Туманова Юлия. Не было бы счастья

   Дурачина-простофиля, мягко выражаясь.
   У нее было несколько дней, чтобы спокойно, не торопясь перерыть весь дом и найти то, за чем она, собственно, и пожаловала.
   Ну прямо Остап Бендер, который женился на знойной вдове только потому, что хотел иметь свободный доступ к стулу, в котором могли оказаться брильянты.
   У Ильи Кочеткова брильянтов не было. В ящике, закрытом на ключ, лежали обыкновенные бумаги. Ценность они имели лишь для него самого и его конкурентов.
   Значит, та, что украла их, прибыла с другой стороны.
   Или ее просто наняли.
   Еще немного, и он узнает все точно. Кажется, давеча — в другой жизни, как будто, — он собирался устроить ей допрос с пристрастием. Вот и устроит.
   Только бы не сдохнуть к тому времени.
   Тут Илья внезапно вспомнил, что не знает ее адреса. Район она называла, а остальное было ему неизвестно.
   Еще и это, пожалуйста.
   Он выудил из кармана телефон и набрал номер. Трубку взяла Маринка, и, услышав, что ему понадобился Женькин адрес, надолго замолчала.
   — Малая, ты чего пыхтишь?! — раздраженно проговорил Илья. — Говори быстрей!
   На том конце провода раздалось перешептывание. Ясно, родные проводили экстренное совещание.
   — Ты зачем к ней едешь? — строго спросила бабушка, отобрав телефон у Маринки.
   — Надо! Вот зачем! — завопил Илья.
   — Не ори, — посоветовала Ирина Федоровна, — и не смей обижать Женю, она — хорошая девочка.
   Помолчали.
   — Илья, ты понял, да?
   — Что понял-то?! — психанул он окончательно. — Дайте мне адрес, и все, дальше я сам разберусь!
   Бабушка вздохнула и начала говорить. Илья повторял за ней следом, будто заклинание.
   Спустя двадцать минут его джип остановился возле Женькиного дома.

Глава 19

   Фирменные блестящие пакеты с дорогими шмотками были свалены на полу и казались инопланетным пришельцем среди колченогих стульев, стопки книг на обшарпанном древнем шкафу, убогих тюлевых занавесок.
   Женька сидела в кресле, поджав под себя ноги, и безотрывно смотрела на этот отзвук чужой жизни.
   Наверное, надо было встать и разложить все по полочкам. С вещами это сделать легко.
   А что потом?
   Потом суп с котом, сказала бы мама.
   Жизнь продолжается, сказал бы отец.
   Только зачем она — эта жизнь?! Еще пару лет покататься по столице, заработать на квартиру, купить жалюзи, кактус, новый свитер. Не интересно. Уж лучше она вот тут как-нибудь, в кресле, посидит себе тихонечко лет пятьдесят.
   Из коридора послышались голоса. Визгливый — тети Таи, и чей-то тихий, неразборчивый.
   А потом в дверь постучали.
   Женька сидела, не шелохнувшись. Пусть берут штурмом, черт с ними! Наверное, соседка вызвала участкового, а то и целую бригаду ОМОНа, доложив, что в квартире скрывается опасная террористка.
   — Она еще и водить будет всяких! — услышала Женя возмущенный вопль. — Ну ничего, я сейчас позвоню в отделение-то…
   Стало быть, захват еще не спланировали.
   — Женя, открой! — донеслось из-за двери. Интересно, кто это ее выманивает голосом Ильи?
   Пародисты, блин! Или это просто глюки начались?
   Распустила ты себя, малая, сказал бы папа.
   Да уж, все-таки надо…
   Она не додумала, что точно надо, вздрогнув от сильных ударов в дверь.
   — Открой немедленно!
   — Илья? — прошелестела она неслышно. А он услышал все равно и заорал в ответ.
   — Да, да, это я! Открывай!
   Дрожащие пальцы не сразу справились с замком. Потом Женька потянула на себя дверь, и в комнате оказался человек с перекошенным лицом и взглядом убийцы в период умысла.
