Страница:
Матрена Даниловна, домовая бабушка с немалым опытом, знала, что может и до драки дойти. Не раз ей доводилось врачевать царапины своему Лукьяну Пафнутьевичу. Но сейчас она больше беспокоилась насчет упрямого Евсея Карповича, к которому в последнее время повернулась всей душой. Хотя у домових и не принято налево бегать, но ведь сердцу на прикажешь. А оно, сердечко, как раз и настукивало шепотком, что гордый и своенравный домовой всех лучше и милее…
С одной стороны – чтобы не травить душу, а с другой – чтобы не засиживаться на сходке, она приобняла Таисью Федотовну и тихонько повела ее прочь с чердака.
– Идем, светик, посидишь с нами, с бабами, чего-нибудь надумаем, – говорила Матрена Даниловна. – Маленький твой у кумы Степаниды Прокопьевны, покормленный, спать уложенный. Пока они тут кулачишками машут, мы, бабы, сообразим, куда тебя с маленьким поселить, к какому делу приставить.
Домовые если не спят – то делом занимаются, а в особенности – домовихи. Потому Таисья Федотовна посмотрела на Матрену Даниловну с признательностью. Жизнь, покатившаяся было под откос, могла заново наладиться, если вовремя заняться делом.
– К делу – это бы неплохо, – прошептала Таисья Федотовна. – Да только боязно. Ведь эта нечисть за нами и сюда притащится.
– А притащится – укорот дадим, – жестко сказала Матрена Даниловна. – Эко дело – ветер гуляет! На что же у нас тогда наши мужики, коли не управятся с ветром? Грош цена таким мужикам…
И тут ее осенило.
– Да коли мой Лукьян Пафнутьевич против этой нечисти себя трусом окажет – брошу! Вот те правда святая – брошу! К другому жить пойду!
И, развивая эту тему, она повела Таисью Федотовну межэтажными перекрытиями к куме Степаниде Прокопьевне.
Кума с нетерпением ждала новостей. Жизнь у домовых простая, трудовая, и если что случится – они от новости все наслаждение, какое можно, получат. А тут тебе сразу куча всего: и похороны, и страшная нечисть, слоняющаяся по дорогам в виде пыльного столба, и деревенская домовиха, которой нужно место в жизни искать, и суровое намерение Матрены Даниловны уходить от трусливого мужа совсем и навеки!
Похороны у домовых хоть редко, да происходят, и нечисть время от времени объявляется, и вдовую домовиху всем миром случается пристраивать, но чтобы жена от мужа ушла – такого еще не бывало. Спокон веку. Потому Степанида Прокопьевна именно этим больше всего и заинтересовалась. Разумеется, первым делом попыталась узнать – к кому кума Матрена Даниловна собралась.
– Да мало ли бобылей? Мне всякий рад будет! Взять того же Тимофея Игнатьича – чем не жених? – спросила нарушительница вековечных устоев. – И крепок, и деловит!
– Так ведь свах гоняет!
– Потому и гоняет, что путной девки все никак ему не подберут. А я ему как раз под пару! И ростом вровень, и работящая, и беспорядка не терплю.
– Это – да, это – да, – согласилась кума. – А коли откажет?
– Коли откажет? А вон у нас еще Евсей Карпович есть…
– Ну, этот и подавно тебя на порог не пустит! – развеселилась Степанида Прокопьевна. – Гордости у него – мерять не перемерять!
И чуть было не проболталась тут Матрена Даниловна, да роток себе ладошкой прихлопнула. Пускал, пускал ее на порог своенравный домовой Евсей Карпович, да только встречались они тайно, чтобы шума и склоки не вышло.
– Да и в соседних домах вон домовые обитают. Со свахой сговорюсь – найдет мне молодца! – ловко увела разговор в сторону от тайного своего избранника Матрена Даниловна. – А теперь, кума, давай о гостьюшке нашей позаботимся. Что есть в печи – все на стол мечи!
В хозяйской микроволновой печке ничего лишнего не водилось – что состряпают, тут же и съедят, и очень домовая бабушка Степанида Прокопьевна этим была недовольна. Ведь в доме что главное? Печь. Большая толстая печь. Она всех прокормит – и хозяев, и домовых. Домовые тоже ведь горяченького хотят, особенно зимой. А тут – стоит на полке короб с окошком, в него и порядочного пирога не запихаешь…
Но всякая домовая бабушка имеет свои припасы и ловкие ходы к хозяйским закромам. Иная наловчится даже холодильник открывать. А есть такие замечательные стряпухи, что из сухого собачьего или кошачьего корма лакомства мастерят – пальчики оближешь. Словом, приспособились. Вот и Степанида Прокопьевна тоже – зная, что молодая хозяйка может и совсем хорошую еду в мусорное ведро покидать, каждое утро спозаранку крышку сдвигает и смотрит. Тем более, что мусор теперь не прежний – не помои и не очистки, а блестящие упаковочки. Иногда прямо жалость берет – плюшка с вареньем ненадкусанная и зачерстветь не успела, а ее – в ведро! Такую плюшку, понятное дело, Степанида Прокопьевна добывает и семейству праздник устраивает.
Деревенскую домовиху она постаралась угостить достойно – с гордостью за свою припасливость и с поучением: коли в городе останешься, смотри, чтобы и у тебя было не хуже. Выставила на перевернутую банку из-под новогодних карамелек, покрытую цветастой бумажной салфеточкой, и печенье, и чипсы, и сухой колбасы три кружка, а потом еще горячего спроворила. То есть, не совсем горячего, но все-таки! Научившись включать электрочайник, Степанида Прокопьевна заливала кипятком овсяные хлопья, добавляла маслица, а то и варенья, получалось – всему дому на зависть.
Пока ели да нахваливали, пришел кум Ферапонт Киприанович с подбитым глазом.
– Ну и каша из-за вас, деревенских, заварилась, – сказал он неодобрительно.
И, когда супруга налепила ему на глаз примочку, рассказал: решено послать кого-нибудь из молодых посмотреть, что это за вихри такие.
Он на сходке заявил во всеуслышанье, что с этими вихрями нужно разобраться. Ему и навесили эту заботушку.
– У дедушки Тимофея Игнатьича веревок возьмите, он их много припас. Узлы вязать научитесь. Потом заплечные мешки себе спроворьте, – перечислял задания Евсей Карпович, а Акимка с Якушкой ошалело слушали.
– Еще бы больших платков достать, этих, носовых, клетчатых.
– На что, Евсей Карпович? – осмелился спросить Якушка.
