькое хобби! Было такое хобби в тринадцатом веке, когда навешивали искусственное пузо под названием «вульстенрок», когда беременность считалась модной, но ведь на дворе-то двадцатый!
   – И вы что же – действительно принимаете это как должное?
   – Вполне. Я просто знаю, что девчонки любят ночью залезать в воду без купальников. А вам, наверно, на свою фигуру теперь купальник не подобрать.
   Я вздохнула с облегчением – он почувствовал всего лишь отсутствие купальника! Ура! Ура Званцеву – растяпе номер раз!
   – Теперь вы понимаете, почему я не могу при вас выйти на берег? – задушевно спросила я.
   – Разумеется.
   – Ну так пустите меня, а сами плывите скорее за своими штанами, если только Борис их из мести не утопил. И немедленно возвращайтесь! Я вам такое расскажу!
   – Я провожу вас и добегу до лестницы бегом.
   – Идет. Только чур не подглядывать!
   – За кого же вы меня принимаете?
   Мы поплыли в сторону музея.
   – Ничего себе ночка, – сказала я.
   – Ночка увлекательная. Лишь бы это все не повредило…
   – Кому?
   – Ему.
   – Борису?
   – Никак у вас из головы не выйдет этот Борис! – рассердился Званцев. – Ну, ему… Тому, кто у вас будет.
   – У меня теперь не скоро кто-нибудь будет, – взяв курс на берег, кисло ответила я. – Должно пройти много времени…
   – Я ребенка имел в виду, – догнав меня и встав на дно, тихо объяснил Званцев.
   – Это конечно… Ради ребенка – само собой… – опустив глаза, пробормотала я. Стыдно стало до невозможности.
   Мы опять стояли в воде и глядели друг на друга, вот только встречаться с его взглядом я не хотела, не могла!

   – Скажите, есть ли у вас… ну, близкие люди, что ли? Которые помогут, когда он появится? Ну, родители? Хорошие подруги?
   Я представила Кузину над корытом с пеленками. И услышала ее гневный монолог о загубленном маникюре…
   – Родители в Даугавпилсе живут. Наверно, на это время к ним уеду. Ну, родственники.
   – Которые островитяне?
   – Нет, на этих надежды мало. Разве что летом с малышом здесь пожить.
   – Вам трудно придется, – уверенно сказал Званцев, – Я помогал сестре племянницу нянчить – знаю, что это такое. Пеленок этих перестирал – сперва по два ведра в день, потом по ведру.
   – Она что, тоже одна рожала?
   – Они потом поженились. Ну, я побежал. Я оборачиваться не буду, так что вы можете сразу выходить. Я не буду смотреть на берег.
   Но он так и торчал в воде, что-то соображая.
   – Вы еще что-то хотите сказать?
   – Да. Я хочу заменить вашему ребенку отца.
   – Званцев?!
   Он опустил глаза, а я со скрипом осмысляла это неожиданное предложение.
   – Вы ведь даже не знаете, как меня зовут!
   – Это нетрудно узнать.
   – Спасибо вам большое, Званцев, – как можно мягче сказала я. – Вы очень хороший человек… и я даже готова поверить, что вы сделали это предложение обдуманно и вполне серьезно, но… Скажите – если бы я не ожидала ребенка, а события этой ночи развивались так, как они развивались… Ну, было бы все, за исключением этого будущего ребенка… Вы бы позвали меня замуж? Только честно! Позвали бы?
   – Нет.
   – Значит, я поймала вас на неловкой попытке благотворительности, – грустно сказала я. – Никогда больше так не делайте. Женщины этого не прощают. Я как-нибудь выкручусь. Я человек устойчивый.
