Дениска вышел на крыльцо.
– Ничего не понимаю, – пожаловался он. – Как входил – прямо нутром чуял, что здесь этот вражина. Вошел – пусто… Может, вы разберетесь?
– Пошли, молодцы, – приказал младшим Евсей Карпович. И сам двинулся вперед, выставив перед собой хворостину.
В сенях пол был гадкий – словно какую-то липную дрянь разлили. И вонючий – как если бы хозяева всякий раз не успевали до нужника добежать.
В комнате было не лучше. Пух от давно разоренной перины покрыл пол вперемешку с бумажками, стружками, тряпками. А стены…
Жаль было глядеть на эти еще совсем прочные стены. По ним угадывалось, какая жизнь тут шла в незапамятные времена, когда тут жили люди домовитые, при которых каждая вещь знала свое место. По потертостям на обоях Евсей Карпович определил, где стоял шкаф, где висели полки, где – зеркало. И нашел то место в углу, где на треугольной полочке когда-то стояли образа.
– Совсем еще хороший дом… – прошептал он. – Как же можно, чтобы в этом доме никто не жил?.. Нельзя же его такого врагу на потеху оставлять…
И задумался.
Тут только вспомнилась бабка Бахтеяровна, сказавшая: «а дельце-то у вас – пустое».
Пустое?
Дом она, что ли, имела в виду?
Так не дом же вихри-то насылал! И не простые – хищные вихри, несущие смерть домовым, а коли припечет – то и человеку?
– Что скажешь, дед? – спросил Дениска. – Чуешь ты здесь нечисть? Может, она в погреб забилась? Рану зализывает?
– Нечисть тут есть… – пробормотал Евсей Карпович. – И тут она, и не тут…
– Загадками говоришь, дедушка.
Якушка с Акимкой, услышав странные слова Евсей Карповича, тут же полезли в подполье.
– Пусто! – крикнули они оттуда. – Только банки пустые, да ящик для картошки, да солома гнилая!
– Так куда же эта тварь подевалась? Может, мы дом перепутали? – Дениска был настроен решительно и двинулся было к порогу, но Евсей Карпович заступил ему путь.
– Все верно, – сказал домовой. – Тот самый дом, гнездо, стало быть…
– Ну и откуда же, в таком случае, вихри берутся? Что их… – сердитый Дениска задумался на миг и выпалил неожиданное для себя слово: —… порождает?!
Он сам себе не желал признаваться, насколько напугал его большой вихорь.
– А вот то и порождает… – Евсей Карпович обвел мохнатой лапой все замусоренное и пропитанное полнейшей безнадежностью пространство. – От пустоты они заводятся, хозяин.
– То есть как – от пустоты? – забеспокоившись, в своем ли рассудке старый домовой, Дениска даже опустился перед ним на корточки. – Так нам что – все это примерещилось? И никто никого не убивал?
Акимка с Якушкой выглянули из подпола.
– Точно – пустота, – подтвердил Акимка. – Сколько живу, а такой злобной пустотищи еще не видывал!
Якушка же, более толстокожий, пожал плечиками – он ничего такого в доме не учуял.
– Это чья-то пустая душа, не иначе, – тихо сказал Евсей Карпович. – От пустоты своей умом тронулась… Царствие ей небесное…
– Так мы душу, что ли, убили? – прошептал озадаченный Дениска. – А кровь откуда?
– Сама себя она пустотой своей убила, – загадочно отвечал Евсей Карпович. – Тело-то может, и двигается. А душа – нет.
Он подумал, выстраивая речь, и продолжал:
– Пустой душе ни любви, ни дружбы, ни ласки – ничего не надо, потому что она всего этого не понимает. Ей чем-то себя занять охота. Вот эта душа и слоняется по пустым, как она сама, местам. Иные ей не подходят. И развлекает себя, как умеет. А что она умеет? Вредить разве что. Поймает беззащитного, погубит – и то ей в радость. Ей кажется, что это она свою силу являет. И чудится, будто в ней той силы – через край.
– Вон ты как загнул, дедушка. А с кровью как быть? – не унимался Дениска.
– Не знаю, еще не придумал. Наверно, тот, кто свою пустоту сюда напустил, с ней крепкой ниточкой связан. И пока по сердцу до крови не царапнет – будет этой дурью маяться. А может, и нет…
Евсей Карпович побрел по комнате, шевеля бумажки и перышки, заглядывая под ободранные обои, словно чаял найти там эту царапнутую душу.
– Стало быть, поселилась тут пустота и защищается, как умеет, – уточнил Дениска. – Это, допустим, понятно. А чего она тогда на домовых мораторий объявила, эта твоя пустота?
