Трускиновская Далия. Перо Мнемозины

   – Они не сказала, когда его вернут…
   – Ты не волнуйся, брат, твой Гурамчик никому не нужен, кроме тебя и Раисы! Ему подсадят другие ассоциативные цепочки, которые активизируются, когда он начнет немного соображать!
   – Другие цепочки? Это что же – у него уже были какие-то?
   – Ну да! Может быть, даже твои лучшие цепочки подсадят! И через недельку-другую вернут! Представляешь – ты их делал и не знал, что спасаешь собственного сына!
   Всякий раз, как Тимур начинал выкликать оптимистические прогнозы или клясть незримых врагов, Руслан настораживался – он чуял в голосе и мимике фальшь. Ему не хотелось думать, что Тимур сознательно морочит ему голову, скорее уж это смахивало на подсаженные поведенческие блоки.
   Выходит, Тимур что-то знал этакое, важное, но всякий раз, как при нем затрагивали опасную тему, следовало переключение на эмоционально яркий, но информационно безопасный блок?
   В принципе Руслан представлял, как это можно осуществить. Простейшее – кодовые слова. Есть еще одорокод – реакция, скажем, на какое-то из составляющих запаха пота, прошибающего Тимурова собеседника, есть еще мимокод – реакция на те самые мимические штучки, движения глаз и бровей, которые проходят в курсе нейролингвистического программирования…
   – Ты хочешь сказать, что она бывает врожденной? – спросил Руслан.
   – Что бывает? – уже более спокойно поинтересовался Тимур.
   – Повышенная агрессивность. Та самая, которую гасили у мальчишек, – Руслан мотнул головой, чтобы стало ясно – он имеет в виду дверь конференц-зала, за которой ждут его эти самые мальчишки.
   – Ну да, конечно!
   Одно повышение голоса уже о многом говорило Руслану.
   – Ладно, брат, ты меня успокоил. Позвоню-ка Раисе и все ей объясню.
   Руслан взялся за трубку и посмотрел на Тимура, словно говоря: нехорошо тебе, брат, слушать, как я буду вправлять мозги своей женщине.
   Понятное дело, Тимур вышел.
   Но позвонил Руслан вовсе не подруге, а в общину. Время, конечно, было несообразное, но и вопрос стоял перед ним серьезный.
   Руслан знал, что телефон приемной на ночь переключают – или секретарше Наине, или еще одной секретарше, новенькой, с которой он еще не поладил.
   Наину он знал давно – еще до своего вступления в общину. Тогда она ходила в девицах, потом к ней посватался хороший человеке, который не возражал против ее работы на бойком месте. Да и худо пришлось бы тому сумасшедшему, который вздумал бы преследовать вниманием общинную секретаршу. Совет общины живо научил бы его порядку.
   Наина была готова к ночным звонкам, ей только понадобилось немного времени, чтобы проснуться окончательно.
   – Здравствуй, моя роза, прости, что беспокою, – сказал Руслан. – Ты же знаешь, работа у меня такая, что самые неожиданные вещи приходится у людей спрашивать…
   – Да еще в самое неожиданное время, – добавила она.
   – У нас в общине у кого-то забирали маленьких детей на тестирование?
   – А ты можешь помочь?! – воскликнула она. – У моей сестренки девочку забрали, вторую неделю не отдают!
   – Сколько девочке?
   – Второй год. Русланчик, если ты что-то знаешь – скажи, не мучай!
   – Еще у кого?
   – У Руфатовых, у Герцбергов, у Амины Федоровой…
   Руслан тихо выругался.
   Живя одной «Мнемозиной», став элементом ее загадочной плоти, он перестал понимать, что творится вокруг.
   – Ты не ложись, я позвоню тебе.
   Он крепко задумался.
   Компьютер, который, если верить Тимуру, можно было спокойно выключать, показывал смешную анимацию скринсейвера – по экрану бегала тонконогая персидская лошадка.