   – В том-то и дело, – ответил Званцев. – И вы начнете доказывать свою самостоятельность и устойчивость там, где не надо… Если бы не ваш будущий ребенок, я бы за вас не беспокоился. Вы этим же летом нашли бы сто кандидатур получше этого, на лестнице. И вы сами отлично это знали – даже когда сидели в лесу на дереве. Даже если бы я влюбился в вас с первого взгляда, мне было бы не на что рассчитывать. Ведь вам, красивым, фазанов подавай!
   Я хмыкнула. Этой ночью мечта о фазане действительно имела место – только у фазана была темная прядь на лбу, знаменитые усы и не менее знаменитый нос. Кинематографический у меня получился фазан, и жутко подумать, какой пташкой он обернулся! Кстати… Как бы сбить Званцева с матримониальных рассуждений и нацелить на его непосредственные обязанности? Резко это делать нельзя – подумает, что хочу отвязаться, а деликатно – долго…
   – Берегитесь, Званцев! Я ведь могу и согласиться. А жена из меня получится еще неизвестно какая. В моей способности все перевирать вы уже убедились. Вспомните зажигалку и…
   – Я убедился в вашей способности говорить правду, когда это действительно нужно, – не принимая игры, ответил Званцев.
   Мне стало страшновато. Я вспомнила, как сравнила его со старым охотничьим псом. Ему трудно догнать добычу, но хватка у него мертвая. Я вдруг почувствовала, что этот человек от меня не отстанет. Вот разве что я вытащу из кустов купальник с поролоновой начинкой и помашу у него перед носом…
   – Ну так вот вам образец этой правды! На берегу черт знает что делается, а мы тут в воде сватовство устроили! – сурово сказала я, – Бегите за штанами! Хватайте их и немедленно возвращайтесь! Я тем временем оденусь. Мы и так потратили зря уйму времени. Вернетесь – все расскажу. Ну?
   – Пошел!
   Он выбрался на берег и убежал. Вслед за ним выскочила я и шмыгнула в кусты. Купальник еле налез на мокрое тело. Я накинула платье и тут услышала, как кто-то шумно спускается к реке.
   – Где лодка? – это был голос вылитого Боярского.
   – Разве не ты ее привязывал?
   – Идиоты!
   – Что же теперь делать?
   – Хоть на веслах, а уходить надо. Виестур долго с бабами там сидеть не станет. Сейчас же вернется тот болван из угрозыска…
   – Почему этот идиот Виестур сразу не сказал про легавого?
   – Перестань, он сам об этом в последнюю минуту узнал…
   – И эта скотина здесь целый день болталась!
   – Хватит дурака валять. У моего соседа в сарае стоит мотоцикл, – раздался вдруг сверху голос Виестура. – Он его не запирает. Мишка возьмет книгу и двинет через плотину на Саласпилс. А мы поищем лодку.
   – В ней же целый мешок серебра!
   – Книгу давай!
   – Тяжелая, дерьма кусок… Сочиняли же раньше такую ерунду!
   – Я пойду первый и выведу мотоцикл. Ты, Мишка, с книгой – за мной. Мужики – рассыпайтесь. Сейчас здесь такое начнется!
   Я аккуратно поставила босоножки под куст, чтобы легко было потом найти. Босиком я быстрее добегу до Званцева. Он там, наверно, никак штаны найти не может.
   В полной уверенности, что четверка уже скрылась за кустами, я выскочила на траву и понеслась.
   – Гляди, гляди! – услышала я за спиной, – Видишь?
   – Нельзя ее упускать!
   Наконец-то они сообразили: я все знаю!
   Мой коротконогий женишок сразу отказался от погони и удержал Виестура. За мной помчались лысый и Мишка – оба спортивные, длинноногие и злые.
   Мишка! А я еще помочь ему хотела, этой скотине, которую видел в подъезде Борис! Ой, мамочки!..
   Они ведь действительно могут сейчас меня убить!
   – Званцев! Зва-а-анце-е-ев! – завопила я, несясь что есть духу. – Сюда-а-а! Ко мне-е-е!
   Ответа не было.
