Туманова Ольга. Убийство в пансионате

   - Убили вчера вечером, ориентировочно часов в двадцать. Где вы были в это время?
   И снова ответом ему было молчание. Они даже не пытались ввести его в заблуждение, сказать, что были, скажем, в холле, смотрели телевизор, или играли в карты в соседнем номере.
   Андрей Андреевич подошел к балконной двери, осмотрел вид из окна, потом резко развернулся и спросил с усмешкой:
   - Убили у вас за стенкой, а вы не слышали? И ничего не знаете? И сказать вам нечего?
   Алла Геннадьевна, что только что шагнула от балконной двери, чтобы беспардонный юнец не коснулся ее, молча опустилась на кровать. Слава богу, дома все в порядке. Убили кого-то здесь. Здесь? Убили?! Он что, шутит? Кого убили? Зотову? Какую Зотову? За стенкой? За какой стенкой? Во дворе? Или здесь, за стенкой? За какой? За той, где кровать Василия? Или за той, где ее кровать? Убили в соседнем номере? И ранним вечером, можно сказать, посредине дня, и не в темном проулке, а, можно сказать, дома? А как же они ничего не слышали? Если бы кто-нибудь закричал, Василий бы:
   Алла Геннадьевна даже забыла, что после обеда их не было в номере.
   Убили? - думала Алла Геннадьевна. - Прямо в номере? Даже не на улице, куда вечером одной страшно выйти и за хлебом. Убили дома. За что? Зотову? Кто такая Зотова? Кто же жил за стенкой? За той, где кровать Василия, номер, кажется, вообще пустует. А за этой... кто-то жил.
   Алла Геннадьевна вспомнила лица женщин, она их всех встречала за обедом. И кого-то из них уже нет? И еще этот юнец. Этот тон. Мало того, что ты беззащитна в своей стране, как бездомный котенок, так ты же еще и оправдывайся.
   Алла Геннадьевна почувствовала, как голова ее обтягивается, сжимается то ли тисками, то ли обручем, ах, не все ли равно.
   Василий Викторович глянул на посеревшее лицо жены, шагнул к следователю и, тесня следователя к дверям, сказал грубовато:
   - Нас не было в пансионате. Вернулись к десяти.
   - И это кто-то может подтвердить? - стараясь остаться в комнате, спрашивал Андрей Андреевич. - Вас кто-нибудь видел в коридоре?
   - Вахтер. Или администратор. Кто-то внизу. Она нам открыла. Дверь была закрыта.
   - А кто видел, как вы уходили?
   Василий Викторович пожал плечами:
   - Не знаю. Все видели. Обед. Кто-то был в столовой, кто-то в холле. И во дворе курили.
   У дверей следователь спросил помягче:
   - Вам ничего не показалось странным? Что вы увидели внизу?
   - Ничего, - сердито ответил Василий Викторович и оглянулся на жену.
   Следователь тут же сделал шаг назад, в глубь комнаты и спросил у Аллы Геннадьевны:
   - А вы?
   Василий Викторович взял следователя за локоть и шагнул к двери:
   - Она была со мной. Мы поднялись сразу в номер и больше не выходили.
   - Света не было в холле, только настольная лампа, - неожиданно не только для Василия Викторовича, но и для себя заговорила Алла Геннадьевна. Она отчетливо вспомнила полумрак холла, и свет за конторкой, что освещал лишь кусок дерева. - Телевизор работал, негромко. Шла программа "Время". Но телевизор никто не смотрел. (Откуда я знаю? - изумилась Алла Геннадьевна, ведь в холле было темно.)
   - Но ведь в холле было темно, - сказал юноша.
   - Не знаю, - медленно ответила Алла Геннадьевна. - Но там не было никого. - Пустой холл и взъерошенная женщина-администратор...
   - Что-то показалось вам странным?
   - Странным была закрытая дверь. Даже в институтском общежитии ее закрывали в одиннадцать вечера. Хотя... в нашей стране, в наше время...
