Страница:
– Подвесим, – сразу согласилась тетка Туанетта. – Но держать придется в четыре руки!
Вот и вышло, что нападавшие, рассчитывая на мрак, промахнулись!
Небольшой, с человеческую голову, светящийся желтый шар вылетел их открывшегося в днище водоема люка. Сразу же туда полетели стрелы. Но шар, который направляли удивительно единодушные повитуха и отшельник, пронесся вверх и вперед – так, чтобы освещать именно стрелков. А отважные браконьеры поодиночке стали выбираться, отпрыгивая в разные стороны и отползая. А потом и до рукопашной дошло.
Видя, что нападение латников сьера Жофрея успешно отбивается, а колдовской фонарь тому весьма способствует, премудрый Фалькет вскоре соорудил и свой светильник, размером с хороший бочонок, и запустил его над двором. Так что совсем светло сделалось, и сидевшее в засаде воинство госпожи казначейши смогло усердно поле боя из луков обстрелять.
Поскольку лучший из лучников получил из рук госпожи отравленные стрелы и недвусмысленный приказ, то вскоре и удалось ему ранить Гильома в правое плечо. Отважный лесник выронил меч, и тут же его заслонили два лихих братца, Аймерик и Адомар.
– Это надо же! – крикнул браконьер Аймерик. – Сказал бы кто, что я лесника защищать стану – вовек бы не поверил!
Тетка Туанетта бросилась врачевать рану. Она завела Гильома за водомет, содрала с пострадавшего плеча камзол и рубаху – да и ахнула. Края раны мгновенно почернели.
– Держи фонарь сам! – велела она мастеру Жерберу, приникла губами к ране, сжимая плоть вокруг нее, что хватало сил, и вытянула-таки, выплюнула-таки горчайший яд!
– Не выстоим, – вдруг сказал Гильом. – Нужно что-то придумать! Иначе расстреляют нас тут, как зайчат! И ради чего? Ради того, чтобы отдать королеву замуж за внучка дамы Берты! Ого! Есть!
И хлопнул себя здоровой рукой по лбу.
– Ко мне, молодцы! – заорал он. – Где Амьель?
– Тут я! – отозвался юноша.
– Эй, вы! – это уже относилось к нападавшим. – Опустите луки! Стрелы в колчаны! Не то высокородного Амьеля на тот свет отправите! Свети сюда, добрый старичок!
Мастер Жербер переместил колдовской фонарь, и нападавшие увидели – да, действительно, стоит у водомета жених королевы Мабиллы! И с двух сторон его свирепые вояки за плечи держат!
– Назад, назад! – заверещала наблюдавшая с балкона госпожа казначейша.
– Назад! – приказал с другого балкона сьер Жофрей.
А на третьем балконе, и не балконе даже, а скорее высоком крыльце, откуда вели во двор ступени, появилась королева.
Когда Изора всего на четверть часика увела Жалобного Мага, чтобы лесника Гильома силы лишить, когда Амьель опомнился и удрал куда глаза глядели, Мабилла призвала слуг и потребовала наилучшего и наикрепчайшего вина, какое только было в погребах. Ведь в тот миг, когда прекратилась лютневая музыка, не только Амьель королеву – королева Амьеля тоже неплохо разглядела. И поразилась тому, как вообще могла с этим мальчиком в одной постели оказаться!
Одновременно внесли в королевские покои поднос с запыленными бутылками и примчалась к дверям опочивальни Изора, таща за руку Жалобного Мага.
И почуяла волшебница, что жениха там, в опочивальне, уже нет!
– Да замолчи ты! – прикрикнула она на Жалобного Мага, уже ласкающего пальцами свою дивную игрушку. – Куда его нелегкая понесла?
Поскольку было совершенно неизвестно, как же теперь быть, Изора отправилась на поиски дамы Берты – бабка эту кашу заварила, так пусть теперь и расхлебывает. А к той минуте, как Изора с дамой Бертой, сперва насмерть сцепившись, кое-как примирились, и раздался шум сечи со двора.
Они не имели намерения вливаться в королевскую свиту, но случай вывел их на тот самый балкон, куда вместе с дежурными дамами выскочила Мабилла, и Жалобного Мага они тоже туда за собой потащили. Впрочем, этому было все равно, куда ведут – лишь бы вели и за руку покрепче держали.
И впервые за много лет изменилось лицо Изоры, когда она увидела Амьеля заложником в руках законного королевского жениха!
Теперь уж нетрудно было догадаться, как дело пойдет. Кто бы ни напал впотьмах на молодцов Гильома – при королеве стрелять он побоится, и уйдут возмущенные молодцы, уводя с собой и внучка дамы Берты, скорее всего – не просто с его согласия, а по глубочайшему его желанию!
И рухнет столь удачно выстроенный план Изоры!
Сражаясь за место при дворе, место мудрой советницы по дамским и иным вопросам, сделала она ставку на даму Берту – в тот же миг, как узнала про злополучный жребий. Дама Берта на хвосте своего шлейфа, десятифутового шлейфа королевской бабки, втянула бы Изору туда, куда она так рвалась, и со временем Изора, возможно, даже заменила бы при королеве умницу Маурину… кстати, куда же это подевалась умница?..
– Что здесь происходит? – звонко спросила королева. – Кто посмел?!?
Тех, кто посмел, почитай что во дворе и не осталось. Удивительно, как это латники умудряются делаться маленькими, словно придворные карлики, и исчезать бесшумно, словно мыши!
А те, кто их послал, стоя на своих балконах, тоже онемели.
Видя, что смерть отступила, а ответить королеве некому, вперед вышел Гильом.
Капельку яда разнесло-таки кровью по телу, он покачнулся, но устоял, опираясь на трофейное копьецо.
– Благородная королева, до сих пор мне такого гостеприимства видеть не доводилось, надеюсь, что и впредь не увижу! – сказал он не менее звонко. – Для того ли ты по жребию выбрала себе жениха, чтобы его в твоем дворце за одну ночь трижды убить пытались? Мало того, что в башне на меня и на мой отряд напали, так еще и тут, во дворе, два раза мы штурм отбили!
– Стало быть, ты и есть мой жених? – спросила королева, с интересом разглядывая красавца лесника, освещенного двумя колдовскими фонарями. – Стало быть, тебя ко мне послал сьер Элиас вместе с родовыми грамотами?
Дама Берта ухватилась за плечо Изоры.
– Сделай же что-нибудь! – зашептала она.
Изора и сама понимала: увидев рядом двух женихов – мальчишку, который сбежал с ложа, и крепкого молодца, который в лепешку рашибется, а не сбежит, Мабилла и секунды колебаться не станет!
И впрямь, пора было действовать.