   — Щас милиция приедет! — пообещала из коридорного мрака тетя Тая.
   Дверь в комнату захлопнулась, будто сама собой. И щелкнул замок.
   Женька зачарованно попятилась.
   Мужчина в шикарном дорогом костюме, в галстуке, перекинутом через плечо, хищно улыбаясь, наступал на нее.
   — Ну как? Провернула дельце?
   Голос был его, родной. Но тон, ухмылка, несусветная ярость в глазах — чье это, откуда, почему?
   — Илья? — испуганно пролепетала она.
   — А что? Ты меня не узнаешь? — желваки на чужом лице катались туда-сюда.
   Женька нащупала рукой кресло, но не села, в последний момент осознав, что придется смотреть на незнакомца снизу вверх. Ей и прямого взгляда не выдержать.
   — Зачем ты приехал? — отвернувшись, произнесла она, едва ворочая непослушными губами.
   — Забрать свои бумаги!
   — Бумаги? — с жалобной растерянностью переспросила Женька. — Какие еще бумаги?
   Прямо-таки Вера Холодная и Любовь Орлова в одном лице. Любимые бабушкины актрисы, гениальные и неповторимые. А вот поди же ты, какая-то сопливая девчонка их перещеголяла в два счета.
   Или ему просто кажется, что перещеголяла? Он — зритель неискушенный, доверчивый. Оторопелое изумление, вспыхнувшее в крыжовенных глазах, почудилось ему невероятно правдоподобным. Но, в конце концов, он несколько дней наслаждался ее игрой, не имея ни малейшего понятия, что это только игра.
   — Оскар по тебе плачет, — хрипло сообщил Илья и опустился на кровать.
   Женька зябко поежилась и, обхватив себя руками, подошла к нему.
   — Я не понимаю. При чем тут Оскар? Как ты меня нашел? Что за бумаги тебе нужны?
   — Да так, документы по одному делу, — ответил он почти спокойно, глядя ей прямо в глаза.
   Чего он ждал, спрашивается? Извинений? Сожаления? Испуганных оправданий?
   — Документы… — протянула Женька.
   И потеряв всяческий интерес к этому миру, она привалилась к стене и закрыла глаза. Почувствовав, что еще мгновение, и она уснет стоя, как лошадь, Женя вяло махнула рукой:
   — Вон пакеты с одеждой, посмотри там, вдруг я на самом деле увезла нечаянно…
   — Нечаянно? — с отвращением скрипнул он зубами.
   И поднялся так резко, что в глазах вспыхнули молнии. Она посмотрела на него с ленивым любопытством. По большому счету, ей не было никакого дела, с чего он так нервничает. Просто странно, что человек настолько переживает потерю каких-то бумажек.
   Она вот и то держит себя в руках. Женька даже горделиво хмыкнула от этой неожиданной мысли.
   Молодец, сказала бы мама.
   Кому ты врешь, сказал бы папа.
   — Значит, нечаянно? — придвинулся к ней вплотную Илья. — Как в аэропорту? Или как с клумбой, о которую ты случайно споткнулась? Просто рок какой-то! Я вот только одного не понимаю, зачем ты так долго ждала, а?
   Ведь риск-то какой! А если бы мне они раньше понадобились?
   Что за чушь он несет?
   — Я не понимаю, — снова сказала Женя.
   — Сколько тебе заплатили? Я дам вдвое больше. Завтра к двум часам документы должны быть у меня.
   — Слушай, иди ты к черту! — взорвалась она и отпихнула его, ткнувшись кулачками в грудь под безупречным твидовым пиджаком.
   Илья схватил ее запястья.
   — Я уже там был!
   — Ну и оставался бы! — выплюнула Женька, прожигая взглядом дырку у него на лбу.
   — Хватит! Быстро бумаги сюда, — отрывисто приказал он.
   — Тебе лечиться надо, понял?
   Она вырвала руки и потрясла ими в воздухе, шипя, словно кошка, от боли. Илья не хотел смотреть но все-таки посмотрел. На коже, вокруг запястий, остались красные следы от его пальцев.