– Объясню.
– А с узлами как быть? У нас в доме их никто, поди, и не умеет вязать! А только развязывать!
Евсей Карпович задумался, а потом вылез из-за кресла, где давал наставления младшим, и вскарабкался на книжный стеллаж. Лепясь вдоль самого края полки и скособочив голову, он двинулся от одного книжного корешка к другому. Наконец нашел искомое, вскарабкался повыше и спихнул книжку вниз. Она шлепнулась и раскрылась на самом нужном месте – на рисунках узлов.
– Будете учиться, – весомо произнес он.
– Да на что нам?! – взмолились подручные Лукьяна Пафнутьевича. – Нешто вихорь веревками вязать?!
– Пригодится. Вот шнурок, пробуйте. А я еще тут поброжу… – приказал сверху Евсей Карпович.
Как многие одинокие домовые, был он нравом упрям и с причудами. Иные домовые вон книжки читают, иные даже песни поют, а этот норовил что-то этакое смастерить. Идеи же искал и находил в имуществе своего хозяина, Дениски.
Собственно, считать Дениску хозяином он и не должен был – парень не купил, а лишь снимал однокомнатную квартиру. Сам он был из глубинки, из городишки, где половина мужиков спилась, а вторая – разбежалась. Дениска спиваться не пожелал, а поехал учиться на юриста. Нашел и работу – дежурил охранником, сутки через трое. Жил скудновато, но ни у кого на шее не сидел и у родителей денег не просил. Евсей Карпович, прибывший в новый дом с совсем иными хозяевами, высмотрел Дениску, одобрил его независимость – да и перебежал к парню со всем имуществом.
Они ужились неплохо. Когда Дениска сильно простудился – Евсей Карпович с Матреной Даниловной его таблетками и клюквенным морсом отпаивали. А Дениска, познакомившись однажды со своим домовым при незаурядных обстоятельствах, заботился о том, чтобы Евсей Карпович был сыт и имел развлечения. Обнаруживая на полу книги, не сердился – понимал, что не озорство, а умственный труд тому виной. И даже принес как-то радиоприемник с сигаретную коробку величиной – побаловал Евсея Карповича диковинкой.
Нужной книги домовой не сыскал, а сел, свесив лапы, на полке и задумался. Перед его внутренним взором возникали картинки, где-то подсмотренные, и вдруг он хлопнул себя по лбу. Компьютер!
Он умел включать и выключать эту невероятно интересную штуковину. Дениска показал, как составлять из кнопочек слова, научил и иным премудростям. Правда, обучение шло туго – по неписанным законам домовой не имеет права показываться хозяину, поэтому Евсей Карпович учился, глядя из укрытия. Настукивать по кнопкам оказалось несложно, а вот возить по коврику компьютерную мышку – затруднительно, и много времени прошло, прежде чем домовой наловчился.
– Кыш! – сказал Евсей Карпович. – Тащите сюда веревки. И Матрене Даниловне передайте – платки нужны. А я пока в Паутине пошарюсь.
– Где?! – изумились Акимка с Якушкой.
– В Интернете.
Убравшись, они всю дорогу обсуждали загалочные слова. «Паутина» – оно хоть понятно, хотя шариться в ней положено не домовому, а пауку. «Интернет» – уж вовсе непонятно. Хозяйская дочка Анечка имела компьютер и что-то с ним допоздна делала, а что – никто из домовых понять не мог. И ее сказанные подружке по телефону слова «всю ночь чатилась» тоже решительно ничего не объяснили.
К моменту их возвращения Евсей Карпович уже откопал в «Паутине» картинку, над которой крепко задумался.
– Ну, выхода нет, хоть это… – пробормотал он. – Явились? Платки принесли?
– Матрена Даниловна очень просила вернуть.
– Это уж как получится. Давайте сюда!
Евсей Карпович понимал, что большие клетчатые платки выкрадены из хозяйского шкафа. Но иного пути их заполучить он не видел – не в лавку же за ними брести, тем более, что деньги у городских домовых бывают редко по причине полной ненадобности.
Пока Якушка с Акимкой ладили заплечные мешки, он навязывал на углы платков веревочки и сплетал что-то этакое, нормальному рассудку непонятное. К большому удивлению подручных, именно платки он и затолкал в заплечные мешки, а припасы велел нести как-нибудь иначе. Веревки же, смотав, навесил каждому на шею.
Потом пошли втроем к Таисье Федотовне, обживавшей большую, богатую и полную всяких непоняток квартиру, тщательно ее расспросили и о дороге, и о деревне, и о повадках вихрей. И, наконец, Евсей Карпович распорядился:
– Ну, пошли, что ли…
Он сам проверил, как держатся заплечные мешки, побормотал над ними и, указав Якушке с Акимкой на неприметные петельки, свисавшие сбоку, наказал дергать лишь в том случае, когда настанет беда неминучая, а коли будет дернуто из баловства – то заклятье недействительно и силу свою те мешки потеряют.
Провожать разведчиков вышли почти все домовые, напутствовали, совали лакомства. Ясно же было – идут искать опасности, могут и не вернуться. Пока Якушка и Акимка со всеми переобнимались – стемнело. Самое время выходить…
Они дошли до шоссейки и направились туда, откуда прибежало семейство злополучного домового Ермолая Гавриловича. Шли молча и очень четко, хотя и бесшумно. На каждый шорох резко оборачивались и замирали. Разведка!..
А Евсей Карпович долго смотрел им вслед.
По разумению прочих домовых, он был не в меру норовист и самостоятелен. Но как-то так всегда выходило, что при защите своего мнения на сходках Евсей Карпович оставался невредим, зато его противники уносили домой изрядные царапины и шишки.
Когда решили послать самых молодых в разведку, он не возражал. Молодые – шустрые, справятся. Но вот сейчас, проводив их взглядом, Евсей Карпович засомневался. Одурачить кота или пса домовой может запросто, даже самый маленький домовенок. Человека – тем паче. С лешим или с водяным домовой всегда договорится. Девка-кикимора – трудный противник, но не совсем чужой, про нее многое известно. Тут же объявилась нечисть, о которой и старики ничего сказать не могут. И нечисть враждебная.
Да, именно молодые должны сходить разведать, доложить старшим и предоставить им право решать. Так издавна повелось. Однако ведь и то повелось, чтобы жить домовым – каждому в своей избе, дружбу водить с дворовым, с банником, с овинником, а не приспосабливаться к многоэтажному зданию и к повадкам прочих домовых, тем более – наниматься в ванные, холодильные, гардеробные, а сказывали, один догадливый домовой дедушка нанял для своей хозяйки безместного домового в сумочные. Жизнь – она и от домовых перемен требует…
Крепко почесав в затылке, Евсей Карпович направился домой, где уже ждала его Матрена Даниловна.