Отпихнув даму Берту, Изора толкнула вперед Жалобного Мага.
– Прикажу – заиграешь…
Он и побрел, прижимая к груди лютню, и сел, как ни в чем не бывало, на ступеньку у ног королевы, потому что сидя играть все-таки сподручнее.
Сама же волшебница решительно вышла из толпы, сбежала по лестнице и обернулась к королеве лицом.
На балконах зашептались – никто не мог понять, что это за женщина, откуда взялась, чего желает.
– Она – обладательница силы! Но я ее впервые вижу! – воскликнула ворожея Лоба.
– И она, и ее слуга – оба силой владеют! – подтвердил и премудрый Фалькет.
Оба были крайне озадачены – и оба решили не вмешиваться, потому что особыми способностями не отличались. Вот была бы Маурина… Куда же запропастилась Маурина?
– Этот человек в мужья тебе, благородная королева, никак не годится! – громко и отчетливо произнесла Изора. – Видишь – ранен, стрела была ядовита, рука скоро отнимется! И кроме того – к брачному делу неспособен! Это я насквозь вижу!
– Она права! – не столь громко, зато весомо подтвердили Лоба и Фалькет.
Наступила тишина. И все услышали, как смеется лесник Гильом. Сперва – негромко, а потом, раздухарившись, – во всю глотку. Более того – и капеллан Антониус, и браконьеры – все хохотать принялись. Одни только тетка Туанетта, мастер Жербер и Амьель стояли, разинув рты.
– Я-то уж точно в королевские мужья не гожусь! – крикнул Гильом. – Рука заживет и мужская сила вернется, а не гожусь!
Старенький капеллан поднял руку.
– Говори, милосердный отче! – велела Мабилла.
– Высокородная королева! Хозяин наш, сьер Элиас, такие события предвидел! И колдовство, и нападение! – сколь возможно громко произнес Антониус. – И в родовые-то грамоты он вписал имя своего наследника, узаконил своего сыночка, да только это никак не Гильом! А Гильом для того королевским женихом прикинулся, чтобы подлинный жених от всех этих козней не пострадал!
– И где же он, подлинный жених, наследник по крови? – властно спросила королева.
– А вот этого я не скажу! Пока ты, высокородная королева, порядок у себя во дворце не наведешь! Я человек старый, негоже мне перед добрым сьером Элиасом позориться – мол, сына не уберег! Вот увижу, что твои братцы и прочая родня клятвой повязаны и никакого зла сотворить не могут – открою, кто настоящий жених!
Королева, жестом приказав свите и родне замолчать, обвела взглядом ряд браконьеров и контрабандистов. Все были – как на подбор, все – статные молодцы, каждый стоил того, чтобы ради него собраться с силами и дать укорот разбушевавшимся братцам!
– Будь по-твоему! – хотела было сказать королева. И – промолчала. Растерялась. Стала озираться в поисках Маурины – а той, как на грех, не было! Ведь родню свою к клятве приводить – это та еще морока…
Уловив королевское колебание, Изора решила, что настал час брать власть в свои руки.
– Разве тебе плохо было с прекрасным юношей, которого эти разбойники захватили в плен и держат заложником? – обратилась она к королеве, уж так проникновенно обратилась, что дама Берта пришла в восторг и решила подарить ей свой пояс с позолоченными бляшками. – Неужели тебе, многоумная и благородная королева, нужен грязнуля, который взойдет на твое чистейшее ложе, провоняв конским потом и не вымыв ног?
Такое и впрямь было для Мабиллы смерти подобно.
– Вот стоит твой суженый! – указывая на Амьеля, продолжала Изора. – Он зачарован! Я вижу, вижу, кто у них балуется чарами и кто наложил на твоего жениха заклятье молчания! Но я сниму это заклятье! Глядите все – мы вместе его снимем!
Красиво говорила умница Изора, а еще красивее получилось, когда она указала на Жалобного Мага с его игрушечной лютней.
– Мы погибли… – проворчал мастер Жербер. – Сейчас начнется то, чему воспротивиться невозможно! А все твоя работа…
Тетка Туанетта повесила голову.
– Если ты сейчас же не заберешь у него лютню, он нас всех погубит, – без всякой надежды на успех продолжал мастер Жербер.
– Я не могу… Я же сама, САМА отдала… Добровольно!.. – простонала разнесчастная повитуха. – Как ты не поймешь?..
– Я – не пойму? – и он махнул рукой, потому что ссориться уже не было времени. – Да я же и сам… и сам-то – добровольно!.. А добровольное деяние не имеет обратной силы!..
Сев у королевских ног, Жалобный Маг свернулся клубочком, так что даже было непонятно – где его пальцы находят достаточно простора, чтобы теребить лютневые струны. И потекла тонюсенькая мелодия, и стала оплетать сердца, и первые слезы навернулись на глаза, а Изора стояла, выпрямившись и торжествуя победу. Ее левая рука, словно бы сама собой, шарила в складках платья, там, где висел неприметно маленький кинжал, а взор выискал три лица – два казались ей в силу заклятия неприметности туманными, однако были вполне различимы, и третье – самое приметное благодаря светлой гриве и рыжей бороде.
Изора могла сейчас коснуться отравленным кинжалом всех троих – и никто бы, будучи занят утиранием слез и носа, вовсе этого не приметил…
Вот когда грянули копыта!
Вот когда три черных вихря ворвались во двор!
И первой влетела Маурина с тонким сверкающим копьем, но острие которого полыхала крошечная искра, но столь ослепляющей белизны, что глядеть на нее было невозможно.
А вторым был мастер Ожьер с обнаженным мечом, готовый рубить направо и налево, а за его спиной развевался хитро настроенный плащ, способный сам принять и отвести вражеский клинок.
Третьим же был ученик Ансельм, тоже с мечом, который был ему великоват, не по руке, но заряжен такой силой, что им не столько приходилось замахиваться и разить, сколько его от лишней суеты удерживать.
– Слышишь? – крикнула Маурина. – Вот он, голос майстры Антуанетты! Струны-то ее голоском звенят!
– И вот она, сила мастера Жербера! – отвечал маг. – Как облако клубится, вот-вот громом разразится! Ну, ты, самозванка! Как к тебе попало все это добро?
– В подарок получено! – храбрясь, отвечала Изора.
– Это уж совсем ума лишиться нужно, чтобы такие дары кому попало делать! – с тем Маурина подъехала поближе и потыкала концом копья в уложенные над ушами косы Изоры, как бы проверяя – не наваждение ли это. Изора шарахнулась, а искра подала хозяйке какой-то тайный знак.
– Берегись! – удержал мастер Ожьер Ансельма, который тоже устремился к белокурой волшебнице. – У нее силы довольно, чтобы тебя узлом завязать и на сухой осине подвесить!