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что, возможно, администратору просто страшно сидеть в холле одной при открытой двери, куда любой может войти. И вошел, - добавила Алла Геннадьевна, и голос ее дрогнул. И администратор долго, очень долго не шла на стук, вспомнила Алла Геннадьевна, но говорить об этом следователю не стала: там, на первом этаже, медицинские кабинеты. Может быть, администратор была в одном из них, и не одна.
   - А дальше? На этаже? - гордый, что сумел разговорить молчавшую чету, спрашивал Андрей Андреевич.
   - Не знаю, - неуверенно сказала Алла Геннадьевна. Она сомневалась, может ли она не говорить следователю про долгий стук в дверь? Помогает она скрыться убийце или спасает от пересудов одинокую женщину? - А в коридоре не помню. Кажется, в коридоре было тихо. И в номере. И вообще. Она вышла на балкон... Да, она сняла купальник с веревки. И Василий вышел на балкон, скормил австралийский сервелат псу. Требовал голоса, и тот гавкал. А в это время в метре от них... лежала... - Алла Геннадьевна почувствовала дурноту, и, поднеся ладонь ко рту, побежала в ванную.
   И Василий Викторович взял следователя за плечи и вытолкнул в коридор, и вышел следом, плотно прикрыв за собой дверь.
   8. В коридоре разговаривать было несолидно, но настаивать на продолжении разговора в номере Андрей Андреевич не стал. У него не было никаких оснований подозревать эту, если уж не пожилую, то, во всяком случае, пожившую пару в преступлении. Сомнения шевельнулись в нем позже, когда пара отреагировала на его визит, как он считал, неадекватно, а начал он свой обход с них, как с главных свидетелей. Они жили в соседнем номере, имели общий балкон с убитой, а балконные двери в обоих номерах были незакрыты, и они должны были видеть многое, а слышать - все. Даже если их не было в пансионате в момент свершения преступления (проверить их алиби несложно), то и в таком случае они должны были видеть убитую. У нее в номере горел свет, и, если они выходили на балкон, разве могли они не посмотреть в открытую дверь соседнего номера? Это же элементарная человеческая реакция. А, посмотрев, не могли не увидеть, что Зотова лежит на полу. И никому не сообщили? Почему? Женщину его приход испугал. И расстроил. С какой бы стати ей так расстраиваться и переживать из-за чужой одинокой старухи? Надо уточнить, не была ли закрыта дверь номера Зотовой изнутри, когда горничная обнаружила ее тело. Если дверь была закрыта, войти в номер Зотовой могли только через балконную дверь, то есть через номер этой пары. У Андрея Андреевича опять шевельнулись подозрения: кто дал убийце ключ от номера Клиновых? Кто-то из них? персонал?
   - Ваш номер был закрыт? - строго спросил Андрей Андреевич.
   - Да. Был закрыт, - теперь, когда они были вдвоем в коридоре, Клинов ответил вполне доброжелательно. Почему он не хотел, чтобы их разговор слышала его жена? Впрочем, это в интересах следствия: поговорить с каждым в отдельности.
   - А ключ на вахте? - уточнил Андрей Андреевич, зная от дежурной, что Клинов ключ не оставлял.
   - Нет. Ключ у меня был с собой.
   - Но ведь это нарушение. Зачем вы взяли ключ с собой? Вы уверены, что брали его?
   Василий Викторович поморщился: да, уверен (У горничной есть другие ключи, и зачем оставлять ключ, когда номер за десять дней никто не убирал ни разу? Пыль протирает жена, и его во двор каждый вечер с ковриком гоняет. А вчера днем, уходя, он положил ключ от номера в карман куртки машинально, как клал ключи от своей квартиры), но, не желая поддерживать разговор, промолчал.
   - А вы не заметили, что в ваш номер заходили в ваше отсутствие?
   - Нет. Не заметил, - стараясь говорить любезно, ответил Василий Викторович, но в голосе его сквозили и досада, и желание скорее окончить неприятный для него (почему?) разговор. - Мы еще будем здесь.