   Я бежала слишком медленно. Это было хуже, чем во сне, когда ноги не слушаются! Тут я могла проснуться разве что на том свете!
   – Зва-а-анцев! – еще отчаяннее заверещала я.
   Мишка и лысый догоняли.
   Мне было легче бежать – я бежала по узкой тропинке одна. Они пихали друг друга то в кусты, то в воду. Но у них ноги были длиннее.
   Вот и настал миг прекратить всю эту суматоху одним-единственным словом.
   – До… воль…
   Нет!
   Ведь должен же появиться Званцев! Еще минуты две я продержусь в таком темпе. Что он там, ногой в штаны попасть не может?
   Ну, а если я выкрикну «довольно!» – что тогда? Лысый с Мишкой задом наперед от меня помчатся, что ли? Нет, тут мистика не поможет, тут Званцев нужен!
   – Зва-а-а!..
   И тут у меня за спиной произошло что-то непонятное. Стук башмаков пропал, зато произошел совершенно другой шум. Я на бегу обернулась.
   Хитрюга Званцев элементарно, услышав мои вопли, засел в кустах, пропустил меня и неожиданно обрушился на Мишку с лысым.
   Он был в плавках.
   Увидев драку, я зажмурилась.
   Перед закрытыми глазами осталась только спина Званцева и чьи-то устремленные в небо ноги.
   Я зажмурила глаза всего на секунду, но и этого ему хватило, чтобы уложить лысого на камни, а Мишку зашвырнуть в воду.
   Лысый внезапно приподнялся на локте.
   – Ну? – сказал ему Званцев. – Может, хватит? Сопротивление представителю власти – статья сто восемьдесят четыре, лишение свободы на срок до трех лет…
   Лысый встал на ноги, задумчиво поглядел на Званцева, словно переваривая информацию о трех годах, и вдруг бросился на него с кулаками.
   – Званцев! Уйдет! – вскрикнула я. Мишка выбрался из воды, покачнулся, пришел в себя, встряхнулся и кинулся бежать. Выглядел он не лучше Бориса. Фазанам на острове Долес в эту ночь как-то не везло…
   – Сейчас! – отозвался Званцев и так въехал лысому кулаком в подбородок, что тот улетел метра на три и растянулся без признаков жизни. Званцев же повернулся и помчался вслед за Мишкой.
   Я побежала следом.
   Сейчас, когда Званцев был рядом, у меня открылось второе дыхание, я могла бы настичь вылитого Боярского, а что толку? Он даст мне по шее и понесется дальше. Званцев – неплохой бегун, но до Мишки ему далеко. Опять же, не могу я обгонять Званцева – в моем положении это будет сверхъестественно. И Мишка смоется в лес, а нам даже неоткуда позвонить, чтобы предупредить всех и вся: по острову разгуливает опасный убийца! Он загнан в угол! Он попытается покинуть остров всеми возможными способами, хоть вплавь. Кстати, для него это не такая уж и сложная задача. Выплывет в Кенгарагсе, обсушится в каком-нибудь подъезде, в ищи его свищи!
   Мы уже подбегали к лестнице – впереди Мишка, за Мишкой Званцев, а за Званцевым я, – когда из кустов, окружавших Борисов особняк, вылетела странная птица.
   – Фазан??? – изумилась я. Птица была крупная, но какая-то несуразная, с крыльями, но совершенно без головы. Она мягко спланировала на траву. Провалиться мне на месте – это были брюки!
   Мишке со Званцевым было не до созерцания окрестностей, а жаль! Они не видели, как из окна выпорхнула пара башмаков, и портфель-«дипломат», и свитер, и охапка рубашек. А стоило им отвлечься на секунду от погони. Потому что последним вылетел крупный черный прямоугольный предмет – может, приемник, а может, магнитофон.
   Мишка подбежал к лестнице как раз вовремя, чтобы попасть под него. Приемник или магнитофон тюкнул его по голове.