   Это только начало, подумал он упрямо, возненавидев себя.
   — Прости, пожалуйста, — усевшись на кровать, сказал он и огляделся.
   Увиденное совершенно не вписывалось в его подозрения. Или это очередная подстава, чтобы сбивать с толку простофиль, вроде него?
   — Что-то скудная у тебя обстановочка, — насмешливо заметил он.
   Кроме язвительности у него в запасе ничего не осталось. Ни уверенности, ни злобной решимости. Даже ярость, не помещающаяся в груди, еще минуту назад застилавшая глаза, унялась вдруг, и он почувствовал себя бессильным.
   — Что, подельники мало платят?
   — У меня нет подельников, — изможденно проговорила Женя.
   — А… Одна работаешь? Импровизация, надо сказать, у тебя получилась шикарная!
   Женька обхватила руками голову и стала раскачиваться, будто ванька-встанька, назад и вперед, назад и вперед.
   — Молчишь? — усмехнулся Илья, судорожно прикидывая, что делать дальше.
   — Уходи, пожалуйста, а?
   — Верни бумаги, и я тут же уйду.
   Вряд ли, обжигающе пронеслось в голове.
   Куда ты уйдешь? В свою жизнь, от которой остались жалкие обломки? В дом, где теперь каждый шорох напоминает о ней? В работу, будь она проклята?!
   Ну да, если бы не работа, разве случилось бы то, что случилось?
   А что, собственно? Это можно было назвать предательством, но предают близких, а он ей чужой, — никто! — так что несправедливо считать, будто она сунула ему нож в спину. Она просто делала свою работу, вот и все. Она оказалась воровкой, что ж, есть профессии и похуже. Это ее проблемы, верно?
   А его главная проблема — она. Но разве ей есть до этого дело?
   Похоже, нет. Очевидно, что нет. Единственный выход — улечься на коврике возле ее двери и тихонько сдохнуть от горя, рассчитывая получить хотя бы прощальный поцелуй в лоб.
   От безысходности что-то лопнуло в груди, заполнив нутро едким омерзительным маревом. И не выдохнуть его было, ни выкашлять, ни выкричать никак!
   Он не знал, как быть с тем, что стало все равно — кто ее наниматели, зачем ей это нужно, подстроила она все заранее, или обстоятельства сложились в ее пользу, и оставалось только воспользоваться удобным случаем.
   Он не знал, что делать с самим собой, обезволенным и внезапно равнодушным к тому, что произошло.
   — Илья, пожалуйста, уезжай, — вымолвила Женька, перестав раскачиваться, — у меня нет твоих бумаг, и мне надоело выслушивать твои оскорбления.
   — Ты их заслужила, — устало ответил он.
   — Нет. Я даже не понимаю, о чем речь.
   Он посмотрел на нее очень внимательно. А что, если правда?
   «Эй, ты забыл, какая она гениальная актриса?! Ведь все сходится, против фактов не попрешь! Ты же юрист, в конце концов!»
   — Из закрытого ящика в моем столе пропали важные документы, — сказал он, глядя в сторону, — я их не просматривал недели две. За это время в дом никто из чужих не приходил. У нас вообще редко бывают гости.
   Лицо у нее будто окаменело. В изумрудных застывших озерах блеснуло недоумение, миг — и взметнулся гневный огонь, еще секунда — и взгляд ее стал непроницаем.
   — Так ты серьезно думаешь, что это я? — хладнокровно уточнила Женька.
   — А что мне думать? — заорал он. — Никого больше не было!
   — Сантехник? Водопроводчик? Соседка за солью не заходила?
   Она спрашивала неторопливо, с некоторым сарказмом.
   — Никого! — по складам повторил Илья, сбитый с толку ее безмятежным видом.
   — Тогда тебе, действительно, пора лечиться. Потому что я документы не брала, а получается, что больше некому. Не иначе, как ты страдаешь галлюцинациями.
   Он, стиснув зубы, быстро взглянул на нее. Нет, она не шутит и не увиливает от разговора. Лицо по-прежнему невозмутимо, взгляд прямой, губы серьезны, сжаты в линию.