   Лошадка…
   Всадник, который приедет за Ренатиком…
   Лодка, которая приплывет за Максом…
   Белка, которая по столбикам забора прибежит за девочкой…
   Эти дети – совершенно нормальные дети, в них нет ничего такого, что внушало бы страх, – сказал себе Руслан. – Если в них и была взрывоопасная агрессивность – то ее благополучно изъяли. Эти дети уже не станут оружием в чьих-то руках, они не пойдут, обвязавшись взрывчаткой, под поезда… хотя они же собрались в аэропорт, помогать братьям в масках?…
   Оружие!
   Если в них гасят подсаженную или, Боже сохрани, врожденную агрессивность – то почему во всех квазиках непременно было полно игрушечных пистолетов, автоматов, патронов, ножей, луков со стрелами и даже алебард?
   Спросить Тимура?
   – Это чтобы они реализовали остаточную агрессивность в игре и успокоились навеки! – вот что скажет Тимур.
   Так что незачем своими вопросами наводить его на подозрения…
   Врожденная агрессивность? Бред какой-то! Руслан человек спокойный, Раиса хотя и дура, хотя и может закатить истерику, тоже ни на кого не нападет с оружием, родители и деды закона не преступали… Если забрали полугодовалого, значит, есть врожденная агрессивность, которую можно установить уже в таком возрасте? А если не отдают?,,
   Кому бы другому плел Тимур ерунду о том, что на мнеморедактирование нужно так много времени! «Через недельку-другую вернут!» Как будто Руслан не знает, что это при желании делается за один вечер! Тем более – опасные блоки воспоминаний, которые любая девочка-оператор уже может вычленить по спектрограмме?
   Бред, бред, вранье!
   Пальцы Руслана опустились на клавиатуру. Все компьютеры «Мнемозины» были объединены в локальную сеть, и Руслан имел пароль доступа к серверу. Еще бы не иметь – он же «Золотое перо Мнемозины», надежда Шефа и тех, кто над Шефом!
   Он не знал, что ему искать. Можно, конечно, усадить к аппарату кого-то из мальчишек и пошарить, не найдется ли чего-то «остаточного»… Но если бы жоть знать, какие бывают в таком случае спектрограммы! Ведь Руслану приходилось иметь дело только с абсолютно нормальными людьми, продававшими крохотные кусочки своей жизни за ощутимую плату… только нормальные воспоминания он обрабатывал… А тут какие?…
   – Слушай, брат, ты сейчас очень занят? – спросила Тимурова голова, просунувшись в дверь. – Сделай милость, спустись вниз, к охране! Сейчас должны подъехать за детьми, встреть, приведи сюда!
   – Хорошо, брат, – недоумевая, почему бы Тимуру не спуститься самому, ответил Руслан, встал из-за компьютера и вышел в коридор.
   Он шел к лифту медленно, что-то ему не нравилась тишина в «Мнемозине». Она не нравилась подсознательно, тревога все не могла оформиться во внятный образ, и вдруг это произошло. Не хватало шагов Тимура!
   Тимур должен был отойти от двери Русланова рабочего кабинета… или же войти в него, тихо прикрыв эту дверь за собой…
   Но что он забыл в чужом кабинете?
   Руслан повернулся и на цыпочках подошел к двери.
   Внутри что-то упало…
   Руслар распахнул дверь и увидел Тимура на корточках. Он тянулся рукой под стол… что-то закатилось под стол…
   А прямо перед глазами было кресло странных очертаний. Руслан даже не сразу признал то самое кресло, куда он усаживал доноров памяти. Тимур выкатил его из угла и приспособил поближе к рабочему столу, чего обычно никто не делал. Откидывающееся сиденье было опущено очень низко… для кого?…
   Тимур резко повернулся и приоткрыл рот – возможно, чтобы объяснить свое поведение.
   Но объяснений не потребовалось.
   Руслан увидел большой плоский монитор своего компьютера. Почему-то непроглядно черный.