   Мишка по инерции сделал полтора шага и улегся в тину.
   Через секунду Званцев сидел на Мишке верхом и делал с его рукой что-то такое, от чего Мишка выл и отчаянно ругался. А из окна продолжали вылетать книги, домашние тапочки и всякая мелочь, и весь берег вокруг нас был усеян Борисовыми манатками.
   Что-то подкатилось к моим ногам. Я нагнулась – и не могла не поднять этот предмет, чтобы разглядеть его поближе.
   Это была зажигалка.
   Импортная. Красная. Тоже, надо полагать, раздобытая по блату в обмен на что-нибудь этакое…
   Видно, где-то в Книге Судеб была запрограммирована роковая связь между полетами Борисовых манаток и Мишкиными неудачами…
   Вдруг я заметила, что больше ничего не приземляется у моих ног. Званцев вытаскивал Мишку на берег, и оба они были в тине. Вдруг Званцев повернулся и сказал, глядя сквозь меня;
   – Если вам нетрудно, подойдите, пожалуйста, сюда для опознания. Этого ли человека встретили вы в ночь с 15 на 16 марта в подъезде у вашей знакомой?
   У меня дыхание захватило от восторга – без порток, с брыкающимся Мишкой в объятиях, он еще соблюдает свой кошмарный синтаксис со всеми благопристойными оборотами!
   Я повернулась, увидела сбегающего по лестнице Бориса, ахнула и расхохоталась безумным хохотом. И было от чего!
   Видно, декоративная женщина, принятая мною за привидение, приступила к домашнему скандалу, не дав ему даже ополоснуться. Борис все еще был в тине, но, в отличие от Званцева и Мишки, – засохшей.
   – Похож на Боярского здорово, – сказал Борис, сбежав с лестницы. – А больше ничего сообщить не могу. Я же того только мельком видел.
   – Благодарю вас, это очень ценное показание.
   И тут я заподозрила, что у Званцева просто редкостное чувство юмора. Потому что всерьез люди без штанов так не разговаривают.
   – Ну, в музей, что ли? – обратился ко мне Званцев. – Там найдем для этого красавца подходящий погреб, а я свяжусь с соответствующими органами. Вот будет подарок!
   – В музей, – согласилась я. И с гордо поднятой головой прошла мимо Бориса. Он меня не интересовал совершенно. Уж если даже декоративная женщина дала ему отставку!.. Меня подмывало обернуться и сказать:
   «Тебе, Боренька, надо на первом этаже подругу искать, чтобы имущество при полетах не шибко страдало!»
   Но я даже этого не сделала.
   Борис принялся сгребать в кучу брюки, шлепанцы и рубашки. Я нашла в кустах велосипед, повесила на руль одежду Званцева, и мы двинулись к музею.
   – Вы не забыли, о чем я вас просил? – спросил через плечо Званцев, когда мы отошли подальше от лестницы. Мишка, переводивший в это время дыхание, запустил очередную тираду с многочисленными, но несколько однообразными сравнениями. За это время я сообразила, о чем речь.
   – Нет, я все помню. Но, – тут до меня дошла, наконец, причина беспокойства Званцева, – разве я похожа на женщину, которая мирится с любовником только потому, что его выгнала жена? Раз он даже ей не нужен, то мне тем более не нужен!
   – Он вам не просто любовник.
   – Теперь он мне вообще никто. Пустое место!
   И тут пустое место издали окликнуло нас.
   Уже светало, и ему совершенно не хотелось торчать на берегу в таком виде. Борис взмолился о помощи и поддержке. Точнее – попросил политического убежища в музее хотя бы до того часа, когда придет первый трамвайчик, а лучше – пока не проснется население острова. Он добежит до приятеля, а тот на машине доставит его в Ригу.
   Я вернулась к лестнице, мы навьючили на велосипед все, включая магнитофон, и догнали Званцева с Мишкой.