– Довольно! – подтвердила Изора. – Ну что, померимся?
А Жалобный Маг между тем играл да играл, а люди слушали, и слезы у всех текли градом. Даже у тех, кто тщательно заткнул уши пальцами.
– Чего ты хочешь? – спросил мастер Ожьер.
– Места! – немедленно ответила Изора. – Чтобы меня приняли в содружество магов и волшебниц, чтобы я могла жить в Септимании при королевском дворе и ремеслом своим заниматься.
– А какое твое ремесло? – полюбопытствовал мастер Ожьер. – Чему ты обучена? Собираешься ли ты лечить рожениц и младенцев, как майстра Антуанетта, которой все мы что-то давно не видели? Или ты хочешь заведовать погодой, снегом, дождем и засухой, как это делал мастер Жербер, тоже, кстати, неведомо куда сгинувший? Или по дорогам бродить, добрым людям обувку чинить да при каждой паре башмаков добрый совет давать, чем я сам никогда не брезгую?
Услышав свои имена, тетка Туанетта и отшельник словно бы опомнились. Ибо имя, произнесенное простым человеком и произнесенное магом, – это вовсе не одно и то же, как полагают простаки. Ежели ты творишь что-то нелепое, или идешь не тем путем, или вовсе тебе кто-то голову заморочил, люди могут звать тебя сколько угодно, а вот выговорит твое имя носитель силы – и сразу как бы просыпаешься от дурного сна.
– Хочу быть советчицей, – покосившись на Маурину, решила Изора. Видя, что мастер Ожьер на нее с мечом не кидается, она так поняла, что с ней ему и впрямь не сладить.
– Советчицей, как майстра Маурина? – уточнил мастер Ожьер.
– Почему бы и нет? Ума у меня довольно…
– Вот ума-то у тебя как раз и не довольно, – вмешалась в размеренную беседу Маурина. – Ты полагаешь, что если заклятьями, у мастера Жербера украденными, вооружилась, да силу моей подруги Антуанетты в лютню затолкала, то все сие ум тебе заменит? Ум-то, голубушка, не украсть! Хватит! Наслушались мы тебя, советчица! Мастер Ожьер, позволь с ней сразиться!
– В честном бою? – уточнил маг.
– В честном, – подумав всего одно мгновение, отвечала Маурина. – Это наше женское дело. Тебе ее лупить мечом непристойно, а я и в глазки коготками вцепиться могу!
И зашипела очаровательная колдунья, как крайне возмущенная кошка. И соскочила с коня. И для начала метнула перед собой сноп голубого огня, который все же был не ярче ее разгоревшихся синих глаз.
Изора хотела было отбиться тем единственным, что можно противопоставить действительно голубому огню, – ледяным щитом, изобретением мастера Жербера, но не смогла произнести заклятие четко и безупречно. Вместо щита рухнул ей в руки большой снежный ком, наподобие тех, какие зимой детишки катают, и она, растерявшись, даже не догадалась метнуть это сомнительное приобретение в Маурину, а просто уронила.
И стало ей ясно, что поединка она не выдержит.
И сотворила она то, что действительно выучилась делать, кроме разве что музыкальных проказ при участии Жалобного Мага.
Вдруг в глазах у Маурины, мастера Ожьера и Ансельма замельтешило. И мельтешение пронеслось едва ли не со свистом через весь двор. А там, где только что стояла Изора и сидел со своей лютней Жалобный Маг, было пусто.
– Это что еще такое? – возмутился мастер Ожьер.
– Это она торопливое заклятие на себя накинула, – объяснил мастер Жербер. – Чтобы двигаться вшестеро быстрее.
Он стоял посреди браконьеров, опустив голову, и никак не мог заставить себя поглядеть в глаза старым своим друзьям, примчавшимся на помощь.
– Твое?
– Мое…
Мастер Ожьер сошел с коня, отдал меч Ансельму и неторопливо направился к мастеру Жерберу.
– Ну-ка, ну-ка, на что это ты сделался похож? И как так вышло, что мы все вместе отыскать тебя не сумели?
– На мне заклятие неприметности… сильное… – хмуро объяснил мастер Жербер. – Я еще раньше над ним работал.
– Что же ты никого на помощь не позвал? – спросила Маурина.
Ответа она не получила.
– Стыдно было? – она подошла поближе, чтобы заглянуть отшельнику в глаза.
– Нет! Я сам!.. Сам!.. По доброй воле отдал!.. И заклинания, и все прочее! – мастер Жербер выпрямился и смотрел не в глаза майстре Маурине, а куда-то вверх, полагая, что тем самым выражает наивысочайшую степень гордости.
– Все отдал, а сам с пустыми руками остался, – подытожил мастер Ожьер. – Ну что же, поедем твои заклинания и твою силу из дурных рук вызволять. А если тут еще кто-то тихонько стоит, неприметным заклятием прикрываясь, так добро пожаловать с нами вместе. Может, и тому молчуну что хорошее перепадет…
Это столь явно относилось к тетке Туанетте, что она развеяла неприметность и открыто вышла из толпы браконьеров вперед.
И раздался тут восхищенный мужской свист.
Собственно говоря, тетка Туанетта никогда, скрываясь от чрезмерного внимания собратьев по ремеслу, не делала себя уродиной. Просто никто не замечал ее лица и телосложения, соответственно, не мог бы их и описать. Сейчас же обнаружилось, что мало чем уступает повитуха своей подруге Маурине – и статна, и кудрява, вот только блеска в глазах нет и голова опущена так, что даже удивительно – как она вообще на шее держится.
– Ничего мне не надо, – сказала повитуха. – Деяние обратной силы не имеет. Я добровольно то, что хотела, передала…
– Я не хуже тебя знаю правила, – заметил мастер Ожьер, – но сдается мне, что тут какая-то ошибка вышла.
Он повернулся к Гильому с браконьерами. Те уже утерли носы и глядели весьма бодро – хотя и не на мастера Ожьера, а на красавиц, Маурину с Туанеттой, и даже более на Маурину – не каждый ведь день удается полюбоваться такими ножками!
– Ты тут за главного? – спросил мастер Ожьер Гильома, сразу угадав в леснике вожака.
– Я, благородный сьер, – отвечал Гильом, выходя вперед. – Как меня сьер Элиас над ними поставил – так и буду их водить, пока он приказа не отменит.
– Рана-то не слишком мешает? – с этими словами Маурина подошла и коснулась пальцем плеча. – Не весь яд высосали, самая капелька осталась, но сейчас она растает, растает…
Гильом уставился на волшебницу с немалым изумлением.