Ей хотелось обсудить все новости и приласкаться, а ему…
Он вдруг вообразил себя на месте законного супруга Матренушки, Лукьяна Пафнутьевича, вообразил домовым дедушкой большой и богатой квартиры, где только поспевай прибираться да покрикивать на подручных, а коли выпадет минутка досуга – или спать заваливайся, или тайком из щелки телевизор смотри…
И тихо взвизгнул от негодования неправильный домовой Евсей Карпович! И затопал, и застучал мохнатыми кулачками в стенку, и перепугал бедную Матрену Даниловну до полусмерти! Она только ахнула – да и прочь понеслась.
А Евсей Карпович сел на пол и задал сам себе вопрос: в кого же он, дурень, таким уродился? Или замешался в семейство блудный крестовой – из тех, что раньше для чего-то дорожные перекрестки охраняли?
Но не было на этот вопрос ответа, да и быть не могло – не о том на самом деле спрашивал себя норовистый домовой. Его вопрос был порожден тревогой, которая подкралась на крысиных лапках к дому и обложила со всех сторон, и стала просачиваться сквозь стенки, и стала свои незримые паутинки повсюду развешивать да натягивать.
Казалось бы – ну, потопчется тревога у порога да и уберется восвояси. Сколько уж раз удавалось домовым переждать да отсидеться?
Евсей Карпович скреб в затылке и вся яснее понимал, что спрятаться-то можно, да только всю жизнь от страха скорченным не просидишь и на полусогнутых, короткими перебежками, не проживешь. Другому оно, может, и полезно. Только если в тебе норов живет – ему это хуже смерти. И, стало быть, пора решаться…
Еще где-то его носила нелегкая, прежде чем осел на автозаправке. Там он, научившись у деревенских домовых обращению с деньгами, завел лавочку для автомобильных. Если кто на машине с припасами едет – у того он припасов купит, а другому, что при хозяйском джипе оголодал, тех припасов продаст.
Хитрый Силуян Лукич, увидев разведчиков, сразу понял – молоды и простоваты. На вопросы о вихрях сделал загадочную рожу и намекнул, что информация денег стоит.
Акимка и Якушка очень удивились – какие деньги, если беда пришла? Тогда Силуян Лукич стал им объяснять про торговый бизнес. Ничего в его расчетах не поняв, разведчики откланялись и отправились дальше.
А автозаправочный призадумался. Идут двое, какую-то заброшенную деревню ищут, оба при мешках, при веревках, и плетут околесицу про вихри летучие и беду неминучую… Эге! Так это ж они намылились клад искать!
Он искренне полагал, что при мысли о деньгах у любого должны случиться восторг и неутолимая жажда, как у человека, так и у домового, и даже у девки-кикиморы. Естественно, на сей предмет он выдумал свою особенную справедливость: деньги должны попадать к тому, кто умеет ими распорядиться. Стало быть – не к двум обалдуям, а к Силуяну Лукичу.
Чем больше он думал, тем ярче делались подробности. Ну да, двое городских недорослей набрели на запись, отыскали в стенном тайнике или, допустим, в подвале. Не спросясь старших, пошли на поиски. Никто не знает, куда они подались… ну да, стало быть, никто их в той деревеньке искать не будет…
Силуян Лукич отпустил из лавочки пузырек водки и ломтик сала на закуску мимоезжему автомобильному, припрятал товар и поспешил за простофилями.
Якушка и Акимка шли открыто, даже песни петь пытались, и потому следить за ними было очень даже удобно. С наступлением утра они забрались в придорожную канаву, перекусили и прилегли вздремнуть. Силуян Лукич, не догадавшийся прихватить съестного, завертелся в поисках хотя бы лягушки. Но вся лягушки, как на грех, попрятались. Он надергал травинок – а если выдернуть стебелек будущего колоса, то самое его основание вполне съедобно и даже на вкус сладкое. Только вот больно много дергать приходится.
Ближе к вечеру Якушка и Акимка пошли в следующий переход. Коли верить Таисье Федотовне, до заброшенной деревни было уже близко. Они нашли дорожный указатель, в нужном месте свернули и вышли именно так, как было велено – через полуразрушенный мостик, мимо длинного дома с заколоченными окнами – бывшей школы.
Первый вихорь они увидели сразу – это был такой же серый кренящийся столб, как тот, что гонялся за покойным Ермолаем Гаврилычем. Вспомнив поучения Евсея Карповича, Якушка тут же накинул на себя заранее изготовленную петлю, а другой конец длинной веревки надежным узлом закрепил на опорном столбе штакетника, что продолжал охранять уже совсем дохлый палисадник. Акимка тоже привязался, только на совсем короткую веревку. Все-таки он был более робкого нрава и рисковать не желал. А Якушка – тот, видать, от Евсея Карповича заразился.
Вихорь слонялся по улице, как пьяный, чего искал – неведомо, но вдруг замер.
– Увидел… – шепнул Якушка.
– Ну, теперь, брат, держись, – отвечал Акимка и намертво вцепился в забор.
Вихорь качнулся, и в сердцевине у него обозначилось нечто круглое.
– Глаз?.. – сам себе не веря, спросил Акимка.
– Не иначе. Ведь он же чем-то видит добычу, – отвечал Якушка. – Ну, я его в этот глаз – дрыном!
Дрын на земле валялся, но для домового был совершенно неподъемным.
Круглое поворотилось боком, от чего сделалось овальным, сползло пониже, и столб, качнувшись, понесся по улочке, цепляя всякий мелкий мусор и завинчивая его вокруг себя крутыми витками. Пролетев мимо забора, он сдернул с места Якушку – и тот вознесся на всю длину веревки.
– Выбирай! На себя выбирай! – закричал сверху перепуганный Якушка, раскорячившись и хватаясь за пыльный воздух.
Акимка сообразил, что если сразу выдернуть товарища из смерча – то грохнется с немалой высоты, и нянькайся потом с ним. Он повис на натянувшейся веревке, пополз по ней, заставляя тем самым Якушку несколько снизиться. Но сам он привязался коротко, и скоро уже не мог продвигаться дальше. Тогда он стал выбирать веревку на себя, тянясь из последних силенок.