Евсей Карпович только рукой махнул. За него ответил Акимка.
– Мешаем мы ей, наверно. Мы же всегда при деле, хозяйничаем, прибираемся. А ей, наверно, вот такое запустение нужно, чтобы поселиться.
– Все равно насчет крови непонятно, – начал было Дениска, и тут Евсей Карпович завизжал.
Визжал и топал он долго – и потому, что возмущение требовало выхода, и чтобы младшим показать – вот как злиться полагается.
– А остальное ты понял? Все остальное понял, да, хозяин?! Как можно свой дом бросать – понял? Как свою землю пустоте отдавать – понял? Мы, домовые, народишко простой – и то за дом держимся! Дом – это все! А как уходить, двери нараспашку оставя, – понял? А как скитаться непонятно где, чтобы вместо дома – одно название, понял?! Кровь! Да пусть бы из того, кто эту пустотищу развел, как из резаной свиньи, хлестало!..
Он зашипел и кинулся в какую-то черную щель. Оттуда полетела пыль, бумажки, какие-то зернышки.
– Ты чего, дед?!
– Прибираюсь! Не могу этот раздрай видеть!
– Ты что, поселиться тут решил?
Из щели появилась взъерошенная рожица домового.
– Ты, хозяин, гляжу, и впрямь ничего не понял! Эй, молодцы, а вы что встали? Яков Поликарпович, тащи старую газету! Аким Варлаамович, метлу сооруди! Нечего прохлаждаться! А ты, Денис Алексеевич, ведро бы поискал, воды принес.
– Думаешь, так мы тут порядок наведем? – имея в виду нечисть, гуляющую в виде вихря, спросил Дениска.
– Вот именно – порядок! Его-то пустота и боится. Вдругорядь не заведется!
– А ты, Евсей Карпович, откуда знаешь? – полюбопытствовал Акимка.
Домовой некоторое время молчал.
– Сказать, что знаю, – так нельзя. Это бабка Бахтеяровна, поди, все на свете знает. Я так понимаю – ясно?!
И для внушительности топнул.
Дениска знал, что домовой присматривает у него в квартире за порядком. Но он, понятное дело, никогда не видел, как трудится разъяренный домовой. Тут же их было трое, и работой они увлеклись не на шутку. Правда, сами навесить полусорванные двери они не могли. Да и большую доску пришлось искать по задворкам Дениске.
Вычищенный дом они закрыли, а дверь заколотили, чтобы всякий видел – хозяева могут вернуться, и пустоте сюда ходу больше нет.
Дениска распахнул сумку – мол, полезайте, труженики.
– Погоди, хозяин! – попросил Евсей Карпович. – Нехорошо отсюда второпях уходить. Надо еще то семейство домовых поискать, о котором Таисья Федотовна толковала, и бобыля Никишку. Как знать – может, и живы?
– Опять же, ножи собрать, песочком оттереть, будут как новенькие, – напромнил Акимка. – Ты же их, Денис Алексеевич, на время брал, нехорошо грязные отдавать.
И они поспешили, ушли друг за дружкой в густую траву, и Дениска слышал, как они перекликались на соседском огороде, как звали деревенскую родню, да только не дозвались.
А потом они зашуршали в сухом бурьяне совсем близко.
– Отвернись, хозяин, мы в сумку полезем, – сказал Евсей Карпович. – Война кончилась, теперь правила соблюдать будем. По правилам человеку показываться – нехорошо, грех.
Дениска отвернулся и услышал возню. Зазвякало – это домовые укладывали ножи. Наконец, Якушка сообщил, что можно двигаться.
– А вот как у вас, у людей, делается, если мужик девку с приплодом оставляет? – спросил он из сумки, когда Дениска шагал к оставленному мотоциклу. – А то вот Тимофей Игнатьич от Маремьянки сбежал, а это – непорядок.
– Вернемся – разбираться будем, – пообещал Акимка.
А Евсей Карпович ничего не сказал. Он очень устал и задремал в углу сумки. Как сквозь сон, он слышал объяснения Дениски и думал о том, что давно пора почистить парню компьютерную мышь. Опять же, мышиный коврик поистрепался, нужен новый. И у разгильдяя Лукулла Аристарховича тараканы на развод остались – чего доброго, опять по всему дому побегут, так что нужно загодя все щели прикрыть заговорами… есть старый, да что-то выдохся, а вот недавно Матрена Даниловна новый сказывала… и платки вернуть…
Тут слова заговоров у него в голове смешались и он уснул.