   - Я вас прошу остаться, пока... - начал Андрей Андреевич, но Клинов ответил, не дослушав:
   - Да-да. Вряд ли я смогу перекомпостировать билеты, так что несколько дней мы здесь еще будем. Заходи. Но я все сказал. Мы вернулись после ужина, и все было тихо. Жена спит чутко, она бы проснулась.
   Андрей Андреевич хотел возразить Клинову: его жена явно что-то слышала или видела, или предполагает, но Василий Викторович уже был в номере.
   9. Тут открылся лифт, и медленно, глядя под ноги и опираясь на палки, вышли одна за другой две массивные старухи и, продолжая разговор и не глянув на Андрея Андреевича, словно он был привычной деталью интерьера, двинулись в глубь коридора. Пройдя пару метров, старухи остановились, заполнив собой проход, и продолжили беседу. Впрочем, говорила неумолчно одна, что была в шерстяном платье, цвета разбавленных чернил. Та, что покрупнее, в ярко-желтой кофте, лишь энергично потряхивала головой, одобряя слова собеседницы.
   Ну, эти красавицы по ночному городу не бегают, они сидят на скамейке у входа и знают все и про всех.
   Андрей Андреевич ушел в слух.
   - И вот они сидят за столом, - говорила Зоя Петровна, - и дочь о своей квартире, и внучки о своих квартирах. А я слушала и говорю: "Ну вот, у каждой у вас квартира, только я одна у вас, как бичиха".
   Белла Константиновна, сопереживая, энергично кивала головой.
   Не о том говорили старухи, о чем должны были бы говорить, и Андрей Андреевич не стал тратить время на бесплодное слушание, шагнул к старухам, представился.
   Старухи умолкли и смотрели на следователя, но не с почтением и жгучим интересом, как ожидал Андрей Андреевич, старухи смотрели с сердитым недовольством: он прервал их, такую интересную, беседу.
   Андрей Андреевич достал удостоверение. Зоя Петровна взяла красную книжечку, повертела, почитала. Подняла глаза на следователя, и в ее взгляде появилась крупица почтения, такая малая, что человек, не столь наблюдательный, как Андрей Андреевич, пожалуй, не смог бы ее заметить.
   Андрей Андреевич попросил разрешения зайти в номер, он хотел бы поговорить с ними конфиденциально. Слово "конфиденциально" Зое Петровне понравилось, и она величаво разрешила Андрею Андреевичу войти.
   Номер был идентичен двум предыдущим: две кровати под полинялыми кусками материи, темно-серый от грязи тюль, клочья надорванных обоев. На табуретке стопка белья. На тумбочке - лекарства.
   Бабки уселись по кроватям, Андрей Андреевич присел на табурет.
   - Я хотел бы знать, не показалось ли вам что-нибудь подозрительным вчера вечером.
   - Ну, вот, я говорила, - торжественно провозгласила Белла Константиновна, поднялась с кровати, прошла к окну, глянула в окно, развернулась к Зое Петровне. - Я вам говорила.
   Андрей Андреевич осторожно, на цыпочках, боясь спугнуть увиденное Беллой Константиновной, подошел к окну. В окне все та же картина: пыльные кусты, за ними черный забор, за забором домишки вдоль немощеной дороги.
   - Я вам говорила, я вам говорила, - все повторяла Белла Константиновна трубным голосом.
   Андрей Андреевич развернулся от окна, и в ответ на его растерянный взгляд, Зоя Петровна снисходительно поджала губы, степенно подошла к окну и объяснила:
   - Белла Константиновна сразу же сказала мне, что по этой крыше, - Зоя Петровна указала на пристройку, где располагалась столовая, - можно забраться к нам. Мы не открываем балкон и вообще боимся здесь спать, - и вернулась на кровать.
   "Кому вы нужны, красавицы престарелые. Лезть к вам-то!" - подумал было Андрей Андреевич, но в тот же миг вспомнил, что в соседнем номере убили их сверстницу.
   Андрей Андреевич внимательно осмотрел крышу пристройки. Действительно, при определенной ловкости не составит труда и на нее забраться, и с нее на балкон второго этажа.
   - Что вы слышали вечером? Ночью? - Андрей Андреевич вновь развернулся к старухам.