   Дурацкий вопрос чуть было не выскочил: ты что, сломал машину? Беспокеойство за дорогой комп с бесценной начинкой на секунду оказалось сильнее всех прочих чувств. И это беспокойство внезапно обострило чувства – Руслан услышал характерное ворчание работающей машины, а потом по экрану зазмеилась серебристо-серая ниточка, в которой он даже не сразу признал нить спектрограммы. Те программа показывала яркими, веселыми, как раскраска детских игрушек. И еще одна нить побежала почти параллельно, и еще одна…
   Работая над квазиками и выверяя с оператором спектрограммы по тексту сценария, Руслан никогда не видел таких тусклых ниточек… никогда?…
   Нет же, видел!
   Когда только-только пришел в «Мнемозину»! Ему объясняли, почему из памяти нужно убирать активизированные блоки… они чем-то были опасны…
   Вспомнил.
   Серебристо-серые нити, почти прямые, принадлежали безымянной женщине, в возрасте двух лет пережившей клиническую смерть.
   Воспоминание об этом до сеанса сдачи фрагмента детской памяти сидело у женщины в таких глубинах подсознания, откуда вовеки бы само не вылезло в чистом виде, а разве что в условных образах сновидений. Сеанс активизировал его – и пришлось аккуратно вырезать эту беду. Но если подсадить совершенно здоровому человеку блок, в котором имеется эта спектрограмма? Аккуратненько прицепив его к блоку с лошадками, или с лодочками, или с белочками?…
   Кажется, речь шла о сильнейшем припадке удушья? Вплоть до смерти?…

* * *

   Кабинеты в «Мнемозине» закрывались индивидуальными электронными ключами – пластиковыми карточками. В этом был смысл – однажды успели запереть офисного воришку, который в хорошем костюме и с дорогим кейсом шастал по коридорам учреждений, где никто не знает соседей снизу и сверху, и прихватывал в кабинетах, что плохо лежит.
   Даже имея похожую карточку, изнутри запертого кабинета не выдерешься. Замок открывается и запирается только снаружи.
   Сделав это доброе, хотя и грозящее увольнением дело, Руслан побежал к кабинету Тимура. Тот не был заперт. И обнаружился знакомый пейзаж – кресло, отрегулированное под ребенка, и компьютер, на экран которого вытащена нехорошая спектрограмма.
   – Та-ак… – сказал Руслан.
   Сценарий в общих чертах был понятен: пока лопух Руслан будет ждать внизу тех, кто приедет за детьми, Тимур во всех доступных кабинетах наладит оборудование, при помощи которого мнеморедакторы работают с донорами. Но перестроит со «входа» на «выход», с приема и обработки информации – на ее трансляцию…
   А потом…
   Потом, возможно, будет премия откуда-то сверху. Но, скорее всего, просто исчезнут из памяти все воспоминания об этой ночи. Оно и гуманно – зачем оставлять человеку память о дюжине убитых ребятишек?
   Если Тимуру явно подсажен какой-то сторож информации, то почему бы не быть такому сторожу и у Руслана?
   Возможен и такой вариент, что он сам на коленях будет умолять, чтобы ему выскребли из памяти эту ночь.
   Гарибчик!
   Что на самом деле с ребенком – неизвестно, но сама мысль о том, что ему на головку наденут специально подрегулированный обруч, на ручки – манжеты, была хуже всякой шизофрении и паранойи!
   Вот именно поэтому Руслан подошел к двери, ведущей на пожарную лестницу, достал из витрины аварийный миолоток, а потом аккуратно выбил стекло и убрал осколки.
   – Быстро, ребятки, быстро и тихо, быстро и тихо… – повторял он.
   Дети почти не удивились, только маленький Ренатик все спрашивал, скоро ли Руслан поведет их на аэродром.