Рига 2004
– Ничего не понимаю, – пожаловался он. – Как входил – прямо нутром чуял, что здесь этот вражина. Вошел – пусто… Может, вы разберетесь?
– Пошли, молодцы, – приказал младшим Евсей Карпович. И сам двинулся вперед, выставив перед собой хворостину.
В сенях пол был гадкий – словно какую-то липную дрянь разлили. И вонючий – как если бы хозяева всякий раз не успевали до нужника добежать.
В комнате было не лучше. Пух от давно разоренной перины покрыл пол вперемешку с бумажками, стружками, тряпками. А стены…
Жаль было глядеть на эти еще совсем прочные стены. По ним угадывалось, какая жизнь тут шла в незапамятные времена, когда тут жили люди домовитые, при которых каждая вещь знала свое место. По потертостям на обоях Евсей Карпович определил, где стоял шкаф, где висели полки, где – зеркало. И нашел то место в углу, где на треугольной полочке когда-то стояли образа.
– Совсем еще хороший дом… – прошептал он. – Как же можно, чтобы в этом доме никто не жил?.. Нельзя же его такого врагу на потеху оставлять…
И задумался.
Тут только вспомнилась бабка Бахтеяровна, сказавшая: «а дельце-то у вас – пустое».
Пустое?
Дом она, что ли, имела в виду?
Так не дом же вихри-то насылал! И не простые – хищные вихри, несущие смерть домовым, а коли припечет – то и человеку?
– Что скажешь, дед? – спросил Дениска. – Чуешь ты здесь нечисть? Может, она в погреб забилась? Рану зализывает?
– Нечисть тут есть… – пробормотал Евсей Карпович. – И тут она, и не тут…
– Загадками говоришь, дедушка.
Якушка с Акимкой, услышав странные слова Евсей Карповича, тут же полезли в подполье.
– Пусто! – крикнули они оттуда. – Только банки пустые, да ящик для картошки, да солома гнилая!
– Так куда же эта тварь подевалась? Может, мы дом перепутали? – Дениска был настроен решительно и двинулся было к порогу, но Евсей Карпович заступил ему путь.
– Все верно, – сказал домовой. – Тот самый дом, гнездо, стало быть…
– Ну и откуда же, в таком случае, вихри берутся? Что их… – сердитый Дениска задумался на миг и выпалил неожиданное для себя слово: —… порождает?!
Он сам себе не желал признаваться, насколько напугал его большой вихорь.
– А вот то и порождает… – Евсей Карпович обвел мохнатой лапой все замусоренное и пропитанное полнейшей безнадежностью пространство. – От пустоты они заводятся, хозяин.
– То есть как – от пустоты? – забеспокоившись, в своем ли рассудке старый домовой, Дениска даже опустился перед ним на корточки. – Так нам что – все это примерещилось? И никто никого не убивал?
Акимка с Якушкой выглянули из подпола.
– Точно – пустота, – подтвердил Акимка. – Сколько живу, а такой злобной пустотищи еще не видывал!
Якушка же, более толстокожий, пожал плечиками – он ничего такого в доме не учуял.
– Это чья-то пустая душа, не иначе, – тихо сказал Евсей Карпович. – От пустоты своей умом тронулась… Царствие ей небесное…
– Так мы душу, что ли, убили? – прошептал озадаченный Дениска. – А кровь откуда?
– Сама себя она пустотой своей убила, – загадочно отвечал Евсей Карпович. – Тело-то может, и двигается. А душа – нет.
Он подумал, выстраивая речь, и продолжал:
– Пустой душе ни любви, ни дружбы, ни ласки – ничего не надо, потому что она всего этого не понимает. Ей чем-то себя занять охота. Вот эта душа и слоняется по пустым, как она сама, местам. Иные ей не подходят. И развлекает себя, как умеет. А что она умеет? Вредить разве что. Поймает беззащитного, погубит – и то ей в радость. Ей кажется, что это она свою силу являет. И чудится, будто в ней той силы – через край.
– Вон ты как загнул, дедушка. А с кровью как быть? – не унимался Дениска.
– Не знаю, еще не придумал. Наверно, тот, кто свою пустоту сюда напустил, с ней крепкой ниточкой связан. И пока по сердцу до крови не царапнет – будет этой дурью маяться. А может, и нет…
Евсей Карпович побрел по комнате, шевеля бумажки и перышки, заглядывая под ободранные обои, словно чаял найти там эту царапнутую душу.
– Стало быть, поселилась тут пустота и защищается, как умеет, – уточнил Дениска. – Это, допустим, понятно. А чего она тогда на домовых мораторий объявила, эта твоя пустота?