– Да что беспокоиться, заживет, как на собаке! – бодро отвечал он. – Вы, дама, об этом не волнуйтесь, ежели на нас, лесных стрелках, каждую царапину слезами поливать – плесенью покроемся!
– А коли так – по коням! – и мастер Ожьер повернулся к королеве Мабилле со всей свитой и родней, которые только сейчас опомнились от песенки Жалобного Мага. – Лучших лошадей попрошу для погони, достославная королева! Один раз с этим злом нужно расправиться!
– Внучка мне отдайте! – подала голос дама Берта. – В погоню его не пущу!
Но сомкнулись ряды контрабандистов и браконьеров, пряча Амьеля от бабки.
– Вот кто тут главный, – мастер Ожьер указал на Гильома. – Только он может парня пустить или не пустить. Потому что его сьер Элиас старшим поставил даже над своим родным сыном, а ваш мальчик, насколько я понимаю, не внук главы рода, а вовсе внучатный племянник.
– Пусть едет! – распорядилась королева Мабилла. – И к его возвращению будет тут у нас полный порядок!
Сказала она это, глядя в глаза леснику Гильому, и во взоре ее было явственное сожаление: жаль, мол, что не ты, молодец, мне достанешься, но и ради одного из вас, красавцев, стоит круто разобраться со всей хитромудрой родней!
– Давно пора! – усмехнулась Маурина.
Хотя и желали всей душой Маурина со сьером Ожьером помочь давним друзьям и собратьям по ремеслу, однако нарушать правила не могли.
А да будет ведомо всякому, кто до сих пор не имел дела с подлинными магами и волшебниками, что есть несколько правил, обязательных для исполнения. Скажем, нельзя составлять заклинания, приносящие деньги в виде золотых монет и слитков. И это весьма мудрый запрет: ежели кто-то один наворожит себе и приятелям по мешку золота, так ведь и другой тем же займется, и третий! И очень скоро золото обесценится, сделается вовсе бесполезным, придется что-то другое изобретать, а волшебники и того, другого, горы нагромоздят. И люди будут не столько на пользу себе и детям трудиться, сколько деньги менять да новые деньги выдумывать!
Один из таких запретов вот каков: ежели маг своим заклинанием что изменит да в прежнее состояние привести пожелает, так ему сего не дано. Переделать то, что он понаделал, только другой маг может, сильнее первого. И тут причина ясна: ежели все маги пробовать да переделывать повадятся, начнется на земле неслыханный кавардак. Так что приходится думать, прежде чем колдовство затевать.
Об этом-то и беспокоились Маурина со сьером Ожьером. Они хотели понять, что такого натворили Туанетта и мастер Жербер, отчего силы лишились, а отшельник – и права пользоваться собственными заклинаниями?
И оказалось все так уж просто – проще некуда!
Хотя много уговоров потребовалось, чтобы эта парочка заговорила.
– … а он у порога лежит, – продолжала печальный рассказ Туанетта. – Видно, всю ночь шел, а то и бежал. Поднял он ко мне лицо – и я обмерла. Столько тоски и боли в глазах было!..
– И стало ясно, что ежели ты не поможешь, не спасешь, то уж впору ему, бедняге, помирать, – с большим трудом удерживая ехидство, заметила Маурина.
– Кыш! – отмахнулся от нее мастер Ожьер. – А ты продолжай, милочка, продолжай. Стало быть, и до того, как сделаться Жалобным Магом, умел он всех разжалобить?
– Не всех! – буркнул откуда-то сзади мастер Жербер. – А только безмозглых дур и старых ворон!
– Кыш! – сказал и ему мастер Ожьер. – До тебя, чересчур мозговитого, я еще доберусь! Дальше-то что было?
Туанетта только вздохнула.
– Ну, что может быть между женщиной и тем, кого она пожалела? – задала Маурина вопрос, именуемый у мудрых монахов риторическим.
– Нет! – вскрикнула Туанетта. – Он сам мне сперва сказал: «Меня можно полюбить только из жалости!» А я ответила, что – нет, что жалость тут ни при чем, что люблю потому, что люблю, что…
Вот и вышло, что нападавшие, рассчитывая на мрак, промахнулись!
Небольшой, с человеческую голову, светящийся желтый шар вылетел их открывшегося в днище водоема люка. Сразу же туда полетели стрелы. Но шар, который направляли удивительно единодушные повитуха и отшельник, пронесся вверх и вперед – так, чтобы освещать именно стрелков. А отважные браконьеры поодиночке стали выбираться, отпрыгивая в разные стороны и отползая. А потом и до рукопашной дошло.
Видя, что нападение латников сьера Жофрея успешно отбивается, а колдовской фонарь тому весьма способствует, премудрый Фалькет вскоре соорудил и свой светильник, размером с хороший бочонок, и запустил его над двором. Так что совсем светло сделалось, и сидевшее в засаде воинство госпожи казначейши смогло усердно поле боя из луков обстрелять.
Поскольку лучший из лучников получил из рук госпожи отравленные стрелы и недвусмысленный приказ, то вскоре и удалось ему ранить Гильома в правое плечо. Отважный лесник выронил меч, и тут же его заслонили два лихих братца, Аймерик и Адомар.
– Это надо же! – крикнул браконьер Аймерик. – Сказал бы кто, что я лесника защищать стану – вовек бы не поверил!
Тетка Туанетта бросилась врачевать рану. Она завела Гильома за водомет, содрала с пострадавшего плеча камзол и рубаху – да и ахнула. Края раны мгновенно почернели.
– Держи фонарь сам! – велела она мастеру Жерберу, приникла губами к ране, сжимая плоть вокруг нее, что хватало сил, и вытянула-таки, выплюнула-таки горчайший яд!
– Не выстоим, – вдруг сказал Гильом. – Нужно что-то придумать! Иначе расстреляют нас тут, как зайчат! И ради чего? Ради того, чтобы отдать королеву замуж за внучка дамы Берты! Ого! Есть!
И хлопнул себя здоровой рукой по лбу.
– Ко мне, молодцы! – заорал он. – Где Амьель?
– Тут я! – отозвался юноша.
– Эй, вы! – это уже относилось к нападавшим. – Опустите луки! Стрелы в колчаны! Не то высокородного Амьеля на тот свет отправите! Свети сюда, добрый старичок!
Мастер Жербер переместил колдовской фонарь, и нападавшие увидели – да, действительно, стоит у водомета жених королевы Мабиллы! И с двух сторон его свирепые вояки за плечи держат!
– Назад, назад! – заверещала наблюдавшая с балкона госпожа казначейша.
– Назад! – приказал с другого балкона сьер Жофрей.
А на третьем балконе, и не балконе даже, а скорее высоком крыльце, откуда вели во двор ступени, появилась королева.