   Выбраться бы отсюда живыми, подумал Руслан, а потом хоть на аэродром…
   Они спустились на первый этаж и тут обнаружили запертую дверь. По прикидкам Руслана она вела в фойе. Вот уж там появляться было незачем! Скорее всего, Тимур уже позвонил охране и приказал задержать детей.
   Руслан понял, что первый порыв – тот самый, наилучший, – отнюдь не решил проблемы. Сам он, скорее всего, мог бы выйти беспрепятственно. И дети могли какое-то время сидеть на пожарной лестнице – четверть часа, не больше. А что он успеет за четверть часа? Позвонить Наине, попросить, чтобы собраться по общине примчались на личном транспорте? Так ведь опоздают…
   Значит, или пробиваться на волю всем вместе, или погибать всем вместе.
   Руслан не верил, что его убьют. Специалисты его класса на улице не валяются. Вычистят башку изнутри скребком Мнемозины – и трудись, брат, дальше на пользу неведомому заказчику, плети свои ассоциативные цепочки, радостно защищая все, что нормальному человеку кажется сомнительным. Но ведь ты уже не нормальный человек, ты – алмазное перо Мнемозины!
   Он поднялся на один лестничный пролет. Открыть окно несложно… а что за окном?…
   В темноте было не разобрать, и только слева рисовались уходящие вдаль ряды тускло светящихся ромбов.
   Несколько драгоценных секунд ушло на недоумение, прежде чем Руслан понял, что это за ромбы.
   Широченному зданию типографии было мало обычных окон во всю стену, и находчивый архитектор устроил их в крыше. Выглянув из «Мнемозины» можно было видеть черное поле чуть ли не в два гектара с тусклыми выпуклыми квадратами.
   Ну да, а если глядеть сильно сбоку, то это ромбы…
   Руслан выглянул, держась за край окна, и увидел, что при желании может соскочить на крышу – если ловко извернется. А если нет – рухнет в щель между многоэтажкой и типографией, пролетит пять метров и шлепнется на асфальт – там устроен проезд для типографских машин.
   Он поманил двух мальчиков покрупнее и постарше – Макса и еще одного.
   – Нужно попасть вон туда, – сказал он уверенно. – Так нужно. Обязательно.
   Мальчики переглянулись. Потом выглянули в окно и оценили обстановку.
   – Мы попадем, – сказал Макс. – Ты нас по очереди раскачаешь на руках – и мы спрыгнем.
   – Надо, чтобы меня сзади держали, – сообразил Руслан. И тут же они решили, что Макс и его товарищ спрыгнут на типографскую крышу первыми и будут принимать малышей, а последним пойдет самый младший и легкий – Ренатик.
   О том, как прыгать ему самому, Руслан пока не думал.
   Не думал, пока не спустил вниз Ренатика и не стался один на пожарной лестнице. Всего операция заняла меньше семи минут, значит, скоро сюда понабегут те, кого вызвал Тимур, вряд ли он сидел запертый без дела…
   – Прыгай! – позвал его снизу Макс. – Мы поможем!
   – Нет, ребятки, не получится. Я провалюсь в щель. Вы бегите, ищите, как спуститься вниз, а потом…
   – Аэродром! – крикнул Ренатик.
   – Никаких аэродромов. Вы разделитесь на три группы и разными маршрутами пойдете к памятнику космонавтам – знаете памятник? Там рядом киоск с шаурмой, за киоском начинается улица Орехова, – быстро говорил Руслан. – Дом шестнадцать, внизу скажете, что вас послал Руслан к Наине…
   – Нет, нам в аэропорт надо, – прервал его Макс.
   – Нечего вам делать в аэропорту. Вы еще маленькие. Так вот, вы скажете Наине, что…
   – В аэропорт, – твердо объявил Жорка. – И не надо тебе тут оставаться. Ты не думай, что они тебя пожалеют.
   Дети понимали больше, чем ему казалось.
   – Пожалеют, не пожалеют – ты об этом не думай, – велел Руслан. – Это уже моя забота. Бегите по крыше, ищите спуск…
   Вперед вышел маленький Ренатик и протянул руки.