   - Мы уехали вчера после ужина. Вернулись к завтраку, - почти в унисон ответили бабки.
   - Ка-ак?! - опешил Андрей Андреевич. - Вам-то что гулять по ночам?
   Зоя Петровна поджала губы, и Андрей Андреевич тут же сообразил, что допустил непростительную ошибку.
   Зоя Петровна задыхалась от негодования: это для сопливого нахала она стара, а человеку почтенному приятно ее общество. Зоя Петровна поднялась с кровати и стояла, царственно опираясь на палку, давая понять, что аудиенция окончена.
   Белла Константиновна была не столь восприимчива, точнее сказать, она умела находить нужное толкование для любой фразы, и слова следователя "вам-то что делать на улице ночью" можно понять и как комплимент: что делать порядочному человеку на улице ночью; к тому же, в отличие от Зои Петровны, что жила исключительно своими переживаниями, Белла Константиновна живо интересовалась происходящим вокруг. Неужели что-то произошло в пансионате и как раз тогда (вот досада!), когда ее в пансионате не было. Они жили в городе N, и именно вчера решили съездить домой, помыться, переодеться, а Белла Константиновна и проверить квартиру.
   - Я говорила, - Белла Константиновна обернулась к Зое Петровне, в голосе ее звенело торжество: она предупреждала, что кого-нибудь в этом пансионате непременно обворуют. Интересно узнать, у кого украли? что? сколько? И толку-то от этого следователя. Они надеются, что он им их пропажу отыщет? Как же. Ха-ха! и ха-ха-ха. Эта милиция только старух с базара гоняет, они все мафией куплены.
   Андрей Андреевич вновь изумился (но теперь уже молча!): у них-то что воровать?! Видеоаппаратуру? толстые кошельки? шкатулки с драгоценностями?
   Но - кому шкатулка дорога, а кому теплая кофта и плащ.
   Белла Константинова давно жила на пенсию, в магазины ходила только продуктовые, да и в те нечасто. Ее бытие согревала мысль, что от прежней жизни у нее остались и квартира, и мебель, и теплые вещи. Но украдут их - новое она уже не купит никогда, и Белла Константиновна боялась воровства, как человечество боится апокалипсиса.
   Зоя Петровна так не бедствовала, она жила в семье дочери, но воровства и она боялась.
   В номер к Зотовой забрался вор? - думал Андрей Андреевич. - Конечно, вор мог забраться в любой номер, он ведь не знает, в каком номере кто живет, он лезет наудачу, но зачем бы вор стал убивать, да еще старуху, которая не смогла бы его задержать?
   Зоя Петровна шагнула к двери, явно собираясь отправить следователя восвояси, и Андрей Андреевич сказал поспешно:
   - Этой ночью убили женщину в двадцать первом номере, - и уточнил, Зотову.
   Старухи разом охнули и грузно опустились на кровати.
   - Нельзя, чтобы преступник остался безнаказанным, - сказал Андрей Андреевич, и старухи согласно закивали.
   - Может быть, вы заметили что-то подозрительное?
   - Она... Там? - Зоя Петровна, словно боясь смотреть в стену, общую со зловещим номером, только повела в ее сторону плечом.
   - Нет, конечно, - поспешно успокоил женщин следователь и, чуть наклоняясь вперед к Зое Петровне, спросил доверительно:
   - Вы - соседи, возможно, что-то слышали. Может быть, к ней приходил кто-то накануне? Может быть, она говорила вам о чем-то? Что-то ее тревожило? Или она ссорилась с кем-то?
   - Да она со всеми переругалась, - сердито перебила его Белла Константиновна, и, сообразив, что говорит о покойной, поспешно перекрестилась, - прости, Господи, мою душу грешную.
   Андрей Андреевич обернулся, но Белла Константиновна молчала и неотрывно смотрела в стену. Андрей Андреевич вновь склонился к Зое Петровне, посмотрел вопросительно, и Зоя Петровна кивнула головой:
   - Да. Она перед всеми выставлялась.
   - Пожалуйста, расскажите поподробнее о ней. Все, что помните.