Когда Изора всего на четверть часика увела Жалобного Мага, чтобы лесника Гильома силы лишить, когда Амьель опомнился и удрал куда глаза глядели, Мабилла призвала слуг и потребовала наилучшего и наикрепчайшего вина, какое только было в погребах. Ведь в тот миг, когда прекратилась лютневая музыка, не только Амьель королеву – королева Амьеля тоже неплохо разглядела. И поразилась тому, как вообще могла с этим мальчиком в одной постели оказаться!
Одновременно внесли в королевские покои поднос с запыленными бутылками и примчалась к дверям опочивальни Изора, таща за руку Жалобного Мага.
И почуяла волшебница, что жениха там, в опочивальне, уже нет!
– Да замолчи ты! – прикрикнула она на Жалобного Мага, уже ласкающего пальцами свою дивную игрушку. – Куда его нелегкая понесла?
Поскольку было совершенно неизвестно, как же теперь быть, Изора отправилась на поиски дамы Берты – бабка эту кашу заварила, так пусть теперь и расхлебывает. А к той минуте, как Изора с дамой Бертой, сперва насмерть сцепившись, кое-как примирились, и раздался шум сечи со двора.
Они не имели намерения вливаться в королевскую свиту, но случай вывел их на тот самый балкон, куда вместе с дежурными дамами выскочила Мабилла, и Жалобного Мага они тоже туда за собой потащили. Впрочем, этому было все равно, куда ведут – лишь бы вели и за руку покрепче держали.
И впервые за много лет изменилось лицо Изоры, когда она увидела Амьеля заложником в руках законного королевского жениха!
Теперь уж нетрудно было догадаться, как дело пойдет. Кто бы ни напал впотьмах на молодцов Гильома – при королеве стрелять он побоится, и уйдут возмущенные молодцы, уводя с собой и внучка дамы Берты, скорее всего – не просто с его согласия, а по глубочайшему его желанию!
И рухнет столь удачно выстроенный план Изоры!
Сражаясь за место при дворе, место мудрой советницы по дамским и иным вопросам, сделала она ставку на даму Берту – в тот же миг, как узнала про злополучный жребий. Дама Берта на хвосте своего шлейфа, десятифутового шлейфа королевской бабки, втянула бы Изору туда, куда она так рвалась, и со временем Изора, возможно, даже заменила бы при королеве умницу Маурину… кстати, куда же это подевалась умница?..
– Что здесь происходит? – звонко спросила королева. – Кто посмел?!?
Тех, кто посмел, почитай что во дворе и не осталось. Удивительно, как это латники умудряются делаться маленькими, словно придворные карлики, и исчезать бесшумно, словно мыши!
А те, кто их послал, стоя на своих балконах, тоже онемели.
Видя, что смерть отступила, а ответить королеве некому, вперед вышел Гильом.
Капельку яда разнесло-таки кровью по телу, он покачнулся, но устоял, опираясь на трофейное копьецо.
– Благородная королева, до сих пор мне такого гостеприимства видеть не доводилось, надеюсь, что и впредь не увижу! – сказал он не менее звонко. – Для того ли ты по жребию выбрала себе жениха, чтобы его в твоем дворце за одну ночь трижды убить пытались? Мало того, что в башне на меня и на мой отряд напали, так еще и тут, во дворе, два раза мы штурм отбили!
– Стало быть, ты и есть мой жених? – спросила королева, с интересом разглядывая красавца лесника, освещенного двумя колдовскими фонарями. – Стало быть, тебя ко мне послал сьер Элиас вместе с родовыми грамотами?
Дама Берта ухватилась за плечо Изоры.
– Сделай же что-нибудь! – зашептала она.
Изора и сама понимала: увидев рядом двух женихов – мальчишку, который сбежал с ложа, и крепкого молодца, который в лепешку рашибется, а не сбежит, Мабилла и секунды колебаться не станет!
И впрямь, пора было действовать.
Отпихнув даму Берту, Изора толкнула вперед Жалобного Мага.
– Прикажу – заиграешь…
Он и побрел, прижимая к груди лютню, и сел, как ни в чем не бывало, на ступеньку у ног королевы, потому что сидя играть все-таки сподручнее.
Сама же волшебница решительно вышла из толпы, сбежала по лестнице и обернулась к королеве лицом.
На балконах зашептались – никто не мог понять, что это за женщина, откуда взялась, чего желает.
– Она – обладательница силы! Но я ее впервые вижу! – воскликнула ворожея Лоба.
– И она, и ее слуга – оба силой владеют! – подтвердил и премудрый Фалькет.
Оба были крайне озадачены – и оба решили не вмешиваться, потому что особыми способностями не отличались. Вот была бы Маурина… Куда же запропастилась Маурина?
– Этот человек в мужья тебе, благородная королева, никак не годится! – громко и отчетливо произнесла Изора. – Видишь – ранен, стрела была ядовита, рука скоро отнимется! И кроме того – к брачному делу неспособен! Это я насквозь вижу!
– Она права! – не столь громко, зато весомо подтвердили Лоба и Фалькет.
Наступила тишина. И все услышали, как смеется лесник Гильом. Сперва – негромко, а потом, раздухарившись, – во всю глотку. Более того – и капеллан Антониус, и браконьеры – все хохотать принялись. Одни только тетка Туанетта, мастер Жербер и Амьель стояли, разинув рты.
– Я-то уж точно в королевские мужья не гожусь! – крикнул Гильом. – Рука заживет и мужская сила вернется, а не гожусь!
Старенький капеллан поднял руку.
– Говори, милосердный отче! – велела Мабилла.
– Высокородная королева! Хозяин наш, сьер Элиас, такие события предвидел! И колдовство, и нападение! – сколь возможно громко произнес Антониус. – И в родовые-то грамоты он вписал имя своего наследника, узаконил своего сыночка, да только это никак не Гильом! А Гильом для того королевским женихом прикинулся, чтобы подлинный жених от всех этих козней не пострадал!
– И где же он, подлинный жених, наследник по крови? – властно спросила королева.
– А вот этого я не скажу! Пока ты, высокородная королева, порядок у себя во дворце не наведешь! Я человек старый, негоже мне перед добрым сьером Элиасом позориться – мол, сына не уберег! Вот увижу, что твои братцы и прочая родня клятвой повязаны и никакого зла сотворить не могут – открою, кто настоящий жених!
Королева, жестом приказав свите и родне замолчать, обвела взглядом ряд браконьеров и контрабандистов. Все были – как на подбор, все – статные молодцы, каждый стоил того, чтобы ради него собраться с силами и дать укорот разбушевавшимся братцам!