   – Ты прыгай, мы тебя поймаем!
   – Не получится, я тяжелый.
   – Поймаем, – сказал Макс. – А если не прыгнешь – мы без тебя никуда не пойдем. Нам без тебя нельзя.
   – Ты же пришел за нами, – добавила девочка. – Значит, мы должны следовать за тобой… Как же без тебя?…
   – Пры-гай! – четко произнес хор из двух голосков.
   – Пры-гай! – их уже больше…
   – Пры-гай! Пры-гай!
   Ничего иного не осталось – нога сама переметнулась через подоконник, руки вцепились в край, раскачаться никак не получалось…
   – Пры-гай! Пры-гай!
   Он не прыгнул – он сорвался. Пальцы поехали по жести, и примерно секунду он висел ни на чем, от ужаса крепко зажмурясь.
   А потом ощутил крепкий удар по пяткам. Покачнулся. Открыл глаза.
   – Ну вот, а ты боялся, – сказал Макс.
   Они стояли на типографской крыше – Руслан и дюжина окруживших его ребятишек. Руслан повернулся и посмотрел на раскрытое окно. О ангел смерти, прыжок оттуда был попросту невозможен…

* * *

   – Нет, нет, нет, мы никуда не пойдем, – повторял Руслан. – Никакого аэродрома, никаких братьев…
   Он сопротивлялся из последних сил.
   – Мы не можем тебя здесь оставить, – совсем по-взрослому сказал Макс. – Ты должен быть с нами, ты же привел нас сюда.
   – Ну и что?
   – Тебе нужно вести нас дальше.
   – Господи, как вам объяснить? Ребята, вы ждали непонятно чего! Кто-то мотоциклиста ждал, кто-то – белку на заборе! А если бы прибежала эта самая белка – вы что, подхватились бы все сразу и пошли за ней?
   – Да… да… да… – сперва неуверенно, потом все тверже ответили дети.
   – Забор бы кончился, белка бы на дерево вскарабкалась – и вы туда же?
   – Она бы не полезла на дерево, – Макс улыбнулся. – К нам могла явиться только та белка, которую послали за нами. Значит, она бы нас и повела. А приехал вот ты…
   – Значит, меня за вами прислали?
   – Да.
   – А кто прислал?
   Вот тут моментального ответа уже не было.
   – Ты нас проверяешь, да? – вдруг спросил Жорка. – Макс, объясни ему, ты умеешь.
   – Можно объяснить только то, что знаешь. А не то, что чувствуешь. Иначе получится вранье. Мы все, сколько нас есть, чувствуем одинаково – ты пришел за нами и теперь ты будешь нас вести. А если все люди чувствуют одинаково – то это, наверно, и есть правда?
   – Я был не один.
   – Да, мы заметили, – сказал Макс. – Только он, твой товарищ, вести не может. Его самого кто-то все время ведет.
   – А вы пытаетесь вести меня! – не выдержав, крикнул Руслан. – Вы заставляете меня делать то, чего я не хочу! А я никакой не вожак, я прросто человек, работаю, отдыхаю, я мнеморедактор, понимаете, я ничего больше не хочу, меня моя жизнь вполне устраивает, я не хочу никого никуда вести! Понимаете, ребята? Когда я был такой, как вы, я тоже вечно куда-то залезал и чего-то искал, а теперь мне тридцать четыре года, я хочу жить, как все нормальные люди, чтобы работа, деньги, дом, семья, жена, дети…
   – У тебя есть дети? – некстати удивился Ренатик. – А много?
   – Один, сын… – и тут у Руслана перехватило горло.

   Вовсе не так уж были ему нужны деньги, тут он детям малость приврал, и о семье пока не задумывался – объяснять детям, для чего ему вдруг понадобилась Лали, было бы глупо и несуразно… но врать о Гарибчике он не мог, не мог…
   – Мы тоже дети, – вдруг сказал Ренатик. – И нас, наверно, тоже кто-то любит. Только мы не знаем – кто. Может быть, ты отведешь нас к нему?