   И старухи поведали Андрею Андреевичу все, что знали о Нине Павловне, а заодно, и обо всех обитателях пансионата.
   10. Андрей Андреевич спустился на первый этаж и увидел в конце коридора три ярких пятна: черный, белый, красный. Он подождал, и подошла Инна Максимовна Кузнецова, заместитель главного врача, стройная особа средних лет. На Кузнецовой была черная мини-юбка, белоснежная кружевная блузка и копна волос, окрашенных в огненный цвет. Вокруг глаз густо лежали темно-синие тени. Над глазами иссиня-черные брови. На щедро крашенных ресницах висели крапинки туши. На щеках полыхали румяна. И широко подрисованные алой помадой губы.
   Андрей Андреевич уже знал про стремительный взлет Инны Максимовны. Из прежних врачей пансионата она казалась главному самой безопасной: не слишком умна, неопытна (а значит, нет влиятельных пациентов), не замужем - в борьбе за главное кресло ей опереться не на кого. От врачей опытных, проработавших в пансионате помногу лет, Евстигней Борисович Яшонкин, главный врач пансионата, постепенно избавился, набрал новых, что работали в пансионате уже как наемные работники.
   Сейчас, когда Яшонкин был в отпуске и Кузнецова исполняла обязанности главного врача, она мерила эту должность на себя, и должность была ей впору. Зарплата, подарки, масса знакомых. Конечно, N не курорт Крыма, но и местный пансионат оказался источником щедрым.
   Инна Максимовна дома не ночевала, и ночью по телефону горничная ее не нашла, и Инна Максимовна пришла на работу в великолепном настроении, а тут, на тебе, пожалуйста.
   Теперь начнется: проверки, комиссии. Будут искать крайнего. И это сейчас, когда у нее был шанс показать и сотрудникам, и администрации города, что в этой должности она предпочтительнее Яшонкина.
   Инна Максимовна подошла к следователю, так и не решив, как ей вести себя с этим сыщиком в затрапезном костюмчике. Приодеть бы его, и пусть чешет отсюда, благодарный.
   - Вы ничего не слышали? Абсолютно? - спросил Андрей Андреевич, едва Кузнецова представилась.
   - Пройдемте в кабинет, - предложила Инна Максимовна. Теперь у нее было несколько минут, чтобы решить, как ей вести себя в данной ситуации. Да, Яшонкин сразу бы понял, как нужно вести себя с этим субъектом. Он безошибочно, и по одежке, и по взгляду, и по тому, как посетитель входит в его кабинет, моментально определяет, что нужно: высокомерие, щедрость, обаяние, деловитость или хамство. Вот дал же бог мужику женскую интуицию. У нее такой нет.
   - Шум? Крик? Ну, шаги чьи-то, наконец, в коридоре? - оглядывая кабинет врача, продолжал следователь. - Ваш кабинет в пяти метрах от номера, который занимала Зотова.
   - Но вы же понимаете, - Инна Максимовна так и не решила, улыбаться ли ей или быть предельно суровой, и говорила в замешательстве. - Вы же понимаете, пансионат большой, объем работы велик, надо и кухню проверить, и.. И, возможно, я была в то время на другом этаже, я не могу сказать с точностью до минуты, когда я выходила из кабинета.
   - Пожалуйста, вспомните, чем вы были заняты после пяти вечера.
   Инна Максимовна лихорадочно искала ответ. Понять бы, что он хочет. Знает ли он, что она уехала после двух? Ну, ему-то какая разница, чем она занимается в рабочее время? Или: Он думает, она могла покуситься на старушенцию?! Сказать, что ее не было в пансионате после обеда? Где она была? В администрации города? В санэпидстанции? Или на приеме у врача? Но если он проверит? Ее показания не подтвердятся, и что тогда? Конечно! Им же все равно, на кого, лишь бы повесить преступление, отчитаться. Зачем он будет искать убийцу? Что же делать? Сказать, что была в пансионате, но на кухне? На кухне ее не продадут: все дорожат работой, все держат язык за зубами. Евстигней подбирал кадры тщательно. Но если следователь знает, что ее не было в пансионате? С кем он уже говорил? Кто видел, как она уходила? А, может быть, он просто намекает ей на взятку?