– Будь по-твоему! – хотела было сказать королева. И – промолчала. Растерялась. Стала озираться в поисках Маурины – а той, как на грех, не было! Ведь родню свою к клятве приводить – это та еще морока…
Уловив королевское колебание, Изора решила, что настал час брать власть в свои руки.
– Разве тебе плохо было с прекрасным юношей, которого эти разбойники захватили в плен и держат заложником? – обратилась она к королеве, уж так проникновенно обратилась, что дама Берта пришла в восторг и решила подарить ей свой пояс с позолоченными бляшками. – Неужели тебе, многоумная и благородная королева, нужен грязнуля, который взойдет на твое чистейшее ложе, провоняв конским потом и не вымыв ног?
Такое и впрямь было для Мабиллы смерти подобно.
– Вот стоит твой суженый! – указывая на Амьеля, продолжала Изора. – Он зачарован! Я вижу, вижу, кто у них балуется чарами и кто наложил на твоего жениха заклятье молчания! Но я сниму это заклятье! Глядите все – мы вместе его снимем!
Красиво говорила умница Изора, а еще красивее получилось, когда она указала на Жалобного Мага с его игрушечной лютней.
– Мы погибли… – проворчал мастер Жербер. – Сейчас начнется то, чему воспротивиться невозможно! А все твоя работа…
Тетка Туанетта повесила голову.
– Если ты сейчас же не заберешь у него лютню, он нас всех погубит, – без всякой надежды на успех продолжал мастер Жербер.
– Я не могу… Я же сама, САМА отдала… Добровольно!.. – простонала разнесчастная повитуха. – Как ты не поймешь?..
– Я – не пойму? – и он махнул рукой, потому что ссориться уже не было времени. – Да я же и сам… и сам-то – добровольно!.. А добровольное деяние не имеет обратной силы!..
Сев у королевских ног, Жалобный Маг свернулся клубочком, так что даже было непонятно – где его пальцы находят достаточно простора, чтобы теребить лютневые струны. И потекла тонюсенькая мелодия, и стала оплетать сердца, и первые слезы навернулись на глаза, а Изора стояла, выпрямившись и торжествуя победу. Ее левая рука, словно бы сама собой, шарила в складках платья, там, где висел неприметно маленький кинжал, а взор выискал три лица – два казались ей в силу заклятия неприметности туманными, однако были вполне различимы, и третье – самое приметное благодаря светлой гриве и рыжей бороде.
Изора могла сейчас коснуться отравленным кинжалом всех троих – и никто бы, будучи занят утиранием слез и носа, вовсе этого не приметил…
Вот когда грянули копыта!
Вот когда три черных вихря ворвались во двор!
И первой влетела Маурина с тонким сверкающим копьем, но острие которого полыхала крошечная искра, но столь ослепляющей белизны, что глядеть на нее было невозможно.
А вторым был мастер Ожьер с обнаженным мечом, готовый рубить направо и налево, а за его спиной развевался хитро настроенный плащ, способный сам принять и отвести вражеский клинок.
Третьим же был ученик Ансельм, тоже с мечом, который был ему великоват, не по руке, но заряжен такой силой, что им не столько приходилось замахиваться и разить, сколько его от лишней суеты удерживать.
– Слышишь? – крикнула Маурина. – Вот он, голос майстры Антуанетты! Струны-то ее голоском звенят!
– И вот она, сила мастера Жербера! – отвечал маг. – Как облако клубится, вот-вот громом разразится! Ну, ты, самозванка! Как к тебе попало все это добро?
– В подарок получено! – храбрясь, отвечала Изора.
– Это уж совсем ума лишиться нужно, чтобы такие дары кому попало делать! – с тем Маурина подъехала поближе и потыкала концом копья в уложенные над ушами косы Изоры, как бы проверяя – не наваждение ли это. Изора шарахнулась, а искра подала хозяйке какой-то тайный знак.
– Берегись! – удержал мастер Ожьер Ансельма, который тоже устремился к белокурой волшебнице. – У нее силы довольно, чтобы тебя узлом завязать и на сухой осине подвесить!
– Довольно! – подтвердила Изора. – Ну что, померимся?
А Жалобный Маг между тем играл да играл, а люди слушали, и слезы у всех текли градом. Даже у тех, кто тщательно заткнул уши пальцами.
– Чего ты хочешь? – спросил мастер Ожьер.
– Места! – немедленно ответила Изора. – Чтобы меня приняли в содружество магов и волшебниц, чтобы я могла жить в Септимании при королевском дворе и ремеслом своим заниматься.
– А какое твое ремесло? – полюбопытствовал мастер Ожьер. – Чему ты обучена? Собираешься ли ты лечить рожениц и младенцев, как майстра Антуанетта, которой все мы что-то давно не видели? Или ты хочешь заведовать погодой, снегом, дождем и засухой, как это делал мастер Жербер, тоже, кстати, неведомо куда сгинувший? Или по дорогам бродить, добрым людям обувку чинить да при каждой паре башмаков добрый совет давать, чем я сам никогда не брезгую?
Услышав свои имена, тетка Туанетта и отшельник словно бы опомнились. Ибо имя, произнесенное простым человеком и произнесенное магом, – это вовсе не одно и то же, как полагают простаки. Ежели ты творишь что-то нелепое, или идешь не тем путем, или вовсе тебе кто-то голову заморочил, люди могут звать тебя сколько угодно, а вот выговорит твое имя носитель силы – и сразу как бы просыпаешься от дурного сна.
– Хочу быть советчицей, – покосившись на Маурину, решила Изора. Видя, что мастер Ожьер на нее с мечом не кидается, она так поняла, что с ней ему и впрямь не сладить.
– Советчицей, как майстра Маурина? – уточнил мастер Ожьер.
– Почему бы и нет? Ума у меня довольно…
– Вот ума-то у тебя как раз и не довольно, – вмешалась в размеренную беседу Маурина. – Ты полагаешь, что если заклятьями, у мастера Жербера украденными, вооружилась, да силу моей подруги Антуанетты в лютню затолкала, то все сие ум тебе заменит? Ум-то, голубушка, не украсть! Хватит! Наслушались мы тебя, советчица! Мастер Ожьер, позволь с ней сразиться!
– В честном бою? – уточнил маг.
– В честном, – подумав всего одно мгновение, отвечала Маурина. – Это наше женское дело. Тебе ее лупить мечом непристойно, а я и в глазки коготками вцепиться могу!
И зашипела очаровательная колдунья, как крайне возмущенная кошка. И соскочила с коня. И для начала метнула перед собой сноп голубого огня, который все же был не ярче ее разгоревшихся синих глаз.