   Руслан справился с комом в горле.
   Что же такое сидело в ребятах, если понадобилось изымать ЭТО и вставлять красивые картинки безмятежного детства – но с игрушечным оружием? Какая такая бомба или мина замедленного действия была в них заложена с рождения или же в первые годы жизни? Что обитало в их памяти, если даже уцелевшие кусочки оказались так сильны и непобедимы?
   Что означали все эти пластмассовые пистолеты и автоматы, дорогие куклы в камуфляжных комбинезонах и арбалеты с настоящими стрелами?
   – Я понятия не имею, куда вас вести, ребятки, – признался он. – Все прочее – ерунда. Если бы я знал такое безопасное место, куда бы вас отвести, я бы это сделал, а не торчал секйчас с вами на дурацкой крыше.
   – Ты поверь, для нас самое безопасное место – это аэропорт, – сказал Жорка. – Там наши братья, и они сумеют нас защитить.
   – Только им сейчас очень плохо, и я это слышу, – добавила девочка.
   – Ребята, я чего-то не понял. Кто ваши братья? Эти сволочи в масках, которые захватили ни в чем не виноватых пассажиров и собираются их расстреливать по одному? Ради того, чтобы такая же сволочь, планировавшая все их безобразия, была отпущена на свободу?
   – Да, – сказал Макс.
   – Вы их видели, Вы с ними говорили? Как вы вообще додумались, что это ваши братья?
   Ответа не было.
   – Ну, знаем и знаем… – пробормотал мальчик лет десяти, кажется, его называли Эмиль.
   – Вы впервые услышали о них, когда Тимур включил в машине приемник.
   – Ну и что? – удивился Жорка.
   Тут до Руслана дошло – в сообщении о террористах, очевидно, был заложен какой-то вербальный код, и он сработал. Активизировалась та самая мина замедленного действия – и милые детки устремились на помощь профессиональным убийцам.
   И эти трогательные ребятишки каким-то образом умудрились сделать из него своего сообщника…
   Неплохой расчет – кто бы не пожалел заблудших и обреченных детей?
   Руслан, как многие мужчины, не имеющие способностей лидера и вынужденные весь век ходить в подчиненных, неплохо освоил искусство сидения одной задницей на двух стульях. Он неплохо чувствовал себя, когда обстоятельства плотно усаживали его на один стул, но при необходимости прекрасно справлялся с двумя, получая от этого обычное спокойствие бесконфликтного человека, для которого и рядовая размолвка с собственной женщиной уже достаточно обременительна.
   – Так, хорошо, – сказал он. – Уговорили. Идем искать спуск.
   И они пошли по типографской крыше – сперва шли, потом бежали между тусклыми квадратами выгнутых к небу окон. Крыша оказалась неожиданно липкой, детей это и пугало, и смешило, так что приходилось на них покрикивать, пока не добрались до отдаленного края. А там, связав веревкой одежду, понемногу спустились вниз и оказались в узком пространстве между вековой канавой и глухой типографской стенкой. Едва не свалившись в стоячую воду, вышли на край пустыря – и там уж глазастый Жорка высмотрел начало парковой аллеи.
   До парка добежали, держась за руки, никому не давая отстать, а дальше Руслан сориентировался, куда двигаться, чтобы отыскать брошенный микроавтобус.
   Он надеялся, что дети еще раз убедятся – машина встала на мертвый якорь, опять попросятся в аэропорт, но от всей ночной суеты устанут и начнут клевать носами.
   Не вышло.
   Старшие мальчики стали таскать камни и мостить их под передние колеса. Они были бодры, словно только что прооснулись и хорошо позавтракали. Малыши присоединились. Пандус из камней должен был расползтись – но удержался, и микроавтобус, к большому удивлению Руслана, выполз на асфальт.