   Что ему делать со всем этим?!
   — Жень, давай начистоту, — промямлил он, презирая себя за этот жалостливый тон, — если ты взяла их, просто скажи, я пойму…
   Какая нелепость! Что он поймет? Как можно понять? Отчаяние сдавливало горло, не давая нормально дышать, и голос звучал глухо, словно из бочки.
   — Я устала, Илья, правда, очень устала. Не мучай меня, а? Мне не нужны твои бумаги, я не подстраивала встречу в аэропорту и не специально свалилась в клумбу. Мне самой очень жаль, что так получилось.
   Она быстро сморгнула вероломные слезы, готовые рассказать, что сожаления не было и в помине, что ей плевать, чем все закончится, лишь бы он остался еще немного, пусть сердитый, уверенный в ее вине, добивающийся признания, талдычащий с ослиным упрямством только об этих дурацких документах.
   Не будь их, он бы и не пришел вовсе.
   Она осознала это, когда прошел первый шок от его обвинений. Когда на смену яростному возмущению в душу ворвался шквал самых разнообразных чувств. Радость от того, что он здесь, совсем рядом. Паника, что он скоро и навсегда уйдет. Нежность, комом вставшая в горле, при взгляде на его бледную осунувшуюся физиономию. Надежда. Разочарование. Снова надежда.
   Илья поднялся, сунул руки в карманы и некоторое время стоял в глубокой прострации.
   — Я не верю тебе, — наконец произнес он.
   Так оно и было. Только еще больше он не верил самому себе. Говорить об этом Женьке он не стал.
   — Надеюсь, деньги с этой аферы помогут тебе встать на ноги, — зачем-то влепил он на прощание.
   — Надейся, — безучастно отозвалась она, передернув плечами.
   — Ну, пока.
   — Прощай.

* * *

   Он долгое время сидел в машине, упершись подбородком в руль и прикрыв ладонью воспаленные, саднившие веки. Такое ощущение, будто он рыдал несколько часов без остановки. Впрочем, так и было. Просто снаружи это незаметно.
   «Бывают дни, когда не плачешь, но море слез кипит в душе».
   Илья поднял голову, отыскал взглядом ее окно. Так и есть, она стояла, расплющив нос о стекло, как ребенок, увидавший диковину.
   Подняться еще раз? Вдруг все его подозрения гроша ломаного не стоят? Вдруг логика — ни при чем?! И случайные совпадения на самом деле всего лишь случайны.
   Тогда у него есть шанс.
   В стекло кто-то постучался. Илья мгновенно покрылся испариной и долго не мог вспомнить, как открывается дверь или опускается стекло в машине. Разглядеть, кто там снаружи, тоже не удавалось. Он понимал, что это не может быть Женька, он видел ее на втором этаже обшарпанного, старого дома, однако руки нетерпеливо дрожали, глаза шарили туда-сюда, сердце колотилось в боку, сделавшись огромных размеров от внезапной надежды.
   Прошло несколько мгновений, а показалось, что начался новый век.
   Илья распахнул дверь и увидел собственного сына.
   — Ну вот, а бабушка говорила, что это не твоя машина! — удовлетворенно заорал Данька, вскарабкиваясь ему на колени. — А я тебя еще издалека увидел, с дороги!
   — Ты откуда здесь? — обалдело спросил Илья.
   — Из Макдональдса, — с удовольствием пояснил Данила, — у меня еще картошка осталась, хочешь?
   Он протянул отцу промасленный яркий пакетик.
   — Спасибо. Не надо.
   Илья заметил деда, о чем-то спорившего с бабушкой у шестерки, припаркованной в самом начале двора. Надо понимать, прибыла служба спасения. Жаль, что мать с Маринкой не захватили. А то получился бы целый семейный подряд. Он так разозлился, что принялся жевать омерзительный холодный картофель.
   — Ну и зачем вы приехали? — прищурившись, спросил Илья, когда дед подошел к джипу.
   — Пап, да мы к Женьке, — встрял Данила, — ей надо было вещи забрать, вот мы приехали помочь. Одна-то она не справится.