Изора хотела было отбиться тем единственным, что можно противопоставить действительно голубому огню, – ледяным щитом, изобретением мастера Жербера, но не смогла произнести заклятие четко и безупречно. Вместо щита рухнул ей в руки большой снежный ком, наподобие тех, какие зимой детишки катают, и она, растерявшись, даже не догадалась метнуть это сомнительное приобретение в Маурину, а просто уронила.
И стало ей ясно, что поединка она не выдержит.
И сотворила она то, что действительно выучилась делать, кроме разве что музыкальных проказ при участии Жалобного Мага.
Вдруг в глазах у Маурины, мастера Ожьера и Ансельма замельтешило. И мельтешение пронеслось едва ли не со свистом через весь двор. А там, где только что стояла Изора и сидел со своей лютней Жалобный Маг, было пусто.
– Это что еще такое? – возмутился мастер Ожьер.
– Это она торопливое заклятие на себя накинула, – объяснил мастер Жербер. – Чтобы двигаться вшестеро быстрее.
Он стоял посреди браконьеров, опустив голову, и никак не мог заставить себя поглядеть в глаза старым своим друзьям, примчавшимся на помощь.
– Твое?
– Мое…
Мастер Ожьер сошел с коня, отдал меч Ансельму и неторопливо направился к мастеру Жерберу.
– Ну-ка, ну-ка, на что это ты сделался похож? И как так вышло, что мы все вместе отыскать тебя не сумели?
– На мне заклятие неприметности… сильное… – хмуро объяснил мастер Жербер. – Я еще раньше над ним работал.
– Что же ты никого на помощь не позвал? – спросила Маурина.
Ответа она не получила.
– Стыдно было? – она подошла поближе, чтобы заглянуть отшельнику в глаза.
– Нет! Я сам!.. Сам!.. По доброй воле отдал!.. И заклинания, и все прочее! – мастер Жербер выпрямился и смотрел не в глаза майстре Маурине, а куда-то вверх, полагая, что тем самым выражает наивысочайшую степень гордости.
– Все отдал, а сам с пустыми руками остался, – подытожил мастер Ожьер. – Ну что же, поедем твои заклинания и твою силу из дурных рук вызволять. А если тут еще кто-то тихонько стоит, неприметным заклятием прикрываясь, так добро пожаловать с нами вместе. Может, и тому молчуну что хорошее перепадет…
Это столь явно относилось к тетке Туанетте, что она развеяла неприметность и открыто вышла из толпы браконьеров вперед.
И раздался тут восхищенный мужской свист.
Собственно говоря, тетка Туанетта никогда, скрываясь от чрезмерного внимания собратьев по ремеслу, не делала себя уродиной. Просто никто не замечал ее лица и телосложения, соответственно, не мог бы их и описать. Сейчас же обнаружилось, что мало чем уступает повитуха своей подруге Маурине – и статна, и кудрява, вот только блеска в глазах нет и голова опущена так, что даже удивительно – как она вообще на шее держится.
– Ничего мне не надо, – сказала повитуха. – Деяние обратной силы не имеет. Я добровольно то, что хотела, передала…
– Я не хуже тебя знаю правила, – заметил мастер Ожьер, – но сдается мне, что тут какая-то ошибка вышла.
Он повернулся к Гильому с браконьерами. Те уже утерли носы и глядели весьма бодро – хотя и не на мастера Ожьера, а на красавиц, Маурину с Туанеттой, и даже более на Маурину – не каждый ведь день удается полюбоваться такими ножками!
– Ты тут за главного? – спросил мастер Ожьер Гильома, сразу угадав в леснике вожака.
– Я, благородный сьер, – отвечал Гильом, выходя вперед. – Как меня сьер Элиас над ними поставил – так и буду их водить, пока он приказа не отменит.
– Рана-то не слишком мешает? – с этими словами Маурина подошла и коснулась пальцем плеча. – Не весь яд высосали, самая капелька осталась, но сейчас она растает, растает…
Гильом уставился на волшебницу с немалым изумлением.
– Да что беспокоиться, заживет, как на собаке! – бодро отвечал он. – Вы, дама, об этом не волнуйтесь, ежели на нас, лесных стрелках, каждую царапину слезами поливать – плесенью покроемся!
– А коли так – по коням! – и мастер Ожьер повернулся к королеве Мабилле со всей свитой и родней, которые только сейчас опомнились от песенки Жалобного Мага. – Лучших лошадей попрошу для погони, достославная королева! Один раз с этим злом нужно расправиться!
– Внучка мне отдайте! – подала голос дама Берта. – В погоню его не пущу!
Но сомкнулись ряды контрабандистов и браконьеров, пряча Амьеля от бабки.
– Вот кто тут главный, – мастер Ожьер указал на Гильома. – Только он может парня пустить или не пустить. Потому что его сьер Элиас старшим поставил даже над своим родным сыном, а ваш мальчик, насколько я понимаю, не внук главы рода, а вовсе внучатный племянник.
– Пусть едет! – распорядилась королева Мабилла. – И к его возвращению будет тут у нас полный порядок!
Сказала она это, глядя в глаза леснику Гильому, и во взоре ее было явственное сожаление: жаль, мол, что не ты, молодец, мне достанешься, но и ради одного из вас, красавцев, стоит круто разобраться со всей хитромудрой родней!
– Давно пора! – усмехнулась Маурина.
* * *
Умчался лихой отряд во главе с Гильомом и Ансельмом, уже обученным идти по колдовскому следу. А мастер Ожьер, мастер Жербер, Маурина и Туанетта поехали следом не торопясь, потому как было им о чем потолковать.Хотя и желали всей душой Маурина со сьером Ожьером помочь давним друзьям и собратьям по ремеслу, однако нарушать правила не могли.
А да будет ведомо всякому, кто до сих пор не имел дела с подлинными магами и волшебниками, что есть несколько правил, обязательных для исполнения. Скажем, нельзя составлять заклинания, приносящие деньги в виде золотых монет и слитков. И это весьма мудрый запрет: ежели кто-то один наворожит себе и приятелям по мешку золота, так ведь и другой тем же займется, и третий! И очень скоро золото обесценится, сделается вовсе бесполезным, придется что-то другое изобретать, а волшебники и того, другого, горы нагромоздят. И люди будут не столько на пользу себе и детям трудиться, сколько деньги менять да новые деньги выдумывать!
Один из таких запретов вот каков: ежели маг своим заклинанием что изменит да в прежнее состояние привести пожелает, так ему сего не дано. Переделать то, что он понаделал, только другой маг может, сильнее первого. И тут причина ясна: ежели все маги пробовать да переделывать повадятся, начнется на земле неслыханный кавардак. Так что приходится думать, прежде чем колдовство затевать.
Об этом-то и беспокоились Маурина со сьером Ожьером. Они хотели понять, что такого натворили Туанетта и мастер Жербер, отчего силы лишились, а отшельник – и права пользоваться собственными заклинаниями?