Вихорь словно бы не заметил, что подхваченный им домовой не кружит по спирали, взбираясь все выше, а замер на одном месте и вроде даже спускается. Он преследовал некую незримую добычу, на которую нацелилось его ставшее овальным око, а Якушка оказался вне пылевого столба и тут же грохнулся оземь. Хорошо хоть, пришел на ноги и повалился набок, да и высоты оставалось вдвое меньше изначальной.
Без единого слова благодарности он быстро пополз к Акимке и, мимо него, к спасительному забору. Когда Акимка добрался до товарища, Якушка уже сидел, прислонившимсь к опорному столбику и держась за сердце.
На сей предмет запасливый Тимофей Игнатьевич снабдил разведчиков валидолом. Хотел было и валерьянки дать, но тащить ее в пузырьке – морока.
– А баба-то права, он на охоту выходит, – сказал Акимка, следя за метаниями вихря. – Что это он там углядел? Крысу?
– Не, он крыс и мышей не ловит. Или с голодухи ему уже и мышь – лакомство? – предположил, очухавшись, Якушка и тоже пристроился наблюдать.
– Думаешь, он добычу жрет?
– А вот сейчас увидим.
– Что же он того Ермолая Гаврилыча не слопал?
– Мы его спугнули.
– Да? – Акимке это показалось странным. Логически рассуждая, если вихорь голоден, то для него два-три домовых всяко полезнее, чем один…
– Поймал! – крикнул Якушка и стал отвязываться.
– Спятил? – Акимка схватил товарища в охапку.
– Пусти! Нужно же побежать, разглядеть…
– Отсюда разглядишь! – в Акимкином голосе вдруг прорезалась та самая брюзгливость Евсея Карповича, которой щедро были приправлены все его поучения разведчикам. – А то вдругорядь тебя подхватит.
– Ой! Что же он это творит?!
Темное пятно, каким представлялась издали добыча вихря, поднялось совсем высоко, к овальному оку. И резко, со скоростью, превышающей скорость обычного падения, понеслось к земле. Не долетев, было подхвачено и вознесено выше крыши соседнего дома. Опять кинуто вниз. И опять подхвачено, закручено, в четыре витка поднято уже до верхушки березы – той самой, надо полагать, на которой спаслась кошка.
– Оно визжит!.. – вдруг заявил Акимка.
– Врешь…
– Прислушайся.
И точно – визжало. Сколько хватало дыхания. А потом, набрав воздуха, – опять.
– Это не крыса, – вдруг охрипнув, сказал Якушка. – Это самая Таисья Федотовна, помнишь, говорила, что в деревне еще кто-то из домовых остался?
– Она говорила, что все собрались уходить…
– Собрались! А ушли?
– Ахти мне…
Получалось, что буйный вихорь тешится с домовым. А как его теперь спасать? Именно про это Евсей Карпович ничего и не сказал.
Якушка, еще не отвязавшийся от забора, выбежал на середину улицы, схватил камушек и запустил в серый столб.
– На тебе! Получай!
Столб замер, с него посыпалась грязная мелочь – листья, трухлявые окурки, комочки глины, обрывки не пойми чего. Овальное око развернулось и опять сделалось круглым. Якушка запустил другой камушек, целясь в это самое око. Не достал – вихорь стоял слишком далеко, ди и глаз был высоковато. Качнувшись, вихорь пошел на рассвирепевшего Якушку.
Акимка меж тем отвязался и на четвереньках спешил вдоль забора. Он сообразил, что нужно сделать.
Шагах в сорока от того месте, где была намертво привязана Якушкина веревка, он захлестнул и закрепил другую, не менее длинную, и обвязался свободным концом. Когда Вихорь, кренясь и мотаясь поперек всей улицы, двинулся к Якушке, не теряя при этом прежней добычи, Акимка подбежал к товарищу и крепко его облапил. Теперь обе веревки и забор составили треугольник. Ни вправо, ни влево вихорь уже не мог унести разведчиков, разве что поднять вверх, и то – не слишком высоко.
Не понимая этой тонкости, вихорь пробовал было поиграть странной парочкой. Но лапы у домовых цепкие. Когда домовой для чего-то перекидывается котом, ему незачем отращивать когти – своих хватает. Они у него не втяжные, как у кота, и не такие длинные, однако в беде весьма пригождаются. Вот Якушка с Акимкой, потеряв от волнения остатки разума, друг в дружку и вцепились. Навеки.
Даже когда вихрю надоело их дергать и он откачнулся в сторону, а разведчики свалились на мягкую траву, они все никак не могли расцепиться. Причем Якушка видел только спасительный забор, зато Акимка узрел кое-что любопытное.
Вихорь встал, как будто озадаченный. Уже не вращался, а просто замер, будто его сфотографировали. Полетели наземь последние бумажки и шелушинки, полетело и чмокнуло землю темное пятно – хорошо хоть, с невеликой высоты. А вихорь стал худеть, словно бы его пыльная плоть принялась осыпаться. Наверху обрисовалось нечто полукруглое – голова не голова, хрен ее знает, тем более, что пронзительное око было гораздо ее ниже. Обрисовались на миг плечи. А потом все это рухнуло на дорогу и размелось в стороны.
Осталось лежать только то темное пятно, в котором разведчики издали признали домового.
– Яков Поликарпыч, вставай. Хватит меня тискать, я тебе не баба, – сказал Акимка.
С одной стороны – чтобы не травить душу, а с другой – чтобы не засиживаться на сходке, она приобняла Таисью Федотовну и тихонько повела ее прочь с чердака.
– Идем, светик, посидишь с нами, с бабами, чего-нибудь надумаем, – говорила Матрена Даниловна. – Маленький твой у кумы Степаниды Прокопьевны, покормленный, спать уложенный. Пока они тут кулачишками машут, мы, бабы, сообразим, куда тебя с маленьким поселить, к какому делу приставить.
Домовые если не спят – то делом занимаются, а в особенности – домовихи. Потому Таисья Федотовна посмотрела на Матрену Даниловну с признательностью. Жизнь, покатившаяся было под откос, могла заново наладиться, если вовремя заняться делом.
– К делу – это бы неплохо, – прошептала Таисья Федотовна. – Да только боязно. Ведь эта нечисть за нами и сюда притащится.
– А притащится – укорот дадим, – жестко сказала Матрена Даниловна. – Эко дело – ветер гуляет! На что же у нас тогда наши мужики, коли не управятся с ветром? Грош цена таким мужикам…
И тут ее осенило.
– Да коли мой Лукьян Пафнутьевич против этой нечисти себя трусом окажет – брошу! Вот те правда святая – брошу! К другому жить пойду!