   Очень любопытная версия. Интересно, кто придумал ее, чтобы не травмировать ребенка? Сказать бы этому умнику пару ласковых. И не посмотреть на то, что им окажется мать или бабушка.
   Зачем, спрашивается, врать? Да еще так беспардонно. Ведь все равно через пару дней Данька поймет, что его взрослая подружка укатила насовсем, а не за вещами.
   Илья раздраженно выдернул ключи из зажигания, вышел из машины и уставился на деда.
   — Кто это придумал?
   — Что именно? — прикинулся, что не понимает, о чем речь, Виктор Прокопьевич.
   — Не дури, дед. Зачем вы сюда приехали? Моральную поддержку оказать?
   — А если и так, тебе что за дело? Ты сам-то на фига нервы ей треплешь? Или примчался сюда на крыльях любви?
   Неслышно подошла бабушка и прервала возмущенный ответ Ильи, твердо заявив, что им надо идти, а его, Илью, ждут дела.
   — Это точно! Еще как ждут!
   Он долбанул кулаком по бамперу, и сигнализация немедленно откликнулась противным заунывным стоном.
   — Едрит твою! — удивился дед. — Выпить бы тебе, Илюха.
   — Да отвяжитесь вы от меня! Данька!
   Тот с неохотой оторвался от лопоухой дворняги, которую настойчиво потчевал ломтиками фри.
   — Слушай, Дань, ты…
   Он остановился, окинув недоверчивым взглядом родственников, и отвел Данилу в сторонку.
   — Пап, а ты к Женьке с нами пойдешь, да? Ты ей напомни, чтобы она книжку про Карлика Глаза взяла, ладно? А то я забуду…
   — Про Карлика Носа, — автоматически поправил Илья, — не перебивай меня, ладно?
   Данька важно кивнул.
   — Ты в моем кабинете играл?
   — Нет. Я не играл. Я на компе работал.
   Илья закатил глаза. Что будет лет через пять, а? Его шустрый сынок к тому времени, пожалуй, освоит ракетную установку.
   — Ладно, работал так работал. А в ящик с бумажками лазал?
   Данька обиженно выпятил губы.
   — Ты мне велел не лазить, я и не лазю. Мне своих проблем хватает.
   Охо-хо-нюшки, подумалось Илье.
   — Значит, точно не лазал? И ничего оттуда не доставал?
   — Нет, — решительно помотал головой его продвинутый сынок.
   — А Женю ты в кабинете не видел? Может, она там читала книжку или еще что-нибудь делала?
   — Не, мы читали у меня в комнате.
   Трудно допрашивать трехлетнего ребенка. Особенно, если это твой собственный ребенок. Особенно, если речь идет о женщине, которая с этим ребенком обращалась, как со своим сыном. Вот и выкручивайся, как хочешь!
   Просто поеду сейчас в офис, подам заявление об уходе, выйду на заслуженный отдых и стану выращивать огурцы. Так примерно решил Илья.
   —..и мы с ней играли, — между тем тарахтел Данька, — а в кабинете игрушек-то нет и тащить туда неохота! Я там только машинку под диваном оставил, но она так себе, неинтересная. Если захочешь, можешь себе взять.
   — Что за машинка? — зачем-то спросил Илья.
   — Да так, ерунда. Колесо сразу отвалилось. И руль не крутится. Сплошная пронафация…
   — Профанация.
   Данила недовольно засопел:
   — Я так и сказал. Пнофарация. Уж если не разбираешься в автомобилях, зачем покупать? Я вот так думаю! А то выбрала какую-то дребедень, вот сама бы в нее и играла, нечего людям дарить. Тетям вообще нельзя доверять насчет машин, правда?
   — Каким таким тетям? Вон Женька запросто… Стоп. Куда его понесло?!
   — Женька не тетя, — возразил Данила убежденно, — а вот невеста твоя — вылитая тетя.
   — В каком смысле? — не понял Илья и вдруг поперхнулся, осмыслив последнюю фразу. — Что значит невеста? Данила, ну-ка поясни, о чем ты тут талдычишь! Какие машинки, какие тети?