И оказалось все так уж просто – проще некуда!
Хотя много уговоров потребовалось, чтобы эта парочка заговорила.
– … а он у порога лежит, – продолжала печальный рассказ Туанетта. – Видно, всю ночь шел, а то и бежал. Поднял он ко мне лицо – и я обмерла. Столько тоски и боли в глазах было!..
– И стало ясно, что ежели ты не поможешь, не спасешь, то уж впору ему, бедняге, помирать, – с большим трудом удерживая ехидство, заметила Маурина.
– Кыш! – отмахнулся от нее мастер Ожьер. – А ты продолжай, милочка, продолжай. Стало быть, и до того, как сделаться Жалобным Магом, умел он всех разжалобить?
– Не всех! – буркнул откуда-то сзади мастер Жербер. – А только безмозглых дур и старых ворон!
– Кыш! – сказал и ему мастер Ожьер. – До тебя, чересчур мозговитого, я еще доберусь! Дальше-то что было?
Туанетта только вздохнула.
– Ну, что может быть между женщиной и тем, кого она пожалела? – задала Маурина вопрос, именуемый у мудрых монахов риторическим.
– Нет! – вскрикнула Туанетта. – Он сам мне сперва сказал: «Меня можно полюбить только из жалости!» А я ответила, что – нет, что жалость тут ни при чем, что люблю потому, что люблю, что…
– Словом, ему и просить не пришлось, чтобы ты с ним силой поделилась, сама предложила, – сделал вывод мастер Ожьер. – А где же в это время была Изора?
– Откуда я знаю! – воскликнула бывшая повитуха.
– Но ведь была же где-то поблизости! Погодите! Уж не она ли его к тебе подослала? – забеспокоилась Маурина.
– Нет! – в отчаянии завопила Туанетта. – Сбежал он откуда-то! Совсем измученный до меня добрался!
Мастер Ожьер повернулся в седле.
– Друг мой Жербер, – строго обратился он к отшельнику. – Может быть, ты скажешь, откуда взялась эта самая Изора?
Мастер Жербер только рукой махнул.
– Оставь его в покое! – потребовала Маурина. – Давай сперва с ней разберемся!
А сказала она это потому, что правду учуяла. Любил ведь мастер Жербер Изору, да только она его не любила. И сам, своими устами, рассказал он ей известную ему историю, как майстра Антуанетта жалкого странника приютила да как этот странник на маленькой лютне печально играет. А Изора откуда-то знала, как с такого рода людьми обращаться. Ласкать их и обихаживать, беречь и лелеять – бесполезно, потому что привязываются они душой лишь к тому, кто с ними суров и безжалостен. Ибо таким образом получают они возможность себя жалеть – а более им, ежели вдуматься, ничего и не нужно.
– Дальше-то что было? – спросил тогда мастер Ожьер. – Отдала ты ему здоровый кусок своей силы, чтобы к новой жизни воспрял. Ну и как – воспрял?
– Да-а… – не совсем уверенно протянула бывшая повитуха.
– А силу давала просто так, или впридачу? – не унимался маг.
– Получилось, что впридачу, – отвечала она. – Я же ему на счастье игрушечную лютню подарила.
– Ну, что он при помощи этой лютни вытворяет, мы уже видели. И как, принесла она ему удачу?
– Кто его разберет… – явно не желая продолжения разговора, буркнула Туанетта.
– Ну так я скажу, что она ему принесла! – Маурина всегда была сообразительна, а тут и особо мучаться не пришлось – достаточно было внимательно вглядеться в обе траурные физиономии, мастера Жербера и майстры Антуанетты. – То и принесла, что на него Изора внимание обратила! А она-то вовсе не дуреха доверчивая! Она живо поняла, что получится, если жалость, которую этот мастер струнного звона в людях вызывает, на силу Антуанетты помножить! Я даже не спрашиваю, как именно она его у тебя увела!
– Да, это как раз не важно, – успокоил бывшую повитуху мастер Ожьер. – И, кажется, я понял, каким образом она сама силой и заклинаниями разжилась. Ведь приходила к тебе с Жалобным Магом?
– Откуда я знаю! – воскликнула бывшая повитуха.
– Но ведь была же где-то поблизости! Погодите! Уж не она ли его к тебе подослала? – забеспокоилась Маурина.
– Нет! – в отчаянии завопила Туанетта. – Сбежал он откуда-то! Совсем измученный до меня добрался!
Мастер Ожьер повернулся в седле.
– Друг мой Жербер, – строго обратился он к отшельнику. – Может быть, ты скажешь, откуда взялась эта самая Изора?
Мастер Жербер только рукой махнул.
– Оставь его в покое! – потребовала Маурина. – Давай сперва с ней разберемся!
А сказала она это потому, что правду учуяла. Любил ведь мастер Жербер Изору, да только она его не любила. И сам, своими устами, рассказал он ей известную ему историю, как майстра Антуанетта жалкого странника приютила да как этот странник на маленькой лютне печально играет. А Изора откуда-то знала, как с такого рода людьми обращаться. Ласкать их и обихаживать, беречь и лелеять – бесполезно, потому что привязываются они душой лишь к тому, кто с ними суров и безжалостен. Ибо таким образом получают они возможность себя жалеть – а более им, ежели вдуматься, ничего и не нужно.
– Дальше-то что было? – спросил тогда мастер Ожьер. – Отдала ты ему здоровый кусок своей силы, чтобы к новой жизни воспрял. Ну и как – воспрял?
– Да-а… – не совсем уверенно протянула бывшая повитуха.
– А силу давала просто так, или впридачу? – не унимался маг.
– Получилось, что впридачу, – отвечала она. – Я же ему на счастье игрушечную лютню подарила.
– Ну, что он при помощи этой лютни вытворяет, мы уже видели. И как, принесла она ему удачу?
– Кто его разберет… – явно не желая продолжения разговора, буркнула Туанетта.
– Ну так я скажу, что она ему принесла! – Маурина всегда была сообразительна, а тут и особо мучаться не пришлось – достаточно было внимательно вглядеться в обе траурные физиономии, мастера Жербера и майстры Антуанетты. – То и принесла, что на него Изора внимание обратила! А она-то вовсе не дуреха доверчивая! Она живо поняла, что получится, если жалость, которую этот мастер струнного звона в людях вызывает, на силу Антуанетты помножить! Я даже не спрашиваю, как именно она его у тебя увела!
– Да, это как раз не важно, – успокоил бывшую повитуху мастер Ожьер. – И, кажется, я понял, каким образом она сама силой и заклинаниями разжилась. Ведь приходила к тебе с Жалобным Магом?