И, развивая эту тему, она повела Таисью Федотовну межэтажными перекрытиями к куме Степаниде Прокопьевне.
Кума с нетерпением ждала новостей. Жизнь у домовых простая, трудовая, и если что случится – они от новости все наслаждение, какое можно, получат. А тут тебе сразу куча всего: и похороны, и страшная нечисть, слоняющаяся по дорогам в виде пыльного столба, и деревенская домовиха, которой нужно место в жизни искать, и суровое намерение Матрены Даниловны уходить от трусливого мужа совсем и навеки!
Похороны у домовых хоть редко, да происходят, и нечисть время от времени объявляется, и вдовую домовиху всем миром случается пристраивать, но чтобы жена от мужа ушла – такого еще не бывало. Спокон веку. Потому Степанида Прокопьевна именно этим больше всего и заинтересовалась. Разумеется, первым делом попыталась узнать – к кому кума Матрена Даниловна собралась.
– Да мало ли бобылей? Мне всякий рад будет! Взять того же Тимофея Игнатьича – чем не жених? – спросила нарушительница вековечных устоев. – И крепок, и деловит!
– Так ведь свах гоняет!
– Потому и гоняет, что путной девки все никак ему не подберут. А я ему как раз под пару! И ростом вровень, и работящая, и беспорядка не терплю.
– Это – да, это – да, – согласилась кума. – А коли откажет?
– Коли откажет? А вон у нас еще Евсей Карпович есть…
– Ну, этот и подавно тебя на порог не пустит! – развеселилась Степанида Прокопьевна. – Гордости у него – мерять не перемерять!
И чуть было не проболталась тут Матрена Даниловна, да роток себе ладошкой прихлопнула. Пускал, пускал ее на порог своенравный домовой Евсей Карпович, да только встречались они тайно, чтобы шума и склоки не вышло.
– Да и в соседних домах вон домовые обитают. Со свахой сговорюсь – найдет мне молодца! – ловко увела разговор в сторону от тайного своего избранника Матрена Даниловна. – А теперь, кума, давай о гостьюшке нашей позаботимся. Что есть в печи – все на стол мечи!
В хозяйской микроволновой печке ничего лишнего не водилось – что состряпают, тут же и съедят, и очень домовая бабушка Степанида Прокопьевна этим была недовольна. Ведь в доме что главное? Печь. Большая толстая печь. Она всех прокормит – и хозяев, и домовых. Домовые тоже ведь горяченького хотят, особенно зимой. А тут – стоит на полке короб с окошком, в него и порядочного пирога не запихаешь…
Но всякая домовая бабушка имеет свои припасы и ловкие ходы к хозяйским закромам. Иная наловчится даже холодильник открывать. А есть такие замечательные стряпухи, что из сухого собачьего или кошачьего корма лакомства мастерят – пальчики оближешь. Словом, приспособились. Вот и Степанида Прокопьевна тоже – зная, что молодая хозяйка может и совсем хорошую еду в мусорное ведро покидать, каждое утро спозаранку крышку сдвигает и смотрит. Тем более, что мусор теперь не прежний – не помои и не очистки, а блестящие упаковочки. Иногда прямо жалость берет – плюшка с вареньем ненадкусанная и зачерстветь не успела, а ее – в ведро! Такую плюшку, понятное дело, Степанида Прокопьевна добывает и семейству праздник устраивает.
Деревенскую домовиху она постаралась угостить достойно – с гордостью за свою припасливость и с поучением: коли в городе останешься, смотри, чтобы и у тебя было не хуже. Выставила на перевернутую банку из-под новогодних карамелек, покрытую цветастой бумажной салфеточкой, и печенье, и чипсы, и сухой колбасы три кружка, а потом еще горячего спроворила. То есть, не совсем горячего, но все-таки! Научившись включать электрочайник, Степанида Прокопьевна заливала кипятком овсяные хлопья, добавляла маслица, а то и варенья, получалось – всему дому на зависть.
Пока ели да нахваливали, пришел кум Ферапонт Киприанович с подбитым глазом.
– Ну и каша из-за вас, деревенских, заварилась, – сказал он неодобрительно.
И, когда супруга налепила ему на глаз примочку, рассказал: решено послать кого-нибудь из молодых посмотреть, что это за вихри такие.
– А ну как приподнимет да шлепнет? – испугалась Матрена Даниловна.
Самые что ни есть молодые как раз в ее хозяйстве и жили: подручные Якушка с Акимкой.
– Ну, стало быть, шлепнет… – Ферапонт Киприанович был несказанно хмур, и бабы решили к нему более не приставать. Тем более – нужно было обустраивать гостью с маленьким.
Решили поселить ее в богатой, но не имеющей своего домового квартире Курдюмовых. Если по уму – то Курдюмовым следовало самим искать себе домового, зазывать старым дедовским способом – печь ему пирог и класть тот пирог на ночь у печки в гнездо из еловых веток. С другой стороны, так зазывают толкового домового дедушку, а не малоопытную бабу-домовиху. В общем, решили обойтись без церемоний.
Тем более, что Степанида Прокопьевна спешила разнести по кумушкам сногсшибательную новость – о том, что кума Матрена Даниловна додумалась мужа бросать. До сих пор такое лишь по телевизору видали. А теперь и наяву приключилось!
Самые что ни есть молодые как раз в ее хозяйстве и жили: подручные Якушка с Акимкой.
– Ну, стало быть, шлепнет… – Ферапонт Киприанович был несказанно хмур, и бабы решили к нему более не приставать. Тем более – нужно было обустраивать гостью с маленьким.
Решили поселить ее в богатой, но не имеющей своего домового квартире Курдюмовых. Если по уму – то Курдюмовым следовало самим искать себе домового, зазывать старым дедовским способом – печь ему пирог и класть тот пирог на ночь у печки в гнездо из еловых веток. С другой стороны, так зазывают толкового домового дедушку, а не малоопытную бабу-домовиху. В общем, решили обойтись без церемоний.
Тем более, что Степанида Прокопьевна спешила разнести по кумушкам сногсшибательную новость – о том, что кума Матрена Даниловна додумалась мужа бросать. До сих пор такое лишь по телевизору видали. А теперь и наяву приключилось!
* * *
А Евсей Карпович знать не знал, ведать не ведал, что любезная подруженька такое брякнула. У него, кстати, другая забота объявилась – Якушку с Акимкой в разведку снаряжать.Он на сходке заявил во всеуслышанье, что с этими вихрями нужно разобраться. Ему и навесили эту заботушку.