Евсей Карпович только рукой махнул. За него ответил Акимка.
– Мешаем мы ей, наверно. Мы же всегда при деле, хозяйничаем, прибираемся. А ей, наверно, вот такое запустение нужно, чтобы поселиться.
– Все равно насчет крови непонятно, – начал было Дениска, и тут Евсей Карпович завизжал.
Визжал и топал он долго – и потому, что возмущение требовало выхода, и чтобы младшим показать – вот как злиться полагается.
– А остальное ты понял? Все остальное понял, да, хозяин?! Как можно свой дом бросать – понял? Как свою землю пустоте отдавать – понял? Мы, домовые, народишко простой – и то за дом держимся! Дом – это все! А как уходить, двери нараспашку оставя, – понял? А как скитаться непонятно где, чтобы вместо дома – одно название, понял?! Кровь! Да пусть бы из того, кто эту пустотищу развел, как из резаной свиньи, хлестало!..
Он зашипел и кинулся в какую-то черную щель. Оттуда полетела пыль, бумажки, какие-то зернышки.
– Ты чего, дед?!
– Прибираюсь! Не могу этот раздрай видеть!
– Ты что, поселиться тут решил?
Из щели появилась взъерошенная рожица домового.
– Ты, хозяин, гляжу, и впрямь ничего не понял! Эй, молодцы, а вы что встали? Яков Поликарпович, тащи старую газету! Аким Варлаамович, метлу сооруди! Нечего прохлаждаться! А ты, Денис Алексеевич, ведро бы поискал, воды принес.
– Думаешь, так мы тут порядок наведем? – имея в виду нечисть, гуляющую в виде вихря, спросил Дениска.
– Вот именно – порядок! Его-то пустота и боится. Вдругорядь не заведется!
– А ты, Евсей Карпович, откуда знаешь? – полюбопытствовал Акимка.
Домовой некоторое время молчал.
– Сказать, что знаю, – так нельзя. Это бабка Бахтеяровна, поди, все на свете знает. Я так понимаю – ясно?!
И для внушительности топнул.
Дениска знал, что домовой присматривает у него в квартире за порядком. Но он, понятное дело, никогда не видел, как трудится разъяренный домовой. Тут же их было трое, и работой они увлеклись не на шутку. Правда, сами навесить полусорванные двери они не могли. Да и большую доску пришлось искать по задворкам Дениске.
Вычищенный дом они закрыли, а дверь заколотили, чтобы всякий видел – хозяева могут вернуться, и пустоте сюда ходу больше нет.
Дениска распахнул сумку – мол, полезайте, труженики.
– Погоди, хозяин! – попросил Евсей Карпович. – Нехорошо отсюда второпях уходить. Надо еще то семейство домовых поискать, о котором Таисья Федотовна толковала, и бобыля Никишку. Как знать – может, и живы?
– Опять же, ножи собрать, песочком оттереть, будут как новенькие, – напромнил Акимка. – Ты же их, Денис Алексеевич, на время брал, нехорошо грязные отдавать.
И они поспешили, ушли друг за дружкой в густую траву, и Дениска слышал, как они перекликались на соседском огороде, как звали деревенскую родню, да только не дозвались.
А потом они зашуршали в сухом бурьяне совсем близко.
– Отвернись, хозяин, мы в сумку полезем, – сказал Евсей Карпович. – Война кончилась, теперь правила соблюдать будем. По правилам человеку показываться – нехорошо, грех.
Дениска отвернулся и услышал возню. Зазвякало – это домовые укладывали ножи. Наконец, Якушка сообщил, что можно двигаться.
– А вот как у вас, у людей, делается, если мужик девку с приплодом оставляет? – спросил он из сумки, когда Дениска шагал к оставленному мотоциклу. – А то вот Тимофей Игнатьич от Маремьянки сбежал, а это – непорядок.
– Вернемся – разбираться будем, – пообещал Акимка.
А Евсей Карпович ничего не сказал. Он очень устал и задремал в углу сумки. Как сквозь сон, он слышал объяснения Дениски и думал о том, что давно пора почистить парню компьютерную мышь. Опять же, мышиный коврик поистрепался, нужен новый. И у разгильдяя Лукулла Аристарховича тараканы на развод остались – чего доброго, опять по всему дому побегут, так что нужно загодя все щели прикрыть заговорами… есть старый, да что-то выдохся, а вот недавно Матрена Даниловна новый сказывала… и платки вернуть…
Тут слова заговоров у него в голове смешались и он уснул.
Рига 2004