   — Ну, это…
   Данька вспомнил неожиданно, что обещал не рассказывать отцу, что в гости приходила невеста.
   — Так, давай по порядку. Внятно и четко.
   — Илья, мы уже тут полчаса торчим! — крикнул дед. — Сколько можно ждать?
   — Сейчас! Даня, быстро говори, что за тетя подарила тебе машинку?
   — Невеста твоя. Рита которая. Она к нам в гости приходила, но бабушка просила тебе не рассказывать. Я теперь предатель, да?
   — Нет, — пробормотал огорошенный Илья.
   — Даня! — на весь двор гаркнула Ирина Федоровна. — Поговоришь с папой вечером, идем скорей!
   Он вопросительно покосился на отца.
   — Беги, сынок, — рассеянно махнул рукой тот.
   — Пап, ты не думай, — торопливо зачастил Данила, — я умею слово держать. Я просто забыл. Честно, честно, я сначала помнил, а потом забыл, вот.
   — Ничего. Это не страшно, Дань, иди к бабушке. Илья смотрел, как родня шагает к подъезду. На него они не обращали ни малейшего внимания, даже попрощаться не соизволили.
   Он заслужил это, черт побери!
   Наверное, они не до конца поняли его планы, но что-то в его дерганых жестах, скрипучем голосе, гневно пылающем взгляде беспредельно насторожило семейство. Встревоженные, они примчались сюда, чтобы утешить ее и защитить от его обвинений. Вдруг уяснив это, Илья захотел провалиться в преисподнюю, лишь бы не видеть, как его семья борется за то, что он считал потерянным навсегда.
   Конечно, все еще надо проверить. Довольно действовать очертя голову. Хватит с него! Он возьмет себя в руки. Он отбросит эмоции. Он все выяснит точно, не упустит ни единой детали, припомнит малейшие подробности и вдоль и поперек изучит каждое обстоятельство.
   Чтобы убедиться, что был неправ, — чудовищно неправ! — и повеситься на первом же попавшемся суку. Другого выхода не будет.
   Может быть, стоило уточнить у деда или бабушки про Риту?
   Может быть, стоило забить на все и умчаться за тридевять земель, на необитаемый остров?
   Может быть, стоило подняться на второй этаж, в коммунальный неуют, прижать к груди стриженую макушку, прошептать, что это было лишь скверное недоразумение, что он виноват и готов понести наказание, что ему худо без нее. Может быть, ничего не надо выяснять, а?
   «Ты же собирался не обращать внимания на эмоции! Да и с чего вдруг ты поверил ей? Факты остаются фактами, разве не так? Конечно, возникли новые обстоятельства, их надо учесть, но не более того. Рита, наверняка, изображала невесту просто из вредности. Почувствовала себя отвергнутой, вот и решила насолить, запудрив мозги твоей семье».
   Почему одну он оправдывает, а другой не дает шанса?
   На первую ему плевать. А что делать со второй, неизвестно. Любое маломальское сомнение в ней сведет его в могилу. Или все, или ничего. Только все или ничего.
   Он тронул машину с места.

Глава 20

   — Чай? Кофе? — предложила Женька, растерянно озираясь.
   Бабушка устроилась в кресле, величественно распрямив плечи.
   Виктор Прокопьевич остался стоять у двери, будто преграждая путь к возможному бегству.
   Данька забрался на подоконник и, болтая ногами, сообщил:
   — Мне чай. Если у тебя есть варенье из крыжовника. А если нет, тогда я попью компота.
   — Компота нет. И варенья нет.
   — Тогда давай читать книжку про Карлика Зуба.
   — Носа, — поправила она машинально.
   — Ну да, папа мне сто раз уже говорил, а все забываю, голова садовая!
   Данька самокритично похлопал себя по лбу. Дед прыснул, отошел от двери и с опаской присел на шаткий стул.
   — Ты бы, старый, пока вещи перенес в машину, — распорядилась Ирина Федоровна.
   И кивнула на Женькины пакеты. То есть, уже не Женькины, получается.