– У дедушки Тимофея Игнатьича веревок возьмите, он их много припас. Узлы вязать научитесь. Потом заплечные мешки себе спроворьте, – перечислял задания Евсей Карпович, а Акимка с Якушкой ошалело слушали.
– Еще бы больших платков достать, этих, носовых, клетчатых.
– На что, Евсей Карпович? – осмелился спросить Якушка.
– Объясню.
– А с узлами как быть? У нас в доме их никто, поди, и не умеет вязать! А только развязывать!
Евсей Карпович задумался, а потом вылез из-за кресла, где давал наставления младшим, и вскарабкался на книжный стеллаж. Лепясь вдоль самого края полки и скособочив голову, он двинулся от одного книжного корешка к другому. Наконец нашел искомое, вскарабкался повыше и спихнул книжку вниз. Она шлепнулась и раскрылась на самом нужном месте – на рисунках узлов.
– Будете учиться, – весомо произнес он.
– Да на что нам?! – взмолились подручные Лукьяна Пафнутьевича. – Нешто вихорь веревками вязать?!
– Пригодится. Вот шнурок, пробуйте. А я еще тут поброжу… – приказал сверху Евсей Карпович.
Как многие одинокие домовые, был он нравом упрям и с причудами. Иные домовые вон книжки читают, иные даже песни поют, а этот норовил что-то этакое смастерить. Идеи же искал и находил в имуществе своего хозяина, Дениски.
Собственно, считать Дениску хозяином он и не должен был – парень не купил, а лишь снимал однокомнатную квартиру. Сам он был из глубинки, из городишки, где половина мужиков спилась, а вторая – разбежалась. Дениска спиваться не пожелал, а поехал учиться на юриста. Нашел и работу – дежурил охранником, сутки через трое. Жил скудновато, но ни у кого на шее не сидел и у родителей денег не просил. Евсей Карпович, прибывший в новый дом с совсем иными хозяевами, высмотрел Дениску, одобрил его независимость – да и перебежал к парню со всем имуществом.
Они ужились неплохо. Когда Дениска сильно простудился – Евсей Карпович с Матреной Даниловной его таблетками и клюквенным морсом отпаивали. А Дениска, познакомившись однажды со своим домовым при незаурядных обстоятельствах, заботился о том, чтобы Евсей Карпович был сыт и имел развлечения. Обнаруживая на полу книги, не сердился – понимал, что не озорство, а умственный труд тому виной. И даже принес как-то радиоприемник с сигаретную коробку величиной – побаловал Евсея Карповича диковинкой.
Нужной книги домовой не сыскал, а сел, свесив лапы, на полке и задумался. Перед его внутренним взором возникали картинки, где-то подсмотренные, и вдруг он хлопнул себя по лбу. Компьютер!
Он умел включать и выключать эту невероятно интересную штуковину. Дениска показал, как составлять из кнопочек слова, научил и иным премудростям. Правда, обучение шло туго – по неписанным законам домовой не имеет права показываться хозяину, поэтому Евсей Карпович учился, глядя из укрытия. Настукивать по кнопкам оказалось несложно, а вот возить по коврику компьютерную мышку – затруднительно, и много времени прошло, прежде чем домовой наловчился.
– Кыш! – сказал Евсей Карпович. – Тащите сюда веревки. И Матрене Даниловне передайте – платки нужны. А я пока в Паутине пошарюсь.
– Где?! – изумились Акимка с Якушкой.
– В Интернете.
Убравшись, они всю дорогу обсуждали загалочные слова. «Паутина» – оно хоть понятно, хотя шариться в ней положено не домовому, а пауку. «Интернет» – уж вовсе непонятно. Хозяйская дочка Анечка имела компьютер и что-то с ним допоздна делала, а что – никто из домовых понять не мог. И ее сказанные подружке по телефону слова «всю ночь чатилась» тоже решительно ничего не объяснили.
К моменту их возвращения Евсей Карпович уже откопал в «Паутине» картинку, над которой крепко задумался.
– Ну, выхода нет, хоть это… – пробормотал он. – Явились? Платки принесли?
– Матрена Даниловна очень просила вернуть.
– Это уж как получится. Давайте сюда!
Евсей Карпович понимал, что большие клетчатые платки выкрадены из хозяйского шкафа. Но иного пути их заполучить он не видел – не в лавку же за ними брести, тем более, что деньги у городских домовых бывают редко по причине полной ненадобности.
Пока Якушка с Акимкой ладили заплечные мешки, он навязывал на углы платков веревочки и сплетал что-то этакое, нормальному рассудку непонятное. К большому удивлению подручных, именно платки он и затолкал в заплечные мешки, а припасы велел нести как-нибудь иначе. Веревки же, смотав, навесил каждому на шею.
Потом пошли втроем к Таисье Федотовне, обживавшей большую, богатую и полную всяких непоняток квартиру, тщательно ее расспросили и о дороге, и о деревне, и о повадках вихрей. И, наконец, Евсей Карпович распорядился:
– Ну, пошли, что ли…
Он сам проверил, как держатся заплечные мешки, побормотал над ними и, указав Якушке с Акимкой на неприметные петельки, свисавшие сбоку, наказал дергать лишь в том случае, когда настанет беда неминучая, а коли будет дернуто из баловства – то заклятье недействительно и силу свою те мешки потеряют.
Провожать разведчиков вышли почти все домовые, напутствовали, совали лакомства. Ясно же было – идут искать опасности, могут и не вернуться. Пока Якушка и Акимка со всеми переобнимались – стемнело. Самое время выходить…
Они дошли до шоссейки и направились туда, откуда прибежало семейство злополучного домового Ермолая Гавриловича. Шли молча и очень четко, хотя и бесшумно. На каждый шорох резко оборачивались и замирали. Разведка!..
А Евсей Карпович долго смотрел им вслед.
По разумению прочих домовых, он был не в меру норовист и самостоятелен. Но как-то так всегда выходило, что при защите своего мнения на сходках Евсей Карпович оставался невредим, зато его противники уносили домой изрядные царапины и шишки.
Когда решили послать самых молодых в разведку, он не возражал. Молодые – шустрые, справятся. Но вот сейчас, проводив их взглядом, Евсей Карпович засомневался. Одурачить кота или пса домовой может запросто, даже самый маленький домовенок. Человека – тем паче. С лешим или с водяным домовой всегда договорится. Девка-кикимора – трудный противник, но не совсем чужой, про нее многое известно. Тут же объявилась нечисть, о которой и старики ничего сказать не могут. И нечисть враждебная.