   Да почему она должна этому прыщавому докладывать, где она была в рабочее время? У них - частное предприятие.
   - Что вы можете сказать о Зотовой? - спросил Андрей Андреевич.
   О Зотовой Инна Максимовна сказать не могла ничего. Та приехала при Евстигнее, а только в день приезда клиентура заходит в кабинет главного за визой "оформить".
   Инна Максимовна с постояльцами не общалась, они были для нее однородной массой, и лишь отдельные лица, скандальные, те, что приходили с жалобами да угрозами, из этой массы выделялись. Из нынешних Инна Максимовна помнила одну: поджатые губы, волосы, повязанные косынкой, как в фильмах о героинях первых пятилеток, нос бульбой да фигура доярки. Та здесь, в кабинете, такую истерику закатила, что не получает должного лечения, что при всем своем самообладании Инна Максимовна едва удержалась, чтобы самой не перейти на визг. Но как ее фамилия, Инна Максимовна не спросила.
   Андрей Андреевич раскрыл папку и положил на стол перед Инной Максимовной фотографии: у открытой балконной двери лежала на полу скандальная старуха.
   Инна Максимовна не поднимала глаз от фотографии.
   Какая нелепость. Конечно, бабка ее тогда довела, и она крикнула, что таких, как она, надо изолировать от общества, и что общество будет благодарно тому, кто избавит его от подобного экземпляра. А если кто-нибудь шел по коридору и слышал ее слова? Господи, глупость какая. Да мало ли что можно наорать сгоряча? Вон ей мать сотни раз говорила "Убить бы тебя за это", так что с того? Ну почему она должна страдать из-за какой-то, никому не нужной бабки?
   - Да зачем она сдалась мне, эта особа. Она сегодня бы уехала, и я бы сегодня же забыла о ней.
   Андрей Андреевич посмотрел на Кузнецову с удивлением, и удивление его стало медленно перерастать в подозрение:
   - Она обещала вам отправить жалобы во все инстанции?
   - Да кому сейчас жаловаться? Не хотят - пусть не приезжают, - забыв осторожность, вспылила Инна Максимовна, и тут же подумала, что искренность ее в данной ситуации как раз и к месту.
   Андрей Андреевич медленным жестом убрал фотографии и, глядя на Инну Максимовну задумчивым взглядом, сказал бесцветно: "Вы, пожалуйста, постарайтесь восстановить в памяти весь вчерашний вечер. Желательно, подробней - когда, где, с кем. С кем - непременно".
   11. У четы Федоровых детей не было, и для Веры Алексеевны ребенком был муж.
   По пятницам Анатолий Иванович голодал. Голодал уже не первый месяц, с тех самых пор, как услышал о целебном воздействии на организм данного процесса. Впрочем, сам Анатолий Иванович никогда не говорил, что по пятницам он голодает, а говорил Анатолий Иванович, что по пятницам он проводит очищение организма от шлаков и больных клеток. Методику голодания Анатолий Иванович периодически менял, всякий раз убежденный в действенности той методы, о которой прочитал в очередной брошюре. И тут же замечал в своем организме позитивные сдвиги. Методы, как известно, зачастую полностью исключают друг друга. Скажем, в том месяце Анатолий Иванович, следуя инструкции, по пятницам стремился выпить как можно больше жидкости; в месяце нынешнем жидкость по пятницам, как и пища, была исключена полностью. Как и положено при проведении серьезных мероприятий, остальные дни недели служили для подготовки к голоданию, мобилизации всех сил Анатолия Ивановича, как физических, так и душевных. Понятно, что очищение организма мужа было главным событием и в жизни Веры Алексеевны.