   Ей вдруг стало грустно. Стало быть, они приехали за шмотками? Они за шмотками, он за бумагами, эта семейка начинала ее раздражать.
   — Иди, иди, — поторопила бабушка дедушку.
   Тот ловко сгреб пакеты в кучу и двинулся исполнять. Какое взаимопонимание, а! Любо-дорого просто!
   — Одевайся, — сказала Ирина Федоровна, когда дверь за ее мужем закрылась.
   — Это вы мне? — с прохладцей осведомилась Женька.
   — Тебе, тебе, голубушка. И не прикидывайся, пожалуйста. Тут тебе делать совершенно нечего, так что вперед, и с песней. Ты этого хочешь так же, как мы. А на этого идиота наплюй!
   Женя растерянно мигала. Данька спрыгнул с подоконника и взялся за ее руку.
   — Ну чего? Книжку ты мне найдешь?
   — Данила, погоди ты, — прикрикнула бабушка, — Жень, ты видишь, что творится? Мы все от тебя без ума, понятно? И если ты сейчас скажешь, что тебе это безразлично, я тебя стукну. А уж потом уйду. Живи, как знаешь. Ну, что?
   — Что? — бессильно простонала она.
   — Ты едешь?
   — Зачем? Вы ведь понимаете, почему я не могу. Не мучьте вы меня, пожалуйста, не надо!
   — Ох, — всплеснула руками Ирина Федоровна, — нашлась тоже великомученица! А мы прям инквизиторы! Ты одно пойми, ему нужно время, только и всего. Он тебя любит…
   — Неправда, — прошептала она, отворачиваясь.
   — Значит, полюбит с минуты на минуту, — не стала настаивать бабушка, — тебе нужно только подождать немного, быть рядом.
   — Я не могу.
   — Ты его тоже не любишь?
   — Ирина Федоровна, миленькая, вы не понимаете… Как мне жить-то рядом с ним?! Ну как?! Он ведь приходил ко мне, ему бумаги какие-то понадобились, и он решил, что… Да неважно. Он мне не верит, вот в чем дело. Ни капельки не верит!
   — И черт бы с ним! — вскипела бабушка. — Ну, если дурак человек, куда деваться? Раз обжегся, теперь осторожничает до отупения. Неужто не ясно?
   Притихший Данька грустно поглядывал на них, догадываясь, что происходит нечто важное. Женя прислонила его спиной к себе и, не встретив сопротивления, легонько подула в темную макушку.
   — Ты как будто ветер, да? — запрокинув голову, уточнил он.
   — Точно!
   — А я в море умею играть, — похвастал Данька, — хочешь покажу?
   — Еще бы!
   — Женя! Не переводи разговор, — возмутилась Ирина Федоровна, — а ты, внучек, сбегай позови дедушку.
   Он подмигнул Женьке и убежал. А она, оставшись вдвоем с Ириной Федоровной, тут же заревела.
   — Поплачь, поплачь, милая. От себя-то ведь никуда не убежишь…
   — Перестаньте, — взмолилась Женя сквозь слезы, — перестаньте загонять меня в угол.
   — Ты сама себя загнала, — возразила Ирина Федоровна, — мальчишку любишь, к нам привыкла, Илья…
   — Замолчите же! — вскрикнула она, будто ее ножом полоснули.
   Как же это они не понимают? Она отдаст все, лишь бы вернуться в дом, где за несколько дней прошла дорогу от тоски к безудержному веселью, от одиночества к беспредельному счастью. Она-то отдаст, только кому это надо? Ее место здесь, на односпальной кровати, под чужим одеялом. И это мог бы изменить только один человек. Без него не получится.
   Уж не ломайся, сказала бы Ираида.
   Такое унижение не для девушки из хорошей семьи, сказала бы мама.
   А вдруг это еще один шанс, сказал бы отец.
   — В конце концов, что ты теряешь? — подхватила ее мысль Ирина Федоровна. — Отступить никогда не поздно. Вернее, уже слишком поздно, поэтому и терять нечего! Собирайся.