Да, именно молодые должны сходить разведать, доложить старшим и предоставить им право решать. Так издавна повелось. Однако ведь и то повелось, чтобы жить домовым – каждому в своей избе, дружбу водить с дворовым, с банником, с овинником, а не приспосабливаться к многоэтажному зданию и к повадкам прочих домовых, тем более – наниматься в ванные, холодильные, гардеробные, а сказывали, один догадливый домовой дедушка нанял для своей хозяйки безместного домового в сумочные. Жизнь – она и от домовых перемен требует…
Крепко почесав в затылке, Евсей Карпович направился домой, где уже ждала его Матрена Даниловна.
Ей хотелось обсудить все новости и приласкаться, а ему…
Он вдруг вообразил себя на месте законного супруга Матренушки, Лукьяна Пафнутьевича, вообразил домовым дедушкой большой и богатой квартиры, где только поспевай прибираться да покрикивать на подручных, а коли выпадет минутка досуга – или спать заваливайся, или тайком из щелки телевизор смотри…
И тихо взвизгнул от негодования неправильный домовой Евсей Карпович! И затопал, и застучал мохнатыми кулачками в стенку, и перепугал бедную Матрену Даниловну до полусмерти! Она только ахнула – да и прочь понеслась.
А Евсей Карпович сел на пол и задал сам себе вопрос: в кого же он, дурень, таким уродился? Или замешался в семейство блудный крестовой – из тех, что раньше для чего-то дорожные перекрестки охраняли?
Но не было на этот вопрос ответа, да и быть не могло – не о том на самом деле спрашивал себя норовистый домовой. Его вопрос был порожден тревогой, которая подкралась на крысиных лапках к дому и обложила со всех сторон, и стала просачиваться сквозь стенки, и стала свои незримые паутинки повсюду развешивать да натягивать.
Казалось бы – ну, потопчется тревога у порога да и уберется восвояси. Сколько уж раз удавалось домовым переждать да отсидеться?
Евсей Карпович скреб в затылке и вся яснее понимал, что спрятаться-то можно, да только всю жизнь от страха скорченным не просидишь и на полусогнутых, короткими перебежками, не проживешь. Другому оно, может, и полезно. Только если в тебе норов живет – ему это хуже смерти. И, стало быть, пора решаться…
* * *
Первым делом Акимка и Якушка вышли к автозаправке. Она стояла чуть в стороне от шоссейки. Там, сказывали, живет Силуян Лукич, то еще сокровище. Был у хорошего домового дедушки подручным, не поладил, в автомобильные подался, ошалел от суеты. Тут как раз хорошие люди домового зазывали – пошел к ним в домовые, но от серьезного дела отвык и крысиную стаю вовремя не учуял. Принял бой, крысы одолели, пришлось бежать. Слава за ним уже тянулась гаже крысиного хвоста, в хороший дом ему дороги не было – своя же родня, домовые, выжили бы, чтобы род и сословие не похорил. Пошел в магазинные, выследил вороватую продавщицу, совсем было собрался с ней посчитаться, а она его крысиным ядом попотчевала… по крайней мере, сам так всюду рассказывал, объясняя свое поспешное бегство из того магазина…Еще где-то его носила нелегкая, прежде чем осел на автозаправке. Там он, научившись у деревенских домовых обращению с деньгами, завел лавочку для автомобильных. Если кто на машине с припасами едет – у того он припасов купит, а другому, что при хозяйском джипе оголодал, тех припасов продаст.
Хитрый Силуян Лукич, увидев разведчиков, сразу понял – молоды и простоваты. На вопросы о вихрях сделал загадочную рожу и намекнул, что информация денег стоит.
Акимка и Якушка очень удивились – какие деньги, если беда пришла? Тогда Силуян Лукич стал им объяснять про торговый бизнес. Ничего в его расчетах не поняв, разведчики откланялись и отправились дальше.
А автозаправочный призадумался. Идут двое, какую-то заброшенную деревню ищут, оба при мешках, при веревках, и плетут околесицу про вихри летучие и беду неминучую… Эге! Так это ж они намылились клад искать!
Он искренне полагал, что при мысли о деньгах у любого должны случиться восторг и неутолимая жажда, как у человека, так и у домового, и даже у девки-кикиморы. Естественно, на сей предмет он выдумал свою особенную справедливость: деньги должны попадать к тому, кто умеет ими распорядиться. Стало быть – не к двум обалдуям, а к Силуяну Лукичу.
Чем больше он думал, тем ярче делались подробности. Ну да, двое городских недорослей набрели на запись, отыскали в стенном тайнике или, допустим, в подвале. Не спросясь старших, пошли на поиски. Никто не знает, куда они подались… ну да, стало быть, никто их в той деревеньке искать не будет…
Силуян Лукич отпустил из лавочки пузырек водки и ломтик сала на закуску мимоезжему автомобильному, припрятал товар и поспешил за простофилями.
Якушка и Акимка шли открыто, даже песни петь пытались, и потому следить за ними было очень даже удобно. С наступлением утра они забрались в придорожную канаву, перекусили и прилегли вздремнуть. Силуян Лукич, не догадавшийся прихватить съестного, завертелся в поисках хотя бы лягушки. Но вся лягушки, как на грех, попрятались. Он надергал травинок – а если выдернуть стебелек будущего колоса, то самое его основание вполне съедобно и даже на вкус сладкое. Только вот больно много дергать приходится.
Ближе к вечеру Якушка и Акимка пошли в следующий переход. Коли верить Таисье Федотовне, до заброшенной деревни было уже близко. Они нашли дорожный указатель, в нужном месте свернули и вышли именно так, как было велено – через полуразрушенный мостик, мимо длинного дома с заколоченными окнами – бывшей школы.
Первый вихорь они увидели сразу – это был такой же серый кренящийся столб, как тот, что гонялся за покойным Ермолаем Гаврилычем. Вспомнив поучения Евсея Карповича, Якушка тут же накинул на себя заранее изготовленную петлю, а другой конец длинной веревки надежным узлом закрепил на опорном столбе штакетника, что продолжал охранять уже совсем дохлый палисадник. Акимка тоже привязался, только на совсем короткую веревку. Все-таки он был более робкого нрава и рисковать не желал. А Якушка – тот, видать, от Евсея Карповича заразился.
Вихорь слонялся по улице, как пьяный, чего искал – неведомо, но вдруг замер.
– Увидел… – шепнул Якушка.
– Ну, теперь, брат, держись, – отвечал Акимка и намертво вцепился в забор.