   Разумеется, по дороге в музей ни лысого, ни женишка, ни Виестура мы не встретили. И я стала строить версии – куда они могли подеваться вместе с рукописью.
   – За рукопись не беспокойтесь, она в музее, – сказал, выслушав все мои домыслы, Званцев.
   – То есть как?
   – А так – они тоже не дураки. Понимают, чем им грозит вся эта история. Но поскольку они ничего натворить не успели, а только собирались, они знают – если рукопись обнаружится на своем месте, то обвинить их в чем-нибудь трудно. Разве что в хулиганстве. Статья двести четвертая, лишение свободы на срок до одного года, или исправительные работы на тот же срок, или штраф от тридцати до пятидесяти рублей.
   – Выходит, они вообще ни при чем? – мрачно спросил Мишка.
   – Выходит, так.
   – Они же сообщники преступника! – воскликнула я и на всякий случай отодвинулась подальше от Мишки.
   – А преступление было? – спросил меня Званцев.
   – Сорвалось.
   – Значит, его не было.
   – А кто мне насобирал этого проклятого серебра? – взорвался Мишка. – А кто у меня кассеты покупал и перепродавал по сотне? Значит, я – козел, а они – чистенькие?
   – Значит, так, – согласился Званцев. Мишка рванулся, взвыл и обложил Званцева перлами своего репертуара.
   Но вырваться ему не удалось даже на откосе, куда Званцев его втаскивал буквально за шиворот. Борис молча помог мне вкатить велосипед, и Аусма Карловна, ожидавшая нас в музее у окна, вместе с Ингуной насладилась зрелищем очаровательной процессии. Впереди почти что в ряд шли три обляпанных тиной мужика, причем тот, что в середке, брыкался и упирался. За ними дама в интересном положении катила навьюченный велосипед.
   Ингуна побежала навстречу.
   – Рукопись нашлась! – издали закричала она.
   – А на эту… рукопись меня кто навел? – вспомнил Мишка.
   Ингуна шарахнулась от него.
   С великим шумом мы водворили Мишку в подвал и заперли его. Званцев собрался ехать на ГЭС – вызвать машину.
   Но прежде ему следовало сходить к речке и ополоснуться.
   Я увязалась за ним.
   Борис остался в музее, чтобы женщинам было спокойнее.
   Драка сразу с двумя противниками сильно подействовала на мое воображение. Мне захотелось задать Званцеву тысячу вопросов, что это за приемы такие, и может ли он научить меня чему-нибудь этакому, и часто ли им там, в угрозыске, приходится драться. Разумеется, я выложила единым духом по крайней мере половину вопросов, он рассмеялся и попросил меня отвернуться – чтобы он мог выстирать и выкрутить плавки.
   Я слышала, как он возится у меня за спиной, и мне было весело. Ночь прошла замечательно, я даже не думала, что когда-нибудь у меня в жизни будет такая великолепная ночь. Я чувствовала себя такой женщиной, пред которой Борис должен на пузе ползать, не смея взгляда поднять, трус несчастный! Он бы рискнул угнать лодку у грабителей? А гнаться за убийцей? Черта с два! А полученные за эту изумительную ночь два предложения? Ну, положим, женишок предлагал не столько руку и сердце, сколько набитый кошелек, явственно сторговывал по сходной цене мои золотые кудри и прочие прелести. Но Званцев? Но такой человек, как Званцев? А? Значит, я все-таки стою лучшего, чем бездарное торчание на подоконнике в обществе воспоминаний о несуществующем счастье.
   – Большой беды не случится, если я сперва отвезу вас к вашим родственникам, – сказал Званцев, выходя из-за моей спины. Он натянул на мокрые плавки светлые брюки, и сырость уже стала проникать сквозь ткань, Я представила, какие через пять минут образуются у него сзади темные пятна, и сдержала смех.