   В обычные дни, когда Федоровы в пансионате трапезничали вдвоем, Вера Алексеевна никогда не садилась рядом с мужем, она садилась напротив него, и, с озабоченным видом наливая Анатолию Ивановичу суп из кастрюльки, не подносила тарелку к кастрюльке, а тянулась половником к тарелке, нависая над столом и показывая залу костлявый зад, обтянутый светлыми молодежными брючками. Стояла Вера Алексеевна в такой позе достаточно долго: она тщательно выуживала кусочки мяса, которые любил Анатолий Иванович, и отлавливала жареный лук, который Анатолий Иванович не любил. Затем Вера Алексеевна наполняла свою тарелку, мигом проглатывала еду и выходила из столовой столь торопливо, словно ее ждали неотложные дела: убегало молоко, плакали малолетние дети, вставало производство, сыпались катаклизмы на голову человечества или, на худой конец, директор созывал на экстренное селекторное совещание. Буквально вылетев из столовой в холл, Вера Алексеевна падала перед телевизором, но тут же, всякий раз вспомнив о чем-то неотложном, выпрыгивала из кресла и, обдавая порывом ветра сидящих за соседними столиками, проскакивала по залу к столу, где обедал муж, кидала ему ключ от номера или забирала ключ у него и мчалась к дверям и на выходе резко разворачивалась, вновь что-то вспомнив, и вновь устремлялась к мужу, что меланхолично и вдумчиво пережевывал пищу.
   По пятницам, когда Вера Алексеевна ела в столовой одна, она была неприметна, и, если бы не ее стремительный приход, когда все остальные уже ели, и не столь же стремительный выход, когда все еще продолжали есть, мимолетное появление Веры Алексеевны в столовой могло бы остаться старухами незамеченным.
   Потом они видели ее, снующую по холлу. Не заметить Веру Алексеевну и в холле было невозможно, потому что Вера Алексеевна так и сигала (право же, другое слово тут будет неточным) в магазинчик, в тот, что стоит тут же, у забора пансионата, и не так, как все: зашли, купили молока там или хлеба и вернулись, нет. Вера Алексеевна слетала в магазин раз за разом три раза, ("Нет, четыре", - поправила Белла Константиновна) и вернулась, сначала тягая в руках, словно у нее, бедной, не то что сумочки какой затрапезной, а даже и пакетика захудалого полиэтиленового нет, так и промчалась через холл с торчащими из рук кружками колбасы, батоном и половиной буханки черного хлеба. Тут же, мухой взлетев на третий этаж, Вера Алексеевна уже неслась вновь по холлу к дверям, как обычно, ни на кого не глядя. Назад она возвратилась в этот раз не так быстро, потому что закончили обедать и остальные, и в магазине несколько человек толпились у прилавка, а продавцы, к сожалению, совсем не так мобильны, как Вера Алексеевна.
   Во второй раз Вера Алексеевна вернулась из магазина с баночками сока, причем количество баночек было невообразимое, словно баночки с соком не стояли изо дня в день на прилавке, а выкинулись однажды и на мгновение. Банки были рассованы Верой Алексеевной под мышки, прижаты локтями к бокам, зажаты в ладонях - они были повсюду; то одна банка, то другая банка падали и производили грохот разной силы, в зависимости от того, где приземлялись: на газон во дворе банки падали приглушенно, на дорожку, выложенную из бетонных плит, чуть громче, а когда Вера Алексеевна все же дошла до пансионата, звук падения стал ощутимей, и уже с грохотом банки падали на лестнице и катились вниз по ступенькам. Но, судя по всему, банки до номера Вера Алексеевна все же донесла, потому что через некоторое время она вновь промчалась, порожняя, к выходу и вернулась из магазина, экипированная яблоками. Яблоки, рассованные по всему телу Веры Алексеевны, как давеча банки, падали мягче. Затем - тут старухи немного подискутировали, летала ли Вера Алексеевна еще раз в магазин, или четыре раза магазин она посещала не вчера, а накануне, но, как бы то ни было, одно было бесспорно: Вера Алексеевна готовилась к грядущему утру, когда ровно в шесть ноль-ноль истекал срок очистительного голодания Анатолия Ивановича, и он начинал усердно поглощать пищу и питье. (Старухи были возмущены увиденным: сколько денег надо иметь, чтобы заплатить за путевку и не обедать в столовой, а покупать колбасу.)