Вихорь качнулся, и в сердцевине у него обозначилось нечто круглое.
– Глаз?.. – сам себе не веря, спросил Акимка.
– Не иначе. Ведь он же чем-то видит добычу, – отвечал Якушка. – Ну, я его в этот глаз – дрыном!
Дрын на земле валялся, но для домового был совершенно неподъемным.
Круглое поворотилось боком, от чего сделалось овальным, сползло пониже, и столб, качнувшись, понесся по улочке, цепляя всякий мелкий мусор и завинчивая его вокруг себя крутыми витками. Пролетев мимо забора, он сдернул с места Якушку – и тот вознесся на всю длину веревки.
– Выбирай! На себя выбирай! – закричал сверху перепуганный Якушка, раскорячившись и хватаясь за пыльный воздух.
Акимка сообразил, что если сразу выдернуть товарища из смерча – то грохнется с немалой высоты, и нянькайся потом с ним. Он повис на натянувшейся веревке, пополз по ней, заставляя тем самым Якушку несколько снизиться. Но сам он привязался коротко, и скоро уже не мог продвигаться дальше. Тогда он стал выбирать веревку на себя, тянясь из последних силенок.
Вихорь словно бы не заметил, что подхваченный им домовой не кружит по спирали, взбираясь все выше, а замер на одном месте и вроде даже спускается. Он преследовал некую незримую добычу, на которую нацелилось его ставшее овальным око, а Якушка оказался вне пылевого столба и тут же грохнулся оземь. Хорошо хоть, пришел на ноги и повалился набок, да и высоты оставалось вдвое меньше изначальной.
Без единого слова благодарности он быстро пополз к Акимке и, мимо него, к спасительному забору. Когда Акимка добрался до товарища, Якушка уже сидел, прислонившимсь к опорному столбику и держась за сердце.
На сей предмет запасливый Тимофей Игнатьевич снабдил разведчиков валидолом. Хотел было и валерьянки дать, но тащить ее в пузырьке – морока.
– А баба-то права, он на охоту выходит, – сказал Акимка, следя за метаниями вихря. – Что это он там углядел? Крысу?
– Не, он крыс и мышей не ловит. Или с голодухи ему уже и мышь – лакомство? – предположил, очухавшись, Якушка и тоже пристроился наблюдать.
– Думаешь, он добычу жрет?
– А вот сейчас увидим.
– Что же он того Ермолая Гаврилыча не слопал?
– Мы его спугнули.
– Да? – Акимке это показалось странным. Логически рассуждая, если вихорь голоден, то для него два-три домовых всяко полезнее, чем один…
– Поймал! – крикнул Якушка и стал отвязываться.
– Спятил? – Акимка схватил товарища в охапку.
– Пусти! Нужно же побежать, разглядеть…
– Отсюда разглядишь! – в Акимкином голосе вдруг прорезалась та самая брюзгливость Евсея Карповича, которой щедро были приправлены все его поучения разведчикам. – А то вдругорядь тебя подхватит.
– Ой! Что же он это творит?!
Темное пятно, каким представлялась издали добыча вихря, поднялось совсем высоко, к овальному оку. И резко, со скоростью, превышающей скорость обычного падения, понеслось к земле. Не долетев, было подхвачено и вознесено выше крыши соседнего дома. Опять кинуто вниз. И опять подхвачено, закручено, в четыре витка поднято уже до верхушки березы – той самой, надо полагать, на которой спаслась кошка.
– Оно визжит!.. – вдруг заявил Акимка.
– Врешь…
– Прислушайся.
И точно – визжало. Сколько хватало дыхания. А потом, набрав воздуха, – опять.
– Это не крыса, – вдруг охрипнув, сказал Якушка. – Это самая Таисья Федотовна, помнишь, говорила, что в деревне еще кто-то из домовых остался?
– Она говорила, что все собрались уходить…
– Собрались! А ушли?
– Ахти мне…
Получалось, что буйный вихорь тешится с домовым. А как его теперь спасать? Именно про это Евсей Карпович ничего и не сказал.
Якушка, еще не отвязавшийся от забора, выбежал на середину улицы, схватил камушек и запустил в серый столб.
– На тебе! Получай!
Столб замер, с него посыпалась грязная мелочь – листья, трухлявые окурки, комочки глины, обрывки не пойми чего. Овальное око развернулось и опять сделалось круглым. Якушка запустил другой камушек, целясь в это самое око. Не достал – вихорь стоял слишком далеко, ди и глаз был высоковато. Качнувшись, вихорь пошел на рассвирепевшего Якушку.
Акимка меж тем отвязался и на четвереньках спешил вдоль забора. Он сообразил, что нужно сделать.
Шагах в сорока от того месте, где была намертво привязана Якушкина веревка, он захлестнул и закрепил другую, не менее длинную, и обвязался свободным концом. Когда Вихорь, кренясь и мотаясь поперек всей улицы, двинулся к Якушке, не теряя при этом прежней добычи, Акимка подбежал к товарищу и крепко его облапил. Теперь обе веревки и забор составили треугольник. Ни вправо, ни влево вихорь уже не мог унести разведчиков, разве что поднять вверх, и то – не слишком высоко.
Не понимая этой тонкости, вихорь пробовал было поиграть странной парочкой. Но лапы у домовых цепкие. Когда домовой для чего-то перекидывается котом, ему незачем отращивать когти – своих хватает. Они у него не втяжные, как у кота, и не такие длинные, однако в беде весьма пригождаются. Вот Якушка с Акимкой, потеряв от волнения остатки разума, друг в дружку и вцепились. Навеки.
Даже когда вихрю надоело их дергать и он откачнулся в сторону, а разведчики свалились на мягкую траву, они все никак не могли расцепиться. Причем Якушка видел только спасительный забор, зато Акимка узрел кое-что любопытное.
Вихорь встал, как будто озадаченный. Уже не вращался, а просто замер, будто его сфотографировали. Полетели наземь последние бумажки и шелушинки, полетело и чмокнуло землю темное пятно – хорошо хоть, с невеликой высоты. А вихорь стал худеть, словно бы его пыльная плоть принялась осыпаться. Наверху обрисовалось нечто полукруглое – голова не голова, хрен ее знает, тем более, что пронзительное око было гораздо ее ниже. Обрисовались на миг плечи. А потом все это рухнуло на дорогу и размелось в стороны.
Осталось лежать только то темное пятно, в котором разведчики издали признали домового.
– Яков Поликарпыч, вставай. Хватит меня тискать, я тебе не баба, – сказал Акимка.