   Стараясь не думать о том, что сейчас творится в «Мнемозине», Руслан усадил детей и сделал все, чтобы поскорее затеряться в городских улицах.

* * *

   Предлог нашелся простой – банальная малая нужда. Руслан вышел из машины и исчез в подворотне. Дети не знали особенностей подворотни – она вела в проходной двор, и оттуда – на проспект, к магазину, где в ряд стояли телефоны-автоматы.
   Руслан колебался, какой номер выбрать – милицейский или «горячий». Предпочел «горячий».
   Не обошлось без вранья. Он сказал, что дети оказывают на него психическое давление, сродни гипнозу, чтобы он их доставил к аэропорту. Это было вранье с дальним прицелом – потом ведь предстояла разборка с Шефом. И оно объясняло решительно все подробности этой ночи. Дети несомненно умели общими усилиями вводить собеседника в легкий транс.
   – Но, если ты понимал это, почему на вызвал на помощь охрану? – спросил бы Шеф.
   – Я не сразу это понял, – сказал бы Руслан. И ни в коем случае не брякнул бы про аппаратуру, настроенную на трансляцию клинической смерти. Он не видел черных экранов с серебряными ниточками – и точка. Транс, только транс, в котором видишь лишь то, что тебе предлагают увидеть.
   Иначе придется объяснять, что его тонко настроенная душа не пожелала видеть в рабочих креслах детские трупы, но та же душа не возражала против того, чтобы детей на подступах к аэропорту задержали и увезли в неизвестном направлении. Душе было бы отрадно знать, что им опять поменяли память, выскребли все подозрительное, а подсадили более тонко выстроенные блоки, чем прежние. Это была бы комфортная реальность души, да, была бы, а какая еще нужна?…
   – Хорошо, мы вас поняли, – сказал голос в трубке. – Значит, желтый микроавтобус, номера не знаете.
   – Не заметил, – огорченно признался Руслан. – Но мы подъедем со стороны силосных башен, нас там сразу будет видно.
   – Подъезжайте.
   Тем разговор и кончился.
   Руслан бегом вернулся к машине и увидел, что дети возятся с приемником.
   – «Террористы изменили требования! – бойко сообщал микрофонный мальчик. – Они хотят получить в свое распоряжение самолет с экипажем. В знак благих намерений они выпустили из накопителя женщину с грудным ребенком, она сейчас идет по взлетно-посадочной полосе, ей нужно пройти около четырехсот метров, ближе они никого к накопителю не подпускают…»
   – Это плохо, – сказал Жорка. – Это очень плохо.
   – А что, нужно было оставить ребенка в накопителе? – спросил Руслан. – Ну, ты, парень, даешь…
   – Это значит, что они получат самолет и заберут всех с собой, – вместо Жорки ответил Макс.
   – Чего же плохого? Пусти-ка, – Руслан шуганул мальчика с водительского места. – Значит, твои братья все уцелеют. И тебя с собой заберут.
   Мальчишки промолчали, и Руслан завел мотор.
   Он все больше убеждался, что дети неразрывно связаны с террористами, но как – понять не мог. Что толку от малышей во время операции по захвату и удержанию заложников? Чем они могут помочь? Разве что обременить собой.
   Вся надежда была на тех, кто обещал перехватить желтый микроавтобус. Пусть они заберут детей, пусть они разбираются!
   – «Только что стало известно еще одно требование террористов! Обеспечить свободный подъезд к самолету микроавтобуса, который должен через четверть часа появиться на территории аэропорта! – сообщил звонкий голос. – Итак, освобождение узника совести, самолет и пассажиры загадочного микроавтобуса, который вот-вот прибудет на летное поле!»
   Руслан временно потерял управление, машина вильнула.
   Дети не могли связаться с террористами! У них просто не было такой возможности! Ведь они узнали о террористах только из радиопередачи… или вербальный код активизировал некую телепатическую связь?…